Кто-то вышивает крестиком, кто-то печет пироги, а кто-то в резиновых сапогах месит болотную грязь. Этот последний «кто-то» — я.

Вот и сейчас: бреду по траве, которая, конечно же, по пояс. Другой она быть не может по определению. Ремешок на ружье порвался, потому что его сожрал пес. Несу оружие на левом плече, завтра там будет неопровержимый синяк, и это не считая синяков от приклада. Очень сексуально.

Мужики на работе боятся все. Чисто по Фрейду. Думают, что мечтаю только о том, чтобы отстрелить им лишние части тела. Спрашивается, у кого из нас с логикой не в порядке. Пес поднимает бекаса, даю залп, мажу, как последняя дура. Потому, что я устала, а в сумке уже лежит с десяток несчастных птичек, загубленных моей жестокой рукой. Сеттер поливает меня тоннами ирландского презрения и неожиданно срывается с места в сторону, где трава выше меня ростом.

Зло сплевываю, громко матерю его вслед и бреду за ним. Выхожу из травы на покос и бессильно опускаюсь на землю. Черт бы побрал этого кобеля. Он стоит нос к носу с рыжей девочкой и бессовестно убалтывает ее на отношения. Ирландская дама весьма благосклонна и пускает его к хвосту. По идее, надо отогнать, но это не мои проблемы. Наше дело не рожать: сунул, вынул, и бежать. Сейчас придется ждать, пока они оба натешатся друг другом. Улыбаюсь про себя и где-то завидую простоте их отношений.

Трава с другой стороны расходится и из нее выходят почти два метра камуфляжа.

— Е*аный в рот!!! Какой козел привел кобеля.

Ты не видишь меня в принципе. Все, что ниже метра восьмидесяти для тебя не существует, как класс. А я, вдобавок, еще и сижу. Немаленькая, в общем-то «Бенелли Винчи» на твоем плече смотрится зубочисткой. Уж у тебя-то там синяков не будет. Ты в наплечнике.

Догадываешься, что надо как-то осмотреться, и не только с высоты своего роста. И натыкаешься взглядом на меня. Сказать, что ошарашен — не сказать ничего. Женщина на охоте — хуже, чем на корабле, или в автомобиле. Ходячая убийца всего, что движется. Потому что не знает из какого места у дробовика стреляет. Во мне метр шестьдесят, я сижу, опираясь на ствол «Пегасуса» и смотрю на происходящее дествие тоскливыми глазами. Я не хочу тебя видеть, потому, что в системе моих жизненных координат ты существовать не должен. Еще меньше я хочу с тобой разговаривать, потому что это мой кобель сейчас нагло кроет твою суку. И не надейся на свои размеры. Поставь себя на его место.

— Твой? — рявкаешь в мою сторону.

Киваю в ответ, незаметно снимая ствол с предохранителя. У меня подствольник больше, но у тебя скорость стрельбы выше. Кто кого перестреляет — неизвестно. Черный охотничий юмор.

Подходишь и садишься рядом.

— Че делать?

Пожимаю плечами:

— Детей ждать. Их сейчас гаубицей не распугаешь, они в замке стоят. Думать надо, прежде чем течную суку с собой брать.

Устало переругиваемся. Целый день пешим ходом.

« Кто ж мог подумать, что на болоте поймают».

« Да, догадаться тяжело, что в охотничий сезон болото, как Бродвей. Так и шастают все вокруг».

« А если его по яйцам шваркнуть? Должен отстать».

«Не тронь мальчика!!! У меня подствольник больше. Давай тебе по яйцам шваркнем, когда трахаться будешь».

Закуриваем. Где там Вася Перов со своим пером. Охотники на привале. Целых полторы штуки.

— Жрать хочу.

Окидываю тебя уважительным взглядом, это сколько ж еды надо. Но, вообще-то, аналогично.

— Сколько настреляла?

— С десяток.

— Тю...

Открываешь сумку — полна бекасов. С полсотни точно.

— Три твоих, три моих. По чесноку. У меня палатка недалеко, уже вода закипела. Пошли пожрем. Эти черти сами нас найдут.

Пока чищу птицу, узнаЮ, что тебя зовут Вадим; ты служивый, одинокий и веселый. Нет-нет, да и пытаешься на меня наступить, извиняешься и идешь дальше. Хорошо быть большим.

Пока варится шурпа, начинает темнеть; счастливые собаки, получившие по банке корма, лежат рядом, ружья прислонены к дереву. На пне, застеленном газеткой, появляется пакет красного вина.

— Мне еще до машины километра три топать. Не буду, — говорю я.

— Фигня, провожу. За начало охотничьего сезона и не выпить?

Где-то ты прав. Я и сама хотела в машине откупорить тушенки и принять немножко за открытие сумасшедшего сезона. В котором вместо того, чтобы томно валяться на диване, пыхтим грязные и потные по полям и болотам.

В бликах костра твои глаза меняют цвет от зеленого до голубого. Ты отменно привлекателен, капитан третьего ранга. Ты недавно из похода и, вместо того, чтобы сейчас тратить деньги в ресторане на красивую женщину, ты забрал у матери собаку и приехал сюда на целую неделю.

Услышала про фазана весом в восемь килограммов, про сохатого, убитого одной дробиной, про медведя, заваленного голыми руками. Люблю слушать мужиков-охотников. Они никогда не врут.

Гус облизывает Дане ушко, намекая на то, что не против продолжить знакомство с очаровательной особой. Понимаю, что надо идти, но ноги гудят от усталости, а в голове шумит отвыпитого вина. Но идти надо, и я встаю. Подхожу к дереву, беру дробовик. Не могу удержаться от искушения и поглаживаю цевье «Бенелли». Кто-то вышивает, кто-то печет, а кто-то хочет «итальянку».

— Почему такое странное хобби? — стоишь за спиной, руки на моих плечах. — Мужика что ли нет?

— Разведена.

— Почему одна? Красивая же.

У тебя слишком много «почему», капитан. Потому что мое жизненное пространство свернуто тем, кто ушел полгода назад, захлопнув за собой дверь в солнце.

Пальцы нежно сжимают итальянский ствол, прикасаются к мушке. Сверху появляется твоя рука.

— Хочешь попробовать?

Конечно, я соглашаюсь. Когда еще предоставится такой шанс. Редкое и дорогое оружие. Оружие истинных профессионалов.

Снимаю с предохранителя, вскидываю к плечу, удивляюсь относительной легкости, даю два залпа в воздух. Скорость стрельбы поражает.

Две пары внимательных собачьих глаз наблюдают за нами.

Поворачиваешь спиной к дереву, оттягиваешь ворот свитера, прикасаешься к синяку на плече.

— Когда-нибудь выбьешь себе лопатку. Наплечник надо надевать.

Наклоняешь голову, и обветренные сухие губы касаются моих. Забытое ощущение чужого тела в такой близости вызывает желание. Чувство ненастоящести ломает барьеры. Секунды поцелуя хочется превратить в часы, но Гус скалит клыки, показывая свою альфа-самцовость. Поднимается на лапы и с угрожающим видом двигается к тому, кто посягнул на святое.

— Понял — понял, — поднимаешь ладони в успокаивающем жесте и подмигиваешь мне, — зашел слишком далеко.

Гус не принимает твои извинения, показывая это тихим рокотом, но и не идет дальше.

— Сможешь успокоить? Я пойду в палатку. Приходи.

Обнимаю рыжего собственника за холку, шепчу ему на ухо ласковую дребедень, давая тебе время сложить оружие в машину и ретироваться под защиту брезента. Сеттер успокаивается и обращает внимание на стройную красотку, которая давно не сводит с него теплого карего взгляда. Таких псов, как у меня, еще поискать надо. Семьдесят шесть сантиметров в холке.

Сама не знаю, почему, но медлю у входа в палатку. Вспоминаю, что на мне очень удобное, но не слишком сексуальное белье. Что пахну я порохом и пОтом, а не «Шанелью». Но настройки моих жизненных ценностей дали сбой и я разуваюсь у входа, вхожу внутрь и застегиваю за собой молнию. А потом все становится неважным, потому, что ты протягиваешь мне руку навстречу. В твоей огромной ладони тонет моя, в твоем огромном обнаженном теле теряется мое. Твои плечи закрывают от меня окружающий мир.

Целуемся отчаянно, как перед последним выстрелом. Твой язык ведет себя нагло и уверенно, принимая командование. Тело сдает позиции и передает тебе вахту. Мозг отказывается работать, капитулируя перед животной страстью. Соски напряжены до боли, им мешает одежда. Между ног давно мокро и скоро твой спальник пропитается моим дерзким

запахом.

Снимаешь с меня свитер. По-моему, ты все-таки порвал этот несчастный старый лифчик. Упрямо прокладываешь фарватер, рисуешь на моем теле курс, понятный только тебе. Упругим языком, привыкшим командовать, обводишь соски, отмечая мели. Двумя пальцами проверяешь глубину, заставляя меня выгнуться спиной. Ласкаешь меня изнутри долго и сильно. Слишком долго и слишком сильно, почти насилуя, почти разрывая плоть. Но я так давно одна, и мне нравится это наслаждение на тонкой грани боли. Мышцы сладко сжимаются от забытого ощущения живого. Не хочу деликатности, хотя уверена: ты умеешь быть нежным. Снизу поднимается цунами, грозя затопить вверенное тебе судно. Кусаю губы почти до крови. Если я закричу, Гус запросто снесет палатку. И тогда тебя уже ничего не спасет.

Контрольный выстрел-растягиваешь мышцы заднего прохода, нагло вторгаясь внутрь. Кажется, я прокусила губу. Поднимаешься быстро, ловишь крик губами, запечатываешь его внутри. Во рту солоно, зализываешь укус.

— Не надо кричать, я пока жить хочу.

Сеттер ходит вокруг палатки, тихо порыкивая.

— Суровый он у тебя.

Капитан, почему ты так много говоришь? Воздух в палатке пропитан адской смесью первобытных запахов. Бесстыдно развожу ноги, любуешься открывшимся зрелищем, опускаешься на мое тело. Держишься на локтях — сто с лишним килограммов веса.

— Только тихо.

Смысл последней фразы понимаю позже, когда моим первым желанием становится вырваться из-под тебя и спрятаться под спальник. Хорошо, что мой первый муж был не маленький, но и ему до тебя, как до Луны лесом. Кусаю плечи, коротко вскрикиваешь, обмениваемся болью друг с другом. (Порно рассказы) Двигаешься осторожно, приучая к размеру. Мышцы подстраиваются под тебя, вызывая новые волны. Они накатывают снизу, накрывают с головой. Царапаюсь, как кошка. Муж ходил с перманентно незаживающей спиной.

Прости, капитан, но это уже сильнее меня, я все-таки кричу. Ты делаешь последние движения и падаешь лицом в спальник, пытаясь задавить свои стоны. А я чувствую, как ты выплескиваешься толчками внутри меня.

— Долбанный пес.

Гус на грани истерики. Он уже не рычит, а истерически подвывает. Дана вторит ему коротким тявканьем.

Несколько мгновений смотрим друг на друга и начинаем смеяться.

— Дана-дана-дана, — ты зовешь свою сучку негромким ласковым голосом.

— Гус, спокойно, малыш, — успокаиваю я кобеля.

Они подходят к стенке палатки, упираясь в нее носами.

Натягиваем одежду, все еще посмеиваясь, и выходим покурить на воздух. Садишься на корточки, протягиваешь руку к моему псу. Тот напряженно обнюхивает ладонь.

— Да, я только что трахнул твою хозяйку. Доволен?

Честно говоря, у меня внутри все замирает от ужаса, но Гус отходит, бросив на тебя странный взгляд.

С удовольствием курим, твоя рука поглаживает мне спину под одеждой. Звезды мигают нам с неба. Система моих жизненных координат однозначно сбрендила.

До рассвета еще долго и можно уже не бояться, что рыжая молния собьет палатку, он принял тебя окончательно. Как и мое благодарное тело. Засыпаю к утру, когда ты давно спишь, по-хозяйски положив руку мне на грудь.

Просыпаюсь от выстрелов, вылезаю из палатки. Ни тебя, ни собак.

Разжигаю костер, ставлю чайник. Прохладно, а ночью было почти жарко. Ходить неудобно. Больно и мокро, но до ужаса приятно.

Появляешься справа, собаки рядом. Гус-ты предатель.

— С добрым утром.

Глаза у тебя, все-таки, серые. Протягиваешь трех бекасов.

— Это вместо конфет и цветов, — проясняешь мое недоумение, — должен же я за тобой хоть немножко поухаживать.

Опускаюсь на пень и начинаю хохотать.

— Интересно, а вместо белого коня ты приедешь на лосе?

— Дельное предложение.

Садишься рядом на бревно.

— Кстати, я почистил твое ружье. Хороший аппарат.

А вот за это громадное спасибо.

— Нина.

Не хочу поворачиваться, потому, что глаза застилают предательские слезы. Потому что никто никому ничем не обязан. Мой подсумок пополнился тремя тушками птицы, сеттер занял свое законное штурманское место. Делаю вид, что не слышу, поворачиваю ключ зажигания. «Паджерик», конечно, не «Мазда», но сто пятьдесят по трассе даст легко. И ветер в окно высушит грусть.

— Нина, через неделю открывается фазан. Приглашаю тебя на охоту. Я знаю прекрасное место их обитания.

А кого-то приглашают в рестораны. Тех, кто вышивает крестиком и печет пироги. А странных женщин со следами от прикладов на плечах приглашают на фазанов. И я, конечно, соглашаюсь.