Евгений Борисович принадлежал к той прослойке интеллигентных евреев, которые побороздив земной шар в поисках земли обетованной, все же вернулись в город, который их породил и вывел в люди. Здесь остались три квартиры, бабушкины комоды из красного дерева, их не транспортируешь легким путем в заморские страны, и к тому же все это облагается огромной пошлиной. Поэтому, купив мотоцикл, три велосипеда, ролики и форму хоккеиста, он начал осваиваться с диктатурой, и в некоторой степени, имея профессию программиста, зарабатывал хорошие деньги, выезжал часто за границу и имел слабость к опере, которую он и посещал в часы досуга, фотографируясь со знаменитостями, выбегавшими в антракте в театральный буфет.

С женщинами он знакомимся на улице, презирая социальные сети, хотя сам работал в этой сфере. Он всегда восхищался собой, что может одним движением седых прядей и чутьем авраамовского носа, сразить красивую женщину наповал и блистал остроумием, отшлифованным веками в пустыне под шум песков и мистраля, избранный засранец.

Таким образом, на своем пути по главной ветке метро он встретил женщину Наталью, и упиваясь ее красотой, бросился догонять на эскалаторе. Хуй его стоял в боеготовности с того момента, как он бросил взор на ее задницу и сиськи. Она напомнила ему соплеменниц, которые покоряли своей статью города и царя Ирода. (Вот сука, люблю я себя как).

Он догнал ее лишь на выходе, и нервно с дрожью в голосе, начал описывать всю гамму чувств, вызванных ею, которые отразились на его порочном лице, двигаясь несинхронно, но дипломатично. Она стояла и ухмылялась ему в ответ, приняв за дикого гнома, поднявшегося из мрака подземелья. Невысокий, сбитый, глаза прикрыты кустистыми бровями, (-не иначе внук Ильича, — подумала она), седые волосы и хитрожопая улыбка, змеящаяся кончиками губ. Он достал легким движением телефон из глубины джинс, и приготовил палец для печатания цифр, замерев в бесконечности, аки херувим. Все замерло вокруг тоже: трава пожухла еще в октябре, лист не носился по асфальту, а как бы прислушивался к диалогу, чтобы смерть его не была напрасной, а наполнена смыслом человеческий отношений, вдруг все пришло в движение и скукожившись ломтиком, он унесся. Натали думала о ебле с этим гномом, сравнивала, а женщины всегда сравнивают своих партнеров, чтобы хор их мальчиков был красив, строен, многоголос и дерзко-обаятелен. В нем она не нашла ничего, кроме замечательного телефона, и крикнув в нос свой номер, надеясь на забывчивость еврейских банкиров, унеслась по делам.

Хуле тут сказке сказываться и делу делаться? Он добивался ее месяц, и однажды ему повезло, она перепутала его со своим поклонником 32 лет, блять. Он назначил ей стрелку около «дома печати», благо это близко, и пожарив картошки она унеслась в неизведанное, прихватив с собой косметику и тампаксы, на случай чего, вдруг кровь носом пойдет.

Встретил он ее посередине пешеходного перехода с великом в руке. И тут она его узнала.

— вот блять, — подумала, — после крутых тачек, такой бесславный конец.

Он смотрел на нее с вожделением и обожанием, еще бы, красивая, статная, с сиськами, прикрытыми глубоким вырезом платья и в ложбинке светит камешек, маня и переливаясь, как бы говоря: — съешь их, чудо как хороши. Стройные ноги в сапогах, которые он потом запретил снимать в квартире, боевая раскраска, но тона приглушенные, якобы с подъебкой на буржуазность, и все это втиснуто в элегантное черное пальто.

— Может мне на раму сесть? А то я как-то не привыкла сопровождать велосипедиста.

— Тут недалеко, давайте я посмотрю на вас в процессе ходьбы.

— Что тут смотреть? Часто вы носитесь гепардом на велике?

— Мне до работы близко, вот держу себя в форме.

— Интересно, какая удивительнейшая поебота ждет меня впереди? ща приду к вечному жиду в гости, он начнет обременять меня веками странствий по порокам и искать навигацию в землю обетованную лет сорок, зажимать шоколад и вообще, в какую срань я попаду? А вдруг там вся родня в сборе и бабушка на антресолях? и что с него взять-то, драндулет старый? — вот такие мысли вели ее на заклание.

Войдя в квартиру и кинув свой велик в прихожей, он метнулся на кухню и метался минут пятнадцать, как тигр в клетке, приводя себя в чувства и возбуждаясь от ее присутствия и наполненности квартиры ее запахом, энергетикой и еще чем-то чувственным, что чуют только звери со времен веков инквизиции. Сапоги она не снимала, но прошлась по квартире и немного прихуела от антиквариата, собранного в ней. Машинка швейная из эпохи царствования Николая Второго, такие штуки могут сапоги прошить и железные доспехи, видимо латает велосипед на досуге, бабушкино красное дерево, разбросанное пятнами по углам в виде сервантов, этажерок и комодов, и пятнами современности в виде огромного телика, белого кожаного дивана и еще двух велосипедов в разных углах. Ну, бля, спортсмен! Шторы, драпировки, решетки на окнах, а то народ не простит увод добра из нации, короче, красота. Свой кабинет, своя гардеробная, думаю портфели и запонки, явно не сумочки и обувь, и спальня в розово-красных тона.

— Спальня для Барби-сказала она ему, а он вихрем закружился под ее ногами.

Сдунув его, она разместилась на кухне и попросила кофе. Он налил себе ред лэйбл, чтобы остыть и не волноваться в столь прекрасных осенний день, и начал шаманить с машиной.

Первая чашка кофе пошла и вторая рюмка.

— Эвген, не кипишуйте, что вы так мучаетесь, я произвожу такое томление в ваших грудях?

— ты очень сексуальная, у меня хуй в метро на тебя еще встал.

— ну что ж... — она поправила ворот платья, приоткрыв еще более свою пышную грудь.

— может еще кофе?

— а ты меня осилишь? — внезапный вопрос поверг его в ступор, эхом отразившись в глазах. Но он собрался быстро и молниеносно.

— да!

— А чего бы ты хотел?

— чтобы ты подоминировала... хочу тебя лизать..

— не потеряй трусы на повороте.

Короче движуха была недолгая, но томительная. Он как школьник мялся и лепетал, пока она не рявкнула голосом завуча на педсовете:

— раздевайся и на колени, а теперь лижи, — и развела ноги, как мосты в Санкт-Петербурге.

Делал он это искусно, но медленно. Пока она его не щелкнула по макушке и не приказала присасывать и жестче лизать, далее волны возбуждения начали ласкать ее его языком. В результате приказала еще засунуть два пальца и поторапливаться, будто он прокрадывается к центру земли и бур должен быть быстрым, бесшумным и гладким, но доставать до тех мест, где это волнительно.

— это ебля, а не рыбалка. Такими темпами, ты тут до зари лизать будешь. Вот везде контроль нужен, чувствую себя ОТК.

— какая у тебя красивая и вкусная пизда!

— а тож, типо я в курсе, шевели там языком, змей-искуситель.

Потом эта прелюдия ей надоела и она захотела, чтобы ее выебли раком. Вот так в платье, сапогах и оттопырив задницу она испоганила белый кожаный диван своей порочностью. Но Евгений был только рад вогнать в нее свой хуй и темперально, так как он любитель итальянских опер, отъиметь ее.

— ну золотко, ты моё! ну я таки довольна тобой, — ее голова была занята мурашками и прекрасным расположением к объекту, двигавшем сзади своим телом хоккеиста.

— да! да! выеби сучку!

Этот крик выпустил на свет все самое темное и пещерное и с рыком он кончил.

Хлопнув третью рюмку, он начал очаровывать ее своей автобиографией, она зевала в шлеме, который одела, ведь он еще и мотогонщик, блять!!! Кивать головой было трудно!

Не, ну что сказать, мужик ее попался крутой и интересный, но повыебываться над ним — не грех.

Еще раз обойдя комнату, при осмотре очередного увлечения оппонента, ее взор наткнулся на ролики. Кажется недавно она писала про это, но захотелось это испытать.

— Евгений, поди сюда, моя прелесть... вот одень ролики, я тебя покатаю за хуй.

Реклама...

— я так хочу, в реальности, быстро одел...

Он начал натягивать на себя их, а она в нескромности тряслась и поторапливала. Как это фантазия сойдется с реальностью. Он-голый и на роликах, она-одетая и в сапогах! Великолепная парочка! Схватив его за хуй, повезла по бескрайним просторам его хижины. Сказать, что все получалось гладко и гармонично-нет. Хуй вылетал из ее рук, когда полозья вели в одну сторону, а тело пыталось двигаться в другую. Но до спальни она его довезла. Самое интересное, что он любовался собой в зеркалах, которые были в коридоре. Вот, любят, мужики себя с писькой в женских руках. Потом бросив его на кровать, попыталась прыгнуть сверху, но ноги начали скользить и разъезжаться в разные стороны.

— а ебать, кинься телом на кровать и не дергайся.

Когда ролики очутились на кровати, она в сапогах прыгнула на шелковые простыни и скакала галопом сверху, воскрешая в памяти соседей битвы титанов. Кровать долбилась спинкой о стенку, она долбилась на его хую.

Потом он решил быть сверху и начал доминировать, распаляясь монологом примерно таким:

— Наташенька одела короткое платье, чтобы все мужчины хотели ее ебать?

— да.

— какая сучка, — внезапный жесткий наезд на матку, и руки вверх, она сразу потекла, — какая блядь, разве так ходят по улицам, с таким порочным лицом и глазами.

— да.

— сука, вот получи, получи..

Ну шо Наташе сказать? Она его раззадоривала до безумия и от злости своей он кончил ей на грудь и сдох, ролики остались болтаться на его ногах.

Вот такой пердимонокль, затейница, бля...

Но недаром евреи бродили так долго, выдержка у них еще ого-го... Наталья пошла в туалет пописать, в этом прекрасном месте, Евгений читает Чехова и решил ею здесь же и овладеть. Хотя это громко сказано, он начал дрочить и читать Тору. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами и в особо значимых местах поддакивала и мяла свою грудь. Видимо псалмов много, а спермы была капля. Но думаю, этот вечер он запомнит надолго, будет крайне разборчив в связях его порочащих. Ну, а Наталья, схватила коробку шоколадок, привезенных им из Зальцбурга, бросила это все в огромную сумку и была такова.

— Адиос, милый!