8

Я слушал откровения Мадлен и с гнетущей тоской сознавал, что едва ли она что – то путное и полезное для романа моего рассказать может. Она крутилась на той же карусели, что и все мы. Неужели, действительно, жизнь наша – это затяжной прыжок из утробы матери в могилу? И на время этого затяжного прыжка мы попадаем на карусель, которая жизнью называется. Крутится эта карусель по кругу уже не одно столетие, люди на ней катятся, работают, жрут, мечтают, трахаются, размножаются, танцуют, веселятся, как могут. Время им отпущенное убивают, пока силы у них есть. Мертвецов периодически с этой карусели на кладбище оттаскивают, а на их место новых карусельщиков сажают.

Грустно все это как – то, господа! Уныние меня от этой картины охватывает.

Я слушал Мадлен и понимал к чему она клонит. Сейчас она вспомнит, как, наконец – то, ей кто – то впервые вдул, пустил в эксплуатацию ее сопливое половое гнездышко и пошло, поехало по пням и колдобинам...

Однако Мадлен следующим эпизодом меня позабавила. Я подумал, что из этого эпизода можно рассказик юмористический сделать. Наш народ любит смеяться. Но потом понял, что юмора – то в нем мало, а, наоборот, ужас тихий из всех углов торчит и моргает оттуда бестыжим бесовским глазом. (Пусть о тебе ходят слухи! Стань сексуальным монстром, заказывай наши дженерики сейчас. – добрый совет)

Мадлен стала рассказывать о том, как однажды она первомайский праздник с двумя девчонками встречала, которые старше ее на два или три года были. Ей в мае только 18 лет должно было исполниться, а она уже вовсю комплексовала по поводу того, что она до сих пор девственницей ходит.

В праздничные дни люди иногда себя очень одинокими чувствуют, если вдруг им встречать тот или иной праздник не с кем оказывается. И они компаниями обычно кучкуются, чтобы одиночества и давящей пустоты жизни не ощущать. Глушат водку и вино. Пляшут. Анекдоты травят. И, опьянев, сношаются друг с другом для разнообразия. (Откровения о юном сексе членососки! – прим. ред. )

Так у Мадлен получилось, что 1 Мая встречать ее ни в какую компанию не позвали. Фабричные девчонки ее малолеткой считали и не приглашали в свои компании. А дома ей встречать праздник с родителями было скучно. Она к сестре старшей могла пойти, но не было у нее особой охоты у Ирки праздник отмечать. Ирка уже замуж успела выскочить, мальчонку родила. Мадлен знала, что в ее квартире гости балдеть будут, пить, танцевать, потом гулять намылятся, а за племянником малым сестра заставит ее присматривать. И под оком старшей сестры не ощущала Мадлен свободы, не могла расслабиться на полную катушку. Поэтому она даже обрадовалась, когда рыжеволосая Зинка, одна из ее шапочных знакомых, которая в одиннадцатом классе вечерней школы училась, ее к себе домой зазвала. Правда, никакого особого веселья у нее не намечалось. Должна была еще Юлька из торгового техникума подойти. Как – то так сложилось, что без особей другого пола они в день праздничный оказались. Девчонки поддали, потрепались, косточки знакомым обмыли, но как – то грустновато им все – таки без ребят казалось. Даже танцевать друг с другом было неинтересно. И они решили к вечеру еще вина купить, пока гастроном на улице Климова не закрылся, выпить для куража, а потом на танцы в Глуховский парк рвануть и, если повезет, каких – нибудь ребят там подловить.

На танцы они не попали, так как встретили в гастрономе двух знакомых и еще не очень пьяных ребят, которые тоже отовариться спиртным забежали.

Мадлен этих пацанов не знала, а Зинка с ними знакома была, и они разговорились. Ребята быстро уговорили девчонок продолжить отмечать праздник вместе. Но не в парк идти, а домой к одному из них податься. У него квартира в этот день пустовала, так как предки его на дачу смотались. И ночевать должны были там остаться. В общем, свобода для продолжения праздничного веселья, сексуальных игр и разврата невинного в перспективе полная намечалась. Эта перспектива и ребят вдохновляла, девчонок скучающих по случаю подцепивших, и Мадлен чем – то тайным манила. И они впятером, радостные и возбужденные, к Борису вломились – тому пареньку, квартира которого без догляда родительского осталась.

Там ребята девчонок подпоили до необходимой кондиции. Сами врезали так, чтобы не смущаться. И предложили им раздеться. Для продолжения знакомства. Со слов Мадлен, Зинку это предложение не очень – то и оскорбило. Да и Юльку не удивило. Все, наверное, к этому и шло.

История эта, пожалуй, тривиальна. И нетривиальной ее разве что какой – нибудь неожиданный поворот мог сделать. Например, если бы родители Бориса с дачи неожиданно возвратились и застали своего великовозрастного чада за сексуальными утехами с какими – то случайными девицами. Они, пожалуй, натурально бы возмутились и всю компанию из квартиры выгнали, сына отругали бы своего. Возможно, они бы поняли, что, оказывается, ребенок их повзрослел. Мальчик уже девочками интересуется? Но это так естественно в его возрасте – ему уже 18 лет. Не онанизмом же ему все время заниматься? Подумаешь, с девочками ребята позабавились малость. Главное, чтобы никаких последствий отрицательных и проблем у них после не возникло.

А проблем никаких вроде не предвиделось. И ни чьи родители с дачи внезапно не возвратились. Ребята с девчонками стали развлекаться, как умели. Со слов Мадлен выходило, что девчонки с нее развлечения начать решили. Они для начала решили Мадлен раздеть.

– Забродин, а я ведь тогда еще скромная была, застенчивая, – вспоминала Мадлен. – Ты это можешь себе представить?

– С трудом, – ответил я. Представить Мадлен застенчивой действительно было трудно.

– Что ты! Я чувствовала, что краской от стыда заливаюсь, когда девчонки меня, как куклу, раздели и на стул для обозрения голой поставили. Ослушаться я их не могла. Они же старше меня были. Я для вида капризничала, но делала то, что они мне велели. Они говорили: "Покружись, покажи себя ребятам". Я кружилась на стуле, пока чуть не грохнулась. Мишутка, молодец, подскочил и поймал меня. Мне он сразу понравился. Смуглый такой живчик и симпатичный. Усики у него артистичные. Хотя я уже пьяная в дупелину была, но еще что – то соображала. Помню, что мне поначалу приятно было, что именно я оказалась в центре внимания. Мишутка спрашивал: почему я блондинка, а волосы у меня на лобке темные? – продолжала вспоминать свои юные похождения Мадлен. – Они такую игру придумали: глаза мне плотно завязали, раскручивали, и я должна была поймать и на ощупь назвать того, кто ко мне сзади, сбоку или спереди подкрадывался, по попке шлепал, за грудь хватал или за волосики на пизденке дергал. Мне с самого начала эта игра не очень понравилась, хотя она вроде бы всех возбуждала. Я же ничего не видела, и поймать кого – то было трудно. А потом они нечестно играли. Когда я Мишутку все – таки ухватила за руку и опознала, он уже должен был голым с завязанными глазами водить. А он заартачился. Сказал, что это не считается, что он специально мне поддался. И стал какие – то права качать, что я водить должна, потому как в компании младшая и должна делать то, что мне старшие велят. Я протестовать стала и говорю, что это несправедливо. А они опять повязку мне на глаза напялили, раскрутили и водить заставили. И уже не слегка, как раньше, а все сильнее за задницу и грудь меня щипали. Я вскрикивала, а они, наверное, кайф от этого ловили. Мне такая несправедливость надоела. Я повязку с глаз сорвала и сказала, что больше с ними не играю. На диване клубочком свернулась и заплакала от обиды. Слезы как – то само собой из глаз покатились. Девчонки стали меня утешать. Сказали ребятам, чтобы они меня не обижали, что я еще маленькая, что я девственница и т. д. Но ребята вдруг интерес ко мне потеряли. Мишутку взял Юльку за руку и в ванную ее поволок. А Бориска стал Зинку обнимать, целовать, раздевать и в другую комнату ее потащил. Они по парам разбрелись, а я, выходит, лишняя на этом празднике жизни оказалась...

9

Мне даже жалко Мадлен стало. А когда мне жалко людей становится, то погладить их по головке хочется, что – то сказать им что – то ободряющее... А ободрить Мадлен мне было нечем. И жалеть ее не хотелось. Пожалеешь, а она потом в тебя вцепится, как пиявка, и не оттащишь ее. Лучше бы она воздержаннее на язык была и не все о себе рассказывала. Я рассказать о первой любви ее попросил, а она что мне мелет?

– Так я и не стала в тот вечер женщиной, Забродин, – со вздохом произнесла

Мадлен, – так и не откупорили они меня.

– Почему? – удивился я.

– Не знаю, – искренне призналась Мадлен. – Не судьба, наверное. Они подругами занялись. Те, наверное, им более аппетитными казались. Мишутку Юльку в ванной дрючил, а Бориска – Зинку в смежной комнате. Зинка стонала, а я все слышала и от любопытства и зависти слезы глотала. А почему – то икота меня мучить начала. Бориска вышел голый из комнаты, в ванную пошел. На меня взглянул, и говорит: "Хватит икать – то. Водички попей", – и мимо прошел. А дверь – то в ванную комнату закрыта. Он в нее стучать начал, кричать, чтобы ванную освободили, так как ему и Зинке подмыться надо. Вернулся. Ко мне подсел. Спрашивает: "Ну, что пригорюнилась – то? Не расстраивайся. У тебя еще все впереди". А я на его член повисший с любопытством смотрю и икаю. Я же хуй тогда так близко никогда не видела. Он заметил мой взгляд, ноги раздвинул, пальчиками член обмякший подбрасывает и как будто с ним беседует: "Ну что, браток, устал? Надо еще поработать, браток, надо. Есть такое хорошее партийное слово – надо. И Леночка нам поможет. Она девочка хорошая, скромная, послушная... " И ко мне обращается: "Лен, есть комсомольское задание. Ты комсомолка?" Я киваю и икаю. Он говорит: "Сейчас я тебя от икоты излечу". Берет меня за руку и ведет на кухню. Дверь за собой прикрыл, спиной к ней прислонился, меня перед собой поставил и спрашивает: "Сейчас мы с тобой в оральный секс играть будем. Умеешь?". Я отрицательно качаю головой, и сама боюсь чего – то и в дрожь меня бросает, и икота проклятая не прекращается. Я ведь только слышала от девчонок об оральном сексе, но практики никакой у меня еще не было. Бориска говорит: "Я тебя научу. Это в будущем тебе пригодится. Когда ты захочешь очень, чтобы партнер тебе второй или третий раз вдул. Опускайся на колени". И на плечи мне так надавил, чтобы я невольно перед ним на коленях оказалась, и его член прямо перед лицом моим замаячил. Я чуть ли в обморок падаю, а он членом своим, знай, по лицу моему водит и вроде как инструкцию мне читает: "Глазки прикрыла, ротик открыла, подула слегка... "

Черт побери, я почувствовал, что и мой член от воспоминаний Мадлен напрягся и ему тесновато в брюках становится. Может, Мадлен, стерва, мне специально это рассказывала, чтобы меня расшевелить? Теперь – то она не девочкой глупой была и знала что к чему.