Элен ощущала себя испорченной от одного только прикосновения к этим вещам, она старалась затаивать дыхание, что не втянуть случайно лишнюю струйку этого тошнотворного кисловато – пряного аромата. Но мысль о том, чтобы надеть перчатки или вообще рискнуть применить пылесос, она почему – то отвергла – как если бы это был её крест, который она должна терпеливо нести.

Она опустилась на колени перед очередной дверью очередного номера, ощущая кожей лодыжек пушистый алый ковер. Вытянула руку к очередному резиновому изделию, вдруг показавшемуся ей на ощупь необычно тёплым.

Носовые пазухи её от неожиданности расслабились. Сладковато – удушливый запах хлынул прямо ей в ноздри.

Изучая покоящееся в её руке изделие, которое явно ещё минуту назад – о ужас – касалось чьей – то плоти, Элен невольно сжала на миг пальцы.

Что – то белесо – прозрачное забрызгало её руку.

"Какая гадость".

Выронив презерватив на ковер, девушка оцепенело рассматривала собственные пальчики, запачканные мутновато – молочной жижей. Рефлекторно поднеся их почти к самому лицу – отчего запах стал ещё острее, ещё тошнотворней, ещё непереносимей.

Передёрнувшись всеми чёрточками своего миловидного личика, она поспешно отёрла руку о край платья. Покраснев ещё гуще от мысли, что эта жижа, остатки этого запаха будут теперь частью её одежды, станут теперь сопровождать её всюду.

До ближайшей стирки, по крайней мере?

Словно в попытке убедиться, удостовериться чутьём, что вытерла пальцы надёжно, Элен поднесла руку к самым ноздрям и втянула воздух.

– Тебе ведь нравится так стоять на коленях, не правда ли?

Внезапно донёсшийся откуда – то голос вверг её в шок, почти лишил сознания, заставил ощутить себя преступницей – и приговорённой – одновременно. Элен не могла ни вскочить, оправляя платье, ни объясниться перед обладателем голоса – она как будто утратила дар речи и дар перемещения сразу.

Секундой позже, впрочем, дыхание её чуть успокоилось. Она поняла, что голос этот доносился из – за двери – и, судя по приглушенности, мог обращаться не к ней.

Включенный в номере телевизор?

– Да, господин. – Этот голос был ещё тише, его едва можно было различить, в нём слышалось раболепие и нечто ещё еле уловимое – оттенок игры?

Помимо воли Элен припала глазом прямо к широкой замочной скважине.

Девушка.

Года на три старше её, каштановолосая, совершенно обнажённая. С тенью изумления Элен заметила на её шее ошейник с шипами – такие, как туманно вспомнила она, почитались когда – то за рабский знак.

Ширина замочной скважины и ничтожная толщина двери позволяли Элен, чуть смещая глаз, рассмотреть незнакомку во всех подробностях.

Та стояла на коленях, низко опустив голову. Чья – то мускулистая загорелая рука нежно поглаживала её тёмно – коричневые вихры.

Чья?

Чуть изменив точку обзора, чтобы разглядеть мужчину, Элен оцепенела вновь. Нет, конечно, все расы по – своему достойны места под небом – так всегда говорила её мать. Но стоять на коленях перед чернокожим?

Быть может, она – пленница? Рабыня?

– Тебе ведь нравится быть послушной сучкой, правда? – Загорелая, а точнее, просто темнокожая рука снова взъерошила каштановую шевелюру.

– Да.

Элен передёрнуло от одного звука этого голоса, столько сладости, трепета, потаённого предвкушения и развращённости прозвенело в коротком простом слове. Теперь она не могла сомневаться – если эта девушка и рабыня, то рабыня по собственной воле.

– Да, господин, – подчеркнул мужской голос. Пальцы вцепились крепче в девичьи волосы, встряхивая голову их обладательницы, вынуждая её поднять лицо.

– Да, – девушка облизнула губы, – господин...

Зачем она делает это?

Элен, понимая, что ей давно следовало бы оторваться от замочной скважины и вернуться к своим делам, тем не менее не в силах была оторваться от завораживающего зрелища, противоестественностью своей словно сковавшего её, лишившего её воли.

– Ты ведь знаешь, как доставить удовольствие своему господину, не правда ли? – Мужчина сделал полушаг вперёд, позволяя рассмотреть себя через замочную скважину целиком. Зрительнице захотелось зажмуриться, но она, несмотря ни на что, продолжала смотреть.

– О да, – едва – едва слышно прошелестело в ответ, – мастер...

Что она делает?

Не поверив вначале своим глазам, в следующее мгновенье Элен ощутила тошноту. Отклеившись наконец – то от замочной скважины, она несколько секунд тяжело дышала, не в силах овладеть собой.

Как можно дойти до подобной степени падения, такого унижения себя? Она облизнула губы и её словно пробило молнией – она припомнила точно такой же жест девушки за дверью, жест, за которым последовала геенна разврата.

Осознав, что ещё стоит на коленях, подобно добровольной рабыне из номера, Элен затуманенными глазами посмотрела на дверь, на замочную скважину, на дверную ручку над нею.

Как вообще можно от такого иметь наслаждение?

Ей снова вспомнились те раскиданные по гостиничным коридорам презервативы, то чувство гадливости, с которым она поднимала их. Не доверяя почему – то эту работу ни перчаткам, ни пылесосу.

Почему, интересно?

Приоткрыв губы, Элен зажмурилась – и, почти вслепую, коснулась губами холодного металла круглой дверной ручки.

Мгновением позже её ошпарило краской стыда. Что она делает? А ну как кто зайдёт? Увидев её, благовоспитанную девушку из приличной семьи, стоящей на коленях и ласкающей губами дверную ручку? Хотя час поздний, а у отеля сейчас мёртвый сезон, так что шансы на раскрытие невелики, но всё равно – как можно так поступать? Тем не менее, помедлив секунду, Элен приоткрыла губы вновь. Любопытство было сильнее её, а странный жар, разгоравшийся в её теле внизу, кажется, брал управление на себя. Кончик её языка скользнул по металлу ручки. Пытаясь представить себя той задверной рабыней, той извращенкой, она приняла на миг в рот дверную ручку почти целиком. Невольно причмокнув – и тут же замерев на миг от ужаса: что, если звук различат по ту сторону двери?

– Ты хорошая девочка, – донеслось из номера.

Сильнее краска по её лицу разойтись уже не могла. Жар внизу, казалось, сгустился до плотного огненного шара.

Элен, пусть и понимая, что слова эти относятся не к ней, застыла, так и не выпустив изо рта медную ручку.

– Вот так, ещё. Быстрее.

Из – за двери донеслось причмокивание – так похожее на изданное минуту назад ею самой. Хотя и презирая себя, Элен оторвалась губами от дверной ручки и припала вновь глазом к замочной скважине.

Тем временем за дверью раздался стон.

Элен увидела, как каштановолосая девушка, вся раскрасневшаяся, тяжело дышащая, отстраняет голову от ещё пульсирующей запретной плоти, как на личико её извергаются мутновато – молочные струйки. На её глазах добровольная раба облизнулась – избавившись от пары самых жирных потёков.

– Да, милая, глотай. Тебе ведь вкусно?

Ответ девушки Элен не расслышала.

Она отстранилась вновь от замочной скважины, дыша не менее тяжело, чем рабыня за дверью. Последний образ, что успел встать у неё перед глазами и запечатлеться на дне сетчатки, – образ белесых потеков, извергающихся на охотно подставленную каштановую шевелюру.

Взгляд её упал вниз, на коврик, на сиротливо лежащую там резинку. Не веря себе, она вытянула руку вперёд, ощутила вновь свежее тепло латекса.

"Тебе ведь вкусно?"

Кончики её пальцев погрузились прямо в мутную жижу, её передёрнуло. Что она совершает? Но если она не сделает этого... не узнает того, что...

С тихим ужасом от собственных действий, ощущая бешеное сердцебиение, Элен снова – совсем как несколько минут тому назад – поднесла кончики пальцев к самому своему лицу.

Чувствуя, как мир вокруг раскалывается и уносится куда – то прочь, облизнула один.

Затем другой.

Ничего особенного на первый взгляд. Не знай Элен, что именно она только что попробовала, она могла бы принять это за подсоленный сырой белок. Но в том – то и заключалась беда, что она знала.

"Что я делаю".

Понемногу приходя в себя частью сознания, другой частью сознания начиная оцепенело понимать, что теперь она уже никогда не сможет считать себя приличной благовоспитанной девушкой, Элен привычно отёрла руку о край платья. На периферии её ума – третья часть? – мелькнуло воспоминание о том, как ещё недавно она была почти в панике от того, что собственными пальцами втёрла эту слизь в платье.