— Только не отпускай меня, — испуганно вскрикивает мама.

— Ну, перестань, тут же мелко. Я же на ногах стою, — терпеливо отвечаю я.

— Ну, темно же... Я дна не вижу.

— Ну, а днём ты стесняешься учиться плавать... , — вновь также терпеливо отвечаю я ей, — хотя в этом нет ничего зазорного, мам. Как говорил товарищ Ленин, — учиться никогда не поздно!

— Не ёрничай, Егор!

Она лежит в воде, на моих руках и несуразно машет своими ногами и руками, как крыльями, с шумом поднимая тысячи брызг во все стороны.

— Мама, ну, нет! Не так! — снова поучаю я её, — ну... ты как пьяная лягушка! Ты плавно двигай ногами. Да не молоти по воде, как комбайн! Говорю же тебе, ПЛАВНО, и старайся синхронно руками и ногами! Это не сложно!

Наконец-то успокоилась. Старательно исполняет то, что я ей говорю. Ну, хоть не брызгает. Я снова поучаю её.

— Только не отпускай, боюсь.

— Мам, да не отпущу! Ты, главное, дыши ровно, и не дёргайся. Всё делай плавно. И ногами не забывай. Да, вот так! И голову выше! Выше держи голову!

Изгибается на моих руках, того и гляди сорвётся с них. Мне приходится уже поддерживать её всерьёз. Мягкое у неё тело. И гладкое... А в воде, как будто, прямо, полированное, глянцевое. Ни одной шероховатости. Упругое. Сочное. Зрелое.

Мой член под водой давно стоит, оттопыривая плавки. Но темно. Маме этого не увидеть. У меня часто так, когда она рядом. Я уже даже за это сам перед собой давно бросил виниться.

Легонько ладошкой касаюсь её левой груди, другая рука медленно скользит по животу, всё ближе, к её невесомым трусикам. Всё вроде, как бы невзначай. Я жё держу её и учу плавать. Чё тут такого? Но у самого аж спёрло дыхание от собственной наглости. Никогда не решался вот так вот взять и запросто помацать её.

Вот она мамкина грудь! Сквозь тонкую ткань купальника даже сосок чувствую. Большая титька! В ладонь не помещается! А вот и упругий низ её животика. Бугорок лобка прямо жжёт мою вторую руку.

До меня тут дошло, получается, что я ща мамку прям в наглую щупаю. Но она вроде и не замечает ничего.

— Егор, у меня получается? Во так правильно?

Я что-то говорю ей. Но уже и сам не соображаю, что именно. Все мысли о её груди в моей ладони..

Да, она всё, как будто и не замечает моих рук. Старательно барахтается! А мне уже не до уроков. Совсем очумел, даже страх отступил.

Податливая титька, одновременно какая-то вроде и упругая, а чуть сожмёшь, то мягкая и нежная. Твёрдый шершавый сосок упирается мне в ладонь. В голову пришла безумная мысль, во взять и без всякой оглядки залезть ей в трусики, да и запустить пальцы прямо в её щелку. Я аж замотал головой, прогоняя это наваждение.

Член наливается кровью, растёт с неимоверной мощью, даже чувствую, как вылезает уже из-под резинки. А я не чувствуя уже берегов, окончательно наглею! И всё более смело, хоть и осторожно, двигаю ладошкой по её лобку, словно, исподволь стараясь забраться глубже между её ножек.

— Ой! Воды хлебнула!

Снова вся крутится на руках, никак не уляжется. Но снова старательно сопит и двигает руками и ногами, уже гораздо лучше и уверенно. Я хвалю её.

Я так и не понял, то ли это моя рука, в конце концов, залезла ей в лифчик. А может и её лифчик сполз с её груди.

Но когда моя ладонь вновь накрывает, — конечно же, опять, как бы невзначай!!! — её грудь, то вместо мокрой ткани купальника, я ощущаю тёплую нежную женскую плоть. Мой позвоночник пронзает молния. Вот это да!

Но, я уже потерял всякий стыд до такой степени, что даже и не думаю отдёргивать руку от материнской наготы, а вместо этого лёгонько мну мамину сиську. Ничего себе! Мысленно я снова дивлюсь, какая же всё-таки титька большая на ощупь. Нет, как не обхватывай ладонью, но целиком в ладони всё-равно не помещается. А сосок... Большой, как камень, твёрдый.

Да, неужели, мама не замечает, что, голая её титька в моей ладони? И то, как мнут мои пальцы эту титьку? Всё более и более смело и решительно. Неужели ничего не чувствует?

Но, наверное, в конце концов, она всё же что-то почувствовала. Как-то замерла сразу вся. Конечно, я, холодея сердцем, торопливо убираю ладони с её груди и трусиков, на более безопасные участки её тела.

— Я устала, — говорит мне мама. Но в голосе, вроде, нет злых или недовольных ноток.

С великой неохотой опускаю её со своих рук. Теперь она стоит рядом со мной. Вода тут едва достаёт ей до груди. Хоть и темно, но хорошо видно, что её левая грудь действительно обнажена. Выскочила всё-таки из лифчика. Я отчётливо вижу большой коричневый сосок. Мама что-то не очень-то спешит убрать грудь на место. Может, просто не замечает? А я смотрю не отрываясь. Когда я ещё увижу мамкину голую сиську?! Да, довольно приличная дынька, по размеру. Сверху бронзовая, загорелая, а там где купальник закрывает кожу от солнца, там молочно-белая. Маленький бледно — коричневый ореол вокруг соска.

А мама повернулась и пошла, уже на ходу заправляя выпавшую грудь. Я так и не понял, когда она это заметила. Что называется, и бровью не повела. Просто спокойно поправила лифчик купальника и всё.

Я последовал за мамой лишь спустя некоторое время. Очень хотелось извлечь своё возбуждённое естество из тесных плавок и прямо тут в воде начать мастурбировать, чтобы хоть как-то снять накатившее сексуальное напряжение. Но, конечно, я не решился.

На галечном берегу мой костёр ещё горел. Я улёгся, предусмотрительно вниз животом, прямо на тёплые, нагретые за жаркий день, голыши. Но сначала подкинул в огонь пару деревяшек. Таких деревяшек тут по берегу валялось уйма.

С моря дул лёгкий бриз. Было уже темно.

На маме был одет красный раздельный купальник. Мама его очень любила и часто надевала его. Мне он тоже очень нравился. В ней мама выглядела очень сексуально, ну, просто непереносимо аппетитно и вкусно. Купальник плохо скрывали большие мамины груди, которые, выпирали из чашечек лифчика. Да и трусики ей тоже очень шли. Сзади одни веревочки, спереди маленький треугольник, являя взору и мамины большие аккуратные ягодицы и красивые бёдра. Да, и вообще, фигура у неё, хоть немного уже полноватая, но стройная, красивая, ладная с изящной талией, грудью 3 размера, пышной попкой и бёдрами и соблазнительными ножками, очень привлекательной формы. Её очаровательное, зрелое лицо с ума сводило своей вкусностью, очарованием и красотой. Было в ней что-то... Какая-то своя изюминка. То ли дело было в мягком добром лице, то ли в длинной густой русой косе. Но то, что называется истинно русская женская красота, — вот это было про маму.

Многие мужики западали на маму с первого взгляда. Батя ревновал, бывало. Но зря. Если бы у мамы что-то было бы на стороне я бы знал. Но мама не такая. К тому же мы жили в небольшом городе, населением чуть больше ста тысяч, в Белгородской области, где все друг друга знали и всё друг о друге знали. Мама работала уже больше пятнадцати лет учителем литературы и русского языка в городской гимназии. И нисколечко не сомневаюсь, что в верности отцу она себя блюла всю свою жизнь.

Она у меня вообще очень благонравная и строгих взглядов. Одним словом училка.

Впрочем, батя-то ревновал, скорее всего по своей натуре. В отличие от мамы, он у меня был не интеллигентного покроя. Работал отец дальнобойщиком. Вообще, как про него говорили, был он водилой и механиком от бога. Так, что большую часть своей жизни он проводил в дороге, гоняя аж до Магадана. Работал он на своей фуре, и не какой-нибудь, а на многотоннике-американце и вообще, зарабатывал он очень хорошо. Во всяком случае, в нашем городе жили мы получше многих. Вот за батей-то, в отличие от мамы, грешков водилось много. Его даже мама ловила пару раз на изменах, но в конце концов прощала, не хотела разрушать семью, да и всё-таки любила она его.

Мама медленно потягивалась перед костром, подобно кошке, и я при свете от огня вновь исподволь ощупал её сочное зрелое тело взглядом..

Нет, вы не подумайте, не то чтобы, я прям западал на маму. Но, в конце концов, она была красивой привлекательной женщиной. И, наверное, будь я уверен, что мама не против, то обязательно бы воплотил бы в жизнь вместе с ней, одну из моих многочисленных фантазий по поводу секса с ней. Но на то они и есть фантазии, чтобы навсегда остаться плодом воображения. Думаю, нечто подобное многие испытывают к своим матерям. В любом случае, я бы никогда не осмелился не то, что сделать первый шаг, а даже полунамёком полуобмолвиться об обуревающих меня желаниях по отношению к ней.

Опять же, в обыденной нашей жизни, никаких явных бед или страданий это противоестественное вожделение близкого и родного мне человека, мне не приносило. Я жил, как и все, как обычный 18-летний парень, учился в городском техническом колледже с прицелом на белгородский политех, развлекался с друзьями, встречался с девчонками. Но здесь, в Абхазии, когда мы жили уже неделю вдвоём в одноместном номере, — то постоянное созерцание её полуобнажённого тела, сама её постоянная близость ко мне и невозможность переключиться на что либо иное, здесь у меня не было никакой другой компании, кроме компании моей матери, — всё это невольно, конечно, обострило мои тайные страсти и тёмные желания по отношению к ней.

Единственные, кроме нас самих, с кем мы тут общались, — это были наши соседи по столику в санаторной столовке. Галина Петровна, тоже учительница, как и моя мама, но из Саратова, женщина тоже весьма недурная собой, что говорится ещё очень даже в соку и её 118-летняя дочка Даша. Дашка так-то вполне себе ничего. Фигуристая, симпатичная и всё вроде при ней. Я даже вроде, как пытался тут за ней поухаживать. А что? Мне на первый взгляд давали бывало даже и все двадцать. Но Даша была до того девка скромная и даже стеснительная, что бросил я все амуры уже на второй день.

Так что, были здесь мы с мамой целиком предоставлены только друг другу. Но повторюсь, всё это равно было безопасно, что для меня, что для моей матери, — и решительно не могло иметь никаких последствий. Я бы никогда не решился показать своей матери, что интересуюсь ей, как женщиной..

Нет, не подумайте, опять же, что я какой-нибудь задрот-ботан. Отнюдь... И в свои юные годы я уже имел хоть скудный, но всё же имел, сексуальный опыт общения с одноклассницами. Но опять же в отношении матери, несмотря на её постоянную близость, максимум на что решался, это украдкой подглядывать за ней в номере, когда она переодевалась в душе из купальника и вот так вот в море, как бы невзначай, проводить по её телу рукой. Вот и всё. Всё прочее, — было стороной моих ночных бурных фантазий. Одним словом, я томился. Но уверен, если бы не вся эта история, через пять дней мы бы вернулись домой и всё встало бы в свои обычные русла.

Правда, иногда, мне казалось, что мама чувствует своей женской интуицией мой нездоровый интерес к своей персоне. Но думаю, она просто отмахивалась от этих мыслей. Иногда межу нами возникала неловкость. Какое-то напряжение... То, что не должно возникать между матерью и сыном.

Вот, как сейчас я ещё раз украдкой ощупал взором её соблазнительное тело зрелой сочной женщины и торопливо уставился в огонь.

Мы перекинулись с ней парой фраз. Мама была в восторге и от шикарной вечерней погоды и тёплого моря. Но что-то было не так... Мама была явно не в своей тарелке. Уловила мой взгляд? Или всё-таки чувствовала в море, как я её лапаю? Сейчас, я готов был за это обругать себя последними словами и, если бы мама, хоть намекнула, то и просить у неё прощения на коленях. Мне было стыдно. Всё-таки одно тело в своих потаённых мыслях и фантазиях вожделеть свою маму, ну, и даже если и дрочить на неё ночами втихомолку. То совсем другое дело, — лапать её, да к тому же без всякого на то её согласия..

Но нет, мама никак не пыталась призвать меня к ответу. Но снова эта самая НЕЛОВКОСТЬ, и это какое-то смутное непонятное, но реально ощутимое напряжение, вновь возникло между нами.

Мама осторожно расплела высокий кокон на голове, в который всегда перед купанием заплетала свою толстую в пояс косу. Голову в море она не мочила никогда. И взяв в руки полотенце и свой летний коротенький сарафан, юркнула в темноту переодеваться.

Мы расположились на берегу, немного поодаль от местного пляжа, где сейчас всё горело огнями ночных прибрежных кафешек и дискотек и откуда и сюда доносились музыка и песни.

Скоро мама вернулась уже в одном лёгеньком коротеньком сарафанчике и в босоножках на высокой подошве. Мокрый купальник, свёрнутый в трубочку, она несла в руке. На миг я прикинул, что получается, что на ней, под почти невесомым платьицем нет ни лифчика, ни трусиков, — и у меня аж засосало под ложечкой.

— Давай, немного посидим у костра... , — каким-то мечтательным тоном проговорила мама, — с университета так не сидела у огня у моря...

Она вздохнула:

— Ах, как жаль, что папа не смог поехать..

Я согласно закивал.

Мама постелила на камни полотенце и уселась на него, предусмотрительно поджав под себя ноги.

Точно, под сарафаном у неё нет трусиков, утвердился я.

Тонкая лямка через шею, что должна была по идее удерживать женскую грудь на месте, слабо справлялась с маминой тяжёлой грудью. Её дыньки отвисали и своим весом оттягивали лёгкую ткань купальника, образовывая весьма соблазнительную и глубокую ложбинку между округлых полушарий.

Мысленно, я уже стоял перед ней... Совершенно голый, с возбуждённой твёрдым достоинством наперевес. Так, что теперь уже нет места двусмысленности или недосказанности. Чтобы она сразу поняла, ЧЕГО я хочу и как сильно я этого хочу. Мама странно посмотрит на меня, но ничего не скажет. Потому, что давно уже обо всём подозревала. Чувствовала. Женщины всегда чувствуют когда их жаждут. Наверное, я буду слишком возбуждён, чтобы поцеловать её. В том, смысле, что не будет никаких прелюдий или предварительных ласок. Нет, я, конечно, мечтаю познать вкус её губ. Но скорее всего это случиться позже, когда мы уже сольёмся в одно целое... А ласкать и целовать её тело, я буду потом, — ПОСЛЕ нашего первого секса, а не ДО.

А сейчас я просто крепко сожму её за плечи, — так, чтобы у неё не оставалось сомнений в моей решительности и неизбежности предстоящего секса со мной, и плавно опущу её на спину. Слишком поздно она вспомнит, что трусиков на ней нет. А подол коротенького лёгонько сарафанчика слишком легко и быстро взлетит вверх, увлекаемый моими ладонями, обнажая её бёдра, её живот и, конечно, её святая святых. Нет, я не буду трепетно любоваться или ласкать родное мне материнское лоно, этот храм, давший мне когда-то жизнь. Скорее всего, мама и опомниться не успеет, как её длинные красивые ноги, прямо вместе с надетыми босоножками на толстой подошве, взлетят в воздух, бесстыдно раздвигаемые в стороны моими руками и опустятся уже на мои плечи. И более не будет преград между моим желанием, моей страстью, моим томлением и её лоном. Скорее всего мама вскрикнет из-за моей страстной нетерпеливости, первого пылкого напора, настойчивого желания войти в неё. Вряд ли я смогу унять свой первый порыв, пока не войду в неё до конца, до САМОГО конца, на столько, на сколько вообще смогу это сделать... И вот, когда мы познаем друг друга, познаем, как мужчина и женщина, как любовник и любовница, как муж и жена, когда наши тела будут слиты воедино любовной греховной кровосмесительной связью, когда я буду глубоко в ней, вот только тогда я посмотрю в её глаза и наши губы сольются в поцелуе...

И в это время из темноты нарисовалась эта троица. В темноте их было не разглядеть толком. Но точно, что трое крепких мужиков средних лет. Вообще-то они шли мимо и даже не собирались поворачивать к нам.

— Блин, Лена, ну, что я тебе могу поделать... Уже два часа на охоте. И ничего подходящего. Вообще, ничего, — один из них говорил по телефону. Громко, немного развязано, уверенным тоном человека, привыкшего, что когда он говорит, то его слушают.

По сути, именно этот голос и вырвал меня из моих очередных грёз. Ну, что тут поделаешь? У меня всегда была богатая фантазия.

— Ну, чего ты на меня серчаешь, Лен? Думаешь, мы не искали? Блин, все ноги тут на пляже себе сбили. Ну, было пара вариантиков. Но не то, всё... Придётся сегодня, походу, без МЯСА... Млять, ну не шлюху же какую-нибудь снимать?

Да, он именно так выделил это слово. МЯСО. Что, почему-то, у меня сразу отпали все сомнения, что под словом МЯСО, он совсем не имеет виду мясо.

Ему видно что-то высказывали по телефону. Он чертыхнулся. Остановился. Так что двое первых ушли уже вперёд.

Я посмотрел на мать. Но она всё также мечтательным взором озирала тёмное море, и по-видимому, вообще ушла в себя, совершенно ничего не замечая вокруг себя.

— У Вас зажигалки не будет?

Я аж вздрогнул. Этот самый, что говорил по телефону, стоял надо мной. Я не ошибся. Высокий крепко сбитый спортивный мужик, лет, наверное, далеко за 30. Длинные шорты, короткая майка безрукавка, вроде уже темно, а он в больших солнечных очках. Правда, к его напрочь лысому черепу очень даже шло. Я готов был поклясться, что это у этого парня кумир всей его жизни, — Брюс Уиллис. На толстой мускулистой шее пудовая золотая цепь с массивным крестом. В зубах сигарета. В руках бутылка дорого пива.

Как это ни странно, но я стразу узнал его. Как видимо, узнаю и его дружков. Они постоянно крутились по Пицунде. По барам и по кафе. Сорили деньгами налево и направо. Постоянно клеили туристок. Обычно успешно. Вот этого, который сейчас просил огонька, стопроцентно, я даже как-то видел за рулём БМВ X6-го с московскими номерами. Короче, парни тут в Абхазии веселились во всю. Даже странно было таких видеть в Абхазии. Обычно, люди с таким баблом и с такими тачками отдыхают где-нибудь на Гаити или в Таиланде, а не в этом захолустье.

Мне не понравилось, как он и интересом разглядывал мою мать. Собственно, к ней он и обращался. А меня, как будто и вовсе не замечал.

Он сделал ещё пару шагов и был уже возле мамы. Он хоть и был в очках, но я уверен, что его глаза сейчас были в ложбинке между маминых сисек. А сверху там вообще, небось, всё как на витрине. Я думаю, очень быстро он оценил и все прочие достоинства моей мамы.

— Нет, извините — вежливо улыбнулась ему мама, — сын тоже не курит.

Наверное, он мог бы прикурить от костра. Но что-то мне говорило, что подошёл он к нам не из-за того, что у него не было зажигалки.

Он широко улыбнулся во весь рот:

— А я иду вот и думаю, кто тут костёр-то жжёт. Меня, кстати, Максим зовут. Но можно просто Макс..

По всему было видно, что маме этот Максим неприятен. Тем паче, что даже я чувствовал, даже через его большие чёрные очки, его оценивающий взгляд, медленно ощупывающий каждый сантиметр тела моей матери.

— Меня зовут Елизавета Николаевна, — наверное, на автопилоте сухо ответила мать, но таким тоном, что было исчерпывающе ясно, — аудиенция окончена.

Но на человека по имени Максим это не произвело ровным счётом никакого впечатления.

— Пива хотите — с улыбкой и с какой-то весёлой полуиздевкой он протянул матери бутылку.

— Нет, спасибо, — маму уже стала раздражать его назойливость.

— Макс, ну, ты чего там? — это были те двое, ушедшие вперёд.

— Парни!, — хохотнул зычно в голос Макс, — я кажись, нашёл!

— Да не гони... , — пара ног быстро затопала по пляжной гальке в нашу сторону.

— Я серьёзно... Вы только, гляньте, какая красавица... , — восхищённо процедил Макс и вдруг запел какой-то весёлый мотивчик, — Ах, Лизавета Николавна, Ах, Лиза-Лиза-Лионька... Ты утоли мою печаль..

Его спутники вышли на свет нашего костра. Ожидаемо, это тоже были спортивного вида высокие крепыши, разве что только моложе. Вряд ли кому-то из них было больше тридцати.

— Хм... — протянул один из них, тоже изучающе оглядывая мать — красивая женщина. Но провинция, Макс. Да и сын это походу её?, — он кивнул на меня.

— Дурка ты, Коля... , — беззлобно хмыкнул Макс, — это же ОНА! сразу видно, что не какая-то там шалава. Порядочная женщина. Небось, и мужу-то ни разу не изменяла., — он снова хохотнул, — это ОНА! То, что нам нужно!

Те двое густо заржали.

Я вскочил на ноги. Мама тоже.

— Молодые люди!, — гневно воззрилась мама на них.

— Лизавета Николавна, — улыбнулся ей Макс, — как вы относитесь к лёгким наркотикам, шикарному алкоголю и безудержному неистовому групповому сексу с кучей незнакомых мужчин и женщин?

Мама покраснела, как помидор. Это даже было видно в неровном свете костра. Какое-то время от такого хамства она даже потеряла дар речи. И не в силах иначе выразить свою злость, даже топнула в крайнем гневе ногой по гальке.

— Молодые люди, идите куда шли! — сердито махнула рукой.

— Да, стоящая бабенка, — хмыкнул третий, рассматривая стоящую перед ними мою маму, — есть в ней что-то, слушай. Настоящая русская женщина. А коса-то, коса!

Они не обращали ни малейшего внимания на слова мамы. А словно, специально, наигранно, чтобы позлить её или меня, продолжали обсуждать маму, как товар на рынке.

— А жопа-то какая, глянь... Ухх! — тот, который Коля, стоял сбоку от мамы, возвышаясь над ней на целую голову, и как бы в подтверждении своих слов, он смачно ладонью шлепнул маму по попке. Да! Это было просто невероятно для меня! Но он вот вот запросто взял и ладонью шлёпнул маму по ягодице!

Я так и застыл. Нет, не подумайте, я не трус. Но тут, от такой неприкрытой наглости и такого напора, будто, в ступор впал. Я будто, не мог поверить, что это всё происходит на самом деле. Какой-то дикий сюрреализм. Никогда ни с чем подобным в реальности я не сталкивался. Городок наш тихий спокойный. У нас рядовая драка на дискотеке, — это уже событие всегородского масштаба. А тут...

А мама гневно развернулась к обидчику:

— Да, что вы себе позволяете!! Мерзавцы!!

Все трое опять заржали. Легко, непринуждённо.

— Стой, тётя, не кипятись, — Коля как-то хитро подался к матери всем своим телом. Мама испуганно шарахнулась назад. Но в этом то и была задумка. Сзади стоял третий. Он легко, даже играючи, поймал своими лапами запястья матери и так же легко свёл её руки ей за спину..

— Не надо, — жалобно всхлипнула мама.

Мама попыталась высвободиться, но крепыш сзади без малейших для себя усилий, легко удерживал ее за сведённые вместе локти, кроме того, ещё и прижимая тело матери к себе.

— Отпустите, — запричитала мама, — да, что же вы делаете?

— Приручаем, — осклабился Макс, — дай, мы тебя потрогаем... От тебя ж не убудет, дура. Может ещё и не подойдёшь... У нас СТРОГИЙ отбор.

Он вплотную, наклонился к матери, едва не касаясь щекой её лица, и запросто положил свою лапу на ее грудь...

— Лучше расслабься и получай удовольствие, Лизонька... От тебя тут ни хрена уже не зависит..

Я видел как его рука требовательно так, по хозяйски тискала податливую мамину грудь, сдавливая ее у основания, он легонько мял ее, сильными пальцами через ткань нащупывая сосок. Через мгновение его рука накрыла и вторую мамину грудь.

Грудь моей мамы была роскошной Да. Никаким другим словом её дыньки и не опишешь... Она была довольно большой и упругой, полный третий размер. С годами грудь стала провисать, но это именно и делала ее роскошной.

Так продолжалось несколько секунд. Макс даже восхищённо зацокал языком.

— Да, пустите же, я закричу! — уже порядком струхнувшая мама, залепетала в полном отчаянии, продолжая всем телом изгибаться и рваться из крепко державших её сзади рук.

— А вот это зря, — лапавший ее Макс, вдруг неуловимым движением залепил ей резкую пощёчину. Не сильно. Скорее для урока, чем для боли, — а вот это зря... Иначе, мне придётся тебя немного поучить. А это будет больно, Лизонька! Ведь ты же не хочешь, чтобы тебе было больно, Лизонька, а?!

Вот тут меня, словно, окатило ледяным душем. Я ещё колебался пару секунд. Не, не колебался даже, а прикидывал кого из этих троих ударить первым. Понятное дело, надо того, что держал мою мать.

Я молча ринулся на него, одним прыжком, прямо через костёр. Он и понять ничего не успел, как мой кулак врезался ему в голову, сбоку. Я в ухо целил, но промахнулся. Понятное, естественно, дело, — что куда мне, пацану, против троих взрослых горилл. Но так-то, я боксом уже три года занимался.

Скорее от неожиданности, но он отпустил маму, замотал головой.

— Беги, мама!!, — заорал я, бросаясь на Макса.

Наверное, это был единственный шанс. Пока эти будут дубасить меня. Ну, хотя бы с полминуты. Мама успеет убежать.

Я так и не понял, как это случилось. Просто... БАЦ... И я лежу на спине, в башке гудит, а в глазах аж потемнело. Какое-то время я вообще не мог врубиться, что вокруг меня вообще происходит.

А мама... Вместо того, чтобы убежать, — бросилась ко мне. Рыдает.

Эти трое опять ржут. Тот, который Коля, поставил мне ногу на грудь и сильно давил. Эт он мне, походу, и звезданул так..

— Живой, Дроныч?, — усмехнулся Макс, — а пацанчик-то, красавчик! Ёпта, прикинь, он только момента ждал...

Значит, третьего, которого я сейчас ударил, его Андреем зовут, отстранённо подумал я. Мама стояла рядом со мной на коленях. Плакала. Что-то там лепетала. Гладила моё лицо.

— Не бейте его, не бейте! Не надо... Пожалуйста, не бейте..

Макс схватил её косу в охапку и рывком поставил на ноги. Мама аж вскрикнула.

— Не будем, Лизонька, — ласково улыбнулся он ей, — да только и ты будь паинькой. Ласковой будь и нежной. А то порежем твоего сынишку на ремни. Усекла?, — он, как в плохом театре, скорчил маме страшную рожу и весело громко загоготал. Укурен он что ли был? Или по жизни такой, ударенный об асфальт?

Мама не в силах, сквозь рыдания что-то сказать, только торопливо закивала головой.

Но этот самый Макс, одной рукой всё так же сжимая мать за косу, второй рукой схватил её за подбородок и резко поднял её лицо к себе.

— Рот, мля, открыла! — рявкнул он так, что у мамы от испуга на миг подкосились колени, — ну!

И не дожидаясь, пока мама послушается его или не послушается, он сложил пальцы свободной руки вместе, кроме большого, и бесцеремонно стал засовать их маме в рот. Рукой, что держала маму за волосы, он буквально насаживал маму на свои пальцы. На какое-то время мамины глаза стали прямо-таки безумными! Ну, ещё бы. Мама, пожалуй, просто охренела от такого обращения. Незнакомый мужик пытался засунуть, в прямом смысле этого слова, свою ладонь ей в рот.

— Да, шире, рот открывай, мля!, — снова рявкнул на неё Макс. Его пальцы, уже почти целиком исчезли в мамином насильно широком разверзнутом ротике. Мама давилась, с шумом втягивала воздух, а из глаз аж брызнули слёзы.

— Только укуси меня, Елизавета Николаевна!, — громко прошептал ей Макс, — я те все зубы враз повышибаю к едрёной фене!

Какое-то время он так и держал свои пальцы и полладони вот так вот, глубоко, чуть ли не в горле у мамы.

Маму, по видимому, от этого страшно мутило. Бедняжке маме, пришлось запрокинуть голову назад, словно цапле, глотающей большую лягушку, чтобы окончательно не подавиться. Макс милостиво разрешил ей это сделать. Так, что теперь его рука входила в рот матери, едва ли не верикально.

Но затем Макс стал медленно, водить пальцами туда-сюда, имитируя...

... ну, тут сразу ясно, что он имитировал! Но в любом случае, маме стало хоть немного полегче, когда он на коротенькое мгновение вытаскивал из её рта свои пальцы.

— Мля... , — неподдельно восхищённо протянул Макс, — ни хера себя, полруки заглотила! Как удав! И даже не блеванула! Рабочий ебальник...

— Да. Но тут дело больше в глотке, — авторитетно поправил его со знанием дела Колян, — но в любом случае, с таким ртом, Елизавета Николаевна, тебе бы миньетчицей трудиться в Москве. Уже бы миллионы заработала..

— Типа гробит, добрая женщина свой талант?. — хмыкнул Дроны, — а Макс ей, в натуре, глаза открыл?

И все трое опять с готовностью громко заражали. Кроме меня и мамы. Мне, в общем-то, было не до смеха. А мама, если бы и хотела посмеяться их кретинскими шуточкам, то никак не смогла бы это сделать физически. Макс продолжала, крепко держа её за волосы, медленно вгонять до самого горла в мамин рот и высовывать обратно свои пальцы.

— Мальчики... Мальчики... Ну, на секунду Вас оставить нельзя! Ну, что тут у Вас опять?

Тот, который Коля, всё давил мне тяжёлой подошвой на грудь и я только и мог, что повернуть на этот голос свою голову.

— Ой, Свет, млять, ну, наконец-то... Где тебя носит?, — Макс отпустил маму, которая уже, по-моему, готова была упасть в обморок, и сделал приближающейся хозяйке голоса шутливый реверанс.

Это была очень красивая девушка. Лет двадцать пять не больше. Я повторюсь, — очень красивая девушка. Как с обложки глянцевого журнала. Высокая, стройная, скорее даже миниатюрная. В коротком лёгком платье, она плыла с грацией пантеры, умудряясь дефилировать даже по пляжной гальке. А может быть, она просто не умела ходить по-другому. Высокие груди мячики, как у порномоделей, длинные изящные ноги, крутые атласные бёдра, чёрные, как крыло ворона, волосы, причёска под каре.

Она остановилась и, уперев в руки в боки, нахмурилась. Её слишком правильное, как будто кукольное личико нахмурилось, капризные пухлые губки недовольно изогнулись.

Она ни капельки не боялась, ни Макса, ни Коли, ни Дрона, — и запросто себя вела с ними на равных. Это было сразу видно. Так что, в моей душе шевельнулся лучик надежды. У мамы, видимо, тоже. Потому, как сквозь всхлипы, она вдруг принялась несвязно лепетать и жаловаться этой девушке.

Но Макс вдруг рывком притянул мою маму к себе, развернул её к себе спиной и так и прижал.

— Ну-ка, зацени, Свет... Какова, а?

Какое-то мгновение Света изучала мать, приподняв бровь. Потом покачала головой.

— Мальчики, какие же вы варвары. Напугали бедняжку..

Она подплыла к моей маме, нежно погладила ей по щеке:

— Не бойтесь... Ох, уж эти неотёсанные мужланы... Они Вас обидели?, — её участие было уж слишком наигранным.

И вдруг обхватил мамину голову своими тонкими с длинным маникюром пальцами, прильнула своим ртом к губам мамы! Да! Эта девица, с обложки с «Plаybоy» смачно и взасос целовала мою мать! Мама, по-моему, так и обомлела. Во всяком случае, впав в ступор он неожиданности, она даже не попыталась отвернуть в сторону голову. Но Макс всё-равно крепко держал её за плечи. А мама и эта девка целовались, наверное, секунд двадцать! Мне показалось, что я даже вижу длинный розовый язычок, что бойко и стремительно вторгался в рот моей матери.

Мужики все как один, молча, улыбались и лицезрели это фантастическое действо. В конце концов, моя мама, надо пологать, опомнилась и резко рванула голову в сторону, прерывая этот бесстыдный затянувшийся поцелуй..

.. и тут же получила вторую за вечер пощёчину. На этот раз от Светы. Девушка схватила мою мать за подбородок и повернула её лицо к себе. Тяжело и возбуждённо дыша, она ласково проговорила:

— Глупенькая, не вздумай отворачиваться, когда я тебя целую..

И мужики, все как один, вновь в голос весело заржали.

— Коля, звони Олегу и Виктору. Пусть прекращают охоту и едут в дом. Умнички, мальчики. КАКУЮ ЖЕНЩИНУ нашли...

— Да, — кивнул ей Макс, — давненько у нас таких не было... Обожаю, мамочек в теле..

Света потянулВот тут меня, словно, окатило ледяным душем. Я ещё колебался пару секунд. Не, не колебался даже, а прикидывал кого из этих троих ударить первым. Понятное дело, надо того, что держал мою мать. а за лямку маминого сарафана, ту что на шее и та, конечно легко порвалась, высвобождая на волю мамины сиськи. Освободившиеся мамины груди заколыхались и повисли, представ на всеобщее обозрение.

Я так и офигел. Безусловно, была не самая подходящая ситуация, чтобы глазеть на мамкины титьки. Но

не помня себя, я без зазрения совести уставился на покачивающиеся большие мамины сиськи с незагорелыми полосками молочной кожи, там куда купальник не давал падать солнцу. На её большие тёмные соски.

А девушка беззастенчиво и вульгарно тут же принялась мять эту грудь. Долго, что называется на совесть, пока соски моей матери не стали торчать. Мама постанывала, всхлипывала, но, в общем-то, никак не мешала своей поработительнице.

— Ах, какая у нас чувствительная грудь... — тихо приговаривала Света, — ах, какие у нас нежные сосочки...

Потом левая рука Светы нахально скользнула под подол маминого сарафана... Мама задрожала, дёрнулась, застонала тихо. Но Макс её крепко держал.

— Ах, ты развратная девчонка... — елейным голосом со смешком пропела Света, — ребята, да она без трусиков! А ты, моя девочка... И кого ты тут хотела соблазнить, моя извращеночка? Не уж то своего родного сына? Ну, — ну... Просто так женщины не ходят в таких платьях и без трусиков, моя маленькая шлюшка..

Довольно много времени рука Светы кропотливо что-то изучала, теребила между ног матери. Света улыбалась. Мама морщилась.

— У неё киска, как у девушки, — выдохнула возбуждённо девица, грациозно изгибаясь и прижимаясь к матери своими бёдрами, — муж, наверное, редко пользуется..

— Ну, мы это дело поправим, — ухмыльнулся Коля

Её рука двинулась дальше. Мама тихонько вскрикнула, а Света зацокала язычком..

— Ну, надо же... Кажется, у нашей мамочки девственная попка..

Кто-то удивлённо присвистнул.

Света отступила и снова ласково погладила маму по щеке.

— Так, мальчики, вяжите ей руки и в машину.

— А с этим что?, — Дрон уже убрал ногу с моей груди, — блин, на хрен он сдался?

Света покачала головой:

— Ну, уж, нет... Он поедет с нами. В этом самый смак. Помнишь, как год назад, — с той парикмахершей и её дочкой. Это же был ВЫСШИЙ ШИК! Нет, нет... Этот мальчик нам нужен. Вяжите ему руки и тоже в машину...

Дрон рывком поставил меня на ноги. Света подошла ко мне, положила руку на мою грудь:

— Не бойся, ничего страшного не произойдёт, — меня овеяло ароматом её дорогих духов.

А потом она поцеловала меня. Это было неожиданно. И это был очень страстный пылкий поцелуй. Меня так ещё никто не целовал. Её язычок скользнул мне в рот. Я так и обомлел, немного ошарашенный таким поворотом дел. Да, походу, эта девушка совсем безбашенная.

Макс хмыкнул довольно:

— Во... Отломилось, пацану.

Когда Света оторвалась от меня, я был совершенно сбит с толку. Уже и не знал, что думать.

— Что с нами будет?, — в каком-то отчаянии спросил я у неё.

Она мило мне улыбнулось:

— Не бойся, милый, — её рука гладила мою шею, — ничего плохого. Скорее всего, тебе даже понравится..

— Тогда скажи мне!, — упрямо повторил я.

Она повела плечиками, снова улыбнулась:

— Ну... Твою маму ожидает много много много много любви... И мужской и лесбийской, — она как-то с искоркой посмотрела на меня, — кстати, если захочешь, то ты будешь у неё первым, милый. А потом, если хочешь, то трахнешь меня... А можешь, если захочешь, отомстить Коляну за то, что он тебя ударил, то грубо трахнуть и его жену.

Она стрельнула в меня глазками и отвернулась. Дрон рассмеялся, перехватывая мои запястья мягкими матерчатыми наручниками.

— Не сцы, пацан, — он похлопал меня по плечу, — у меня у самого хлопец растёт, года на два всего тебя младше. Никто Вас с матерью не съест. Утром привезём обратно. Кстати, Светка эт Максова жена. Мы тут все свои, короче, мля...

Маме сковали руки точно такими же наручниками, как и у меня, только почему-то за спиной, а не спереди, как мне. Теперь уже Света намотала её многострадальную косу на свой кулачок и так, словно, на поводке, быстрыми шашками уводила маму за собой куда-то в темноту. Мамина грудь обнажённая, болталась и подпрыгивала на ходу.

В машине Света снова принялась за маму. Они сидели на заднем сидении. Полунавалившись на маму, прижимая её своим весом к двери, Света снова мяла и тискала обнажённую грудь мамы. А потом, раздвинув ноги матери в стороны, опять запустила свою руку промеж её ног.

Это был тот самый БМВ, который я видел и раньше. Макс сидел за рулём. Дрон рядом с ним. Коля сидел рядом со мной у двери. Все трое пили пиво и нет-нет да поглядывали с интересом на Свету и мою маму. Макс-то просто бросал взгляды через зеркало, а Колян просто полуобернулся назад на своём сидение и внимательно пялился на Свету и маму.

Какое-то время все молчали. Слушали возбуждённое дыхание Светы, её возню с моей матерью, и тихое хныканье мамы.

Я — то сидел в самом центре заднего сидения. Коля, на всякий случай, крепко сжимал меня за руку. Но я вообще, не обращал на него сейчас никакого внимания. Как и на всех прочих. На их солённые шуточки, комментарии и смешки в адрес мамы и происходящего между ней и Светой.

Это было неправильно. Я не должен был смотреть. Но я просто не мог оторвать глаз от Светы и моей мамы. Тем паче, что у меня из всех был самый лучший обзор. Упругая аккуратная попка Светы упиралась мне в бедро.

Всё происходящее, было подобно безумию. Как сон. Света уже буквально навалилась на маму, прижав её к сиденью и к двери машины. И зажав ей рот правой рукой, чтобы не слушать её причитания, левую руку запустила ей промеж ног под платье. Мама напряжённо сопротивлялась, изгибалась, пыталась свести вместе колени. Но Света быстро вставила свою ножку между её колен, не давая матери сжать их. Да, хозякой маминой киски сейчас явно была Светкина рука. Мама была беспомощна, её силой спокойно и настойчиво заставляли принимать эту аморальную ласку, терпеливо и умело обрабатывая её киску, демонстрируя власть над её телом. Мама ещё пыталась барахтаться, но всё её сопротивление таяло в тщетных попытках бороться с решительностью Светки, разбивалось о твёрдое намерение девушки сделать из мамы шлюху.

А я... Я чувствовал невероятное дикое возбуждение. Член буквально разрывало от возбуждения. Это было плохо. Это было неправильно. То, что сейчас Света делала с моей матерью. Но я был готов смотреть на это и смотрел, не отрываясь, широко распахнув глаза, ошарашенный и ошеломлённый. Смотрел.

Несколько раз я ловил жалобный умоляющий взгляд моей матери. Она молила меня несчастными глазами, мол — «не смотри». Наверное, ей было бы гораздо легче в душе, если бы я не видел этого насилия над ней, этого её унижения. Но ничего не мог с собой поделать. Впрочем, и не пытался. И смотрел. Смотрел, не отрываясь.

Мужики тоже заметили мою реакцию. Кто-то, из них, вроде Дрон, даже скабрезно пошутил по этому поводу. Но я пропустил мимо ушей, бесконечно увлечённый разворачивающимся прямо передо мной бесстыдным развратным действом.

А Света активно и уверенно орудовала своей рукой у мамы между ног, во всю хозяйничая в её киске, властно и умело заставляя её тело извиваться и трепетать.

— Ну, вот!!! — торжествующе возопила Света, — наша мамочка потекла...

Мужики по этому поводу весело заулюкали, чокнулись меж собой пивом. Света легко и весело рассмеялась и чмокнула маму в раскрасневшуюся щёку:

— Моя ты умничка... А я уж думала, ты фригидная... Но нет... Ты у меня очень пылкая и страстная штучка..

Бедная мама чуть не плакала. Побеждённая, уставшая, она попросту сдалась. Губы Светы снова накрыли её рот на долгое время мокрым агрессивным поцелуем. Нет, мама не отвечала на этот поцелуй, но безропотно позволяла целовать себя.

Рука Светы была глубоко под ней. Длинные тонкие пальцы уже наверняка были глубоко внутри мамы, яростно задрачивали несчастную мамину киску, подчиняя её всю, пленяя её женскую сущность. Мама уже даже не пыталась свети вместе колени. Да и что она могла поделать? Света силой сосредоточенно и настойчиво завоёвывала её, терпеливо и настойчиво обрабатывая рукой её бедную киску, совсем, наверное, не привыкшую к такому хамскому и грубому обращению.

Света дьявольски изощрённо и чертовски долго, орудовала своей рукой у матери между ног, вдохновенно и уверенно хозяйничая в её киске, то оглаживая нежные трепещущие губки, то яростно массируя клитор, то сразу несколькими пальцами с чмокающим звуком вторгаясь в самую глубину её женского естества, заставляя маму вздрагивать и издавать тонкие пронзительные стоны.

Машину наполняли звуки судорожного дыхания мамы, иногда прерываемые её лёгкими стонами и громкого частого чавкания, с каким пальцы Светы безостановочно трахали её с огромной скоростью, да ещё тихо поскрипывал кожаный диван. Тело мамы сотрясалось от динамичных и резких движений пальцев девушки в ней, так что её груди тряслись и подрыгивали в такт этим движениям. И запах... Казалось, что запахом маминой киски, её соками, уже пропитан весь салон автомобиля.

— Ну, давай, моя милая, — прошептала, тяжело дыша, Света, — ты должна кончить. Ну, же... Не сопротивляйся... Подари мне свой оргазм, моя милая мамочка... Будь хорошей девочкой... Ну же... Ты знаешь, хорошим девочкам дают сладкие конфеты. А плохих девочек порят за непослушание. Ты же не хочешь, чтобы тебя выпороли за плохое поведение?

Мама только отрицательно мотала головой. (Специально для ) Она не желал окончательно отдаваться на милость своей хозяйки. Наверное, это был её последний аргумент отрицания насилия над собой, из всех, что у неё были. Ответом ей был лёгкий смешок девушки. Типа, — «ну-ну, посмотрим».

Я думаю, Светка бы всё-равно добилась бы своего. Рано или поздно. Как я понял, она могла так продолжать часами. И маме просто бы пришлось кончить, подарить своей мучительнице свой оргазм или на худой конец мастерски сымитировать этот оргазм, иначе та просто бы её затрахала своими пальцами до смерти.

Но в это время мы приехали. Я только сейчас осознал, что всё это время Макс быстро гнал машину. Бесспорно, мне бы стоило, ввиду возможного побега, запоминать дорогу, — но, естественно, теперь я не имел ни малейшего понятия в какую сторону мы ехали и как долго.

Свет фар высветил высокий каменный забор, стальные массивные ворота и возвышающийся чуть поодаль большой деревянный дом, с огромной террасой.

Глаза Светы недовольно потемнели. Она вытащила из мамы руку и медленно провела влажными пальцами по её губам и щеке.

— Мы к этому вернёмся, моя дорогая, чуть позже...

Продолжение уже есть. Надо только отредактировать немного. Выложу в течение недели.