Следующим после первой брачной ночи утром Агафья Емельянова непозволительно долго провалялась в кровати. У родителей она подобно всем домочадцам привыкла подниматься с петухами. Но молодой супруге можно простить небольшие вольности. Похмельный со вчерашнего Семен не стал тормошить жену, ради короткой утехи. Тем более, что до невозможного болела голова, а во дворе наверняка уже ожидали приятели. Однако спустя два часа он, поправившись и развеселившись, заявился с твердым намерением потребовать исполнения супружеского долга.

Агафьюшка, отметил купеческий сын, сдернув тяжелое одеяло, провела ночь совершенно обнаженной. И хотя это можно было бы назвать неприличным, Семен был вовсе не против. Юное стройное девичье тело резко усилило его и без того сильное желание. Срывая с себя одежду, он бросился целовать податливые его устремлениям нагие груди и плечи жены.

Сдавленная его объятиями, девушка проснулась. Посмотрела вниз. Счастливо улыбнулась, увидев супруга. Семен потянулся вверх, и их губы сомкнулись. Не стесняясь своего порыва, Агафья развела ноги и попыталась плотнее прижаться к мужчине. Его напряженный поднявшийся член неудачно ткнулся ей в бедро. Немного поведя тазом, она с готовностью приняла его в себя. Сначала было немного больно, но она перетерпела. Благодарный супруг сдавленно застонал. Задвигался.

От него пахло брагой и луком, рот нелепо раскрылся, глаза закатились, но девушка уже любила его, любила как своего мужа, как своего мужчину, и ей несмотря ни на что было приятно. Она закрыла глаза и отдалась заданному им ритму. Вперед — назад. Заполнение — освобождение. Напряжение — облегчение...

Словно из тьмы, сквозь опущенные веки в ее мозг ворвался страшный нечеловеческий образ: увенчаная рогами крупная голова с огненно полыхающими глазами, крепкое поджарое тело с длинными тянущимися к ней руками, козлиные волосатые ноги, тонкий змеящийся хвост с кисточкой. Монстр, едва возникнув, метнулся вперед, набросился на девушку, повалил, заполнил ее. Вот он врывается, вызывая напряжение всего тела, потом выходит, дозволяя незначительную передышку. Врывается снова... Снова и снова. До острой боли в глубине живота. Он вот-вот пронзит тонкое тело насквозь!

 — Нет!!! Нет!!! Нет!!!

 — Что ты?! Что ты, милая?! Агафьюшка?!

Девушка с трудом, будто пробудившись со сна, открыла глаза. Перед ней Семен. Полураздетый, испуганный; на щеке косая царапина и кровь:

 — Что случилось?! Что не так?!

Его член блестит от любовного сока и все еще устремлен на нее.

 — Да, нет. Прости меня, милый. Почудилось что-то... — отдавшись мыслям, она, видимо, принялась отбиваться, расцарапала мужу лицо... Девушка откинулась назад, приглашающе разводя ноги:

 — Так, будто затмение какое-то...

Семен неуверенно приблизился. Навалился. Вошел. Агафья сдавлено застонала: она со всей полнотой ощутила вонзающийся в нее длинный ствол нелюдя. Боясь закрыть глаза, девушка стремилась не смотреть на супруга, справедливо опасаясь, что тот увидит ее страх и отвращение.

После десятка судорожных торопливых движений Семен, совершенно не испытывая никакого удовлетворения, кончил. Равнодушие холодно рассматривающей бревенчатый потолок жены сделало свое черное дело. Брезгливое выражение лица и напряжение всего тела девушки он отнес на свой счет...

Отвернувшись к стене, Агафья тихо всхлипывала от бессилия и отчаяния. Разочарованный супруг тихо молчал...

Праздновать «второй день» гости, как обычно, начали, не дожидаясь молодоженов. Одна за другой взлетали вверх чаши, сшибаясь под радостный вой и расплескивая содержимое на стол, на пол, на соседей.

Факт отсутствия самих виновников торжества очень быстро потерял всякое значение. Потому появление за столом хмурого Семена заметил лишь, казалось вообще не хмелеющий отец:

 — Что с тобой, сын? Аль не хорошо с молодой? — Игнат Семеныч отодвинул висящего на нем пьяного в умат родителя невесты.

 — Да, ничего, батя... Так, пустяки...

 — Нет, ты погоди. Рассказывай, что приключилось, — старик показал глазами на свежий багровый рубец на щеке сына, по-отечески обнял понурого юношу, — Авось да помогу добрым советом...

Сжавшись тугим комочком под толстым пуховым одеялом несчастная новобрачная никак не могла прийти в себя. Сквозь толстые бревенчатые стены теплой клети до Агафьи долетал басовитый гул непрекращающегося внизу веселья. На душе было погано. Она не могла больше этого выносить: выбежала бы и лично разогнала засидевшихся гостей какой-нибудь тяжелой оглоблей...

Да, не так она представляла свою семейную жизнь...

Протяжно скрипнула дверь. Девушка подняла голову. И обмерла: в комнату, оставленную супругом, ввалился незваным Игнат Семенович.

 — Что же ты, девка, такое творишь? — с легким ласковым укором проговорил он, приближаясь, — Ты зачем мне парня портишь?

На тонких бескровных губах деда появилась коварная ухмылка:

 — Придется тебе преподать науку...

Резким движением свекор сорвал укрывавшую невестку одеяло, оставив ее совершенно обнаженной.

К своему неописуемому ужасу девушка увидела, что вновь, как вчера ночью не может сопротивляться навалившимся на нее чарам. Весь мир вокруг словно погрузился в кокон: едва слышны были звуки гуляния, доходили с трудом, многократно отражались... Сейчас, здесь, в этот момент, она, с отчаяньем поняла Агафья, оказалась один на один с жутким потусторонним демоном...

Игнат Семеныч не спеша, глядя в расширившиеся глаза напуганной жертвы, распустил цветной пояс, его длинный тонкий член мерно покачивался, когда черт залезал на перину.

Повинуясь безмолвному приказу, девушка покорно развела дрожащие бедра. Толстые узловатые пальцы деда прошлись по темным валикам половых губ и широко их раздвинув, скользнули в напряженное застывшее лоно.

 — М-м, какой лакомый цветочек...

Демон нагнулся; из широкой усеянной острыми клыками пасти вырвался длинный змеящийся язык. Агафья захлебывалась от собственного бессилия. Ей хотелось вырваться, убежать, закричать, ударить... Но она не могла даже зажмурить ставшие непослушными глаза.

 — Нет, этот сосуд не для меня. Оставим его нашему сыну, — вдоволь натешившись, нелюдь покинул заполненное его мерзкой слюной влагалище и опустился ниже. Ненавидя себя, Агафья покорно подняла ноги, обнажая алый кружочек заднего прохода...

Горячий влажный язык Рогатого немедленно проник в самую глубину ее живота, закружился там, извиваясь подобно змее. На смену языку пришли пальцы, сначала один, потом несколько. В порыве растущего возбуждения Игнат Семеныч приподнял таз невестки, согнув ее как запятую, так, что несчастная не в силах отвести взгляда вынуждена была смотреть, как пузырящаяся полупрозрачная слюна с каждым движением выплескивается из расширившегося ануса и густо растекается по блестящей промежности.

Над склонившейся головой Рогатого тонкой напряженной трубой взвился увенчанный кисточкой хвост. Объятая ужасом девушка поняла, что ее мучитель готов...

Помогая себе рукой черт без труда вошел в размякший податливый зад жертвы. Сходя с ума от страха, боли и унижения, Агафья принуждена была смотреть, как толстый узловатый член нелюдя погружается в нее, втягивая за собой раскрасневшийся кружок кожи, и как медленно вылезает наружу, выворачивая побелевшую от напряжения слизистую. Раз за разом... Все убыстряясь и убыстряясь... Он вот-вот порвет ее...

Истязание продолжалось мучительно долго. Обезумевшей девушке оно показалось вечностью. Слюна демона быстро высохла, и резкие неукротимые движения нелюдя начали причинять невыносимую боль. Но член его все твердел и твердел, увеличивался и увеличивался. Ничто не заводило врага так, как страдания жертвы. Наконец, окаменевший ствол взорвался в глубине живота несчастной, и Рогатый остановился. Он медленно, наслаждаясь последними мгновениями, вытянул разом опавший ствол. Следом за влажной сморщившейся головкой протянулась тонкая белесая ниточка. Игнат Семеныч усмехнулся и подмигнул застывшей поруганной невестке. Из сжавшегося ануса одна за другой стали появляться густые белые капли...

Гнетущая тишина разорвалась глухим гулом голосов, Агафья пискнула и внезапно смогла зажмуриться. Послышался удаляющийся цокот копыт — мучитель покинул комнату. Не в силах сдержаться девушка еле слышно из глубины груди застонала от боли и отчаяния. По помещению поплыл низкий протяжный вой...

Семен вернулся поздно. Хмельной, злой. Сурово глянул на дрожащую под одеялом жену. Протянул руку, намереваясь обнять...

 — Не-ет!! — Агафья резко отпрыгнула, обеими руками прижимая одеяло к самому горлу, — Нет! Не надо!

В широко распахнутых блестящих глазах стояли слезы:

 — Не надо. Я... грязная...

Какое-то мгновение в глазах мужчины бушевала ярость, но она быстро уступила место приятной нежности:

 — Я люблю тебя, душа моя...

 — Я тоже, милый...

 — Что случилось? Расскажи — я пойму...

 — Ты... Ты... — разрыдавшись, девушка бросилась супругу на шею и, захлебываясь слезами, без утайки поведала о пережитом ею за последние сутки.

Семен выслушал молча, не перебивая... Некоторое время смотрел в пустоту.

 — Ты не права.

 — Чт-что? — Агафья утирала маленьким кулачком нежелающие останавливаться слезы, — Что?

 — Ты не права в отношении отца. Он чужой тебе человек. Ты боишься, я понимаю. Но ты его не знаешь. Он... Да он... Он хороший. И добрый. Прошлой зимой ладья с товаром наскочила на льдину возле самого берега и опрокинулась. Отец был на причале, вокруг стояли грузчики. Никто не тронулся с места. Никто, слышишь. А отец бросился в ледяную воду и спасал людей. Ему было плевать на товар, он спасал только людей... Я чуть не потерял его тогда. Отца затащило под лед. Все думали, что он погиб. Готовились править тризну... А он пришел.

На третий день пришел. Живой. Его протащило подо льдом до мельницы на низовье, а там он выбрался через полынью, представляешь. Едва не умер в лесу от холода. Грелся в медвежьей берлоге... Его все любят, Агафьюшка, — он порывисто повернулся к отдалившейся жене, — Он хороший, поверь мне...

Девушка зажала распахнутый рот ладонями. Ей с трудом удалось сдержать крик: она с ужасом поняла, что осталась одна. Одна против страшного нелюдя...