Всю дорогу Снежана с нескрываемым упоением делилась впечатлениями о путешествиях в экзотические дали мира со своим благоверным толстосумом Виктор-Палычем, лихо маневрируя по рядам и чуть не подрезав какой-то зазевавшийся «Фокус», и Юлька уж было подумала, что пронесло. Понедельник и правда выдался на редкость неудачный — издательство, где она служила корректором, похоже, доживало свои последние деньки, начальство даже не появлялось в офисе, про зарплату уже никто не заикался, боясь сглазить последнюю надежду, а проекты надо было завершать во что бы то ни стало, но кажется, это заботило лишь её одну. А тут еще, кто бы мог подумать, Снежинка, маленькая разбойница, школьно-дворовая товарка, с которой не виделись уж добрых семь лет, с самого выпускного, как гаркнет на весь магазин: «Юлька! Кастрюлька! О-хайо!» И все почему-то посмотрели на нее, как будто она была единственным кандидатом на эту идиотскую кличку.

От воспоминания Юльку аж передернуло, и она вдруг с испугом осознала, что на мгновение глупое детское слово отозвалось в ней не обидой, не возмущением, а какой-то порочной сладостью, совершенно неприличной для образованной двадцатипятилетней женщины в преддверии поиска новой работы. «Нет, с этим надо решительно бороться», — приказала она себе и строго поглядела в зеркальце на свою компаньонку. Но та ничего не замечала и продолжала ворковать, расписывая не то Мальдивы, не то Майорку, не то Мальту... И что ее в книжный-то занесло? Шлялась бы по своим Ив Роше, так ведь нет, тоже к знаниям, даже пару путеводителей по Японии с собой прихватила. Эх, Снежинка, всем бы твои печали!

— Алле, Юль, не спи. Что это я правда все о себе, да о себе? Слышала, ты с Андрюшкой развелась...

Ну вот, только этого еще не хватало! Юлька уже начала сомневаться, случайной ли была их встреча. Дело в том, что в школе им обеим нравился один мальчик, Андрей Кольцов, маленький, чернявый, вертлявый паяц, без устали смешивший и развлекавший их два последних скучных учебных года. Хотя «нравился» — не совсем подходящее слово. Снежка откровенно крутила им, игралась как кошка с мышкой, прельщала и обламывала. А Юлю... Юлю притягивали его печальные карие глаза и добрая, открытая улыбка. И тело, смуглое и гибкое, как у юнги-метиса с пиратского фрегата. А еще ей, наверно, было жалко этого доверчивого ребенка, воспитывавшегося одной бабушкой — ведь любая маленькая разбойница могла запросто сломать ему жизнь. И вот, когда Снежана в очередной раз обломала, Юлька дала. Пригрела сиротку. И сама влюбилась по кончики ушек. На выпускном, слившемся в один страстный поцелуй, Снежана устроила им безобразную сцену, и Юльке же потом битых два часа пришлось утешать ее, пьяную и зареванную, в школьном туалете. Прощание с альма-матер. И капризной подругой детства, с которой Юлька в тот день решила порвать раз и навсегда...

— А я знала, что у вас ничего не выйдет, вы оба с приветом...

— Жан!

В ответ автолюбительница заржала, как полковая лошадь на параде и по-гусарски ободряюще похлопала подругу по бедру, отчего та съежилась и инстинктивно сдвинула ножки.

— Да расслабься, Кастрюлишна, все в прошлом! Сама же видишь, у меня все чики-брики, и даже лучше, чем ты можешь себе представить... Ох и дуры же мы тогда были! Ну ничего, выше сопли, Юсик, глядишь, и твою жизнь наладим.

«Да, ты наладишь... « — усмехнулась про себя Юлька, но возражать не стала. Толку-то? Она лишь подумала, что с момента их последней встречи ровным счетом ничего не изменилось. А если что и изменилось, то явно не в ее, Юлькину, пользу. Значит, и на этот раз всё пойдёт так же, как раньше — если не круче...

Они свернули во двор некогда ярко-фиолетовой пятиэтажки, где у Юли была однокомнатная квартира, подаренная родителями на свадьбу. Заглушив мотор и посидев с минуту в важной тишине, Снежана спросила:

— Помнишь?

— Отвяжись.

— Приглашаешь?

— Как-нибудь в другой...

И Юлька получила первую за вечер, жгучую, звонкую, обидную до слёз и вместе с тем долгожданную пощечину.

* * *

Первый раз Юлька кончила прямо в прихожей. Едва они зашли, как Снежана набросилась на нее, прижала к входной двери и, ломая остатки сопротивления, впилась ей в губы долгим поцелуем, сухим и опьяняющим, как полевые травы жарким августом. Пуговка или крючок? Строгие офисные брючки без труда поддались опытной взломщице, и через мгновение вся власть над Юлькиной душой и телом перешла к её прежней хозяйке. «Снежка...»

Непрошеная гостья трахала её грубо, остервенело, всей ладошкой, то впиваясь в девичью шейку, то покусывая проколотые мочки без сережек, шипя ей на ушко: «Что ты возомнила о себе, сучка?! Дырка от бублика!... Мокрощелка!... Лохань грешная!... Hу, что мычишь, как тёлка недоенная? Нравится?! Балдеешь, когда так ебут?»

В ответ Юлька и правда лишь мычала, закусив губу, чтобы не заголосить и не ославиться на весь подъезд. Все заботы, все невзгоды и разочарования последних лет, казавшиеся ей такими значительными, внезапно растаяли как дым, легли песчинками на дно бескрайнего сияющего океана. Действительно, что она о себе возомнила? Белые волны счастья накатывали одна за другой, и было немыслимо устоять перед ритмичным напором разыгравшейся стихии.

Свободной рукой разбойница растерзала Юлину блузку, задрала кремовый лиф, обнажив грудь своей пленницы — две упругие, в меру упитанные и слегка вздернутые кверху доечки, смотревшие не прямо вперед, а словно бы робко оглядывавшиеся по сторонам, каждая на свой фланг. «Ба, кого я вижу! старые знакомцы, — проворковала Снежана, вновь завладев своими игрушками, — как вы поживали без мамочки? Совсем зачахли без ласки? Ничего, мы это дело поправим! Знаешь, заинька-паинька, что тебя всегда выдавало? Твои бесстыжие медицинские шприцы! Стоит тебя чутку построить, они тут же встают торчком, как у первой шлюхи на районе». И продолжая бесцеремонно натягивать Юльку как дамскую перчатку, она больно ухватила ее за предательский сосок. Спой, сосочек, не стыдись!

И тут Юлька завыла белугой, застонала во весь голос, забыв о всяких коммунальных приличиях, прогнулась дугой и обдала снежанины пальчики такой жаркой волной, что обе они на какое-то время обмерли от охватившего их восторга. Затем маленькая разбойница деловито обтерла усталую руку о беспомощную Юлькину сиську, провела указательным пальцем по её полураскрытым губам, любуясь, погладила по голове и вдруг поцеловала, так порывисто и нежно, как целуют лишь самые-самые близкие подруги, и лишь когда они уже не в силах сдерживать слёзы.

* * *

Целый час, а может и больше, они не вылезали из душа, радуясь дождику как малые дети и израсходовав приличный запас пены, масел, бальзамов и гелей. От прежней скованности не осталось и следа, девочек было просто не узнать — они без умолку болтали, смеялись, целовались, дразнились, кокетничали, брызгались, щипались, наглаживали, надрачивали и отшлепывали друг дружку, ссорились и тут же мирились, плакали и обнимались, и снова болтали.

— А всё-таки классно быть девочкой! Парням этого никогда не понять.

— Так им и надо! Вот объясни мне, бог с ней, с изменой, а врать-то зачем? Это же глупо, малодушно, не по-мужски...

— Кто о чём, а лысый про расческу! Так и будешь всю жизнь страдать по своему молокососу? Нашла б себе нормального, зрелого мужика, делов-то!

— Да уж куда мне до тебя! я по зрелым мужикам не бегаю, некогда мне.

— Обнаглела, да?! Hат-ка, лизни мне пятку!

— С чего бы это?

— Как с чего? Ну и служанки пошли!

— Слушаюсь, госпожа Жаннет...

— Дура, ты меня чуть не утопила!!

— Моли о пощаде.

— Разбежалась! Куда тебе с голой попой со мной справиться!... А вот так рачком постоять не хочешь?

— Пусти, больно же!

— Ничего, потерпишь, ласковей будешь.

— Пусти, пожалуйста, я сделаю всё, что ты прикажешь! Ласковой буду! Послушной! Шёлковой!!

— Будешь, будешь, куда ж ты денешься? И не забудь потом напомнить о твоем наказании. Так, а теперь посмотрим, кто тут у нашей задрочки мил дружок... Вот этот, зелененький, угадала?

— Hе-е-ет!! Пусти!!

— Значит, вот этот. Точно!"Оргазмик Жоп»!

— «Органик Шоп»! Hе-е-т!!!

— Не примеришь, девонька, не узнаешь...

— Ты с ума сошла! Fructis!!

— Я ж говорила, что зелененький. Фи, какая дешевка! Любовь зла! А впрочем, тебе в самый раз...

— Да не так!!

— Какие мы нежные... Вот погоди, расскажу всё Виктор-Палычу, он тебя собственноручно выдерет как сидорову козу!

— Пусть лучше свою козу дерет. Ауч!!! Больше так не буду! честное слово!!

— То-то же, распустила язычок. Стой сама, я устала тебя держать.

— Слушай, а что ты его по имени-отчеству величаешь? А-ах!! Старомодно как-то...

— Сама ты старомодно. Прогнись лучше. И попкой повиляй. Класс! Ну прет меня от этого, разве не ясно? Просто дико заводит!"Как вам будет угодно, Виктор Палыч, я могу и ротиком. Всё, что вы пожелаете». Он сначала тоже не просёк, когда мы только познакомились, думал, издеваюсь, на возраст намекаю.

— А сколько ему?

— Да немного, всего 35, не в этом дело. Просто он лучший, понимаешь? И я хочу, чтобы со мной он всегда это чувствовал. Думаешь, фетиш?

— Счастливая ты, Снежуля...

— Мужиков по достоинству выбирать надо. Видала бы ты его член! Как у коня! Ей-богу, Юсик, что твой Оргазмик Жоп, только настоящий, здоровенная такая елда! я и не знала, что такие красавцы в природе встречаются!

— М-м-м...

— Что мычишь, представила себе? А помнишь те фотки? Наш эротический театр?"Милый щеночек, принеси-ка мой лифчик». Виктор-Палыч обалдел, когда увидел...

— Жан!!! Да как ты... ?!

— Цыц! Не маленькая уже. Считай, что заочно вас познакомила. И вообще, тебе что, жалко, что ли? А я не жадная. С удовольствием бы тебя под него подложила! Вот раньше в Китае, Японии жены дарили мужьям своих служанок попользоваться, и ничего, все были счастливы.

— Так то в Японии и раньше...

— А мы чем хуже? Ага, значит, ты не против?... А-у!

— М-м-м... Я Андрюшу хочу!! Я его ненавижу!!

— Hу и дура! Я б тебе таких породистых кобелей нашла! А впрочем, одно другому не мешает, верно, Кастрюлька? Замужние шлюшки сейчас в моде. Нарасхват пойдешь с таким рачком! Hа-ка еще горяченьких!

— Да, госпожа Жаннет!! Да! Да! Да-а! Боже, так и свихнуться недолго! я за год столько не кончала... Снежка, я тебя люблю...

— Я тоже себя люблю. Потри-ка мне спинку еще разок... Юсик, ты не представляешь, как я по тебе скучала... Прости, что изгадила твой выпускной...

— Не говори так. Это я во всем виновата.

— Ты? Да ты и мухи не обидишь. Нет, это во мне ретивое взыграло. Хотя я знала, почему ты так поступила. Тебе стало его жаль. Развлекались обе, а расплатилась одна. Вот такие пироги... Ты правда мечтаешь вернуть Андрея?

— Правда... Да толку-то? Как мы сможем жить дальше?

— А вдруг он изменился?

— С чего бы?

— Ну, всякое бывает...

— Ты... ты его видела?

— Просто представь, что я твоя добрая фея, и загадай самое сокровенное желание. Кстати, о феях...

— «Поцелуй феи под водопадом»? Хочешь?

— Еще бы. Я между прочим тоже на взводе. Начни, пожалуй, с попки.

Это было что-то новенькое, но Юлька не смутилась. Напротив, её и саму подмывало сделать для подруги нечто особенное, пускай и унизительное, но возбуждающе подобострастное. Снежана встала под душ, смывая с загорелой спины остатки пены, и нетерпеливо подвильнула ягодичками. Встав на коленки, как того требовал ритуал, Юлька бережно поцеловала каждую из них, обняла свою амазонку за литые бронзовые бедра и робко прошлась язычком по складке меж прелестных, поджарых булочек, по всей длине, потом всё смелее и глубже, пока не обнаружила набухший бутончик ануса и не приникла к нему стыдливо-услужливым ротиком. Каким бы ни было достоинство Виктор-Палыча, он явно берег свою женушку сзади. Но кто знает, стал бы он церемониться с её служанкой?

Юля понимала, что визит давней подруги был спланирован заранее, и что все их интимные игры и откровенные беседы служили лишь прелюдией к некому деловому предложению. Стало быть, и о служанке она заговорила неспроста, и попку свою лизать подставила как бы намекая. Непонятно лишь, при чем тут Андрей?

Еще утром мысль о том, чтобы стать любовницей-горничной, да еще у вульгарной и взбалмошной подружки, показалась бы ей дико возмутительной; сейчас же, напротив, эта мысль лишь дико возбуждала. Спрашивается, где правда, чему верить? Юлька знала ответ. Она уже давно про себя решила, что верить можно лишь собственному одиночеству. Оно никогда не подведет, не обманет, не позволит разыграться пустым девичьим страданиям. За первую четверть века у нее не завелось ни верных друзей, ни богатых покровителей, так что рассчитывать ей было совершенно не на кого, и появление Снежинки можно было расценивать пускай как сомнительную и рискованную, но все же перспективу. А если и не перспективу, то хотя бы повод хорошенько встряхнуться, наделать кучу глупостей, зато наконец-то почувствовать себя беззаботной, счастливой и безумно желанной. В конце концов, что она теряет?

Снежана тихонько мурлыкала от удовольствия, растирая по груди любимый Юлькин гель, и плавно подмахивала попкой, временами называя свою партнершу то «сладкой старательной девочкой», то «прирожденной лизуньей» и «жополизкой», но чаще всего просто сучкой. Вдоволь натешившись, она выдавила на ладошку остатки геля, тщательно вымыла под струями «водопада» раскрасневшуюся Юлину мордашку и, не дожидаясь пока та откроет глаза, легла и крепко прижала ее к своему лону. Служанка, почувствовав, что на госпожу Жаннет вот-вот накатит оргазм, принялась усердно посасывать клитор, временами пронзая язычком ее сочную соленую вульву. Бедра, величественные священные лядвеи, хищно обхватившие её голову, призывно и плотоядно пульсировали, обжигая пламенем, точно два дракона у жертвенного алтаря, где-то за её спиной томно сплелись точеные ножки, а сама богиня ласково и покровительственно играла с её волосами, освящая длинные жесткие черные пряди под струями дождя, и, нервно поджав губы, с полузакрытыми глазами сладострастно шептала какое-то магическое заклинание. Но Юлька не слышала слов — все окружающие звуки поглотил рокочущий гул океана.

— Hу что, попалась, деточка? Теперь ты моя, только моя! Работай! Вот так, умница! Старательная сучка, ебливая, да-да, знаю, любишь это дело. Промыли твой рабочий ротик и снова в ход пустили? И правильно, нефиг расслабляться, тренируйся! У нас с тобой впереди ещё до-олгая история! Думала, отлизала мне тогда на прощание в сортире, и поминай как звали? Ошибаешься, солнышко! Будешь у меня в рабыньках ходить, колечки в сосочках носить, киску мою ублажать, ножки мне целовать, тебе же это нравится, гордячка моя? Вижу, вижу, что нравится, аж трясёшься вся! Погоди, у меня миллион желаний, и все тебе придётся исполнить, и не раз! Что поделать, такая уж я ненасытная стерва! Hе обессудь — сама виновата, что так долго ломалась. Лучше представь, какие платьица мы тебе купим! Ах! А какую сбрую! И по ночным клубам в ошейничке повожу, и на моцике голой покатаю, и страпончик куплю особенный, пупырчатый, с усиками, специально для тебя, моя прелесть! Уже присмотрела. Затрахаю до бешенства матки, сама на случку проситься будешь. Вот тогда я тебе устрою хоровод из дымящихся стволов, да такой, что мало не покажется. А иначе нельзя, золотко, вдруг и правда Виктор-Палыч западет на мою личную мышку-замухрыжку? Ты ведь у нас образованная, начитанная дырка, ему такие нравятся! Так что лучше предохраниться на всякий случай и сделать из тебя заправскую шлюшку, давалку-профессионалку с кавайной татушкой на блядской попке! Да-да! Пускай потом твой Андрюша на тебя в интернете любуется, комменты читает да слюнки пускает на свою благоверную, в три болта заебенную! Верну, верну тебе твоего голубка, кому он на фиг нужен. Hо принадлежать ты будешь только мне! Так и знай... !

«Кастрюлька! Ласточка моя! Что я несу? Слава богу, ты меня не слышишь. Прости меня, дуру, прости. Грубая пацанка, как ты говоришь, что с меня взять? Гляжу на тебя и глазам своим не верю — это правда ты?! Hе во сне ли? Осточертели эти сны. Вот если б всегда просыпаться и видеть твое родное личико, твои серые глаза с бесенятами, слышать твой голос. А ты еще больше похорошела, ладненькая стала, не узнать... Бедняжка! да я всю тебя обкончала, уж не знаю сколько раз, а ты всё трудишься, фантазерка моя сладкая. Потерпи, кажется, я сама сейчас отрублюсь...»

— Снежка, ты как? Тебя холодной побрызгать?

Снежана неохотно открыла глаза, слабо улыбнулась и похлопала Юльку по щеке.

— Не надо. Но с меня, пожалуй, хватит...

— Госпожа просила напомнить про наказание...

— Ах, да. Оботри меня насухо и дай полотенце для головы. А потом побрей себя там. Негоже служанке с такими зарослями перед госпожой рассекать. И голышом ко мне. Посушу тебя феном и пофоткаю заодно. Фен-то у тебя найдется?

* * *

«Ну так слушай, малыш, про своего ненаглядного Андрюшу... « — прошептала гостья ей на ушко, оставляя поцелуи на месте знаков препинания. После душа у Юльки разболелась голова, не помог ни кофе с коньяком, ни целебный крем-ликер с запахом фиалок, роз и миндаля, который Снежана притащила из машины. Тогда девочки выключили свет и залезли в кровать. Уже глубоко стемнело, и серая стена напротив окрасилась приветливыми семейными огоньками. Юлька прижалась спиной к Снежке, открыв любовную долину для нежных игр своей повелительницы, и сладко обмирала при каждом её касании. Глаза слипались, кружилась голова, и казалось, что убаюкивающий шепот звучит где-то внутри нее, только далеко-далеко...

— Как ты его отшила, он побегал-побегал, и ко мне стал клеиться. Не то чтобы в любовники набивался, кишка тонка, да и я поводов не давала. Сначала долго извинялся, не пойми за что, потом давай все эти глупости лепить, ну, знаешь, «разреши тебе ножки целовать», «киску полизать», «за продуктами сгонять». Весь телефон своими фантазиями засрал, поганец. На тебя-то я, лапка, никогда не сердилась, зато на Андрюшку твоего жутко злая была, а тут он вконец достал. Короче, решили мы с Виктор-Палычем проучить салагу. Пригласила его, так и быть, на «целование ножек», он и клюнул. Явился, весь из себя такой скромный, смущенный. Я приказала раздеться, встать на коленки и ползти в спальню. А там, прикинь, злой папочка с ремнём. Как заорет — даже мне страшно стало. Актер! Андрей, тот и вовсе дар речи потерял, так на четвереньках и застыл, ладно хоть не обделался. А было с чего! Виктор-Палыч ему такого наобещал, бандитские сериалы не смотри, у тебя ушки повянут, если я половину вспомню. Только ты не подумай, что мы его к чему-то принуждали, само так получилось. Мой в запале достал своё сокровище и ткнул ему в лицо, уж больно у твоего гулёны вид жалкий был. А Андрей и повелся, как будто всю жизнь этого момента ждал. Мой лютует, твой перед ним раболепствует, и так эротично они смотрелись, меня аж в дрожь бросило, у самой слюнки потекли. Представила я тебя с ним, вас с нами, и просто дико завелась. Взяла ремешок, да поддала нашему Ромео энтузиазма! И понеслось! Чего мы только в тот вечер не вытворяли! Отдоминячили гостя дорогого по полной программе. И про фантазии его не забыли, и про ваши кое-что узнали. А через недельку-другую муж мне и говорит: «Устроил Андрея к себе, надо бы отметить... и повторить». Вот так и подружились наши мальчики, не знаю теперь, радоваться или горевать. На рыбалку вместе ездят, в усадьбу. Да, мы же землю купили, на Каменском водохранилище. Родина предков, курортные места. У нас там сказка — вилла с парком, ферма, лошадки, даже остров свой есть, представляешь? Думаем еще загородный клуб открыть, а Андрея поставить управляющим всем этим хозяйством. Мы ведь в Японию скоро поедем, на пару месяцев, у Виктор-Палыча там дела. Вот только оставлять Андрюшу без женского присмотра мы опасаемся... Аллё, Юсик, ты спишь?

Снежана слегка потормошила Юльку, прислушиваясь к её ровному дыханию. Ликер подействовал, и девочка крепко спала. В темноте мягкие очертания её тела на простыне казались волшебным видением. Гостья заботливо укрыла свою голышку одеялом, не забыв чмокнуть пленительное юлькино плечико, затем отыскала сумочку, достала телефон и подошла к окну.

* * *

Давно уже Юлька не видела таких снов. Скорее, это был даже не сон, а живая проекция возбужденного подсознания. Она шла босиком по песчаной отмели навстречу лесистой громаде острова, утопавшего в вечерних сумерках. Оттуда доносился веселый гомон, визги и смех, а в таинственной глубине то и дело мелькали огни. Остров манил и пугал, и тем манил лишь сильней. «Юль, догоняй!» — крикнули ей светло-русые няшки-близняшки, обе в тельняшках на голое тело, и помчались вперед, по-мальчишески резво и энергично, дразня ее каждым инстинктивно слаженным движением своих стремительных тел. Она знала их, когда-то давным-давно, но не могла вспомнить откуда. И тут ее пронзило острое чувство потери. Юлька догадалась, что это и были ее лучшие подруги, с которыми она разлучилась в далеком прошлом и теперь могла вновь потерять их, уже навсегда. Бросилась им вдогонку, умоляя вернуться, но их уже и след простыл. Так она очутилась на острове.

Широкая мраморная лестница, украшенная статуями в античном стиле, вела к вершине горы, за которой, казалось, шумел гигантский стадион или амфитеатр, и разливалось дрожащее оранжево-красное марево. Лестница же, напротив, была совершенно пустынной, освещенной лишь бледным светом луны; с обеих сторон её обступал величественный сосновый бор, где все так же слышались звуки гулянья и мелькали озорные огоньки. Стоило Юльке взойти на первую ступень, как из леса вывалились два дюжих молодца в набедренных повязках, тащивших за собой ревущую голую девицу, тощую нескладеху, которая отчаянно упиралась, смешно отклячив зад. Заметив Юлю, парни картинно поклонились, и даже девушка, словно опомнившись, сделала неуклюжий реверанс, одной рукой прикрывая свой чахлый кустик. Воспользовавшись моментом, парни зажали пленницу меж собой, слегка приподняли и мастерски пронзили её с обеих сторон. Бедняжка взвизгнула, виновато взглянула на Юлю и затихла, лишь мелко содрогаясь всем тельцем под встречным накатом. Теперь она казалась воплощением женственности и соблазна. «Вот так мы теряем последнюю целочку, отдаваясь сразу нескольким самцам,» — подумалось Юльке. Интересно, что она сейчас чувствует? Ей захотелось подойти и рассмотреть все поближе, но парни, не дожидаясь, вновь схватили свою добычу за руки и повлекли вверх, к гулу невидимой толпы, уже не встречая сопротивления.

Что-то холодное коснулось ее плеча. Юлька выскользнула, обернулась и онемела от страха. Мраморная нимфа, игравшая на вздыбленной флейте козлоногого сатира, оторвалась от ненасытного инструмента и глядела сквозь нее пустыми глазами, простерев к ней руку, словно приглашая к своему пиршеству. Попробуй, тебе понравится. Только сейчас девочка заметила, что статуи изображали сцены любовных утех. Все они выжидательно смотрели на нее, и на неподвижных лицах читалась едва заметная коварная усмешка. Каменные истуканы, истосковавшиеся по живой, горячей плоти. Стоит им поддаться, и сама станешь такой же! Сломя голову Юлька бросилась по тропинке, откуда недавно появилась троица.

Лес предстал огромной крепостной стеной, с бастионами и бойницами, а над наглухо закрытыми кованными вратами ядовито светилась, слегка потрескивая, неоновая вывеска: «ЦПКиО. Царство Похоти для Красивых и Озабоченных. Разденься и войди». Оглянувшись в темноту, где еще белели мертвые силуэты статуй, Юлька скинула сарафан и трусики, которые тут же исчезли, словно их и не было. Взыграл бравурный туш, по стене запрыгали какие-то похабные неоновые зайцы, и врата, надсадно скрипнув, впустили испуганную голышку в яркий солнечный день.

Она очутилась в старинном регулярном парке, в лабиринте из живых изгородей

чуть выше человеческого роста. Вдали на холме виднелся замок, и там ее ждали милые близняшки. Нужно только найти выход из лабиринта. Навстречу по аллее трусил на четвереньках юноша в конской сбруе, который вез на спине старую сморщенную китаянку, курившую кальян. Девочка попыталась узнать у ней дорогу, но та в ответ лишь одобрительно кивала и щелкала языком, оглаживая юлькино бедро, а потом пребольно ущипнула ее за грудку, зычно гикнула и умчалась прочь на своем резвом скакуне. Ну и плевать, справлюсь сама.

Аллеи парка свободно разбегались и смыкались вновь, образуя перекрестки, тупички и «гусиные лапки». Лабиринт казался не таким уж запутанным; скорее, он был специально спроектирован для того, чтобы создать побольше укромных уголков, уютных любовных гнездышек, из которых редко какое сейчас пустовало. Стонущие парочки и подглядывающие за ними одиночки, знойные нимфоманки, окруженные толпой возбужденных гостей, доминанты, сношающие своих покорных рабынь в самых немыслимых позах, доступные женщины в клетках и колодках, любительницы осликов и собак, общественные сосочки, несущие вахту у туалетных glоry hоlеs — все были при деле и никто не обращал на проходившую мимо них Юлю никакого внимания. Лишь один бородатый пират, развалившийся на скамейке, приветливо помахал ей рукой. Парень и девушка, склонившись перед ним на коленях, самозабвенно лобызали его внушительные гениталии. У обоих на правом плече была татуировка, какой-то замысловатый иероглиф, похожий на тропическую бабочку. «Мое почтение, принцесса! Шикарная вечеринка, благодарю за приглашение! Как вам мои голубки? Обслуживают по высшему классу! Не хотите присоединиться?» Принцессе понравилась его добродушная мужская прямота. Вместо ответа она склонилась к его груди и подразнила язычком бронзовый сосок, украдкой бросив взгляд на трудящихся «голубков». Заметив это, пират расхохотался и потрепал их обоих по ныряющим загривкам. Попки ребят выглядели так аппетитно, что Юлька не удержалась и дерзко отшлепала их босой ножкой, к нескрываемому удовольствию своего нового знакомца. «Браво, принцесса! Умница! Выход? Так ведь он прямо за вами», — и галантно поцеловал ей на прощанье ручку.

За её спиной и правда был неприметный лаз с надписью «ЕXIT», ведущий в темный, прокуренный коридорчик. Стоило Юльке пройти несколько шагов к смутно маячившему впереди выходу, как сзади резануло: «Фуясе телка! А ну стоять! Ебаться будем без трусов!» Девочка стрелой подлетела к двери, толкнула ее, уже чувствуя чьи-то цепкие пальцы на плечах... и очутилась на оживленной рыночной площади средневекового города. Тысячи взглядов устремились к ней, стоящей на лестнице собора, обнаженной и растрепанной, с заведенными за спину руками... «Hеxе!!!» — раздался истошный вопль, и толпа тотчас подхватила его и заволновалась, двинувшись ей навстречу. Стражники окружили ведьму плотным кольцом и повели к помосту в центре площади, куда уже летели вязанки хвороста. Все кругом бесновались, свистели и улюлюкали, торговки плевались и бросали в нее гнилыми овощами, зеваки хохотали, пялясь на ее наготу, какие-то мерзкие карлики тянулись к ней костлявыми руками, но Юлька чувствовала лишь острое, ни с чем не сравнимое возбуждение, подавлявшее даже страх. Он овладел ей позднее, когда ее привязали к позорному столбу. Она хотела ущипнуть себя, но руки не слушались. Хотела закричать, но и голоса не было. В толпе мелькнуло знакомое, родное лицо. «Андрей... « — беззвучно прошептали губы. Он подмигнул ей, потом улыбнулся, как умел только он, и всё вокруг моментально преобразилось. Людская толпа стала темным, бушующим океаном, столб — мачтой фрегата, бесстрашно летящего по волнам, Андрей — беспечным юнгой, а сама она пленницей, трофеем, сладкой добычей стаи морских волков. Kапитаном пиратского корабля, конечно же, окажется... Тысяча чертей и одна молния! Это всего лишь сон! И Юлька проснулась.

* * *

За окном светало. Добрая фея не обманула. Рядом с ней безмятежно спал Андрей. Такой сладкий, хорошенький, в кои веки гладко выбритый, даже прогонять жалко. Однако ничего не попишешь, всему есть предел. Hа что вообще он рассчитывал, после полутора лет развода? Поезд давно ушел. Юлька хотела встать и одеться, но тут открылось ещё одно непредвиденное обстоятельство, заставившее её сначала похолодеть от ужаса, а затем стремительно нагреться до точки кипения. Бывшие супруги были прикованы друг к другу парой наручников по руке и ноге. Молча взяв Андрея за горло, она принялась его тормошить, а когда тот испуганно открыл глаза, вцепилась еще сильней и процедила:

— Знаешь, гаденыш, почему я не придушила тебя во сне?

Гаденыш не знал и отчаянно пытался высвободиться, но Юлька вцепилась в него точно дикая кошка.

— Подумала, что стыдно будет перед ментами в таком виде предстать. Но знаешь, это просто фигня по сравнению с тем удовольствием, что я сейчас испытываю, глядя на твою трусливую, мерзкую рожу. Прикончить бы тебя своими руками, сволочь! Говори где ключ, или сдохнешь без суда и следствия!

— Не знаю, — прохрипел Андрей, мотая головой, — честно, это не я...

В памяти всплыли события вчерашнего вечера, и Юлька ослабила хватку.

— Снежка?

Андрей закивал, спеша отдышаться. И даже попытался подкупить её своей улыбкой, но безуспешно.

— И как это всё понимать? Ты что, продал меня в рабство?

Блудный муж снова испуганно замотал головой. И как ты могла такое обо мне подумать?!

— Hу что ты, вовсе нет! Просто они хотят, чтобы мы помирились. Снежана сказала, что ты уже не против. Обещали утром за нами зайти...

— «Они хотят, чтобы мы» что?!

И она отвесила ему королевскую оплеуху. Андрей виновато стерпел.

— Значит, по-вашему, я «уже не против»?!

И ударила коленкой куда-то под живот. Андрей мучительно скривился, но промолчал.

— «Обещали за нами зайти», говоришь?

Следующие четверть часа, а то и больше, Юлька не то чтобы «воспитывала», «приводила в чувство», или просто лупила, а именно, по гадкому выражению подруги, «доминячила гостя дорогого по полной программе», колотя его как попало и куда попало. Андрей лишь слабо защищался, пытаясь при этом что-то сказать, но справиться с юлькиным красноречием и обличительным пафосом ему было явно не под силу. Да и что он мог возразить, как оправдаться? Бывшая жена, а теперь снова невеста поневоле, уже не сдерживала слез — ей было жалко, обидно, больно и стыдно за них обоих. «Обещали утром за нами зайти». (специально для .оrg) Да, они помирятся и останутся вместе, но что толку от этого «вместе», если взамен у них отнимут их главное сокровище, их семейный интим? Через сколько унижений придется им вместе пройти, сколько глумливых насмешек вместе вынести, какие постыдные слабости вместе признавать — друг перед другом, друг в друге, в самих себе? И ведь это уже не стереть, как татуировку на плече, с этим придется смириться, сжиться, таиться, приспосабливаясь к своему новому положению. Придется отказаться от всего, что они могли бы достичь, будучи полноправными хозяевами своей судьбы. И не отказаться даже, а добровольно и покорно сложить к ногам другой, успешной и счастливой пары, позволить им растоптать, трахнуть и обкончать ваши мечты, с оттяжкой и смаком прокачать своё либидо за ваш счет, и получить от них в награду лишь ваше маленькое позорное удовольствие, бесстыжий кайф рабов. Осознавая их падение как уже свершившийся факт, падение, в котором была и её вина, Юлька откровенно отыгрывалась на безответном Андрее и при этом чувствовала, что всё сильнее возбуждается. Боже, как ей хотелось сейчас отдаться тому гордому и самолюбивому бойцу, бледная тень которого так нелепо торчала по стойке смирно на протяжении всей экзекуции.

Вконец обессилев, она легла рядом и отрешенно уставилась в потолок. Андрей выждал пару минут и осторожно прикоснулся к ее волосам. Юлька не возражала. Сначала он с нескрываемым трепетом, словно сапер-новичок, перебирал её черные как смоль пряди, потом осмелел, дотронулся до плеча, вспоминая на ощупь путь к своей девочке, скользнул ладонью к груди... Юлька не реагировала.

— Ты меня ещё любишь? Хоть немного? — растерянно и едва слышно спросил он.

«Дурак», — подумала Юлька про себя, констатируя давно известный ей факт. А вслух произнесла, исследуя карту далекой снежной равнины:

— Андрюша... Я писать хочу.