– Для этого ты себя и связываешь, да, сучка? Чтобы мечтать, будто тебя ебут в жопу и в рот, а ты ничего не можешь сделать? Да?

– Да, хозяин.

– Ну что я могу сказать – сбылась твоя мечта. Получишь и то, и это, и ещё много всего остального. Да, – сказал он, поднимаясь и начиная надевать на себя штаны, – ты у меня научишься быть настоящей сучкой.

– Можно мне пойти в туалет, хозяин? – набравшись смелости, спросил я.

Он с удивлением посмотрел на меня, будто с ним заговорило какое – то животное. Затем, рванув меня за волосы, сбросил меня на пол и стал избивать ногами – по лицу, по рёбрам, по спине, по яйцам. Извиваясь, связанный, я чудовищным усилием сдерживал рвущиеся наружу крики боли.

– Ты совсем охуело, животное? – недоумённо спросил он наконец, перевернув меня на спину и наступив мне на горло. – Тебе кто разрешил подавать голос, сучка?

Я хрипел от боли и унижения.

– Говорить можно только когда я тебе прикажу, поняла?

– Да, хозяин, – еле выговорил я.

– Скажи это.

– Я буду говорить только когда вы мне прикажете, хозяин. Он убрал ногу с моего горла.

– Сядь, – приказал он, и я, шумно дыша сквозь зубы от боли, начал неуклюже подыматься. Он наблюдал за мной, засунув руки в карманы. Наконец я кое – как сел и прислонился спиной к кровати. – Ещё одна такая выходка – выбью тебе все зубы и заставлю потом сожрать, поняла?

– Да, хозяин.

– Запомни, сучка – у тебя нет ни – ка – ких прав. Ты делаешь только то, что я скажу, и когда я скажу. Понятно?

– Да, хозяин.

– Скажи это.

– Я делаю только то, что вы скажете и когда вы скажете. Хозяин.

– Скажи – "я хочу быть послушной сучкой своего хозяина".

– Я хочу быть послушной сучкой своего хозяина.

– То – то же. Садись к спинке кровати.

Я с грехом пополам начал перемещаться в указанную сторону – что, учитывая по – прежнему связанные руки и ноги, было не так – то просто. Тем временем он взял со столика моток верёвки и, прислонив меня к столбику у изножья кровати, примотал к нему мою шею. После этого ушёл в ванную, а я стал разглядывать собственное отражение взеркале. Там сидело на полу, вытянув перед собой связанные ноги в чулках, голое избитое тело со скованными сзади руками и привязанное за шею к кровати. Освободиться было невозможно, да и у меня уже и не было сил это сделать. Я мог лишь безучастно смотреть на своё унижение и ждать, что ещё приготовит мне сегодняшний вечер.

Вернувшись из душа, парень с наслаждением потянулся и уселся в моё кресло рядом со шкафом.

– Итак, – сказал он, – как видишь, я приготовился к нашейвстрече как следует. – Он показал на лежащие на столике предметы. – Какты уже знаешь, я люблю ебать сучек. Особенно таких сладких и послушных, как ты. Но, к сожалению, заниматься этим всё время я не могу. А всё почему? А потому, что сучек нужно воспитывать. Потому, что если их не воспитывать, они начинают забывать о том, что они сучки. Начинают воображать, что они хотят чего – то другого, кроме члена хозяина. Начинают думать, что у них есть свои мысли. Хотя какие мысли могут быть у похотливой сучки? Разве что о том, как бы напихать в свои мокрые жадные дырки побольше крепких хуёв. Но хуй в дырке у сучки может быть только один – её хозяина. Потому что без хозяина сучка ни на что не годится и начинает заниматься всякой хуйнёй. – Он показал на цепи по углам кроватии коробки с остальными моими причиндалами. – А если сучка занимается всякой хуйнёй, то её надо воспитывать. Как ты считаешь?

– Да, хозяин.

– Скажи, что ты хочешь быть моей сучкой и чтобы я тебя воспитывал.

– Я хочу быть вашей сучкой, хозяин, и хочу, чтобы вы меня воспитывали.

– Неубедительно. Ну – ка ещё раз.

Я проглотил и это унижение.

– Я хочу быть вашей послушной сучкой, хозяин, – запинаясь, сказал я. – Я хочу, чтобы вы воспитывали свою грязную сучку и ебли её в её грязную жопу.

– Ах ты умница, – с одобрением сказал он. – Я знал, что ты будешь хорошей сучкой. Ну что – проверим, насколько сильно ты этого хочешь.

Встав с кресла и подойдя ко мне, он распутал верёвку на моей шее и приказал подняться на ноги. Кое – как я поднялся. Развернув меня спиной к шкафу, он подтолкнул меня к спинке кровати, после чего поднял с пола нож и разрезал стяжку, соединяющую вместе браслеты на моих руках. После этого он велел мне развести руки в стороны и положить их на перекладину спинки. Двумя отрезками верёвки он соединил браслеты с противоположными столбиками кровати, и теперь я стоял к нему спиной, распятый меж столбиками и совершенно беззащитный сзади. Ноги мои оставались связанными вместе. Придав мне нужную позу, он положил на кровать включенный ноутбук, и на экране снова появилась уже знакомая мне блондинка. Но на этот раз мне предстояло страдать вместе с ней – я видел, как парень достаёт из кучи принесённых им предметов длинный стек и не спеша подходит ко мне вместе с ним, легонько похлопывая себя по ладони кожаной нашлёпкой.

Я сидел на полу, снова привязанный к спинке кровати – на этот раз верёвкабыла пропущена подмышками и обхватывала грудь. Видимо, парень не хотел, чтобы я задушил сам себя – нечаянно или нарочно. Вокруг царила абсолютная тьма и тишина, и слышно было лишь ровное дыхание – парень спокойно спал на моей кровати, на моей подушке и укрывшись моим одеялом. Во рту у меня снова был кляп, руки и ноги были снова связаны. То и делопроваливаясь в неверную полудрёму, я вспоминал прошедший день и особенно вечер. Больше мне всё равно было не о чем думать – моя нормальная, прошлая жизнь казалась теперь какой – то ненастоящей и далёкой, словно её никогда и не было.

К процессу "воспитания" парень подошёл основательно. Я вздрогнул, вспоминая порку стеком. Зад, бёдра и спину жгло до сих пор так, будто с них содрали кожу до самого мяса. Но я знал, что кожа была на месте – я очень живо помнил пересекавшие её во всех направлениях иссиня – багровыеполосы, мельком увиденные в зеркале. Именно тогда в моём рту снова очутился кляп – под конец экзекуции я уже не контролировал себя и обмочился прямо на пол. Естественно, всё это мне пришлось потом вылизать языком. Ему понравилось это настолько, что он изнасиловал меня прямо на полу – я лежал под ним лицом в собственной моче и почти терял сознание от боли в заду и измочаленной стеком коже.

Потом настал черёд моих гениталий. Снова распяв меня на кровати, но уже поперёк неё, парень не торопясь поужинал принесённой с собой едой, после чего начал методично хлестать многохвостой плёткой мою промежность. Если бы не кляп, мои истошные крики наверняка перебудили бы всю округу. Но ни одного мало – мальски серьёзного звука не вырывалось из – под резинового шара и прикрывавшей егоспереди горячей, влажной от пота кожи. Моё мычание и стоны лишь стройновплетались в звуки, доносившиеся из ноутбука – где продолжали бесконечно насиловать друг друга мужчины и женщины в самых разных комбинациях и позах. Затем, наконец утомившись, парень ушёл на кухню смотреть телевизор и пить пиво, найденное у меня в холодильнике. Я лежали боялся взглянуть на собственный член, ожидая увидеть там лишь измочаленные лохмотья. Но, конечно же, с ним ничего не случилось – вся кожа была на месте и лишь пылала густо – алым цветом.

Но это был ещё не конец. Через час или два он вернулся из кухни, уже изрядно навеселе. Не говоря ни слова, он снял с потолка спальни люстру и с грохотом швырнул её на пол. Затем отвязал меня от кровати, поставил меняпод освободившимся крюком и, вздёрнув кверху уже скованные вместе руки, привязал их к нему. Всё это время я так и оставался в чулках, подвязкахи ошейнике, и видел себя в зеркало во всей красе, вытянувшегося в струнку под потолком, с тяжело вздымающимися под кожей рёбрами. Он прикрепил к моим соскам зажимы, и к ним снизу подцепил увесистые грузики. Их назначение я понял лишь тогда, когда он начал ходить вокруг меня с хлыстом и время от времени охаживать меня по самым чувствительнымместам – каждый раз, когда я вздрагивал и дёргался от обжигающих ударов, грузики дёргали мои соски и доставляли новые мучения. Один раз хлыст попал мне прямо по яйцам, и я на миг потерял сознание от невыносимой, чудовищной, выворачивающей наизнанку боли.

Я уже с трудом помнил, что было дальше. Всё смешалось в тускло – кровавую пелену боли и унижений. Кажется, он изнасиловал меня ещё раз прямо там, подвешенного к потолку. А может, это было потом, когда я мешком рухнул на пол. Единственное, что я помнил чётко – это его член, который я был вынужден облизать от собственных нечистот. И единственное, что я изо всех сил старался забыть – это мой собственный член, от возбуждения вновь торчащий под моим телом, и удовлетворённое "ах ты моя сучка", когда парень его обнаружил.

За окном уже начинало светать, а я всё ещё пытался со страхом разобраться в своих ощущениях. Меня совершенно точно никогда не возбуждали мужчины, тем более голые и тем более издевающиеся надо мной. Откуда, из каких глубин подсознания всплыло это извращённое удовольствие от собственных унижений? В какой момент я перестал быть нормальным, спокойным парнем, любящим свою работу и своих девушек, и превратился в похотливую сучку, смыслом жизни которой был лишь член хозяина? Может, я всю жизнь и был ею, а всё остальное – лишь видимость, тонким слоем нанесённая на меня воспитанием иобществом? Я не хотел и не мог верить в это – но верить в это, сидя голым и привязанным к кровати, слушая сонное дыхание своего мучителя, было намного проще, чем в бесконечно далёкую теперь "нормальную жизнь". Или это просто была защитная реакция организма, не дающая разуму погрузиться в безумие от шока? Может, все жертвы насилия чувствуют себя точно так же?

Ответов не было. От голода и невозможности заснуть, от слабости в избитом и затёкшем теле мысли путались. Я мог сосредоточиться лишь на смутных образах. И самым чётким из них был образчлена моего мучителя. Или хозяина? Как он мерно долбит мой уже липкий от спермы зад, как он, огромный и жаркий, ходит у меня во рту. И всё это – под несущиеся из ноутбука стоны, шлепки и крики, мешавшиеся с моими собственными.

Уже давно рассвело, когда он проснулся и, потянувшись, сел на кровати. Я же заснуть так и не смог – бледный, покрытый синяками и кровоподтёками, с кругами под глазами и в изодранныхчулках, в зеркале я представлял собой жалкое зрелище. Впрочем, ему тожебыло, по всей видимости, нехорошо – к концу "воспитания" он так и не смог как следует протрезветь и лёг спать как был. Бросив на меня полный отвращения взгляд, он встал и нетвёрдыми шагами ушёл на кухню. Я слышал, как он жадными глотками пьёт воду из – под крана, и вдруг осознал, что уже и сам не пил ничего более суток.

Наконец он вернулся и рухнулв кресло, обессиленно потирая виски.

– Да, – сказал он, – хорошомы вчера с тобой провели время. Тебе понравилось, сучка?

Словно глядя на себя со стороны от слабости, я кивнул.