Жарким июльским полднем юная княжна Ирина, изволив только что проснуться, нежилась в своих барских покоях в своих пышных и роскошных пуховых постелях. Дворовые девки, горничные, которые находились в личном прислуживании молодой госпоже, уже принялись за свою обыденную работу, к которой должны были всякий раз приступать сразу же по пробуждении своей юной барыни. Одна крепостная спешила к барыне с сосудом для того, чтобы барыня смогла справить нужду, практически не сходя с постели. Тут же её подмыв другие молодые рабыни принялись умывать, обмывать, причёсывать, одевать, пудрить, прихорашивать и без того прекрасную, юную и прелестную свою госпожу. Обычно сия процедура занимала не более часа, при этом привлекалось около десятка крепостных дворовых девок, личной прислуги молодой княжны, но на этот раз юная барыня проснулась слегка не в духе и в процессе всего того, она успела извести двух своих молодых рабынь, в результате чего весь этот «утренний» туалет давно уже перевалил за полдень.

А было это так. Одна из крепостных рабынь слишком долго, как показалось юной княжне, натягивала на ножки ей чулочки. Молодая барыня намотала на руку косу, склонившейся у ног её рабыни, и резко дёрнула к себе. Каркас огромной барской кровати был из кованого чугуна, таким образом, резко потянув за волосы крестьянку снизу вверх, та сильно ударилась темечком о чугунный каркас кровати. Горничная лишь слегка вскрикнула, после глянула вокруг, несколько секунд она молча глядела отсутствующим взглядом и затем подкосилась, упав замертво навзнич.

 — О Господи! — с лёгким сожалением произнесла юная княжна, — преставилась, бедненькая, впрочем, сама виновата, медлительная была как черепаха. Сколько ей годков было?

 — Осемнадцатый шёл, барыня. Одна она была у родителей, долго они её ждали. — с грустью сообщила одна из дворовых рабынь юной госпожи.

 — Родители поди живы ещё? — безучастно спросила молодая хозяйка.

 — Да, госпожа. Седьмой десяток им пошёл. Антипий да Глафира. Глафира в прачках у вас трудится. Антипий поле ваше барское раньше пахал, нонче занемог сильно, его управляющий в сторожа определил.

 — Управляющего ко мне! — строго произнесла юная барыня.

Через минуту седовласый мужчина, управляющий имением госпожи, стоял на коленях перед своей юной хозяйкой. Надо отметить, что всем мужчинам, всем крепостным холопам, было строго предписано при личном общении со своей юной барыней стоять на коленях, глаза не поднимая, только при особом дозволении юной госпожи можно лицезреть её светлые очи. Такова была её хозяйская воля. Дворовые девки и крестьянки, при личной встрече должны падать ниц, лбом уткнувшись в пол или в землю, обращаться к барыне им строго настрого запрещено. Исключение составляет лишь личная прислуга хозяйки поместья, и то если они заняты выполнением своих обязанностей в угоду юной госпоже Ирине. Тысячи крепостных холопов юной, прекрасной госпожи, которой только-только исполнилось двадцать годков, все, от малых деток до седых стариков, падают на колени пред своей повелительницей, где бы они ни находились и где бы она не соизволила появиться — в поле на осмотре своих владений, в лесу на конной прогулке, в барской усадьбе, всюду, где ступает её стройная, маленькая ножка, всюду люди падают и кланяются ей в эти ножки.

 — Во первых, Мирон, — обратилась к управляющему, не поворачивая в его сторону головы, — снеси схоронить эту околевшую дуру — велела юная госпожа.

 — Слушаю... — начал было управляющий.

 — Молчи, дубина, я ещё не закончила — резко оборвала княжна. — Антипу ты в сторожа назначил?!

 — Я, барыня, уж больно хворым он стал, недужает пахать землицу Вашу, сударыня, смилуйтесь... — с жалостью произнёс управляющий.

 — Ясно. Бездельников и лодырей у меня в имении_с взращиваем_с?! Сколь годков ему? Шестьдесят с небольшим, и его уже на покой в сторожа?! И он с радостью согласился?! — молвила юная госпожа, чьи милые, стройные, прекрасные ножки в тот момент были полностью оголены, т. к. другая уже рабыня натягивала на них белые чулочки.

 — Дык ведь, хвор он... — начал вновь было Мирон.

 — Я не разрешала тебе, скотина, рот открывать — спокойно произнесла молодая княжна, как в этот момент другая дворовая девка, что причёсывала хозяйку, гребешком неловко зацепила русы кудри молодой госпожи, ниспадающие на её нагие, хрупкие, благоухающие юной свежестью плечики.

 — Ай! — слегка вскрикнула хозяйка поместья.

Лицо её рабыни вмиг сделалось белее снега. Испуг и обречённость отразились в её глазах. Она прекрасно понимала какое наказание за подобную неловкость её ждало. Она молча опустилась на пол, уткнувшись в него лбом, ожидая хозяйского решения своей судьбы.

 — Мирон — вновь, но уже гораздо спокойнее обратилась госпожа к своему седовласому рабу. — как схоронишь Марфу распорядись насчёт этой, сам знаешь, пороть пока не отойдёт. После сам пойдёшь замест Антипы в господское поле, и чтобы я тебя кажен день, чуть рассвет забрежит и до самого темна видела там с плугом, с косой с бороной с чем угодно. Присядешь отдохнуть или уйдёшь засветло — можешь сразу идти к конюху получить двести плетей — выдержишь — опосля вновь в поле, а нет — значит Богу так было угодно. Всё, ступай, голубчик, делай как я велю. Да, и этого дармоеда и бездельника Антипу вели в яму посадить, три дня без еды и воды. Мне такие без нужды.

 — Ваша воля, госпожа. — с этими словами Мирон, поникнув головой, поцеловав краешек башмачка госпожи, приступил к исполнению господской воли.

 — Заканчивайте, дурёхи, туалет.

 — Барыня прикажут подавать обед? — войдя в спальню к молодой княгине, смиренно опустившись на колени, спросила тоже молодая, ухоженная, одетая в строгий английский стиль гувернантка с признаками породы и отличного воспитания. Это была дочь обедневшего помещика, соседа по поместью. При жизни Кирилла Петровича, отца княгини Ирины. Почивший всячески помогал обедневшему семейству из знатного, старинного рода. Положил достойное содержание, а дочку растил как свою. Девочки вместе получили хорошее воспитание и образование, до n лет, до самой кончины приснопамятного Кирилла Петровича, они росли фактически вместе. Вместе учились у выписанных из Франции учителей, вместе играли, обедали и даже спали в одной спальне. После кончины батюшки юная княжна и слышать не хотела о нахлебниках, отцу девочки предложила чистить конюшню, а саму бывшую подругу взяла в личные гувернантки. Выбора она им не оставила, ибо обедневший помещик имел гордость и на каждые получаемые от Кирилла Петровича средства выдавал (хотя тот и не просил) долговую расписку, надеясь, что когда-нибудь разбогатеет и сможет рассчитаться. После кончины батюшки все расписки по наследству достались юной княжне Ирине, которая пригрозила несчастному семейству пожизненной долговой ямой, если те не отработают всё сполна, а сумма, надо сказать, накопилась не малая. Наняла княжна их на своих условиях, и чтобы полностью рассчитаться, несчастным отцу и дочери нужно было проработать у княжны не менее трёх десятков лет. Дочь с отцом пришли в отчаяние, тогда юная княжна предложила им сделку. Долговые расписки — в обмен на законный переход из дворянского сословия в крепостные крестьяне любого из членов семьи обедневшего семейства. Проще говоря, отец или дочь должны быть добровольно проданы в рабство молодой княжне в обмен на долговые обязательства. Отец согласился, т. к. он уже был не молод, так он считал, а дочке ещё жить и жить. Молодая княжна тоже согласилась. Сделка состоялась. И тут юная красавица вспомнила, как вновь обретённый ею раб, Парфён Семёнович (так его звали в бытность дружбы с её покойным отцом) в своё время надменно всячески поучал её, когда та ещё была

маленькой девочкой, не давал проказничать и озорничать с Настасьей Парфёновной, т. е. его дочкой и её подругой детства. Заполучив Парфёна (так теперь молодая княжна стала называть бывшего друга своего покойного отца) в качестве бесправного крепостного раба, юная красавица приказала тут же старому другу отца раздеться донага и лечь на скамью, что тот, будучи уже рабом юной повелительницы, смиренно и сделал. Самолично взяв кнут, княжна Ирина начала его пороть. А было тогда юной прелестнице 14 годков от роду. Порола княжна его долго, со знанием дела, приказав бывшему богатому дворянину с древнего и знатного рода, а нынче своему приобретённому рабу считать каждый получаемый им удар от юной его госпожи. Увидев такое, Настасья, бывшая подруга, бросилась на колени перед юной красавицей, умаляя и прося пощады для отца. Княжна была непреклонна. Парфён сбился со счёта, что ещё более разозлило юную княжну Ирину. Тогда она начала бить раба каблучками башмачков по голове. Настя, защищая умирающего отца, бросилась ей в ноги, целуя башмачки бывшей своей лучшей подруги, в слезах просила пощадить отца, на что княжна ей напомнила, что он её крепостной раб, её вещь и что она вправе делать всё, что ей вздумается. Пожелает — убьёт, запорет, утопит, уморит голодом, как и любого из десятков тысяч её крепостных рабов, доставшихся юной княжне по наследству, невзирая на то, отец он чей то, мать, сын, дочь, бабушка или дедушка. Захочет — всех изведёт. Она, юная и прекрасная Госпожа, а они — все челядь, чернь, рабы, вещь юной Госпожи.

 — Ирина! — в полном отчаянии закричала Настасья — позволь мне быть твоей крепостной рабыней, но отца пощади... оставь его жить... — тихо рыдая закончила последнюю мольбу к непреклонной юной госпоже Настасья.

Княжна остановила экзекуцию, надменно глянула на ползающую в её ногах бывшую подругу и произнесла:

 — А помнишь как тебе латынь лучше давалась чем мне? Ох, как меня это бесило. А как учитель французского на одном уроке похвалил только тебя, а меня нет, помнишь? Что ж... — с усмешкой продолжила юная княжна, — теперь тебе понадобятся другие успехи в иной учёбе. Будешь изучать науки, которые нужны МОЕЙ рабыне. Ладно. Я милостивая. Я дарую ему жизнь, а завтра оформим твой уже добровольный отказ от сословия и переход ко мне в крепостные. Начнёшь с кухарок. А, впрочем, нет, сперва клозет будешь вычищать.

Вдруг юная княжна резко задрала подол платья и оголила свои прелести.

 — Помнишь, Настюш, как мы показывали свои прелести друг дружке в детстве, а твой тятенька, вот это смердящий раб, заметил нас однажды и шибко ругался, обещался отцу моему всё рассказать?

 — Помню, Ирина — всё ещё не в силах подняться произнесла Настасья.

 — Целуй, рабыня. Отныне я тебе не Ирина, а барыня и твоя госпожа.

Настя безропотно губами прильнула к промежности своей юной госпоже.

Спустя годы, теперь уже крепостная, а в прошлом подруга княжны, в костюме гувернантки на аглицкий манер, смиренно опустившись на колени перед красавицей Ириной, как она это привыкла делать десятки раз ежедневно в течении нескольких лет, при каждом докладе, вызове, просто при встречи со своей госпожой и полновластной хозяйкой, доложила барыне о том, что обед готов, и куда прикажете подать.

Надо отметить, что как только Настюша была официально закреплена за княжной как крепостная, юная повелительница продолжила экзекуцию её отца, бывшего дворянина. В прошлых рассказах о княжне я уже писал, что юная госпожа очень любила пороть своих холопов, делала это чаще всего лично, а когда требовалось наказать сразу большое число своих рабов, она перепоручала это своим конюхам. Но сама она наказывала своих крестьян ежедневно, делала это умеючи, день ото дня оттачивая своё мастерство. В ту пору ежедневно по нескольку здоровенных мужиков, раздеваясь до нага укладывались на специально сколоченную широкую скамью для экзекуции перед совсем ещё юной девочкой, хрупкой, небольшого росточка, с локонами золотисто-пышных волос, растрёпанных на ветру и ниспадающих на хрупкие плечики. Перед четырнадцатилетней девочкой, с едва оформившимися, маленькими, но красиво-упругими формами груди, с беленькими, маленькими, но очень стройными и прекрасными ножками, одетых в белые башмачки. Перед девочкой в нарядном шёлковом платьеце и неизменной летней шляпкой с полями укладывались и получали наказание сполна, не ропща, а она их стегала с огромным удовольствием, справедливо считая что все десятки тысяч её крепостных рабов предназначены для работ на хозяйку и получения хлыста от хозяйки. Мужики для неё были хуже скота и с ними она не церемонилась. Никто не считал скольких она запорола до смерти (в числе этих несчастных, кстати, был и отец Настюши). Одни говорят, будто сотни мужиков запорола, другие поменьше число называют, но суть в том, что и перейдя двадцатилетний свой рубеж, молодая княжна от этой забавы не отказалась.

Подойдя к стоящей на колени Настюше, хозяйка взяла её за подбородок, глянула в глаза, наклонилась к своей рабыне и поцеловала её крепко в губы.

 — Обед подашь на террасе, а тебя сегодня ночью жду в своей опочивальне — прошептала хозяйка, вновь наклонившись теперь к уху рабыни и облизнув язычком его.

 — Слушаюсь, госпожа — смиренно ответствовала рабыня.

 — Ещё б ты не слушалась, целуй руку и ступай, Настюша. Эх, какой сегодня солнечный и жаркий день обещает быть.

За обедом госпоже прислуживало по обыкновению десятка два лакеев. Гувернантки бегали, суетились. Кухарки с замиранием сердца и молитвой об отведении господского гнева ожидали окончания трапезы хозяйки. Не дай Бог не по вкусу или волосок какой в еде окажется — княжна порола тут же на своём столе для трапезы всех кухарок, бывало и до смерти.

По окончании трапезы вновь с докладом пришла Настюша. Опустившись на колени, она протянула госпоже казённые бумаги.

 — Что это ты меня, мерзавка, после обеда беспокоить делами вздумала?

 — Здесь подписать разводную извольте, госпожа, Вы давеча продать изволили трёх своих холопов — Ивана, Тимофея да Никитку, что приглянулись помещице Анюковой, в обмен на её рощицу, что Вам, госпожа, так полюбилась, а из них не женат токмо Никитка, остальны женаты, помещица не желает такой товар принимать, ейно холостые нужны, барыня.

 — Знаю, знаю зачем этой старой развратнице понадобились сии молодцы, молодых красавцев выбрала чай не поле пахать, а так как она уж очень набожная, то желает по закону греховодить, а они как назло все женаты оказались, за исключением Никитки-красавца, ну да, такой товар то долго не залёживается, сама бы им пользовалась, да вот тебя, Настюш, люблю одну я.

С этими словами молодая госпожа подошла к своей рабыне, которая по-прежнему оставалась на коленях пред своею повелительницей и любовницей в одном лице, взяла её за подбородок, приподняла голову и прямо со страстью взглянув в глаза принагнулась и крепко поцеловала в губы свою бывшую подругу, а нынче крепостную рабыню.

 — Пошли в опочивальню, после делами займёмся — строго приказала ей княжна.

 — Слушаюсь, госпожа. — с этими словами Настюша, вздохнув и понурив голову тихо поплелась за своей молодой повелительницей в её опочивальню. Самой ей никогда не нравилось заниматься этим со своей молодой хозяйкой, более того, подобная любовь была ей противна и омерзительна как в физическом так и в моральном плане. Она тайком встречалась с Никиткой, тем самым молодым красавцем, которого молодая госпожа продала в числе других старой соседке-помещице, девице Анюковой, что никогда за все свои 60 годков не была законно венчана, а всё ездит по поместьям да спокупает молодых красавцев для своих грязных плотских утех. Тех приобретённых крепостных кто отказывался наотрез удовлетворять старую барыню или случался конфуз по причине психофизиологической в удовлетворении дам в возрасте — тех барыня отдавала в рекруты на 25 лет, иногда выходило сверх требуемого числа, но всё равно отдавала, говоря, мол, коли мне послужить как след не могут, пущай царю-батюшке да державе послужат. Молодая княжна Ирина тоже отдавала в рекруты на 25 лет молодых красавцев из числа её крепостных рабов, но по другой причине. Она считала, что молодые красавцы отнимали у неё молодых красивых девушек-крестьянок, которыми она очень увлекалась сама. И последние безропотно и по первому зову княжны шли в её опочивальню и исполняли любую её прихоть в плотских страстях, всё равно она чувствовала, что телом они с ней, а душой и мыслями со своими парнями. Так было и с Настюшей, потому Никиту она, зная о привязанности её рабыни к нему, и велела обменять на берёзовую рощу с двумя другими молодыми крепостными красавцами.

В пылу страсти, когда Настюша доводила уже свою молодую госпожу язычком до оргазма, она, причмокнув и почувствовав момент попросила госпожу не продавать её возлюбленного. Молодая княжна, будто желая заткнуть рот рабыни, с ещё большим усердием стала насаживать её ласковый язычок на свои прелести, одновременно бурно, с животным рёвом и визгом кончая достаточно продолжительное время... Крики разнеслись по всей усадьбе, казалось они долетели до каждого самого отдалённого уголка огромного барского дома. Опосля, отдышавшись, вся мокрая и приятно уставшая от изнемождения плотской страстью, молодая княжна сообщила своей любовнице и рабыне, нежно покрывая её поцелуями:

 — Хорошо, я дам той старой хрычовке двух других красавцев вместо твоего Никитки, но велю сделать из него евнуха и он, наравне с другими дворовыми горничными, будет мне прислуживать, одевать, накрашивать, причёсывать, а так же держать свечку, во время наших с тобой, Настюша, ночных забав. Слышать от тебя больше ничего не желаю, ступай — строго приказала опешившей служанке молодая княжна. (продолжение следует)