И тогда, когда я Галку внизу оставил, а сам полез на вышку, то на верхотуре я не страх высоты ощутил, а совсем другой страх. Я даже не знаю, как точнее это чувство и назвать – то. Со словарным запасом у меня пробелы возникают, когда я смутное и тревожное состояние смятения передать хочу. Я подполз к окантовке "блина", смотрю вниз, где Галка на пеньке сидела и меня дожидалась, хотел ей ручкой помахать или крикнуть что – то сверху и вижу картину, от которой меня оторопь взяла. Вижу я сверху, как на Галку надвигаются четверо ребят, которые приблизительно моего возраста были или постарше на год – два. Они надвигались на нее так, словно шли цепочкой в атаку беспроигрышную. Галка, заметив, как они стеной на нее надвигаются, демонстративно отвернулась. Но продолжала сидеть на пеньке к ним спиной, локти на колени опустив и руками голову подпирая.

Мне стало страшно. Я отпрянул от окантовки "блина" и не знал, что мне делать. Я за Галку испугался. Зачем я ее одну оставил? Зачем на вышку эту треклятую полез? И, ругая сам себя, стал быстрее вниз спускаться, сознавая, что безнадежно на помощь к ней опаздываю. И мне боязно было вниз смотреть. Когда, наконец – то, я вниз спустился, прихватив на земле под руку подвернувшийся проржавевший штырь какой – то, то ни ребят штурмом шедших на Галку, ни ее самой на полянке возле вышки уже не оказалось. Пенек, на котором она несколько минут назад сидела, торчал одиноко на прежнем месте, а Галка будто испарилась!

Ох, и отвратно я себя почувствовал возле пенька того! Жалкий, наверное, у меня был вид. От беспомощности и неопределенности хотелось реветь! Не знал я: что мне в этой ситуации делать? Если бы эти ребята здесь находились, с ними можно было бы подраться, даже башку кому – нибудь для устрашения других штырем ржавым проломить! Конечно, они вчетвером мне накостыляли бы. Но в таких ситуациях о себе, о неминуемом поражении думать нельзя! Тут надо звереть и самим на них безоглядно бросаться. И лучше избитым быть, чем пасовать. И лучше бы они меня избили, чем неопределенность, которую я испытывал. Куда они Галку – то увели? Где мне теперь ее искать – то? Куда бежать – то? В милицию?. .

Я судорожно соображал, что мне делать. Я в полном тупике и отчаянии пребывал. И, наверное, минут сорок торчал, зачумленный, возле того самого пенька, где Галка сидела. Домой один боялся возвращаться. Ее мама спросит: "А где Галочка?" И что я ей скажу?

Я почувствовал огромное облегчение, когда увидел, что Галка мне навстречу по тропинке парковой с раскрасневшимся лицом бежит. Она с разбега мне на грудь кинулась и тут, как и на узкоколейке бывшей, я почувствовал, что сердце у меня екнуло и жарко затрепетало в груди. Я почувствовал, что она дорога мне очень... (Протяни в жопу старую развратницу! – прим. ред. )

Я ее спросил:

– Ты где была? Я тебя заждался. Я же волновался!

– Правда? – вскинулись ее пушистые ресницы. – Да тут хулиганы ко мне

пристали. В кусты утащили...

– И что? – мрачные предчувствия закопошились во мне.

– Трусики заставили снять, – она опустила свой взор в землю. – Заставили платье поднять и перед ними вертеться. И трогали... – Галка густо покраснела.

– И все? – допытывался я.

– Дядечка один шел мимо. Увидел, что они хулиганят. И шуганул их. А я убежала... (Каждая ночь может стать особенной! – добрый совет)

Я с облегчением вздохнул...

4

Времени свободного у Галки почему – то всегда мало было. Она же еще и в музыкальную школу ходила. Играла на фортепиано. Культурная девочка росла. Я как – то при ней напевал себе под нос какие – то слова из популярной песенки с прилипчивой мелодией. И вижу, что у Галки приятное личико неприятно морщится.

– Ты жутко фальшивишь, – сказала она с досадой. – Без чувства, без такта поешь. Ритм не соблюдаешь. Слушай, как это звучать должно, – и напела те же слова на ту же мелодию, но только с чувством, тактом и расстановкой. С соблюдением музыкального ритма. И здорово это очень у нее получилось. Я почесал себя за ухом, и понял, что с музыкальным слухом у меня проблемы. У меня его и по сей день практически нет. Медведь мне, видимо, еще в детстве "на ухо наступил".

Маху я, конечно, дал, что на Галке не женился.

Мама ее считала, что я – неподходящая для Галки пара. Во – первых, я на целую голову ниже ее был. Во – вторых, мама ее отца моего как облупленного знала и считала, что порода у меня того – алкогольная. Она, мол, от своего мужа сбежала и знает, каково с алкоголиком жить. Не хочет она, чтобы у ее дочери муж алкоголиком был, а у меня, дескать, такая природная предрасположенность есть.

Это тетя Люда позднее мне высказала, когда я к ним домой пришел, чтобы Галку на проводы свои в армию пригласить. Они уже жили в кооперативном доме под названием "Мечта", который построили в поселке Доможирово. Галка училась в педагогическом училище. Из школы №19 мама ее забрала еще в четвертом классе, когда они из нашего дома переехали на частный жилой сектор. Несколько лет Галина мама снимала часть деревянного домика на улице Шоссе Энтузиастов. Копила деньги на кооперативную квартиру. И накопила. Мечта ее об отдельной жилплощади сбылась. Она поселилась с дочкой в однокомнатной квартире на пятом этаже в панельном доме. Накануне моего призыва во флот я явился к Галке. Ее дома не оказалось, а тетя Люда беспардонно заявила мне, чтобы я губы – то особо не раскатывал, ибо ее дочь – не для меня.

Кажется, в 18 лет я серьезно о женитьбе не задумывался. Мне и жену – то будущую привести было некуда: не в родительский же вертеп. Мне еще от родителей дражайших отколоться надо было, и как – то решить свой жилищный вопрос. Это было делом отдаленного будущего. А тетя Люда, еще не став моей тещей, уже мне что – то выговаривала! Давала, наверное, возможность почувствовать мне мою природную ущербность, которую я не очень – то и ощущал. И к Галке явную питал симпатию. Я не стал тете Любе ничего резкого говорить, но подумал, что прав герой Андрея Миронова из кинофильма "Берегись автомобиля", когда произносит коронную фразу: "Жениться надо на сироте!".

Галка на проводы мои так и не пришла. Мама, наверное, ей ничего о моем приглашении не сказала. Но с Галкой я переписывался, когда начал служить на Черноморском флоте. Надо же было с кем – то переписываться. Галка писала в письмах какую – то ахинею про то, как скучно в педучилище на занятиях и вообще в городе скучно – вечерами, кроме кино и танцев, пойти некуда.

Когда я на похороны отца из Севастополя прибыл, решил в отпускные дни Галку навестить. Поднялся на пятый этаж реальной кооперативной "Мечты". Звоню в дверь. Звонка не слышу. Но слышу через дверь, что ребенок в квартире орет так, словно его кто – то тупым ножом неумело режет. Звоню еще, пальца с кнопки не спуская. Наконец, дверь распахивается и передо мной Галка в халатике домашнем появляется. Волосы у нее в разные стороны торчат, глаза, как у рака, красные и вижу, что она не сразу меня признает, а с каким – то усилием. Заторможенная стоит какая – то. Даже "здравствуй" не говорит.

– Кто здесь белым днем над дитем измывается? – ляпнул я от нечего сказать.

– Никто не измывается, – с хрипотцой ответила Галка. – Дочка у меня очень беспокойная: кричит и кричит. Третью ночь с ней не сплю. Измучилась совсем. Ты проходи, – она отступила назад, пропуская меня в коридор.

– Врача – то вызывали? – спрашиваю я. – Может, ей снотворное давать?

– А – а, – Галка вяло машет рукой. – Ты еще наркотик предложи. Она вроде успокоилась. Я в подушку рядом с ней уткнулась и в забытье сонное ушла, и сквозь него слышу, что она кричит, словно и не переставала, а у меня сил нет веки поднять, будто они свинцовые. И ты еще тут звонишь...

– Извини, что не вовремя я приперся, – мне, по сути, нечего было ей сказать в свое оправдание. Стою, как дурак, в форме флотской, а Галка стала грудью кормить беспокойную дочку, отвернувшись ко мне спиной. Та успокоилась. Орать перестала.

Я понял, что делать здесь мне нечего. Я опоздал. Пока я долг священный Родине отдавал, Галка в педучилище на воспитателя дошкольных учреждений училась, и вечерами на танцы в городской парк с подругами бегала. И добегалась – забеременела. Дочурку родила. Как быстро все в жизни делается! Моргнешь пару раз, а тебе говорят: все, любезный, твой поезд уже ушел, и не видать последнего вагончика...

У Галки все вроде бы благополучно с семейной жизнью сложилось. Парень, с которым она в парке или где – то еще кувыркалась, нормальным оказался. Он учился в Москве в железнодорожном институте. Она с ним расписалась. Свадьбу сыграли – все чин чинарем. Когда я к Галке в отпуске заходил, муж ее еще студентом числился. А после окончания института его по распределению на два года послали работать в какой – то закрытый городок под Челябинском. Галка с дочкой маленькой к нему маханула. В этом городке они осели на постоянное место жительство. Супруг ее локомотивы водил, и квартиру в этом номерном Челябинске получил. Кажется, они до сих пор там живут. Тетя Люда мне сказывала, когда я как – то случайно ее на рынке встретил, что со снабжением продуктами питания и со всем прочим там – полный ажур. Только радиация, говорят, там повышенная и снег зимой зеленым иногда становится – из – за выбросов в атмосферу вредного для здоровья хрома с местного градообразующего предприятия. Зеленый снег зимой – это экзотика...

А с Галкой, быть может, я счастлив бы был. У нее и характер хороший, и все остальное. Только хороших девчонок быстро ребята шустрые приходуют.

Мне – то с Галкой, наверное, хорошо было бы. А вот было бы ей со мной хорошо – это еще вопрос. Человек по натуре – животное эгоцентричное. Он в первую очередь о своем удовольствии грезит и его получить желает. А вот о том, может ли доставить удовольствие партнеру своим наличием и характером своенравным, он обычно не задумывается. Каждый получить что – то от партнера желает, а не отдать...