Те, кому некуда идти, кто бежит от себя и других, кто неожиданно потерял или обрел, обязательно рано или поздно окажется на вокзале. Именно там, среди грязи и далей, среди гама и прозрений, иногда прячутся, а иногда бесстыдно себя демонстрируют начала и концы.

Оказалась на вокзале и серебристая. Правда, на улице, среди машин и прохожих, серебристый блеск стал угасать и почти совсем исчез. Но, в ощущениях Теты – Таньки он остался и озарял собой окружающий мир. Идти ей было некуда. Возвращаться домой она побоялась, там, если Хозяин все же умер, ее могли ждать менты. Друзей и знакомых у нее не было. Работы, планов, определенного будущего, да и прошлого уже, пожалуй, тоже не было. Было немного денег, были странные листочки с цветами и памятная фотография в сумке, был теряющийся серебристый отблеск на предметах окружающего мира, были несколько недель, когда боль от плетей Хозяина и смута от его слов зажгли два огня в душе и дали непонятную еще силу. А больше не было ничего.

– Поезд Москва – Верхнереченск подается под посадку на восьмой путь – проорало вокзальное радио.

Воспоминание накатило и толкнуло сильно. Тета вспомнила, как однажды Хозяин, разговаривая с невидимым собеседником, назвал именно этот город.

– Нет, Андрей, на Круге я, конечно, буду, но Верхнереченск в прошлом. Вадим лапа и молодец и я готов выполнить любую его просьбу, но ты же знаешь, я одиночка...

Что за Круг, где собирался быть Хозяин, кто такой лапа и молодец Вадим, было совершенно неизвестно, а поезд до Верхнереченска вот он, подается под посадку на восьмой путь, и спокойно можно успеть купить билет. Может, если у Хозяина в прошлом, у Теты в будущем? Что она будет делать в Верхнереченске, где искать лапу Вадима, Круг, прошлое Хозяина, она даже не думала, у Таньки вообще не было привычки обдумывать свои поступки. Впрочем, одна и та же привычка у разных людей часто приводит к разным результатам, а ведь Тета уже не была Танькой...

Таньке не приходилось раньше ездить в дальних поездах, и она не знала, какие существуют вагоны. Поэтому, когда кассирша спросила, в какой вагон, Тета бесхитростно ляпнула – в самый лучший – и тут же взвыла про себя, когда кассирша назвала цену. Однако деньги, те самые, из квартиры, где упал и уткнулся в стенку Хозяин, у нее были, а причины их экономить не было ни одной. Возьми она другой билет, и все было бы иначе. Потому, что проводника вагона "люкс" чрезвычайно удивила странная девица, едущая одна в шикарном купе, но никак этому купе не соответствующая. Он на всякий случай стукнул бригадиру, а тот перестучал о мутной девице на станцию назначения, где бравый междуреченский лейтенант своевременно выдвинулся к поезду, готовый винтить, крутить и задерживать.

Танька ментов не боялась. В ее приблатненном предместье их мало кто боялся, и когда бравый лейтенант потребовал документы, спокойно достала паспорт. Тут бы ее путешествие и закончилось – лейтенант был настроен странную девицу задержать, но в паспорте так и оставалась визитка Хозяина, лежала в конце.

Лейтенант листал паспорт, прикидывая, а что собственно можно сделать с непонятной девкой, и видел самые разные варианты, от употребить всем отделением, до загнать кому – нибудь подходящему. Он уже понял, что девка одна – одинешенька, да еще наверняка хвосты за ней есть. А, если нет, можно и подрисовать, ничего хитрого. Так, прикидывая, лейтенант долистался и до визитки с синим драконом. А, долиставшись, сразу забыл про свои планы, потому, что про дракончика этого слышал. И то, что он слышал, требовало девушку (а никак уже не девку) немедленно отпустить, извиниться и козырнуть – мало ли что. И вагон "люкс" дракончик тоже вполне объяснял. Задумчивое выражение лица у лейтенанта сменилось обиженным, ему и говорить ничего не стоило, но и осведомленность свою хотелось показать, поэтому Тете в очередной раз повезло.

– Понятно, что ж вы сразу не сказали. Прошу – он протянул паспорт – значит в "Прибрежную"?

Тета молча кивнула, хотя о "Прибрежной" слышала в первый раз, забрала паспорт и оставила обиженного лейтенанта за спиной. Как выяснилось, после некоторых расспросов у таксистов, "Прибрежная" была маленькой, но очень дорогой гостиницей, достаточно далеко от вокзала. Оставалось найти лапу Вадима и загадочный Круг.

Визитку с драконом Тета переложила в начала паспорта, поняв, что она здесь что – то вроде пароля. Наверно это было правильно, потому, что администратор в гостинице, увидев визитку, тут же спросил, желает ли уважаемая гостья отдохнуть, или ему лучше сразу вызвать машину. Тете очень хотелось хоть несколько часов пожить в гостинице, такие она видела только в сериалах, но она побоялась спугнуть несущую ее удачу и отдыхать не пожелала, а пожелала машину. Администратор усадил Тету в огромное кресло, подал ей кофе, позвонил куда – то и, через десять минут, машина была на месте.

Водитель взглянул на визитку, потом, с сомнением, на Тету, снова на визитку, пожал плечами и открыл дверцу. Ехать оказалось совсем недалеко. Уже через пару минут машина свернула, к удивлению Теты, в ворота большой больницы. Мелькнула надпись – Приемное отделение, несколько машин скорой помощи, еще пара поворотов и машина остановилась у большого старинного здания, но не у нарядного главного входа, а у маленькой двери в торце. Путь, похоже, завершался, и было самое время подумать, а что же ей здесь говорить. Но говорить было настолько нечего, что и думать было не о чем. Она и не стала думать, а просто вошла в открывшуюся дверь. За дверью оказался тамбур с охранником, а на стенке около него висел такой же дракон, как и на визитке, только большой. Водитель, доставивший Тету к дракону, провел ее в небольшой холл и постучал в одну их дверей. – Вадим Сергеевич, привез. Ну, вот и лапа Вадим нашелся, значит и Круг где – то здесь.

В кабинете стояли тяжелые темные шкафы с завитушками, на полу лежал темный ковер, а в углу стоял еще один дракон, уже в виде скульптуры, подсвеченный синим светом. Все вместе выглядело мрачновато. Но хозяин кабинету совершенно не соответствовал. Впрочем, как и определению – лапа. Полноватый мужчина средних лет в очках, светловолосый с короткой стрижкой явно не мог быть ни лапой, ни владельцем синего дракона. Однако же именно он поднял голову от каких – то бумаг и задал странный вопрос

– А где Третий?

Где Третий Тета не знала, как не знала и кто этот непонятный Третий, оставалось только молчать.

– Вы от Третьего?

Тете очень хотелось сказать – да, но мысль, пришедшая ей в голову, показалась удачнее. Она достала из сумки листы с цветочками и фотографию, сделанную ушедшим Хозяином, и положила их перед мужчиной. Он мельком взглянул на цветочки и внимательнее на фото, причем было заметно, что фото ему понравилось. На нем серебристая Тета, в алых полосках от плети на фоне зеркала в квартире Хозяина – отличное фото. Тета подумала, что если это фото повесить вон туда, рядом с драконом, оно будет очень на месте, а мужчина насмотрелся на фото, и, уже ни о чем не спрашивая, взял мобильник и попытался куда – то дозвониться. Но номер явно не ответил.

Номер не ответил, и Вадим положил телефон. Все было более чем странно. И девица, приехавшая одна, без звонка, и то, что она явно не знала, что ей говорить, и мобильник, выключенный именно тогда, когда явно должен быть включен. Но вокруг дракона странных было много, да и фото было сделано в знакомой ему квартире Третьего. Третий не прав, что прислал свою девицу без звонка, но, в принципе, тоже ничего страшного. Он снова взял телефон – Светик?

Вадиму и в голову не могло прийти, что Тету привели сюда случайное объявление на вокзале в другом городе, дурак лейтенант, решивший похвастаться своей осведомленностью да кусочек картона с голограммой. Что еще и суток не прошло, как Тета ушла из остывающего дома Хозяина, представления не имея о дороге впереди. Но, если бы он знал об этом, принял бы Тету, как почетную гостью, как известие из важного Далека, как выбранную Случаем., требующим полного приятия и уважения.

Снова телефон, снова номер.

– Андрей, ты еще не уехал? Свяжись, коли не в труд, с Третьим. Что – то у него связь молчит. Уже ищешь? Хорошо. И спроси еще, что означает его девица и что с ней делать. Ладно, ждем...

Тета шла за охранником по какому – то коридору, потом ехала на лифте, потом опять коридор и еще один коридор. Но в конце была дверь, а, за дверью, комната, диванчик, кресло, красивая плеть на стене из кожи разных цветов, наручники, валяющиеся на столике с непринужденностью косметички, смуглая невысокая девушка, почти девочка.

– Ну, рассказывай.

Голос был неожиданно низкий, почти мужской.

И Тета начала рассказывать. Все с самого начала, с того момента, как ее выгнали с работы. (см. Цена настоящего).

– Принесенная...

Девушка смотрела на Тету со смесью симпатии и сожаления, как смотрят на тяжко заболевшего, когда еще неизвестно, выкарабкается ли он.

– Ты, Принесенная, хоть знаешь, куда тебя принесло?

– Почему Принесенная?

– Потому, что тебя принесло. Не знаю только, не в жертву ли.

– Хозяин назвал меня Тетой.

– И ты его за это отблагодарила... Теперь ты только Принесенная. Драконы решат, что с тобой делать.

– А кто такие Драконы? – выскочила Танька. Тета даже не думала об этом, ей было все равно, что это за Драконы, которые будут решать, что с ней делать. В том мире, краешек которого открылся ей промельком, драконы были естественны и даже обыденны.

– Вас все еще двое – девушка смотрела зло, но понимающе. – Не вздумай ляпнуть что – то подобное кому – нибудь из них. С Принесенной они еще будут говорить. А твою бывшую просто сожрут между делом. Но расскажу...

Все оказалось не так уж и сказочно. Когда – то в большой больнице, известной в городе, как "Купеческая", открыли хозрасчетное отделение, куда собрали лучших врачей и персонал. Отделение (неофициально его называли – "Дюжина") быстро прославилось в нескольких соседних областях и попасть сюда просто за деньги стало невозможно. Получившийся вип – клуб, поначалу чисто медицинский, быстро превратился в многопрофильный. Ну, сами посудите, когда среди симпатичных молоденьких сестричек (а отбирали, в том числе, и по внешности) появляются серьезные мужики, с влиянием, возможностями, деньгами... Да и не в деньгах тут дело, дядьки и впрямь встречались сильные и незаурядные. И что же тут получится? Да, ясное дело, что. Даже пара браков получилось.

Сначала все шло стихийно, а потом как – то само собой прижилось, что сестричек стали обязывать проводить с пациентами, кроме чисто медицинских, и иные процедуры. Хотя, отчего же они не медицинские? Здоровью ведь на пользу? Стало быть, медицинские и есть, даже не сомневайтесь. Кое – кто ушел, но большинство осталось, тем более, что и зарплаты и прочие блага, вроде бесплатных парикмахера, косметолога, фитнеса и прочего, в "Дюжине" были более чем на уровне.

И один случай произошел. Занесло в отделение дядьку из Москвы, от которого каким – то боком зависели трансферты области из федерального бюджета. И надо тут случиться такой неприятности, что столкнуло дядьку с девицею, подружившейся до этого с немалым чиновником из областного правительства, и решившей, что теперь ей сам черт не брат. И, когда гость, вполне, впрочем, корректно, попробовал проявить к ней интерес, девице в красивую но глупую головку пришла вздорная мысль поиграть в недотрогу и залепить гостю пощечину. Гостю – еще бы – такой сервис не понравился, и он, очень спокойно попросил администрацию разобраться.

Вадим, бывший тогда директором, позвонил другу девушки, деликатно объяснил ситуацию, и тот, услышав с кем связалась его пассия, тут же от глупой головки отрекся. Вадим пришел к гостю с обещанием, что негодницу немедленно уволят, и был снова удивлен. Гость вовсе не настаивал на увольнении. Он требовал, чтоб девицу выпороли. Вадиму идея неожиданно понравилась. Девица, расстроенная отречением друга, конечно посопротивлялась, поизображала гордую непреклонность, но Вадим быстро убедил ее в крайне серьезных и неприятных последствиях, и экзекуция состоялась. И опять Вадиму понравилось, как гость за час порки и назиданий превратил девицу в послушную пай – девочку, с готовностью заглядывающую в глаза и ловящую ртом все, что попало. Причем не только за страх, а больше за совесть.

Потом, уже в другом случае, Вадим лично отвел очередную проштрафившуюся в подвал, приказал раздеться, привязал к сломанной кровати и отходил пучком проводов от старого кардиографа. Такого эффекта, как при первом опыте, не получилось, зато Вадим почувствовал, что столь нетрадиционный (или, наоборот – традиционный) вид повышения дисциплины персонала ему понравился. Непонятно отчего – никто ведь ничего не рассказывал – подтянулись все, даже врачи и охранники, хотя им – то точно подобное не угрожало. Пришла в отделение некая иная атмосфера, где тяжелые двери и кованые бронзовые светильники на стенах, бойницы в стенах и блеск алебард у дверей, витражи, рвы с водой, подъемные мосты... Внешне ничего, конечно, не изменилось, но атмосфера, она такая. Пришла и поселилась, как дома. И опять кое – кто ушел, но большинство остались.

И еще потом вновь приехал в отделение гость из Москвы. Нисколько не стесняясь, подарил Вадиму очень красивый хлыст красной кожи с инкрустированной рукояткой и проговорил с ним за бутылкой виски ночь напролет. А утром из уютного директорского кабинета вышли два первых Дракона.

Впрочем – нет. Драконы появились позже, когда кто – то подарил Вадиму большую фарфоровую фигуру синего дракона, неуловимо напоминавшего самого Вадима. Так сначала Вадима за глаза стали называть Драконом (что ему льстило), а потом и те, кто потянулся на драконий отблеск, стали Драконами. Решили, что Драконов не должно быть больше двенадцати, появились традиции, ритуалы, привычки.

Одним из ритуалов была встреча раз в несколько месяцев всех Драконов, именуемая Круг. Драконы встречались, играли в свои драконьи игры, хвастались спутниками, разыгрывали целые представления, обсуждали всякое разное, просто болтали за бутылкой. В драконий клуб входили, большей частью, очень непростые люди и имел он в области немалый вес. Даже начальник УВД области туда входил, под номером восемь. Оттого и лейтенант, встречавший Тету, заволновался. Хоть и чужой генерал, но лейтенанта сожрет и не поморщится. . А увлечения драконьи – ну и что. Мало ли у кого какие... Ничего противозаконного они не делали (еще бы – в таком – то составе) и кому какое дело. Век какой на дворе? Ну и отвалите. Да и знали про драконов только те, кто знал. По ящику не показывали, в газетах не писали. А привычки у всех всякие были.

Вот эти Драконы и должны были решать теперь судьбу Теты.

– А твой Хозяин – молись, что б он выжил – Третий Дракон. Его Второй привез еще в самом начале. Он тут тренинги проводил, семинары, лекции читал.

Закурлыкал телефон. Девушка немного послушала, отключилась.

– Выжил. Ты сейчас со статусом пленной, хотя вниз, к остальным тебя не поведут. Это для тебя и хорошо и плохо. Переночуешь у меня. Утром приедет Андрей, я попрошу его встретиться с тобой. Он Второй и друг твоего Хозяина. Постарайся ему понравиться. Если он заступится за тебя, остальные не будут возражать, это ведь больше его дело.

– Я не умею нравиться – Тета сама удивилась сказанному – Я только Хозяину понравилась. А остальные об меня только ноги вытирали. Всегда.

– Ничего себе – только, понравиться Третьему, я бы гордилась. Ладно, Здесь тебя будут звать Принесенная. Драконы будут в восторге от того ветра, что принес тебя. А меня здесь зовут Светик. Может, я когда – нибудь расскажу тебе, как пришла сюда (автор на это надеется). – Я спутница Первого – девушка явно гордилась этим титулом.

– А кто такая спутница?

– Спутники, это слуги Драконов. Мы делим с ними их путь. Они могут делать с нами все, что хотят, но мы не пленники. Мы сами пришли к своим Драконам и сами пошли с ними рядом. Некоторые из нас ближе Драконам чем жены и любовницы.

– А кто такие пленники?

– Увидишь завтра. Круг начнется в три. Имей в виду, даже если Андрей заступится, будет тяжело. Драконам любое может прийти в голову, тем более с пленницей. Но здесь все же "Дюжина". В любом случае выйдешь лучше чем была. Если выйдешь...

Светик еще раз непонятно посмотрела на Тету, и вдруг, решив для себя что – то, одним взмахом выскользнула то ли из короткого халатика, то ли из длинной рубашки, оставшись в узеньких трусиках.

– Иди сюда.

Где – то далеко обиженно – истерично заверещала Танька, еще дальше заорала мать, долетел вкус позавчерашнего холодного борща... Тета неожиданно испугалась, как девочка перед потерей девственности, хотя, в свое время, Танька проделала это совершенно спокойно, пусть и с отвращением. Еще больше Тета испугалась этого испуга и, торопясь и путаясь, дергая молнии и застежки, вырвалась, наконец, из одежды. Светик изогнулась, мягким движением сбросила и трусики, еще раз непонятно взглянула. Светик, маленькая, смуглая, узкобедрая, как мальчик, с маленькой грудью и огромными темными сосками на ней, татуировкой вездесущего синего дракончика на бедре, на выбритом лобке темная змейка волос. Тета белосеребряная, в нескольких местах почти сошедшие розоватые следы от плети, полногрудая, снова зажглись зеленые глаза.

Всего два шага до мгновенно раздвинутого диванчика. А дальше? Сесть и обнять? Поцеловать? Лечь? Но Светик уже бросилась ей на спину. Чуть укусила плечо, прижалась, и ее руки отправились в путешествие по телу. Что – то нажимали, где – то поглаживали или щипали, то больно выкручивая соски, то ласково теребя. Тета вспомнила Хозяина, его руки делали с ней нечто подобное, но и огромная разница была. Хозяин включал ее, как сложную машину, нажимал нужные кнопки, оценивал показания приборов, мгновенно переключал режимы, добивался нужных ему результатов. Его руки были умелыми, жесткими, всезнающими, но они были руками мастера, они требовали, но не звали. Светик скользила по телу как змея и звала за собой. Каждое ее движение оставляло в глубине тела гаснущую волну, но совсем угаснуть Светик им не давала. Следовало новое скольжение, пощипывание, прикосновение. Волны сливались, переплетались, перетекали одна в другую, бились внутри и уже заметно требовали ответа.

Тета попыталась повернуться к Светику, обнять ее, но та резко отбросила ее руки и, продолжая свое скольжение, оказалась лицом к лицу – черные и зеленые совсем рядом – большие соски Светика и маленькие Теты соединились и обеих вдруг выгнуло и два судорожных вздоха – в один. И уже Тета отбросила руки Светика, обняла, вжалась, а смуглая, обхватив белосеребряную еще и ногами, повалила на диван, перестала двигаться, и только в ее теле осталось биение и оно, замерев, продолжало скользить и перекатываться. Они лежали, не двигаясь, и каждая вслушивалась в себя, разговаривала со своим телом, просила и обещала. Но вот Светик снова изогнулась, легко выскользнула из объятий и теперь уже не только руки, но и губы ее отправились изучать тело Теты. Только продолжалось это совсем недолго.

Тета даже не успела ничего почувствовать, а смуглая уже снова перелетела, закинула руки Теты за голову и села на грудь, обожгла горячей влагой. Встала на коленях, придвинулась ближе и Тета задохнулась, увидев горячее розовое над своим лицом, настолько ее поразила красота раскрытой женщины. Ярко – розовая в середине и темная по краям, выступающий блестящий бугорок, большая темная родинка на правой губе и золотое кольцо, проткнувшее левую, темная змейка коротких волос... Тета ведь никогда не видела вагину настолько близко, да еще во всем великолепии желания и предвкушения. В секунду промелькнули мысли, что, может быть, и она носит в себе такую же красоту и что какая же она была дура, когда отдавала эту красоту не как подарок любимому (не было любимого, что поделаешь), не в самой чудесной игре двоих, не за деньги даже, а как разменную мелочь, за всякую ерунду.

Но все мысли ушли, когда Светик прижала себя к губам Теты, раздавив и раскрыв ее рот. Тета даже не успела подумать, что дальше, а ее язык уже сам все понял. Он просто потек по розовому, как ручей, опускаясь в ложбины и поднимаясь на возвышенности, где – то разливался, где – то сжимался в струйку, попадая куда надо. И тек, разливаясь и сжимаясь, находя новые русла и затекая в старые, все дальше и дальше. Рот наполнился слюной вперемешку с соком смуглой и этот вкус тоже был восхитительным, как восхитительным был и запах, как восхитительной была и змейка волос перед глазами. Тета закрыла глаза и, замерев, поплыла за языком, растворяясь в смуглой.

Все когда – то кончается. Светик вернула Тету, резко и сильно прижав себя к ее рту, задвигалась ритмичными рывками, зажала нос. В ответ Тета попросила язык превратиться в маленький водопад. Он уже не тек, а падал бурунами в ту точку, где была смуглая. И она почувствовала, всхлипнула, потом еще, резко отстранилась. Тета вдохнула освободившимся носом и попыталась снова прижать свой рот к смуглой, но ее почти грубо оттолкнули, а всхлипы уже сливались, бедра смуглой сильно сжали грудь, отпустили, сжали еще сильней...

В розовой долине выступили прозрачные, чуть беловатые капли и они тоже были потрясающе красивы, подобно каплям росы, или каплям дождя на раскрытых цветах. Всхлипы наконец кончились, тело смуглой стало мягкой и Тета почувствовала ее губы на своих. Губы вылизывали и высасывали следы собственного сока, благодарили, шептали что – то непонятное. Потом опять почти незаметное движение – Светик будто бы не двигалась, а сразу оказывалась там, где хотела – ноги Теты грубо, по – мужски раздвинуты, и голова Светика уже скрылась между ног. Тета успела еще подумать, что Светик наверняка делает все лучше ее и надо бы, расспросить, научиться, а больше ничего подумать уже не успела – мысли унесло, а за ними и тело.

Когда Тета вынырнула, она вдруг подумала, что если бы сюда еще член Хозяина, чтоб вошел, пробил, разорвал, то можно было бы совсем улететь, и удивилась. Казалось, что мягко вошедший нож навсегда разрезал все связи, но оказалось – не все. Светик, похоже, услышала мысли Теты, потому, что снова положила ее на спину, раздвинув коленом ноги, глубоко захватила сосок, стала мягко сжимать и выкручивать. Снова губы на губах, шее, плечах, груди Нежные пальцы мягко по щеке, колено раздвигает Тету внизу, намокает ее влагой, прижимается, скользит. Смуглая рука тянет белую руку за собой, и смуглые пальцы учат белые встречаться с собой, гладят, щекочут, уходят вглубь.

И уже кажется, что не две, а одна рука и эта рука везде и нет ни одного миллиметра, где не вибрировали бы, не жгли и не дотрагивались пальцы, неизвестно уже чьи. И уже не нужно никакого члена, ведь красный огонек уже пульсирует, становится ярче и ярче, все тело снова начинает светиться красным и даже на стене красноватые блики. А водопад уже шумит все ближе, но далекая мысль, что нельзя, что Светик, что Светика тоже... Тета вздохнула со всхлипом, протянула руку, неумело раздвинула щелку, в первый раз узнала под пальцами мягкое тепло другой женщины. И в полет они ушли почти одновременно. Тета, правда, чуть раньше, но она нашла в себе силы забрать за собой и Светика.

Два тела, смуглое и белосеребряное обнялись, почти сливаясь в свете наступающего вечера.

– А тебе кольцо не мешает?

– Нет, к кольцу привыкаешь, быстрее, чем к серьгам. А когда мой Дракон пристегивает к нему поводок и ведет меня, чувствуешь себя воздушным шариком, кажется, что сейчас взлетишь. Только ради этого стоит. Может, и ты когда – нибудь такое получишь.

– А почему то, что меня не поведут вниз и хорошо и плохо? – Светик поморщилась.

– Хорошо, потому, что раз тебя оставили у меня, значит, тебе придают значение. А плохо потому, что, может быть, тебя не хотят показывать. А это может значить... . .

Знаешь, я завтра пойду к Вадиму, к Андрею, упаду в ноги, упрошу. Вадим мне не откажет, Андрей тоже не должен. С тобой не случится ничего плохого. Хочу, чтоб ты осталась с нами. Насовсем. Твой Хозяин ведь отпустил тебя. Может он и зол на тебя, но мстить Третий не станет. Он же Дракон.

А потом они заснули, обнявшись, на незастеленом диванчике, укрывшись одним пледом, И, после детства, Тета никогда еще не засыпала такой спокойной и счастливой. Завтрашний Круг казался совсем нестрашным и не обещающим ничего плохого. Хотя это было совсем не так.

Тета еще спала, когда Светик уже убежала. Засыпалось спокойно и счастливо, а вот пробуждение разбудило и страх. Отчаянно боялась и верещала Танька, и даже Тете передалось. Плеть на стене и наручники превратились из деталей интерьера в предметы, которые возьмут неизвестные руки. А плеть в неизвестных руках не может быть нестрашна. Но неожиданно пришло странное незнакомое понимание, как возбуждает такой страх, как открывает он пути, как он обещает и зовет. И утонула где – то дуреха Танька, и захотелось вдруг, чтоб страх стал еще сильней, чтоб ноги стали совсем ватные, и горячее зажглось внизу живота. И уже почти зажглось, но прибежала Светик.

– Идем, нас ждут.

И они пошли.

Андрей худощав, светловолос. Перебитый нос и множество шрамов, постоянная то ли улыбка, то ли он все время кривит рот, но лицо не угрожающее, намекает на романтику. Барханы, или, может, горы, тяжелые ботинки, разгрузка, автомат. Другой, напротив, мордатый, жесткое лицо, сила, глубокие морщины. Но тоже не угрожающий. Грубые сапоги, изба одним топором, медведь на рогатине, тянет коня через метель. На столе квадратная бутылка без этикетки. У ног Андрея, прямо на полу сидит совсем юноша. Атлетический торс, длинные черные волосы схвачены брошью, лицо неподвижное, как маска. Две девушки остановились у двери.

– Вот, Саша – Андрей толкнул юношу ногой. – Вот и наша убивица пожаловала. Как думаешь, что с ней сделать?

– На кол посадить. – Голос у Саши высокий, какой – то ненастоящий, но говорит он серьезно. – Но лучше по мужскому, так интереснее. Или на пилу поставить.

– Ну что ж, вполне адекватное предложение. Как, генерал, не возражаешь?

– С собой забирайте и сажайте куда хотите. – Мордатый тоже не шутит. – На моей территории нечего.

– Да ладно, генерал, никто не узнает. Спустим к Вадиму в самый низ, там же и зароем. Или в реку... – И это тоже говорится, вроде, всерьез.

Тете стало страшно по настоящему. Она вспомнила Хозяина, назвавшего ее когда – то Тетой, его руки, то жесткие и безразличные, то нежные и понимающие, его порки и пощечины, его непонятные речи, их последнюю ночь, когда оба задохнулись от желания, последний взгляд с болью и удар ножом. У Хозяина тогда получилось, как он думал, сделать ее настоящей, но теперь она опять не знала, стала ли она уже такой, или это только показалось Хозяину, и он тоже смертельно поторопился. Здесь были такие же, как и Хозяин, чем – то очень на него похожие, но ее зеленые глаза и серебристый цвет кожи здесь ничего никому не говорили. И если они вправду... Она вспомнила как вырывали сердце у красавицы в деревне под водопадом, но чуть заметное прикосновение руки Светика размыло деревню в памяти.

– Твой Хозяин жив. – Андрей подошел к Тете вплотную. – Его успели спасти. Что ты добралась сюда, он не знает. Но я разговаривал с ним и понял, что он простил тебя, кусок мяса. Он не хочет, чтоб тебе причинили вред и его желание я постараюсь выполнить. Но это еще ничего... Руки за спину.

Тета не поняла еще, что значит – руки за спину, а Светик уже схватила ее руки, свела их за спиной, шепнула в ухо – Не вздумай опустить.

Сильная пощечина, вторая третья. Тета опять вспомнила Хозяина. Во всем, что он с ней делал, был дополнительный смысл и делал он это часто с явной неохотой. Андрей же ее просто бил и получал от этого удовольствие.

– В глаза смотреть.

Взгляд холодный и жестокий с непонятной голодной тоской. Тета несколько секунд пытается его выдержать и глаза опускаются сами. Но рука Светика сзади хватает за волосы и вздергивает голову.

– Я сказал – в глаза, кусок мяса. – Еще пара пощечин.

Тета вспоминает, как умеет разгораться синий огонек, вспоминает, как хотела в первый раз убить Хозяина, и тело заливает льдом. И глаза заливает льдом, и все заливает льдом. Такой взгляд можно уже не опускать. Светик держит сзади за руки и волосы. Даже не держит, а придерживает, но в прикосновениях мольба и предупреждение.

– Ах, вот как? Гордая и свободная? Ну, это мы исправлять умеем.

Рраз и кофточка одним резким движением задрана к шее, заодно поднят и лифчик. Два – сорвана застежка на джинсах, а сами они вместе с трусами сдернуты до колен. Лифчик сильно рванул косточками соски и Тета закусывает губы от боли. С руками за спиной и сдернутой одеждой трудно оставаться гордой и свободной, особенно, когда при этом тебя рассматривают трое мужиков. Юноша, впрочем, не рассматривает. Отвернулся и откровенно кривит губы. Андрей взвешивает на ладони тяжелую грудь, по хозяйски хватает за попу, за бедра, сминает ладонью лобок, просовывая внутрь палец. Цепляет и сильно дергает, в глазах мелькает удовольствие.

Тету накрывает волной и тянет во все стороны. Она в первый раз стоит голая среди чужих людей, для которых такая сцена настолько привычна и обыденна, что даже особого интереса не вызывает. Что же это за место, где раздеть девушку, надавать ей пощечин и ощупывать при всех – обычная процедура. Куда ее занесло теперь? И опять ватные ноги, опять запекло внизу, начал плавиться и таять лед. Гордая и свободная?

Только выбор – шепчет голос Хозяина. – Только выбор. Не будешь гордой и свободной, не сможешь выбрать, ошибешься, уже ошиблась. А потом отдать все, полностью, ничего не оставляя и не требуя. Оставишь, потребуешь – получишь, но потеряешь много больше. Выбирай гордой и свободной.

Но что выбирать? Ее ведь никто не спрашивает. С ней делают, все, что хотят и, похоже, так будет и дальше. Как и что выбирать?

– Да, ничего, кобылка. Ездить и ездить. Пошла за мной, кусок мяса – Андрей поворачивается и идет. Тета только теперь замечает, что в комнате есть еще одна дверь и чувствует, как Светик подталкивает ее туда. Подталкивает и закрывает за ними дверь.

В комнате только огромная кровать из металлических трубок, вся увешанная какими – то кольцами и цепями. А там вон наручник на цепочке, а там еще один. В углу куча плеток, даже непонятно сколько – смешались черные, красные и белые хвосты – куча кожаных ремней, веревки мотками – серьезное место. Андрей берет ее за волосы и швыряет спиной поперек кровати.

Руки инстинктивно идут вниз – опереться, потом так же инстинктивно вверх – защититься. Но защищаться здесь нельзя. Следует пощечина такой силы, что звенит в ушах и темнеет в глазах и Тета покорно раскидывает руки – пусть делает, что хочет. И так сделает. Щелк, наручник на одной руке, щелк – на другой. Андрей тянет за что – то и руки с силой растягиваются. Теперь не вырываться и не повернуться, и глаза закрываются сами.

– Глаза. Не сметь закрывать. Не сметь, кусок мяса.

Но ведь он сказал, что желание Хозяина, не причинять ей вреда он выполнит. И что Хозяин ее простил. Не может же Хозяин, раз он простил, хотеть, чтоб с ней делали такое. Или здесь как раз такое и есть – не причинять вреда.

Щелк – у Андрея в руке открывается нож – выкидушка. Он захватывает спущенную одежду, втыкает нож и несколькими резкими рывками распускает все на половинки. Теперь на каждой ноге болтается по половинке джинсов и трусов. И в чем теперь ходить? Трусы в сумке еще есть, а вот еще одних брюк нет. Или ходить уже не придется?

Щелк, браслет на одной ноге, щелк – на другой. Лязг железа и ноги так же растягиваются и задираются вверх. Даже не пошевелиться, можно только биться в цепях, как муха в паутине. Только что толку. А он уже между ногами, разводит губы и осторожно вводит туда, в глубину, лезвие – в глазах ледяной туман.

Что ты делаешь, сука!? Тета? Танька? Обе вместе? За что ты меня!? Но боли нет, есть ощущение металла в теле и страх пошелохнуться. А, когда лезвие внутри прижимается и начинает несильно давить, вдруг горячая струя, одна другая, третья. Нет, не кровь, где – то в глубине. Четвертая, пятая, сплошной горячий поток, и глаза закрываются сами. Еще, еще, не вынимай... Но лезвие так же медленно и осторожно выходит. Сильный хлопок ладонью прямо по горячему и мокрому уже, и все обрывается.

– Ты что же, кусок мяса, думала, я дам тебе кончить? Я и себе то не дам.

И острие ножа в сосок, и лезвие по соску. Нет, крови нет, только чувство, что сосок отрезают. Но почему от этого он твердеет, выпирает и сморщивается? А вот так, острием царапает от шеи до щелки и опять ни крови, ни царапин. И опять красные струи внутри, от прикосновений ножа. Нож танцует, колет, здесь отрезает, там протыкает, но крови нет, царапин нет, горячие струи и опять – хлоп между ногами, и нет ничего.

– Я же сказал, кончить не дам. – медленно расстегивает и вынимает ремень. – Сейчас мы тебя чуть подкрасим. – И ремнем по соску. Спокойно и сильно. Раз, другой, третий... По одному, по другому... Соски распухают, становятся малиновыми. Смотрит удовлетворенно

– Видишь, какая красота. Ну а теперь по пизде, жаль, что не мешалкой. – И ремнем с размаху. Этого уже нельзя выдержать и Тета непроизвольно дергается в цепях.

– А вот дергаться не надо. – тянет непонятно откуда длинную металлическую полосу, прижимает живот к кровати, что – то опять щелкает. Теперь и не дернуться. И опять ремнем по распахнутому, еще и еще. Тете кажется, что еще удар и она завопит в голос, так больно ей еще никогда не было, но Андрей, похоже, хорошо чувствует ее состояние. Он бросает ремень и удовлетворенно смотрит на Тету.

– Ну вот, теперь ты совсем красивая.

И от этих слов или от всего, что с ней здесь делали, Тету начинает трясти. Только теперь она понимает, как дрожит и вибрирует ее тело, как горит огнем все внутри, как полыхают груди и низ живота, как надо ей немедленно, сейчас, на всю длину. Она смотрит с надеждой, но нет, Андрей спокойно вставляет ремень в брюки и совсем не собирается их расстегивать.

Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, пожалуйста. Вставь, вдуй, засади, трахни, выеби. Это же нельзя терпеть. Еще немного и она завопит в голос. Но ведь нельзя в голос, невозможно такое в голос. Ну, хоть кто – нибудь, ведь я красивая. Ну, хотите, я вам всем буду сосать, только трахните хоть кто – нибудь. Но нет.

– Светик, распакуй подружку.

И уже Светик ведет ее на подламывающихся ногах назад к себе. Половинки джинсов приходится держать руками и придерживать, пытаясь прикрыть низ живота. Людей почти нет, а те, кто все же встречается, не обращают на двух девушек никакого внимания.

– Потерпи чуть – уговаривает Светик. – Дойдем, я тебе свой вибратор дам. Только быстренько, всего три часа осталось.

Светик хорошо понимала, что сейчас несет Тета. Ей самой доставалось и так же и много тяжелей, и все равно, Тету ей было до боли жалко. Светик ведь знала, что там, на той стороне порок и пыток, а Тета этого еще не знала. И, когда они пришли, сунула ей свой супервибратор, подарок Вадима, в минуту научила им пользоваться и ждала до последнего, пока Тета раз за разом выпускала из себя мучительное желание.

– Андрей от тебя в восторге. – Светик цепляет на себя сложную сбрую из красных ремней, украшенных шитьем, надевает ошейник, сплетенный из колец. На ошейнике серебряные щитки с цифрой один.

– В восторге? Он же меня только мучил, даже не прикоснулся.

– Он по ножу супер. Он одним ножом может довести куда угодно, без единой царапины. А то, что он тебе кончить не дал – много милая хочешь. Он же вообще с женщинами не общается, одно то, что он тебя ощупывал, играл с тобою, порол чуть – чуть – конечно в восторге. Если бы ты ему не понравилась, он бы тебя Саше отдал. Тогда бы поняла, как мучат.

– А Саша, это кто?

– Саша его спутник. Андрей может и с женщиной иногда, а Саша женщин ненавидит. Он их только пытать любит. Причем почти по настоящему. Но порет – просто восторг.

– Порет? Разве это приятно? Я думала это просто терпеть надо.

– Третий пороть не очень хорошо умеет. У него другое есть. Он словами может так запутать и завести... . Почти колдун, но добрый. Был бы злым – превратил бы тебя в лягушку и квакала бы у него под ванной, сколько ему захочется Но он наоборот, из лягушек принцесс делает. А вот Саша... Если Андрей захочет, попросит его тебя выпороть. Саша это не любит, но он же спутник. И я слышала, когда уходили, Андрей сказал генералу – Повезло Лешке.

– Какому Лешке?

– Твоему Хозяину. Ты что, даже имя его не знаешь?

– Но он же Виктор. И он мне уже не хозяин. Он же меня отпустил, почти выгнал. Я может поэтому...

– Понятно, он даже имя тебе не назвал. Виктор – один из его псевдонимов. Он Алексей. А отпустил... Он не любит держать. Значит, почувствовал что – то в тебе. Он никого не выгоняет.

– Но он же один. И у него нет никаких спутников.

– Спутников – не знаю, может, и нет сейчас. У нас не все с постоянными спутниками. Да и к Драконам он без фанатизма, и вообще одиночка по характеру. А то, что он один, это смешно. У него всегда три – четыре женщины, влюбленные в него без памяти. То, что он тебя к себе взял – вообще чудо. Чем – то ты его зацепила. Он к себе мало кого так подпускает. Ладно, разговоры потом. Сейчас надо придумать, как тебя оформить, у тебя же нет ничего.

– А мне тоже ошейник дадут? – Светик посмотрела изумленно.

– Тебе? Ошейник? Ты, Принесенная, совсем ничего не понимаешь. Ошейник может дать только твой Хозяин, когда ты станешь его, телом и душою. А ты, вместо этого... А может и он в чем – то был неправ. Мне – то откуда знать.

И опять коридоры, спуск на лифте, туннель с редкими лампами... Тета в жутких розовых трикотажных трусах, поверх них черные колготы с цветами, и в топе Светика – чучело чучелом. Безобразие задрапировано простыней. Светик в синей накидке поверх сбруи. Тета попыталась было предложить что – то из своих вещей, не роскошных, но все же не таких уродливых, но на нее было цыкнуто и объяснено, что Светику лучше известно, как сейчас должно выглядеть.

Круг тоже разочаровал Тету. Комната Андрея с кроватью, увешанной цепями, и связками веревок на полу, выглядела куда впечатляюще. А здесь просто большой подвал с бетонными стенами и бетонными же столбами. Под потолком пучки грязных труб. Десяток ободранных дверей, неизвестно куда ведущих. Кое – где в стенах и колоннах кольца, а с труб свисают закрепленные цепи и какие – то палки и коромысла с кольцами. Странные штуки, вроде мебели, только непонятного назначения, никуда не ведущие лестницы. Пол, правда, затянут дорогим ковром и в двух местах приподнят, образуя нечто вроде подиума или небольшой сцены. На стенах светильники из грубого ржавого железа. И ни души. Вообще никого. Даже Светик, поставив Тету к одной из дверей и сказав, что ее позовут, убежала.

Но уже через несколько минут Тета начала чувствовать, насколько здесь все не так просто. Помещение ощутило давило. Бетонные стены рассказывали, как они тяжелы и жестки, как умеют вызывать безнадежность и отчаяние. Странные сооружения, похожие на мебель, давали понять, что они далеко не столы и стулья, что кольца и браслеты с замками вон там, там, и еще там, не просто для интерьера. А свисающие с труб коромысла приобретали законченность, стоило представить подвешенное к ним обнаженное тело.

Стало совершенно ясно, как жестоки и безжалостны могут быть в этих стенах, как и созданы эти стены для того, чтобы быть в них жестоким и безжалостным. Однако стало ясно и то, что здешняя жестокость сильно отличалась от той, с которой Танька сталкивалась всю свою жизнь. Та жестокость была безразличной и оттого страшной, хоть и была привычным фоном. За этой где – то невдалеке чудился интерес, уважение и даже забота и нежность. Да, путь к этой нежности шел через боль и странные ритуалы, но, в прошлой Танькиной жизни и такого пути не было. Не сложилось. Тета попыталась вспомнить Хозяина, его порки, приказы и странный конец их отношений, но Хозяин отказался вспоминаться. Или не успел вспомниться... .

– Принесенная, зайди. – дверь, перед которой стояла Тета, приоткрылось и она зашла.

– Вот, господа, позвольте представить вам героиню моего печального повествования. По паспорту Татьяна, но Третий назвал ее Тетой. Заслуживает самого негативного отношения и обращения, если бы не два нюанса. Первый – ее господин простил ее. Я не знаю в подробностях, что там у них произошло, но он совершенно ясно дал понять, что не только не поддерживает какого – то преследования Теты, но стал бы всеми силами противостоять такому преследованию, если бы оно все же произошло. Я не сказал Третьему, где неожиданно появилась его подопечная, он тут же бросился бы сюда, а из больницы ему еще рано, но уверяю, он подтвердил бы мои слова. И второе. Все вы конечно можете оценить красоту цепочки случайностей, поставившей Тету перед нами. Просто так подобное не происходит, это судьба. И понять ее указание правильно мы просто обязаны.

Андрей, единственный из присутствующих почему – то в легких брюках и рубашке. Остальные в строгих костюмах, единственная женщина в черном полувоенном. Тета узнала Вадима и генерала. У маленького бара вездесущий Саша колдует с бутылками, Подает напитки высокая девушка в сбруе, только не кожаной, как у Светика, а сплетенной из цепей. Под цепями на теле красные полоски от плети. Жесткий холод цепочек, пересекающий красноту полосок, чувствуется даже на расстоянии и девушкой любуются. Тета вспоминает свою фотографию, сделанную Хозяином, и начинает понимать, что следы здесь не просто следы. Это знак приобщенности, эротический макияж и деталь образа одновременно.

– Господа – встает Вадим. – Я подтверждаю слова Второго. И предлагаю не вмешиваться в отношения Третьего со своей воспитанницей. Даже если нам здесь что – то и кажется заслуживающим осуждения, Третий ясно выразил свое желания простить Тету и его желание должно уважать. Принесенная может покинуть нас в любое время и направиться туда, куда считает нужным. Но я бы хотел открыть ей и другую дорогу – остаться с нами добровольно и получить на этот Круг статус спутницы. – Вадим с сомнением посмотрел на Андрея. – Если она захочет, беру ее на этот Круг в свои спутницы.

Тету обдало холодом, когда Вадим говорил о ее праве уйти. Ей показалось, что ее сейчас выставят за дверь, и снова будет некуда идти. И, когда Вадим предложил ей остаться, она не думала, подошла и опустилась на колени у его ног.

Умница – послышался ей голос Хозяина. – Иди по дороге, пока чувствуешь ее под ногами, даже если тяжело или страшно, куда – нибудь да придешь, дорога сама приведет.

– Господа – седой мужчина, высокомерное выражение, лицо одновременно отталкивающее и притягивающее, промельком то одно то другое.

– Я, конечно, считаю, что подобная агрессия против одного из нас должна караться самым жестким образом, но полагаю, что эта ситуация должна решаться только уважаемыми Первым и Вторым. Мы просто не в курсе всех деталей. И, да, признаю, что цепочка случайностей заслуживает самого глубокого признания. Так что предлагаю согласиться с предложениями наших уважаемых коллег.

– Спасибо, Четвертый. – снова Вадим. – Прошу еще учесть, что Принесенная не посвящена в детали наших встреч и не нагружать ее сегодня жесткими практиками. Пусть посмотрит, поймет.

– Конечно, господин Первый. – женщина, неопределенный возраст, светлоглазая и светловолосая, одета во что – то вроде мундира – серебряные руны, легко представляется комендантом лагеря где – нибудь в третьем рейхе. – Можно было бы и не уточнять. Никто из нас никогда и не претендовал на практики с кем – то из спутников. Мы все поздравляем вас с обретением столь неординарной спутницы. Но, простите, нельзя ли выдать ей хотя бы клубную накидку? Ее вид просто оскорбляет.

– Тета и сама чувствовала всю нелепость своего наряда, но догадалась, что теперь, после того, как она согласилась стать спутницей Первого, это уже не ее беда. Она не поняла, каким образом Вадим вызвал Светика, но та появилась буквально через секунды. Подняла Тету на ноги, всмотрелось в нее. Оказалось, что сплетение ремней сбруи Светика скрывало узкое и довольно длинное лезвие, и его вид снова обдал Тету холодом и пустотой последних минут в квартире Хозяина. Но тут все проще. Легкими взмахами Светик режет на Тете белье. Прореха, еще одна – тело обнажается все больше – дырки на бедре, колене, пальцах ног, открывается грудь. Неожиданно приходит возбуждение.

Треск разрываемой ткани, легкие касания лезвия, мелькнувшее желание в глазах Светика, или все вместе. Хочется лечь и закрыть глаза, прислушиваться, как ощупывают, бьют, насилуют, чем хотят и куда хотят, ждать, когда накатит и понесет. Лезвие цепляет трусы, уходит под них. Светик прижимает металл к щелке Теты и последними рывками разрезает трусы внизу и сбоку. Теперь Тета почти полностью обнажена, остатки тряпочек на ее теле держатся на каких – то полосках. Под грудью и на бедре заметные царапины – то ли случайно, то ли специально. Все же, наверное, специально. Одна подчеркивает грудь, другая, как стрелка, направленная между ног.

И насколько нелепо и уродливо выглядела Тета в целом белье, настолько же волнующей и зовущей становится она в его лохмотьях. Прилетают из неоткуда воспоминания о никогда не случавшемся. Как держат за волосы, заламывают руки, нож у горла, грубые руки грубо рвут одежду. Ничего еще не случилось, но вот сейчас, сию секунду повалят, навалятся, вдвоем, втроем, вчетвером... Воспоминания сгущаются, как дым – явственно ощущается сладковатый запах. И хочется быть этим вторым, третьим, четвертым. Морок, морок. Просто от лохмотьев, от прорех. Не просто обнажающих, но рассказывающих, зовущих, обещающих. От этих царапин (они ерундовые, исчезнут через пару дней) напоминающих, как блестело лезвие и не было выбора.

Светик прячет лезвие в один из ремней сбруи, и его ручка снова становится просто украшением, и не догадаться. Еще какое – то время присутствующие сидят с вспыхнувшими глазами, подавшись вперед. Но взгляды гаснут, тела расслабляются – здесь умеют владеть собой.

– Мои поздравления, господин Первый – снова женщина. – Даже затрудняюсь сказать, с чем именно. Обе ваши спутницы достойны вас. Вкус и мастерство Светика достойны самого глубокого уважения, а призыв Принесенной услышали, по – моему, все до одного – она оборачивается – даже, кажется, Саша.

Ничем особо экзотическим Круг не был. Достаточно обычная клубная встреча. Ну, интересы у людей не очень обычные, а у кого они совсем уж обычные. Свои странности есть почти у каждого. Ну и здесь вот тоже. Светик чуть напряглась, узнав, что Первый взял Тету в спутницы, пусть и только на этот Круг, но только чуть. Те, кто знает, как тяжела, выжигающе тяжела ревность в таких отношениях, оценят сдержанность и бесстрашие спутницы Вадима.

Светик ведет Тету через зал.

– Ну вот. Теперь ты можешь быть с нами. Только со спутницами никаких вопросов, и сама ничего не рассказывай. Здесь не приняты разговоры о Драконах, хотя, конечно, все всё знают.

Тета хочет спросить, почему в зале по – прежнему никого нет. Но тут – бах – зажигаются светильники, и открывается часть дверей. Вот эти, в сбруях из ремней, цепочек, металлических пластин, в самых разных ошейниках – ясно – спутницы. А вот эти – в одинаковых синих юбках до колен и белых блузах, кто?

– Пленницы – отмахивается Светик. – Потом.

Тета, в обрывках белья, отличается и от тех и от других, Явно не пленница, но и на спутницу не похожа.

– Ты же с голой шеей – спохватывается Светик. – С голой шеей тут или Драконы или пленницы – не объяснять же всем... Но что же тебе надеть. Ошейник взять неоткуда, да тебе и не положен... .

Светик замирает ненадолго, убегает и возвращается с короткой никелированной цепью, непонятно откуда взявшейся. Оборачивает ее вокруг шеи Теты, запирает на маленький замочек – конец цепи с кольцом свисает на грудь. Взявшись за кольцо, при желании, очень удобно притягивать, ставить на колени, вести за собой. Облик Теты приобретает законченность. Она еще не понимает, что Светик только угадала ее образ, образ игрушки, с которой можно все, что захочется. Что, на самом деле, эти ошметки белья и цепь на шее она носила всегда. И что именно это почувствовал Хозяин, когда взял ее на воспитание и попытался выбить из нее Танькину дурацкую, навязанную жизнью, приблатненность и глупость, сделать ее настоящей. Потому, что, роль игрушки, принятая и пережитая сознательно и добровольно, уходит, сменяется другим заданием и другой ролью.

Еще Тета не понимает, и не скоро поймет, что заливший ее и Хозяина восторг их единственной ночи, сыграл с ними дурную шутку. Хозяин переоценил ее, решив, что она уже может сама решать, и она переоценила себя, решив то же самое и попытавшись наказать хозяина, сделать ему больно, отомстить, именно за его переоценку, больше ведь было не за что. И что Вадим с Андреем были правы, когда отказались ее наказывать, дав ей возможность самой выбрать себе наказание, хотя и они пока этого не знают.

Единственная среди Драконов женщина, дама в черном, выбирает себе модель среди пленниц, небрежным движением пальца направляет ее к одному из подиумов. Пленница знает, что должна делать. Она мгновенно сбрасывает с себя одежду и замирает с поднятыми руками. Дама – Дракон обходит пленницу кругом, прикидывает что – то, смотрит на Андрея. Тот таким же небрежным жестом посылает к подиуму Сашу. Саша с видимым удовольствием одевает пленнице браслеты. На руки, на ноги. Пристегивает цепи, вставляет в рот большой кляп, деловито проверив, чтобы кляп не мешал дыханию, подвешивает. Нажимает незаметную кнопку и цепи растягивают пленницу – видно, как у нее тянутся мышцы. Скромно отходит.

На даме черные перчатки, но не из кожи. Из непонятного материала. Он жесткий даже на вид и как будто покрыт мелкими шипами. Дама касается своей щеки, как бы проверяя, то ли она надела, и легонько проводит по бедру пленницы. Не для боли, просто давая жертве понять, что ей предстоит. А вот так, всей рукой с силой между ног, это уже больно и пленница дергается. Но это тоже просто жест, не суть. А вот это уже суть. Легкий скользящий шлепок по бедру, голой рукой и не почувствовался бы, оставляет розовую полосу. Следующий шлепок чуть сильнее, гуще и цвет полосы. Перчатки, похоже, предназначены для того, чтобы слегка обдирать кожу. Ну, наверно, не для этого, наверно придуманы они для чего – то иного, но здесь их используют именно так. Новые шлепки, поглаживания и тело пленницы покрывается тенями.

Чуть розоватыми, розовыми, густо розовыми. Но не случайными, Тени подчеркивают форму тела, выделяют контур плеч, шеи, груди, акцентируют внутреннюю сторону бедер. Убрать неточно положенный мазок здесь нельзя, но можно вот так двумя пальцами затереть погуще, добавить цвета, оконтурить. Дама рисует на пленнице ее же тело. Рисует болью. Пленница пытается рваться, но цепи, пытается кричать, но кляп... Даме это мешает. Она строго смотрит на растянутую и с силой прижимает руки к ее груди.

На груди, не тронутой до этого, на белом, медленно проявляются отпечатки кистей. А если зайти пленнице за спину (пленница замирает), и, просунув руку между ног, прижать с силой, отпечаток кисти появляется и на тщательно выбритой коже лобка. Дама наклоняется к пленнице и тихо объясняет, куда она ей засунет руку в перчатке при дальнейших попытках рваться и пленница старается даже не вздрагивать, она знает, что угроза вполне реальна. Но это еще не все. Дама берет плеть. Необычную плеть, ее хвосты явно отливают металлом. И эти хвосты ложатся на растянутую, посвистывая, скользят по ее обнаженному телу, тянутся, прилипают. Дама в черном не торопится.

Тщательно выбирает траекторию удара, взмахивает плетью в воздухе, прикидывает силу. И на теле пленницы появляется новый штрих. Иногда чуть заметный, иногда почти прорезающий кожу. Это не порка, это работа художника. Жестокий болевой боди – арт. Поверх розовых теней появляется еще один контур, из линий и штриховки и это потрясающе красиво.

Тета оборачивается. Присутствующие захвачены происходящим. Все чувствуют, что испытывает пленница и чувствуют, хоть и по разному, на себе. Вот Четвертый. Лицо хоть и спокойное, но рука ласково теребит волосы прижавшейся к его ногам спутницы, как бы говоря – не бойся, с тобой такого не будет. Саша с горящими глазами явно жалеет, что на месте дамы не он. Генерал подзывает к себе еще одну пленницу, разрывает на ней блузу, кладет себе на колени, выкручивает сосок, лезет под юбку, крутит что – то и там. Пленница морщится от боли, но старается не двигаться, боясь рассердить.

А на подиуме все еще продолжается, хотя картина закончена. Дама отбрасывает перчатки и плеть – тонкие умные пальцы. Они еле слышно прикасаются к телу пленницы, скользят по красным полосам, гладят. И удивительно. Лицо пленницы сначала расслабляется, а потом на нем проступает уже иное. Не боль и страдание, а испуганное удовольствие. А вот уже и испуга нет – расслабление и поиск. Дама одевает на руку еще что – то, поблескивают металл и пластик, гладит между ногами, вводит палец, чуть массирует и пленница обвисает в цепях, пытается сжать бедрами руку дамы, прижать себя к ней сильнее. Дама играет с ней, то чуть отодвигает руку, то прижимает ее, вращает, тоже ищет что – то необходимое.

Находит. И пленница начинает снова биться в цепях. Но это уже не боль, хотя и боль она тоже, конечно, чувствует. Снова напрягается и обвисает, раз за разом, долго. Теперь дама не возражает. Теперь она сама все делает, чтобы пленница содрогалась еще и еще. Тишина. И бешеные аплодисменты.

Тета приходит в себя и осознает, что ее рука давно уже между ногами, щиплет себя и трет. Это непозволительно. За такое здесь положена жесточайшая порка, и, что еще хуже, осуждение и огорчение Дракона. Никто и не заметил проступка Теты, все смотрели на подиум Кроме Вадима, Дракон должен всегда видеть поведение спутницы. Но Тета ведь спутница условная, на время, и взгляд Вадима смягчается.

Пленницу снимают с цепей и уводят, поддерживая. Ничего страшного с ней не случится. Обезболивающие уколы, хитрые компрессы и обертывания и через пару – тройку дней на коже не останется никаких следов. Она даже станет чище и ровнее. Но память сплетения боли и беспомощности с наслаждением останется. Пленница потом будет долго искать даму в черном (живущую очень далеко, в другой стране) и не найдет, конечно. Попытается снова вернуться к Драконам и очнется, наконец, у ног другой дамы, с ошейником на шее, совершенно спокойная и счастливая.

А на подиуме уже другая пленница. Начинается новая мистерия страха, боли и блаженства. Опять подвешенное обнаженное тело, только белые чулки оставлены, да пристегнута распорка, широко разводящая ноги. Охапка темно – красных роз на полу.

Пленница полнотелая, сероглазая, короткие светлые вьющиеся волосы. Розы ведь не обещают ничего плохого. Но это ошибка, розы могут обещать самое разное. Вот, например, подошедший Пятый (похож на доктора или учителя, умный понимающий взгляд, и только промельком под ним лед и сталь). Пятый подносит розы к лицу пленницы, в его глазах симпатия и восхищение. Пленница пытается улыбнуться в ответ. Он ласково и даже нежно проводит пальцами по щеке пленницы, гладит волосы. Но потом оттягивает чулок и вставляет под него розу. Вторую, третью... И под второй чулок тоже. Это красиво. На белой коже над белыми кружевами темно – красные розы. Но почему морщится пленница?

Ах да, на стеблях же шипы и они пока только чуть царапают и колют. А вот если с силой провести по бедрам и стеблям руками, то шипы проколют кожу и на белых чулках зажгутся капельки выступившей крови. И это еще красивее, но уже иной красотой. Пленница закусывает губу и сдерживает стон. Она еще закричит, потом, от боли, или от удовольствия, или от того и другого, она сама не поймет.

А пока Пятый бережно ласкает соски пленницы, гладит бедра, живот, и пленница начинает чувствовать эту ласку. И еще сильнее, когда пальцы Пятого скользят по внутренней стороне бедер, чуть задевая губы. А, если одновременно пощипывая соски и легкими круговыми движениями между ногами, чуть прижимая пальцы, глаза пленницы затянет туманом.

Пятый приносит большой вибратор, с круглой головкой, проводит сперва по животу, давая почувствовать вибрацию, а потом, сначала слегка, а потом сильнее и сильнее дотрагивается им до самой главной точки. Пленница подается навстречу, но вибратор уже отодвинут. Идет игра. Вибратор то прижимается, и тогда пленница закрывает глаза, то отдаляется, и тогда она тянется всем телом, пытаясь обрести потерянное. Но вот Пятый крепит вибратор на массивную подставку и придвигает его к пленнице.

И она вращает тазом, трется, ищет Дракон берет еще одну розу, обрезает стебель, подносит цветок к соску пленницы, гладит его розой, прижимает к соску, любуется красотой лепестков на груди, внимательно следя за реакцией пленницы. И, когда пленница уже закрывает глаза, когда приоткрывается рот, когда первые подергивания уже заметны, достает блестящий инструмент и – щелк – щелк – пришивает розу к соску пленницы двумя скобами, крест – накрест. Момент выбран удачно, и пленница бьется всем телом. От боли, от оргазма или от того и другого. Сероглазая уже начинает успокаиваться, ее тело чуть обвисает, и тут – щелк – щелк – вторая роза пришита к другому соску и пленница кричит от боли. Но, одновременно, ее тело снова начинает двигаться, снова ищет вибратор, трется об него. А Пятый обрезает очередную розу и ищет для нее место.

Розы на бедрах, выше края чулок, на предплечьях вытянутых рук, на талии и тоненькие струйки такой же темно – красной крови под ними. Последнюю, оставив короткий стебель, Пятый вставляет внутрь, в мягкую глубину, раздвинув влагалище до предела расширителем. Резко выдергивает инструмент, и пленница снова дергается, почувствовав в себе шипы.

Пятый наклоняется к пленнице, нежно целует ее и неожиданно чувствует ответное движение губ, и в серых глазах видит благодарность.

Это так поразит Пятого, что, после Круга, он увезет сероглазую к себе и там они оба задохнутся друг другом. И он забудет обо всем, лаская ее тело, с заживающими следами проколов, дрожа от нежности и жалости. И она увидит в нем что – то, чего никогда еще не знала и отдаст себя всю, так, как только можно отдать. Но всего десять дней будет им подарено. И только в последний день, когда уже не будет ни Дракона, ни пленницы, а просто мужчина и женщина, врастающие друг в друга, он заметит в серых глазах ту же сталь и лед, что и у него.

Заметит, да будет уже поздно. Проскрежещет и лязгнет сталкивающийся металл, потянет холодом от облака ледяного крошева и по неведомым спиралям их унесет в разные стороны. Она потом будет плакать ночами, стараясь забыть руки и губы, и яростно менять партнеров, выбирая самых грубых и жестоких. А он уйдет из драконьего клуба, выкинет и раздаст все свои игрушки и возненавидит цветы. И только раз в году, в тот самый день, будет приезжать в "Дюжину" и спускаться в пустой и темный подвал чтобы уронить темно – красные розы у столба, где встретил он свою, так ненадолго сбывшуюся, сероглазую мечту.

И однажды Светик, зашедшая за чем – то в подвал, заметит, что прошло уже два месяца, а розы Пятого не завяли и не высохли, лежат такие же свежие и яркие. Наверно все дело было в микроклимате подвала, прохладном и влажном. Но, может, и не только в нем.

На подиуме опять что – то готовят, но Тета уже не успевает это увидеть. Подходит Светик и ведет ее к еще одной двери.

Еще одна комната, стены обиты обожженным деревом, опять крюки и цепи кругом. Непонятное устройство, из которого торчит штанга с насаженным на нее огромным членом. В центре комнаты странное ложе – с одной стороны доска с тремя дырками, с другой какие – то желоба с шарнирами – свисают широкие ремни. Узкий шкаф у стены – уж наверняка не с конфетами, какая – то доска на козлах. В комнате все те же Андрей и Саша. На лице Теты непроизвольное разочарование, ей очень хочется почувствовать в себе мужчину, а этим она зачем. Увы, Андрей сразу замечает гримаску.

– А не рано ли, кусок мяса, начала носик морщить? Саша, посади – ка ее для начала на "кобылу", пусть подумает о жизни. А то совсем уже страх потеряла, еще и в нас с тобой начнет ножиком тыкать.

Такому приказанию Саша только рад. Так вот для чего козлы с доской. Тету усаживают верхом, связанные руки к кольцу на потолке, ноги – к кольцам на полу. Ребро доски не сточено на острие, но, все же, довольно узкое.

– Какие грузы?

– Пока никаких, не будем совсем уж... . Пойдем, посмотрим, что там дальше на арене. Сиди, кусок мяса, медитируй.

Сначала вроде ничего, неудобно, не более, но это только сначала. Очень скоро Тете начинает казаться, что доска разрежет ее пополам. Это конечно преувеличение, ребра доски закруглены и отшлифованы, ран не будет, но ощущение именно такое. Тета вдруг догадалась, что такое – поставить на пилу и ее пробивает холодом. Вот так же, наверно, сидеть одной в каком – нибудь подвале, разрезать саму себя и медленно сходить с ума. Тета пытается ерзать и быстро понимает, что ерзать еще хуже. Только замереть, закусить губы и ждать. Думать о жизни, как сказал Андрей. Но что думать. Закончится Круг и она опять станет никем. Принесенной, которая никому здесь особо не нужна.

Не нужна Вадиму и Светику и уж тем более не нужна Андрею с Сашей. Они возятся с ней, потому, что она воспитанница их друга. Вернуться к Хозяину, он же простил ее? А если он не примет? Он же сам сказал – пришла пора расставаться. Вернуться, чтобы еще раз услышать эти слова? Тете приходит в голову мысль, что, может, она тоже виновата, когда решила, что уже имеет право хотеть и не хотеть, когда сама сделала все, чтобы заколдовать Хозяина собой, приблизить к себе. А он, такой сильный и умный, зачем он поддался. Зачем не выпорол ее, не отхлестал по щекам, не поставил на место. Может, вместо удара ножом, надо было упасть на колени, прижаться к ногам, попросить и дальше пороть и воспитывать.

И все звучал и звучал в голове у Теты этот старый заезженный мотив. Звучал, как звучал в миллионах голов до этого и после еще зазвучит в миллионах. Что нажимая, можно только сломать. Что мягкое очень часто бывает сильнее твердого. Что не стоит никуда спешить – поспешив можно опоздать навсегда. Лучше ждать, смотреть, слушать ветер и водопад. Что должно прийти – придет. Чего не должно, не случится все равно. И плеть может оказаться букетом роз, и букет роз обернется вдруг плетью, сразу не понять. Не стоит и пытаться. Слушать, смотреть, чувствовать... Боль сменится наслаждением или наслаждение болью, опять и опять. В какой точке одно перейдет в другое, в третье? Мягкое в каменное а яркое в холод, в память, в спокойствие... Подскажет старик из деревни у водопада, синий дракон в кабинете Вадима, цепочка на шее, жестокая перчатка дамы в черном...

– Смотри, Саша, она, похоже, действительно медитирует. Какой интересный персонаж. Понимаю Третьего, девочка совсем не простая. Ладно. Уложи ее в кроватку и позови Хрена через часик.

– Господин...

– Ты хочешь поспорить? Или не расслышал?

– Да, господин, слушаюсь.

– Вот – вот. И чтоб со всем старанием.

Саша развязывает Тету и снимает ее с "кобылы". Но только затем, чтобы уложить на странное ложе. Оказывается доска с дырками раскладывается на две половинки, чтоб потом снова сложиться, надежно зафиксировав руки и голову, а в желоба укладываются ноги. К тому же их еще можно сгибать и раздвигать как заблагорассудится. Один ремень захлестывается на талии, другие крепят бедра, колени, щиколотки. Саша срезает с нее остатки лохмотьев. Андрей ставит кресло перед торчащей из колодок головой Теты, поднимает ее за волосы, смотрит в глаза. Тете очень хочется ответить злым взглядом, но она спохватывается. Даже не потому, что накажут. Просто она снова вспоминает, что не надо спешить, что Андрей, Вадим, Светик, или кто – то еще, часть того же ветра, что и объявление о посадке на междуреченский поезд, дурак лейтенант на вокзале и кусочек картона с голограммой. Пусть несет. Ему виднее, куда.

Андрей достает небольшой тюбик, отворачивает крышечку и умело колет Тету в плечо.

– Не бойся, девочка, это для повышения чувствительности. Ты станешь воспринимать все более ярко и... и вообще не бойся. Все уже позади.

Тета не боится, голос Андрея звучит мягко и спокойно. Да и вообще она уже не боится. Почти.

За ее спиной – обернуться посмотреть нельзя, все тело жестко зафиксировано – Саша чем – то взмахивает, раздается свист. Тета сжимается непроизвольно, ожидая удара. И удар приходит. Только боли нет совсем. Словно огромная, мягкая многопалая рука совсем легко шлепает ее попу еще и еще. Спускается на бедра, поднимается на спину и Тета жмурится от удовольствия. Плети Хозяина, ремень Андрея приносили боль, а эта мягкая метелка (потом Тета узнает, что метелку зовут – флоггер) ласкает, массирует, гладит.

Саша резко раздвигает ноги Теты, закрепленные в желобах и поднимает их выше. Теперь метелка хлещет и по щелке. Это уже чуть больно, но боль сладкая, ее хочется еще и еще. А к

2456   3 64095    +6 [10]