Это было летом 1982 года, когда наша семья впервые выехала на все лето отдохнуть на даче. Мне тогда было шесть лет, моей сестрице Вике в мае исполнилось четырнадцать. Это было дачный участок одного научно – исследовательского института, почти такой же закрытый, как сам институт, примыкающий одной стороной к совершенно райского вида речному затону. Подобной поездке все были рады. Я вообще тогда любил природу, интересовался животными и насекомыми, и предвкушал интересное с точки зрения начинающего натуралиста лето. Мама, в свою очередь, любила садовничать, а мамина знакомая, сдавшая нам свой участок на этот сезон, держала на нем шикарный сад с уймой редких и интересных растений, цветов, фруктов и ягод. Бабушка, как мне кажется, просто была рада, что все рады, – интеллигентнейшая из известных мне женщин, преподаватель, она не питала никакого пиетета к загородному отдыху, но охотно к нам присоединилась. Папа все время говорил о рыбалке, захватив с собой огромное количество снастей и принадлежностей. Ну а моя старшая сестра, Вика, как я сейчас думаю, более всего времени планировала под загорание и купания. Плавать она, сухощавая и спортивная девочка среднего роста, и умела, и любила, а небольшой пляж, по словам хозяйки, находился метрах в полусотне от домика.

До общества нас подвез муж той самой маминой знакомой. Вытащив из машины наши пожитки, мы быстро осмотрели домик и участок, выражая при этом наш общий искренний восторг. Действительно, он выглядел кусочком рая на земле – уютный, утопающий в зелени. Мама и бабушка стали хлопотать с приготовлением обеда, и вскоре мы сидели за летним столиком, расположенным прямо на улице, под легким навесом во дворе. Мама и бабушка сидели с одной стороны, папа с Викой – напротив меня.

В какой – то момент я уронил с краю стола чайную ложечку, которая упала куда – то мне под ноги, в траву. Когда я нагнулся, чтобы нащупать её, то случайно бросил взгляд на сидящих напротив меня папу и Вику. Они размещались на скамейке близко друг к другу, бедром Вика прижималась к папе, обнимая его за плечо обеими руками. В этом не было ничего необычного, – Вика всегда была папиной любимицей, и, в отличие от меня, её он вообще часто ласкал и обращался с нею куда теплее. А вообще – то он, в те времена, – начальник в статистическом бюро, был человеком строгим и солидным. Впрочем, несмотря на эту суровость и простые патриархальные взгляды на жизнь, с нашим воспитанием папа никогда не перебарщивал, – во всяком случае, ремня я не ведал никогда в жизни, в отличие от своих школьных товарищей, сыновей простых рабочих:

Привлекло мое внимание другое, – под столом я заметил, что рука папы незаметно для окружающих поглаживает коленку дочки, и, как раз, когда я нагнулся за ложкой, скользнула вверх по белой ляжке под юбочку летнего платья. Это было несколько необычно, но я не придал этому значения, сочтя лишь проявлением "телячьих нежностей", пусть и чуточку чрезмерным.

Обед клонился к концу. Доедая ягоды с молоком, я незаметно бросал взгляды на сестру и папу, однако не заметил ничего необычного. Папа был так же оживлен, как в первые часы нашего приезда на дачу, и оживленно вел с мамой разговор на тему планов на ближайшую неделю. В них был и поход в лес за грибами, и совместное катание на лодке, и много чего еще. Вика тоже вела себя как обычно, разве что, мне показалось, что её щеки немного раскраснелись.

Когда с десертом было законченно, вся семья разошлась кто куда. Папа сказал, что собирается прогуляться вдоль реки, чтобы выбрать места, подходящие для рыбалки, и быстро скрылся в зарослях за калиткой. Вика помогла маме и бабушке убраться со стола и помыть посуду, а потом высказала пожелание пойти на берег позагорать, благо было совсем близко. Она взяла авоську с полотенцем, какой – то книгой, бутылку с водой, и, по настоянию бабушки, прикрыв светло – русые косы глупого вида бесформенной панамкой, удалилась в сторону небольшого, не видимого со стороны нашего участка, пляжа, о существовании которого нас предупреждала хозяйка. Мама и бабушка приступили к какой – то мне непонятной возне на огороде, и мне стало откровенно нечем заняться. Поскольку моя помощь в огородных делах на данном этапе была не нужна, я решил также прогуляться вдоль реки, но меня интересовал не пляж, а, скорее, полоска ивняка вдоль речной отмели. Эта густая, тенистая, поросшая кустарником и молодыми побегами, почти не проходимая рощица таила в себе множество интересных ребенку загадок.

Двигался я осторожно, стараясь не распугивать многочисленную живность и присматриваясь по сторонам. Прибрежная растительность и вправду оказалась населенной множеством самых разнообразных животных и насекомых, – между гибкими стволами ивы проносились крохотные, похожие на пластмассовые фигурки, ящерки, гибкие ужи, летало множество ярких стрекоз. Стоило мне приблизиться к воде, как с берега дружным залпом летели лягушки и жабы, к громким всплеском уходя в воду: Естественно, что я засмотрелся и заслушался, поэтому сам не заметил, как отошел весьма далеко. Наш участок вообще стало не видно, и, как я не вертел головой, я не мог разглядеть даже зеленый забор садового общества. Я хотел, было, уже возвращаться назад по собственным следам, оставленным на влажном песке, но тут мое внимание привлекли странные звуки, исходящие откуда – то спереди, из – за густых зарослей лопуха. На слух это напоминало разговор двух людей, но из – за пения птиц я почти ничего не мог разобрать. Подумав, я решил "поиграть в индейцев", и, низко пригнувшись, осторожно двинулся к источнику приглушенного шепота, осторожно пригибаясь у самых корней деревьев.

Спустя пару минут я смог разглядеть что – то белое между листьями, а затем выбрался на самый край небольшой полянки, спускающейся к самой воде, и смог разглядеть картину целиком:

На узком языке песка, пробивающегося из – под высокой травы к реке, на расстеленном полотенце лежали Вика и папа. Белое пятно, на которое я ранее обратил внимание, было ничем иным, как Викиной панамкой, небрежно отброшенной в сторону. Рядом с ней лежала и раскрытая книга. Папа был в растянутых спортивках, его рубашка висела на ветке ивы поблизости, вместе с Викиным платьишком. Вика лежала в красном открытом купальнике, устроившись на плече у папы, а папа что – то шептал ей на ушко, и, время от времени, целовал её лицо и шею. Выглядели оба расслабленными и спокойными, и я уже хотел было вернуться назад, или окликнуть их, привлекая к себе внимание, или сделать еще что – нибудь, вместо того чтобы подсматривать за ними из – за лопуха, но тут папина рука начала вновь поглаживать Викино бедро, по – прежнему нежно, но что – то в этих движениях показалось мне необычным. Пальцы папы скользили по гладкой коже, соскальзывая на внутреннюю сторону ляжки и временами осторожно, но явно сильно, с непонятной мне жадностью, вдавливаясь в белую нежность незагорелой ноги. Вика, впрочем, не возражала. Она лежала с расслабленным лицом, зажмурившись, и лишь иногда, когда пальцы папы были особенно настойчивы, издавала легкие вяканья, сопровождая их улыбкой.

Папа, между тем, был все более и более настойчив. Он что – то вновь прошептал Вике, она в ответ тихо хихикнула. Папа, не меняя позы, переместил руку выше, и запустил пальцы под резинку трусиков купальника дочки. Что именно он там делал, я разглядеть не мог, но Викины хихиканья перешли в тихий стон. Я подумал, было, что папа сделал сестре больно, но по её виду этого не явствовало. Вика вновь охнула, затем, под воздействием папиных пальцев, стала мелко – мелко постанывать, но и не думала отстраняться, чтобы как – то прекратить его действия. Скорее наоборот, она стала слегка вилять бедрами навстречу его ладони. Папины пальцы двигались так, будто щекотали дочку в промежности. Ну, тогда я так и подумал, что папа её щекочет: