Я просыпаюсь с жуткой головной болью и оттого, что мне холодно. Не шевелясь, я медленно открываю глаза и пытаюсь понять, где нахожусь. Комната мне явно незнакома, и явно является чьей – то спальней – огромная кровать возле стены, телевизор напротив, всякие безделушки, раскиданные там и сям. Спальня, очевидно, женская. Но почему я лежу не на кровати, а на полу? Я пытаюсь подняться, и в эту же минуту понимаю, что я абсолютно голый – из одежды на мне находятся лишь наручники и прочный стальной ошейник.

Весь мой сон снимает тотчас же, как рукой. После безуспешной попытки встать выясняется, что ошейник прикован к стене крепкой цепью чуть больше метра длиной. На обоих её концах – небольшие висячие замки, один из которых соединяет цепь с моим ошейником. Я пытаюсь открыть замок, пытаюсь разогнуть звенья цепи непослушными пальцами – безуспешно. Дико озираясь, я ищу поблизости хоть какой – нибудь предмет, с помощью которого можно освободиться. Рядом ничего нет, кроме деревянного стула в двух метрах от меня, до которого я не могу дотянуться даже ногами. Спальня большая – явно находится в каком – то частном доме – и я сижу в углу, на голом паркете.

Обхватив колени скованными руками, я лихорадочно вспоминаю события предыдущего дня. Ночной клуб... оглушительная музыка... девушки, девчонки, девки... две из них разговаривают со мной и смеются... Дальше всё погружается в путаницу бессвязных отрывков, среди которых я еле – еле припоминаю поездку в машине. С кем? Когда? Неизвестно. Я даже не помню, что именно я пил и в каких количествах. Очевидно, у меня всё – таки хватило после этого ума склеить какую – то барышню и приехать к ней домой. Но цепь? ошейник? наручники?. . Я ещё раз внимательно исследую свои оковы, но по – прежнему очевидно, что снять всё это без посторонней помощи я не могу.

Моё внимание переключается на женский смех и шаги за дверью. Дверь открывается, и в спальню входят две женщины лет тридцати – я тут же узнаю их лица по обрывкам воспоминаний из ночного клуба. Они одеты в банные халаты, волосы влажные – видимо, только что из душа. Остановившись неподалёку от меня, они обнимают друг друга за талию и со смехом смотрят на меня.

– Проснулся наконец наш герой – любовник, – говорит одна из них. У неё мелированные волосы, и под розовым халатом угадывается высокая грудь. Лицо у неё совсем простое, а – ля пэтэушница из вагона метро. Она насмешливо смотрит на меня, и я вижу, как её рука соскальзывает на попку подруги, начиная поглаживать её.

– Да уж, – хихикает подруга. – А каким орлом вчера был! Прямо дон – жуан!

– Ага, – соглашается первая. – А сам еле языком ворочает. Интересно, как он запоёт сейчас, трезвый и голенький?

Вторая женщина чуть ниже ростом, и груди у неё почти нет совсем. Она с удовольствием принимает ласки своей подруги, нежно глядя на неё большими серыми глазами. Волосы у неё светлые от природы, прямые и длинные, до лопаток. Обе – совсем не уродины, но явно не в моём вкусе. Особенно теперь, когда они, усмехаясь, откровенно разглядывают меня, голого и сидящего на цепи.

– Вы кто такие? – хрипло произношу я, прикрываясь скованными руками. – Где я вообще?

– Ну что, начнём его прямо сейчас воспитывать? – не обращая на меня внимания, спрашивает блондинка у полногрудой.

– Конечно, – отвечает та. – Чем раньше осознает, что к чему – тем лучше. Так вот, раб, – обращается она ко мне, – слушай меня внимательно. Ты находишься в нашем доме, и пробудешь тут столько, сколько мы захотим. Дом находится далеко за городом, до ближайшей трассы пятнадцать километров, поэтому кричать и звать на помощь не советую – всё равно никто не услышит. Прав у тебя нет никаких, поэтому слушаться нас надо сразу и быстро. Далее...

– Да пошли вы нахуй! – разозлившись, кричу я им прямо в лицо. – Вы что о себе возомнили, психопатки ёбаные?!

– Не понимает, – со вздохом говорит блондинка. – Начинаем экзекуцию?

– Конечно.

Они не спеша снимают с себя халаты, под которыми ничего нет. Плоскогрудая блондинка отходит в угол комнаты, а её мелированная подруга, присев на корточки, с насмешкой смотрит на меня. Блондинка возвращается, неся в руке метровый хлыст – кажется, такими пользуются жокеи при выездке лошадей. Затем они обе подходят ко мне, и начинается борьба. Я сопротивляюсь как могу, но со скованными руками и с цепью на ошейнике ничего не могу поделать против их сильных рук. Через некоторое время я лежу на полу лицом вниз, а на ногах моих сидит блондинка, придавливая их к полу.

– Далее, – отчеканивает голос её подруги, и на мои ягодицы со свистом опускается хлыст. – Говорить с нами можно только тогда, когда мы сами к тебе обращаемся. – Ещё удар. – После каждой фразы надо говорить "госпожа Ирина" или "госпожа Наталья", в зависимости от того, кто к тебе обращается. – Ещё два удара. – Госпожа Ирина – это я, так что не забудь поблагодарить меня после порки как полагается.

Удары сыплются на меня один за другим. Я кричу от боли и что есть силы пытаюсь увернуться, но бесполезно. Прочная цепь надёжно держит меня спереди, крепкий и горячий зад "госпожи Натальи" припечатывает меня к полу сзади.

– Если не будешь нас слушаться – будешь наказан. Если заговоришь с нами без разрешения – будешь наказан. Если вздумаешь сбежать или выкинуть ещё какой – нибудь фокус – будешь наказан так, что своих не узнаешь.

Острая, жалящая боль затмевает всё. Пот заливает лицо, зубы стиснуты намертво. Я готов на всё, лишь бы мучения прекратились.

– Тебе всё понятно?

– Да!

Ещё несколько ударов.

– Тебе всё понятно?

– Да, госпожа Ирина!

– Так – то лучше. Но на всякий пожарный – вот тебе ещё двадцать ударов для закрепления.

Наконец порка заканчивается. Дрожа всем телом, я притягиваю к себе ноги и, скорчившись в позе младенца, лежу неподвижно. Спину и ноги раздирает болью так, словно с них содрана кожа. Словно в тумане я вижу, как надо мной склоняется "госпожа Наталья".

– Где благодарность, свинья?!

– Спасибо, госпожа Ирина и госпожа Наталья, – еле выговариваю я.

– Ноги раздвинь! Живо!

Я торопливо подчиняюсь и вижу, как она надевает на мой член что – то прохладное и твёрдое. У основания его перехватывает жёсткий пластик, на который прикрепляется крохотный висячий замок. Такой же пластик, прозрачный и твёрдый, покрывает весь мой член, заключая его в непроницаемую трубку с небольшими отверстиями по всей её площади.

– Этот отросток тебе всё равно не понадобится, – усмехается блондинка, любуясь делом своих рук. – Как ты думаешь?

– Да, госпожа Наталья.

– Ишь, какой стал покладистый, после порки – то. Надо нам его почаще пороть, а, Ир?

– А как же, – отвечает Ирина, садясь рядом с ней. – Без этого никуда.

Я со страхом гляжу на двух голых женщин, которые сидят рядом со мной на корточках, касаясь друг друга бёдрами, и презрительно смотрят на моё исполосованное тело. Я вижу, как Ирина опускает руку себе в промежность и начинает легонько тереть себя снизу. Заметив это, Наталья хихикает и, обнимая подругу за плечи, целует её в щёку.

– Я и не знала, что тебя так возбуждают голые мужики, – смеясь, говорит она.

– Не говори глупостей.

Они нежно смотрят друг на друга, и Ирина не перестаёт теребить свои мягкие складки в обрамлении тёмных волосков. Они медленно встают, прижимаясь друг к другу, и начинают целоваться. Я вижу, как их языки переплетаются и скользят по губам, как их груди прижимаются сосками друг к другу, как их руки нежно и мягко гладят упругие ягодицы. Я отворачиваюсь от них, пытаясь подняться на ноги, но в тот же момент сильный пинок возвращает меня на пол.

– Тебе кто разрешал отворачиваться? – звенящим голосом спрашивает Ирина.

– Простите, госпожа Ирина, – униженно бормочу я.

– Когда мы в комнате, тебе разрешается смотреть только на нас, – продолжает она. Подруга продолжает покрывать поцелуями её плечи, руки, полную мягкую грудь. – Будешь смотреть куда – то ещё – будешь наказан, понял?

– Да, госпожа Ирина.

Она хочет сказать что – то ещё, но Наталья вновь находит своими губами её рот, и они опять сливаются в долгом поцелуе. Дыхание их учащается, тела всё теснее прижимаются друг к другу. Продолжая ласкаться, они медленно опускаются на пол. Лёжа снизу, Наталья начинает стонать, когда пальцы Ирины, поблёскивая, раз за разом погружаются в её лоно. Время от времени то одна, то другая поглядывают на меня – либо убеждаясь, что я продолжаю смотреть, либо возбуждаясь от моего вида. Помимо своей воли я начинаю возбуждаться сам, но тут напоминает о себе жёсткий пластик, заключающий в себе мой член – плотно охватывая набухающий орган, он недвусмысленно даёт понять, что эрекция внутри него абсолютно недостижима.

Я стараюсь снять возбуждение и не думать о сексе, но передо мной продолжают сплетаться в объятиях две голые женщины, над их вспотевшими и разгорячёнными телами витают страстные стоны, и боль в моём скованном члене начинает нарастать всё сильнее. Украдкой я пробую дотронуться до него, но пластик слишком жёсткий – мне не продавить его ни на миллиметр. Я осознаю, что отныне мне разрешено испытывать лишь боль – всё остальное без остатка принадлежит теперь моим обнажённым тюремщицам. В бессилии я наблюдаю, как Наталья издаёт всё более и более громкие стоны, как рука её подруги всё энергичнее и сильнее проникает в её влагалище – и вскоре она, дёрнувшись, как от электрического разряда, стискивает бёдрами ласкающую её руку изо всех сил, а руки её впиваются ногтями в ягодицы Ирины, не в силах противодействовать рвущемуся изнутри оргазму.