В интернете наткнулась на это: «у некоторых династий фараонов было принято, чтобы отец, когда его дочери исполняется 13, сам лично лишал её девственности. К тому же, он учил её любовным утехам и тому, как доставлять удовольствие мужу в постели. Всё это происходило непосредственно перед самой свадьбой». Собственно, так и родилась идея этой истории. В целях соблюдения законодательства, однако, герои этой истории достигли совершеннолетия (18 лет).

Асенат тяжело вздохнула, спускаясь вслед за бабушкой по ступеням храма Исиды. Времени до ее совершеннолетия оставалось совсем мало — меньше половины первого месяца Половодья — а отец не вернулся из похода, и очень похоже было на то, что не вернется ни ко дню совершения ритуала, ни вообще. Бабушка, судя по так и не разгладившейся после посещения храма морщинке меж бровей, думала так же.

Если отец не вернется к сроку, ритуал придется проводить дедушке. Асенат передернуло от одной мысли. Придется терпеть, ведь она хочет выйти замуж за Рунихера, а его семья долго ждать не станет.

Отца Асенат почти не помнила. Он, как и дедушка, был корабелом, но в отличие от дедушки еще и ходил на построенных им кораблях в дальние страны. Корабелов брали с собой, отправляясь в далекие земли, чтобы, если корабль сломается, было кому правильно починить его.

Отец уплыл в далекие земли сразу после того, как родилась Асенат, а вернулся, чтобы провести дома всего лишь сезон Всходов да зачать младшего брата, когда Асенат уже встретила седьмой разлив Нила. Больше она отца не видела, а с девяти лет лишилась матери — вместе с маленьким братцем ее сожрали крокодилы, когда пьяные перевозчики перевернули лодку во время праздника Опет (праздник в честь бога Амона). Самой Асенат повезло, что ее, больную, ноющую и покрытую пятнами, в тот день не взяли на церемонию в храм Амона, стоявший ниже по течению.

Дедушка недавно окончательно ослеп, поэтому на реку, туда, где из кедра строили корабли, его нынче звали редко. Сказалась дедушкина слепота и на благополучии семьи — месяц назад пришлось продать его раба, и помогать по хозяйству осталась только старая бабушкина рабыня. При таком раскладе, самой Асенат обзавестись личной рабыней суждено было разве что в доме супруга.

И теперь дедушка по большей части проводил дни, сидя на циновке под кухонным навесом и задумчиво жуя беззубым ртом. Эти повторяющиеся движения челюстей, белесая пелена на глазах и культи на месте двух пальцев левой руки заставили Асенат отвести глаза. Не из жалости — мысль, что дедушка такой рукой будет касаться ее, и таким ртом обучать целоваться вызывала брезгливость.

Чуть позже Асенат подслушала, как бабушка с дедушкой шепчутся. Она знала, что такой разговор должен состояться, поэтому не отходила от дома далеко и все время прислушивалась.

— Рет не вернется, так что придется тебе...

— Как? Ты же прекрасно знаешь, что у меня не стоит!

— На меня не стоит, а на молодую, красивую девушку встанет.

— Пробовал я уже! Не встает!

— Пробовал?! С кем это ты, Сетово отродье, пробовал?!

Дальше последовала ругань, в ходе которой выяснилось, что дедушка ходил к храмовым блудницам, да только без толку, но Асенат это не интересовало.

По обычаю, если девушка была сиротой или дочерью вдовы, обязанность провести ритуал возлагалась на старшего родственника мужского пола по отцовской линии. Если родственников у невесты не было совсем, ритуал проводил храмовый жрец, но такой вариант считался самым неудачным.

Чувство обиды на то, что отец при жизни обрек ее на участь сироты, вступающей в брак при самых неблагоприятных обстоятельствах, затопило Асенат. Дедушка не может, отца никому из смертных не ведомо, где Сет носит...

Раздосадованная и ушедшая в раздумья Асенат не заметила, как чуть не врезалась во входящего в дом дядю.

— Постой, сестрица, — цепкие пальцы ухватили ее за плечо. — Куда это ты собралась?

Кахотеб приходился младшим братом ее матери и, подобно своим предкам, занимался торговлей зерном — именно это, кстати, склонило чашу весов в сторону Асенат при выборе невесты родителями Рунихера — их семья тоже испокон веков занималась торговлей, а со смертью матери и брата Асенат унаследовала материнскую долю в торговле.

Дядя, однако, от предстоящего замужества Асенат был не в восторге. Он хотел сам жениться на ней, чтобы не делить ни с кем семейный доход от торговли, но девушке больше приглянулся сын торговца-соседа. Кахотеб, между тем, прижал Асенат к стенке, с чувством пощипывая небольшие, округлые девичьи груди. Асенат, оправившись от неожиданности, оттолкнула дядю.

— Я ведь помочь пришел, сестрица, — со слегка наигранной обидой, Кахотеб убрал руки за спину. — От вашей семейки вечно одни проблемы.

То, что дядя с порога распустил руки, как и дважды повторенное «сестрица» — традиционное обращение к возлюбленной — прозрачно намекало, в чем именно он вознамерился помочь. Асенат от мысли, что его жирная туша подомнет ее под себя, как на ее глазах много раз делали, спариваясь, самцы животных, восторга не испытала. С дедушкой, конечно, было бы противно, но противно по-другому. Он, по крайней мере, уж точно не причинил бы внучке вреда, а вот насчет дяди Асенат не была уверена.

Не прошло и времени, за которое можно сварить яйцо, как беседа хозяев с гостем перетекла в то самое русло.

— Я мог бы не только провести ритуал, но и потом жениться, — дядя продолжал сохранять надутый вид. — Но вы ведь не захотели. Одумались бы, пока не поздно.

— Ритуал положено проводить родственнику со стороны отца, — упрямо проворчала бабушка.

— Так если вы согласитесь выдать ее за меня, никто и не узнает, что ритуал провел не дед, а я.

— Какая разница, узнают ли люди? Богиня будет знать, что ее воля нарушена, и не подарит Асенат семейного счастья.

— Муж сестры отца считается родственником по отцовской линии? — неожиданно вклинился в перепалку дедушка.

— А ведь и правда! — всплеснула руками бабушка. — Нужно срочно отправить известие к Кебу и Банафрит, как же я раньше не догадалась...

— Муж сестры отца, — фыркнул дядя. — Он не кровный родственник ни с какой стороны, в отличие от меня. Хотите еще больше оскорбить богиню?

— Я завтра схожу в храм и уточню, — судя по тому, что радости в бабушкином голосе поубавилось, она и сама уже не была так уверена в удачности подобного решения. — И отправлю вестника к Кебу, чтобы немедля выезжал. Путь неблизкий, так что пусть отправится заранее.

— Поскольку неизвестно, жив ли отец, ни один из родственников не может провести ритуал, — заявил жрец, внимательно оглядев Асенат. — Лучше всего будет обратиться к храмовым прорицателям, чтобы прояснить судьбу родителя, но в любом случае, мертв он или жив, находясь в чужой стране, ритуал должен быть проведен точно в срок и проведен жрецом храма Осириса.

Асенат такого ответа примерно и ожидала, с тех пор как маслянистые, на выкате, глаза жреца оценивающе оглядели ее тело, от подола юбки до нагрудной повязки. рассказы эротические Жрец был какой-то обрюзгший, несмотря на еще молодой возраст, худая бритая голова с крупным носом придавала ему сходство со священной птицей бога Гора.

— Пусть приходит завтра с пожертвованием, сразу сможет и начать, — жрец повернулся, собираясь уделить внимание следующей семье страждущих.

— Она достигнет совершеннолетия через двенадцать дней, — возразила было бабушка, но жрец отмахнулся.

— Лишение невинности состоится на двенадцатый день. А до того есть множество других вещей, которые невесте необходимо освоить, — снисходительно улыбаясь и глядя при этом на Асенат так, словно они уже разделяли общую на двоих тайну, ответил жрец.

— Ишь, хитрец, на двенадцать дней раньше хочет начать обучение! Это же каждый день тебе в храм ходить не с пустыми руками, а еще брачные жертвоприношения впереди! И при том, красивее тебя сегодня

в храме девушек не было, — привычно, как всегда, когда речь шла о непредвиденных тратах, разворчалась бабушка на обратном пути. — Да я бы с этими дарами и правда лучше к прорицателям сходила, — добавила она совсем тихо, с бессильной грустью.

Асенат и сама бы предпочла отдать дары прорицателям, чем лишние двенадцать дней изучать премудрости искусства ублажать мужчин с неприятным ей с первого взгляда жрецом. Не из жалости к отцу — он сам виноват в своей судьбе, сам выбрал свою участь — а потому что испытывала потребность точно быть уверенной в том, почему он не вернулся. Только вот позволить себе потратиться и на жреца, и на прорицателей они сейчас не могли, а выйти замуж эта уверенность ей не поможет, в отличие от вовремя проведенного ритуала.

К ногам Асенат упал камушек. Девушка, заулыбавшись, оглянулась — так Рунихера давал знать, что им надо встретиться. Жених Асенат был красив — гибок как тростник, пышнокудр, большеглаз. Ему уже минуло восемнадцать, и семья торопилась с женитьбой.

— Ну что? — спросил Руни.

Ответить ему Асенат было нечего.

— Завтра начнутся занятия в храме, — ответила Асенат.

— Со жрецом, значит, — протянул Рунихера. Было видно, что выбранное в итоге решение проблемы его не слишком радует. — А я уже начал обучаться с рабыней.

— И чем же это вы занимались? — Асенат почувствовала укол ревности. До проведения ритуала Руни и она не должны были касаться друг друга, и временами, как сейчас, ожидание превращалось в мучительную пытку. Неделю назад родители купили Рунихеру молодую рабыню, которой после заключения брака предстояло стать личной рабыней Асенат и, вполне возможно, наложницей ее супруга.

— Всяким, — хитро взглянув на нее, ответил Руни. Девушка поняла, что жених подшучивает над ней, но не смогла удержаться от того, чтобы не продолжить расспросы.

— Что она делала?

— Ну, она трогала меня везде. Потирала мой стержень рукой.

— Тебе понравилось?

— Конечно.

Асенат в это мгновение разом представила все пытки, которым ей захотелось подвергнуть проклятую рабыню.

Утром следующего дня девушка с корзиной даров вошла в храм Осириса. Жрец ожидал ее, стоя в строгой, застывшей позе, делавшей его похожим на храмовые статуи. Он приказал Асенат идти за ним в специальные помещения при храме — низкие комнатки из кирпича-сырца, рядком пристроенные к стене основного храма. Здесь едко пахло, и этот запах пробивался сквозь ароматы, которыми благоухал жрец. Он, между тем, снял с себя набедренную повязку и велел Асенат подойти ближе и опуститься на колени.

Когда она это сделала, то впервые оказалась так близко от мужского стержня. Видеть-то она их видела — у маленьких мальчиков, у рабов, иногда продававшихся нагими. Но теперь мужской стержень оказался у Асенат перед самым носом. Слегка кривоватый, весь покрытый складками кожи, по цвету более темной и розоватой, нежели в других местах на теле жреца, он был небольшим, но прямо на глазах Асенат увеличивался в размерах. Кончик стержня был шире, чем основание, и розовая кожица на нем, плотно натянутая, в отличие от кожи на стержне, блестела, а из отверстия посередине выступила капля жидкости. А еще он пах чем-то резковатым, но не приятным.

— Возьми его в руку.

Асенат протянула руку и осторожно обхватила стержень жреца. Ощущение нежности кожи и ее горячести в своей непривычности рождали противоположные стремления. С одной стороны Асенат хотелось сжать пальцы сильнее, с другой — одернуть руку, но девушка знала, что ни того, ни другого лучше не делать. Гладкость и жар неожиданно напомнили ей о том, как в детстве она гладила дворовую собаку по животу, и Асенат хихикнула. Жрец нахмурился и строгим голосом сказал:

— Двигай рукой вверх и вниз.

Асенат послушно начала двигать рукой.

Вверх-вниз, вверх-вниз, а потом пальцем обвести более нежную кожицу на головке — движения она освоила быстро и ритмично повторяла.

— А теперь открой рот.

Девушка открыла, и в следующее мгновение головка стержня коснулась ее губ, а затем неожиданно уперлась в нёбо глубоко во рту. Инстинктивно, Асенат попыталась отстраниться, но жрец ухватил ее за волосы, просовывая свой стержень еще глубже.

Вырвавшись, Асенат долго откашливалась и отплевывалась. Нахмуренный жрец молча подождал, пока девушка выровняет дыхание, и снова схватил ее за волосы, придавая голове нужное положение.

— Дыши носом и больше не вздумай сжимать зубы, а то выпорю. Можешь двигать языком, это приятно. Поняла?

Асенат осторожно кивнула — хватка на волосах и так причиняла боль, так что сильно шевелить головой она боялась. Жрец снова поднес свой стержень к ее рту, но вставлять внутрь не стал, усилившимся давлением руки на затылке давая понять, что вобрать его в рот Асенат должна сама. Если сначала стержень показался девушке небольшим, то теперь, пытаясь поместить его в рот, она так не думала. Очень хотелось свести челюсти вместе, но вместо этого она продолжала пытаться вобрать мужской корень как можно глубже.

Жрецу в конце концов надоела ее возня, жесткие пальцы на затылке повернули голову Асенат, задирая повыше, и резким толчком стержень проскользнул в горло. От боли и неожиданности Асенат прослезилась и вцепилась ногтями в бедра жреца. Тот еще несколько мгновений, в наказание, продолжал пропихивать свой корень глубже, а потом отпустил Асенат и ударил задыхающуюся девушку по губам.

— Бестолочь! Расслабь горло и дыши носом!

В довершение позора Асенат вырвало прямо ему под ноги.

— Перед уроками ничего не есть! — рявкнул жрец, брезгливо сморщившись и закрывая нос рукой. — Убирай за собой.

Асенат сходила во двор, принесла воды и замыла плохо пахнущее пятно. Ей было стыдно, и в то же время она злилась.

— Рот прополоскай, — услышала она, закончив с пятном, очередной брезгливый приказ.

После того, как она его выполнила, наставник с мученическим выражением лица велел ей снова опуститься на колени, на сей раз у самой двери, где свежего воздуха было побольше.

— Сосать у тебя не получается, значит, будешь облизывать. Начинай.

Следуя указаниям жреца, Асенат высунула язык и осторожно провела им по головке.

— Вот так, да. Движения круговые, как пальцем. Язычком пощекочи посередине... а-а...

Судя по изменившемуся голосу, теперь жрецу нравилось. От головки Асенат перешла к самому стержню, кожа на котором больше не была такой сморщенной из-за того, что он увеличился в размерах. Асенат водила языком по всей длине, слюни у нее быстро закончились, и от прикосновения к горячей коже очень хотелось пить.

Под конец жрец все же снова сунул свой стержень меж ее губ, твердыми пальцами вцепившись в шею, и Асенат в панике ощутила, как ей в рот выплескивается горячая, кисло-горькая и густая жидкость. Едва рука на затылке ослабила хватку, она попыталась выплюнуть. Но вторая рука жреца закрыла ей рот и нос.

— Глотай. Хорошие жены всегда глотают священное семя супруга.

«Супруга, а не твое» — пронеслось в голове Асенат, но сглотнуть пришлось, чтобы освободиться и дышать. С первым же вдохом она почувствовала, что резкий запах, который она уловила в комнате в самом начале, усилился — так пахло мужское семя.

— Дома зажимать нос и удерживать дыхание. Потом засовывать в рот банан в кожуре и дышать носом, не вынимая банан как можно дольше. Можешь идти.

Асенат с трудом поднялась. Затекшие дрожащие ноги плохо слушались ее.

— Чтобы стать хорошей женой тебе придется очень усердно трудиться, — донесся ей в спину, уже на выходе, вердикт жреца.

— Ну, как прошел первый урок? Что делали? — вечером, пробравшись во двор дома Асенат, пристал к ней с расспросами Рунихера.

— Всякое, — копируя его вчерашнюю интонацию, ответила девушка. Горло у нее саднило, и голос звучал глуховато. — А у тебя как урок прошел сегодня?

— Не скажу, — подмигнул Рунихера. — Ты же мне не говоришь.

Асенат отвернулась. С бананом у нее ничего не вышло, как усердно она ни пыталась, лишь стошнило еще пару раз. К тому же равно не хотелось признаваться Руни в том, какая она неумеха, и слышать о его успехах в занятиях с рабыней. Но в голове девушки без ее спроса уже возникали красочные картинки довольно двигающего бедрами жениха и умело принимающей его стержень в рот рабыни.

Асенат встала и молча пошла в дом.

— Эй, ты чего? — донеслось ей в спину удивленное восклицание Рунихера, но девушка не обернулась.