– Да, – хрипло выдохнул он.

Край пропасти перешагнуть оказалось чересчур легко.

Первое ощущение – паника.

– Я не... То есть... – Его залило краской. – В смысле, я...

Царившая прежде едва ощутимая прохлада в глубине бездонных голубых глаз неуловимо сменилась тёплой нежностью.

– Не бойся, – шепнула Алиса.

Она отступила на шаг, позволяя принцу в очередной раз получше рассмотреть себя.

– Всё правильно. Ты – х о ч е ш ь...

Как бы держа его немигающим взглядом своих колдовских синих очей, Алиса привычным движением сцепила крепче пальцы вокруг края розового одеяния и чуть сдвинула их вверх, за пределы уже достигнутых рубежей.

Ощущая, что горит заживо, словно бы уже предвкушая неизбежные за роковой чертой адские муки, он не мог отвести глаз от изумительнейших открывающихся его взгляду очертаний, от превосходящих в изяществе любую соответствующую часть любой скульптуры ягодиц, от ещё ни разу в жизни не виденных им, но почему – то странно будоражащих складочек кожи несколькими дюймами ниже нежного пупка; с запоздалым изумлением Уильям осознал, что на собеседнице его нет ни корсета, ни пижамы, ни иных обязательных атрибутов одеяния светской леди.

Край одеяния Алисы поднимался всё выше; в какой – то момент Уильям осознал – о небо – что доступной его взору снизу стала та часть дамской плоти, каковую фривольничающие кокотки – так, по крайней мере, характеризовала этих леди его гувернантка, мисс Сэндерс, – обычно выставляют на обозрение сверху через декольтированный вырез. Но принц не успел ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни даже покраснеть заново как следует; прежде чем он успел хоть что – либо подумать или ощутить, Алиса позволила краям платья задраться ещё выше – и очень естественным движением попросту сняла его через голову, встав пред ним совершенно нагой, в костюме Евы до грехопадения.

– Нравится?

Она чуть наклонила голову; глаза её блеснули. Принц невольно удивился, поймав себя на том, что даже теперь, при всей невообразимости созерцаемого им зрелища, часть его сознания продолжает уделять внимание синим глазам Алисы.

– Нравится ли тебе то, что ты видишь? – вновь шепнула она. – Мне бы хотелось, чтобы ты признал это... вслух. Большей частью для самого себя.

Она облизнула губы, не сводя с Уильяма взгляда.

Признать это вслух? Признать вслух, что ему нравится видеть Алису нагой? Он словно живой кожей ощутил жар пощёчин гувернантки, поймавшей его некогда на слишком пристальном изучении рисунков древнегреческих скульптур.

– Нравится.

Он сглотнул слюну. Сердце его, кажется, было готово разорвать изнутри грудную клетку.

– Что – нравится?

Глаза Алисы загадочно мерцали. Снова это томительное желание сигануть в пропасть с головой...

– Видеть тебя. Нагой.

Алиса чуть улыбнулась, словно поздравляя его с небольшой победой – или поздравляя себя. Сделала короткий шаг вперёд, пристально глядя ему в глаза.

– Если бы ты внимательно заглянул в себя, отвергнув всё, что закрепощает стремления, ещё тогда, когда мы только – только впервые увидели друг друга, ты бы уже тогда ощутил в себе желание увидеть меня нагой?

Алиса сделала ещё один шаг вперёд.

Представить – вспомнить и рассмотреть – свои прежние ощущения оказалось не легко, а чересчур легко...

– Да.

– Значит, – она вновь облизнула губы, – можно сказать, что уже тогда ты хотел увидеть меня без одежды?

– Да.

Голова его кружилась.

– Скажи это.

– Я... хотел увидеть тебя обнажённой с самого момента нашей встречи. Увидеть твоё нагое тело. Увидеть тебя всю.

Почему он испытывает столь дикое удовольствие, намеренно произнося слова, за которые мисс Сэндерс сразу бы его убила? Возможно, потому что знает... это приятно Алисе.

Или дело не только в этом?

Алиса улыбнулась уже совершенно открыто, торжествующе, подходя ещё ближе. Во взгляде её на миг проскользнуло нечто похожее на то выражение глаз, с которым его высокородные родители иногда смотрели друг на друга.

Ощущение собственничества.

– А чего ты хочешь сейчас?

Она смотрела прямо ему в лицо, глаза в глаза. Его хватило в ответ только лишь на одно слово.

– Прикосновения.

Алиса сделала ещё один маленький шаг вперёд, словно бы в робости колебания, и неожиданно прильнула к груди принца. Уильям неуверенно обнял её, впитывая в себя, запечатлевая в своей памяти каждый миг прикосновения к совершенно нагой девушке. Вдруг он ощутил, как тонкие изящные пальцы Алисы проникают за ремень его брюк и касаются того, что разными людьми вокруг него именовалось срамом, детородным органом, смешным детским словом, взрослым нецензурным словом и даже причудливым латинским термином "penis".

Уильяму уже далеко не первую минуту приходилось ощущать там некоторое значительное напряжение плоти, заставившее его поначалу испытать особенный стыд перед Алисой.

Но прикосновение её пальчиков...

... там, где до того успевали проскальзывать лишь его собственные пальцы...

Его ошпарило краской стыда.

От воспоминаний о том, что он иногда делал, от того, что сейчас делает Алиса – и ещё от того, что она сейчас вновь неотрывно смотрит ему в глаза, порождая тем самым иррациональную догадку, переходящую в уверенность... она знает.

– Ты часто делаешь так? – подтвердила она его догадку.

Сладкий, нежный шёпот в ушах. В голове – воспоминания о сотнях случаях, о которых не знает и не должна никогда узнать гувернантка, сотнях последующих вспышек стыда и попыток хоть как – то перебороть нечестивые желания.

– Э... как? – спросил он.

Алиса чуть приподняла голову и заглянула ему в глаза глубже.

– Не надо фальши. Здесь не место для неправды.

Хотя и не до конца понимая, что за "здесь" она имеет в виду – ведь не о беседке же речь? – он тем не менее внутри себя всей душой и всей плотью понимал, что она права.

Так же, как ощущал всем телом и всей душой прижавшуюся к нему нагую девушку.

И кончики её тонких пальцев.

– Часто, – выдохнул он.

– Тебе это нравится? – сладко шепнула она.

Принц замер с ответом, прислушиваясь к диким, сумасшедшим, совершенно неистовым ощущениям. Мысль о том, что эта девушка, эта невозможная леди сама добровольно проделывает с ним то, что он сотни раз со стыдом проделывал сам с собою исключительно за закрытыми дверьми, сводила его с ума.

– Да.

У Уильяма стало возникать чувство, которое французы называют причудливым словосочетанием "deja vu".

– Скажи это...

– Что?

На миг Уильям испугался, что она вновь заподозрит его в увёртках, меж тем как он действительно не вполне понимал, что именно должен сказать; Алиса, однако, лишь игриво пощекотала кончиком носа его шею.

– Как часто ты делаешь это, – тепло дохнула она. – Что именно делаешь. И насколько тебе это нравится.

Она озорно глянула на него...

– Если нравится.

Пальчики её проворно сгибались и разгибались, словно совершая медленный странный вальс с наклонами и приседаниями. Алиса смотрела на него с полуулыбкой через опущенные ресницы.

Уильям в очередной раз ощутил жуткое подозрение, что под видом прекрасной девушки перед ним явившийся искусить его до самого дна Преисподней демон – но, что казалось ещё более жутким, ему было уже практически всё равно.

– Я почти каждую неделю... почти каждую неделю...

Принц замялся и запылал.

Не сказать же... "тереблю детородный орган" или "дёргаю часть тела, по – латински именуемую penis"? Из памяти всплыло специальное церковное обозначение, пару раз вдолбленное в его голову той же мисс Сэндерс.

– Занимаюсь... рукоблудом. – Едва выговорив это слово, он понял, что прежде застилавший его щёки жар был свежим морским ветерком. Но отступать было поздно.

Пальчики Алисы сжались колечком вокруг пресловутого детородного органа и заскользили вверх и вниз.

– Тебе это нравится? – Каждое слово её было слаще заморского фрукта "апельсин", который Уильяму довелось как – то раз пробовать на королевском бале.

– Очень, – выдохнул он.

– Что нравится? – Темп ласковых движений Алисы ускорился.

– Р – рукоблуд.

2482   1 7764    +4.55 [11] Следующая часть