«Говорят, что месть — это такое действие, которое направлено на то, чтобы наказать за нанесённую обиду, физическое насилие, несправедливость. Почти во всех культурах и религиях на причинённое зло принято отвечать добром. Типа того — съездили тебе по одной щеке — тут же подставляй вторую. Кому как, но лично я считаю это рабской философией. Для меня месть является нормой и необходимым благородным делом. И если мне выпадает возможность отомстить, то я это делаю без колебаний. Зло не должно оставаться безнаказанным, и ублюдки, свершившие чёрное дело, должны получить по заслугам.»

Из дневника Энн-Мари Фишер.

Ровный монотонный гул двигателей и лёгкое покачивание в мягком кресле салона бизнес-класса. Состояние полудрёмы. Шумный аэропорт и площадка взлётной полосы давно исчезли внизу где-то за далёким горизонтом. За окном иллюминатора пелена густых облаков. Моё сонное состояние прерывает стюардесса. Бодрым поставленным голосом она сообщает высоту и температуру за бортом. Девушка катит перед собой тележку с напитками и предлагает что кому по душе. От коньяка и виски я отказываюсь и решаю выпить немного колы. Сейчас мне делать нечего, и в памяти постепенно всплывают обрывки воспоминаний. Их мозаика в который раз складывается в ясную картину. Боже, как давно это было. Но снова и снова я вспоминаю события далёких дней почти до деталей. Сколько же лет прошло с тех пор. Пятнадцать? Больше? Но тот кошмар встаёт перед глазами снова, как будто всё это было вчера, и переносит в прошлое. Такое из памяти не вытравить.

... Приграничный полевой лагерь для беженцев. Немного поодаль, за невысокими холмами прячется извилистая грунтовка и рядом с ней на возвышенности теснятся обшарпанныё постройки армейского блокпоста. Периметр лагеря обнесён колючей проволокой, мешками с песком, и ржавыми железными бочками. Повсюду грязь, вязкая зловонная жижа, и горы мусора. Двое солдат ведут меня в дальний конец лагеря к палаткам, где живут люди. Я не арестована, и это не конвой. Командир отрядил их меня сопроводить и указать, где мне теперь находиться, чтобы я не шлялась по территории, и не путалась под ногами. Разумеется, я могу уйти из лагеря в любое время на все четыре стороны куда глаза глядят. Вот только идти мне некуда. И ничего и никого у меня в этом мире не осталось. Даже пожрать не на что. А там, за ограждением, небезопасно. Подведя меня к одной из палаток, солдаты пытаются мне что-то сказать на неизвестном языке. Они громко лопочут и жестами дают понять, что здесь я буду жить. Временно. Ну а там видно будет. Один из них откидывает полог палатки и заводит меня внутрь. Он пальцем тычет на свободный топчан, и подобие улыбки мелькает на его бородатом лице. Так он указывает мне моё теперешнее место обитания. Затем, махнув на прощание рукой, он грозит кулаком кому-то в темноту, поворачивается спиной и уходит. В палатке душно, воняет кислятиной и немытыми телами. Я располагаюсь на жёсткой циновке и начинаю поправлять настеленные друг на друга тряпки. До меня здесь явно кто-то уже был. Вскоре волонтёры красного креста приносят какие-то кульки и брикеты. Это стандартный рацион — часть гуманитарной помощи, и еда состоит из галет, сухарей, и пинты тёплой вонючей воды. Повсюду летают полчища москитов. Палатка явно не рассчитана на такое количество обитателей, и вокруг меня тесными рядами расположены такие же точно циновки. Людей много, но они не обращают на меня внимания. Каждый занят своим делом и своими мыслями. Кто-то молится, кто-то читает засаленные страницы газет, а кто-то справляет нужду прямо под палатку. В дальнем углу слышится какая-то возня, шлепки и приглушённый шёпот. Затем раздаются чмокающие звуки и ритмичный прерывистый стон. Я всматриваюсь в темноту и вижу, как на самом дальнем лежаке двое мужчин жёстко трахают молодую худощавую девушку, не стесняясь посторонних глаз. Они удовлетворённо мычат, засунув свои фаллосы по самые яйца ей в рот и в задний проход, а девушка в порыве страсти послушно двигается им навстречу. Её воля подавлена жёсткими пощёчинами и непристойными прикосновениями по интимным местам. Теперь она во власти насильников, и её ожидает извращённый прилюдный секс. Ещё пару минут назад она отмахивалась и сопротивлялась, но сейчас она предельно возбуждена и томно стонет. У неё получается вполне сексуально, и это заводит её партнёров ещё больше. Все трое получают удовольствие, и их не смущает царящая вокруг антисанитария. Это тоже своего рода справление нужды, и им никто не мешает. А некоторые даже с интересом наблюдают за пошлым прелюбодейством и тарабарят что-то одобрительное. Какая-то женщина в возрасте за сорок подстраивается под девушку и начинает лизать ей между ног, захватывая языком и губами мошонку одного из партнёров. Теперь её используют на все сто, но походу сейчас ей это очень нравится и она максимально сосредоточена. Она плавно подмахивает, и с ритма не сбивается. По её отточенным движениям видно, что проделывают с ней такое регулярно. В её размеренных телодвижениях чувствуется немалый опыт. Я отворачиваюсь от мерзкой сцены, пытаясь подавить внезапно накативший приступ тошноты. Меня тут же выворачивает наизнанку, и я блюю прямо на земляной пол. День угасает, постепенно уступая место тёплой и душной в этих широтах ночи. Лагерь затихает, я укладываюсь на своё место и начинаю дремать. Но длится это недолго. В проёме входа появляется мужская фигура, и луч карманного фонарика движется вдоль циновок, выхватывая из темноты лица спящих людей. Вскоре яркий свет останавливается на мне. Мне слепит глаза, и я зажмуриваюсь. Человек подходит и внимательно меня разглядывает. Затем берёт за руку, рывком поднимает и тащит к выходу. Предчувствуя недоброе, я сопротивляюсь, но он крепко меня удерживает и начинает говорить. Я его отлично понимаю, потому что этот мужчина говорит на родном мне языке. Он приглашает меня в служебный корпус, в нормальные условия помыться, и по-человечески поесть. Он обходителен и вежлив, на лице его подобие доброй улыбки, и я соглашаюсь. Я иду с ним уже добровольно, и за руку меня тянуть не надо. Наконец мы оказываемся в щитовой постройке с просторными помещениями. Здесь светло, уютно и совершенно нет комаров. Где-то за стеной гудит дизель-генератор. Офицер приглашает меня за стол. Я удобно усаживаюсь, а он спокойно раскладывает еду. На столе появляются консервы, свежие лепёшки и бутылка виски. Он угощает меня, но от выпивки я отказываюсь. Я жадно хватаю всё подряд и глотаю почти не прожёвывая, запивая всё газированной пепси. Насытившись, я более детально рассматриваю накормившего меня человека. Это молодой мужчина в форме полевого офицера. Он наглажен и тщательно выбрит. На поясе кобура с пистолетом. На вид лет тридцать. Он тоже смотрит на меня и предлагает мне пойти помыться. Он обещает не подглядывать. Я отправляюсь в тесную душевую кабинку, снимаю с себя грязное тряпьё, и начинаю мыться в тёплой и чистой воде. Такое чудо со мной впервые за пять месяцев. Я моюсь долго и тщательно, подставляя тело под упругие струи. Шампунь приятно пахнет и напоминает те добрые времена, когда я жила беззаботно и радовалась каждому новому восходу солнца. Помывшись, я начинаю обтираться полотенцем, но меня неожиданно прерывают. Тут, собственно, и начинается кошмар. Офицер резким движением отдёргивает пластиковую ширму и голую вытаскивает меня в коридор. В его руке пистолет, он размахивает дулом перед моим носом. Офицер говорит, чтобы я не орала, не поднимала шум и вела себя послушно. И если я буду умницей, то со мной ничего не случится. Он зажимает мне рот и волоком тащит в какую-то комнату. Я слишком слаба, чтобы сопротивляться, и он берёт меня почти не прилагая усилий. В комнате поджидает ещё двое полуобнажённых мужчин. Они бросают меня на кровать и деловито укладывают на живот. Один из них тут же ложится мне на спину и переворачивается вместе со мной. Теперь на спине лежит он, а я оказываюсь на нём. Я в недоумении и мне страшно. Тут же ещё один садится на меня сверху, и это тот самый офицер. Третий пристраивается сзади, и мои ноги оказываются на его плечах. Теперь я понимаю, что накормили меня и отмыли не просто так по доброте душевной. Сразу два упругих твёрдых члена впиваются мне в во влагалище и задний проход. Я чувствую нестерпимую боль, но они не останавливаются, и тяжело дыша, продвигают свои фаллосы внутрь моего тела. Боль нарастает, и я чувствую, что они сейчас просто-напросто всё у меня там порвут. Я начинаю кричать, но офицер тут же бьёт меня наотмашь по лицу. Мой крик обрывается на полустоне, и его огромный член немедленно заполняет мой рот. Он тоже движется вперёд. Наконец, все три органа глубоко в моём теле. Они помещаются во мне на пределе разрыва. Насильник сверху крепко держит меня за волосы и придавливает мою голову к своей мошонке между ног. Загнав в меня свои хозяйства полностью, они прижимаются ко мне, и мне становится почти нечем дышать. От нестерпимой боли хочется заорать что есть мочи, но получается лишь сдавленный стон. Тем не менее, неожиданно боль отступает. Она сменяется каким-то всепоглощающим животным восторгом, и в моём теле просыпается настоящая дикая страсть. Она закипает во мне блаженной истомой, и я начинаю двигаться навстречу, пытаясь угодить всем троим одновременно. Они методично меня трахают, и я теку со всех дыр. Теперь их фаллосы работают чётко и слаженно, словно поршни, как по маслу раздвигая мою плоть и блаженство внутри меня нарастает. Таких ощущений я не испытывала пожалуй ни разу. Я плыву в волнах экстаза, и с каждым движением их тел издаю нежный стон. Я двигаюсь навстречу всем телом, не ощущая уже никакой боли. Внутри меня всё натянуто как струна и тугая плоть скользит и проникает далеко вглубь тела, раздражая все мои эрогенные зоны. Мне удаётся подстроиться под темп, и они тоже работают как единый слаженный механизм. Теперь сил во мне много, и я не знаю, откуда они взялись. Темпа я сбавлять не собираюсь, сейчас мне хочется, чтобы меня трахали ещё и ещё. Так длится до бесконечности, потому что насильники в самый последний момент останавливаются и оргазм не наступает. Я чувствую нарастающее истощение, но они опять и опять, с короткими перерывами неутомимо трахают. Блаженство вихрями захватывает меня с новой силой и я продолжаю страстно стонать. Наконец, на пике накала возбуждения приходит долгожданный оргазм. В голове вспыхивает яркая вспышка, и струи вязкой спермы заливают меня отовюду. Какое-то время я лежу бездыханная, а они удаляются в соседнюю комнату. За стеной слышится клацанье железных кружек и приглушённый смех. Затем офицер возвращается. Он снова безупречно одет. Офицер даёт мне чистую камуфляжную одежду, говорит что на сегодня я свободна, а завтра ночью наши отношения продолжатся. И чтобы я помалкивала. Если не буду держать язык за зубами, то он пристрелит меня как шпиона-лазутчика. На прощание он всовывает мне в руку сложенную бумажку, и ещё раз напоминает о том, чтобы я была умницей. Тогда потом он даст мне много-много денег, чтобы я отсюда уехала навсегда и жила в своё удовольствие. Я возвращаюсь в свою палатку. В руке у меня десятидолларовая помятая купюра. Ну вот, меня сделали дешёвой лагерной плечевой, и мне завтра предстоит их заново ублажать. Постепенно до меня начинает доходить, что когда это офицерьё, эти скоты со мной наиграются вдоволь, то после продадут своим подчинённым. В конце концов, я окажусь на месте той молоденькой девушки, которую трахали днём на грязной циновке такие же грязные животные. Не выйдет по вашему. Лучше уж сдохнуть. Под утро, когда все спят, я тихо покидаю территорию лагеря, спокойно прохожу мимо спящих часовых, и растворяюсь в густом предрассветном тумане.

***

— Так, Марина, это нужно отослать уже сегодня по факсу, а этим я займусь сама. Как отправишь, можешь быть свободна.

— Я поняла, Анна Владимировна. Сегодня, когда вас не было, приехал представитель рекламной компании, и просил ознакомиться вас с этим пакетом.

— Я же сказала, что чужие рекламщики нам ни к чему. Ладно, я потом это просмотрю.

— Но он уже больше часа сидит в приёмной. Сказать, что вас нет?

— Нет, не надо. Давай его сюда. Лучше сразу со всем этим разобраться.

Секретарша вышла в приёмную и позвала посетителя. Наконец, в кабинет зашёл моложавый мужчина с военной выправкой. Он поздоровался. Я мельком на него взглянула, и кивком указала на кресло. Где-то я это лицо уже видела.

— Только коротко — бросила я, отрываясь от бумаг.

— Наша компания — говорил он — предоставляет услуги по вполне приемлемым ценам и занимает далеко не последнее место на рынке. Если хотите, мы можем рассмотреть условия со скидками.

— Но тут сказано всего о трёх процентах — и я пригляделась к незваному гостю повнимательнее. Теперь я вспомнила. Так и есть. Это гладко выбритое лицо, тот же взгляд исподлобья. Постарел однако. Но выглядит неплохо. Интересно, узнает ли он в роскошной бизнес леди ту самую чумазую девушку, над которой когда-то так жестоко надругался. Вряд ли. Если не напоминать. Скольких таких как я он пропустил через себя. Я перестала слушать его белиберду. В душе вспыхнуло и разгоралось пламя мести.

— Всё это интересно, но мой рабочий день закончился — резко сказала я — излагать коротко вы не умеете. Я в это время обычно обедаю в ресторане.

— Извините, но я не отниму много времени. Я и так стараюсь покороче. Вас же нигде не застать.

— Я никогда не изменяю своим правилам. Иначе бы не стала тем, кем являюсь сейчас. Если хотите, то можете поехать вместе со мной. Так и быть, я оплачу ваш заказ в ресторане за счёт фирмы.

Полнейшая тупость и несоблюдение элементарной субординации. bеstwеаpоn.ru Ну никогда не станет генеральный директор приглашать пусть даже не простого рядового служащего какой-то захудалой фирмы составить ему компанию в ресторане. Тем более удивительно, что клиент наживку заглотил. Неужели ничего не заподозрил? Тут надо тоньше действовать, и сети раскидывать незаметно. Да время тратить неохота на эту падаль. А может, он меня узнал, да виду не подал? В таком случае, это хоть как-то проявилось бы в его поведении. Тогда, в том лагере, я для него была простой бесправной шлюхой, одной из многих слабых беженок, которых он десятками пропускал как по конвейеру, но я не забыла ничего.

— О-о, всего лишь чашку кофе.

— Кофе так кофе.

И вот мы в ресторане за отдельным столиком, и я продолжаю изучать его лицо. Несомненно, это он. Так ошибиться я не могу. Я наливаю ему коньяк, и он опрокидывает вторую по счёту рюмку. План мести в голове уже созрел. Мерзавец изменил своё имя, но лицо осталось прежним. Хотя я бы на его месте не поскупилась на пластическую операцию перед тем, как делать себе новые документы.

— Вы красивая женщина, Анна Владимировна. Как вам удалось достичь таких высот в бизнесе.

— Я могу это объяснить в более интимной обстановке — я изображаю уже изрядно выпившую и доступную даму.

Он это замечает и придвигается поближе. Негодяй жадно пялится на меня, он подливает в мою рюмку и протягивает её мне. Я откидываюсь в глубоком кресле и закидываю ногу на ногу так, чтобы ему был виден край короткой юбки. Он жадно пялится на мои ноги и уже наливает сам себе.

— То есть, вы даёте мне надежду на то, что наша встреча продолжится? Могу ли я мечтать.

— А почему нет? Я свободная, не связанная никакими узами. Почему бы мне не пригласить тебя к себе — я незаметно перехожу на «ты» и бесцеремонно беру его за галстук.

— О-о, целую ручки. С превеликим удовольствием.

Он откровенно смотрит на моё глубокое декольте, и уже чуть не пускает слюни. Теперь это точно он. Я никогда не забуду этот плотоядный взгляд. Как же легко усыпить бдительность, прикинувшись пьяной и доступной, выставив напоказ свои прелести.

... Я притащила его в свой загородный дом для приёма гостей. Он помогает снять с меня меховую накидку, и вдруг прямо в гостиной начинает покрывать поцелуями моё лицо. Вновь, как тогда, давным-давно к горлу подкатывает комок

тошноты. Но я научилась управлять своими чувствами. Я уже далеко не та беззащитная девушка, с которой можно было делать всё что угодно и вить любые верёвки. И я не отстраняюсь, я подыгрываю. Всё идёт по плану и негодяй ничего не заметил. Подавив тошноту, я выгибаюсь навстречу и страстно отвечаю на поцелуи.

— Подожди — говорю я — ведь не хочешь же ты трахнуть меня прямо здесь. Давай пройдём в спальню. Или ты хочешь чего-нибудь выпить?

— Потом, всё потом. Давай сразу в спальню.

И я веду его в просторную комнату, посередине которой расположено просторное ложе, отделанное под старину. Он снова лезет ко мне обниматься.

— Подожди, я сейчас — я отстраняюсь и быстро иду в соседнюю комнату, где у меня кое что припрятано. Мне нравится иногда поразвлекаться со всякими секс-игрушками. И я люблю ролевые игры. Я знаю, что это мой порок, но когда-то давно один подонок нанёс мне психологическую травму, и это отразилось на моём половом влечении. Сейчас, волей судьбы он находился в соседней комнате, и этими игрушками я давно не пользовалась. Мне часто нравилось в любовных отношениях с женщинами изображать из себя мужчину, иногда я с партнёршами менялась ролями и мужчиной становилась моя любовница.

Я возвращаюсь в спальню, и на мне уже почти никакой одежды. Почти. Я в белых чулках, на каблучках, и в тонком кружевном бюстгальтере. Трусов на мне уже нет, и он завороженно смотрит на аккуратно выбритый треугольник у меня между ног. Челюсть его отвисла, он чуть ли не исходит слюной. Я медленно подхожу, и внезапно резко толкаю его на кровать. От неожиданности он валится на спину, и я, не теряя инициативы, тут же усаживаюсь на него верхом.

— О-о, да ты львица.

— Тебе нравится быть плохим мальчиком, который соблазнил хорошую тётю?

— А что, неплохо бы.

— Тогда расслабься, вначале тётя слегка наказывает, а потом плохой мальчик тётю трахает.

— Угу — мямлит он, и в предвкушении секса тяжело дышит.

— Расслабься — загадочно говорю я, и добавляю — сюрприз.

Я медленно расстёгиваю молнию его брюк, и просовываю руку ему под трусы. Его хозяйство в моей руке почти мгновенно твердеет. Да, такое же огромное, как и тогда. Не усохло с возрастом однако. Когда-то оно во мне уже побывало. Всё, забалдел. Я наклоняюсь над ним, и для полной уверенности целую его в губы. Я проникаю глубоко в его рот и начинаю дразнить языком. Он тяжело вздыхает, и подаётся навстречу. В этот момент я достаю из редикюля небольшие наручники и — щёлк. Одна рука пристёгнута к ажурной витой арабеске на чугунной спинке кровати.

— Что ты делаешь?

— Расслабься — говорю я страстно — я же сказала — сюрприз.

И я пристёгиваю его вторую руку. Как просто. Можно сказать, что дело в шляпе. Я разворачиваюсь прямо на нём. Он не видит, что я делаю из за моей спины, и не сопротивляется. А я быстро накидываю на его ноги уже готовые петли из тонких кожаных ремешков, и одним движением затягиваю на спинке кровати. Эти манипуляции мне знакомы.

— Аня, что это — спохватывается мой бедненький офицерик уже по настоящему — что ты со мной делаешь?

Я молча встаю с кровати, и цокая каблучками, нависаю над его лицом. Теперь последний завершающий штрих. Я всовываю в его рот резиновый кляп, и закрепляю на шее и затылке. Теперь можно приступать. Я похабно улыбаюсь, и в этот момент в моей руке появляется огромных размеров силиконовый страпон. И бывший мой насильник начинает понимать, что здесь что-то не так. Он извивается и лязгает наручниками. Ремни на его ногах натягиваются, и он напористо мычит. Конечно же мерзавец не сразу, но понял, что его обвели вокруг пальца, и сюрприз не такой, какой рисовался в его воображении. Теперь он понимает, что его сейчас начнут страпонить, и глаза буквально вылазят из орбит. Я строго и невозмутимо смотрю на него и обильно смазываю силикон любрикантом. Я не тороплюсь. Пусть видит это подольше. Затем надёжно закрепляю на себе ремнями на липучках. И между ног у меня сейчас огромный член. Изделие дорогое и качественное. Имитация полная. Со стороны не отличить, где заканчивается моё тело и начинается страпон. Теперь осталось объяснить, очень доходчиво и понятно, кто именно этот инструмент в него сейчас загонит.

— Ну что, господин капитан, как насчёт того, чтобы вспомнить полевой лагерь беженцев. Тогда, в прошлом. Не забыл? Так я напомню. Как тебе каждый день новая клубничка была?

И тут он задёргался и замычал с новой силой. По выражению его лица было видно, что он всё понял.

— Ну теперь ещё одна клубничка для твоей коллекции. Чтобы уж полное разнообразие было.

И я залезла на кровать, удобно пристроившись у него между ног. Засунув снова руку ему в штаны, я нащупала увядающее хозяйство, и вновь начала его надрачивать. Мерзавец рычал и мычал сквозь кляп, и было понятно, что он пытается выкрикивать ругательства.

— Будешь дёргаться, больнее будет.

Но он продолжал бесплодные попытки освободить хотя бы одну руку. Тем не менее, ласкала я его член довольно нежно, и он вздыбился снова. Не выпуская его из руки, я сдвинула на нём штаны и трусы, и начала засовывать страпон в его задницу между ягодиц. Он снова протестующе замычал, но искусственное хозяйство неотвратимо и медленно продвигалось вперёд. Негодяй мычал и мычал, но поделать ничего не мог. А я, вогнав силиконовый фаллос поглубже, стала ритмично работать бёдрами, двигаясь взад-вперёд. Ещё, ещё, вот так. Я размеренно трахала, и в это время неторопливо всё ему рассказывала. Как он заманил меня из палатки к себе в корпус, как меня подставил своим дружкам, и изнасиловал меня вместе с ними, как грозил потом пистолетом и запугивал расстрелом. Я всё ему напомнила. Он стонал и слушал, а я продолжала трахать, не переставая надрачивать его член.

— Ну как, нравится? — приговаривала я — вижу что нравится.

Его ствол был в плену моей нежной руки, и я стимулировала его в такт движениям бёдер. Я мягко дрочила пульсирующий орган, поглаживая мошонку весьма ласково, и уже начинала уставать. Однако темпа не сбавляла. Наконец негодяй громко застонал, и выплюнул сперму из члена прямо себе на живот. Вот и кончил. Я заставила его это сделать. Рывком выдернув страпон, я встала с кровати и отстегнула его. Бывший насильник лежал и тяжело дышал. Я сняла с него кляп, и начала освобождать его ноги.

— Сука! Ах ты сука. Ты что со мной сделала.

— Трахнула тебя таким же способом, как когда-то ты меня с твоими дружками. В рот не хочешь теперь взять мой страпончик?

— Я тебе покажу. А ну-ка, живо освободи меня. Я не знаю, что сейчас с тобой сделаю. Я убью тебя, сучка поганая. Надо было ещё тогда в лагере тебя пристрелить.

— Нет дорогой, ничего ты мне не сделаешь. Твой поезд давно ушёл. Здесь полным-полно камер наблюдения, чтобы ты знал, и охрана ходит по территории вокруг дома. Ты можешь сейчас меня задушить, или шею мне сломать, или по-другому. Ты же мастер на подобные штучки. Времени тебе на это хватит. Но я знаю, что ты трус. Ты всегда им был. И под пули себя не подставлял. Ты устроился в тылу, и шуровал в лагерях для беженцев. Ты трус, приспособленец и ублюдок. Если с моей головы упадёт хоть волос, ты живым отсюда просто не выйдешь. Это тебя пристрелят как собаку. А теперь убирайся отсюда вон, и из моей жизни тоже. А долг платежом красен. И перед тем, как кого-нибудь изнасиловать помни, как трахнули тебя самого.

Я освободила его, и он стал застёгивать штаны. Угрюмо и с ненавистью он на меня смотрел и злобно сопел. Но тронуть побоялся.

— Нас что, всё это время видели?

— Может и нет, но записали точно. Здесь всё автоматически пишется на жёсткий диск. Пароль доступа знаю я одна. Только я могу сохранять и стирать видеоинформацию. А теперь пошёл вон.

Я взяла телефон и позвонила начальнику охраны.

— Анна Владимировна, служба охраны на связи. С вами всё в порядке?

— Со мной всё нормально. Пропустите этого субъекта. Наша встреча окончена. И учти — обратилась я уже к нему — если вдруг я узнаю, что ты пытаешься мне как-то отомстить, всё видео тут же станет достоянием общественности. А теперь — убирайся.

Он молча отвернулся и торопливо одевшись, ушёл. Я стояла у окна и вглядывалась в ночную даль. Я отомстила. Но удовлетворения на душе не испытывала. Ведь это было так давно. Но для меня — нет, не давно, и никогда не будет давно. Пусть знает насильник, что возмездие настигнет даже через много лет, и пусть хоть одна жертва, но не оставила его безнаказанным. Наверное, с годами он и думать забыл о своих преступлениях, и полагал, что время всё списало с его счетов. Теперь он знал, за что получил по заслугам. Но почему так на душе погано. Не знаю. Я прошла в ванную, приняла душ и переоделась. Я сидела в одиночестве и всё думала о том, правильно ли я поступила. А слёзы сами наворачивались на глаза. Напиться, что ли. И я спустилась в бар...

АRHIMЕD