Небольшое отступление. Отрывок одной старой истории, который я тогда не решилась красочно описывать. Писалась она от руки, а этот отрывок в электронном варианте. Время магии, воин и путешественников. История о любви и зависти, дружбе и преданности.

***

Я в полудреме смотрела на дым костра. Сосновые дрова звонко трещали, источая смолу и горя синим пламенем. Звезды угасали на розовеющем небе. Начинался новый день. Но делать абсолютно ничего не хотелось.

Мы ехали несколько дней почти не слезая с седла. Лошади и мы устали. Бежать от войны, желая сохранить нейтралитет. Как же это сложно, проезжая мимо деревень, где мародерствуют враги, насилуют и убивают. Обвиняют в связях с сатаной, и насылаемых проблемах невинных дев, а после сжигают их на кострах религиозные фанатики. Во что только не поверишь во время войны. Молятся идолам, богам, лесным духам. И даже альвы, дриады и нереиды вступили в войну. Эта не наша война, мне и Кассилю не нужно было что-то защищать. То, что мы могли бы защищать давно разорено и сожжено до тла, а недалеко холм. Братская могила для сотни-другой жителей. Когда-то от полной жизни деревни остались лишь угли и трупы. Горстка детей, что смогла спрятаться в ближайших лесах умерла с голоду и в лапах диких зверей. Выжило лишь трое, но и те исчезли с тех краев. Лет через десять только, объявилась одна, из тех детей. Загорелая брюнетка, дерущаяся как зверь. Невысокая, гибкая как ива и смертоносная, как и ее парные клинки, чьи лезвия покрыты жиром врагов в вперемешку с ядом. Периодически врывалась в бой, истребляла оккупантов и пропадала. Многие наместники земель назначали награду за ее голову, но так ее ни разу не поймали. До одного прекрасного дня.

Зашипев от болезненного удара в ребра, от сдернутого мной с лошади врага, я отступила назад. В руках он держал увесистые кастеты с острыми шипами. Они разодрали мою одежду и кожу на правом боку, а так же несколько ребер явно треснули в хрустящем звуке. Но состояние вроде не фатальное. Было не фатальным, пока по затылку меня не оглоушил местный священник, с криком, о том, чтобы сжечь языческую тварь.

Очнулась я лишь от острой боли и зловония. Мерзкие крысы, что почуяли свежую кровь в сырой камере, решили полакомится еще живым телом. Спихнув мерзких тварей от своего бока, я со стоном села у стены камеры. Спину холодила каменная стена, а бок был перевязан изодранными в ленты дорогой тканью, уже давно пропитавшейся кровью. Кто же меня перевязал, столь дорогим батистом оставалось загадкой. Правда ненадолго.

Когда глаза более-менее приноровились к мраку и отблеску находящегося дальше по коридору чадящему факелу, то я заметила дремавшую фигуру в дальнем и темном углу камеры. Это была девушка, моя ровесница. Ее вьющиеся светлые волосы свалялись в грязи и слиплись от крови. Глаза и щеки были впалые, одежда изорвана на перевязи своей руки и моего бока. От рассмотрения сокамерницы меня отвлек шум тяжелых сапог, а следом и ушат ледяной воды.

— Просыпаемся дамочки. Нечего рассиживаться! — к нам, по ту строну решетки наклонился тюремщик. Мерзкая же наружность у него была! Желтые и кривые зубы, часть из которых была сколота или выбита в уличных драках, разящий перегаром и покрытый многодневной щетиной лицо. Блеклые глаза увядшей осенней зелени. Единственное, на что хватило моих сил, так это плюнуть ему в лицо. Зря он наклонился. А я зря плюнула. Лицо его побагровело и в припадке ярости, громыхая ключами он открыл дверь в нашу камеру и ударил меня по лицу. С разбитой губы потекла кровь, мужчина было еще замахнулся, как меня закрыла от его кулаков тень. Я услышала глухой звук удара, но не почувствовала боли. Ударил он не меня, а обладательницу тени. Ее спина заслонила меня.

— Проваливай с моего пути! Тебя я бить не собирался.

— Нет! — голос девушки был высокий, звонкий и стальной. Как звон закаленной стали меча и несгибаемый, как воля бравого рыцаря.

Я в немом изумлении смотрела на нее. Меня защищали? Меня, ту, которая вечно помогала отбиваться от самопроизвола наемных сил, что разоряли деревни. Мужчина, что-то пробубнил и вышел из камеры, пройдясь по нам слегка презрительным взглядом. Звякнул засов на двери и тюремщик удалился. Девушка подождала, пока его шаги стихнут за поворотом и обернулась ко мне. Присела рядом. На ее левой скуле красовался свежий синяк, я отвела глаза. Я не просила меня защищать.

— Благодарить не буду. — Смущение в голосе меня выдало. Даже акцент от выученного мне чужого языка меня не выручил.

— И не надо.

Она пристально рассматривала меня.

— Говорят ты пришла с северных гор, но на нординку ты не похожа.

— За северными горами живут не только нордины. За Нордикой есть королевство Сааман, богатое золотом, слышала наверное.

Она задумчиво прижала руку к подбородку.

— Может быть и слышала... — наконец выдала она. — А может быть и нет. Я не интересовалась географией. Да и экономикой тоже. Хотя сейчас все это не имеет значения.

— Это почему же? Мир красив, я лично, не собираюсь торчать хоть еще один день в этой зловонной дыре.

— И не будешь. Увидишь этот красивый мир на рассвете из пеньковой петли.

Новые подробности моей судьбы меня не обрадовали. Хотя умереть на виселице не так больно как сгореть заживо. По крайней мере так говорили. Я выдохнула и запрокинув голову прикрыла глаза. В уголке камеры пищали крысята, с окошка под потолком лилась вода сточных канав на каменный пол и без того сырой камеры.

— И все?!

Голос с вызовом сокамерницы не вызвал во мне энтузиазма или интереса, что хотя бы скосить глаза в ее сторону.

— А что ты предлагаешь? Поплясать мне перед виселицей?

— Выбраться отсюда!

Я посмотрела на нее. Когда-то дорогое одеяние было на ней. Кожа белая, не такое загорелое как у меня или у крестьян. Руки аккуратные, хотя изящные ногти пообломались и под них забилась грязь.

— За тебя заплатят деньгами, землями или еще чем, в отличии от меня, тебе есть, что предложить.

— Я бастард. Платить за меня не будут. Я — Ладэна.

— Астрид.

— Звезда, да... — призадумалась она. — Слушай, если я вытащу нас отсюда, то будешь моей путеводной звездой, покажешь мне королевство Сааман?!

— Валяй. Покажу если вытащишь меня отсюда.

Она встряхнулась и начала рыться в волосах. Вскоре достала из волос заколку. Точнее обломанный кусок серебряной диадемы.

— Ничего не выйдет, — начала я, когда, когда она потянулась к засову. — Металл слишком мягкий. Просто пог... — застряла я на полуслове, потому как щелкнул механизм и засов отворился.

Открытая дверь мгновенно исцелила мою тупую боль в ребрах, а найденные чуть дальше по коридору мои клинки прибавили мне шансы на успех побега. Ладэна же приглядела себе меч, что валялся тут же. Но поднятие нашего железа с пола, наделало много шума, на который из-за угла тут же появился тюремщик. Он вытянул свой меч из ножен и пошел на нас. Мы не растерялись.

Ладэна подбежав к нему лихо сбила его с ног. Я же прыгнув на него, припечатала коленами его руки к каменному полу коридора. Меч из его рук отлетел на пару метров и Ладэна тут же сменила свое железо.

— Сейчас-то я лицо тебе подправлю! — нависла я над его лицом с маниакальным выражением и острие моего клинка касалось кончика его носа. — Жаль, что последний раз я раздобыла слабый яд. Умереть ты не сможешь...

— Хватит, оставь его, не до этого сейчас! — Ладэна дернула меня в тот момент, когда я уже хотела выколоть глаз этому мешку с дерьмом, но из-за нее, лишь раскроила ему бровь. — Быстрее! — она увлекла меня за собой.

Исхудалая, а силища как у Геракла. Я пригляделась, пока мы шли по освещенному факелами коридорам. Бугры мышц больше моих, крепче и рельефнее. Видеть такое непривычно, но это нисколько ее не портило. Да и меч она держала легко и непринужденно. Меч был тяжеловат для меня.

Именно из-за этого пару лет назад, грабя одного купца, я схватила кинжалы, а не меч. Можно сказать, что этот зажравшийся купец откупился. Гномья сталь, магия альвов, усиливающие остроту лезвия и их легкость. Не клинки, а мечта для убийцы. Рукоять из костей мантикоры... Вообще раритет.

У выхода стражи почти не было, только два зевающих от скуки мужчины, облаченные в тяжелые латы. Одного вырубила Ладэна, ударом навершия меча, я же воткнула лезвие в горло другому, сразу, где кольчуга не защищала горло. Искривленное лезвие кинжалов, позволяло убивать так. Его ноги тут же подкосились и эта туша завалилась назад, я лишь успела часть веса принять на себя и тут же опустить его тело. Оглушенный Ладэной стражник с грохотом упал.

— Никакого изящества и грации. Много шума производишь. — сделала замечание я Ладэне, на что та фыркнула.

— Я не убиваю невинных! — заявила она.

— Святоша... — я артистично закатила глаза.

Мы быстро выбежали в проход и буквально сразу попали на площадь с помостом для предстоящей казни. Эшафот с гильотиной и балка с петлями для висельников. Тут же толпились торговцы с различным барахлом. Пока я озиралась по сторонам, Ладэна на свои серьги выменяла пару накидок и мы накинув их скрылись в безликой толпе.

И вот уже спустя пару лет мы скитаемся вместе. Я со своим Кассилем и она со своей любовью Хаэлем. Альвом, которого нашла в лесу раненным и выходила его. Кассиль подкинул еще пару дров в костер. Небо совсем посветлело. Я глянула на Ладэну. Она седлала свою лошадь Вегу и коня Ноира, что принадлежал Хаэлю. Мы решили разъехаться, после одной нашей ссоры.

Все решалось как обычно. Она схватилась за меч, я за кинжалы. Ей не хватало скорости, чтоб достать меня в бою. Как бы сильна она не была, меч сильно влиял на центр тяжести блондинки. Мне хватало ловкости, но малая дистанция атаки, портило все. Меч длиннее, шансов, что он снимет мой скальп раньше, чем я доберусь до ее горла. Растащили нас мужчины, когда я срезала ей часть волос у горла, а она задела меня кончиком острия по щеке, оставив легкую царапину. Упрямости нам обеим хватало. И почти полное отсутствие компромисса. Как ни странно, до появления в нашей жизни мужчин все было куда необычнее.

Я с ней игралась у ночного костра. Смущенная и не знающая простой жизни, да и собственного тела блондиночка стеснялась. Долго и расточительно я делилась своим опытом. Доводила ее до граней, которых она не знала. Дворцовая закрепощенность и строгие законы церкви не позволяли ей узнать вкуса простых радостей человечества. Пусть она и была бастардом, но росла при дворе, где разговоры об этом карались законом и пресекались гильотиной. И теперь Хаэль пожинал плоды моих стараний. Этот полукровка альв меня просто выбешивал. Ему не нашлось места ни в одном из миров и он прибился к нашей женской компании. А потом и Кассиль. Тоже из того же разряда, только примеси совсем непонятные. Красно-карие радужки глаз и черные склеры, сероватый оттенок кожи, выдававший в нем что-то темное демоническое. Стоило снять ему свой плащ и перчатки с рук, как видел нечто лишнее, не присущее человеку. Там, где на его пояснице и руках появлялась пусть и не столь явная чешуя, но ее очертания и более грубая кожа давали о себе знать. И если ставить его и Хаэля вместе, то будет видна колоссальная разница. Светловолосый полуальв с глазами цвета золотого топаза, в чьей молочной коже просвечивают сплетения вен, острые кончики ушей остались как побочный эффект в его генетическом коде. Мягкие черты лица плавно переходящие в гибкие пропорции алебастрового тела. Просто образец чистоты и непорочности.

И мой Кассиль. Более грубые черты лица, тело тоже имеет другое строение. И прет в бой как танк, в отличии от вечно прыгающего эльфа с его луком. Но нечеловеческие глаза и трупный оттенок кожи сразу отбивал желание иметь с ним дела. Только я повелась на запах. Видимо привлекал меня он. Запах свежей крови. Запах убийцы, но не такого тихушника как я. И еще запах мужчины, опасный и пьянящий запах. И тут доходило в чем дело. Кровь низших демонов. Немного чешуи тут же переставало что-либо портить в этой картине. Сильные шершавые и крепкие руки, когти, что могут в миг разорвать человеческую плоть, впивающиеся в мою кожу в порыве страсти. Я таяла от его прикосновений как лед на солнце, плавилась как воск церковной свечи. Готовая кричать в оргазмах до хрипоты и потери пульса и восставать из пела как феникс, под новой волной его ласк. Вспоминать, как я плакала первое время, стараясь доставить ему удовольствие. Как плыл по щекам уголь, которым я подводила глаза, губы припухали, а горло саднило не прекращая. Я понимала, как ему возможно скучно с простой земной женщиной. Но я старалась и он одаривал меня сторицей. Испытывать ревность к нему не было смысла, для него такие копеечные чувства как любовь абсолютно ничего не значили. Но ему нравилось проводить время со мной, упиваться взаимной страстью, за которую я платила своей кровью, а иногда и жизнью. Пьянящей своей прирожденной магией инкуб, тяготеющей к крови, такого еще поискать.

Но иногда я завидовала Ладэне. Существо с примесями иного мира. Чьи чувства чисты и неопорочены грязью миров. Где чувства рождаются в самом сердце, а не на уровне банальной плоти.

Но слова за слово... Она предпочитает честный бой на мечах, я же скрытный убийца с ядовитыми клинками. Она выбрала непорочного изгнанника светлого мира, я же вцепилась в человека с примесями демонической крови. Они любят друг друга на мхе леса или в подножии водопада. Мы же спокойно могли заняться животным сексом на попоне под луной и звездами у костра, в ближайшей подворотне за таверной, обтираясь о деревянные стены, оставляя царапины и занозы на моей спине. Мои запястья, что постоянно немели в его хватке и подняты над головой. Или же их взгляд глаза в глаза и мягкие поцелуи.

И во всем этом я чувствовала ревность именно к Ладэне. Это порождение светлой крови притащилось из иного мира, было подстрелено и оставлено помирать. Какого лешего, Ладэна вмешалась в ход естественного отбора? Все наши увлечения пошли коту под хвост. На мои ласковые прикосновения, она не отвечала, на требовательные приставания и то вовсе огрызалась. А ведь раньше...

Это был предел. Предел всей нашей дружбы, где она перетекала в страсть, а может даже в любовь. Где не было места этой слащавой ерунде. Две девушки, настолько разные, с таким наличием контраста. Словно огонь и лед... От приятных, порхающих прикосновений, до жестоких и требующих, легкие поцелуи, переходящие в яркие засосы и следы укусов, пальцы, ерошащие волосы, вытягивающие стоны. Следы необычности в теле одной и чистоты другой. На коричневатых сосках немного металла, на розовых сосочках другой — чистая непорочность. И если терзать тело, то только так, упиваться этим пороком, мешая его с животной страстью... Терзать тело до крови, посыпать солью раны и снова... Жечь огнем и менять на лед. И вырезать на теле каждой острием кинжала или меча чужое имя. И знать, что это клеймо навсегда, напоминание нам, как о том, что ничто не забыто.

Предел и нам пора разойтись по разные стороны.