Десять минут назад я умирала от похоти, а сейчас от голода. Так ведь и не удалось толком заморить червячка.

Смыв с себя следы разврата, я чувствовала себя легко, как будто к подошвам прикрепили пропеллеры. Кусок мяса, стакан вина и полнота жизни обеспечена.

Марксена в столовой уже не было. Эллы фактически тоже. Вместо нее на диване извивалась дикая фурия, растрепанная, расхристанная одалиска, приносящая жертвы богам сладострастия. Оно сосала поочередно все предлагаемые ей члены и делала это с таким огоньком, как будто тренировалась лет n. Три ее партнера не слишком то деликатничали. Они вертели ее как хотели, проникая снова и снова во все имеющиеся дырки. Труднее всего Элле Марковне пришлось, когда немец и итальянец попытались войти в нее вдвоем. У немца член был покороче, но куда толще, с такой огромной головкой, что даже не верилось, что он в принципе куда – то может поместиться.

Но помещался. Натужно пыхтя, он вкручивал свое достоинство в Эллину задницу с чисто немецкой методичностью и, засандалив инструмент до самых яиц, удовлетворенно похлопывал женщину по бедру. А первопроходец мачо, не в силах смириться с превосходством арийской расы, проникал в нее с другой стороны, расположившись снизу. Насаженная на два шомпола сразу, она не могла двигаться сама и вяло следовала сбивчивому ритму партнеров. Они никак не могли добиться согласовнности – итальянец трахал Эллу быстро и часто, а немец медленно и глубоко. Если учесть, что азиат в это время имел Эллочкин рот, то можно представить, как нелегко приходилось "скромнице".

А может быть, как раз легко. Видимо она уже преодолела тот критический порог, за которым количество перерастает в качество. Могу поручиться, Элла почти беспрерывно кончала, по ее истерзанному телу с едва различимыми интервалами проходила сладкая волна, но оргазмические стоны тонули в резких мужских выкриках.

Мы взяли бутылку вина, тарелку с бутербродами и ушли в номер. Заснули значительно раньше, чем утолили голод. Просто провалились в крепкий глубокий сон.

Вы будете смеяться, но утром чета Вершковых загадочным образом снова превратилась в побитых молью пенсионеров. Они вели себя так, как будто ничего не произошло. Чопорно раскланялись с нами за завтраком, спросили, как нам спалось.

– А вам? – парировал Игорь.

– Шумновато, – скривилась Элла Марковна, – но в целом вполне приятный отель.

Черт возьми, может они решили, что все им приснилось?

Но нет. Я почувствовала как рука Марксена гладит под столом мое колено. Профессор не наигрался, жаждет продолжения.

Автомеханик из ближайшей мастерской сказал, что к обеду все будет готово, а пока у нас есть несколько свободных часов.

– Может быть, мы переберемся в ваш номер? Зачем платить двойную цену? – робко предложила Элла Марковна, – все равно ведь ночевать больше не будем.

Мне показалось, что в ее голосе звучит плохо скрытое сожаление.

Сказано, сделано. Вершковы переместились к нам и тут же предложили сыграть в картишки. Ни я, ни муж не являемся поклонниками этого вида досуга. От одного только слова "картишки" у меня сводит скулы.

– Разве что в дурака, на раздевание... Как? – подмигнул Игорь Марксену.

– А что, оригинальная идея, – неуверенно поддержал тот.

Из потертого дерматинового баула появилась пухлая колода. Раскинули партию. Признаться, картежник из меня никудышный. Игорь, даже не обладая большим опытом, выкручивался за счет общего интеллекта. Хорошая память и умение производить в голове математические операции помогли ему продержаться четыре партии подряд. А вот я сначала лишилась туфелек, потом шарфика. Когда проиграла третий раз – встал выбор, что снимать. Юбку? Юбку снять успею, подумала я и потянула вверх топик. Благо под ним имелся лифчик.

С этого момента в игре произошли качественные изменения. Марксен с трудом фокусировал взгляд на веере дам и валетов в своей руке. Глаза сами собой косили в сторону, туда, где сидела я. Да, я его понимала. Лифчик был ажурным и сугубо номинальным. Он скорее подчеркивал, чем маскировал грудь. Элла, глядя как ее мужа неудержимо тянет на сторону, нахохлилась и пошла с шестерки. А потом бездарно сдала сразу три козырных карты. И осталась дурочкой. И была рада этому. Туфли она тайком сняла еще до четвертого кона. И теперь с чувством глубокого удовлетворения на лице томно расстегивала убогую блузку. Она несомненно смущалась, но довольный румянец на ее щеках цвел ярко розовым цветом.

Под блузкой обнаружился раритетный корсет из белого сатина с целомудренной каемочкой. Плечи и бледную грудь украшали синяки. Нет, не приснилась вчерашняя оргия.

Дело пошло быстрее. Через полчаса я проиграла чулки и лифчик, муж шорты и плавки, Марксен рубашку, а Элла почти все подчистую. Она сидела в сиротских панталончиках и близоруко щурила глаза. Очки она тоже продула. Размазанная картинка мира давала ей чувство защищенности – что не видишь, того вроде как и нет. Но кое – что она все – таки видела. Уже слегка возбужденный член моего мужа, тяжело лежащий между его бедер. Как Марксен не мог оторваться от моей груди, так она не в состоянии была игнорировать сей предмет. Он ее гипнотизировал. Но признаться в том женщина не могла. Даже будучи почти голой, она умудрялась сохранять некое горделивое превосходство над низменными страстями.

А вот член Марксена признаков жизни не подавал. Под брюками было равнинно плоско. Ну да ничего, это дело поправимое.

– Не выпить ли нам немного вина? – невинно поинтересовалась я и направилась к бару. Когда разливала бордовый напиток, наклонилась над господином Вершковым так, что его нос оказался почти точно между моих грудей. Он даже за сердце схватился, так это на него подействовало. Я несколько помедлила, от души веселясь по поводу скорченной Эллой мины, долила вина на две трети и пошла одаривать остальную публику. Смакуя вино, мы забыли о картах. Кажется, все уже прекрасно понимали, что будет дальше, но все выжидали. Пришлось брать инициативу в свои руки.

Игорь, словно невзначай, пролил вина на большой выпуклый сосок Эллы. Она вздрогнула, сосок молниеносно напрягся. Муж, не мешкая, приник к нему губами и медленно слизал вино. Элла, смотрела, открыв рот, как он нежно водит языком по ареолу. Руки ее сжались в остренькие кулачки, а коленки рефлекторно подтянулись к подбородку. Вот ведь ханжа. Вчера ее имели во все дырки три великолепно оснащенных самца, а сегодня снова строит из себя девственницу.

Не отпуская соска, муж прихватил рукой вторую грудь и слегка ее помял, лаская мягкими круговыми движениями. Все, процесс пошел, Элла едва слышно всхлипнула и чуть откинула голову назад, демонстрируя готовность к продолжению банкета. Игорь уже прилично возбудился, его член уперся в Эллино бедро и от этого прикосновения головка увеличилась, потемнела. Марксен очень хотел повторить тот же подвиг, он машинально водил языком по пересохшим губам, воображая, должно быть, что ласкает мой сосок. Но не решался, не решался и все тут. И даже когда я подсела к нему поближе, скользнув рукой к ширинке, он не пожелал выйти из состояния оцепенелой прострации.

– Что вы, Мариночка, – извиняющимся тоном бормотал он, – тут неловко, как же можно? Какая незадача, и пойти некуда.

– А чем вам не нравится тут?

– Ой, да как – то неудобно, право. Эллочке помешаем. И Игорю... Право, пойдемте в ванную, пойдемте, деточка, там будет лучше.

Ну что ж, в ванную, так в ванную, благо ее размеры позволяли развернуться, а рядом с ванной стоял низкий маленький пуфик. Едва Марксен прикрыл дверь, я расстегнула его брюки и, как мужчина не сопротивлялся, стянула их вместе с трусами. Он стоял передо мной, нелепо пытаясь прикрыть руками то, что я вчера уже очень даже хорошо рассмотрела. И не только рассмотрела...

– Ох, Мариночка, мне неловко, – стонал он, когда отведя его сжатые ладони от чресел, я слегка прихватила губами вялый, сжавшийся донельзя член. Пару минут пришлось убить на то, чтобы Марксен хотя бы слегка расслабился. Я гладила его яйца, искусно ласкала еле проклюнувшуюся головку... член чуть увеличился в размерах, а скромность Вершкова, наоборот, значительно убавилась. Он уже не бормотал извинения, тихонько постанывал, наливаясь силой и чувствуя растущее возбуждение. Когда во рту стало тесно, я изловчилась и распахнула ногой дверь. Марксен этого даже не заметил.