Учительница первая моя.

Папа достаточно легко пережил нравственное падение своей нерадивой дочери, к слову сказать, круглой отличницы, спортсменки, просто красавицы, и разве что не комсомолки. Ну, как «легко»? Неделю он был в запое, сутки под капельницей, потом навязчивый курс ненавязчивых антидепрессантов, и вуаля, мой папа — не папа, а огурец. Хрустящий консервированный огурчик из стратегических запасов бабушки Раи.

Иногда Джек запрыгивал ко мне в постель и, жалобно скуля, пытался достучаться до моего либидо. Хотела ли я пожалеть его? Да, хотела, и не единожды, но мысли о несчастном папе, на повышенных тонах беседующем с унитазом, всякий раз ставили мои, сползающие набекрень мозги на место. Да и учиться надо. Как-никак выпускной класс.

Её звали Вера Сергеевна, она преподавала русский язык и литературу, была строга и стройна. В свои тридцать с небольшим выглядела на двадцать пять, носила расклешенные юбки, классику на двенадцати сантиметровой шпильке и шикарную грудь, которую выгодно подчеркивали приталенные жакеты. Сексуальную энергетику нашей Верочки не могло испортить ничто — ни уродливые очки, ни дурацкий шифоновый шарфик, ни её мерзкий характер. Глядя на её точеную фигурку, даже у меня начиналось обильное слюноотделение. А что тогда говорить о моих одноклассниках?

Как-то раз я стала свидетелем одного разговора, который в корне изменил моё отношение к Верочке. Она шла по коридору школы, как всегда, подтянутая и стройная. Прошла мимо двух озабоченных идиотов, подпирающих стену, и:

— А ведь кто-то же её ебёт, — тихо вздохнул один, провожая учительницу сальным взглядом.

— И, возможно, даже в анал, — шепотом поддержал того второй.

Верочка остановилась, поправила свои очки и, развернувшись, спокойно подошла к парочке.

— Вот учишь вас, учишь, и всё бестолку. С точки зрения филологии, ебать можно анально, можно в жопу, но никак не в анал — это во-первых; а во-вторых, у меня идеальный слух и муж-боксёр. Уж и не знаю, что из двух последних зол хуже, — сказала она, и, подмигнув мне, прошла в учительскую.

Теоретики анальных ласк молча обтекали.

Впрочем, это было только начало.

Весна. Из дальних стран в родные края потянулась живность перелетная и, радуясь солнышку, норовила насрать на головы честных, но беспечных граждан.

Как выяснилось, мы с Верочкой жили в одном районе и теперь иногда возвращались из школы вместе. Через парк, больше похожий на лесополосу. Она, узнав о существовании моего Джека, посетовала:

— Жаль, мне нельзя иметь собаку. А хочется. Если бы ты только знала, как хочется.

— Почему нельзя? Аллергия?

— Ну, можно сказать и так, — улыбнулась она. Улыбка получилась печальной.

Вдруг, откуда ни возьмись, появился в рот ебись. Вернее, ебиси. Их было много, этих ебисей — целая стая полудиких собак. Самый главный ебись был огромен, как лось, и злобен, точно табун горных барсуков. Почему-то вспомнилась фраза: «Красная Шапочка, сейчас я тебя съем». Звериный оскал, прижатые уши, вздыбленная на холке шерсть — всё говорило о том, что пёс настроен решительно.

Расстояние между ним и нами медленно, но верно сокращалось. Я испугалась и стала потихоньку пятиться, но в тот же миг услышала Верочку:

— Стоять! — прошипела она сквозь зубы. И потом уже более спокойно добавила: — дурочка, порвут же.

— А что же нам делать? — остановившись, спросила я.

— Нам?!!! Ничего, — Верочка протянула мне свою сумку, — стой и не рыпайся. Я всё сделаю сама.

Она расстегнула жакет, опустилась перед псом на колени и, легким движением задрав юбку, похабно выпятила свою задницу. Трусиков не было, лишь чулки на поясе. Вожак стаи подбежал к моей учительнице, обнюхал её промежность и, обхватив передними лапами талию, стал покрывать. Резко. Сильно. И очень... очень быстро. Я онемела. Верочка, издав томное: «Ох!!!», — начала плакать. Наши взгляды встретились, и меня, словно молнией шибануло: это были не слёзы боли или унижения. Это были слезы счастья суки, истосковавшейся по случке.

Если бы суки умели плакать.

Кобель довольно скоро кончил, вытащил из Верочки огромный фиолетовый узел и отошёл. Из её пизды потекла сперма. Сперма была похожа негустой ликёр, только без цвета. Верочка не двигалась, она стояла раком, тяжело дышала и ждала, когда остальные члены стаи решат, уходить им или воспользоваться беспомощностью суки. Ждать пришлось недолго. Второй кобелек, значительно младше своего вожака, но не уступающий тому в размерах, подошел к ней и прошелся по её пизде языком. Верочка вздрогнула, вновь прогнулась в спине, и кобель вошёл в неё. Трахал он куда более остервенело, нежели его вожак. Он долбил Верочку, как отбойный молоток, из открытой пасти капала слюна. Верочка заскулила. Тихо. Протяяяяяжно. Сквозь её обтягивающую майку начало проступать молоко. Судорожным движением женщина задрала футболку, наверное, чтобы не испачкать её. Освобожденное от узкой майки, оголенное вымя Верочки заколыхалось, молоко брызнуло и струйкой полилось на землю. Я слышала, что в момент возбуждения у кормящих женщин может выделяться молоко, но я не знала, что Верочка кормила. Глядя на то, как молодую кормящую мать ебёт свора собак, я потекла, одна моя рука инстинктивно потянулась к груди, а вторая к промежности, и я начала мять свои сиськи. Верочка улыбнулась. Она всё поняла.

Затем был ещё один пёс. И ещё один. И ещё. В общей сложности Верочку поимело шесть кобелей. Это если не считать щенка, что пристроился к её груди и нажрался шарового молока. Мелкий гадёныш, но очень славный.

Когда всё закончилось, Верочка встала, кое-как привела себя в порядок, осмотрела свои чулки (странно, но на них не было ни одной зацепки) и спросила:

— Кончила?

— Кто?

— Ну, не я же. Ты. Ты кончила?

— Нет, — соврала я.

Верочка понимающе улыбнулась, она опять меня раскусила.

— Тебе для начала надо усвоить три правила. Первое: никогда не носи ни джинсы, ни колготы, только расклешенные юбки и чулки; второе: если трусы то только стринги, хотя лучше, конечно, вообще без них, а то всякое в жизни может случиться. — Она обнажила свою шею и добавила: — Смотри, какими могут быть последствия.

Я посмотрела на её шею. Там зиял огромный шрам от собачьих зубов.

— А третье?

— Что «третье»?

— Ну, вы сказали, что правила три.

— Третье?... — Верочка взяла у меня свою сумку, — третье: глаголы повелительного наклонения и будущего времени всегда пишутся через «ться». С мягким знаком. И ещё... после того, что сегодня случилось...

— Я обязана на вас жениться?... через мягкий знак.

— К сожалению, я уже замужем, — она улыбнулась, но ты можешь звать меня на ты. Только не Верочкой. Ненавижу эту кличку.

PS. На момент написания рассказа, всем его героям исполнилось 18 лет. Даже животным.

PPS. Хотя нет, не всем. Щенок-обжора всё-таки малолеток. Впрочем, ему, мне кажется, можно.