То, что должно было произойти, вскоре и случилось. Они заночевали на даче у друзей, в отдельной комнате. Они оба знали изначально, что это произойдет сегодня. Оставшись наедине, они разделись догола, и нырнули под одеяло. Она лежала притихшая, принимая его поцелуи, но губы её были сухи, и даже когда он оглаживал пальцем её складочки внизу, впервые это не вызвало в ней реакции. Он развёл её покорные ножки, но едва попытался войти в неё, как она скользнула вверх из – под него. Он попытался повторить попытку, но именно в тот момент, когда он усилием начал таранить последнее препятствие, она снова выскользнула.

– Не сердись, я ничего не могу сделать, это непроизвольно получается, – оправдывалась она.

Лежи спокойно, ножки разведи ещё чуть и не пытайся их сводить.

Третья попытка оказалась такой же безуспешной, она лишь виновато смотрела, уже не пытаясь оправдываться. Тогда он развернул её поперек кровати, чтобы ноги её свесились, прижал плотнее и, наконец, вскрыл. Она лежала не шевелясь, замерев, закрыв глаза, а потом вдруг умоляюще спросила – Ещё долго? Он заторопился – Уже немножко, я сейчас. Но как назло, всё никак не мог кончить, и она жалостливо спрашивала – Ещё не всё? В ту ночь больше он не брал её, они лежали, целовались, потом он запустил ей палец в расщелинку, и она тяжело задышала, запыхтела.

Лишь через какое – то время член внутри неё стал доставлять ей удовольствие, не меньшее, чем палец. Полностью раскрылась она уже, когда была беременна. К тому времени они уже испробовали все её дырочки, прошли курс Кама – сутры, но именно, забеременев, она начала проявлять и инициативу, и появился в ней интерес к остроте постельных забав. Но с годами всё как – то поблекло, исчез будоражащий вкус новизны, появилась привычка, а с ней и рутинный ритуал.

Она лежала, закрыв глаза, куда – то далеко ушедшая. Капли испарины росой усыпали живот, груди, ключицы. Склонившись, он поцеловал её мягкие губы.

Так чудесно было. Да здравствует Новый Год! – Не открывая глаз, она улыбнулась.

Гусь остывает. А мой любимый крабовый салат: так есть захотелось.

Твой крабовый салат великолепен. Ко всему прочему он ещё и способствует

Значит, это он во всём виноват?

Когда ты танцевала в туфлях – это было ещё то, потрясающая картина.

Ладно, пойдём помоемся, и за гуся.

Они не раз принимали душ вместе, но в этот раз произошло неожиданное. Пока он подбирал нужную температуру, она присела на корточки и зажурчала струёй. – Шампанское, – произнесла она, когда он во все глаза уставился на неожиданное действие. Что она имела в виду? Шампанское как причину, или то, что струя, прыскающая из неё, похожа на шампанское. Не меняя позы, она протянула руку, прося шланг. Направила поток в розовые складки, и зашуровала ладошкой, подмывая себя снизу. Никогда раньше она не делала такого при нём. Даже когда они мылись вместе, она всегда отворачивалась, моя своё интимное. Боясь спугнуть её прорвавшуюся раскованность, он не сказал ни слова, и лишь когда она встала, поцеловал взасос, в благодарность. Вода лилась сверху, брызгами отлетала от её грудей, мокрые волосы на лобке скрутились в жгутики, сквозь которые светилась белая кожа и припухшие розовеющие губки.

Вот теперь можно приступить и к гусю. Вперёд!

Что, так и пойдём голые?

Конечно. Голые и свободные. Свободу женщинам востока.

Я не восточная женщина. Я – русачка. Дочь лесостепей, мой род из курских.

Свободу дочерям лесостепей. .

Свободу всем и всегда.

Всё, я сыт по горло, живот аж вздулся.

Ещё чай и торт. Что я зря пекла его?

Торт завтра, сегодня вино, а на десерт твои губы.

Ты сегодня зацеловал меня.

Как встретишь Новый Год, таким он и будет. Будешь весь год целованная ходить.

Разошёлся, хвастунишка. А хорошо бы. . Какой – то ты сегодня... необычный.

Ты тоже необыкновенная, какая – то новая. Влюбиться можно заново.

Влюбись в меня заново.

Я всегда любил тебя.

Влюбись ещё раз.

Потанцуем ещё немного. Только медленное.

Он встал, и она встала навстречу. Тёплый, мягкий живот припал к нему.

Никогда в жизни не танцевал голым. – Я тоже.

Прижмись сосками, они такие тверденькие.

У тебя там твёрдое, оно мешает. Очень твёрдое.

Ты же знаешь, где для него место.

Прямо сейчас? Здесь?

Здесь и сейчас. Давай!

Я сама должна вставить? Обленился.

Именно ты. У тебя умелые, нежные пальцы, и ты всегда любила делать это.

Она зажмурилась, она всегда закрывает глаза, когда он входит в неё.

Это крабовый салат действует?

При чём салат? Это ты действуешь. Я люблю тебя. Ты необыкновенная сейчас.

Сам сказал: Новый Год – новая жизнь.

Ты, действительно, новая.

Когда – то мы, кажется, перестали чувствовать друг друга. . сегодня всё по другому.

Вот так, я точно никогда не танцевал.

Только не выходи из меня, аккуратнее. У меня губы, наверное, распухли от целования. Заметно? Даже болят немного.

Нижние губки совсем не целованные сегодня.

Я больше не могу. Идём. Так жалко выпускать тебя.

Она подхватила ладошкой член, сжала, и повела за собой, как телёночка. Амазонка, возвращающаяся с поля боя, с добычей. Она не переставала удивлять его.

Давно он не испытывал такого чувства приятного изнеможения. Она тоже отдала ему всё, и лежала молчаливая, недвижная. На какой то момент он уже начал дремать, но пробудился, когда она зашевелилась. – Спать, спать, нет сил, – прошептала. Прильнув к нему, закинула на него тёплую ногу, завозилась, вправляя его расслабленное мужество в своё уютное атласное гнёздышко, удовлетворённо вздохнула, когда получилось, и уже вскоре ровно дышала ему в шею, а он лежал, боясь пошевелиться, чтобы не выйти из неё, и чувствовал, как легонечко колышется в собственном ритме её нежное лоно. .

Бывает такое – просыпаешься, и внутри ощущение радости, и в первый момент ты даже не понимаешь, откуда оно. С таким ощущением проснулся он, тут же припомнил прошедшую ночь, и ощущение радости жизни только усилилось. После стольких лет семейной жизни, когда, казалось, знаешь в человеке всё, и вдруг открыть что – то новое. Жена ещё спала, плечо и одна грудь вылезли из – под одеяла, и свежий, сочный сосок колыхался дыханием. С давно забытым чувством любопытства и восхищения он смотрел на спящую жену. Губы её были приоткрыты. На самом деле они припухли, или только кажется. Сколько они вчера целовались, наверное, больше, чем за целый год. Губы её шевельнулись и, не открывая глаз, она прошептала: – У тебя опять стоит. – Он решил, что она недовольна этим, ну да, разве не достаточно они занимались этим ночью, и на всякий случай оправдался: – Это утреннее. С добрым утром. – Поцеловал в губы, и тронул сосок, проверяя его упругость. Всё так же, не открывая глаз, она зашептала: – Только не придавливай мне животик, он полон.

Он взял её очень бережно, она была такая податливая, расслабленная. В соитии не было жадной исступлённости, напора. Они словно делали это не всерьёз, поддразнивая друг друга, но зато было много нежности, и окончание его было не избавлением от невыносимости напряжения, не гроза, а летний тёплый дождик. Они полежали ещё немного в истоме, потом она спустила ноги с постели и сказала: – Идём.

Он не стал спрашивать, чего она хочет. Она взяла его за руку и повела, и он сразу вспомнил, как вчера она вела его в спальню за стоящий член, как бычка. Они вошли в ванную, не отпуская его руку, она забралась внутрь, потянула его за собой, и только тогда отпустила его, присела, широко развела колени и начала писать. И это было вчера, только не с такой откровенностью. Тогда он объяснил её поступок опьянением, но сейчас она была трезва. Он смотрел, потому что этого хотела она, именно так он понял её действия, её взгляд, разведённые колени, раскрывшие интимные складки, были призывом. Она писала долго, наконец, струя иссякла, выдавила ещё несколько коротких прерывистых струек, пара прозрачных капель повисла на краешке шарлаховых губок. У нее был необыкновенный цвет малых губок, он никак не мог найти для него подходящее слово, розовый и красный не передавали их оттенок. Как то они случайно оказались на выставке цветов, и он увидел розу с цветом, удивительно совпадавшим с цветом ее губок. На табличке с описанием он прочитал название цвета – шарлаховый. Она подняла лицо к нему: – Писай, писай же: Он повернулся к стене, но она протянула руку, схватила член и направила струю себе на живот.

Она заговорила, когда они вернулись в спальню. Он ждал её слов, чувствовал, что она хочет выговориться, слишком хорошо он её знал.

Я тебя шокировала, да?

Нет, удивила. И знаешь, это так: возбуждающе что – ли: не знаю даже: если захочешь ещё, я готов.

Когда – то, ещё в садике, я дружила с мальчиком. Детская такая любовь. Нас поддразнивали даже, и родители говорили, вот твой женишок. Как – то мы оказались в каких – то кустиках, и я села пописать. Он стоял рядом, тоже писал, посмотрел на меня и говорит: А почему у тебя нет письки? – Что – то произошло в этот момент, я поняла разницу между мальчиками и девочками, о чём раньше никогда не думала. Это понимание взволновало меня, я застыдилась оттого, что я перед мальчиком без трусов. Лицо всё горело. И при том я смотрела на его торчащую письку. Первое чувство, связанное с сексом – я писаю перед мальчиком. И потом: Я иногда представляла, что я писаю, а на меня смотрит мужчина. И с тобой: я иду писать в ванну, потому что там есть место для тебя, представляю, как ты видишь это, и словно мёд внутри тает, растекается по телу. Как – то мы гуляли с тобой по лесу, ты, наверно, уже не помнишь, и так захотела: Ты отвернулся, а я писала. Я млела, представляя, как ты повернешься и посмотришь на меня. Ты не повернулся. Вот такой бзик. Глупо.

У тебя теперь будет много мёда. Обещаю. Твой бзик мне нравится, жаль, ты раньше молчала.

Да вот так получилось. А вчера что – то произошло. И всё равно, я сегодня так перенервничала, вдруг ты не поймешь.

Надеюсь, у тебя найдутся и другие бзики.

Найдутся, но они более пристойные. У тебя ведь тоже что – то есть? Ты здорово придумал, танцевать с тобой голой.

Нам с тобой не скучно будет.

Но это потом.

Она натянула трусики, одёрнула их.

Не хочешь походить ещё голой.

Нет, не сейчас. Скоро ребёнок придёт. И потом, если я всё время буду голой, ты перестанешь воспринимать меня, как голую. Идём завтракать, я ужасно проголодалась. У нас ещё остался нетронутый торт со вчерашнего.

А. Барк