– Я... – остановилась перед выбором. Неужели мне придется стоять на коленях? Я не знаю, что она со мной сделает, если я соглашусь. А если нет, то она меня уволит. Не знаю, что мне выгодней. Что мне выбрать? Она мне обеспечивает крышей над головой и большой зарплатой. Кто ее заменит в этом случае? Попробую рискнуть, и надеюсь, что это не навечно. – Ладно, я встану!

– Так просто? Ладно, я встану? Ты не знаешь, что такое по настоящему стоять на коленях. Это не просто поставить колени на пол.

Это мне заставило понять, что это строго. Я не хочу так, но не могу иначе. Сколько это будет?

– Сколько это будет продолжаться?

– Скажем так, я тебя выпорю, как сучку, надену ошейник на неделю, завтра я дам тебе шанс. Если будешь продолжать быть неуклюжей, накажу сильнее, а если неуклюжесть у тебя в крови, тогда я тебя в покое не оставлю, пока ты сама не уволишься.

Мне показалось, что она обиделась. Она сразу стала одеваться и молча выходить. Я одна в наручниках и голая. Через пару минут я услышала, как она выходит из дома. Мне нужно освободиться, хоть как – нибудь. Когда я шевелю руками, наручники доставляют мне боль. Если я не освобожусь, мне будет больнее. Надо пытаться, но мне не удается. Господи, помоги! Пусть она меня помилует, пожалуйста! Пока я на все надеялась, прошло минут пять... десять... не знаю. Я уже кое – как успокоилась. Начала засыпать. Неожиданно я почувствовала резкий запах нашатырного спирта и я проснулась.

– Ты почему не на рабочем месте? – стала она издеваться, улыбаясь.

Что тут можно объяснить? Она сама все понимает. Я молча показала ей наручники.

– Ты пыталась освободиться?!

Ну да! Я кивнула ей. Она из сумки показала мне плетку. Мое сердце сильно забилось, мне стало страшно. Только не сейчас!

– Я прошу вас, не надо! Простите меня, пожалуйста!

Она молча еще достала из сумки какие – то странные наручники. Ее дужки были обшиты розовым мехом. Она ко мне подошла и освободила мою правую руку, потом поцеловала то место, где у меня болит.

– Не бойся, сначала это будет не больно!

Меня уже ничего не утешает. Она освободила вторую руку, перевернула меня на живот. Ну давай! Я готова к порке! Что мне еще остается делать? Она погладила меня по спине, затем по попке.

– Я тебя прощу, но при одном не трудном условии.

– Каком? – мне стало легче.

– Сейчас мы пойдем в гостинную. Там ты нежно возьмешь в руки мои духи, нежно поцелуешь и прижмешь близко к сердцу в знак извинения моей вещи.

– И все? – вобщем это не трудно.

– Нет! Еще: если мы дома одни, то ты будешь ходить в том, что сейчас на тебе.

Меня будет смущать ее внимание. В прочем я не против, если больше меня никто не будет видеть.

– Ладно!

Мы пошли в гостинную. Я сделала то, что она велела. Я взяла нежно духи, держа осторожно. Поцеловала и не один раз, прижала к груди, поставила на место, погладив, после этого, пальчиком. Я продолжила выполнять свои обязанности, в неловком положении, в голом виде. Когда я подошла к низкой тумбочке, протереть, она сказала:

– Не садись! Будешь каждый раз это протирать, стоя, нагнувшись.

Да что она делает? Мне лучше так и сделать. С трудом преодолев смущение, я нагнулась, неприлично показывая свое интимное место. Протерла и выгнулась обратно. Я продолжала дальше, затем пошла в ее кабинет. Подхожу к двери, открываю, вхожу, закрываю... Мама! Она превратила свой кабинет в комнату пыток. Страшная картина. Здесь кресло с дырой на сидении и с ремнями на подлокотниках и на передних ножках, для того, чтобы приковать, можно еще приковать к стене, еще посреди стоит деревянный козел с ремнями на концах ножек... Она это все приготовила для меня. Я уже представила, как меня наказывают до полусмерти. Долго и страшно пытают, мучают... Мне уже мерещится моя же кровь вокруг мест для казни, а я вишу, прикованная к стене, с глубокими ранами по всему телу и даже на лице. Надо выбираться от сюда, пока не поздно. Я дернула за ручку двери, а она не открывается. Дернула сильнее, жестче, но бесполезно. Она меня заперла. Я стала громко стучать в дверь со словами:

– Откройте, Анна Владимировна! Откройте!

Мне уже кажется, что эта последняя комната, в которую я вошла в этой жизни и я от сюда живой не выйду. Я, боюсь, здесь буду каждый божий день мучаться. Господи, я не хочу! Не хочу здесь умереть самой страшной смертью! За что мне такое? Что я плохого сделала? Вдруг открывается дверь и сюда входит хозяйка в черной маске, откровенном купальнике из черных полос прицепленных к колечкам на перекрестье. Такие же на ней трусики. Она мне уже напоминает самого страшного палача, которому доставляет огромнейшее удовольствие от чужих мучений.

– В чем дело? – спросила она. Я стала от нее отходить, как от призрака. Она продолжила – Тебя пугает мой вид? Ты что кричишь в моем доме?

Она меня отталкивает рукой. Я отхожу назад и натыкаюсь спиной на две скрещенные деревяшки с ремнями. Она быстро хватает мои руки и приковывает меня к стене. Я сейчас узнала, что она пьяная, по запаху ее дыхания. Я не могла ей сопротивляться. Мои руки были, словно, немые. Она приковала еще и ноги. Мои руки и ноги были зафиксированные прямыми, и невозможно их согнуть и, даже, пошевелить. Они словно натягивали меня. Она достала из сумки кляп. Только не это!

– Анна Владимировна, не убивайте меня, не мучайте! Нет! – это все что я успела ей сказать, перед тем, как она заткнула мне рот. Все! Это конец! Это мой ад. Прощай, моя жизнь! Прощай, моя свобода! Прощай, мой покой! Прощайте родители, которых я так и не увидела за всю жизнь! Прощайте, мои знакомые люди! Все, что для меня было дорого, прощайте!

Она взяла длинную плетку, подошла ко мне, вытерла губами мои слезы. Пришел мой первый шаг в ад. Она слабо ударила меня плеткой по талии. Потом еще раз в другое место. В разные места, кроме головы, она меня била еще раз и еще, с каждым разом все сильнее и сильнее. Который это удар, пятидесятый? Сотый? Она вдруг остановилась и стала гладить плеткой по самым больным и поврежденным местам. Она плеткой приподняла мою голову, толкая в подбородок, стала целовать и лизать мой сосок. Затем она его прищемила какой – то прищепкой, доставляя мне режущую боль. То же самое она сделала с другим соском. Затем она отложила плетку и прижалась губами к моей киске, врываясь языком. Черт, необычное чувство! Специфическое ощущение боли и возбуждения одновременно. Хватит! Я сейчас кончу! Ааа! Нет! Она остановилась. Она сняла кляп и спросила:

– Ты хочешь, чтобы я продолжила?

– Нет, не хочу! Прошу вас, перестаньте! Мне больно! Снимите это с моих сосков, пожалуйста!

Она сняла эти штуки и одела их по другому. Это гораздо больнее, чем в первый раз.

– Аааааааа! Нет! Больно! Боольно!

Она будто режет ножом мои соски вдоль, поперек и даже наискость. Она что – то надела на таз и у нее появился искусственный член в том месте, откуда он должен расти. Она освободила мою левую ногу, подняла себе на плечо и вошла им в меня. Он сильно вибрирует внутри. Она входит и выходит постоянно. Аах! Нет! Неет! Ааа! Сейчас... Кончу! Вдруг она опять оторвалась на самом интересном месте.

– Анна Владимировна, я больше так не могу!

– Хочешь кончить?

– Да! Пожалуйста, дайте мне кончить!

– Сначала поцелуй!

Она приблизилась к моим губам, позволяя мне дотянуться. Я чувствовала запах вина из ее уст. Я с удовольствием ее поцеловала в ее накрашенные губы. Затем она продолжила, и я наконец кончила и успокоилась. Я, кажется, потеряла свои силы. Она меня освободила, а я упала на пол. Она на меня внимательно смотрит. Не плохо было бы с ней переспать! А я ведь зря боялась! Это не конец... Это начало... Начало наших новых отношений. С сегодняшнего дня, даже при гостях, я носила ошейник в знак подчинения, и снимала только тогда, когда я ей понадобилась свежей после ванны. Каждую следующую ночь мы спали на одной кровати. По воскресеньям я приходила в ее кабинет и специально закрывала дверь, чтобы оказаться еще раз у нее в плену... Чтобы она меня пытала... Не знаю, мне это почему – то нравится! Она меня опробовала на каждом станке и каждой вещью. Она даже кусала меня. Мне было больно и приятно. Больно от ее воспитаний, и приятно от того, что моя любимая женщина и есть воспитательница.