"Два года, как два дня " – гласит известная солдатская поговорка. Но, конечно, это сильное преувеличение, призванное вселить веру в светлое будущее в измученных службой солдатиков. И все – таки, терпя тяготы и лишения военной службы, я дотянул до демобилизации и вернулся в родные пенаты. Оказавшись на гражданке, я ударился в пьянство: то друзья, то знакомые, то однокурсники, то одноклассники – со всеми надо было выпить за моё возвращение. Две с лишним недели гражданской жизни превратились в сплошной запой, прервала который жуткая история. Я ввязался в пьяную драку, помогая отбиваться двум каким – то парням от грязно матерящейся компании. А оказалось, что матерившиеся мужики были милиционерами в гражданке, а отбивавшиеся двое – то ли наркоторговцы, то – ли угонщики автомашин. Вобщем я оказался в ментовке. Но мне повезло: милиционеры оказались здравомыслящие, они подтвердили, что я не при делах, и меня отпустили... . . избив для профилактики чуть ли не до полусмерти. Пару дней меня рвало, лицо было неузнаваемым, а тело превратилось в сплошной синяк. Но это было лучше, чем отправиться за решетку. Обеспокоенные моим поведением и состоянием родители отвезли меня в деревню, на восстановление и исправительные работы. Присутствие в деревне Оксаны на меня сначала никакого впечатления не произвело. Да на меня вообще несколько дней ничего впечатления не производило. Почти неделю я лежал в своем "флигеле" (бывший чулан, переделанный мною в незапамятные времена в уютную комнатку) глядя в потолок, ни с кем не разговаривая и не выходя на улицу. В конце концов, двадцатилетний организм, свежий воздух и здоровое питание сделали свое дело – следы побоев почти рассосались, в голове прояснилось и мне захотелось жить. Вот тут то я и взглянул на нее повнимательнее. Оксанка расцвела! За те два года, что я ее не видел, она превратилась в настоящую красавицу. Черты лица обрели выразительность, фигура округлилась, и даже походка и все движения стали какими – то женственными. Из под обтягивающей футболки натужно выпирали два полушария аппетитных грудей. Мне, после двухгодовалого сексуального поста смотреть на нее было просто опасно – можно и рассудком помутиться! Но было ясно, что мне от нее ничего не светит – вон какая взрослая стала!

Из моих сверстников в деревни небыло никого – всех жизнь пораскидала, но молодежи было много и места вечерних костревищ не изменились. И вот я отправился на молодежную тусовку в соседнюю рощицу, где были сделаны лавочки, на которых до глубокой ночи сидели вокруг костра подростки. Оксана была там завсегдатаем. Мы долго травили анекдоты, болтали о всякой ерунде, и я делился своими впечатлениями об армейской службе. Из разговоров я понял, что в городе у Оксанки есть парень, которого она часто упоминала. Домой мы с сестрой пошли вместе. У крыльца остановились покурить. И дернули меня черти спросить Оксанку: "У тебя парень в городе есть?" "Да" – ответила она. " А у тебя с ним... . . что – нибудь было?" – задал я недвусмысленный вопрос, который просто не давал мне покоя. Внезапно Оксана дернулась, и резко ответила: " А твое какое дело?" Ответить ей я не успел, потому что она, бросив окурок вошла в избу, хлопнув дверью. Я совсем поник, и выкурив еще одну сигарету поплелся в свой "флигель".

На следующий день мы почти не разговаривали. Но под вечер, сестрёнка подошла ко мне, лукаво улыбнулась и спросила: " А что ты там за вино привез?" " Да так, – отвечаю – взял бутылочку красного, на случай, если из моих корешей кто сюда приедет, так и выпить за встречу. И когда только ты успела у меня в сумке покопаться?" Но она, словно не слыша моего вопроса, с улыбкой Джоконды предложила: "Давай сегодня отметим твое возвращение!" Я, само собой, удивился такому предложению, но согласился, да и выпить, честно говоря хотелось.

Поздно вечером, взяв мою бутылку портвейна и нехитрую снедь на закуску мы с Оксанкой пошли в лес, на еще одну костровую поляну, куда сейчас никто не ходил. Разожгли костер, выпили по стопочке и стали болтать о жизни. И тут меня ждал невероятный сюрприз: Оксана встала, отошла от костра на пару метров, и сказав: "Писать хочется!" – спустила трико с трусами и села мочиться почти напротив меня! В свете костра я успел заметить темный треугольник внизу ее живота. Зашумела тугая струя. Я обомлел! Мой член моментально встал, а в груди перехватило дыхание. Меж тем, сестричка, как ни в чем небывало натянула штаны и села опять у костра на бревнышко. Мы снова выпили. Вино приятной истомой растеклось по телу, смывая излишнюю скованность и внутреннее напряжение. А после того, как мы пригубили еще раз, сестра сказала: "Так чего ты вчера про моего парня спрашивал, ревнуешь что ли?" "Ну как я тебя могу ревновать? – ответил я обиженно, – просто... . . понимаешь, два года в армии, без женской ласки я часто вспоминал тебя... " "Неужели? И что же ты вспоминал?" – тон Оксанки стал игривым. Я почувствовал это изменение голоса, выпитые градусы спиртного добавили мне решимости и я изрек: "Как мы с тобой трогали друг у друга!" – а у самого после этих слов похолодели колени. Повисла неловкая пауза. "Так ты что, типа – скучал?" – нарушила Оксана молчание, но задорный огонек ее речь не утратила. "Скучал!" – выдохнул я. "Может ты и сейчас меня потрогать хочешь?" "Хочу!" " Ну так потрогай!" Я не мог понять, шутит она или нет, но когда она встала и подошла ко мне вплотную, я понял, что это все серьезно. Мои руки лихорадочно дрожа принялись ощупывать ее упругое тело – грудь, ягодицы, бедра, промежность. Сначала она стояла безучастно, словно наслаждаясь моими прикосновениями, но очень скоро ее ладонь накрыла моего готового к бою солдата. После недолгих взаимных ласк Оксанка предложила томным голосом: " Давай ляжем! Постели свою куртку на землю!" Пока я снимал с себя солдатский китель и раскладывал его на траве, она легко стянула с себя трико с трусиками, и обнаженной нижней половиной тела уселась на подстилку, широко разведя в стороны ноги и откинула тело назад. Земля закачалась у меня под ногами!

Я, ничего уже не соображая, упал на колени меж ее расставленных ног, как приступивший к молитве богомолец. Вот только объект моего поклонения находился не на небесах, а здесь, напротив меня, между белеющих в темноте ляжек шестнадцатилетней девушки. Хоть руки и слушались меня с трудом, я планомерно, сантиметр за сантиметром изучал на ощупь ее прелести. Влагалище было залито ее терпко пахнущей смазкой, которая теперь покрывала и мои ладони. Вся ее писечка была такая теплая и нежная, что я просто млел от наслаждения. Эх, жаль что сейчас темновато! Правильно говорят – мужчина любит глазами, и поэтому так хотелось получше рассмотреть вожделенную дырочку. Оксана тяжело дышала. "А чего сам не хочешь?" – спросила она меня взволнованным голосом. "Чего сам не хочу?" – не понял я. Звонкий девичий смех разрезал ночную тишину: "Да, крепко тебе в ментовке по башке настучали!" – раскованно веселилась она. Но потом уже серьезней: "Давай снимай штаны, да приступай! Что, не знаешь как это делается?" Меня как молнией ударило! Моя сестра предлагала мне совокупиться с ней! Я то ведь думал, что мы как и раньше доведем друг друга до пика блаженства руками, а тут – совсем другая тема!

Но думал я недолго: сидящие в глубине души черти выскочили наружу и уже кололи меня своими острыми трезубцами в зад, подталкивая снять трусы. Ну и подавитесь, рогатые! Стащив с себя нижнюю часть одежды, я опустился на колени и, придерживая рукой свой инструмент, приблизил его к середине бесстыдно раздвинутых ног Оксаны. Она тут же взяла его за ствол, несколько раз дернула крайнюю плоть вверх – вниз, как при мастурбации, словно ей хотелось убедиться в его работоспособности, а затем сноровисто направила его внутрь себя. В хорошо смазанное влагалище мой солдат вошел легко, с небольшим натягом. Внутри сестренки было горячо и уютно, будто данное отверстие было сделано по снятым с моего достоинства меркам. Окружающий мир перестал для меня существовать, все мои мысли и желания были сосредоточены на кончике моего детородного органа. Но после нескольких возвратно – поступательных движений мое сознание взорвалось от невероятного по силе оргазма. Вся накопившаяся за два года сексуальная энергия мощными толчками выплёскивалась внутрь юного тела сестры, которая почувствовав это начала так неистово подмахивать мне навстречу тазом, что я даже утробно зарычал от удовольствия, утратив над собой всякий контроль. После чего тело мое обмякло, и я, как тряпичная кукла кулем повалился на лежавшую подо мной Оксанку. Мы оба дышали как загнанные псы, ее руки и ноги обвивали мое тело, как будто она боялась, что я сейчас вскочу и убегу. Но я этого не смог бы сделать ни при каких обстоятельствах: разум и тело мои были парализованы блаженством и удовольствием.