Анонимный французский роман XIX века «Эвелина. Похождения и интриги юной Мисс Вселенная», Париж, 1840
Перевод на русский язык Алик Костин, 2017
ГЛАВА I. Опорожнить муде милёнку
(Родители — Воспитание — Первая любовь — Предательство любимого)
Я — единственная дочь Лорда С. Джи., генерал-лейтенанта Британской армии, какое-то время находилась в знаменитом пансионе возле Портман-сквер, где быстро достигла образцовых успехов для своего возраста в постижении всех знаний и искусств. Танцы, рисование, арфа, фортепиано, лютня были мне так же знакомы, как и языки — немецкой, французской и итальянской. В 18 лет я постигла все тонкости этих языков, делала серьёзные исследования по Мильтону, Шекспиру, Драйдену, Поупу, Вольтеру, Расину, Мольеру, Корнелю, Ариосту, Кассо Кафьери и по другим известным авторам на французском, английском и итальянском. Я могла бы воспроизвести самые красивые отрывки из этих авторов так же легко, как и назвать созвездия звёздного неба или регионы Земли. Арифметика, геометрия, ботаника, естественная история и химические элементы тоже не являлись для меня секретами.
В возрасте, когда обычные английские девочки были ещё бутонами, я расцвела уже в настоящую женщину, прекрасно образованную и одну из самых красивых, когда либо перешагивавших за Ла-Манш. Читатель может представить себе девушку среднего роста, худенькую, как сильфида, шея, плечи, кисти, совершенство которых может сравниться по красоте с Венерой Медичи, крепкие белые груди очаровательной формы, как яблочки.
Горящие страстным желанием яркие, голубее лазурного неба, глаза под дугами тёмных бровей, великолепный носик спускается к пурпурным губкам, похожим на лепестки только что раскрывшегося бутона розы, подбородок, завершающий овал лица, розовый цвет на щеках которого заявляет о прекрасном здоровье. Мягкие блестящие тёмные волосы ниспадают локонами, открывая совершенный высокий лоб. Добавьте сюда аккуратные ступни и длинные ноги, которым позавидует любая женщина, и вы получите некоторое представление об авторе сего повествования.
Моего четырнадцатилетнего брата поместили в Итон, а меня решено было отправить в Париж на пару лет для продолжения образования. Таким образом 5-го мая 18.. года мы отчалили из Дувра на французском лайнере Луиза и в тот же день в три пополудни должны были причалить в Кале.
Нашу свиту составляли две горничные, кучер, два лакея, три кареты, скаковая и четыре запряжных лошадей.
Погода была скверная, море штормило, женщины ужасно страдали морской болезнью и были вынуждены покинуть палубу. В каюте я бросилась на диван и так страдала, что отец прислал мне своего молодого слугу, симпатичного двадцатидвухлетнего парня. Он застал меня измученной, лежащей на боку, и почти задыхающейся в перетянутом корсете.
— Мисс, не хотите расшнуровать свой корсет? Мне кажется, он мешает Вам дышать, и определённо делает Вам больно.
Слабый кивок головы был ему ответом.
— Я не смогу распутать узел. Могу я его отрезать?
Ещё один безмолвный кивок разрешил ему достать перочинный ножик и преодолеть трудности. Он запустил руку в корсет и высвободил мою правую грудь. Меня как будто током поразило — острое приятное ощущение прокатилось по всему телу и заставила меня всю задрожать. Уильям заметил моё возбуждение и следующим движением стал нежно поглаживать пальцем маленький сосок. От этого нового ощущения я чуть не потеряла сознание, но, как ни странно, моя морская болезнь исчезла, как по-волшебству. Видя моё замешательство и неспособность увернуться, он наклонился и так, как я лежала к нему спиной, поцеловал меня в шею. Кровь сильно прилила к щекам от этого первого в жизни мужского (после отца) поцелуя. Ободрённый моей пассивностью и молчанием, и видя, что поцелуй оказался принят с удовольствием, он сжал мне грудь, а потом быстро положил руку мне на место, которому я ещё не знала названия, но которое уже пылало от сильного жара. Моим первым движением было оттолкнуть его, но его ласки отняли у меня последние силы, и я лежала в его объятиях вялая и трепещущая. Шторы были задёрнуты так, что увидеть нас никто не мог. Уильям рукой в центре удовольствия раздвигал мне бёдра, и я даже сама немного развела их, чтобы облегчить ему доступ.
Какое восхитительное ощущение! Почему такое бывает только один раз? Что может сравниться с первым прикосновением мужчины? Какое из земных удовольствий можно сравнить с тем блаженством, что я испытала?
Чувствуя, что я не делаю никаких движений, чтобы увернуться, Уильям водил пальцем между складок моих юбок и ласково щекотал, заставляя меня вздыхать. Но немного удовольствовавшись щупать меня поверх одежд, он задрал мне юбки платья и рубашек и ввёл свой палец уже в правильное место, перегнувшись и склонив голову в поисках губами моих губ. Восхитительный поцелуй! Неземное ощущение!
— Эвелина, милая моя!
— О, Уильям, хватит, перестаньте!
— Я Вас обожаю.
— О!
И со мной приключился обморок.
…
Сколько времени я была без чувств? Первым, кого я увидела, придя в сознание, была моя горничная, которая говорила:
— Вставайте, Мисс, мы приехали, и Лорд и Леди ждут Вас на палубе, чтобы сойти на берег.
— Не могу, Мэри, нужно, чтобы вы помогли мне зашнуровать корсет.
— Шнурки срезаны, Мисс.
— Да, правильно, я помню, что пришлось применить нож потому, что я была не в состоянии их развязать.
— Ты заболела, ангел мой? — Спросила мама. — Ты очень бледная.
— Моя бледность — результат морской болезни, мамочка. Всё будет хорошо, как только мы сойдём на землю.
— Уильям, помоги Мисс Эвелине спуститься.
Полулёжа на его груди, я двинулась к выходу, чувствуя его крепкие руки и молча наслаждаясь. Я бы с радостью заболела так, чтобы меня на руках донесли до самого отеля, но по правилам приличия такая фамильярность противоречит законам общества, и отец предложил мне руку.
Прибыв в отель, я удалилась к себе в комнату, чтобы переодеться. А потом спустилась в гостиную, где Уильям разбирал багаж. Как только он меня увидел, он подлетел, схватил меня за руку и, склонившись на колено, с мольбой в голосе заговорил:
— Простите ли Вы мне дерзость моей любви?
— Нам не следует начинать, Уильям, вы хорошо знаете, что я не могу вас слушать.
— Божественное очарование! Какой мужчина не влюбится, увидев Вас?
— А если нас застанут родители?
— Вы можете быть уверены, я приму весь их гнев на себя.
— Тссс! Кто-то идёт…
За ужином я ела немного. Я была перевозбуждена, чувствовала себя неловко, опасалась взглядов отца и матери, старательно избегала взгляда Уильяма, но кусочки курицы, что он подавал, были вкуснее всего, что я когда-либо ела, и вино в поданном им бокале было лучше всего, что я когда-либо пила. После ужина мы совершили короткую прогулку, чтобы осмотреть окрестности, но я нашла болота, окружающие Кале, более влажными, чем обычные болота. Цветы, которые я рвала, казались без цвета и запаха, птицы, казалось, пели мне совсем не так, как на родине
Прогулка казалась длинной, скучной и утомительной, и я обрадовалась, когда услышала, как родители приказывают поворачивать назад к отелю.
Весь вечер я чувствовала беспокойство и не могла усидеть на месте, в новом моём существовании чего-то не хватало, чего именно — я не могла чётко определить. И я с облегчением удалилась в спальню, как только часы пробили десять — привычное время отхода ко сну.
Как только горничная постелила, я попыталась заснуть, но тщетно. Я тяжело ворочалась и ворочалась с закрытыми глазами, не в силах уснуть. Я слышала, как вдали колокола собора прозвонили одиннадцать, потом двенадцать, собиралась уже встать, чтобы позвонить Мэри, как дверь спальни отворилась, и кто-то тихо вошёл.
— Мэри, это вы? — Спросила я.
— Это я, прекрасная Эвелина, — ласково прошептал мелодичный голос, — мужчина, что Вас боготворит!
— Боже! Уилям! Что привело Вас в мою спальню в поздний ночной час?
— Я хотел узнать, прекрасная Эвелина, не нужно ли Вам чего.
— Боже мой! А если мои родители там за стенкой услышат?
— Они слишком глубоко спят. О! Умоляю, не вырывайте свою очаровательную руку!
— Нет-нет, Уильям, вы должны уйти!
— Не будьте так жестоки, не отвергайте меня.
— Вы не можете остаться, вы меня задушите своими поцелуями, нет, уберите свою руку оттуда… Ну! Что вы делаете? Вы ложитесь в мою постель, нет… Нет, не просовывайте колено мне между бедер, оставьте мою рубашку, ой!.. Вы делаете мне больно, вы делаете мне ужасно больно, ой!.. Мой Бог, вы меня терзаете! О! Боже! О! Господи! О! Ооо!
— Немного потерпите, дорогая Эвелина, я не буду делать больно долго!
— O! Боже мой! O! Небо!
— Дорогая, милая Эвелина, небеса, какой рай!
— О, мой хороший, любимый Уильям! Как вы могли заставить меня так страдать?!
И я затопила его грудь потоком слёз.
Он не пытался меня утешать, а оставил порыдать пару минут, прекрасно зная, что слезы женщины в таком случае недолгие, и они быстро высохнут естественным образом.
Мои рыдания стали утихать, он начал гладить меня по всему телу, припечатывая горячие поцелуи к губам, к шее, на грудь, и тихонько шептать на ухо:
— Позволит ли дорогая моя Эвелина дать ещё одно доказательство моей горячей любви?
— Дорогой мой Уильям, вы доставляете мне чрезмерно много страданий.
— Я войду очень осторожно.
— Пообещайте, что больше не сделаете мне больно!
— Я вам клянусь, божественная моя! Ложитесь на спину!
— Ой! Вы опять делаете мне больно.
— Разведите пошире бёдра.
— Входите тихонечко.
— Обхватите меня руками за шею. Видите, он уже полностью вошел.
— Ооо! Милый!.. Милый!..
— Моя богиня! Какое неземное счастье быть в ваших объятиях!
— Вы будете верны своей Эвеление?
— До конца моих дней.
— О, милый Уильям, я чувствую его почти у сердца!
— Я сейчас делаю Вам больно?
— Нет, любимый мой, вы доставляете мне восхитительное наслаждение. Ах!.. Ах!..
И я почувствовала, как он вливает в меня поток блаженства. Ощущение было слишком мощным, и я отключилась.
Очнувшись, я обнаружила себя в его объятиях. Он поднял мои ноги на себя, рубашки наши были заданы выше пояса, тела прижимались друг к другу, и я чувствовала, как его хозяйство продолжает оставаться внутри моей маленькой орбиты.
— Полюбит ли Эвелина своего милого Уильяма?
— Да, если Уильям обещает быть верным своей Эвелине!
— Может ли он прийти к госпоже ночью?
— Да, если примет меры предосторожности, чтобы его не увидели.
— Моя дорогая, позвольте насладиться Вами ещё раз?
— Да, любовь моя, так часто, как захотите.
— Вы хотите остаться лежать, или хотите, чтобы я занял Ваше место?
— Ложитесь на спину, мой дорогой, теперь я заберусь на вас.
Я поднялась, перешагнула, присела над ним, чтобы одеться своим маленьким входом на его большую твёрдую штуку, и опустилась, позволив ему вскользнуть в меня. Сначала было немного больно, и он входил с трудом. Но когда он там начал двигаться, боль вскоре прошла. Он входил и выходил очень легко, губы наши были склеены, мы сосали друг у друга языки, и, когда на через несколько минут, я почувствовала, как его член вздуваться, я ещё ускорила движения.
— Что это вы так разбухли, мой милый Уильям, как перед взрывом?
— Потому, что я готов разрядить в Вас божественный нектар. Любовь моя, Вы испытываете при этом удовольствие?
— Конечно, милый, это момент восхитительного блаженства. Прижмитесь ко мне своим сердцем, дорогой!
— Ооо! Дорогая, я кончаю!..
— Давай, спусти скорей в свою маленькую Эвелину! О!.. Ооо!..
Когда мы успокоились, я заметила Уильяму, что дальше ему оставаться неосмотрительно, что мы можем уснуть, и если нас застигнут вместе, это будет большая беда для обоих. Ему надо уйти, чтобы до шести часов немного отдохнуть. Он не соглашался, пока не добился от меня обещания получить следующую ночь. А я согласилась с удовольствием, и после долгих нежных поцелуев и затянувшегося прощания он наконец оставил меня.
Как только он ушел, я тут же заснула крепким сном, наполненным чудесными грёзами, и, когда жаворонок пропел зарю, встала ещё свежее и красивее, как богиня, чьи розовые руки открывают двери солнцу на востоке. Воспоминания о ночных наслаждениях разливались в душе сладкой истомой.
Я мечтала с восторгом броситься в объятия любимого, с радостью отдаться его рукам и принять божественный нектар, если бы не определённые препятствия.
Господи! Что это? Кровь на рубашке. Значит это правда, что женщина пускает кровь, когда встречает первый раз мужчину! Что же делать? Как я скрою это от горничной? Ба! Я просто разорву её в клочья.
Сказано — сделано! И ветер уносит тысячу лоскутков бывшей рубашки.
— Туда! Летите! Там вы никому ничего не расскажите.
Когда я вошла в гостиную, мой дорогой папочка взял меня за руку и заявил, что я самая красивая девушка в мире, и он такой никогда не видел. Я скромно покраснела. Что делает женщину ещё красивее на утро её первых наслаждений? Это воспоминание о своих удовольствиях или так освежает мужской нектар? Ответьте вы, учёные и философы.
За завтраком я несколько раз встречала глазами направленные на меня взгляды Уильяма, они были полны любви и говорили тысячу вещей.
После завтрака отец сразу же ушёл распоряжаться на счёт заказов, мать пошла платить за отель, и я улучила момент уединиться с объектом своей любви.
Мы парили в объятиях друг друга, и, если бы этому полёту дали время и возможность, мы бы снова принесли себя в жертву на алтарь богини сладострастия, что правит миром.
— Как Вы чувствуете себя с утра, моя любимая?
— Немного в синяках, мой милый друг.
— Я принёс Вам немного мёда. Вы, когда сможете, намажьтесь немного, это облегчит Ваши страдания, и Вы больше не испытаете никакой боли, когда попадёте в мои объятия.
— Спасибо, мой любимый! Я сделаю, как скажете.
— Спрячьте хорошенько, а то, если кто увидит, могут возникнуть подозрения.
— Поцелуйте меня прежде, чем уйду!
— Миллион раз, моя любовь!
— До вечера!
— До вечера!
…
Мы покинули Кале в шесть и приехали в Булонь к двум часам, где приняли ленч. Вечером мы приехали в Амьен, где должны были провести ночь. За весь день я не могла ни словом обмолвиться с Уильямом, но я всё время мечтала, как проведу эту ночь в его объятиях.
Каково же было моё разочарование и огорчение, когда я обнаружила, что путь в мою спальню лежит через спальню родителей. Меня охватило отчаяние, и когда Мэри ушла, я бросилась в слезах на кровать, рыдая от досады и гнева. Разлука мне представлялась вечностью! Я воображала, как найду потайную дверцу, которая позволит божеству моего сердца прийти и найти меня. Я обыскала каждый уголок спальни, но, увы, ничего не нашла. Абсолютно ни-че-го! Я металась по комнате из угла в угол до трёх часов утра, когда усталость наконец сморила меня, и я не забылась беспокойным сном.
Мэри, войдя утром в шесть ко мне, обнаружила красные опухшие глаза и посоветовала промыть их водой с небольшим количеством одеколона. Я попробовала, но не смогла снять покраснение достаточно, чтобы избежать внимания родителей, которые заботливо попросили рассказать о причинах такого воспаления.
— Я не могла спать ночью, мама, этот город такой шумный.
— Но мы не слышали никакого шума, моя любовь, и твой отец и я крепко спали.
— Давай останемся здесь еще на один день, моя дорогая? Эвелина слишком устала, чтобы продолжать путешествие.
— Нет, папа, наоборот! Уезжаем из этого города как можно скорее!
— По крайней мере, моя дорогая, тебе надо отдохнуть несколько часов прежде, чем ехать.
— Здесь совершенно невозможно спать, папа, и я прошу, не прерывать поездку. Я ненавижу этот город, и я не хотела бы ни за что на свете провести здесь еще одну ночь.
— Хорошо, хорошо, моя дорогая, мы сделаем, как ты хочешь, но если ты по дороге устанешь, никакие соображения не остановят меня, потому что я не хочу испортить драгоценное здоровье моего маленького ангела.
— Вы действительно слишком чутки ко мне, папа, я не заслуживаю такого обхождения, но я умоляю вас, сделайте то, что я прошу, чтобы мы уехали сразу и нигде по дороге не останавливались.
— Хорошо, поедем, как обычно, после завтрака. Уильям пусть закажет экипаж на пол-седьмого.
Ситуация ещё и усугублялвсь тем, что за весь день у меня не было никакой возможности хоть парой слов переброситься с Уильямом, который выглядел раздасадованным и огорчённым. Наши взгляды при встрече говорили больше, чем могли бы выразить слова.
Пообедав в Шантильи, вечером мы подъехали к Люзарш, где отец хотел остановиться на ночь.
— Папочка, дорогой, прошу вас, давайте не будем останавливаться, я совсем не устала. Лучше продолжим путешествие. Здесь ничего нет, кроме жутких коек.
— Но, моя дорогая, нам понадобится ещё целых восемь часов, чтобы прибыть в Париж, и помните, что вы не спали прошлой ночью. С нашими плохими лошадьми мы прибудем в только к одиннадцати часам. Моё милое дитя, вы мертвецки устанете.
— О, нет, папа! Я не такая изнеженная, как вы думаете.
— Ну, тогда, прими что-нибудь на дорожку.
— Хорошо, я с удовольствием приму бокал Негус.
— Уильям, найдите бокал Негуса для Мисс Эвелины.
В экипаже я сидела справа, и, когда Уильям подавал бокал, он сунул руку под подол между бедрами, я немного развела ляжки, чтобы дать ему потрогать моё маленькое отверстие, и почувствовала, как он вводит туда палец. Прикосновение было восхитительным и мгновенно вызвало волну наслаждения, которое заставило пролить почти весь бокал, из которого я медленно потягивала. Однако, это вернуло мне спокойствие, и в Париж я прибыла уже уверенной и переполненной приятными ожиданиями.
В отеле Морис на улице Сан-Оноре я с радостью обнаружила, что моя комната хоть и смежная с родительской, но имеет отдельный вход, и ничто не сможет помешать мне принять любовь своего сердца.
Тем вечером я тщательно вымылась и даже, когда Мэри ушла, протёрлась ещё раз одеколоном. Свет по моему приказу остался гореть. Когда я поправляла перед зеркалом волосы, дверь тихонько отворилась, и вошел Уильям.
Я бросилась к нему в объятия также пылко, как и он ко мне, со взаимным желанием мы подняли сорочки, он прижал меня к стене, раздвинул бёдра, и я получила в свою маленькую пещерку любимый предмет, который доставлял мне райское наслаждение. Я обнимала его за талию, он держал меня под попку и работал неистово, а я отвечала ему с не меньшим рвением. И вскоре он влил божественный нектар в меня. Наслаждение было настолько сильным, что у меня подкосились ноги и я уронила голову ему на плечо в состоянии полного беспамятства.
Его поцелуи вернули меня к реальности.
— Мой милый Уильям, вы заперли дверь на ключ?
— Я не подумал.
— Какая неосторожность, мой любимый! Скорее закройте замок.
Чтобы подчиниться, ему пришлось высвободиться, и я впервые увидела любимый предмет при ярком свете — он был сантиметров пятнадцать в длину, достаточно толстый, розовый, твёрдый и всё ещё влажный от недавних подвигов. На паркете растекалось большое пятно чего-то белёсого.
— Что это, что это?
— Это моя сперма, которую я закачал в вас, и которая из вас вытекла.
— Как?! Вы закачали все это в меня? Не удивительно, что я испытала столько удовольствия.
— Дайте что-нибудь, моя дорогая, чтобы вытереть.
— Возьмите в кармане носовой платок.
— Он испачкается.
— Не важно, не занимайте себя ерундой, пошли скорее в постель, мой дорогой друг.
Он послушно лег поперек кровати на спину и, когда я подошла, чтобы лечь, он взял меня за бедра, приподнял рубашку и, прижавшись лицом между ног, стал сосать мою маленькую кнопку, а потом запустил язык в щель, доставляя мне такой вид удовольствия, о котором я понятия не имела. Я склонился над ним, взяла между губ дорогой предмет и прикусила слегка головку.
— Я могу спустить, любовь моя.
— Что это, что вы называете спустить?
— Это значит выпрыснуть опять тот ликёр.
— Мне надо лечь на постель, чтобы получить в себя?
— Да, так будет лучше.
Я моментально легла, и через мгновение заключила в себя ласкового пленника. Меньше, чем через две минуты, я почувствовала, как он набух и запылал.
— О, Уильям, милый, не спешите, не спускайте пока, вы лишаете меня удовольствия. О! Вот сейчас! Спускайте сейчас! О! О! Ооо!…
Когда он достал, он прилёг рядом. Вдруг меня пронзила ужасная мысль.
— Господи! Мой дорогой Уильям, а если я стану беременной? Я совсем забыла. Это убъёт моего отца, и я буду причиной смерти очень достойного человека. Боже мой! Ребенок, в котором он души не чает, обесчестил его! Он умрёт от горя.
— Успокойтесь, моя возлюбленная, такой беды не случится.
— Как мне сделать, чтобы избежать этого, и не лишать себя ваших объятий, что было бы для меня хуже смерти?
— Моя дорогая, это не проблема, надо только за несколько дней до появления менструации принимать сабиноль — ядовитую микстуру — и противоядие — смеси венецианской руты — небольшими дозами, когда наступит срок.
— Вы уверены, что лекарство действует всегда?
— Никогда ещё не подводило.
— Откуда вы знаете такие ценные секреты?
— От одной дамы, вдовы, с которой я какое-то время жил.
— Это была ваша любовница, Уильям?
— Да, моя дорогая.
— Значит, я не первая ваша любовь?
— Вы, моя дорогая.
— Как вы можете любить разных женщин?
— Наша природа, моя дорогая Эвелина, отличается от вашей, она грубая так, что мы можем иметь некоторых женщин без любви.
— Гадкий блудник, уверена, что вы пользовали почти всех женщин, с которыми встречались.
— Нет, не всех, были многие, которые меня отвергли.
— Это значит, что все женщины одинаковые?
— Во всяком случае есть такие, которые верны своим мужьям, небольшое количество — это верно. А есть другие, которые кажутся очень добропорядочными, а на самом деле отчаянно заигрывают с любовниками. Я могу привести пример прямо здесь.
— Вы хотите сказать, Уильям, в нашей семье?
— То, что я говорю, не является большой тайной, если бы вы были повнимательнее к родителям, то заметили бы, как леди часто утешает себя в руках одного счастливого прохвоста.
— Что? Моя мама?! Берегитесь заявлять здесь такое, Уильям! Я не позволю клеветать на своих родителей, и я вас возненавижу и не посмотрю на те вещи, что вы сделали в моей жизни.
— Потеря Вашей любви станет очень большим горем для меня, моя дорогая Эвелина, но я уверен в том, что говорю. Если Вы присмотритесь поближе к занятиям Вашей матери, то увидели, как Томпсон, наш конюх, занимает место Вашего отца, когда того нет.
— Немыслимо, Уильям, я не могу в это поверить! Как вы можете позорить праведную женщину достойного во всех отношениях мужчины?!
— Поверьте, душа моя, я клянусь, что это правда, и Вы сможете убедиться в этом при первом же случае, когда Сэра Джона не будет. Принести Вам завтра бутылку зелья?
— Конечно, но будьте очень осторожны, чтобы никто не заметил.
— Не бойтесь, дайте мне еще насладиться Вашими божественными чарами.
Он забрался на меня, ввел свой корень, и мы стали медленно наслаждаться, чтобы растянуть удовольствие подольше.
— Что это, что это, мой любимый?
— Это шарики, в которых тот самый нектар, что я спускаю в Вашу маленькую пещерку.
— Они всегда полные?
— Не всегда, только когда я рядом с Вами, и я не могу их сдерживать, когда они полные.
— Разве вы не можете управлять ими?
— Это совершенно невозможно, мой ангел.
— Очень жаль, ну, вгоняйте в меня по крайней мере столько, сколько сможете.
— Я не могу больше.
Амплитуда наших телодвижений увеличилась, ноги у меня были в воздухе, я чувствовала, как по ягодицам шлёпают его яйца, я схватила их, стала щупать и несильно сжимать. От этого они, казалось, набухали и твердели. Я почувствовал, как головка его жезла раздулась, и припала губами к его губам в ожидании блаженства от божественного нектара.
— У вас есть часы, Уильям? — спросила я.
— Нет, моя дорогая.
— Вы позволите мне сделать подарок?
— Ваши дары всегда для меня будут иметь двойную ценность, моя дорогая Эвелина.
— Только я думаю, что будет более осторожным, если я дам вам денег, а вы купите себе сами. Как думаете?
— Я считаю, что так действительно будет гораздо осторожней.
Я тут же встала к своему секретеру, достала стопку банкнот и протянула ему со словами:
— Держите Уильям, купите себе красивые часы и красивое бельё, мой возлюбленный должен быть хорошо одет. Я могу себе позволить предложить вам это, не бойтесь, мой дед оставил мне около двух миллионов, и я могу тратить их, как хочу. Вы тоже не отказывайте себе ни в чём, что касается меня. Я исполню ваши желания, я даже удовлетворю ваши капризы, вам только надо продолжать любить меня, всё моё счастье в вас, и моя жизнь зависит от вашей верности. Не забудьте зелье, мой любимый.
— Вы получите его завтра утром, дорогая.
— Вы придете ко мне вечером?
— А мы не уедем отсюда?
— Наверняка, папа снял поблизости отель в предместье Сан-Оноре, но я выберу пусть даже и соседнюю с родителями комнату, но совершенно независимую, вы можете приходить каждый вечер.
— Я не премину, конечно.
— Теперь вам пора уходить, прошло уже три часа.
— Доброй ночи, моя дорогая Эвелина.
— Доброй ночи, Уильям.
…
Когда он ушел, я долго размышляла над тем, что он сказал о моей матери. Я не могла поверить, что она предала отца, человека столь верного и столь благородного. Это невозможно, Уильям, несомненно, наговаривает. Но он обещал дать доказательства, чтобы убедить меня, позволить увидеть её предательство собственными глазами. Я жалела, что он открыл мне этот секрет, я бы предпочла не знать. Тысячи мыслей терзали мой рассудок. Вдруг я боялась, что это не правда. Такова сила любви, она рушит самые нежные привязанности детских лет!
Посреди этих противоречивых мыслей я заснула, и, когда на следующее утро целовала, как обычно, щёку своей матери, это вызвало у меня чувство жалости, смешанное с отвращением. Отца я наоборот покрыла ласками со всем уважением и почитанием, с дочерней любовью и восхищением, и мои глаза, мокрые от слёз, убеждали, что его дочь по справедливости ценит его качества, лучше, чем женщина, которую он уважал столько лет.
Во второй половине дня мы заселились в наш отель в пригороде Сан-Оноре, где я выбрала себе комнату, руководствуясь двумя соображениями: во-первых, потому, что она была угловой и выходила окнами в тесную улочку, а во-вторых, потому что она была недалеко от коридора, где были расположены комнаты слуг.
Отец посетил посла, чтобы сообщить о нашем приезде в Париж, ряд английских и французских семей пришли к нам с визитами. Первую неделю наш дом был буквально ломился от князей, герцогов, маркизов, графов, виконтов, баронов, лордов, рыцарей и многих других, которые жаждали быть представленными красивой и богатой дочери Сэра Джона К. Нас приглашали на балы, обеды, концерты, рауты, мы были представлены даже ко двору. Я постоянно была окружена легионом поклонников, молодых и старых, которые, казалось, состязались в усердии заполучить меня с обязательным приложением в сто тысяч фунтов стерлингов или два с половиной миллиона франков. Какое богатство! Каждый находил меня красавицей! Сто двадцать пять тысяч франков ренты! Какое очаровательное создание! Можно стать пэром Франции! Какие грациозные движения! Можно пробиться в депутаты! Как она хорошо говорит по-французски! Можно завести дорогих лошадей! Как она изящно танцует!
В Булонском лесу, на Елисейских полях, моя лошадь была в окружении батальона всадников, благородных и элегантных, которые считали за честь сопровождать красивую и богатую англичанку. Некоторые сравнивали меня с Дианой, возвращающейся с охоты, некоторые с Венерой, Минервой, Клеопатрой и др., кого я только знаю! Одни славили красоту моей лошади, другие восхищались ловкостью, с которой я ею управляла. Некоторые интересовались адресом шорника, другие хотели знать, куда подевался мой хлыст.
Два с половиной миллиона! Какое богатство! Каждый пытался подобрать хорошие слова, блеснуть игрой ума и обольстить. Увы! Наследница оставалась бесчувственной ко всем эти замечательным качествам, их достоинства были слишком хрупкими, чтобы я их заметила и оценила. Меня смешило их чванство, я улыбалась их рисованию и комплиментам.
Каждый считал себя фаворитом, а бесчувственная Эвелина с наслаждением отдавалась в руки простого лакея.
Уже два месяца, как длилась наша связь, и я всё больше и больше привязывалась к Уильяму, когда вдруг появилось подозрение, что у него другая интрижка. Последнюю неделю мы виделись только три раза, и каждый раз он оставался только на пол-часа.
Я проследила и вскоре обнаружила тайную связь между ним и моей горничной. Чтобы убедиться и в то же время разоблачить его низкое предательство, я спряталась ночью в углу коридора и ясно увидела, как он выходит из комнаты Мэри после трёх часов утра. Когда он проходил мимо, я шепнула:
— Хорошо, я узнала, что хотела! — И бросилась в свою комнату, где заперлась и в приступе отчаяния упала на кровать.
Несчастная Эвелина! Быть любовницей презренного лакея низшего происхождения, быть брошенной ради своей же горничной, увидеть предательство слуг… Бедная девочка, ты пожертвовала своё достоинство человеку, которого совсем не знала! Увы, к чему теперь эти слезы? Что они изменят? Разве они вернут то, что утеряно навсегда?
Наоборот, они только испортят красоту и помешают наслаждаться теми удовольствиями, что стали очень важными в жизни.
Давай, Эвелина вставай, приходи в себя! Наплюй на это ничтожество, позволь себе пир простых удовольствий от своего низкого сообщника. Тон презрения отомстит ему достаточно, лишение твоего доверия научит его ценить женщину, которую он подло бросил. Найдётся другой мужчина, более достойный, чем он, чтобы занять его место. Но если он узнают о наших отношениях, если моя вина станет достоянием гласности?! Нет, никто не посмеет, все будут наказаны, как клеветники. Я слишком сильная, слишком богата, чтобы бояться мести каких-то слуг! Я буду вести себя, как н в чём не бывало, но при первой возможности избавлюсь от обоих.
Приняв такое решение, на следующий день я обратилась к ним авторитетным тоном и хозяйки. Я тщательно избегала оставаться наедине со своим соблазнителем, предавалась столичным развлечениям и вечером запирала свою дверь.
Через пару недель я сообщила матери о своих подозрениях в отношении Уильяма и Мэри и под предлогом скандала, который они могут вызвать, попросила вернуть их в Лондон без объяснения причин. Она согласился, и через несколько дней они были отосланы в Лондон для подготовки дома к нашему возвращению. По прибытии управляющий получил приказ заплатить им за три месяца и уволить. Я никогда больше не слышала о них с тех пор.
