1

В воздухе пахло кровью и порохом.

За каких-то пару коротких минут огромный светлый дом зажиточного плантатора Реджинальда Морриса завалили трупы хладнокровно расстрелянных белых людей.

Сжимая в руке всё ещё дымящееся ружьё, Дантрелл переступал через истекающие кровью тела. Угольно-чёрная кожа бывшего раба лоснилась потом, тугие верёвки мышц были напряжены. На его грубом широком лице играли желваки, и взгляд больших озлобленных глаз не предвещал ничего хорошего. Он бросал равнодушные взгляды на убитых, пытаясь понять, кого ещё мог упустить.

Его люди бродили по дому, отлавливая женщин и связывая добровольно сдававшихся слуг. Те, что погибли в этой бойне, могли выжить, если бы поступили также мудро. Они сами были виноваты в том, что лишились жизни. Когда Дантрелл задумал это дело, он прекрасно знал, что без жертв не обойдётся.

Среди мертвецов тут и там мелькали знакомые лица — прихвостни Морриса. Вот колченогий Джейкоб, любивший сечь чернокожих рабов плантатора, а вот Уилл Бёрч, прошлым летом убивший брата Дантрелла. Рядом с ним лежал конопатый Роджер, также любивший поглумиться над беззащитными рабами. Все они были подонками при жизни и заслужили смерти.

Дантрелл готовил восстание очень долго, распланировал его от и до. Теперь же самое страшное было позади. Он отдал приказ своим людям не трогать женщин и тех, кто сдавался на их суд без сопротивления. Мужчин раздели и побросали в клетки, в которых Реджинальд Моррис обычно запирал провинившихся рабов. Самого плантатора Дантрелл тоже взял живым. Этот жирный хромой ублюдок не смог дать ему отпор и только хрипел, брызжа слюной, когда его запихивали за решётку к остальным. Теперь всё будет иначе, решил для себя мужчина. Рабы и господа поменялись местами.

К вечеру трупы вынесли из дома и побросали в реку.

Бывшие невольники праздновали свою победу, распивая вино из запасов хозяина дома. Дантрелл сидел среди них, поглядывая на усадьбу, что теперь принадлежала ему и остальным свободным ниггерам. Он был самым большим и самым сильным из них, настоящим лидером. Годы унижения, пыток и потерь закалили Дантрелла. Воля, ум и невероятная сила подарили ему уважение остальных рабов. Когда он озвучил им план освобождения, многие засомневались, но всё равно последовали за ним. Теперь все они — свободные люди.

— Что же мы будем делать дальше, Дантрелл? — спросил его Ноа, младший из его братьев и последний из оставшихся в живых родных ему людей.

— Теперь эта земля принадлежит нам, — спокойно ответил мужчина. — Усадьба и вся плантация отныне в наших руках. У нас есть пшеница и кукуруза, которую скоро можно будет засеять.

— Выходит нам снова придётся трудиться в поле? — удивлённо спросил его одноглазый Тайрон.

— Придётся, но теперь мы будем делать это лишь для себя самих, а не для белых господ. Господь дал нам шанс обрести свободу. Мы должны быть благодарными и за это.

— А если сюда заявятся другие белые?

— Не скоро, — уверенно сказал Дантрелл. — Война ещё идёт. Армия конфедерации всё ещё сильна, но в скором времени падёт и тогда рабство в этих местах станет пережитком времён. А до этого времени нам придётся держаться вместе и оборонять усадьбу, если кто-то из белых всё же покусится на нашу с вами свободу. Оружия у нас предостаточно. В хлеву есть скотина, а значит будет и молоко и мясо. Остальное мы взрастим сами на этих благодатных полях, — он повёл рукой, показывая своим людям громадную территорию, прежде принадлежавшую жестокому плантатору. — Всё это теперь наше.

— А женщины? — спросил его Джеремайя, носивший кличку Пёс.

— Да! У нас совсем нет женщин! — поддержали Пса остальные. — Только кухарка Латония и две её дочурки — Чалис и Ашандра.

— Вы забыли про белых женщин, — напомнил им Дантрелл. — Там на верхнем этаже усадьбы сейчас находятся восемь молоденьких девок из прислуги: прачки, горничные, та баба, что учила дочерей Морриса пению. Сами молодые зазнобы тоже там, как и жена, и многочисленные тётки да сёстры.

— Так значит, они теперь тоже принадлежат нам? — облизнув губы, осторожно спросил Джеремайя.

— Как и всё здесь. Делайте с ними всё, что пожелаете, только не убивайте.

Среди мужчин раздались довольные возгласы.

— Как же долго я об этом мечтал, — хлопнул в ладоши Пёс.

— О да, славное белое мясцо. — Тайрон расплылся в щербатой улыбке. — Спорим, я первым обрюхачу одну из этих соблазнительных самок?

— Берите их всех в любое время, — сказал Дантрелл. — Трахайте, набивайте их белые животы маленькими чёрными младенцами, можете даже жениться, но жену Морриса предоставьте мне. Эта баба отныне моя.

Никто не осмелился спорить с ним. Дантрелл подарил им свободу, и он был вправе требовать всё, чего желал.

2

С наступлением темноты усадьба снова наполнилась криками. Это плакали и стонали белые женщины, чьи животы этой ночью раздирали изнутри чёрные члены бывших рабов. Они ещё не смирились со своей участью. Большинство из них брыкались и сопротивлялись, но некоторые вели себя сдержанно, послушно раздвигая ноги перед разгорячёнными от возбуждения ниггерами.

Дантрелл развалился на огромной кровати хозяйской спальни, покуривая сигару из запасов Реджинальда Морриса, и с ухмылкой глядел на огромный портрет плантатора и его семьи, висевший на стене напротив.

Жажду крови, что вспыхнула в нём этим утром, он утолил сполна. Теперь же тело требовало совсем другого — сбросить напряжение, уходящего дня.

Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге возник Ноа. Юноша втолкнул внутрь женщину и поглядел на своего старшего брата.

— Оставь нас, Ноа. — Даже когда Дантрелл говорил тихо, голос звучал его раскатисто и властно.

Парень кивнул и выскочил наружу.

Жена плантатора была воистину прекрасной дамой, самой горячей и шикарной белой самкой из всех, что встречал бывший раб. Красные заплаканные глаза Саманты Моррис смотрели на него напугано, с едва читаемым укором и в то же время мольбой. Роскошное нежно-голубое платье женщины, прикрывавшее её великолепное зрелое тело, было разодрано в клочья и рваным тряпьём свисало вниз, открывая на обозрение почти ничем не скрытые пышные прелести. Она отчаянно пыталась прикрыться руками, но не могла спрятать себя от жадно пожирающего её взора Дантрелла. Каштанового цвета волосы, обычно собранные в изысканную причёску, теперь были распущены и водопадом ниспадали вниз. На щеках красными пятнами застыли следы от тяжёлых пощёчин.

— Подойди ближе, — приказал ей Дантрелл, выпуская изо рта колечки серого дыма.

Саманта несмело приблизилась на дрожащих от страха ногах. Оглядывая её с ног до головы, он временами останавливал свой взгляд, то на топорщащейся под рваной тканью непомерно большой груди, то на крутых изгибах широко раздавшихся бёдер. И как подобная красота могла достаться такому уродливому мерзавцу, как Реджинальд Моррис? Что столь омерзительный жиртрест с мелким отростком между ног мог дать этой восхитительной женщине?

Дантрелл поднялся и Саманта вдруг упала перед ним на колени.

— Прошу тебя, — взмолилась она. — Ради всего святого, останови это безумие. Мои дочери! Мои милые юные дочурки... Зачем ты отдал их на растерзание этим животным?

— Эти животные — мои друзья и братья, — холодно ответил ей ниггер. — Говори о них уважительно, ибо теперь они здесь господа, а ты и твои дочери — рабыни.

Из её глаз брызнули слёзы.

— Они ведь убьют моих девочек.

— Не убьют. Только немного с ними развлекутся.

— Я слышала их рыдания! Видела, как напрягаются и раздуваются их нежные животики от громадных отростков этих подонков... Я умоляю тебя, Дантрелл, пускай моих дочерей оставят в покое. Я готова занять их место, если придётся.

Он только усмехнулся на это.

— Ты всегда была доброй и чуткой женщиной, Саманта, и не виновата в том, что твой муж — чудовище, а дочери — избалованные высокомерные суки. Но, несмотря на это, я буду милосердным и оставлю твоих дочурок в живых. Однако Лиза и Мередит нуждаются в искуплении и перевоспитании, чем сейчас и занимаются мои люди. Очень скоро они станут покладистыми и вежливыми девушками. Рожая детей от чёрных мужчин, они быстро усмирят свою надменность.

— Нет! — лицо Саманты исказила гримаса ужаса. — Ты не можешь так поступить с ними! Не можешь так жестоко обойтись с дочерьми твоего хозяина!

— Он больше не хозяин мне, женщина! — гневно прокричал Дантрелл и наотмашь ударил её по лицу. — Больше никогда не смей называть его так! Я хочу, чтобы с этого дня ты поняла одну важную вещь — вы, белые, здесь больше не главные. Ты моя рабыня, а я твой чёрный господин. — Он взял её за подбородок и заставил посмотреть в свои полные праведного гнева глаза. — Я бы мог отдать тебя на пользование своим изголодавшимся по женскому телу людям, но не сделал это лишь из уважения, ибо ты одна в этом доме была добра ко мне и остальным бывшим рабам. И только поэтому отныне ты станешь моей личной рабыней. Но, если вздумаешь меня разочаровать, то я сделаю тебя всеобщей шлюхой и будешь до конца дней обслуживать чёрные члены своих господ один за другим по кругу, я обещаю тебе.

Его слова произвели должный эффект. Во взгляде Саманты Дантрелл прочитал смирение и покорность.

— Ты поняла меня? — спросил он для верности.

— Да, — едва слышно проронила жена плантатора.

— Обращайся ко мне, как к своему хозяину!

— Да, господин, — исправилась она и потупила взгляд.

Этот ответ удовлетворил его.

— Умница. Ты учишься быстрее своих дочурок, но и они в скором времени станут лучше. Вот увидишь, чёрное семя творит чудеса.

— Вы обещаете сохранить им жизнь, мой господин? — говорить с тем, кто совсем недавно был её собственностью, в подобной манере оказалось довольно сложно. Слова с трудом давались Саманте Моррис.

— Я не убийца, женщина. — Дантрелл нахмурился. — Я лишь воздал по справедливости тем, кто заслужил этого. Все, кто сегодня погиб, могли остаться в живых, если бы сложили оружие. Не переживай за своих дочерей. Скоро они будут счастливы и сами познают радость материнства. Как, впрочем, и ты.

Женщина посмотрела на своего нового хозяина непонимающим взглядом. Он склонился над ней, огромный и могучий, взял её за волосы и слегка оттянул их, заставив голову чуть запрокинуться назад. Теперь она не смогла бы отвернуться от него, даже если бы захотела.

— Ты нарожаешь мне целую кучу детей, — отчеканил он тоном, не требующим возражений.

Саманта замотала головой, не веря своим ушам.

— Мой господин, вы не можете так со мной поступить. Я уважаемая замужняя женщина...

Он снова ударил женщину по щеке, удерживая её голову за волосы.

— Ты не усвоила урок. Ты больше не Саманта Моррис, а личная вещь и мешок для семени чёрного господина. Кто твой хозяин?

— Вы, — тяжело дыша, покорно обронила она. — Вы — мой хозяин и мой господин.

— Больше не зли меня, — угрожающе процедил Дантрелл. — Иначе я сменю свою милость на злость, и тебе это не понравится. Подумай о своих дочерях. Я могу подложить их не только под толпу жадных до женской плоти ниггеров, но и под собак на псарне твоего мужа или лучше под его жеребцов, что стоят в стойле. Ты хочешь этого?

— Нет, — она разрыдалась, представив ужасающую картину своих дочерей, разрываемых конскими членами. — Не будьте так жестоки, мой господин.

— Тогда не смей больше перечить мне.

— Да, мой хозяин, — Саманта проглотила горькие слёзы.

— А теперь скажи мне, кто ты.

— Я — ваша рабыня.

Этого было недостаточно, и он обратил к ней требующий продолжения взгляд. Подавив гордость, она ответила ему:

— Я — ваша белая шлюха!

— Уже лучше.

— Я — чехол для вашего чёрного члена, — это далось ей особенно тяжело, но вызвало одобрение Дантрелла.

— Докажи, — приказал он, стягивая с себя льняную рубаху.

Едва увидев его мощный торс, с проступавшими сквозь кожу тугими мышцами и кубиками пресса на плоском животе, Саманта непроизвольно ахнула. Тело ниггера вызывало в ней противоречивые чувства. С одной стороны перед ней стоял чёрный как смоль грязный раб, сама мысль о сношении с которым прежде вызвала бы у неё лишь отторжение. Редженальд всегда говорил, что ниггеры — это глупые и омерзительные животные. С другой же — мало, кто из белых мужчин обладал столь гармонично сложенным и сильным телом. От него исходил жар и притягательные флюиды неимоверной силы. На миг женщине стало интересно, каково это — покорно лежать и раздвигать ноги под таким самцом, как он. Эта мысль напугала и в то же время смутила её. От стыда щёки Саманты стали краснее прежнего.

Дантрелл развязал завязки своих бриджей и те упали к его ногам.

Там, на первом этаже усадьбы, Саманта уже видела члены чернокожих рабов, что насиловали её дочерей и других девушек. Они показались ей громадными, нечеловеческими, но то, что вырвалось наружу их штанов её новоиспечённого господина, заставило женщину широко распахнуть глаза и замереть от ужаса. Огромный напряжённый фаллос Дантрелла был чернее ночи. Длинный, высоко торчащий ствол обвивала паутина толстых вен. Ей показалось, что его достоинство даже толще её запястий, но сравнить их женщина не решилась. Массивная головка, венчавшая твёрдый орган, смотрела куда-то чуть выше её макушки. Разглядывая член ниггера, она подметила и большие, тяжело свисающие в чёрной мошонке яйца.

Саманта вдруг вспомнила свою первую ночь с мужем, и как ей было больно тогда принимать в себя его мужское естество, как тяжело растягивались тугие стенки её влагалища. Но член мужа даже в подмётки не годился тому, что теперь покачивался перед её лицом. Эта штука порвёт её на части, если войдёт внутрь, с ужасом подумала она. Но в то же время странное и давно позабытое чувство вдруг наполнило низ её живота. Она вспомнила и то, как привыкла со временем к ощущению мужского достоинства внутри, как потом родила дочь Элизабет, а на следующий год вторую — Мередит. После родов любовные утехи с мужем перестали приносить ей удовольствие. Когда он входил в неё, она даже не чувствовала этого, порой даже засыпала прямо во время процесса. Редженальда всё равно никогда не хватало надолго. Извергался он быстро и небольшими порциями, после чего валился на бок и засыпал с чувством выполненного долга. С годами их недолгая страсть угасла, обратившись в одно лишь разочарование. Саманта и не помнила, когда в последний раз занималась любовью с супругом. Теперь же ей предстояло впервые сделать это с другим мужчиной, и этим мужчиной был темнокожий раб с громадным членом. Если бы она и хотела убежать, то не смогла бы.

Дантрелл возвышался над ней громадной чёрной скалой, замерев в ожидании её действий. Проглотив чувство гордости и отвращения, она неуверенно коснулась рукой его пышущих жаром чресел, обхватив толстый орган тугим кольцом. Снова ухватившись за копну её каштановых волос, он притянул её ближе, заставив слегка коснуться чувственными губами вершины его члена.

Женщина пыталась отстраниться, но бороться с превосходящим её по силе самцом было бесполезно. Он желал, чтобы она целовала его стержень, чтобы взяла его в рот, как это делают грязные потаскухи. Но Саманта была благородных кровей. Ей не пристало одаривать мужчину такими ласками. Она хотела возразить, но тут же вспомнила, чем это может окончиться.

Смахнув слёзы, и сморщив свой маленький носик, она прикоснулась губами к массивной чёрной головке. Потом поцеловала бугристый ствол и свисающие под ним яйца. Дантрелл надавил свободной рукой ей на челюсть, заставив широко открыть рот, и тут же протолкнул туда своего шоколадного змея. Женщина подавилась, закатила глаза и издала глухой клокочущий звук. От члена ниггера разило мочой и спермой. Она ощутила терпкий вкус его плоти.

Он немного подался назад, а затем снова погрузил свой фаллос внутрь её раскрытого до предела рта. Обильно выделяющаяся слюна служила естественной смазкой. Поняв, что от неё требуется, Саманта плотнее охватила горячий стержень губами и засосала его с громким развратным звуком.

— Оооо, даааа! — пробасил Дантрелл.

Видя, что это пришлось ему по нраву, она стала стараться усерднее, в надежде, что так заставит его скорее кончить, и он оставит её в покое. Насаживаясь ртом на его копьё, она подключила к ласкам язык, который танцевал по поверхности члена каждый раз, когда тот проникал глубоко внутрь.

Ниггер не церемонился с ней, давил на затылок, заставляя заглатывать его орган ещё глубже. Когда он проникал в её глотку, Саманту скручивали рвотные спазмы, но она, хоть и с трудом, но преодолевала их.

Её челюсть онемела, и женщине казалось, что она уже не сможет закрыть свой рот, когда член ниггера покинет его. Что бы сейчас сказал Редженальд, увидев, как она ублажает его раба своими губами и вместительным горлом? Вместо того чтобы вызвать в ней отторжение, эта кошмарная мысль заставила тепло в животе разлиться ещё сильнее. Женщина стала гнать её прочь, но в голову лезло всё больше и больше развратных помыслов. Это всё вина ниггера. Он отравил её! Опоил каким-то злым зельем, лишившим её рассудка!

Прошло довольно долгое время, прежде чем, Дантреллу надоело сновать членом в её услужливом рту. За это время Редженальд мог бы разрядиться дважды, хотя на второй раз его обычно не хватало, но черномазый был даже не близок к своему финалу.

Фаллос выскользнул из мокрого отверстия рта, и Саманта с трудом свела челюсти вместе. Её подбородок был мокрым от вспузырившейся слюны, а взгляд затуманился. Когда Дантрелл одним рывком поднял её на ноги, она с ужасом осознала, что промежность её взмокла.

Ниггер рванул на себя остатки её некогда прекрасного платья, оставив женщину в одних лишь элегантных панталонах, облегавших широкие округлые бёдра и раздавшийся после родов большущий зад. Её огромные молочные груди тут же выпрыгнули навстречу грубым мужским рукам. Дантрелл сжимал их жёстко, словно месил тесто, оттягивая и выкручивая ставшие вдруг чувствительными соски. Саманта повизгивала в ответ на его бесцеремонные лапания.

Тем временем ниггер уже вовсю шарил руками по её пышному, дышащему румянцем и здоровьем телу. Он жадно вдыхал аромат белой женщины, впиваясь в её губы глубокими и страстными поцелуями, не спеша перемещая их на её шею и плечи. Когда он обхватил своими толстыми губами её ноющий от недавних манипуляций сосок, а руки его с силой стиснули мягкий податливый зад, она с испугом осознала, что ласки её господина приносят ей удовольствие.

Ткань панталон затрещала под его натиском и через мгновение всё, что от них осталось, полетело в сторону. Дантрелл слегка развёл в стороны упругие полушария, и она ощутила, как его толстый палец начал массировать тугую дырочку заднего отверстия. Ощущения были настолько новыми, что она, ахнув, тут же вцепилась руками в его напряжённые бицепсы. Слегка надавив на тугой вход, палец господина проник внутрь её прямой кишки. Саманта дёрнула тазом и инстинктивно подалась вперёд. Могучий член, удерживающего её в своих руках мужчины, упёрся прямиком в её мягкий живот, слегка вдавившись внутрь.

Палец зашевелился внутри её тела, заставляя женщину издавать неприличные стоны. Её зрелое тело тридцативосьмилетней женщины яро отзывалось на ласки, заставляя лоно раскрываться и выпускать из себя липкие прозрачные ручейки.

Вдоволь наигравшись с задом своей рабыни, Дантрелл вынул палец из туго сжимающего его тёмного колечка и переместил ладонь к женской промежности, прикрытой треугольником влажных волос. Его пальцы быстро отыскали мокрые, раскрывшиеся в стороны лепестки и небольшой уплотнённый шарик над ними. Когда он надавливал на него, Саманта томно вздыхала и сильнее прижималась к его жёсткому торсу своей полной грудью.

Его пальцы стали протискиваться в её пещерку и та, гостеприимно раскрывшись, пропустила их внутрь почти без сопротивления. Чувствуя, как сильно она намокла, Дантрелл не сдержал довольной ухмылки.

— Твоё лоно течёт и хочет заполучить в себя большой чёрный член, — сказал он ей на ухо.

«Нет», — хотела бы сказать она, но лгать своему господину было глупо.

Разминая складочки её влагалища, свободной рукой хозяин мял спелые плоды тяжёлых грудей.

— У тебя прекрасное тело, — высказал своё мнение Дантрелл. — Широкий таз, чтобы легко рожать и большая грудь для кормления моих детей.

Саманта залилась краской. Ей было неловко от таких комплиментов, что заставляли ощущать себя вещью, инструментом для вынашивания потомства огромного чёрного мужчины, но в этом чувстве было и что-то притягательное, какое-то животное начало, пробуждавшее в ней давно забытые инстинкты.

Жена плантатора даже не подозревала, что спустя столько лет после рождения дочерей, ей придётся вновь забеременеть, родить и вскармливать грудным молоком младенцев. Способна ли она ещё на это?

Налюбовавшись её ладным, чуть полноватым телом, Дантрелл, довольный своей белой любовницей, извлёк пальцы из её мокрой щели и развернул к себе спиной. Саманта опешила. Он собирался взять её так, как берут своих самок самцы животных — сзади. Выросшая в католической семье, женщина никогда не занималась любовью таким образом. Муж всегда укладывал её на спину и забирался сверху. Но теперь она больше не его жена.

Большие ладони ниггера легли на её талию. Он заставил её прогнуться, и женщина беспрекословно подчинилась ему. Мокрые от соков ляжки тут же разъехались в стороны, сквозь кожу проступили контуры толстых мышц. Заросшая тёмным волосом щель призывно раскрылась, выставляя на обозрение влажное розовое нутро.

Дантрелл приставил головку своего громадного члена к сочному бутону, слегка поводил по нему снизу вверх, и, надавив, начал своё продвижение внутрь женского чрева.

Саманта вздрогнула, когда стенки её влагалища растянулись, с трудом пропуская вглубь чёрный жезл господина Дантрелла. Не помня себя от накатившей боли, женщина попыталась вырваться и соскочить с массивного орудия ниггера, но тот уже крепко держал свою рабыню за талию, планомерно проникая в неё всё дальше и дальше. На какой-то миг эта пытка прекратилась, когда член мужчины достиг дна, и двигаться глубже стало некуда.

Несмотря на огромные размеры фаллоса, нутро Саманты смогло принять его в себя целиком, хотя и с великим трудом. Женщине казалось, что если она пошевелится, то всё внутри неё тут же разорвётся, но ничего такого не случилось. С каждой новой секундой влагалище рабыни всё больше привыкало к размерам хозяйского члена, растягиваясь и подстраиваясь под него. Толстые чёрные пальцы быстро нашли бугорок её клитора, возвращая в измученное тело женщины приятные ощущения.

Не спеша, Дантрелл начал двигаться внутри неё, раскачиваясь и раздалбливая неподатливое лоно, которое тут же начало выдавать новые порции смазки, дабы подсобить процессу. Через несколько минут член Дантрелла скользил внутри женщины уже достаточно свободно. Саманте самой не верилось в это. Ощущения охватили её нескончаемой бурей из набегающих волн. В животе её уже стоял настоящий жар, который скапливаясь в огромный ком, взрывался снова и снова. Чувствуя движения громадного ниггерского члена внутри её нежного белого животика, Саманта громко застонала. Взгляд её одурманенных глаз упал на портрет семьи, висевший на стене. Мерзкое лицо мужа глядело с картины с безмолвным упрёком. Ей вдруг стало стыдно за себя, за похоть, которая её охватила, за собственную слабость, за то, что она позволила сломать свою волю, и теперь уже никак не могла преодолеть веления тела, которое требовало ещё больше удовольствия.

Женщина отвернулась, но Дантрелл, проследивший за её взглядом, тут же ухватил рабыню за волосы и заставил снова повернуться к картине.

— Смотри, — приказал он. — И он пусть смотрит.

— Уууууаааааааа! — простонала она вместо ответа и струи сока, выталкиваемого очередным сильным оргазмом, потекли по её дрожащим полным ногам.

— Тебе нравится быть

шлюхой своего господина? — продолжал допрашивать её Дантрелл.

— Даааааааа.

— Нравится его большой чёрный член?

— Ддддддааа!

— Ты бы хотела родить ему маленького чёрного ребёнка?

— Ыааааа! — простонала она вместо ответа.

Две баснословной красоты молоденькие девицы с тонкими осиными талиями и надменными взглядами наблюдали за своей матерью с застывшего полотна. Она подумала о них, представила своих дочерей кормящими темнокожих младенцев разбухшими от молока грудями, как Дантрелл на её глазах пронзает своим большим членам их маленькие розовые щёлки и заливает в них своё плодовитое ниггерское семя. Если они понесут от него, то их дети стали бы братьями её собственным будущим малышам.

Временами здравый рассудок возвращался к ней. Как она может думать о таких вещах? Она же их мать!

Нет!

Она — подстилка чёрного господина. Всего лишь безвольная белая женщина весь смысл жизни которой отныне сводился к вынашиванию и производству на свет его потомства. Когда Саманта станет неспособна зачинать детей в своём чреве, он оставит её и найдёт других женщин, более молодых и пышущих здоровьем. Быть может это будут её дочурки. Она хотела бы этого для них. В сильных руках Дантрелла они обрели бы счастье. Но пока Саманта ещё способна рожать и носить в животе младенцев, она будет послушной рабыней. Лишь бы ещё как можно дольше наслаждаться этим великолепным чёрным членом внутри себя.

Она и не заметила, как с очередным оргазмом силы покинули её вместе с остатками разума. Тогда Дантрелл поднял её пышное тело на руках и продолжил вбивать свой раздувшийся ствол в её горячую дырку уже на весу.

Когда пришла его очередь разряжаться, он уложил её на кровать. Эту постель Саманта когда-то делила с мужем, зачинала на ней своих дочерей. Теперь же на ней ей предстояло снова стать матерью. Лёжа на животе с высоко задранным вверх задом она уже ясно понимала, что отныне жизнь её станет совсем другой.

Блестящий от пота чёрный мужчина вдруг ускорился и с победоносным криком начал спускать своё семя внутрь чрева Саманты, наполняя теплом её сокращающуюся матку.

Закончив, Дантрелл медленно покинул её тело. Вход во влагалище теперь зиял огромной незакрывающейся дырой, из которой густым потоком вытекала белая сперма бывшего раба. С довольным видом он отошёл в сторону и открыл большой шкаф, стоявший у стены хозяйской спальни. Взмокший и обнажённый из него вывалился уродливый тучный мужчина с кляпом во рту и верёвками, стянувшими руки и ноги. Глазами полными злобы и отчаяния он глядел на лежащую в постели супругу, чей зад бесстыдно топорщился вверх, а ноги были широко расставлены для лучшего вида. Женщина тоже посмотрела на него, но не почувствовала ровным счётом ничего. Словно кто-то опять смотрел на неё с холодной безжизненной картины.

— Вот и всё, Реджинальд, — с чувством свершившегося возмездия объявил Дантрелл.

Плантатор рыдал и пускал сквозь кляп розовые слюни, лёжа на полу спальни, что ещё вчера принадлежала ему. Уводя Морриса в подвал, Дантрелл не поскупился показать отцу семейства и его дочерей, покорно принимавших в себя по два, а то и по три длинных чёрных члена на первом этаже усадьбы. Глаза их подёрнула плёнка, тела были залиты густым белым семенем. Реджинальд поглядел на Дантрелла взглядом опустошённого и поверженного врага.

А ранним утром его повесили за домом.

3

Урожай на следующий год вышел добротным.

В усадьбе стоял запах вкусной пищи и женского молока. Новорождённые дети громко пищали, ища голодными ртами материнские соски. Дантрелл стоял у окна, читая с помятого листа написанное сбивчивым почерком сообщение об окончании войны. Читать его совсем недавно научила белая рабыня, теперь ждавшая своего господина наверху.

Облегчённо вздохнув, он поджёг бумажный лист от пламени свечи и, дождавшись, пока тот догорит, пошёл к лестнице. На софе, тихо посапывая, отдыхало несколько беременных белых женщин. Среди них он узнал лица Лизы и Мередит. Девушки сладко спали, придерживая руками свои раздувшиеся животы.

Саманта, удерживая в руках двух младенцев-близнецов со счастливым лицом наблюдала, как те сосут молоко из её отяжелевших больших грудей. Когда на пороге возник её господин, низ живота по привычке заныл.

Чернокожий мужчина стянул с себя рубаху, выпростал из штанов свой огромный чёрный фаллос, стремительно наливавшийся силой при виде кормящей женщины, и приблизился к ней. Их тела резко контрастировали на фоне друг друга.

Сидя на краю большой кровати, она развела в стороны свои толстые ляжки. Перед его глазами возникла розовая, выбритая по его собственному приказу мокрая щель. Приставив к ней головку члена, он одним толчком провалился вглубь жадно сосущего его нутра. Женщина застонала. Из её сосков брызнуло молоко, проливаясь мимо ртов маленьких беспомощных ниггеров.

Дантрелл ощутил, как плотно влагалище Саманты охватило его горячую дубину, и закачался внутри неё.

— Молоко всё прибывает и прибывает, — пожаловалась она мужчине. — Они не могут выпить всё.

— Значить сегодня напоишь меня, — сказал Дантрелл, разглядывая её провисшие от тяжести груди.

Младенцы сладко уснули в руках матери.

Дантреллу пришлось стиснуть зубы, чтобы не разбудить их, когда он со сладким чувством облегчения опустошал свои яйца, заливая внутренности рабыни белой, как её кожа, жидкостью. Почувствовав его семя внутри себя, она тоже кончила, почти безмолвно, мелко задрожав всем телом и пролив на простыни несколько тяжёлых струй своего сока.

Спустя девять месяцев Саманта родит ему ещё одного сына.