1

— Высоких тёлок очень мало. А красивых среди них вообще не бывает, — авторитетно заверяет Алекс. Скептицизм в его голосе подавляет монструозностью заговора.

Мы идём по центральной улице города, внимательно сканируя местность на предмет наличия этих самых мифических высоких и красивых тёлок. Середина лета, каштановая аллея, отделяющая проезжую часть от широкого в мелкую плитку тротуара, по которому мы едва тащим ноги, буйно буяет слева по борту зелёной пахучей стеной.

— Просто мы не там ищем, — сокрушённо замечаю в ответ.

В глубине души я давно согласился с Алексом: высоких, красивых, да к тому же незамороченных, то есть свободных от глубоко порочных, то есть абсолютно аморальных отношений днём с огнём не сыщешь.

Кроме того, есть ещё одна немаловажная деталь, портящая всё вокруг гламурностью определения, ломающая на излом копьями небезызвестного мальца с луком, наматывающая на колёса тяжело груженой в хлам телеги, именуемой в простонародье жизнью. Я имею ввиду, конечно же, обратную тягу или любовь-морковь, как её принято величать в наших светских незамутнённых расовой дискриминацией кругах.

Даже если нам повезёт найти одну такую редкую в урбанизированном ландшафте тёлку-зверушку, то есть все критерии поиска сойдутся, звёзды, так сказать, укажут на дичайший исполинский секс великанов, нет абсолютно никакой гарантии, что высокая красавица-фрилансер захочет замутить с одним из нас долгоиграющий проект бэби-фри. О конкуренции речь не идёт. Если фрилансерша выберет себе для разведения лобковых вшей Алекса, я только порадуюсь за парня.

— Я вот тоже думал поискать в других местах, — после затяжного молчания напоминает о проблеме насущной Алекс. — Сходил однажды на волейбол. Думаешь, у них там парней нет? — кислая ухмылка озаряет жизнерадостный фейс напарника. — Как же, жди. Набежало как тараканов.

Алекс — профессиональный баскетболист. В свои двадцать с хвостиком лет он успел добиться места центрового в городской команде. Стокилограммовый двухметровый боров с лёгкостью проскальзывает под кольцо и закладывает сверху. Но сейчас его мячики горят другим, первозданным огнём. Он хочет засадить в кольцо вульвы огромный болт, хоботом болтающийся у него между ног. Как я его понимаю! Однажды в парилке мне довелось лицезреть агрегат Алекса. Зрелище устрашающее, уж точно не для слабонервных барышень, особенно, если сидишь на нижней лавке, а Алекс колышется перед самым носом.

Я тоже парень не маленький, всего лишь на десять сантиметров ниже Алекса. В плечах пошире, но пошёл по стопам отца, то есть в технический вуз. Спорт меня интересует постольку-поскольку. Мы часто зависаем с Алексом в качалке. Вот там и раскрывается мой настоящий талант притягивать к себе железо.

Но не баб...

— Таракан таракану рознь, — с расстановкой замечаю я.

— Что ты имеешь ввиду? — Алекс хмурится, улыбаясь сквозь кисло-сладкое выражение томящегося без секса атлета.

«Воздержание! Недельное воздержание!» — кричит его тестостероновый взгляд. Вскормлённый в неволе орёл молодой полирует меня дружеским презрением.

— Что имею, то и введу, — мои брови взлетают.

Оба ржём как ненормальные. Набирая ход, уходим с просторов саванны, то есть проспекта. В поисках вагины обетованной скрываемся на дворовых задворках, то есть в улочке без названия. Приятный маленький ресторанчик, затиснутый в узкие рамки сталинской ментальности, распахнул нам свои объятия свободными местами в тени.

2

Алекс и я патрулировали город два-три раза в неделю. Всё безрезультатно.

— Они все свалили на море, — ныл Алекс.

Я не мог не согласиться. Красивые бабы действительно будто вымерли, остались дурёхи-планктон. Офисная моль, снующая в обеденное время по забегаловкам и бутикам. Лишь к концу августа ситуация на рынке вагин начала проясняться.

Алекс уехал на сборы, и я остался один разгребать хлам предосеннего марафона за знаниями.

###

Однажды, гуляя по парку от метро домой, я столкнулся с Олей и Катей — двумя барышнями, учившимися когда-то в одном классе с моим братом. Они были на три года моложе меня, брат увивался за Олей в шестом классе, она часто заходила к нам в гости. Что касается Кати, её я увидел впервые. Эта вовосемнадцатилетняя девушка, вчерашняя девочка, цвела и пахла первозданной красотой. Я сразу влюбился в неё, хоть и не подал виду.

Мы разговорились.

— Как дела у Егора? — поинтересовалась Оля.

Видимо, она не отпускала надежду вновь развести моего брата как лоха, продинамить, высосать и выкинуть его на помойку. По легенде она мотросила братэллу два года, дальше поцелуев дело не заходило. Вынос мозга на носилках ногами вперёд и полное психическое истощение, граничащее с неврозом, — вот и всё, что вынес мой братик из этой платонической связи.

— Замечательно, — самодовольно отозвался я.

Егор действительно вынес большой глубокомысленный урок из первой любви в девственницу-чистоплюйку. Поднявшись, он не спеша смахнул пыль с колен и тут же замутил порнографичный роман с красоткой из девятого «Б» класса. Сам он был тогда в десятом. В этот раз одними поцелуями дело не обошлось. Об этом знали все, даже не такие посвящённые в развратные утехи молодых люди, как я.

Оля грустно вздохнула. Она серьёзно поднялась в плане внешности. Я помнил её неуклюжим худощавым подростком. Выпустившись из школы, она расцвела как осенняя хризантема. Обладая фигурой фотомодели, эта девушка умудрялась фарсить, как по подиуму, где угодно — в парке, на остановке, в магазине.

Она была худая, как доска, таких ещё называют в простонародье «вешалка». Русые длинные волосы, ровные, словно лён, сплошной стеной спадали на плечи и спину до самой попы. Водопад этих волос мерно покачивался над упругими ягодицами, завораживая, отвлекая всё моё внимание от Кати. Оля часто заходила вперёд, демонстрируя прелести модельной фигуры. Красочно разворачивалась на мостике, выставляла ножку вперёд, улыбаясь с невинной жеманной грацией прелестницы. Она была в чёрной обтягивающей юбке, по традиции короткой, таких же чёрных балетках с бантиками и белой маечке с пикачу на груди, то есть её отсутствии.

Грудей у Оли не наблюдалось, даже холмиков не просматривалось. Собственно, этот момент и стал определяющим в моём пристрастии к Кате. У неё две упругие дыньки второго или даже третьего размера буквально прыгали мне в глаза каждый раз, когда мой взгляд невольно находил их. Катя была ростом метр шестьдесят с кепкой, то есть самой маленькой в нашей компании. Оля остановилась где-то на метр-семидесяти. Я же возвышался над ними со своим метром девяносто.

Катя дышала мне в грудь, а мне так хотелось поцеловать её сладенькие розовые губки, схватить её за сочные ягодицы, притянуть и насадить их на мой колом бугрящийся член.

Впрочем, ни о какой эрекции речь в тот день не шла. Во всяком случае на прогулке я оставался предельно вежливым и внимательным мальчиком. Паинькой.

Мы зашли глубоко в парк и остановились возле лавочки.

— Я бы хотела жить в Париже, — делилась фантазиями Катя. — Там есть такая улица, где живут только художники.

Мы общались о том, кто кем хочет стать. Катя горела желанием выучиться на художницу и свалить за границу.

— Надеюсь, это случиться не скоро, — сдуру ляпнул я и тут же прикусил язык.

Но было поздно.

— Почему? — Катя нахмурилась.

— Будет очень жаль, если такая красивая девушка покинет нас.

Катя улыбнулась, бросая коварный взгляд в сторону Оли. Та сияла притворным равнодушием, хотя в глубине души явно почувствовала себя уязвлённой.

— Ты тоже, Оля, не уезжай, — жалостливо проскулил я.

Девушки рассмеялись. В их смехе чувствовалась напряжённая враждебность по отношению друг к другу. Красавица Оля не могла стерпеть такого откровенного пренебрежения её достоинствами. Она не могла понять, что моё отношение к ней формируется прежде всего на основании опыта, полученного братом. Это я стал соучастником той драмы, я переживал все взлёты и падения развернувшейся тогда Санта-Барбары. Я теперь невольно вершил правосудие, выбирая из двух девушек менее притязательную в плане фотомодельности, но невероятно сексуальную и обворожительную в плане любви и обещания счастья.

Катя была в белых джинсовых шортиках и белой маечке. Стройные ножки были обвиты почти до колен длинными кожаными ремешками римских сандалий, которые тогда только вошли в моду. Лёгкая россыпь веснушек под карими глазками и милые губки, подкрашенные блестящим лоском от обветривания, обещали незабываемые райские поцелуи. Она и смеялась задорно и заразительно, засунув ладошки в задние кармашки шортиков, пританцовывая на утрамбованной дорожке парка. От этого смеха глаза её слегка щурились, искрились беззаботным весельем.

Она была бесконечно рада, что так незатейливо утёрла нос визуально более гламурной подруге. Её почти чёрные, цвета тёмный каштан волосы сбились слегка на ветру. Эти волосы не были такими длинными и идеально ровными, как у Оли, зато их глубина и объём, их слегка слипшийся, потерявший свежесть характер, их укладка руками на разный манер по бокам, лишь бы пробор посередине не терялся — всё это завораживало и укрепляло меня в мысли, что я хочу эту девушку, хочу обладать ею, любить её и поклоняться гению её красоты.

Таким наивным я тогда был!

Затяжным взглядом я гладил Катины сиськи, скатывался по ровному упругому животику к пуговкам джинсовых шортиков, нырял и обсасывал эту прелестную округлую попку, по-женски красиво расходившуюся в бёдрах. Маечка едва сходилась с шортиками, открывая невероятные участки смуглой кожи с детским жирком на спине и животике. Ножки кудесницы моего счастья, обвитые кожаными ремешками, продолжали триумфальное торжество красоты над пониманием человечества о гранях прекрасного.

Пока я так пялился на Катю, Оля презрительно ухмылялась. Потеряв надежду привлечь к себе мой интерес, она упивалась сарказмом:

— Может, нам всем переехать в Париж?

Мы опять рассмеялись. Каждый по-своему понимал, что такая перспектива нам совсем не светит.

3

Моя влюблённость в Катю переросла в первое свидание. Сколько радости я испытал, получив положительный ответ на предложение «просто погулять». Ведь погода стояла прекрасная, летние тёплые вечера продолжали манить молодёжь на улицы города, разбивать их на пары, уединять в тихих уголках с местами для поцелуев.

Катя пришла в белых шортах, маечке и тех же сандалиях, поразивших меня при первом знакомстве навязчивостью связывания. Словно красиво упакованный подарок, эта девушка выглядела сногсшибательно в моих глазах. Впрочем, разница в росте тут же дала о себе знать. Каждый раз, окидывая возлюбленную болезненным взглядом вожделенца, я прикидывал, как лучше её поцеловать. Куда можно поставить девушку, чтобы наши лица очутились на одном уровне?

Сиськи Кати, её попа вновь будоражили моё воображение. Я не мог отвести глаз от маленькой женщины с детским личиком. Как рано она налилась соком. Только вчера вылупилась из школы, и вот уже обзавелась такими выдающимися формами. Что касается лица, то здесь всё оставалось предельно юным и непорочным. Так мне тогда казалось.

Трёхгодичная разница в возрасте тоже ощущалась. Катя витала в облаках, детская наивность и юношеский максимализм парализовали наше общение. Я погрузился в чужие мечтания о блестящей карьере художника. Рассказы о Катином дедушке, когда-то нарисовавшем одну гениальную картину, которую к счастью никто не оценил, преследовали меня всё свидание.

Подходя к Катиному подъезду, я ощутил лёгкую дрожь в груди. Волнение нарастало. Вот он решающий момент: сделает Катя меня сегодня счастливым, или всё пропало?

Катя сама взошла на ступеньки. Ей понадобилось две, чтобы посмотреть на меня практически в упор.

— Можно тебя поцеловать? — учтиво осведомился я после затянувшихся словесных прелюдий, перешедших в расшаркивание и даже некоторое многозначительное молчание. Ведь я был таким вежливым и элегантным. Мой образ романтизированного старшего брата Егора, серьёзного и во всех отношениях правильного, хорошо вошёл в сознание Оли и Кати. Я чувствовал себя старшим, чуть-чуть более опытным, сведущим в общении с девушками. Знающим, как правильно ухаживать и добиваться внимания молоденьких барышень.

Катя легонько кивнула, краснея и отводя глаза. Я тоже волновался безумно. Накрыв её тонкие гладенькие губки, я наконец растворился в самом сладком и возбуждающем поцелуе в моей жизни. К стыду своему я скоро вынужден был осознать, что Катя целовалась намного лучше меня. Во всяком случае первые секунд двадцать я только и думал о том, как бы не облажаться, доставить ей удовольствие. Мне реально снесло крышу, руки, которыми я боялся пользоваться, оставались на Катиной талии. Лишь неловкими поползновениями опустился я на попу возлюбленной. Наконец, почувствовав массивные упругие мячики ягодиц под своими пальцами, я испытал сладостный зуд полового возбуждения. Мой неловкий поцелуй перешёл в активную фазу.

Катин запах, её мягкие нежные филейные части, прощупанные мною в тот вечер под бархатной кожей, её девчачья одежда, объятие, её женственные руки и плечи, оголённые, опустившиеся вокруг меня во время поцелуя, и главное — её согласие, желание страстно целоваться со мной, свели меня с ума.

Как истинный джентльмен, я решил признаться в чувствах, не отходя от кассы:

— Я люблю тебя, — произнёс я, когда мы наконец оторвались друг от друга.

Катя улыбнулась задорной улыбкой кудесницы мужского счастья и, сделав два шага назад, вверх по лестнице, словно извиняясь, загадочным голосом произнесла:

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — ответил я.

Мне казалось, что вот оно счастье. Свершилось! Я люблю эту маленькую невероятно сексапильную, обворожительную девушку. Её голубые глазки светятся взаимностью, её губки не могут врать. То, что между нами произошло, — это лишь начало. Большая и светлая любовь ждёт нас в этом безоблачном мире счастья и добра.

Так мне казалось в тот вечер, я плыл к своему дому в дурмане счастья. Я ещё не знал, что у жизни свои планы на будущее.

4

Мы встретились с Катей ещё пару раз. Ей вдруг понадобилось уехать к тёте на две недели. Ох уж это ужасное время томления в ожидании развязки. По телефону она ненавязчиво требовала новых признаний.

— Я люблю тебя, — завершал я неловкое общение. — Сладких снов, зая.

Наши разговоры скатились до детского лепета сразу после первого поцелуя. Я больше не чувствовал себя старшим и более опытным. Наоборот, я вдруг начал бояться любого неправильного жеста или слова. Я будто зациклился на своих чувствах к Кате, не замечая назревавшую беду.

###

Катя вернулась через две недели и почти сразу огорошила меня обратным признанием. Разговор состоялся по телефону, я слёзно просил аудиенции, она искала занятия поважнее в своём крайне загруженном графике.

— Ты хороший, Витя, даже очень, — извинялась она. — Извини, что так получилось, но я не могу с тобой встречаться, просто не хочу тебя обманывать. Я не люблю тебя.

Её слова прозвучали как гром среди ясного неба. Если можно представить себе небо, внезапно потемневшее, солнце, зашедшее за тучу, темноту, наступившую в жаркий солнечный день, то именно так я себя почувствовал в тот вечер.

Повесив трубку, я повалился набок, накрыл лицо ладонями и долго лежал так неподвижно. В голове моей безумствовал пожар первой неоправдавшей себя надежды на безумную, безудержную, бесповоротную большую и чистую.

Любовь.

Это слово, так часто повторённое в последнее время в голове и для Катиных ушей, ставшее талисманом, залогом моих чувств, внезапно стало ужасным, невыносимым, остро-режущим, колющим и давящим прямо в сердце.

Я жалел себя. Как же мне было жаль себя, своих желаний, чувств, душевных переживаний! Если бы не мужская выдержка, я бы наверняка разревелся как баба.

Но я держался. Взяв волю в кулак, я отправился на пробежку в близлежащий лес.

###

Было холодно, темно и сыро, моросил дождь. Слякоть под ногами превращалась в грязную кашу, с каждым шагом ноги в кроссовках всё больше намокали. Но я не обращал внимания, бежал себя без оглядки, истязал своё бренное высушенное любовью тело до острой одышки.

Передохнув, я вновь ускорялся. Прыжки по лужам становились опасными. В темноте я едва различал очертания дорожки. В тот знаменательный вечер я много всего передумал. И про изменчивость женской натуры, и про личное несовершенство, не позволяющее мне добиваться желаемого. Я чувствовал себя неудачником, самым отверженным и брошенным человеком на земле.

За час я пробежал пятнадцать километров. Это очень много и очень быстро. Но для молодого человека с легкоатлетическим прошлым, с огнём бушующим в душе, это как раз плюнуть. Домой я пришёл едва волоча ноги. Быстро принял душ, повалился в постель и забылся тяжёлым беспокойным сном.

Примерно в это же время вернулся со сборов Алекс. Он хорошо отдохнул, набрался сил. Морской воздух и крымское солнце пошли на пользу человеку-горе. Вытесанный из камня, загорелый исполин прыгал по дворовой баскетбольной площадке как кенгуру. Такой прыти и силы даже я, видавший Алекса в деле, давно не наблюдал.

— Не горюй, — рычал мой азартный друг, обходя меня под кольцом. — Найдёшь себе другую бабу, получше этой.

Мужская солидарность, холодный расчёт и даже некоторый цинизм в голосе Алекса заразили меня пофигизмом. Я быстро оттаял, засмеялся. Жизнь налилась красками, лёгкость, с которой парни меняют девчонок налево и направо, собирают урожай телефончиков, чтобы потом вызванивать их пачками, приглашая по две-три на свидание в течение дня, вся эта эйфория безнаказанного блудливого жора, по-другому и не скажешь, наполнила меня обещанием дольче вита.

Алекс тоже поделился историей любви. Оказалось, что в соседнем корпусе места, где их команда квартировалась на сборах, жили гимнастки-художницы. Так их называли за художественную гимнастику. Маленькие, гибкие, лёгкие и прыгучие бестии. Мишки Гамми, мышки — юркие и вертлявые на танцах. С одной из таких девочек-художниц наш герой и замутил небольшой курортный романчик. Чем всё закончилось, я так и не понял. Был ли там секс?

Алекс отвечал витиевато. Девушка, мол, слишком быстро уехала. Времени не хватило, чтобы насладиться жизнью сполна.

— Вот так всегда! — сокрушался я вслух, радовался в глубине души, чувствуя, что теперь нас с Алексом объединяет одно общее горе на двоих: любовь прерванная, не отвеченная, вырванная с корнем и растоптанная паршивыми жизненными обстоятельствами.

— Бабам нравится, когда за ними бегают, — баском ревел Алекс. — А ты не бегай, стой на месте. Она сама к тебе приползёт.

Он учил меня держать оборону под кольцом. Сравнение ситуаций заставило нас отложить мяч и взяться за живот. Мы вновь ржали как ненормальные, старые школьные друзья. Алекс учился с нами до пятого класса, потом ушёл в спортивную школу.

5

Женское сарафанное радио не имеет границ. Кто бы мог подумать, что моя мама возьмёт себе в голову неудачу, постигшую меня с Катей, раскрутит её до трагедии вселенского масштаба и сольёт врагу.

Во-первых, необходимо сказать два слова о моей родительнице. Если есть на свете человек, способный знать обо всех любовных развитиях, нутром чуять кто кого бросит, а кто за кем будет волочиться до гроба, то это моя мама. Взяв на себя такую активную жизненную позицию сводницы по сути, человека, всюду сующего свой нос по факту, моя мама неустанно следила за делами любовными своих сыновей.

Как продвигаются дела духовные, то есть на личном фронте, она знала лучше нас самих. Поэтому от её зоркого бдительно взора родительницы не могли ускользнуть вопиющие факта моей посттравматической депрессии.

— Катя бросила его. Вот так вот, — рассказывала она уже через пару дней Олиной маме по телефону. Они тесно общались со времён платонической щенячьей связи Егора и Оли. — Поматросила да и бросила!

Я в ужасе отпрянул от двери. Не так я себе представлял позиционирование на рынке вагин.

Да что уж теперь терять, думал я. У мамы всё равно своя правда. Слила сына конкурентке в одночасье. Вот так вот я стал рыцарем разбитого сердца. Превратился в страдальца, сохнущего по вертихвостке-первокурснице.

Мама склоняла Катю как только можно. Чувствуя заботу матери, я и сам наполнялся гневом праведным. Унижение отверженного и обида неудачника действительно просыпались ночными бдениями. Я стал угрюм, подавлен, замкнут. Общение с Алексом хоть и приносило временное утешение, не могло избавить меня от мысли, что я ужасно глуп, что я обнажил душу перед девушкой, и та заставила меня страдать.

Обида закипала в ярость, я бежал спасаться в лесу, вновь носился как угорелый по тоскливым разбитым дорожкам.

— Оля тебя очень жалеет, мама её сказала, — заикнулась однажды вечером мама.

Я представил себе эту картину: красавица Оля, которая и в шестом классе поглядывала на меня с интересом, которая всегда уважала меня и был даже разговор о том, что «ей бы больше подошёл старший брат», что вот теперь эта красотка, увлёкшаяся модельным делом, дефилирующая по подиуму время от времени на местных показах мод, жалеет меня. Катя мол оказалась такой ветреной. Перед глазами вновь повсплывали нюансы отношений между вчерашними одноклассницами.

«Неужели Оля влюблена в меня?» — ломал я себе голову.

Подобное развитие идеально ложилось в картину, нарисованную братом, мамой, её мамой, моим редким незатейливым общением с Олей.

Я всегда держался с ней налегке, как с младшенькой сестрицей. Почувствовав себя временно сломленным, я по-прежнему находил забавным фантазировать о наших с ней отношениях. Я не мог воспринимать её серьёзно, не чувствовал зудящего жжения, боли, которую Катя показала мне. Тем не менее, мне несомненно льстило, что такая красотка, хоть и не в моём сексуальном вкусе, обратила на мою скромную персону свою заботу и жалость.

Она редко попадалась мне на глаза без парня или подруги. Парни вились вокруг неё с детства. Мы жили в соседних домах, я регулярно наблюдал из окна или гуляя по парку, как Оля в компании молодых людей мужского пола дефилирует, точно так же красуется, как во время нашей знаменательного августовской встречи.

Она несомненно пользуется спросом, думал я про себя. — И спросом немалым.

Неудивительно. Многим парням нравятся такие спортивные худышки с такими длинными распущенными волосами, с такими ангельскими личиками. Оля была куколка, умница к тому же. То есть отличница, закончившая школу с золотой медалью. Кроме того, по заверениями знакомых она отлично играла на гитаре и во время выдачи дипломов на сцене школьного актового зала устроила настоящий фурор, эпатажно прошвырнувшись по проходу, взойдя на сцену красочной осанистой походкой кошки-манекенщицы. Под завистливое пшиканье одноклассниц и радостного улюлюканье мальчишек выставила традиционно правую ножку вперёд, а, получив диплом, исполнила под гитару незамысловатую песню, взорвавшую весь зал.

Слова песни сводились к простому «вы учитесь тут, а мы полетели дальше». Вот такая вот она Оля-затейница, девушка, отказавшая моему брату в плотской любви.

Меня забавляла и раздражала ситуация с моим страданием, вывешенным напоказ. Сообщение по сарафанному радио, что Оля сопереживает моему горю, вызвало лишь злую усмешку с моей стороны.

«Ну конечно! — думал я. — Она просто до сих пор не может вынести горечь поражения. Всё, что её интересует в этом деле, это конкуренция с Катей».

Мама рассказывала непередаваемыми дословно внушениями, что «Оля считает, что я бы подошёл ей больше, чем Егор». Что когда я выбрал Катю, Оля сильно расстроилась, что она до сих пор сильно переживает за меня.

Мамы — такие мамы.

Уверен, что и с той стороны шла активная проработка всех доступных вариантов. Наши страдания обмыливали на все доступные лады. Когда масла в огонь подливает собственная родительница, то и сам невольно начинаешь чувствовать себя мучеником. В некотором роде мне даже нравилось чувствовать себя в праве обижаться.

«Виноваты в моих страданиях все и прежде всего Катя, — думал я. Так обмануть меня. Какая же она сука».

«Ветреная» — прозвучало слово из уст моей мамы, данное Кате в качестве основной характеристики.

Что ж, я не возражал.

«Ветреная сука», — хотелось назвать её, но язык не поворачивался.

«Катюша, как же я люблю тебя, — шептал я бессонными ночами. — Если бы ты только вернулась ко мне, я бы всё простил. Мы бы сразу поженились, чтобы уже никогда не расставаться. Как же я люблю и хочу только тебя».

Зацикленный мозг не знает пощады, я и раньше влюблялся, но никогда мои душевные страдания не заходили так далеко. Видимо, потому, что Катюша всё же дала мне изначально зелёный свет, а потом просто перекрыла кислород.

Отказаться от любви к Кате я не мог. «Искать другую бабу? Зачем? — думал я. — Какая глупость. Ведь я люблю только Катю».

Её сладкие губки, юркий язычок, пьянящий, те страстные объятия и потом её испуг, она будто натешилась, поиграла в любовь и дала задний ход, — всё это прокручивалось в моей головушке незамысловатым сюжетом одного грустного фильма. Постепенно я вызревал, терпкое раздражение, любое упоминание о Кате в разговоре с мамой вызвало бурю скрытой агрессии с моей стороны.

Катя звонила мне пару раз, чтобы поинтересоваться как дела. Я больше не рассыпался в признаниях в любви. Мне казалось, она звонит исключительно за тем, чтобы потешить своё женское самолюбие.

— Нормально, — отвечал я и умолкал.

Этим обвинительным молчанием в трубку я осуждал её на презрение. Бросать трубку мне не хотелось.

Вдруг Катя захочет сказать мне что-нибудь очень желанное, например: «прости меня, я люблю тебя, только тебя, просто я дура, полная дура». Тогда моё сердце оттает, я вновь расцвету красками любви, моя жизнь озарится, тучи наконец разойдутся, и тёплое солнце пригреет мою продрогшую озябшую душу.

Два раза она предложила мне встретиться. Оба раза поздно вечером. Один раз возле школы, другой — в парке. Я пришёл и вновь молчал. Я выглядел обиженным, я и был обижен на Катю.

Что я мог предложить? Чего она хотела от меня? Продолжить игру по странным правилам, в которой я должен признаваться в любви, а она будет смеяться надо мной? Нет уж. Дудки! Для себя я чётко решил, не идти больше ни на какие уступки.

Я молчал. Временами это было жестоко, я и сам чувствовал, что поступаю уж слишком сурово. Она зовёт меня к себе на свидание, пытается, видимо, утешить. В ответ я бросаю ей единственный укор, отключивший меня от искреннего общения с ней: ты не любишь меня так, как я люблю тебя.

Это был странный, немой укор. Катя пыталась вывести меня на откровенный разговор, вновь заставить говорить по душам. Но я с презрением замкнулся в себе.

«Нет прощения ветреным и безответственным», — договорился я сам с собой.

И ещё: мы всегда в ответе за тех, кого приручили. Эта фразочка Сент-Экзюпери из «Маленького принца», механически переваренная мною в десятом классе на уроке литературы, всплыла теперь как горькое напоминание о том, что все чувства уже давным-давно пережиты, все развития и любовные страдания пройдены, что ничего нового я для себя не открою, хоть мне и кажется, что мой опыт с Катей уникален.

6

Так заканчивался год моей первой настоящей влюблённости. Я познал любовь, но не познал счастья, познал женскую изменчивость, но не увидел вагины, не испытал оргазма в лоне юной прелестницы Катюши Климовой.

«Жизнь продолжается», — утешал я себя, готовясь к зимней сессии.

Снежные сугробы по пояс сковали город. К концу декабря вдарил мороз, гололёд на дорогах веселил студентов, наблюдавших за пробуксовкой общественного транспорта.

Возвращаясь холодными вечерами из университета, я часто замечал одинокие парочки, гулявшие по парку. Эти влюблённые умудрялись целоваться даже на тридцатиградусном морозе. Почему-то чужое счастье в любви особенно остро фиксировалось мною на радаре жизненных ценностей.

Наконец наступил долгожданный день — тридцать первое декабря.

В тот день почти сразу после боя курантов я вышел вместе с братом погулять по улице. Повсюду пускали фейерверки, взрывали петарды. Народ в пьяном угаре вывалил на мороз и ломанулся к центральной ёлке микрорайона. Там уже вовсю рвали два баяна. Мы тоже с братом от нечего делать пошли в сторону ёлки. По дороге встретили его одноклассников, брат отделился.

Неожиданно я обнаружил Катю и Олю. Они снова были вместе, неразлучные соперницы в любви и целомудрии. Обе девушки держались со мной развязнее, чем по одиночке. Я сразу догадался по их заплетавшимся язычкам, разгорячённым, раскрасневшимся личикам и задорно светящимся глазкам, что обе они подшофе. Катя вела себя инфантильно, повалилась в снег, устроила бесперспективный бой в снежки с бывшими одноклассниками. Они с радостью закружили её, засыпали снегом. Мы с Олей держались в сторонке, а потом и вовсе пошли подальше от общего веселья.

Какая-то неразрывная нить удерживала нас вместе, некое безмолвное взаимопонимание. Видимо, наши мамы договорились до ручки на столько, что ничего лишнего уже и добавить было нечего.

Мы нашли замёрзшую лужу, раскатанную днём детьми, и принялись танцевать. Оля учила меня вальсировать.

— Раз-два-три. Раз-два-три, — приговаривала она.

Её тонкие ножки в шерстяных колготах легко расходились в стороны. Подчиняясь ритму, я не мог не заметить, с каким усердием Оля следит за правильным выполнением всех рекомендаций. Казалось, она решила всю жизнь свою посвятить исправлению моих неуклюжих па.

— Классно у тебя получается, — заметил я.

— У тебя тоже получится, если будешь стараться, — Оля была непреклонно.

— Я устал и хочу спать, — мой зевок вывел её из равновесия.

От смеха она повалилась в сугроб и заржала тихим визгом. Как дикая козочка или овечка блеяла, заглядывая на меня вверх слезящимися водянисто-прозрачными глазками. Она тоже, как и Катя, имела голубовато-серый цвет глаз.

— Ты пьяна, — я криво усмехнулся. — Давай я тебя домой проведу.

— А я, может, не хочу домой, — сказала она, словно бросая вызов. Голос её наполнился дерзким азартом. — Я, может, хочу ещё в гости зайти.

— К кому? — я пялился на это чудо в длиннющей до самых колен болоньевой зимней куртке, которая словно чулок покрывала Олино худое вытянутое тело.

— Вот не знаю пока. Никто не приглашает, — Оля наигранно вздохнула.

Поднявшись, она отряхнула попу и, взяв меня под локоть, потащила к ёлке.

— Ну хочешь, к нам зайдём. Мама, наверное, ещё не спит.

Я усмехнулся, представив себе эту картину: мы с Олей в два часа ночи заваливаемся на порог, идём в зал, садимся за праздничным стол, разливаем остатки шампанского по бокалам, пьём, разговариваем шёпотом. Потом танцуем под тихо льющуюся из телевизора музыку.

Я не испытывал к Оле влечения сексуального характера. Странно, как можно относиться к идеальной во всех отношениях девушке-куколке прохладно. То есть, я был с ней предельно искренен, как с другом, как с тем же Алексом, например. Не стесняясь в деталях рассказал о том, что произошло между мною и Катей. Конечно, я не драматизировал и не выставлял страдания напоказ. Наоборот, праздничное настроение подсказывало мне, как красиво и в шуточной форме выставить себя немножко простофилей, где-то рыцарем, чуть-чуть романтиком.

Всё сошлось, Оля легко проглотила наживку. Она не выразила явного сочувствия, но по загадочному блеску её глаз, по тому, как она сильнее схватила меня под локоть, я вдруг почувствовал её поддержку.

— Меня тоже однажды обманули, — едва слышно задумчиво произнесла она.

Я не стал вдаваться в расспросы, лишь хмыкнул легонько.

«Что ж, — думал я, — в нашем полку прибыло. Теперь понятно, почему она такая участливая до моих обстоятельств».

Вспыли наши короткие встречи ещё в былые времена, когда мой брат встречался с ней. Всё-таки люди знакомятся постепенно, нужно время, чтобы составить о человеке мнение. Олино мнение обо мне меня тайно радовало и пугало.

Всё случилось примерно так, как я себе это представлял. Если не считать того, что целоваться мы начали уже на общем балконе. Выйдя из лифта, мы решил по традиции заглянуть зачем-то на общий балкон. Полюбоваться микрорайоном, усеянным пьяными группами людей. Они валялись в снегу, играли в снежки, пускали фейерверки. Всё светилось и гремело, будто наступил апокалипсис.

Новогодняя вакханалия была в самом разгаре, когда я, приобняв Олю со спины, прильнул к ней всем телом, будто навис над ней. Мой приподнятый подбородок уткнулся ей в ухо. Она восприняла моё дружественное объятия по-своему. В действительности же я не желал ничего интимного. У меня и в планах не было её целовать. Такое бывает. Просто хочется по-дружески приобнять хорошо знакомую девушку, с которой весь вечер так хорошо общался, которая учила тебя танцевать на льду, которая сама прижималась и трогала тебя за руки, плечи, спину и шею весь вечер. То есть, в этом объятии со спины я нашёл для себя лишь дружеское чувство душевного соития.

«Мы вместе, мы — сила. Нам хорошо вместе, — хотел я сказать этим объятием. — Пускай нас никто не любит, но есть чувства гораздо важнее и слаще глупой любви. Дружба, например».

Кроме того, всеобщее праздничное настроение и алкоголь в разгулявшейся крови расслабили границы дозволенного. И Оля, и я явно не планировали и не строили планов друг на друга. Мы даже не планировали встретиться на улице! Так случайно получилось.

Она выкрутилась и прильнула к моим губам. Сладкий поцелуй мигом вскружил нам головы. Неловко улыбаясь, я перешёл к активным действиям. Недавний опыт с Катей показал, как правильно засовывать язык в рот девушке. Как вытягивать её губы, как ловить язычок.

Оля ошалела от французской страсти не меньше моего. Я зафыркал смешками, оторвавшись от губ. Она тоже. Обнимаясь, мы тёрлись носами и вновь находили губы. Что-то безмолвное вдруг взорвалось между нами и наполнило нас смыслом.

— Ты всё ещё хочешь зайти? — игриво спросил я.

Я попытался вложить в интонацию шуточную угрозу. Ведь теперь расклад был другой. Я ни капли не сомневался, что Оля улизнёт, я лишь вызовусь проводить её.

— А мне есть чего бояться? — она мигом встала в театральную позу.

Этого ей не занимать. Оля и ножку выставит вперёд как на подиуме и лицом не ударит в грязь в ответственный момент.

Мы опять захихикали.

— Только моей мамы. Но она уже спит, — ответил я.

— Тогда идём, — загадочным голосом произнесла Оля.

Такого поворота я никак не ожидал.

«Что она задумала? — думал я. — Скорее всего, будет морочить голову, как Катя. Что ж, посмотрим кто кого».

Внутренне я злорадствовал. Ухмылялся про себя. Ведь я не испытывал сексуального влечения к Оле. Даже поцелуй, распаливший уснувшие чувства, казался лёгким напоминанием о той щемящей душу страсти, чёрной и жгучей, которая вспыхнула у меня к Кате.

Мы бесшумно проникли в квартиру, разулись, скинули куртки и проследовали в зал. Там действительно нас ожидал праздничный стол. Электрические свечи с имитацией пламени создавали романтическую обстановку. Телевизор включать мы не стали. Всё как-то сразу переросло в поцелуи.

Теперь, оказавшись в тепле и относительном уединении, мы как-то сразу расслабились и принялись наслаждаться магией возбуждающих поцелуев. В голове моей не было гениальных планов признаться Оле в любви или встать на колено и предложить руку и сердце. Всё это осталось за бортом, в океане нерастраченной любви к Кате.

Очень скоро я почувствовал, что Оля, в отличие от меня, испытывает гораздо более серьёзные душевные страдания. Её рука скользнула вниз по моему свитеру и ковшиком обхватила ширинку джинсов. Она удерживала и гладила мой член и яички. Вялая эрекция начала наполнять трусы изнутри. Я усмехался в нос, хмыкал, довольно покачивая торсом. Мне по-прежнему казалось, что всё это — всего лишь игра в любовь, и если у нас и будет секс, то не по-настоящему, а так, чтобы развлечься, отпраздновать Новый год эротической составляющей.

Оля вдруг опустилась передо мной на колени и полезла пальчиками расстёгивать ширинку. Оля была в вязанном чёрном платье и серых шерстяных колготах. Длинным распущенные волосы гладкой волной рассыпались за её спиной. Я с удивлением наблюдал, как она вытаскивает мой разбухший член из ширинки и берёт его в рот. С удивлением, потому что я никак не мог себе представить, что у неё возникнет такое желание. Поцелуи ещё ладно, взаимные ласки — пожалуй. Даже секс, механическое проникновение эрегированного члена в возбуждённое влагалище, — вполне себе логичный вариант развития наших неуставных дружеских обнимашек. Но то, что она захочет сосать мой член, страстно вылизывать его, нырять на него, вытягивать и разглаживать тонкую кожу, пока головка не вылезет полностью, застынет, раскрывшись в максимальном приливе крови, — этих развитий я никак себе представить не мог.

К счастью моему в секции оказалась пачка презервативов. Я давно на неё засматривался. Она лежала без дела, хоть никакого дела, собственно, под неё и не планировалось. Отношения с Катей зашли в тупик, я не так представлял себе использование резины по назначению.

Мои решительные действия по надеванию презерватива вызвали у Оли лёгкую панику. Она дикой козочкой запрыгала по ковру.

— А если мама проснётся? — с ужасом зашептала она, поглядывая на дверь.

— Мы услышим, как она идёт. Не бойся, — руками я нашёл Олину худенькую попку, пальцами нащупал долинку, обозначившую ягодицы.

Поддавшись моему весу и весомости доводов, Оля повалилась на диван. Увлекаемый вниз, я потянул её дальше на ковёр. Стянув толстое одеяло с кресла, подстелил его под Олину спину и попу.

Мы вновь слились в поцелуе. В этот раз я действовал активно не только языком, но и руками. Мне хотелось трахнуть эту худую, как доска, скучающую без настоящего мужчины рядом, соску. Странно, как может разыграться фантазия во время прелюдии, оживить похотью происходящее. Именно этой перчинки мне и не хватало с Катей, чтобы взять своё. То, что принадлежало мне по праву, постанывало теперь на полу, придавленное моим стокилограммовым телом.

Задрав платье на живот, я стянул Олины колготы вместе с трусами до колен и сложил худышку пополам. Её тонкие ножки разошлись в коленках, сложились в щиколотках. Нежная розовая писечка с лёгкой чёрной порослью на лобке манила яркими ощущениями. Уткнувшись в неё головкой вздыбленного члена, я продолжил складывать Олю под собой. Она ещё дальше вверх закинула щиколотки, гибкая, как кошка, обхватила меня за плечи. В этот момент я и прорвался сквозь узкую дырочку, соскользнул медленно и чётко до конца по горячему плотно сдавливающему член влагалищу.

Замерев над Олей, я приник к её рту губами. Она лежала с прикрытыми веками, приоткрытый рот выражал то ли муку, то ли готовность страдать. Невольно я улыбнулся, хмыкнул и поцеловал её.

— Тебе не больно? — шёпотом спросил я.

Она легонько помотала головой, приобняла меня за плечи.

Я заелозил, наслаждаясь глубоким проникновением. Всё Олино влагалище, её худенький таз сжимали меня в паху. Мой член, словно сук вросший в лобок, продолжил поступательные движения. Я решил насладиться этим актом до конца.

В моей голове проснулся эгоизм!

Чувство, которое я отгонял и которого стыдился с Катей, вдруг сыграло со мной злую шутку. Я хотел насладиться сексом, не думать о любви. Хотел буравить Олю, трахать её худенькое безгрудое тельце подростка. Доставать её до конца своим двадцатисантиметровым членом.

Увлёкшись, я не заметил, как Оля подо мною наполнилась смазкой. Что-то сыграло в ней на пользу, она вдруг выгнулась в тазе, и член мой стал глубже прибивать её к ковру. Яйца мои опустились на нежные ягодицы. В такой позе я вдруг начал глубоко и гладко влетать в Олю, постепенно ускоряясь.

Я бы мог закончить упражнение, чувствуя приближение оргазма, но коварный чёртик в голове потребовал продолжения банкета, и я не мог отказать ему в этом. Я начал делать небольшие передышки с глубоким засаживанием. Головка находила что-то упругое, упиралась, видимо, в Олину матку. От этих передышек Оля подо мной плавилась ещё больше. Она вдруг начала царапать меня ногтями, как ненормальная, и кусаться в придачу.

Дотягивая до неё ртом, я находил зубы. Она высасывала мой язык и кусала его. Олины ногтики больно впивались в плечи и спину. Я успел скинуть с себя свитер и майку. Джинсы болтались на щиколотках.

«Если мама проснётся, — думал я, — успею натянуть их и застегнуть».

Вся спина покрылась горячими разводами Олиных отметок. Как так получилось, что я не испытывал боли в тот момент? Ума не приложу. Мне вдруг страстно захотелось затрахать её до некой точки.

«Сам-то я кончить всегда успею, — думал я. — А вот она пускай получит по заслугам. В следующий раз хорошенько подумает на общем балконе, прежде чем соглашаться».

Всхлипы подо мной слегка напугали меня.

«Всё-таки ей больно?» — напрягся я.

Но ножки Оли, окончательно освободившиеся от колготок, забили меня по спине, сцепились в щиколотках и притянули к тазу. Засовывать язык в Олин рот, чтобы она не шумела, я больше не рискнул. Вместо этого отправил указательный палец в её распахнутый стонущий рот. Она ловила воздух, глазки по-прежнему были закрыты, дышала она громко и навзрыд. Палец пришёлся весьма кстати. Как жадно она принялась его сосать! Как младенец, оторванный от материнской груди часа на четыре.

Чувствуя нарастающий хаос в Олиных теряющих всякий благопристойный вид реакциях, я перешёл к заключительной фазе, как мне казалось. Я наконец решил кончить в то, что на тот вечер стало открытием сезона.

Разогнавшись, как ненормальный, я запрыгал во влагалище, выбивая из него остатки терпения. Смазка разлеталась на яйцах, дырочка стала послушной и не спешила закрываться, когда я вылетал. В этот момент скулящая дырка подо мной впилась когтями в спину с немыслимой силой. Я понял, что момент счастья для этой бестии настал. Она агонизировала, билась, как припадочная, сжимая меня руками и ногами, больно закусывая палец. Влагалище Олино тоже сжалось, придав фрикциям дополнительный шарм. Мой член, давно превратившийся в бесчувственную накаляющуюся удовольствием палку, окончательно потерял связь с хозяином, то есть, со мной. Его взрыв, мощь его толчков, самопроизвольно выстреливающих спазмами удовольствия, затмили мозг, разорвали реальность на «до» и «после».

Я решил дотрахать красотку до конца. Провалился и там, глубоко упираясь в матку, буравил её брызгами разлетающейся спермы, остающейся в презервативе. Горячее семя наполнило презерватив, слилось с горячим лоном моей красавица. Она лежала в полной отключке и лишь вяло водила рукой по моим истерзанным в кровь плечам и спине.

— Я люблю тебя, — жалостливо прошептала она. Рука её нашла мою шевелюру, зарылась в неё. — Витенька.

Что я мог ей ответить ей? Признаться в любви? Я не чувствовал привязанности. Этот безумный секс стал самым невероятным откровением в моей двадцатиоднолетней жизни. Почему это произошло? Куда может привести такая однобокая любовь? Меньше всего мне хотелось сделать Оле больно. И уж точно бросать её в тот момент я не собирался.

«Пускай всё катится к чертям! — думал я. — Будь, что будет. Будем трахаться, как черти. А нет, так на нет и суда нет».

Мой лучший друг женского пола, удовлетворённый судя по всему по самое не балуйся, игриво поскуливал подо мной, разливаясь в щенячьих ласках, пока я доставал член.

Улыбка вновь застыла на моих губах. Я не мог не смеяться тихонько про себя. Так всё спонтанно и круто произошло. С Катей я распланировал жизнь до внуков и внучек. А с Олей стоило только заикнуться на общем балконе, как вот она уже втюрилась в меня по уши и души во мне не чает.

Я, конечно же, отправился проводить её домой. На её крыльце мы вновь страстно целовались. Это были поцелуи обоюдной благодарности, если такие бывают. И Оля, и я несомненно испытали колоссальное потрясение в ту Новогоднюю ночь.

— Неплохо год начинается, — заметил я.

Оля захихикала.

— Моя мама говорит: как Новый год встретишь, так и проведёшь, — радостная улыбка озарила её разрумянившееся светящееся счастьем личико.

— Жесть, — я выпучил глаза.

Так мы и разошлись с хохотом. Было уже три часа ночи. Спать после такого страстного и во всех отношениях удачного секса хотелось, хоть спички в глаза вставляй.

7

Двоякое отношение к Оле смущало меня наигранностью сценария. С одной стороны, я не испытывал к ней глубоких чувств, её худоба скорее смешила, чем вызывала должный трепет. С другой — я всё же испытывал эйфорию сексуального порядка.

Мы продолжили кувыркаться с завидной регулярностью. Первое смущение прошло. Попривыкнув друг к другу и приноровившись доставлять удовольствие, мы искали утех в разнообразии поз и комбинации орально-мануальных ласк.

Оля оказалась чрезвычайно страстной особой, временами мне начинало казаться, что это не я трахаю её бренное худое тело, затыкиваю её до оргазма, а она выжимает меня без остатка. Так, как сношались мы, оставаясь вдвоём в трёхкомнатной квартире, где я жил с братом и мамой, не сношались просто влюблённые. Это был дикий секс двух обезбашенных, отключённых от жизни животных мужского и женского пола. Молодых и пышущих здоровьем к тому же.

Однажды, гуляя с Олей по парку, я заметил вдалеке Катю. Она была с подругой и тоже гуляла. Мы шли навстречу, но в какой-то момент эта парочка развернулась и пошла назад.

— Ну вот! — оживился я. — Похоже, Катя не очень-то рада нас видеть.

Оля молчала и лишь критично кривила губы.

— Ты с ней общаешься или как? — спросил я, внутренне давясь от смеха.

— Общаюсь иногда, — Оля сильнее сжала мой локоть, нахмурилась.

В другой раз, возвращаясь с метро домой, я встретил Катю на автобусной остановке.

— Привет, — радостно просиял я.

Отношения с Олей сильно повлияли на моё повседневное расположение духа. Я тащился от безнаказанного, халявного можно сказать, секса без обязательств. Внутренняя расслабленность и полная уверенность в себе и своём умении соблазнять красоток постоянно превалировали в мыслях. Я наслаждался ролью доминанта.

— Привет, — жалостливо проскулила моя бывшая пассия. Она была простужена, шмыгала носиком, улыбалась через силу. — Как дела?

— Как видишь, — я похлопал себя по животу. — Сметаны — во! Молока — во! — выпячивая глаза, я улыбался в тридцать две жемчужины.

Катя захохотала и тут же забухала, захлюпала носом. Достав платочек из кармашка синей курточки, принялась сморкаться.

— Болеешь? — спросил я, хмуря брови.

— Да так... — она отмахнулась. — У меня зимой всегда кашель, — она смотрела на меня странным пристальным взглядом. Будто с завистью или тайной злостью. — Как там дела у Оли? — спросила она.

Я ухмыльнулся. Катя спрашивает у меня, «как там дела у Оли». Тут есть, о чём поразмыслить на досуге!

— Оля совсем совесть потеряла! — я опять гневно выпучил глаза.

— Чего так? — Катя улыбалась краешками губ, предчувствуя очередную шутку-прибаутку.

— Не ест ничего! Ты видела, какая она худая стала? — я хмурился, улыбаясь сквозь завесу суровости на лице.

Катя отвернулась, делая вид, что смотрит, не идёт ли автобус. Автобуса не было, и выглядывать из остановки не имело смысла. Она была стеклянная. То есть абсолютно прозрачная. Просто Катя скрывала смущение или другое чувство, возникавшее на лице. Мне кажется, она дико злилась на меня. Она бы с пребольшим удовольствием стукнула меня, отоварила бы в плечо кулаком. Я чувствовал её ярость за версту. Ещё когда мы встречались, притирались так сказать, она часто становилась в позу, требующую полного подчинения. Попробуй только пикни, она сразу окатит абсурдом осуждения. Моя бывшая обезбашенная фурия. В этот раз всё было иначе. Катя, обезглавленная, не имела полномочий, не чувствовала себя в праве злиться, требовать, командовать. Она плавала в прострации, в которой сверженные монархи плавают десятилетиями, находясь в глубокой эмиграции. То есть жопе.

— Ну так покорми её! — она приняла шуточно-гневный вид. — У тебя же сметаны — во! Молока — во! — блестящие голубые глазки метали искры. Катя давилась от презрения.

— Есть покормить! — я вытянулся по стойке смирно, по-военному поднёс натянутую ладонь к виску, отдал, так сказать, честь. — Разрешите идти?

Катя заржала, в этот раз без злости:

— Идите, — проблеяла она сквозь слёзы, проступившие на глазах, и сопли, вновь потёкшие из носика.

И я отправился кормить мою худосочную новоиспечённую подругу сметаной. Строевым шагом протопал по пустынной дорожке, вырезанной в снегу. Мне было смешно и нелепо исполнять Катин приказ. Дело в том, что возле подъезда меня действительно ждала Оля. Мы договорились встретиться в три.

— Привет, — сладким голоском пропела моя худышка.

— Поступила жалоба на вас, — сразу принял я боевой настрой. — Вы, Ольга, слишком мало кушаете.

Оля захихикала.

— Поэтому с сегодняшнего дня будем кормить вас силой, — я схватил её за попу под курткой и прижал к себе. Нашёл ртом тонкие губки и впился поцелуем.

— Чем кормить? — Оля усмехалась, её личико сияло от счастья.

— Колбасой и сметаной, — серьёзная мина ни на секунду не покидала моё озабоченное выражение лица.

Оля, ведомая за руку к лифту, растерянно улыбалась.

— Какой колбасой? Если варёной, то я такую не ем. Сметана должна быть меньше пяти процентов.

Лифт приехал, я запихнул это чудо в перьях в лифт и нажал на кнопку седьмого этажа.

— Сметана абсолютно обезжиренная, как раз как ты любишь, — ухмыляясь, я нажал на кнопку «стоп». Лифт замер где-то посередине пути. — Прошу к столу, кушать подано, — устало добавил я.

Оля смотрела на меня непонимающим взглядом испытателя.

Взяв её за руку, я помог пальчикам расстегнуть ширинку и вытянуть набухший член. Хихикая в носик, Оля опустилась передо мной на корточки. Расставив ноги пошире, я закрыл глаза и расслабленно поплыл в горячем рту моей неугомонной соски.

Она обожала сосать член. С первой новогодней ночи Оля ни разу не упускала возможности присосаться ко мне как пиявка. Я дивился её жадности, страстному желанию начать секс с продолжительного минета. Примерно в нашу третью или четвёртую встречу она почти довела отсос до конца.

— Ты не боишься, что я могу кончить? — спросил я, приподнимая голову с подушки.

— Не-е-ет, — проворковала она.

— А если подавишься? — я ухмылялся, разглядывая свой напряжённый член в её тонких пальчиках, как он вот-вот готов прыснуть семенем, а она даже не подозревает, какой огромный заряд мужской бодрости её ожидает.

— Я постараюсь не подавиться, — Оля оседлала мои колени, опустилась ртом на головку, взглядом нашла моё томящееся удовольствием выражение лица.

— Тогда не спеши, — я погладил её по щеке пальцем, поднялся ладонью к виску, погладил мою кошечку по водопаду волос, рассыпавшихся у меня в паху, соскользнувших по Олиной спине и плечам на кровать. Я купался в этих чистых бескрайних водах русых волос. Они щекотали яйца, набухшие семенем, страждущие излиться орехи проскальзывали в липкой розовой мошонке под Олиными пальчиками. Обхватывая член у корня, она захватывала и часть мошонки, часто с интересом прощупывала содержимое, с любовью кормящей матери исследовала большое хозяйство.

Я же думал в этот момент о том, как мне не напрягаться. То есть совсем расслабиться, улететь умом и телом в райский сад, центром которого является дерево жизни — мой член, так ласково и живо обласкиваемый заботливым ртом. Незаметно момент настал, подступил очень медленно и неизбежно пик эйфории. Доведённый до кипения стержень покрылся зудящим удовольствием. Любое лишнее прикосновение вызывало болезненный срыв, дисбаланс. Чаша весов наклонилась, и я излился содержимым яичек в Олин рот. Она аккуратно глотала, высасывая меня вокруг головки. Глазки её, прикрытые, символизировали покорность, готовность принимать меня через семя. Я ещё долго не мог прийти в себя от полученного опыта. Впервые кто-то глотал моё семя с такой самоотдачей. Олино старание доставить мне удовольствие сравнимо было разве что с моим стремлением затрахивать её не спеша до щенячьего оргазма. Она пищала и кусалась, царапалась и отбивалась каждый раз, когда я приводил её к алтарю согласия. Она, моя козочка, как необъезженный мустанг, брыкалась и сходила с ума подо мной. Я же работал на износ, чтобы затрахать её до полуобморочного состояние. Теперь, кончая ей в рот, я пожинал плоды стараний. Благодарность и раболепие лились в меня через её ласковый рот, она склонялась над идолом счастья, поклонялась фаллосу плодородия, моя дикая богиня страсти.

Нужно ли повторять, что оставшись с Олей в замкнутом пространстве лифта, пообещав ей сметаны и колбаски, я не смог устоять перед соблазном покормить девочку очередной дозой семени. Она вновь опустилась передо мной на корточки, как в Новогоднюю ночь, вновь с жадности и рвением сосала мой член, помогая себе рукой. Облокотившись на стенку лифта, я нашёл упор в поручне, наклонился вперёд. У меня не было сил к сопротивлению. Эта жадная соска рвалась к победе, радостно хлюпала ротиком, причмокивала и постанывала. Видимо, тот факт, что мы находимся в лифте, а не в квартире, будоражил Олины нервы. Она боялась быть застигнутой врасплох, целующейся на общем балконе, что уж и говорить о минете в лифте или сексе в Новогоднюю ночь, когда мама возлюбленного спит в соседней комнате и в любую секунду может нагрянуть с проверкой. Риск быть схваченной с поличным заводил Олю с пол-оборота. Я только через некоторое время осознал, что моя осознанная тяга к экстремальным условиям является лишь блеклой тенью её неявно выраженного загнанного в подкорку похотливого стремления эпатажно проявить себя.

Любое действие, притягивающее внимание, любой риск, вызывающий восхищение, пускай и внутреннее, как самолюбование, заводили Олю. Она становилась развратной экстремалкой, стоило мне лишь заикнуться с предложение пошалить. В этот раз я недолго усердствовал лукаво. Откинувшись назад, я схватил соску за головку и принялся чёткими движениями месить всё, что осталось у неё во рту, в горячую кашу. Две руки сковали движения Олиной головы, я подчинял её насаживаниям, я приучал её становиться послушной горячей дыркой для моего члена, мой кол влетал в неё, натыкаясь на заднее мягкое нёбо, вытрахивая её с потрохами, до горлового хрипа и носового гудения, до слёз посыпавшихся из глаз явно не потому, что ей было больно или она страдала, вовсе нет, она не пыталась оттолкнуть меня, просто став для меня дыркой, она невольно почувствовала всю мощь моей похоти, обрушившейся на её маленький, с детства не знавший сметаны и колбасы рот.

Кому-то может показаться, что мы сражались в порыве страсти целую вечность. На самом же деле всё произошло достаточно быстро. Главное разогнаться и не увлечься скучной рекламой, развешенной по стенам лифта. В моём случае взгляд неизменно находил сексапильную брюнетку, похожую на Катю. Она стояла возле дивана, усмехалась, указывая на цену. Короткое обтягивающее платье едва прикрывало срам. Я представил, как беру её, или Катю, кого угодно с такими формами, и бурно кончил. Почему-то чужая потусторонняя мысль, образ, навязанный со стороны, имеет непреодолимую силу вторгаться в сознание, проникать и будоражить недоступностью. Я кончал в Катю, её пухлый зад, в её сладкий рот, я хватал её за сиськи, держал и насаживал их на член, с остервенением затрахивал мою пышущую женскими формами невысокую обиженную недоступную деточку.

Если бы Оля узнала, какие мысли витают в голове у молодого человека в момент истины, простила бы она ему такое прегрешение? Я не отважился спросить. Моя благодарность вылилась в поцелуи, я прохаживался по шее и щекам моей залитой под завязку куколки. Она всё ещё приходила в себя, осоловевшим и нелепым взглядом ловила любвеобильные поцелуи, которыми я щедро посыпал её нежную ещё почти детскую кожу.

Заправив член в джинсы, я критично осмотрел объект моих стараний. Она была не в себе, будто пьяная. Дышала глубоко и напугано. На просвещённом лице застыло глуповатое выражение удивления и восторга.

— Ну как, понравилась сметана? — спросил я, беря её двумя пальцами за подбородок.

Оля усмехнулась.

— И колбаса тоже ничего.

— Всего лишь ничего? — я коленом упёрся между её ножек, раздвигая их.

— Колбаса — высший сорт, — Оля захихикала. Небольшие складочки под её глазами, которые морщинками язык не поворачивается назвать, заиграли озорством.

Мы поехали, и, немного погодя, когда мы уже зашли в квартиру, Оля спросила:

— А кто жаловался, что я мало ем?

— Катя, — лениво отозвался я.

— Катя? — Оля оторопела.

— Ну да. Я встретил её на остановке, когда шёл к тебе. Она сказала, что ты слишком худая для меня.

— А ты что? — Оля поменялась в лице. Настороженная враждебность образовалась в виде обиженных слегка опустившихся щёчек и уголков губ.

— Я сказал, что буду кормить тебя регулярно колбасой и сметаной, — подхватив Олю за затылок, я притянул её к себе и жадно впился в её рот губами.

Такой поворот тут же поменял настроение моей девочки. Она расслабилась и ответила мне любвеобильными ласками. Мысли о Кате заводили мою куколку не меньше экстремальных упражнений в лифте. Срывая с неё платье, колготы, маечку и трусики, я думал только об одном, как эффективнее покормить мою худышку колбаской. Мой сервелат уже вновь стоял. Залившись блестящим лоском, белый член с бледно бордовой головкой торчал из чёрных кудряшек паховой зоны. Яйца, недавно опустошённые колыхались, разморенные обилием активности. Я быстро накинул презерватив и, перекинув Олю на подлокотнике кресла, быстро вошёл в неё. Она не возражала. Вся на мази, извивалась и стонала под моими точными ударами. Сношая её, я был похож на носорога, тыкающего острым бивнем в полудохлую тушку косули. Она оставалась обездвижена, пока я влетал по яйца. Поняв, что этим дело не кончится, я быстро кинул покрывало на пол и, притянув малышку, опустил её сверху. Сам я распластался спиной на полу. Оля, почувствовав себя удобно в седле, принялась двигаться с удобной и приятной для себя скоростью и амплитудой. Она будто ёрзала на члене, двигаясь вперёд-назад и немного вверх-вниз. Скоро её старания вызвали правильные реакции, тело её худощавое вдруг покрылось тысячами мурашек. Холодно не было, осмелюсь предположить, что мои засосы в мелкие соски на игрушечных холмиках грудей, мои сильные руки, насаживающие раз за разом костлявый зад на мой колом вздыбленный член, довели Олю до очередного страдания интимного порядка. Она вновь кусалась и с силой вытягивала мой язык, откидывалась назад и изгибаясь, как червяк на крючке, дёргала тазом. Хер мой глубоко засел в её узком влагалище. Наверное, нужно быть сумасшедшим, чтобы, зная об острых зубах Оли, о риске пострадать, всё же не испугаться в этот отчаянный момент бытия и стянуть её, перевернуть и усадить этой самой худющей попой себе на лицо.

Мой язык проник в солоновато-сладкую розовую разгорячённую щель. Я лакающими мазками прошёлся по всей длине небольших по сути оголённых бритьём внешних и внутренних губ. Оля тем временем сорвала с члена презерватив и принялась жадно сосать. Она не оставила мне выхода, кроме как присосаться к верхней части половых губ, сразу под лобком, где выпирающий бугорок уголочком расходился в малые губки. Мой нос проник в пахучую щель влагалища, одновременно я работал языком, натирая его о шершавый ворс лобковых волос. Весь мой подбородок, щёки, губы покрылись смазкой, горячее лоно подруги скользило на мне, как в седле. Языком я выводил заветные круги, призванные вывести Олю на финишную черту.

Она вновь впилась в меня когтями. В этот раз в член и мошонку. Зачерпнув яички, она обхватила их острыми пальчиками, выдавили сквозь кулачки и так ныряла на разбухший неимоверно член. Он каменным обелиском возвышался перед ней, играл на её губах, предвещая очередной взрыв. Смешанные чувства наполняли паховую область. О том, что дело пахнет серьёзными последствиями, я догадывался по резким острым болям, которые то через Олины зубы, то через её коготки прорывались сквозь пелену накатывающего оргазма. И всё же я не спасовал. Удовольствие затмило редкое чувство боли. Я катился с вершины холма, вылизывая мою девочку круговыми завихрениями языка. Её клитор превратился в отдельный элемент, выпяченный и выдавленный на поверхность половых губ моим неустанным облизыванием. Потеряв контроль, Оля увлекла и меня за собой в пучину дикого отчаяния. Она билась как рыба, заглотившая крючок. Я кончал в распахнутый рот, сжимавший меня кольцом. Моё распаренное влагалищными соками лицо тёрлось остервенело об розовое пятно, сковавшее меня в нежных горячих объятиях. Мы кончили одновременно, если можно так сказать про два агонизирующих бьющихся в аритмии тела, слившихся в безумном танце, дикой скачке с ожидаемым концом.

Оля повалилась головой на моё бедро и долго облизывала и обхаживала увядающую колбасу члена. Её густые тёплые волосы нежным водопадом рассыпались по моим ногам, стекали в пах, грели яички. Ещё долго приходил в себя и мой расплавленный мозг. По инерции доглаживал я ласковый розовый бугорок между Олиных ног, открывший для меня столько счастливых моментов бытия.

8

Оглядываясь назад, я не могу не признать, что именно мой пофигизм, местами эгоизм и даже жестокость, выраженные в юморе, готовности посмеяться над собой, унизить в шуточной форме партнёршу по сексу (другого статуса для Оли я на тот момент ещё не придумал) — именно эти банальные черты, которыми я бы никогда не стал гордиться, не случись со мной такого смехотворного горя, как Катин уход в глубокое подполье, именно они, судя по бурной реакции, так сильно и зацепили и привязали ко мне Олю. Я был абсолютно разным человеком с Катей во время ухаживаний и с Олей во время так бурно переживаемого нами негласно заявленного медового месяца.

— Хуй в железо, пока горячо! — выражал одобрение Алекс, слушая скупые рассказы, доходившие до него с полей сражения. — У меня полный штиль, — вздыхал мечтательно.

Мне было жаль друга, невероятно совестно, что вот я наконец дорвался до вагины обетованной, а он вынужден прозябать на лучших баскетбольных площадках страны. И нет у полового гиганта мысли остановиться на секунду, отложить мячик в сторонку и запариться не по-детски, перегнав всю свою нечеловеческую жизненную энергию в женское бренное тело.

Однажды я свёл их вместе: Олю и Алекса. На нейтральной территории мы обозначили интересы презабавнейшим общением:

— Я в баскетбол играть не умею, — с благоговейным трепетом отчитывалась моя куколка, круглыми немигающими глазами ошарашенно пялясь на исполина Алекса. Он стоял на ступеньку ниже, но всё равно возвышался над нами. — Мы на физкультуре только в волейбол играли.

Алекс ухмылялся довольной харей, полной щей. «Если есть на свете святой блаженный человек, — думал я, — безбожник и хамоватый добряк-девственник, то вот он стоит перед нами собственной персоной!»

— Классная она! — заметил он завистливо, когда Оля покинула наc.

— Такой здоровый! — восторженно пролепетала Оля, когда мы вечером вспомнили об Алексе.

— Да, он огромный, — ухмыляясь, отозвался я. — Во всех отношениях просто монстр.

— В каких отношениях? — Оля с недоверием уставилась на меня.

— Ну, в тех отношениях, — я взглядом указал вниз.

Оля усмехнулась.

— А ты что, видел? — её губки приоткрылись. Интерес в её глазах проявился неожиданным блеском.

— Было дело, — я улыбался, притворно скучающим взглядом вёл по комнате, будто находился в поиске чего-то крайне незатейливого, типа пульта от телевизора.

Оля помолчала. Краснея, она отворачивалась и улыбалась, как напроказившая деточка.

— И как он, больше, чем у тебя? — не удержалась она. Встретившись со мной взглядом, она тут же прыснула со смеху и накрыла лицо руками. Выглядывая сквозь пальчики, продолжала нервно посмеиваться.

— Ну я не видел его в рабочем, так сказать, состоянии, — с умным видом принялся рассуждать я. — Но то, что я видел в висячем состоянии, конечно, больше, чем у меня. Это надо признать.

Мой совсем не маленький, не игрушечный и не щадящий член, не раз приводивший подругу к общему знаменателю оргазменной истерики, вызывал у неё яркий жизненный диссонанс. Не раз я слышал от неё восторженный шёпот в духе «какой большой» и «как глубоко». «Такой длинный» и «так хорошо» непременно сопровождали наши сексуальные игры. В разных комбинациях Оля восторгалась моим размером. Мой рост, как оказалось, стал связующими звеном в её принятии решения заняться со мной Новогодним сексом. Как я потом выяснил, она бредила большим членом, и высокий парень у неё неминуемо ассоциировался с половой мощью. Что-то, видимо, случилось у неё в жизни до моего прихода, что заставилось сделать такие выводы. Я стеснялся спросить. Лишь по недосказанным намёкам и многозначительным взглядам, сопровождавшим скромные и точные комплименты, я догадывался, что длина и толщина моего члена крепко установились у неё в сознании, как единственная причина множественных ярчайших оргазмов, наполнивших её половую сущность.

Подобное заявление о размере Алекса, значительно превосходящем имеющийся в наличии, то есть под рукой, член заставило Олю напрячься и уйти в некоторую дезориентированную нирвану. В другой раз, когда речь зашла об Алексе, она спросила:

— Ну, а девушка у него хоть есть? — в голосе слышалось разочарование. Она будто заранее обрекала себя на «нет». Я с немым смехом наблюдал, как Оля выведывает всё об Алексе из первых рук. О том, что мой друг может быть для неё интересен исключительно из соображений длины и толщины члена, с трудом укладывалось в голове.

В следующий раз я рассказал о своих подозрениях Алексу. Надо было видеть его довольную рожу, излучавшую самодовольство.

— Что, так и сказала? — полировал он меня недоверчивым презрением.

— Ну не так, — ухмылялся я. — Но примерно так.

— Вот бы все бабы так рассуждали, — он лыбился, сложив пальцы в замок на животе. Мы сидели в кафетерии, затесавшись в угол.

Да уж. Если бы все бабы в мире охотились за большими членами, то мир бы сошёл с ума. В моём представлении они искали сильного, то есть богатого или перспективного самца. Пригодного для продолжения рода, заботливого и покорного. Катя ни много ни мало дрессировала меня, пришёл я к выводу. Она тренировалась на мне, оттачивала точные удары под дых и в пах, острые ранения в сердце и мозжечок. Она реально выносила мозг, когда звонила мне после объявления моратория на всякие сношения. Бесила меня каверзными вопросиками, заигрыванием в собачку. Я часто вспоминал осеннее поражение, сладость первой любви. Разочарование не оправдавших себя надежд, горечь несбывшихся грёз. Отношения с Олей, быстро перешедшие в трах-тарарах, заставили меня переосмыслить отношение к женскому полу в принципе.

«Что-то я очерствел в последнее время», — не раз приходил я к неутешительному выводу.

Что-то сломалось во мне, когда Катя так безбожно сломала меня через колено!

«Сколько можно горевать! Соберись, тряпка!» — настраивал я себя.

«Собрался, собрался... Собрался-разобрался».

Легко сказать! Если бы Катя просто послала меня к чёрту, если бы она была зла на меня, если бы покрыла меня матом и в слезах избила кулачками, я бы, может быть, уже бы давным-давно позабыл её, переключился в полной мере на Олю. То есть, отдался бы ей душевно с потрохами. А так я просто удерживал куколку на коротком поводке, осуществляя регулярные потрахушки.

Откровения о больших членах заставили меня усомниться в искренности Олиных чувств ко мне. Я стал часто задумываться о том, что же на самом деле крутится-верится в безумной головушке куколки.

В марте пригрело солнце. Дороги первыми ознаменовали приход весны чёрным мокрым асфальтом. Белый снег искрился на холмах парка, грязный снег пенистой коркой лежал вдоль проезжей части. Утрамбованные дорожки, засцанные по бокам жёлтой мочой собак, обозначали направления движения вечерних ходоков. По ним можно было угадать самые популярные направления в нашем микрорайоне. В это же радостное щемящее время оттепели я начал встречать Катю в компании странного молодого человека. Он был высокий, как шпала, но до безобразия щуплый и оттого сутулый. Сутулился он до безобразия отвратно. То ли от того, что ему было всё время холодно и он держал руки в карманах, то ли просто от того, что ему хотелось держать свою одутловатую рожу поближе к Катиной головке. Так ему, видимо, было легче общаться с ней. Он непрестанно семенил за ней вприпрыжку в своей чёрной раздутой, словно ком ваты, куртке. Волосы его, спадавшие до плеч, грязно блестели, будто смазанные жиром. Большой нос и рыбьи совиные глаза делали его и вовсе похожим на Фракненштейна. Из всех обозримых достоинств, пожалуй, только рост и можно было выделить в этом неопрятном чучеле гороховом. Он был неряшлив, небрит, прыщав и улыбался как гиена из мультика «Король-Лев». Я говорю в таком негативном ключе об этом парне не потому, что приревновал. Если бы это было так, я бы, пожалуй, описал его как достойного конкурента. Мне просто было непонятно, что такая обворожительная и сексуальная девушка, как Катя, нашла в этом «страшке».

Впрочем, судя по его мимике и походке, постоянно заискивающей улыбке на лице, пресмыкался он перед Катей не меньше моего.

«Вот точно так же и я бегал когда-то за Катей», — пришёл я к нелестному выводу.

Мне даже стало жаль парня. Один раз я встретил его в магазине без Кати. Просто понаблюдав за ним, за тем, с каким ожесточением он выбирает молоко исходя из цены, я вдруг проникся трогательным уважением к нему. Он был из бедной семьи, бедно одет, забит и, судя по всему, запуган жестокой реальностью. Единственное, что я не мог понять и уж точно простить, была неряшливость. Чтобы стричься, бриться и регулярно мыть волосы с шампунем много денег не нужно. Чтобы держать одежду и обувь чистой достаточно ежедневно проводить ревизию.

И всё же я жалел его. Я искренне желал ему счастья. Катя играла с ним, как в своё время играла со мной. Иногда я с отвращением представлял, как она целуется с этим сгорбленным троллем. Ей и на ступеньку не нужно подниматься. Он сам ссутулится и достанет, кого хочешь.

«Ведь не бегает же он просто так за ней?» — ломал я голову.

Впрочем, Катины игры на стороне меня волновали всё меньше. Старая рана, нанесённая острым клинком, постепенно заросла. Я испытывал некое подобие злорадства от осознания, что в качестве замены Катя нашла себе это ничтожество.

Однажды, возвращаясь из университета домой, я встретил её в парке. Теперь, возвращаясь к событиям того дня, мне кажется, она намеренно поджидала меня на мостике и даже сделала вид, что куда-то спешила и я случайно попался ей на пути.

— Привет, — расплылась она в улыбке.

— Привет, Катя, — я остановился. — Как поживаешь?

— Нормально. Ты домой?

— Да. Супа там сварила? — я сделал постное лицо.

Катя рассмеялась, я тоже.

Мы побрели к ближайшей лавочке, той самой, где мы с Катей встречались прошлой осенью. Мне вспомнилось, как я попытался поцеловать её тогда, но она увернулась. Это было ужасно. Она заманила меня в холодный парк, чтобы в очередной раз показать, как легко она вертит меня на пальце. Первоначальная радость от неожиданной встречи с Катей быстро сменилась настороженным выжиданием.

«Она, наверняка, начнёт свои глупые расспросы ни о чём, — думал я. — Будет выводить меня на чистую воду, требовать подтверждения, что между нами ещё теплятся какие-то чувства. Так вот, фиг! Буду молчать и наслаждаться солнечной погодой. Пускай думает себе всё

что хочет».

Это правда. Общаясь с Олей, я заметил, что чем меньше болтаешь, тем больше девушка домысливает за тебя. Она придумывает все твои мысли, оправдывает поступки, облагораживает суть. Фантазия женская безгранична. Я решил оставить Катю наедине с мыслями, чтобы дать им свободный ход. Мог ли я подозревать, до каких умозаключений дофантазируется эта впечатлительная неуравновешенная особа?

Катя молчала. Я тоже, ухмыляясь, завалился на лавку. Она как раз подсохла на солнце и грела деревянным настилом.

— Ты на меня сердишься? — спросила Катя знакомой ласкающей слух интонацией просящей прощения.

Как часто она начинала или заканчивал телефонный разговор с таким же пафосом и трагизмом в голосе. Словно речь шла о судьбе человечества, а не о двух заблудших, заигравшихся в её случае, молодых людях.

— Только когда встречаю тебя.

Катя усмехнулась, грустная улыбка застыла на её румяном личике. Она была невообразимо очаровательна. Отвыкая от Кати, я приучил себя ненавидеть её красоту, бояться её чарующую силу. Теперь, созерцая девушку, которая в своё время разбила мне сердце, подарила столько неописуемых моментов счастья, я не мог продолжать в том же духе. Глаза мои, вожделенно взирающие на былой объект обожания, невольно вспоминали все контуры и изгибы её богатого женского тела, все вкусы и сладкие запахи, источаемые её губами, волосами, телом. Я успел познать искушение плотью, так и не вкусив запретный плод любви.

— А когда не встречаешь?

Я обречённо опустил голову. Голова стала чугунной, плавилась от неправильности всей этой встречи.

— Знаешь, Катя, — сказал я как можно спокойнее. — Я не хочу говорить о том, что было. У тебя своя жизнь. У меня своя. Я вижу, что ты встречаешься с парнем. Отличный выбор. Я тоже не одинок, как ты могла заметить. Так к чему все эти бесконечные разговоры? Сердишься — не сердишься, какая разница? Всё кончено, всё в прошлом. Всё! Перешагнули и забыли!

Катя явно не ожидала такого грубого расклада ситуации по полочкам. Она стояла, повернувшись ко мне боком, приоткрыв губки, всматриваясь вдаль, и взгляд у неё был тоскливый, как у оставленной на даче собаки. Она опять сердито молчала. Я беззвучно хмыкнул.

— Ты меня больше не любишь? — горестно прошептала она, на её глазах навернулись слёзки.

— Нет, не люблю, — спокойно ответил я.

Это было не совсем правда. Если бы Катя в тот момент призналась мне в чувствах, я бы скорее всего тут же оттаял и принял её с распростёртыми объятиями. Иначе, стал бы я сидеть на той злосчастной лавочке в тот солнечный день, выслушивать все её мозговыносящие душещипательные вопросики?

— А я вот тебя люблю. Я только сейчас это поняла, — Катя окатила меня болезненным взглядом бредящей тоскующей бедуинки.

Я улыбался как ни в чём не бывало.

— Прекрасно, — торжественно произнёс я. — Ты меня любишь, Оля меня любит. И что мне с вами теперь двумя делать? И как же твой парень?

— Он хороший, очень хороший, — залепетала Катя. Было заметно, что признание далось ей не легко. — Хочешь, я его брошу? Ради тебя. Хочешь? Ты уйдёшь от Оли, а я оставлю Павлика, и мы будем вместе. Давай?

Она горела безумством сошедшей с ума от надуманной любви чокнутой экзальтированной бабы. Я только в тот момент, когда она озвучила свой гениальный план, осознал, насколько она серьёзно больна.

«Тупая, бессовестная сука, — думал я. — Это ж надо такое придумать! Бросить ещё двух хороших людей, чтобы склепать собственное счастье. Не может она жить без жертвы».

— Я подумаю, — мрачно отозвался я.

Поднявшись, я расправил плечи, потянулся руками вверх. Наконец не спеша зашагал по дорожке домой. Мне было о чём призадуматься.

9

Признание Кати и уж тем более её предложении всех кинуть, чтобы остаться в дамках, смешило несуразностью момента.

«Хороша ложка к обеду», — говаривал мой покойный дед, имея ввиду совсем не долгожданный секс с отказницей-чистоплюйкой.

«Она бы ещё пару лет подождала», — перемалывал я ситуативный диссонанс, возвращаясь домой.

Мне несомненно льстила Катина перемена. С каким трагизмом она преподнесла свою влюблённость, с каким душевным изломом.

«В этом она вся! — злорадно думал я. — Любит накал страстей! Нерв! Чтобы она бросала, её бросали, ради неё бросали. Сука! Су-ка!»

Безжалостная зловредная сука. Насмотревшаяся сериалов, начитавшаяся книг про любовь, возомнившая себя центром Вселенной.

«А если бы я не сказал ей нет, стала бы она признаваться в любви? Шиш!» — эту прописную истину я понимал без лишних доводов.

«Она сама не понимает, о чём говорит! Она не ценит любви, не знает, что это такое! Она любит только саму себя!» — к такому неутешительному выводу я пришёл, находясь в уединении родной квартиры.

«Если я пойду ей навстречу, она вновь пойдёт на попятную, — рассуждал я. — Но главное: хочу ли я? Чего я хочу?»

Если отбросить чужие желания и привести к общему знаменателю личные амбиции, то на тот момент я был вполне себе хорошо устроен в жизни. У меня был потрясный секс с Олей, лучший друг Алекс, учёба, редкие, но меткие развлечения.

«Зачем мне Катя? Ну зачем мне эта помешанная на обломинго мозговыносящая баба? Она же выест мне весь мозг, задёргает и затюкает. Её игры в любовь только начинаются. Что же делать?»

Я решил обратиться за советом к Алексу. На самом деле, оглядываясь задним числом, мне просто хотелось похвастаться второй галочкой в зачётке по вагинопластике. Ещё не реализованной, не совсем точно обозначенной, но уже верно наметившейся в фарватере развернувшейся весны.

— Хм, — Алекс расплылся в мечтательной ухмылке. — Ну и бери себе Катю, а мне давай Олю.

— Э-э-э! — шуточным баском завопил я.

Мы заржали.

Предложение Алекса вдруг замаячило логичностью.

«А ведь действительно, — думал я. — Так было бы намного лучше. Всем лучше: и мне, и Алексу, и Оле, и особенно Кате. Всем!»

Всем, кроме Павлика. Про вездесущего неунывающего доходягу я не забывал ни на секунду этого удручающего торга за вагину.

— Оля меня любит, — задумчиво произнёс я. — Она не пойдёт к другому.

— Ты же сам говорил, что она любит большой член, — Алекс, развалившись в кожаном кресле недорогого ресторана, чуть ли не яйца себе чесал. Отдыхая после тренировки, этот монстр за час выпивал два-три литра дешёвого компота.

Я молчал. Потерять Олю, чтобы обломаться с Катей? Рисковый вариант. Я не так представлял себе гармоничные отношения в кругу друзей.

— Да ладно, я ж пошутил, — Алекс уселся ровнее, отбросил хмель в глазах. — Думаешь, мне такая баба нужна, которая за большим членом рвётся?

Я понуро кивнул.

— А знаешь, — сказал я, — мне ведь тоже такая баба не нужна.

Это правда! Чистейшая правда! Если Оля готова изменить мне ради большого члена, то чего стоят её слова о любви? О какой любви может вообще идти речь, если эта дурочка, по-другому и не скажешь, думает только о том, чтобы бы заполучить самца побольше? Я-то, наивный, поверил в искренность её признаний, связал множественные оргазмы с истинным чувством.

Накрутившись так, я вдруг предложил Алексу гениальный, как мне тогда казалось, план, призванный раз и навсегда расставить всё на свои места. Так я себе тогда представлял эту непростую шахматную партию.

— Вот ты и соблазни её, — сказал я. — Если она соблазниться на твой член, значит, грош цена нашей любви. Можешь забирать её тогда себе.

Алекс хмыкнул, потянул компот из бокала.

— А если не соблазниться? — оценивающе посмотрел на меня.

— Значит, не такая она и плохая на самом деле.

Алекс кивнул. В чёрном мареве его острых задумчивых зрачков я уже улавливал удручающие признаки совратителя. Он собирался заняться моей Оленькой, а я собирался помочь ему в этом.

«Окончательное решение всё равно будет за Олей», — решил я для себя.

— Пообещай мне одну вещь, — сказал я Алексу в тот день на прощание, — если Оля не захочет, ты не будешь настаивать.

Он опять хмыкнул.

— Обещаю.

И мы разошлись каждый по своим делам. Я думал о том, как это должно быть подло с моей стороны подстраивать такую ловушку для зависимой от размера члена девушки. Как ей должно быть будет сложно отказаться от соблазна попробовать с Алексом. Он был выше меня, сильнее, жёстче — всё то, что Оле так нравилось во мне, отмерилось в нём двойной мерой. Что уж и говорить про размер члена.

«Уверен, когда дело дойдёт до секса, этот амбал не спасует, возьмёт своё по полной, ещё и Олю утянет в волшебную страну Оз», — думал я.

Наш следующий поход в кино с Олей состоялся в компании Алекса. Я даже посадил его рядом с Олей, чтобы она не думала, что кино только для того, чтобы держаться с любимым за руку. Мы весело болтали, Алекс принял на себя добродушную роль соглядатая. Целуя и обнимая Олю, я неизменно разворачивал её лицом к Алексу, чтобы их глаза встречались. Я начал оставлять их наедине, убегая то в туалет, то к киоску. В общем, я действовал максимально осмотрительно и ненавязчиво, создавая кучу возможностей для моей ненаглядной. Потом было второе совместное свидание, третье. Оля привыкала к Алексу, это стало заметно невооружённым глазом. Она охотно брала его под руку, задорно смеялась, задирая голову вверх, чтобы посмотреть на него. Сложно приучить девушку к присутствию лучшего друга в личном пространстве. Иногда мне казалось, она что-то подозревает в моих манёврах. Но я вовремя забирал и уводил её от греха подальше.

Как-то, общаясь о спорте, Оля выразила сожаление, что так и не научилась плавать.

— Я могу научить, — вызвался Алекс. — Это очень просто.

— О! — воскликнул я. — Заодно и меня тогда научишь.

На самом деле я умел плавать, но по первости мне хотелось помочь Оле сделать первый шаг. Одна бы она вряд ли согласилась.

Все трое мы загорелись новой идей: научиться плавать, а летом махнуть на море. Такой у нас был план, поехать втроём на море.

— Надо найти ему к лету девушку, — выразила как-то озабоченность Ольга. Она уже чувствовала себя неуютно, поддаваясь влиянию Алекса. Его харизматичная самоуверенность, ломовитость и абсолютная жизнерадостность захватывали и не отпускали весь вечер. Даже я, не подверженный влиянию мужского шарма, не мог не восхищаться умением друга очаровывать и создавать праздничное настроение. Его будто подменили. Будто от выполнения этой сложной по сути задачи зависело, сможет он себя оправдать как более привлекательный и интересный, чем я, партнёр, или всё же завалит экзамен по рогонаставлению.

Втроём нам было веселее. Намного веселее, чем вдвоём — мне и Ольге. Это удручало, заставляло задуматься, так ли всё спокойно в Датском королевстве.

Одновременно я начал общаться с Катей. Сразу после того признания в парке мы восстановили переписку по смс. Начались редкие встречи в городе. Я не проявлял инициативы. Странно, как легко отдаться ходу времени, предоставить течению самому нести тебя вниз, навстречу судьбе. Видимо, именно это пассивное поведение с моей стороны являлось наиболее эффективным способом соблазнить и увлечь Катю. Только теперь, когда наши ситуации поменялись на диаметрально противоположные, я стал объектом преследования, я диктовал возможности встречи, скудно раздавал подачки в виде обычных знаков внимания, только теперь Катя преобразилась и очеловечилась.

«Чем занимаешься? — писала она мне. — Хочешь, в кино сходим?»

«Мы уже смотрели его», — отвечал я.

Мы — значит я и Ольга. Катя молчала, думая, что бы ещё предложить.

«Театр?» — писала она, надеясь, что я брошусь выискивать билеты.

«Как дела у Павлика?» — отвечал я.

В ответ Катя присылала грустный смайлик.

«Я с ним даже не целовалась!» — писала она.

«Чего так?» — прикидывался я утюгом.

«Он не в моём вкусе».

Немного помолчав она присылала новую смс-ку:

«А вот ты — да! Я тебя обожаю. Люблю».

Я многозначительно молчал.

Ближе к полуночи она присылала:

«Спокойной ночи, милый. Прости меня, если сможешь».

Вот такой ералаш творился в голове маленькой запутавшейся в отношениях глупой половозрелой женщины. Катя хоть и вызрела физически в женщину, развилась, так сказать, по самое не балуйся, но в голове у неё витали образы разбитых сердец, страдающих красавиц, увивающихся и бьющихся головой об неразрешимость ситуации юношей. Она сама загнала себя ниже плинтуса, сама хотела этого! Только рассмотрев её «боль» под микроскопом, я научился понимать лучше, чем она сама понимала себя. Заставляя меня страдать, она невольно сопереживала, она наслаждалась процессом недоступности, играла в холодно-горячо. Зеркало её ощущений переметнулось на неё саму, она готовила эту ситуацию! Стремилась загнать себя под плинтус, ей хотелось очутиться в роли отвергнутой. Все эти неблаговидные мысли посетили меня в результате тщательного психоанализа всего того шквала сообщений и невербальных знаков внимания, обрушившихся на меня в то время со стороны Екатерины Климовой.

Она была одновременно прекрасна и ужасна в своём умении выжимать нерв из главной, как ей, видимо, казалось, интриги жизни: будет она счастлива или умрёт отвергнутая, зачахнет без любви, став жертвой собственной глупости и попустительства.

Чего не скажешь об Ольге. Чем больше Катя выворачивала душу наизнанку, тем больше я ценил и уважал свою девушку. Оля не стремилась превратить свою жизнь в драму, не искала оправданий за нелепое безрассудство. Она бросалась в авантюры с головой, с лёгкостью меняла курс и вступала в половую связь в любом труднодоступном месте. Мы перепробовали лифт, общий балкон, лестничный пролёт, лес. Я исследовал пределы допустимого и предложил любимой не надевать трусики, гуляя со мной по городу. Летняя лёгкая юбка-колокол, бежевая, едва достигавшая колен, опасно развивалась на лету, когда мы парили на карусели в парке отдыха. Алекс наблюдал безобразие снизу. Сжимая коленки, Оля краснела и хихикала. Первые уроки плавания приучили её не бояться сильных рук тренера, позволять им обхватывать её худенькое тело снизу, руководить изгибом талии, движением таза.

Закрытый купальник Оли вызвал улыбки не только у меня и Алекса. В резиновой шапочке она стала похожей на лягушонка. Народ в бассейне невольно усмехался, наблюдая со стороны за нашими так называемыми уроками. Тонкое худое тельце Ольги, обтянутое чёрной тканью, смешно извивалось и барахталось в воде. Я подражал в неумении держаться на воде. Мы часто падали в объятия друг друга, смеялись. Алекс грозно нависал над нами. Он тоже запрыгнул в воду и время от времени поддерживал то меня, то Ольгу. Так, постепенно, мы втянулись в игру, именуемую «физический контакт». Придерживая Олю с двух сторон, мы помогали ей расслабиться в воде, почувствовать, как она выталкивает на поверхность. Руки Алекса, его большие ладони часто находили талию и живот моей девушки. Её попка, в ягодичную складочку которой неизменно сползал монокини, прыгала над водой. Обтягивая купальник на попе и груди, Ольга растерянно хлопала глазками, стыдливо усмехалась и отворачивалась.

Она несомненно чувствовала возбуждение от такого взаимодействия. Когда четыре мужские руки трогали её со всех сторон, удерживали от погружения или наоборот, подталкивали вперёд, и всё это абсолютно легально, когда обтянутое тонкой мокрой тканью тело постоянно находилось на виду, монокини сползало в ложбинку между ягодиц, невольно, я больше чем уверен, Оля задавалась вопросом, насколько большой член у Алекса и так ли он велик на самом деле. Я же, тем временем, задавался иным вопросом: сможет ли Ольга устоять перед соблазном распробовать член Алекса на вкус.

Он бугрился под чёрными обтягивающими плавками. Вся пачка гениталий Алекса постоянно находилась у нас Ольгой на виду. Контуры яиц и колбаски, мирно покоящейся под тонкой тканью, раскрывали секреты, намекали на реальный размер, когда эрекция достигнет пика.

Член Алекса не был огромным сам по себе, просто он идеально гармонировал с телосложением парня. Два метра с копейками вылились в приличный сервелат, затянутый плавками под мощными кубиками брюшного пресса и стального равнобедренного треугольника, в основании которого и находилась эта пачка гениталий, размером с три Олиных кулачка.

После бассейна мы отсиживались в кафетерии, весело болтали. Оля смеялась и таяла в тёплых чувствах к нам. По её собственному признанию общение с парнями давалось ей намного лучше, чем с подругами. Кроме того, когда двое высоких молодых человека, очень красивых к тому же, как она сама выразилась однажды, постоянно обхаживают и повсюду оказывают тебе знаки внимания, невольно почувствуешь себя королевой.

Май вступил в права наследника весны. — Скоро лето, — вздыхала задумчиво Оля, поглядывая на меня. Занимаясь со мной сексом, она всё больше увлекалась механическим пережёвыванием процесса. Страстное увлечение перешло в вялотекущую фазу «можно, но зачем?» Я тоже не горел желанием трахаться как конь по два-три раза за сессию. Наши встречи сократились до двух в неделю.

— Ну всё! — огорошил меня однажды Алекс, самодовольно потирая руки. — Я её трахнул.

Мы тягали железо в тренажёрке. Я только забрался под штангу, чтобы давануть семьдесят килограмм раз шесть-семь. Алекс стоял склонившись надо мною, подстраховывал.

— Как трахнул? — я сел и уставился на него.

— Вот так, — Алекс развёл руками. Детская улыбка озарила его доброе лицо. — Ты же сам говорил.

— Да, говорил, — я опустил глаза в пол. Несмотря на договорённость с Алексом, где-то в глубине души я, наверное, до конца надеялся, что Оля не отважится на измену. Она по крайней мере могла бы сказать мне, что уходит, бросает меня.

— Когда это случилось? — спросил я.

— Вчера.

— Во сколько?

— Ну в три, а что? — Алекс недоумённо пялился на меня.

— Да так, ничего.

Совсем ничего. Если не считать того факта, что в шесть Оля пришла ко мне и как припадочная накинулась на член. Первый оргазм ушёл в её горло безвозвратно.

«Безразвратно», — силился я сконцентрировать силу мысли, чтобы понять логику в поведении моей верной, как мне казалось, подруги.

Потом был ещё один раз. Весьма необычный для наших редких блёклых встреч. Она завела меня ротиком, запрыгнула и по-ковбойски загнала в дикий запад. Долго целовала и вылизывала мой рот, опускалась к соскам, находила пупок и член с яичками.

— У тебя всё в порядке? — спросил я, заметив необычную задумчивость подруги.

— Да, — растерянно отозвалась она.

Закончив меня вылизывать, она подскочила и поскакала в туалет, потом на кухню. Принялась разогревать обед, который мама приготовила перед уходом на работу. Если бы брат, уехавший в большой город учиться, знал, какие дела вытворяет его бывшая не разделившая с ним ложе пассия, подросшая и научившаяся врать, искать и находить большой член, каким бы комплиментом он наградил её?

— Блядь, — вырвалось у меня. — Какая же она блядь, — сказал я морщась.

— Это точно, — ухмыльнулся Алекс. — Стонала как чокнутая. Не хотел бы я себе такую любовь.

Мы продолжили рвать железо, напряжение, возникшее сразу после признания, разбавилось снятием физического заряда бодрости, утомлением и пришедшим негласным взаимопониманием между мной и Алексом: Оля соблазнилась на его большой член, не захотела соскакивать с моего, отважилась на двойную игру.

«Ну что ж, ты сама напросилась», — хмурился я, вырывая штангу.

Мои мысли витали вокруг Оли и её ревностных стараний выглядеть верной и надёжной, а главное любящей и любимой подругой.

10

Сложно передать мои смешанные чувства, когда буквально через пару дней после объявления Алексом о переходе Ольги под его негласную опеку, он позвонил мне и попросил встретиться. — Это насчёт Оли, — сказал он. — Что-то случилось? По телефону нельзя сказать? — я был взволнован и слегка раздражён. — Давай лучше встретимся. — Ну давай.

Мы сошлись в любимом парке, небезызвестном парке камней, огромных валунов с человеческий рост, натасканных туда то ли отцами-основателями микрорайона, то ли неандертальцами, но уж точно не повылазившими из земли случайным образом после сошедшего ледника.

— Ну рассказывай, — с нетерпением набросился я на Алекса. Стоял прекрасный майский вечер, стемнело, в ясном небе загорались звёзды.

— Да чё рассказывать, — Алекс самодовольно ухмылялся. — Оля хочет типа со мной встречаться.

— А ты? — я сдержался от взрыва. Где-то внутри он всё же произошёл: микроскопический атомный взрыв, шапкой гриба накрывший подсознанку.

— А что я? — Алекс давил лыбу. — Нахрена она мне сдалась с такой жизненной позицией.

— И что, отказал? — я крадущейся походкой тигра отправился гулять по витиеватым дорожкам. Алекс важно вышагивал рядом.

— Пока нет.

— А чё?

— Хотел с тобой посоветоваться.

— О чём?

— Да ты не злись, Витёк. Я ж как лучше хочу.

— И что ты предлагаешь?

Видимо, мой голос звучал уж слишком обиженно, потому что Алекс вдруг взял и похлопал меня по плечу.

— Думаешь, я бы стал уводить у тебя девушку? — сказал он мне вкрадчивым доверительным тоном. — Мы же с тобой с детского сада вместе. Какой же я после этого друг.

Я вздохнул с облегчением. Внутренне. Внешне я старался не подавать признаков жизни. Во всяком случае, пока что.

— Вот что я хотел тебе предложить, — Алекс ухмыльнулся. Даже в темноте я заметил, как лихорадочно блестят его чёрные зрачки, блестят жемчужные острые зубы.

— Давай её разведём на туда-обратно.

— Это как?

— Ну она ко мне пойдёт, побудет немного, потом я скажу «хватит, иди обратно». Она к тебе побежит, ты её примешь, но не сразу.

— А если не побежит?

— Ну если не побежит, я её подтолкну. Ты ведь не будешь возражать?

Я наконец залился пониманием. То, что случилось, видимо, должно было случиться. С самого начала Олины фантазии о высоких парнях и больших членах не сулили ничего хорошего. Она ведь не восхищалось уникальностью моего мировоззрения или остротой ума, она просто однобоко осветила критерии выбора и взяла своё. Теперь в её голове, а с недавних пор и теле, поселился более существенный довод — член Алекса, который как минимум на три-пять сантиметров был длиннее моего.

— Мне уже всё равно. Я устал, — ответил я. Остановившись, я сорвал прут и принялся лупить им ближайший к нам валун.

— Займёшься пока Катей, чтобы времени не терять.

— Катя такая же дрянь, как и Оля.

— А кто говорит, что это не так? — Алекс улыбался, как греческий бог. Стоя между камней, он загораживал весь проход. Его рост идеально сочетался с размером этих глыб. — Ты же сам хотел её наказать.

— Наказать? Ну не знаю... — я задумался. — Не хочется становится такими же, как они.

Я имел ввиду Олю и Катю. Два сапога пара, одна стоила другой. Оля поматросила да и бросила, Катя помурыжила да и слыжила. Нет постоянства в природе, — думал я, силясь вспомнить, придумал я эту фразу сам или она родилась в результате навеянных стихов.

— Да ты уже стал! — рассмеялся Алекс.

— Как это? — оторопев, спросил я.

— Когда с Олей начал встречаться, что ты мне говорил, а? Что ничего не чувствуешь к ней. Как это называется?

— Как?

— Самое настоящее блядство. Вот как это называется, — Алекс заржал как ненормальный.

Я присел на камень поменьше. Слова Алекса потрясли меня истинностью суждения. «А ведь действительно, — думал я. — Мои настоящие чувства закончили и слились в тот момент, когда Катя слила их в унитаз мироздания. После этого я только играл».

— Так что выбирай, — потворствующе завершил доказательство Алекс. — Ты — или как они, или никак.

— С кем поведёшься, от того и наберёшься? — я поднял тоскливый взгляд на друга.

— Вот именно. Или ты ебёшь их или они ебут тебе мозг. Ты как? Что выбираешь?

Умение Алекса свести сложные мирские задачи до одного простого вопроса всегда поражало меня красотой решения. «Как всё просто получается, — думал я. — Или я их, или они меня».

Или мои интересы прежде всего, или их блядские замашки напропалую. Неужели нет золотой середины в этой дилемме выбора?

— Зачем они это делают? — спросил я тем же обречённым голосом осуждённого на вечные муки падшего рыцаря.

— Что?

— Обманывают.

— Просто это неправильные пчёлы, — Алекс подмигнул. В полумраке его прищур показался мне зловещим. — И они дают неправильный мёд.

— Хорошо, что хоть такой дают.

— Так и бери, пока дают.

— Ага, — я уныло усмехнулся. — Любишь медок, люби и холодок.

Мы заржали. Взаимопонимание вновь накрыло нас волной вседозволенности. Молодой хмель в крови диктовал свои условия психоэмоционального восстановления после физических тренировок.

Вернувшись домой, я погрузился в раздумья. Как легко Оля променяла меня на Алекса. Если сообщение об измене повергло меня в лёгкий шок, то дальнейшее ускорение вызвало полное разочарование в женской верности. Я знал, что Оля изменяет мне, готовился принять известие об её отставке. Куколка пришла в назначенный час. Мы договорились встретиться после занятий. Быстро скинула пиджачок, стремительным шагом проследовала в зал, обычное место наших регулярных потрахушек. Оля была в тёмно-коричневом брючном костюмчике. Белая блузка с коротким рукавом и рюшами делала её похожей на училку младших классов.

«Хороша училка! — мрачно думал я, следуя за ней по пятам.

— У тебя всё в порядке? — спросил я с наивным выражением лица. — Ты какая-то нервная в последнее время.

— Всё в порядке, — Оля выдавила вымученную улыбку.

— Что-то случилось, — я улыбнулся, замечая, как виновато она смотрит и, закусывая губы, отводит глаза.

Руки её не находили покоя. Оля то заламывала их, то выкручивала за спину, пританцовывая на месте. Зная, какое испытание ей предстоит, какое испытание она мне приготовила, я решил успокоить и обнадёжить подругу.

«Напоследок?» — усмехнулся я про себя.

— Да, — робко сказала она. — Я хотела тебе сказать, но боялась. А теперь уже поздно, кажется.

Я удивлённо повёл бровью, чем ещё больше смутил её. Она накрыла рот ладонью, смотрела на меня широко открыв глаза, будто причина её душевных терзаний скрывалась во мне, а не в её жалкой страсти к большим членам.

— Никогда не поздно, — я критично поджал губы и нахмурился.

Она кивнула.

— Ну в общем, — она запнулась. — Мне нравится Алекс, и я ему, кажется, тоже.

Я расплылся в блаженной улыбке.

— А кто в этом сомневался?

Оля болезненно усмехнулась.

— Мне очень жаль, Витя, — сказала она. — Сама не знаю, как так получилось.

— Что получилось? — я опять нахмурился.

— Нам лучше расстаться, — тихо завершила она тягомотину.

— Ты хочешь расстаться? — мрачным голосом произнёс я.

— Да, — отозвалась она полушёпотом.

— Значит, больше не любишь меня?

— Значит, нет.

Я опустился на диван, изобразил поверженного воина в тяжёлых доспехах, поражённого смертоносным ударом клинка в сердце. Оля стояла передо мной как студентка на экзамене, мяла ладони и, опустив глаза в ковёр, искала правды в ожидании приговора.

«Почему она не уходит? — думал я. — Надо признать, мужества ей хватило, чтобы прийти сюда и выложить порожняк на стол. А теперь ещё не уходит. Ждёт, пока я прогоню её?»

Невольно меня охватило восхищение этой смелой хрупкой девушкой.

— Почему ты не уходишь? — спросил я спокойно.

— Скажи мне что-нибудь.

— Что, например?

— Скажи, что ты всё понимаешь и не обижаешься на меня, — Оля с надеждой подняла глазки.

Я хмыкнул.

«Ишь чего захотела! Раскатала губу!»

Я тяжело вздохнул.

— Может, хотя бы отсосёшь напоследок, — лениво протянул я.

— А ты хочешь? — радостные нотки прозвенели в её голосе.

— Можно и потрахаться как в старые добрые времена, — я улыбнулся своей доброй чистой улыбкой.

Грустной и всепрощающей.

— Можно, — обрадовалась она. — А ты точно хочешь?

— Ну конечно. Ты сейчас уйдёшь, оставишь меня одного. Была у меня девушка и вдруг не стало. Так хоть будет что вспомнить.

Оля засмеялась.

— Как ты хочешь? — спросила она.

— Ну для начала давай разденемся и залезем в ванну.

— Мы никогда не делали этого в ванной.

— Когда-то же надо начинать.

Оля залилась весёлым смехом.

— Ну идём, раз ты так хочешь.

Мы зашли в ванную комнату и закрылись на шпингалет. Зачем — ума не приложу. В квартире никого, кроме нас двоих не было.

«Мама придёт с работы поздно вечером», — думал я.

Скинув с себя всю одежду, мы зашли в ванну и закрылись шторкой. Я включил тёплый душ. Стоя рядом, разница в нашем росте была ощутимее. Масса моего тела против Олиной хрупкой фигуры подростка тоже подавляла всякое сопротивление. Она была малышкой по сравнению со мной и уж тем более Алексом. Я знал, как её увлечь. Достаточно прижаться к ней голым телом, дать ей почувствовать всю мощь и объём моих лёгких, силу и длину моих рук, твёрдость и непоколебимость бёдер. Мой твёрдый член, почти мигом взлетевший и поначалу воткнувшийся в Олин пупок, а потом и вовсе сложившийся вертикально между нашими телами, раскрылся в головке. Почувствовав его напряжение у себя на животе, Оля живо опустилась на корточки и взяла головку в рот. Я гладил её по мокрым волосам, пока она нежным ртом сосала твёрдый ствол, увенчанный упругой сливой, красочно распустившейся залупой.

— Вот так, — комментировал я происходящее. — Пососи его, детка.

Оля радостно улыбалась, активнее работая рукой и ртом.

— Тебе ведь нравятся длинные толстые члены? — кряхтел я, поглядывая на неё сверху.

— Угу, — промычала она.

— У Алекса, небось, длиннее, чем у меня?

Оля напряглась, замерла. Я взял её за затылок и лёгким толчком попросил продолжить. Она вернулась к процессу.

— Хочешь доставить мне удовольствие? — спросил я, глубоко и редко дыша.

Похоть затмила разум. Я хотел трахнуть её глубоко и сильно. Оля кивнула. Подхватив её за волосы, я развернул её гибкое стройное тельце к себе попой. Пальцы мои нашли ложбинку между Олиными ягодицами, нырнули туда, вошли во влагалище, нащупали клитор. Оля вся текла, разгорячённая водой и минетом, а также, видимо, тем фактом, что я не выгнал её с гневом, а наоборот, заставил трахаться, она возбудилась не на шутку. Стекавшая по её фигурке вода не в счёт. Мои пальцы нашли много вагинальной смазки в заветной дырочке. Наклонив подругу-изменницу, я изогнулся коньком и вогнал свой член в её горячее лоно. Оля ахнула, веером раскрытыми пальчиками расползлась по кафельной плитке стены. Я трахал её как если бы бык добрался до лани. Такой тонкой и гибкой она была под моими властными проникновениями. Мои руки полностью сошлись в замок на её попке. Обхватив этот детский таз подростка, я глубоко ёрзал членом внутри. Видимо, та мощь, с которой я брал её, которая приподнимала её на цыпочки, а потом и вовсе заставляла парить, насаженной на член, заводила Олю не на шутку. Она принялась тихо и сладко стонать, изворачиваться, чтобы вцепиться мне в бок или руки ногтями. Я же трахал её как в последний раз. Она действительно оторвалась от чугунной ванны и запрыгала на моём члене. Я держал её в руках, насаживал это лёгкое сорока пяти килограммовое тельце на зудящий похотью член.

— Презерватив, — простонала Оля, напоминая о том, что её всегда беспокоило в такие моменты наших бурных страстных соитий.

— Да, милая, — выдохнул я.

Стянув её с члена, я принялся гладить её торчащие вишенками соски, намыливать шампунем волосы. Выключив воду, я наслаждался процессом намыливания моей куколки. Она вся покрылась мыльными разводами. Шампунь вспенился и богатыми волнами стекал по Олиной спине, груди и животу к бёдрам, ногам и попке. Мой торчащий с красной головкой на конце хер тоже покрылся пеной, равно как и живот и весь пах. Средним пальчиком я нашёл Олин анус и принялся долбить его. Мы и раньше увлекались играми с пальцем. Но дальше пальца дело не заходило. В этот раз всё было иначе. Шампунь, горячая вода и вагинальный секс сделали проникновение лёгким и чистым. Оля и сама задвигалась навстречу, когда я активно забил пальцем как поршнем. Приостановившись, я аккуратно ввёл второй, указательный палец. Сложив их вместе, я принялся не спеша проникать в упругий и постоянно выталкивающий наружу сфинктер. Она была готова.

— Я хочу кончить тебе в попку, — прошептал я хриплым голосом в Олино ушко.

Она выгибалась в пояснице, закусывала губку и закатывала глазки. Схватив меня за член, гоняла его намыленный в руке. Я же параллельно трахал её пальцами в анус.

— Только аккуратно, — прошептала она.

— Я неглубоко, — отозвался я.

Найдя головкой узелок сфинктера, я замер. Мой член стволом упёрся в Олин детский зад. Ощущение на конце было такое, словно я прорываюсь сквозь парусину. Крошечная дырочка в материи рвалась под моим усилием, расширялась, увлекая меня внутрь. От этого резь в головке усилилась. Это была сладкая боль первого анального проникновения. Застряв внутри сантиметров на пять, я держал Олину попку, чтобы не выскользнуть. Глубже входить я не рисковал. Мы успокаивались, привыкая к новому для нас ощущению. Она была тугая, как резиновый кулак. Я принялся гладить её сисечки, вернее то, что ими называлось. Мыльная пена скользила под пальцами. Покрывая Олино плечо поцелуями, я не спеша насаживал её на член. Она, видимо, ощутив, что ничего страшного в этом нет, принялась мне подмахивать. Я по-прежнему сидел не глубоко в ней, но этого было достаточно, чтобы доставить мне сказочное удовольствие. Увлёкшись, я забыл о презервативе, она тоже. Сладкая боль на конце члена усиливалась, пока меня наконец не прорвало. Я кончал в Олину задницу как конь, раскачивая яйцами. Член замирал и взрывался, прокачивая семя внутрь. Я никогда не забуду этого ощущения реального осеменения, пускай и анального. Моя девочка, закусив губку, обсасывала мой член попкой, выдаивала меня, пока я не выскользнул.

— Оленька, — шептал я, улыбаясь. — Зачем ты меня бросаешь?

— Сама не знаю, — усмехнулась она.

Мы ополоснулись и ещё долго стояли под горячими струями воды, обнимаясь и целуя друг друга. Уходила моя девочка чистая, с высушенными феном волосами, с подбритыми половыми губками. Я помог ей навести марафет в интимной зоне, мы договорились оставить для Алекса красивую ровную делянку на лобке. Олина попка, заполненная моим недельным воздержанием (у Оли только что закончились месячные, и я копил заряд для встречи), забавно сжималась, когда я прикладывал подушечку среднего пальца к узелку ануса.

— Чувствуешь меня? — спросил я уже почти бывшую поглаживая узелок.

— Да-а-а, — простонала она.

Её губки сразу под пальцем опять намокли.

— Я буду скучать.

— Извини, что так получилось.

— Ни за что.

Она нервно рассмеялась.

— Нет тебе прощения, — я изобразил шуточный гнев, хлопнул Олю по ягодицам. — Как ты могла? — я принялся растирать Олин клитор.

Она плавилась под напором массирующих пальцев. Звонким шлепком я вернул её к реальности.

— Ты гадкая, дрянная девчонка. За это я тебя и люблю.

Оля захихикала. Оглядываясь, она бросала на меня виноватые взгляды, искала в моих глазах хоть долю осуждения. Я действительно изобразил суровое негодование. Поджав губы и сложив руки на груди, смотрел ей вслед.

— Пока, — сказала она.

— Не скучай там, — ухмыльнулся я и помахал рукой.

11

Меланхолия охватила меня. Оставшись один, я принялся прокручивать в памяти всю историю наших потрахушек с Олей.

«И что это было? — кручинился я. — К чему ломать комедию?»

Наша страсть постепенно угасала в последнее время, неудивительно, что Алекс так легко соблазнил её на новые приключения. С другой стороны, где же верность? Где та любовь, в которой Оля признавалась мне в начале нашего пути? Неужели любовь в её голове выветрилась из-за большого члена?

«А была ли любовь?» — этот вопрос заставил меня конкретно призадуматься.

Ведь фактически моя первоначальная позиция не влюбляться в Олю и стала причиной нашего разрыва.

Возможно, если бы я стремился удержать её, боялся её потерять, она бы не ушла от меня.

«Опять зеркало, — пришёл я к неутешительному выводу. — Как я её не смог полюбить, так и она меня разлюбила».

Я задумался о том, что такое любовь, как определить, любишь человека или нет. Единственное определение любви выделилось для того случая с Катей. Когда я страдал и ждал её решения.

«То есть, получается, — рассуждал я, — любовь — это страдания? Безответное чувство? Нет, такого не может быть!»

Оставалось проверить, что я чувствую к Кате. Она усиленно продолжала вываживать меня. Почувствовав свободу, я решил пригласить её на чай.

«Будет смешно, если она откажется», — грустно улыбался я, набирая номер.

Катя пришла в восторг. Свершилось! Я первый вызвался назначить встречу, пригласить её на свидание.

###

Мы встретились в парке. Стояла прекрасная летняя пора. Прошёл почти год с того момента, как я встретил двух красоток. Одна из них отдалась в Новогоднюю ночь и до недавнего времени мутила со мной роман. Другая который месяц крутила яйца. Плашки домино легли в мою пользу. Катя сохла, как черешня на обрыве. Она пришла нарядная и опасливо жизнерадостная. В её мимике я ловил торжество случая и страх быть отвергнутой. Как мало нужно влюблённому человеку для счастья. Достаточно оставить его наедине с его любовью, дать ему накрутиться, а потом время само сделает всё, что нужно.

«Кушать подано», — кричала Катя всем своим видом.

Она была в чёрной летней юбке до колен, белой маечке, сандаликах. Я легко улавливал покачивания бёдер под свободной лежавшей на ягодицах тканью в мелкую складочку. Катины большие сиськи вновь восхитили и разбудили меня. Аппетит приходит во время еды. Нужно хорошенько оттрахать худышку Олю, чтобы засмотреться на добротную жирную курицу Катю. Она не была жирной априори. Но в противовес Оле её легко можно было бы поставить в пример хорошего питания. Катины формы с самого начала нравились мне больше. Следуя за ней по парку, я облизывался как Серый Волк на Красную Шапочку.

— Здесь есть одно место, — сказал я. — Мы с друзьями туда часто ходим. Не знаю, понравится тебе или нет.

Катя, которая ещё в прошлом году крутила нос даже от самых ярких предложений посетить театр, с радостью согласилась отправиться со мной на школьную площадку в соседнем микрорайоне. Там установили столы для настольного тенниса, и мне почему-то ужасно хотелось научить Климову играть с мячиками. То есть шариками. Я притащил с собой в пакете две ракетки и теннисные шарики. В прошлом году такое безумное свидание мне бы даже в голову не пришло. Это же Катя! Как можно! Она же хочет реальных развлечений, а не этот теннис. В этом году я даже не думал о том, чего она хочет. Просто мне ужасно хотелось поиграть в настольный теннис, но было не с кем.

Мы пришли на площадку, там уже разгорались настольные баталии. К счастью несколько столов стояли свободными. Я принялся учить Катю держать ракетку, отбивать шарик, и очень скоро она так втянулась в игру, что её весёлые возгласы то и дело оглашали площадку. Ребята, игравшие за соседними столами с завистью посматривали в нашу сторону. Я решил разбавить ситуацию и, заговорив всем зубы, заставил всех играть по круговой системе, специально разработанной мною, чтобы игры с Катей хватило всем и каждому.

Это было захватывающее и весёлое мероприятие. Мы играли допоздна, пока не стало так темно, что хоть глаз выколи. Белый шарик продолжал летать над столом, мы устали смеяться, неожиданно получая им в лоб. Разошлись, пообещав друг другу вновь собраться в то же время в ближайшую субботу. На самом деле парни горели желанием насладиться прыгающими, хоть и стянутыми бюстиком, сиськами Кати, видом её сочной попки, очертания которой просматривались под лёгкой тканью юбки. Но главное, все пришли в восторг от её непосредственного зажигательного смеха, от азарта, с которым она играла, хоть и в первый раз. Её разрумянившаяся мордашка, вечно светящаяся задором, улыбка, влюбила в себя всех присутствующих. Она и сама, окунувшись в атмосферу парней, почувствовала себя желанной и важной персоной. Все делали ей уступки, подыгрывали и поддавались, комплименты сыпались явным и неявным образом. А сколько завистливых взглядов мне пришлось выдержать в тот вечер. Ведь это я уводил разрумянившуюся вспотевшую Климову. Они наверняка думали, что мы парень и девушка, и я веду её домой трахаться. Такая уж незавидная судьба у любого обречённого на игру с чужой девушкой. Невольно начинаешь представлять себе самый крайний вариант.

Катя была в восторге.

— Я как раз хотела заняться каким-нибудь спортом, — сказала она по пути к дому. — Как здорово, что ты научил меня играть в теннис.

— Я ещё и не такому могу научить, — сказал я.

Катя стыдливо засмеялась. Я улыбался. Прошёл всего лишь день с тех пор, как мой член закачал в Олин зад львиную дозу спермы, и вот я уже вновь горю желанием научить в этот раз уже Климову чему-нибудь спортивному, чему-то, что вызовет пот и лёгкую одышку.

— Чему, например? — игриво спросила Катя.

— Есть разные игры с шариками, — рассудительно ответил я.

Она опять прыснула со смеху.

— А как же Оля? — спросила она, немного успокоившись.

— Оля нашла себе парня повыше.

Катя удивлённо уставилась на меня.

— Грустная история, — я критично поджал губы. — У нас с Олей с самого начала не заладилось.

Катины глазки заискрились победными огоньками.

— Я почему-то сразу подумала, что вы не подходите друг другу.

Я хмыкнул.

«Ну конечно! — думал я. — Мы с Олей не подходим друг другу, а вот мы с Катей — очень даже».

— Ладно, спокойной ночи, — мы пришли к Катиному подъезду.

Я даже не пытался поцеловать её на прощание. Видимо, этот манёвр добил Климову окончательно. Только я собрался уходить, как она предложила мне скромненько:

— Хочешь, чаю попьём вместе? У меня как раз дома никого. Скучно одной.

Я усмехнулся.

«Ну конечно! В прошлом году о такой щедрости даже мечтать не приходилось. Чтобы Катя пригласила меня к себе на чай, да ещё дома никого, это только в самых дерзких снах могло присниться».

Но как всё поменялось! Её предложение не вызвало особого энтузиазма. Всё-таки Оля унесла в своей попке весь мой недельный заряд. Я был пуст и апатичен.

— Можно.

Мы поднялись по лестнице крыльца, подошли к лифтам. Впервые я находился в святая святых — Катином подъезде, ведущем в её квартиру, где за железной входной дверью, пройдя по коридору, можно найти её светлицу. Девичью комнату, в которой Катя просыпается каждое утро, расчёсывается, делает уроки, выбирает наряды для романтических прогулок под луной.

Зайдя в квартиру, мы отправились на кухню. Об исследовании девичьей спальни речь пока не шла. Катя жила с двумя родителями и старшим братом. Брат свалил за границу, родители в летний период находились на даче. Так мы и очутились вдвоём в пустой квартире. Хорошо, что у меня в кармане шортов лежала пачка презервативов. Всё-таки она грела душу в ожидании развязки.

— Я такая липкая, — заметила Катя, занимаясь чайником у плиты. — Вспотела вся. Здорово мы сегодня поиграли.

— Да, мне тоже надо бы душ принять.

— Так можешь у меня сходить, — Катя обернулась.

Озорная улыбка играла на её губах. Глазки горели шаловливыми огоньками.

— Нужны чистые носки и майка и трусы, — начал перечислять я обязательные условия незапланированного похода в душ в гостях.

— Я могу посмотреть, у моего брата кое-что осталось.

— Легко.

Мы засмеялись. Катя побежала выискивать в шкафу заказанные предметы одежды и скоро вернулась с полным арсеналом. Изучив размеры и даже свежесть врученной мне одежды я пришёл к выводу, что всё сходится.

— Нужно ещё полотенце.

— Вот, — она нашла в ванной чистое полотенце. — Останешься со мной после чая? Телевизор посмотрим.

Катя-затейница прыгала вокруг меня, обустраивая домашний уют в гнёздышке, которое сама же и сплела.

— Отличная мысль.

Я отправился принимать душ. К тому моменту, как я закончил и вышел, свежий и в чистом белье, Катя уже заварила чай и накрыла поляну. Она стояла на очереди в душ, я же уселся пить чай. Вскоре она выскочила из ванной в лёгких шортиках и маечке и присоединилась ко мне. Я уже почти закончил. Потом мы переместились в зал, где на ноутбуке Катя нашла любимый сериал про любовь турецкого хана к женщинам в своём гареме. Накрывшись одеялом, мы прижались друг к другу и сидели так, но недолго.

Мои руки сами нашли Катины не скованные бюстиком груди под маечкой. Я принялся гладить и сжимать их, находя удовольствие в прощупывании толстых сосков. Страстный поцелуй в губы последовал синхронно с действиями хана на экране. Турецкий повелитель развлекался в опочивальне с украинской красавицей. Катя, видимо, чем-то связывала себя с этой рыжеволосой девушкой. Действия на экране приняли интимный характер. Лучший друг хана играл на скрипке, наполняя ночь чудесными звуками. Мы же с Катей только вошли во вкус поцелуев и ласковых поглаживаний. Мой член встал, я не скрывал намерений. Повалил Климову на диван, она раздвинула подо мной бёдра. Стянув с неё маечку и шортики, я мокрыми поцелуями покрыл её богатое горячее тело. Большие сферы грудей растеклись на грудной клетке, я нашёл соски, вытянул их губами.

Первый раз с Катей был обычным, ничем не выделившимся в памяти завоеванием новой территории. Терра инкогнита. Я раскатал презерватив и вошёл в неё, богатые изгибы бёдер подо мной, сочные ляжки, плечи тут же погрузили в новый мир женских прелестей. Мир, отличный от Олиных достоинств. Катя была в теле, если можно так сказать. Не толстая, но далеко и не худышка. Трахая её, я чувствовал богатство возможностей. Там было за что взяться, к чему присосаться, где обхватить и погладить. Широкие сферы ягодиц, грудей, узкая талия, бархатная сочная кожа — все эти моменты закреплялись в моём сознание новыми доселе неизведанными удовольствиями. Презерватив позволил расслабиться и Кате. Я не спешил, начал медленно. Не спеша входил во вкус, сопровождая собственный поток удовольствия Катиными невысказанными пожеланиями. Она боялась первого раза и нервничала, хоть и не была девственницей, судя по всему. Закрыв глазки и раздвинув бёдра подо мной, принимала меня, как умела. Я же взял дело в свои руки и решил затрахать её в удобном нам обоим ритме. Не меняя позы, по-миссионерски, я слегка сложил её бёдра в стороны. Катин пухлый лобок, весь поросший чёрными кучеряшками, и её толстые, не в пример Олиным, половые губки раскрылись подо мной во всей красе. Мой член торчал железным болтом, каменная эрекция входила во влагалище как раскалённый нож в масло. Видимо, мои действия всё же доставляли удовольствие и молчаливой Кате. Закусив нижнюю губку, она принялась подмахивать тазом, выкручиваться поудобнее, чтобы я глубже и точнее проникал в неё, погружаясь по самые яйца. Мой пах полностью прижимался к её лобковой косточке, только тогда я начинал путь назад.

— Не останавливайся, — шепнула Катя, и я понял, что нужно ускориться и добить её.

Действительно, мои паузы путали все карты. Когда девушка просит не останавливаться, её желание становится превалирующим. Я принялся долбить её, как кролик, и скоро почувствовал по распахнувшемуся ротику и судорожным похлопываниям по спине, похожим на замирание агонизирующего при смерти человека, что Катя кончает,

или уже кончила. Пришла моя очередь оторваться по полной. Найдя упор коленями и локтями в диване, я приложил всю свою молодецкую удаль, чтобы оторваться по полной. Горячая девушка подо мной плавилась, как масло, когда я со звериным рёвом разрядился в неё, глубоко и безнадёжно увязнув в сладкой вагине, сулившей бесконечный океан счастья.

12

Переход Оли во вражеский стан не мог пройти незамеченным. Обе родительницы — моя и Олина — разразились телефонными пересудами. Так, как мололи кости они, не молол ни один мельник мира.

— А если ей завтра ещё выше парень попадётся? — развивала фантазию моя мамаша.

Что ей отвечали с другой стороны я слышать не мог, зато отлично понимал, что Олина мама так же, как и моя, осуждает подобное поведение дочки.

— Это же надо, — гневно сверкала карими очами моя родительница, когда мы заточились одни на кухне. — Такая ненадёжная! А я-то думала, сынок, что она любит тебя. А оно вон как бывает.

— Не переживай, — усмехался я. — Нет худа без добра.

— Это точно, — кивала мама.

Она уже знала про мой бурно развивающийся роман с Климовой.

— Катя-то, поди, заждалась тебя. Пересохла девонька.

— На ловца и зверь бежит.

Мама закхекала.

— Не нравятся мне твои пословицы. Гляди, как бы она тебя опять не бросила.

— Взялся за гуж, не говори, что не дюж.

Мама опять закхекала.

— Ну-ну. Взялся он. Ещё кто за кого взялся. Смотри только не женись на ней.

— Баба с возу, коню легче.

— Всё, иди отсюда. Папаша твой такой же ненадёжный оказался.

Я поплёлся в комнату с грустной усмешкой на лице. Что мне было добавить? Бабы сами дуры? Меняют коней на переправе? Семь пятниц на неделе? Я решил не запариваться на отношения с Климовой и пустить всё на самотёк.

«Точно так же, как я поступил с Олей, я поступлю и с Катей, — думал я. — Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей», — вспоминалось мне высказывание великого поэта. Он-то знал толк в бабской логике.

Но что бы я там не решил, у жизни была своя агенда на ближайшее будущее. Примерно через неделю после официального закрепления союза с Климовой прочным диванным упражнением ко мне начал клеиться её Павлик. Он нашёл меня у подъезда поздно вечером.

— Ты же её не любишь, — загородил он проход.

Я оторопел и в растерянности застопорился возле лавочки.

— А она тебя любит? — мои брови невольно нахмурились.

Павлик презрительно оскалился.

— Что ты вообще знаешь про любовь? — прошипел он. — То с одной, то с другой.

Он смотрел на меня самым уничижающим взглядом, выдержать который дано не каждому. В какой-то мере Павлик заболел той-же болезнью, которой страдала и Катя до недавнего времени. Он тоже плавился от безответной любви. Мне стало жаль парня. Рассматривая его почти бредовое состояние, я, сам того не желая, усмехался. Он воспринял это как оскорбление.

— Завидуешь? — сказал я, как можно спокойнее.

Павлик не был опасным для меня, если бы дело дошло до драки, я бы наверняка поборол его. Он и сам это прекрасно понимал, но всё же продолжал шипеть и гавкать:

— Попользуешься ею и выкинешь, да? — сказал он, сверкая в полумраке очами.

— Слушай, чего ты хочешь, а? — я устало повёл плечом.

Не хотелось бить этого несчастного изгоя общества, отвергнутого к тому же Екатериной Климовой. Она прошлась асфальтоукладочным катком по его одинокой страждущей душе, и вот он бесится, кичится своими рыцарскими замашками.

— Оставь её.

— То есть, бросить?

— Да, — он грозно кивнул.

— Чтобы она вернулась к тебе?

Павлик побледнел.

— Ты ей точно не пара, — пробубнил он.

Я хмыкнул.

— А ты, значит, пара?

Он стоял, понурив голову, понимая, что мои вопросы весьма актуальны в контексте происходящего.

— Она сама решит.

— Вот именно! — я с радостью ухватился за нить взаимопонимания. — Она сама уже решила. Неужели ты думаешь, что я силой заставляю её встречаться со мной?

Он жевал губы.

— Ты обманываешь её, — сказал он.

— С чего ты решил?

Он посмотрел на меня ясным гневным взглядом, полным презрения.

— Ты и Олю обманывал точно так же, — сказал он, будто выплюнул.

Я тяжело вздохнул и накрыл глаза ладонью. Он, как совесть во плоти, нарисовался на ночь глядя и рубит правду-матку в глаза.

— Ты — дурак, Павлик. И не лечишься, — сказал я уставшим голосом. — Любовь — это всегда обман.

Больше мне ему сказать было нечего, я прошёл мимо и поднялся по лестнице. Тяжело покачиваясь, прошёл к лифтам. Павлик шёл за мной.

— Пусть так, — его голос дрожал. — Для тебя это всегда обман, и поэтому ты несчастный. Мне жаль тебя.

Двери лифта уже закрывались, когда он озвучил эту колючую истину.

Моя самооценка покачнулась, Павлик оказался не так-то прост, каким казался изначально. Он сумел залезть в душу настолько глубоко, что я всю ночь не мог заснуть и лишь под утро забылся тяжёлым туманом.

###

Шли дни. Отношения с Катей входили в привычное русло, напоминая жор рыбы. Мы бесились от страсти, переполнявшей чашу любви.

— Милый, мне так хорошо с тобой, — мурлыкала Катюша, укутываясь рядом со мной.

Её поглаживания переходили от груди к животу. Пальчиками она достигала резинки шортов. Я втягивал живот, и Катя просовывала ладонь в образовавшуюся щель. Моё член уже стоял, как каменный.

— Ого! — издавала удивлённый возглас Катя, весёлый и довольный.

Я лишь хмыкал в ответ. Её пальчики принимались теребить кожицу на головке, затем спускались по стволу, ладошка обхватывала ствол, начиналось неуклюжее подрачивание.

Насладившись поцелуями взасос, я отпускал её погулять ротиком по члену. Она ныряла и надолго оставляла меня в сказочном дурмане удовольствия, причиняя мне неизгладимые в памяти ощущения. Катины сладкие губки высасывали всю душу, выводили меня на финишную прямую. Лишь неимоверным усилием я оттягивал её от брандспойта, готового взорваться семенем. Мы накидывали резинку, и Катя устремлялась заканчивать работу. В отличие от Оли Катя не была готова глотать сперму, даже соприкасаться с ней языком. Мы нашли компромисс в презервативе. Ощущения для меня были идентичными, Катин рот точно так же наполнялся спермой, горячий язык гулял по головке, растекался, подставляясь под быстрые струи ускользавшей жидкости.

Она вся оставалась в мешочке, перламутровая, плодоносная, жгучая. Катя держалась скромнее Оли, ни о каких спонтанных соитиях в лифте или на общем балконе не могло быть и речи. Можно сказать Климова была консервативна в этом плане. Так же в квартире никого, кроме нас двоих, не должно было находиться. Приход мамы должен был приходиться не ранее, чем через два часа после начала игр. Мы залезали в постель, раздевались и раздевали, греясь поцелуями, хоть на дворе и стояло лето. Наше второе лето. Катина попа и груди разлетались в моих руках, никогда я не испытывал такого кайфа.

Катя проверяла наличие презерватива перед проникновением. Казалось, её волновал вопрос чистоплотности больше всего остального.

«Боится заразиться?» — предположил я.

— Мама меня убьёт, если я залечу, — извинилась она однажды.

Видимо, по этой же причине она боялась пробовать сперму на вкус. Брезгливости в её поведении я не замечал. Зато надев презерватив, мы сразу погружались в расслабленное состояние плывущих по течению эйфории молодожёнов. Иначе я себя и не чувствовал. Казалось, второй медовый месяц за год озарил моё мирное существование. Ещё не остыли в памяти зимние потрахушки с Олей, не забылась её упругая попка под горячим душем, как вот я уже насаживаю на член Катины упругие мячики. Она трахалась самозабвенно, моя кошечка Катюша. Отключалась, сводя собственное участие к расслабленному погружению в мои медленные проникновения, переходящие постепенно в активную фазу.

— Тебе нравится Павлик? — спросил я её однажды в самый ответственный момент.

Я держал её за ягодицы, пристроившись сзади, мощно выколачивал поршнем мембрану влагалища, скользившего на члене. Тонкая кожица Катиных половых губок стремилась за членом, когда я начинал вытаскивать его. Я не давал головке выйти до конца, от этого влагалище хлюпало периодически, вызывая шквал извинений и стыдливых хохотков.

— Не-е-ет! — завопила Катя явно сквозь смех.

— А чего он всё время ходит за тобой? — я продолжал мощно работать бёдрами.

Мой голос с тяжёлым дыханием напоминал сбивчивой интонацией голос дровосека, колющего дрова во дворе.

— Спроси у него, — обиженно пробубнила Катя.

— Трахнуть тебя хочет?

Катя захихикала.

— Хо-о-чет! — протянул я, сильнее заработав пахом, крепче цепляясь за Катины косточки таза под пухлыми обрамлениями кожи и жировой ткани. — Что же ты ему не дала? — продолжил я допрос с пристрастием.

— Он мне не нравится, — промычала Катя недовольным голосом, она явно была не расположена говорить о Павлике.

— Я тебе тоже когда-то не нравился.

Катя вздохнула, опускаясь щекой на подушку. Заглядывая сбоку я видел её раскрасневшееся лицо, как она выпячивает приоткрытые губки и обсасывает фалангу своего указательного пальца.

— Я боялась, что ты меня бросишь, — тихо произнесла она.

— А теперь не боишься? — я перешёл в активное наступление, стараясь затрахать её до вагинальной пенки, которая и так уже брызгами стекала по стволу члена, увлажнив весь мой лобок и яйца.

— Нет, — сдержанно простонала Катя.

— И что поменялось? — усмешка образовалась на моих губах.

Катя молчала, лишь хмурила бровки, понимая, что не может дать вразумительного ответа. Любой правдивый ответ дискредитировал бы её в два счёта, ничего вменяемого соврать она не отважилась.

— Ты поменялся, — наконец сказала она, выкручивая шею и встречаясь со мной взглядом. Хитрая улыбка заиграла на её шаловливых губках.

Я усмехнулся. Размахнувшись, звонко огрел её по ягодице. Катя взвизгнула и подлетела.

— Ну! — обиженно заревела она.

— Ты ведь не таким меня представляла? — перевернув её, я закинул ляжки вверх и в стороны и тут же влетел по самые яйца. Теперь наши лица оказались в опасной близи. Я бы мог укусить её, если бы захотел. За несколько месяцев пастельных баталий Оля научила меня прекрасно владеть ногтями, ладонями, зубами и даже носом.

— Не-е-т! — простонала она, закусывая нижнюю губку. Мои жёсткие действия всё же начали приносить плоды. Кончая, Катя откидывала голову назад, выгибалась в спине и тряслась на кровати, как припадочная. Закрыв глаза и закусив нижнюю губку, она раскладывала руки по швам и ничем не нарушала нирваны.

«Прошу не беспокоить! — кричало её самозабвенное выражение лица и автопилотируемое положение тела. — Я здесь оргазмирую между прочим!»

Наши волосатые лобки жёстко притирались и стукались в момент моего погружения. С Олей всё было мягче и легче. Катина вагина, сочная, как жирная курица, наполнялась соком, Олина — тонко хлюпала, едва пропуская меня по узкой трубе.

Ощутимая разница во взаимодействии, характерах девушек постоянно захватывала меня, я невольно сравнивал Катю с Олей. Ведь прошло всего пару недель, с тех пор, как моя бывшая подруга унесла с собой в попке львиную дозу моего семени.

— Я люблю тебя, — шептала Катя подо мной, очевидно дожидаясь ответного признания.

Она вымаливала признание, как часто я бросался этими словами в прошлом году, когда только начинал ухаживать за Климовой, как тяжело, невыносимо сложно мне было бы выдавить из себя хотя бы «люблю». Мозг клещами держал заветные слова, не давая им вырваться изо рта.

— А ты меня? — скулила она.

— Ну, конечно, — усмехнулся я, глубже загоняя член. — Разве ты не чувствуешь?

Достигнув максимальной глубины, я принялся долбить Климову, притираясь об её лобок. В таком плотном контакте со мной она и кончила, беззвучно и в то же время бурно: цепляясь за плечи коготками и сжимая мой торс бёдрами. Я последовал примеру и, слегка подогнав скорость под необходимую, разрядился в резинку. Катина пухлая задница, как подушка укутывала меня снизу, я вонзился в неё членом, увяз в тёплом лоне, сладком и магическом.

13

Наступил и прошёл август. Ни на какое море мы так и не съездили втроём: я, Алекс и Оля.

Вместо этого мой заоблачный друг продолжал куролесить с худышкой-моделькой, зажигая танцполы столицы. Как выяснилось, Оля подсела на латиноамериканские танцы и теперь активно втягивала в жоповёртство моего несравненного чемпиона.

Алекс оказался не лыком шит и принял вызов. Что ему под кольцом выделывать кренделя, что на танцполе разделывать под орех полураздетую перевозбуждённую девку — один фиг.

— Рычит, как тигрица! — с восхищением в глазах посвящал меня в особенности сексуальных развлечений Алекс. — Скребётся! Всю спину мне изодрала. Тебя тоже драла?

— Я её драл. Она меня только царапала, — поправлял я формулировки Алекса.

Мой друг усмехался. Лениво развалившись на лавочке в тренажёрке, он наконец опускался на спину, и стокилограммовая штанга взлетала над ним как лёгкая пушинка. Грудные мышцы Алекса надувались грозными мячиками.

Сложно представить, как он, имея такую мощь в теле, до сих пор не затрахал до смерти сорока пятикилограммовую деточку, пушинку по сравнению с тем, что он переворачивал за одну тренировку.

— Слушай, — Алекс сбавлял громкость до вкрадчивого полушёпота. — А она у тебя сперму тоже глотала?

— Ты не поверишь, — кисло усмехался я. — Когда она уходила, я намылил её под душем и засадил в зад на три сантиметра. Вот это был кайф, когда я туда кончил.

Глаза Алекса покрылись похотливым масляным блеском.

— Круто! — сказал он, опускаясь для второго подхода. — У нас до этого ещё не доходило.

— Может, и не дойдёт. Смотри не порви её. Она же меньше тебя в два раза, — я завис над ним, чтобы придержать штангу, если он вдруг не выдержит. Алекс всегда выжимал десять раз. Ни разу его рука не дрогнула за всё время наших походов в тренажёрку.

— Не сцы, — кряхтел чемпион. — Я же не зверь какой-нибудь.

— Самый настоящий, — ухмылялся я, встречаясь с ним взглядом. — Зверюга.

Мы ржали, поглядывая в зеркало на стене. Мышцы, налитые кровью, бугрились, играли от каждого движения. Хорошенькое развлечение для дамочек, которые ждали нас по квартирам.

— Честно говоря, — признался мне однажды в конце октября Алекс. — Она мне уже порядком поднадоела.

— Терпи, — пошутил я.

— Что значит «терпи»? Мы так не договаривались, — Алекс изобразил шуточное возмущение. Мы заржали.

— Чем она тебе не угодила? — спросил я, когда мы немного успокоились.

— Всё в ней хорошо, — вздохнул Алекс мечтательно. — Боюсь только, как бы не залетела случайно.

— Как это «случайно»? Случайно не залетают, — я расправил плечи и нахмурился.

— Она ж теперь на противозачаточных, я её уговорил. Сказал, что презерватив может порваться.

— А что, было дело? — я ухмыльнулся, представив себе елду Алекса, разрывающую тонкую плёнку латекса и взрывающую мешочек с семенем.

— Да не, — Алекс хитро улыбался. — Это я её так напугал, чтобы она согласилась.

Я хмыкнул. Алекс продолжал рассказ:

— Так вот, я теперь думаю, что она специально хочет залететь, чтобы я на ней женился. Таблетки типа ненадёжные.

— Бывает и такое, — я уселся в тренажёр для прокачки пресса. — А ты, что же, не готов жениться? — я подмигнул и принялся поднимать туловище вверх.

Алекс скорчил недовольную мину и вернулся к штанге. — Знаешь что, — сказал он, когда мы уже покидали тренажёрный зал, — Забирай-ка ты её обратно, как и договаривались.

— У меня ж, вроде, Катя есть, — взывая к пониманию, сказал я.

— Можешь её ко мне пока что прислать, — Алекс хитро усмехнулся и потопал на остановку. Лёгкость, с которой он расставлял фигуры на шахматной доске, поражала манёвренностью. Он, как опытный стратег, не давал покою в вечной погоне за вагиносчастьем. Виртуозность, с которой он сносил крышу одним предложением махнуться не глядя, поражала масштабом накала страстей. «Вот это да! — запаривался я по дороге домой. — Вот это Алекс! Ай да зверь!»

Не успел я опомниться, очухаться, так сказать, от закинутой удочки, как Оля нарисовалась в телефоне пропущенной смс-кой: «Как дела?» — написала она.

Мы и до этого поддерживали общение. Редкие ничего не значащие ссылочки на смешные картинки наполняли наш социальный мир. Это «как дела» явно не ложилось в общую канву не требующих ответа сообщений.

«Пока не родила?» — написал я в ответ.

«:) Нет», — написала она через некоторое время. — «Давай встретимся».

«Давай», — не мог же я отказать ей, своей бывшей, которая задницу ради меня готова была порвать, лишь бы я испытал единственный и неповторимый, яркий и однозначно самый запоминающийся анальный оргазм в моей жизни.

Мы сошлись на центральной площади города, место неоднозначное и одиозное. Стоял сентябрь — время заливных дождей и кружевных листопадов в парке и на окраинах.

— Спасибо, что согласился со мной встретиться, — сказала Оля после скромной прелюдии.

По её выражению лица я сразу заметил, насколько важно для неё видеть меня у своих ног по первому зову. Впрочем, я не спешил падать ниц и целовать кремовые туфельки.

— Ты же знаешь, Оленька, — я улыбнулся. — Я никогда не стану тебя отталкивать.

Она кивнула. — Это для меня очень важно, — торжественно произнесла она. — Неужели ты совсем на меня не обижаешься? — она подозрительно прищурилась.

— Конечно, обижаюсь, — я грустно улыбнулся. — Но когда я думаю об обиде, я пытаюсь понять, что же такого обидного ты сделала, чего я не могу стерпеть. И я прихожу к выводу, что любая обида — это ущемлённое чувство достоинства. Высокомерие по сути. А я никогда не любил высокомерных людей, поэтому и обижаться не имею права. «Бог простит», — как говорит моя мама.

— Да, — Оля расцвела в доброй улыбке. — Она хорошая, твоя мама. Как у неё, кстати, дела? — взяв меня под локоть, как в старые добрые времена, она выправилась вести нашу пару по главному проспекту. Я ничего не имел против многообещающей прогулки по лужам. Лишь бы Катя нас не застукала вдвоём.

— Прекрасно. Лучше некуда.

Оля заулыбалась шире. Мы прошли ещё немного, молча, прежде, чем она задала свой самый ожидаемый сакраментальный вопрос:

— Как у вас дела с Катей?

Сарафанное радио, проложенное между двумя домами — моим и Климовых — работало безукоризненно. Я даже иногда пугался, настолько чётко и верно оно передавало информацию. Искажения носили чудовищный, отвратительный характер, но мне нравилось.

— Всё кончено, — соврал я, сделав трагическое лицо. — Катя меня не любит и никогда не любила. Она встречается со мной, чтобы разбавить скуку. Знаешь, как это бывает...

— Так я и знала! — Олины глазки сощурились, желваки заиграли на щёчках. — Она с самого начала тебя обманывала.

— Все меня обманывают, — дипломатично заметил я.

Оля покраснела, или мне показалось.

— Я так виновата перед тобой, — промямлила она вполголоса. — Ты, наверное, никогда не сможешь меня простить. Я бы ни за что не простила.

— Главное, Оля, — это любовь, — сказал я рассудительным тоном. — Всё остальное — пыль. Если любви в душе не испытываешь, то неважно с кем ты, всё равно будешь несчастлив.

Она была в отчаянии, посматривала на меня как-то неблаговидно.

— А ты, — спросила она. — Ты кого-нибудь любишь?

— Вот здесь и начинается самая моя большая проблема, — ответил я. — Я очень часто влюбляюсь, как ты, наверное, уже могла заметить. И потом мне тяжело остановиться. Если я верю, что люблю, то начинаю городить всякую чушь. Но настоящая любовь во мне просыпается, когда меня любят. Вот ты, например, Оля, я прямо чувствую, что ты меня по-прежнему любишь и всегда любила и от того люблю тебя, хоть у меня есть все основания тебя ненавидеть.

Оля остановилась и замерла посреди улицы, как вкопанная. Развернулась ко мне лицом и встретилась своим ласковым щемящим душу взглядом. Её бледное личико горело воспламенённым чувством, имя которому, избитое, было уже столько раз произнесено всуе.

— Поцелуй меня, — сказала она, едва шевеля губами.

Я внимательно изучил реакции подопечной, она была ватная и жгучая, пшеничная блондинка с недавних пор. Алекс заставил её перекраситься. Но её волосы оставались таким же нежным и бесконечным водопадом, струящимся из-под чёрного беретика с надписью Pаris сбоку. И эта буковка i, обведённая сердечком, сулила нам столько счастья в городе, где есть улица, на которой живут одни художники.

Я не осмелился противиться воле случая. Нежность, с которой я поднёс и приложил губы к Олиным, сравниться разве что с изяществом кондитера, укладывающего трюфеля на кремовый торт.

— Я люблю тебя, — захныкала Оля в ушко, когда мы разорвали оральную связь. Она приподнималась на цыпочки, чтобы заглядывать в мои заспанные глаза своими томными неповторимыми алмазами, водянисто-бирюзовыми, с зелёными вкраплениями вокруг чёрных точек.

— Не говори так, — визуально я пришёл в тихий ужас. Как часто за последний год я слышал эту фразочку как в своём исполнении, так и в неповторимом оформлении двух ненадёжных красавиц? — Молчи, — гневная морщина, видимо, образовалась над моей переносицей. — Когда любят, не раскидываются словами.

— Хорошо, не буду, — залепетала моя красавица, нервно хлопая подрагивающими на ветру ресницами. — Ты только не бросай меня, — молящий взгляд застыл на её продрогшем личике. Она смотрела на меня снизу вверх, приоткрыв ротик, будто ловила слова мессии, ждала его завета, нового заповедного слова, приоткрывающего завесу тайны бытия.

— Ты только не пори горячку, — я усмехнулся. Оля тут же расплылась в глуповатой улыбке.

— Я же теперь блондинка, мне всё можно, — её бровки взлетели. Мы рассмеялись.

— Как это тебя угораздило покраситься?

— Тебе не нравится?

— Очень даже нравится. Но и родной цвет у тебя тоже красивый. Теперь будут корни у волос тёмные.

— Их можно подкрашивать.

Мы перешли к другим темам и зашагали, весёлые, в незнакомый переулок, открывавший ресторанные возможности. Мне вспомнилось, как прошлым летом мы начинали с Алексом отсюда свой нелёгкий путь, восхождение к вагиносчастью. «Как много вагинальной смазки утекло с тех пор, — думал я, занимая место у окна. Оля запрыгнула на высокую табуретку напротив. — Кто бы мог подумать, что отношения с двумя одноклассницами перерастут в нечто даже большее, чем просто любовь».

Оля довольно хихикала, посматривая меню.

— А помнишь мы однажды занимались этим в лифте?

— Конечно, — я усмехнулся. — Почему ты вспомнила?

— Ты такой классный! — она горела возбуждением.

— С Алексом вы где-нибудь так занимались? — любопытство прорвалось наружу заинтересованным оскалом.

Оля смутилась и спрятала глаза в меню.

— Он всё равно не такой классный, как ты, — надув губки, пробубнила она под нос.

— Охотно верю.

Мы рассмеялись, переглядываясь, как дети, играющие в пикабу: то я её подлавливал, то она меня.

Подошла официантка, мы сделали заказ.

— Двойной экспрессо и шоколадный кекс, — предположил я, поглядывая на Олю. Она весело закивала.

— Ты не забыл! — не скрывая щенячьего восторга, произнесла она. Такой светящейся счастьем Оли я не помнил даже во времена царя Гороха, то есть, когда мы встречались.

— Разве я могу забыть кремовый десерт, которым накормил тебя на прощанье? — моя правая бровь взлетела, вызвав очередной разрыв шаблона у моей куколки. Она прыснула со смеху, привлекая к себе завистливое внимание одиноко сидевших в зале мужчин, молодых и не очень. Так уж их набежало в тот день. Они шакалами, парами и по одному, жадно облизывали оголённые до колен икры моей спутницы, искали в контурах Олиной юбки аппетитные части попки, игравшие залитой фитнес-сталью пружинистостью. Их жирные похабные глазки искали и не находили под элегантным чёрным джемпером намёки на сиськи. Оля была прекрасна в девичьем изяществе подростка, неунывающая улыбка озарила её до недавнего времени напуганное личико.

14

Память о кремовом десерте рассеялась, когда мы поднялись на Олин общий балкон. Она жила в соседнем доме, и только номер этажа и некоторая чистота в подъезде отличали её месторасположения от моего.

— Может, зайдёшь? — робко спросила она ещё у подъезда.

— Ненадолго, — галантно улыбнулся я.

— Попьём чаю, — обозначила она цель.

— Как это только не называется.

Мы прыснули со смеху, опять переглядывались, пока не оказались на общем балконе.

— У меня мама дома, — сказала Оля, словно извинялась.

— Когда это мешало? — я приблизился и накрыл губы любимой. Этот страстный поцелуй ни в какой сравнение не шёл с ювелирным сюсюканьем кондитера на проспекте.

— Идём, — шепнула Оля. Вместо квартиры она потащила меня на лестничную площадку. Там было пыльно, грязно и мрачно. Сквозило.

— Здесь? — я удивлённо нахмурился. — Нет, — Оля виновато улыбнулась. — Идём на крышу.

«На крышу? — думал я. — Я не ослышался?» Мы зашагали по лестничным пролётам, пока не достигли двери, ведущей на крышу. Она действительно была приоткрыта.

— Это ведь Алекс тебя сюда затащил? — я ухмылялся. Оля, пойманная с поличным, воровато оглянулась.

Виноватая озорная улыбка вновь осветила её красивое личико.

Мы ступили на крышу и почему-то сразу свернули за угол. Здесь, за кирпичным возвышением лежало покрывало в мешке. — Неплохо, — я замер, озадаченно наблюдая, как Оля расстилает его.

— Не очень ведь холодно? — спросила она, с надеждой взглянув на меня.

— Мне — нет, — я скептично оглядывал поляну для занятия любовью. Смеркалось. Было сыро и зябко, но в том месте, где Алекс и Оля всё лето напролёт сношались как черти, ветер почти не залетал.

— И часто вы здесь? — жевал я губы, рассматривая лежбище котиков.

— Если хочешь, можем пойти ко мне, — Олин голос прозвучал отчаянно. Она была взведена, дома её совсем не жаловали. Мама наверняка крутила козни, не давая дочери спокойной жизни.

— У меня презерватива с собой нет, — вспомнил я веский довод против занятия сексом.

— Я противозачаточные принимаю.

Наши глаза встретились, она была в отчаянии. Казалось, затащить меня на крышу стоило ей неимоверных усилий. Теперь она боялась, что я оттолкну её, начну смеяться. Мои вопросы насчёт Алекса, догадки выставляли её в самом непривлекательном свете.

Я улыбнулся и, ступив вперёд, нежно присосался к моей давней пассии.

Оля была в болоньевой куртке, расстегнув которую, я к несказанному удовольствию обнаружил несложную систему, состоявшую из свитера, юбки и шерстяных колготок. Колготки с трусами слетели на щиколотки, всё остальное меня мало интересовало. Приспустив джинсы на бёдра, я легко обрушился на неё. Древко члена, головка и яйца, очутившись на холоде, испытали лёгкий шок. Но сразу я нашёл чувствительным концом заветную горячую щель. Она была смазана и пылала страстным желанием. Опускаясь в неё, я закреплял союз с оставленной без присмотра девочкой, заблудшей овечкой Ольгой Руденко, которая только с членом во влагалище чувствовала себя счастливой.

Мы принялись возиться на покрывале и вскоре ощутили сказочные волны предоргазменного опустошения. Я по старой доброй привычке решил не спешить. Есть такие люди — они любят долго пережёвывать пищу, посёрбывая вино, растягивая трапезу на час, чтобы насладиться интересной беседой. Я — один из таких сластолюбцев. Видимо, это очень полезное свойство для не спешащих в окончании девиц.

Оля забилась в эйфории, напомнив о себе острыми коготками и твёрдыми каблучками. Они почему-то нашли мои ягодиц и заколотили болюче и дерзко. Ощущение от беспрепятственного проникновения, не сдерживаемого тонким слоем латекса, переросло в осознание того факта, что моя сперма вот-вот польётся в женское лоно.

«Не зря Алекс струхнул, — думал я, вколачивая член. — Тут любой Павлик испытает дискомфорт».

Отпустив коней, я вжался бёдрами в Олин худосочный таз и глубоко спустил всё, что у меня накопилось. Мы лежали в одежде, и лишь наши лобки слиплись. Олины тонкие ножки прижимались к моим, мёрзли. Или мне так казалось. Но главное — мой фаллос, излившийся фактически в матку, которую я долбил головкой, глубоко врос, прилип яйцами снизу к нежным ягодицам.

— Мне так хорошо с тобой, — ласково прошептала Оля. Блаженная улыбка появилась на её личике сразу после оргазма и уже не сходила. Она была счастлива, моя девочка.

— Мне тоже, — я начал подниматься и подтягивать штаны. Мой член ещё не потерял твёрдости.

«Как мало нужно женщине для счастья, — думал я. — Достаточно быть любимой или, как минимум, обмануть себя, чтобы поверить, что это так».

Я проводил мою куколку до двери квартиры и укатил на лифте. Мы договорились созвониться.

Что я мог противопоставить женским чарам? Ничего! Алекс оттолкнул Олю, потому что испугался. Теперь мяч был на моей стороне. Моя сперма, густая и горячая, лежала в её лоне, пускай и неактивном в данный момент для зачатия.

Возле подъезда под навесом меня ждала Климова.

«Вот так номер!» — изумился я.

— Давно ждёшь? — спросил я, подойдя к крыльцу.

Она скорчила недовольную гримасу.

— Ну не очень, — обиженно протянула в надутые губки.

Катя любила подежурить под подъездом, дождаться моего прихода. У нас не было договорённостей, но это не мешало моему Котику срываться и ловить момент, находя меня там, где я неизменно появлялся каждый вечер — у дверей своего дома.

Расслабление в паху, полный улёт после секса с Олей, затмили остальные ощущения, когда я, поднявшись по лестнице и не добрав последней ступеньки, присосался к сладким губкам Катюши. И тридцати минут не прошло, как я этими же самыми губами изучал дёсны и язык куколки.

«Я — изменник? — стучала мысль в голове. — Неужели я обманываю? Но кого? Катю?»

Несомненно, Катя не знала о появлении Оли в моём гареме. Но Оля-то приняла информацию к сведению. Почему она не проявила собственнических шкурных интересов? Не заставила меня отречься от вражеской вагины?

«Видимо, Оля рассчитывает, что я оставлю Катю, раз дело идёт о любви».

Вороватое смущение парализовало мои мысли. Я целовал Катю взасос и думал об Оле, гладил Катины ягодицы, прощупывая их под джинсами, и вспоминал худые ляжки куколки. Мы поднялись к лифтам, и, зайдя, я нашёл Катины буфера в разрезе полурасстёгнутой курточки. Они легко прощупывались под тонким пуловером. Бюстик сдерживал их мощный напор. Мои руки гуляли по соблазнительному телу маленькой женщины, как ночные стражи, закреплялись на рубежах.

Дома никого не было, что только сыграло на руку. Катя, горевшая желанием, прождавшая меня больше часа на улице, прозябшая как воробушек, мигом скинула с себя всю одежду и запрыгнула в постель. Я последовал за ней, и вспомнил о различиях приёма, только когда Катя замурлыкала сквозь поцелуй:

— Надень презерватив, пожалуйста.

Ну конечно! Мой легко взлетающий член уже тыкался в Катино лоно, когда она вспомнила о личной гигиене. На головке ещё Олина смазка не высохла, ствол подсыхал разводами, волосы в паху блестели, когда я второй раз за час обрушился в женскую вагину.

О, это странное чувство совокупления с двумя девушками, которые почти ничего не знают о существовании друг друга! «Измена! Измена! Измена!» — кричало моё самодовольное сознание с каждым ударом лобка, которым я вколачивал член в Катино лоно.

Я ощущал эйфорию от обмана, который так легко удалось провернуть.

«Но разве к этому я стремился? — мелькала в голове мысль. — Ведь я не стремился встречаться с двумя девушками».

Хоть и не отрицал такой возможности! С самого начала, когда Оля утешила меня в Новогоднюю ночь, я погрузился в мир двойных стандартов. Я трахал худенькое тело куколки и мечтал о соблазнах Катюши. Я признался в любви одной, а по факту любил другую.

— У тебя всё в порядке? — вырвала меня из нирваны девушка, о существовании которой я почти забыл, находясь в угаре самоизъявления.

— У меня всё просто замечательно, — промурлыкал я под нос. — Надеюсь, и у тебя тоже.

Катя хмыкнула в носик.

— Ты какой-то сегодня не такой, — сказала она.

Я тут же насторожился. «Ещё не хватало, — думал я, — чтобы Климова заподозрила неладное и принялась отчитывать меня за подозрительные женские запахи».

Тут же вспомнились царапины, оставленные Олей на ягодицах.

«Эта киска знает, как помечать территорию!» — с ужасом думал я, представляя, какую нелепую историю придётся выдумать, если Катя вдруг обнаружит вопиющие следы измены.

— Перевернёмся, — деловито ответил я, укладывая Климову на живот.

Её богатая спина, переходящая в талию и широкие бёдра, в расщеплении которых блестели два розовых лепестка половых губок, предстали моему взору во всей красе. Опустившись, я подцепил Климову и окончательно забрал её, раскрывшись в коленях. Мой зад заёрзал, проталкивая меня вперёд. Одновременно я вцепился в плечи Кати, продев ладони у неё под мышками. Захватив в замок шею, я невольно вытянулся во весь рост. Теперь я полностью лежал на теле Климовой, подпирая себя лишь слегка локтями. Лодыжками я обвился вокруг её ножек, захватив их таким образом в очередной замок. Ноги, руки, шея, наконец, задница Климовой попали под мой полный неустанный контроль. Она стала продолжением моего тела, моей подстилкой со сладкой дыркой по центру. Я прилип к Кате и, не желая отлипать, работал тазом.

Стоны Климовой, больше похожие на кряхтение, наполнили комнатку, в которой мы нашли временное пристанище для наших сексуальных игр.

И в этот раз всё прошло как по маслу. Климова подо мной растворилась в животной похоти, навязанной двухметровым телом, наваленным сверху. Я долбил её не меньше двадцати минут, в своё удовольствие, не задумываясь о пожеланиях трудящихся, об интересах этой девушки, заигравшейся в любовь. То, что для неё носило сладкое название «любовь», являлось для меня банальным сексом. Трахом без устали и компромиссов. Подкативший с её стороны отказ от ответственности накрыл и меня. Я сорвался за Катюшей в пучину оргазмирующих сплетённых чёрной страстью агонизирующих змеиным клубком тел. Мы забылись в оргазме, отказались от восприятия друг друга по отдельности и расцвели в новом теле. «Имя которому — любовь!» — сказала бы Катя. «Имя которому — блядство», — поправил бы я её. Но всё это уже было неважно. Повалившись в объятия друг друга мы ещё долго приходили в себя от ошеломляющего разрушившего все устои секса, случившегося между нами.

15

Встречи с Олей проходили теперь с учётом Катиного жёсткого графика. Климова училась во вторую смену, Оля в первую, и этот, казалось бы, благоприятный момент, призванный поспособствовать развитию международных отношений, на самом деле нисколько не улучшил микрофлору, установившуюся в нашем любовном треугольнике.

— Ну как там? — посмеивался Алекс во время наших регулярных встреч в тренажёрке. — Дерёшь их по очереди или уже вместе?

Маленький гигант большого секса понятия не имел о том, с какими логистическими задачами мне приходилось иметь дело.

— Помог бы, что ты ржёшь! — гневился я, обнажая зубы.

— Скажи Кате, что я готов принять её в свою команду, — подмигивал Алекс.

— Катя зато не готова.

Мы укладывались толкать штангу. Наши грудаки залились сталью по самое не балуйся. Восторженные комплименты двух моих подопечных непрестанно подхлёстывали меня отметиться новым личным рекордом.

А сколько страсти и любви пробуждали в женских мозгах поглаживания бугрящихся мышц. «Есть в этом что-то животное, — пришёл я к выводу однажды. — Доисторическое!»

Ещё бы! Когда девушка ведёт пальчиками по бицепсу, так и хочется его напрячь. Когда она добирается до члена, тот уже стоит как штык.

Однажды я свёл их снова вместе: Олю и Алекса. Мы сидели с куколкой в любимом кафе, за окном первый снег укладывался в пуховое одеяло, ничто не предвещало бурного развития межличностной драмы.

— Привет, — сдержанно прозвучало за нашей спиной. Мы обернулись. Алекс собственной персоной возвышался почти до потолка. Широко расставив ноги, как и положено баскетболисту, он светился от самодовольства.

— Привет, — невесело пискнула Оля.

— Здорово, — я схватил друга за руку. Мы побратались, и он рухнул в кресло напротив. Официантка заботливой пчёлкой подлетела и приняла заказ.

— Что, не ждали? — Алекс ухмылялся.

На самом деле я заранее подсказал Алексу, где нахожусь, не сказал только с кем.

Оля, сложив ручки на коленки и опустив глазки, застыла, как и положено куколке. Только что живой человек, она улыбалась и смеялась, и тут — на тебе, будто ушат холодной воды на неё вылили. Только что не дрожит.

— Да, не ждали, — многозначительно заключил Алекс.

— Оля, — сказал я как можно спокойнее. — Ты же не возражаешь, что мы с Алексом по-прежнему друзья?

Я посмотрел на неё, она приподняла удивлённый взгляд.

— Нет, — неуверенно ответила, поведя плечом.

— Что было, то было, — я улыбнулся. — Алекс на самом деле не такой уж и плохой человек.

Мы засмеялись. Даже Оля, раскрасневшись, посматривала на меня с укором, будто говоря: «Ну зачем ты так меня мучаешь! Отправь уже своего друга подальше!»

Но вечер только начинался. Выяснилось, что у Алекса недалеко свободная хата стоит. То есть, он снимает её с недавних пор. До этого он жил в общаге, и вот обзавёлся собственным гнездом. Нас он пригласил отметить новоселье.

— Пойдём, — уламывал я мою строптивую подругу. — Если будешь на него обижаться, то зачем вообще тогда жить?

Не знаю, зачем я ляпнул столь громкие слова, но, видимо, именно они и возымели над Олей силу. Она поднялась и поплелась за мной, увлекаемая сильной рукой.

Мы зашли в старый двор одного из центральных районов города. Удивительно, как темно и угрюмо здесь может быть порой, даже несмотря на центральное расположение. Алекс вёл нас по тайным дорожкам, лестницам и бордюрам. Наконец мы, взобравшись на горочку и повиляв между машинами, нашли чёрный страшный подъезд, окружённый ржавыми мусорными контейнерами.

— Невесело тут, — заметил я. Смеркалось, если бы не белизна свежевыпавшего снега, мы бы и вовсе нюни повесили.

— Ага, — возбуждённо отозвался Алекс. Он капался с ключами, выискивая в темноте таблетку на все случаи жизни. — Темно, как у негра в жопе.

Мы с Олей захихикали. Наконец ржавая железная дверь со скрипом отворилась и мы вошли в узкий затхлый предбанник, поднялись по лестнице. Лифт здесь был один, но Алекс снимал квартиру на третьем этаже, и мы отправились пешком.

— Если вы в своей квартире, станьте на пол. Три-четыре, — отчитывался в Алекс в хорошем настроении. Мы с Олей не отставали от него ни на шаг.

Наконец мы нашли заветную дверь и проникли в крошечную прихожую, где тот же затхлый запахов носков, повешенных на батарею, накрыл нас умопомрачительной завесой.

Квартира была маленькой, хоть и двухкомнатной. Это я потом сообразил, что комнат на самом деле три. Как Алекса угораздила снять себе такое крошечное жильё — ума не приложу. Он мог бы локтями дотронуться до потолка, если бы слегка подпрыгнул. Голову ему приходилось постоянно склонять, чтобы не обрушить какой-нибудь дверной косяк. Мы ржали с Олей, постепенно привыкая к гиганту, забравшемуся в кротовую нору.

Включили музыку, Алекс накрыл поляну из мясных закусок, поставил на стол бутылку красного. Очень быстро атмосфера стала тёплой и непринуждённой. Усевшись ко мне на коленки, Оля прижималась всем телом, как бы гарантируя себе тем самым право на мужскую верность.

— Ну-с, — Алекс поднял бокалы. — Выпьем за встречу.

— Ты же не пьёшь? — встрепенулась Оля.

— Ради тебя, солнышко я на всё готов, — Алекс подмигнул, и мы расплылись в улыбках.

Сам я успел заметить на кухне графин с таким же по цвету, как вино, гранатовым соком. Вот его-то и подливал себе втихаря Алекс, пока мы с Олей пили вино.

— Ой, я, кажется, пьяная, — улыбнулась моя куколка.

Наши взгляды встретились, её, заплывший стеклянным маревом, блестел узнаваемым женским опьянением. За время нашего знакомства я уже несколько раз наблюдал со стороны Олино опьянение: Новый год, 14 февраля, 8 марта, её день рождения, мой.

Выпив, она неизменно становилась сонной, как муха, но потом быстро приходила в себя и начинала резвиться. Часа два это длилось, потом Оля вырубалась и дрыхла, как выдра или воротник из оной.

Я решил не торопить события и не спеша подливал себе и подруге. Мои ласковые поглаживания усилились, Оля сидела у меня попой в паху, я же разместился в глубоком кожаном кресле — пожалуй, единственном предмете мебели в квартире, достойном моего внимания. Это было старое комфортное кресло, невероятно большое и по-королевски комфортное. По этому мы его и выбрали. Но оба поместиться не смогли, посмеялись, и вот теперь Оля сидела у меня бочком на коленях, обвивая шею.

Алекс же сидел напротив на старой драной табуретке. Такое ощущение у меня сложилось в тот вечер, что больше-то ничего в той квартире и не наблюдалось, кроме этого королевского кресла, шикарного длинношерстного ковра на полу и скрипучей шатающейся табуретки. Как он только усадил свою двухметровую жопу на крышу небоскрёба?

Ласки мои руками и губами достигли определённого предела, когда Оля уже не могла не принимать во внимание присутствие Алекса.

— Ну, что ты делаешь? — мурлыкала она, отстраняясь от поцелуя.

Глазками она находила неподвижную фигуру Алекса. Тот могучим исполином водружённый на табуретку, сидел широко раскинув колени, сложив длиннющие руки на груди колосса.

Он ухмылялся, поглядывая на пиликающий телевизор, стоявший чуть сбоку. Если бы телевизора и вина не было, Оля бы точно прекратила мои заигрывания намного раньше, ещё когда я только запустил руку ей на попу. А так она до конца надеялась, моя девочка, что Алекс не обращает внимания.

— Алекс, — сказал я достаточно громко, чтобы исполин пробудился от глубокого сна. — Мы ведь тебе не мешаем?

Оля зарылась носиком у меня на груди, она хихикала, стыдливо пряча глаза.

— Нет, а что? — ответил тот в своей привычной хамоватой манере.

— Да так, ничего, — сказал я, ухмыляясь. Мои руки нашли и погладили Олю по спине, успокаивающими манёврами спустились на талию, ковшиками подцепили попу.

— Ты ведь, кажется, любишь смотреть? — сказал я. Оля зарылась в свитер ещё глубже.

— С чего ты взял?

— У тебя вон столько порно на компьютере.

— А, это...

Оля дрожала и прижималась к моей груди. Я взял бокал и поднёс к её рту. Она тут же присосалась и осушила его жадными глотками.

— Покажем ему, от чего он отказался? — шепнул я Оле на ушко.

Она закатила на меня изумлённые глаза.

— Не-е-ет! — прошипела она. — Даже не смей.

— Пускай смотрит и дрочит, раз он такой идиот. Неужели ты никогда не хотела ему отомстить?

Наши глаза встретились. Оля смотрела с каким-то откровенным богобоязненным трепетом, будто сомневаясь в моей вменяемости.

— Ты что, шутишь? — спросила она. Её голос слегка охрип.

— Алекс, ты дурак, — сказал я громко, чтобы он слышал. — От такой девушки отказался. Теперь завидуешь, небось.

Алекс шевельнулся.

— Ну есть немного, — неохотно согласился он.

— Только Оля никогда уже не будет твоей, ты сам от неё отказался, — я перевернул Олю и усадил её попой себе в эрегированный пах. Она лежала спиной у меня на груди, закидывала голову, обрушивая водопад пшеничных волос мне в лицо.

Не знаю, какое выражение зависло в этот момент на её мордашке, но Алекс, полировавший нас непроницаемым взглядом, явно страдал. Болезненное недовольство изобразилось на лице парня, и этого было достаточно, чтобы завести тщеславную Оленьку. Я скользнул руками под джемпер и накрыл пальчиками нежные холмики. Оля была в бюстики, самом маленьком непритязательном атрибуте, необходимости в котором абсолютно не наблюдалось. Я задрал бюстик повыше и накрыл уже твёрдые шарики сосков пальчиками. Массирующие покручивания-скручивания заставили мою девочку выгнуть спину и провалиться попой в кресло. До этого она парила в паху, цепляясь копчиком за мой заложенный набок бугрящий член.

Стянув джемпер и бюстик, я в два счёт оставил Олю сидеть топлес перед Алексом. Теперь я заигрывал с её волосами, обхватывал тонкую шею, искал восьмёрку, которую Оля выводила тазом. Она схватила бокал и, плеснув в него богатые остатки вина, мигом осушила его, увлажнив пересохшее горло. Голос её стал хрустально хрипящим, каким я ни разу его не слышал.

— Витя, давай не будем, — молила она меня полушёпотом. Но тело её говорило обратное. Ей нравилось дразнить Алекса. Игра, которую я начал, завела её не на шутку. Такой возбуждённой Оли я ни разу в жизни не видел.

— Поможешь мне? — я указал глазами вниз, и она сразу поняла, чего я хотел.

Опустившись коленями на ковёр, Оля оглянулась, словила горящий хищный взор Алекса. Она боялась и ненавидела его, её мучителя! Её возлюбленного, который снёс ей крышу, который доставил в своё время ей столько немыслимых моментов счастья, который теперь безмолвно наблюдал, как она отдавалась другому.

Мы стянули джинсы с трусами, мой член нашёл Олин рот. Я погладил куколку по волосам, приглашая её расслабиться и забыться минетом. Что она и сделала, ухватившись за член у основания, оттягивая его к себе, как рычаг.

— Ничего не видно, — ленивым голосом протянул Алекс.

Мы с Олей прыснули со смеху. Она продолжила сосать, чуть активнее работать ртом.

— Подожди секунду, — сказал я подруге, отстраняя её. Стянув джинсы, я освободил ноги. Подлокотник был широкий мягкий, да к тому же кожаный. Усадив на него зад, я предстал во всей красе под яркой лампочкой, светившей почему-то именно на выбранное мною место.

Оля вопросительно уставилась мне в глаза, бросила короткий взгляд в сторону Алекса и залезла коленками в кресло. Её чёрные джинсы плотно сидели на мальчуковой фигурке. Расположившись к Алексу боком, мы открыли все карты. Вся сцена минета предстала его взору. Даже Оля, почувствовав, что на неё смотрят и смотрят внимательно, принялась изображать из себя порно звезду. Так красочно и сексуально она никогда не сосала. Взгляд её то и дело улетал в сторону Алекса. Вот уж кому не повезло, так не повезло! Или наоборот? Я терялся в догадках.

Мой свитер остался лежать на полу. Из предметов одежды на мне остались только носки и наручные часы. Я дотягивался рукой до Олиной попки и гладил её, не мешая подруге делать мне минет.

— Снимай джинсы, — приказал я. И мои слова действительно прозвучали как приказ, потому что дольше терпеть у меня уже не было мочи. Оля послушно стянула обтягивающие джинсы, оставив зачем-то на себе кружевные белые трусики.

Я помог ей избавиться от последнего предмета одежды и поставил куколу в кресло. Её головка устремилась в дальнюю от нас стенку, попка выпятилась на свет, открывая нам с Алексом восхитительный вид.

— Видишь, от чего ты отказался? — я ухмыльнулся, встречаясь с Алексом глазами.

Он кивнул, кисло улыбаясь.

Член воткнулся в губки влагалища и постепенно расширив их, протиснулся на три сантиметра внутрь. Я принялся легонько долбить Олю, не навязывая глубины. «Глубина придёт, — знал я по опыту. — Глубину мы всегда успеем изведать».

Упругая твёрдая, как орех, расщеплённый пополам, попа принимала меня всё глубже.

Я так увлёкся, что не заметил, как сзади нарисовался Алекс. Он был абсолютно голый, его вздыбленный хер, огромный как лопата, торчал железным рычагом, указывая лиловой сливой головки вверх. Член слегка кривился, его будто выгнуло от мощи, томимой внутри, вены расползлись по стволу. Древко представляло собой ровную будто отполированную блестящую поверхность, гладкую, как слоновая кость, испещрённую фиолетовыми прожилками. Главная вена, тянущаяся сверху от лобка, была толщиной с мизинец. Её я разглядел внимательно, когда мой друг вогнал свой хер наполовину в горячее лоно, подготовленное мною.

Но перед тем, как совершить столь чудовищный акт погружения, Алекс всё же вежливо с хрипцой шепнул:

— Дай я.

Разве я мог ему отказать? Своему лучшему другу. Когда он начал покрывать мою куколку, у меня от изумления челюсть отвалилась. Этот монстр брал малышку как пёрышко и пихал в неё болт, вгонял в её хрупкую девичью попку железобетонную сваю. Что я мог добавить со своей стороны? Только зайти спереди и найти обезумевший от хмельной вакханалии и нечеловеческого траха ротик Оленьки.

Она сошлась между двумя членами как дырявая соска. Такого дикого механического секса с двумя бизонами в её жизни ещё не было. Я собрал растёкшиеся по плечам волосы малышки и предложил Алексу подержаться за этот богатый хвост. Мы принялись долбить нашу Оленьку, придерживая её за подвижные части.

Не уверен, в какой момент Оля оторвалась от нас и нежным мычанием возвестила о неизбежном кайфе, накрывшем её оргазмическим потрясением. Алекс ушёл вторым. Он закрывал глаза и цеплялся клешнями за бедный зад Оли. Её влагалище, подвергшееся столь жестокой порке, представляло собой жалкое затраханное зрелище. Когда я наконец добрался до него, по ощущениям оно было не менее страждущим и безнадёжным, чем её затёкшийся слюной ротик.

Оля хлюпала спермой Алекса как последняя шлюха, я же разгонялся, чтобы кончить. Взбитая пенка потекла редкими капельками по моим яйцам, густой запах спермы бил в нос, но я ничего не понимал и не принимал за действительность. Мне было бесконечно приятно уложить новый слой спермы в Олину матку. Я сливался с горячим семенем друга, выстреливал по его следам, растекался за ним по узким трубам влагалища. Весь мой член, и так покрытый семенем Алекса, залился в добавок Олиными выделениями и моим личным вкладом в успех предприятия.

Куколка повалилась на подлокотник и зарылась в него лицом. Мы с Алексом в четыре руки с благодарностью гладили её худенькое затраханное тело, заполненное нашим семенем. Наши увядающие члены искали новых сказочных прикосновений к Олиному ротику, волосам, попке.

16

Сложно представить, в каком расположении духа находилась Ольга, когда мы покинули квартиру Алекса. Она молчала и отводила глаза.

— Мне понравилось, — сказал я, добродушно улыбаясь. — Пускай теперь сидит там один и дрочит на свою порнушку. Оля хмыкнула, подняла на меня с сомнением глазки. «Он что, шутит?» — наверное, подумала она.

— Это правда было здорово, — я приподнял её подбородок двумя пальцами и нежно поцеловал губки. — Ты, наверное, думаешь, как я не ревную?

Оля отвела взгляд в сторону и облизнула губы. Мы стояли в крошечном лифте, деваться ей было некуда.

— Ты ведь ушла к нему однажды, — я внимательно изучал микрореакции на Олином непроницаемом личике. — Значит, он тебе нравился. Может, он и сейчас тебе нравится.

Оля улыбнулась краешком губ.

— Хочешь я скажу тебе, почему он тебя бросил?

Оля вскинула на меня пытливый взор.

— Почему? — тихо спросила она.

Мы приехали на первый, вышли на крыльцо. Я тянул время, довольным кошаком всматриваясь и внюхиваясь в безобразие чёрных мусорных контейнеров под подъездом.

— Испугался, что ты забеременеешь, — я оглянулся. В темноте разглядеть Олины реакции не представлялось возможным, она семенила за мной, цепляясь за выставленный локоть.

— Он сам захотел, чтобы я таблетки начала принимать, — сказала она слегка обиженным тоном.

— А тебе как больше нравится: с презервативом или без?

— У меня от презерватива раздражение.

Я не стал уточнять, как так получилось, что раздражения не возникало у нас, но возникло у них, то есть, у Оли и Алекса. Мы прошли ещё немного, вышли на освещённую улицу, вздохнули свободнее.

— Ты меня не бросишь? — тихо спросила Оля.

— Опаньки, — я остановился и медленно повернулся к ней лицом. Я как огромный бугай перегородил ей проход, она казалась в моей тени маленькой и беззащитной пустышкой. — Откуда такие мысли? — строго спросил я.

Она облизнула губы, втянула их, прежде чем сказать:

— Ну ты ведь с Катей встречаешься.

— Не-ет, — неуверенно сказал я, хмурясь. — Я как раз собирался ей во всём признаться.

Оля покачала головой и вздохнула.

— И когда признаешься? — спросила она.

Я прищурился.

— Вот найду ей сначала парня, а потом и признаюсь.

Оля фыркнула.

— Мне ты тоже Алекса нашёл.

— А что, он классный. Разве нет?

Мы взялись за руки и двинулись дальше, к метро.

— И потом, я не думал, что у вас с Алексом всё так свяжется.

— Разве нет? — Оля улыбалась какой-то грустной мечтательной улыбкой.

— Я думал, мы станем хорошими друзьями. С ним же весело, как не крути.

Оля зафыркала в носик.

— Вот мы и стали... друзьями, — сказала она с долей сарказма в голосе.

Мы засмеялись, я обнял её покрепче, прижал к себе. Всё-таки она была фантастична в желании радоваться жизни, смеяться и горевать вместе. Оля была самой компанейской девчонкой, с которой мне доводилось трахаться. Учитывая, что выборка в моём послужном списке совсем небольшая, сложно оценить данное высказывание как комплимент. Но всё же.

Дела мои сердечные пошли на спад после того случая с Алексом. Я стал чаще задумываться о двойных и тройственных союзах, о том, что вообще, чёрт возьми, происходит в моей личной жизни. Я встречался с двумя, сдавал напрокат одну, строил планы на другую, плыл по течению, короче говоря, и в ус себе не дул, когда дело заходило о выборе.

Вот тогда-то я и решил отвести Екатерину Климову в бассейн. В отличие от Оленьки Катя плавала хорошо, и учить её было нечему. Поэтому знакомство с Алексом протекало вяло. Он плавал кругами, она наворачивала по дорожке. Пересекались два кита редко, что уж и говорить об общении.

— Классная задница, — мечтательно комментировал Алекс, разглядывая Климову, гребущую по-пластунски вдоль поплавков. — И сиськи тоже ничего.

— Забирай, — с наигранным пренебрежением сказал я.

— А давай! — загорелся Алекс.

Я хмыкнул, расплылся в идиотской улыбке.

— Катя — девочка непростая, — сказал я. — Любит, чтобы за ней побегали. Ты как?

Алекс зафыркал.

— А что надо делать? — спросил он, зубоскалясь.

— В любви признаваться. Снова и снова. Много раз. На коленях стоять, преследовать её, короче.

— Ну это можно, — Алекс захлопал глазами. В воде его огромное тело удава преломлялось, доставая до дна. — А результат гарантирован? — он нахмурил брови.

— Стопроцентный! — я изобразил лучезарную улыбку банкира, рекламирующего новую услугу. — Только меня держи в курсе, чтобы я знал куда давить.

Признаться честно, я не подозревал тогда, насколько верными окажутся мои советы. Раскусив Климову, я сдал её с потрохами. Разве мог я тогда предположить, что мой лучший друг со всем рвением чемпиона возьмётся за осуществление плана по соблазнению Катеньки-Катюши Климовой?

Она стала задумчивой. В разговорах всё больше улетала в дебри правильных ухаживаний.

— Знаешь, как сложно сдержаться, когда лежишь у костра ночью? — спросила она однажды. Мы говорили о летнем лагере, в котором Катя отдыхала после девятого класса. Выяснилось, что и там неугомонные мальчишки не давали ей проходу. Дело происходило на берегу Чёрного моря, в Крыму, как я понял. Катя в обществе молодого человека удерживала себя от опрометчивых действий сексуального характера. К чему был весь этот разговор? Катя рассуждала о любви! О том, что и замужняя женщина в праве изменить мужу, если очень любит другого.

Она сожалела об утраченных возможностях, томилась и изнуряла себя моей сухой законопослушной догмой. «Хочешь быть моей, люби меня и не придирайся!» — словно надиктовывал я ей изо дня в день.

— Мы никуда не ходим, — грустно заявила она спустя некоторое время, после того, как Алекс сообщением в чате подтвердил, что «лёд тронулся».

— Ну давай сходим в театр, — лениво отозвался я.

— Ты же не любишь театр.

— Зато ты любишь. Пойдём в театр.

Катя задумалась, нахмурилась.

— И ты будешь потом говорить, что тебе не понравилось. А я буду виновата, что тебя затащила.

— Что ж я виноват, что они там всякую ерунду показывают.

— Ты же даже не знаешь, что там идёт! — Катины глазки загорелись гневными капризными огоньками.

— Ну всё, — я подпрыгнул с кровати и, выгнувшись назад колесом, вытянул к потолку руки. — Теперь специально пойдём, чтобы выяснить.

Катя усмехнулась, но не очень-то и весело. Запрыгивая в постель, она любила часами греться в тёплом гнёздышке в моих объятиях. В последнее время её рассказы всё чаще скатывались к перечислению весёлых похождений с бывшими одноклассниками — двумя парнями.

То они в бильярд играют, то в кегли. Я даже стал ревновать её к тем скромным паренькам, которые так неутомимо вились вокруг моей Катюши и под предлогом народных гуляний и моего зависания на работе после занятий уводили её на разные дешёвые мероприятия.

В театре пыль старых бордовых занавесок и истоптанного, затёртого в дрыбадан паркета навеяли ностальгические мысли о совке.

— Прекрасно! Прекрасно! — прикрывался я восторженными возгласами.

Катя поначалу хихикала, а потом вдруг надулась и уже смотрела на меня только строго и уничижающе.

— Ничего ты не понимаешь в театре! — сказала она, когда мы наконец вырвались на свежий вечерний воздух.

— Куда уж мне, — я принял саркастический тон.

Мы зашагали к метро, каждый найдя причину молчать и обижаться на другого.

В автобусе она опять завела старую шарманку про гениального дедушку, который по долгу службы вынужден был рисовать декорации для одного театра в провинциальном городке. Оказалось, он рисовал их настолько гениально, что в театре каждый раз просили переделать.

Я рассмеялся, грубо и беспощадно.

— Вот из-за таких дураков, как ты, в Советском Союзе и не было искусства, — прошипела Катя.

Она, конечно же, имела ввиду партийных руководителей, с которыми волей случая она отважилась меня сравнивать.

— Вот из-за таких дурочек, как ты, искусство так и останется роскошью для избранных.

— Вот именно! — Катя подскочила и бросилась в раскрытую дверь. Я последовал за ней. Мы не доехали одну остановку, оставалось пройти полтора километра, через тёмный парк или по дуге вдоль дороги. Катя выбрала парк.

Она бежала впереди, я тащился следом.

— Если я для тебя дурочка, то зачем ты со мной встречаешься? — спросила она через пару минут гонки на выживание. Её голос звучал обиженно, она дулась, глубоко пряча кулачки в кармашки куртки.

— Так это не я с тобой, а ты со мной встречаешься, — весело откликнулся я. Катин гнев, её претензии, требования достали меня в конец. Я чувствовал лёгкую ненависть и отвращение ко всем выкрутасам, с которыми мне довелось столкнуться. Оля в этом плане была просто ангелом. «Вот на ком надо жениться! — восхищался я тайно куколкой. — Всё познаётся в сравнении».

— Если будешь так говорить, то лучше нам вообще тогда не встречаться.

Она злилась, обида в её голосе достигла колоссальных Вселенских масштабов. Я едва сдерживался, чтобы не захохотать, злобно и яростно.

— Напугала ежа голой жопой, — сказал я.

Я думал она блефует, несомненно берёт меня на излом. Как она любила это делать, как она делала это с самого начала, пытаясь поставить меня на колени, заставить занять роль нижнего, просящего, умоляющего. Об её милости, благосклонности, внимании. Катя не любила положение ведомой, ей была противна сама мысль, что она будет пресмыкаться ради любви. Себя она любила гораздо больше. Поэтому, как только на горизонте забрезжил рассвет в виде нового контракта, она тут же сменила пластинку и, как загулявшая сука, принялась выискивать варианты, чтобы испортить отношения и найти причину уйти.

— Не веришь? — она обернулась, глаза сверкали торжеством гнева. Я сразу уловил в этих зрачках истинное положение на Катином любовном фронте. Она горела огнём перебежчицы, мечтала сменить хозяина ради лишней брошенной кости в виде сердечка. Алекс внушил ей неловкими признаниями, что есть жизнь за расставанием. Как легко и быстро она может разрешить проблему одиночества сменив одного парня на другого.

— Сама же потом прибежишь ко мне будешь проситься назад, — я ухмыльнулся.

— Не прибегу, — грустно сказала Катя, она ещё не забыла недавнего позора с её участием. Разве могла она забыть, как бегала и ухаживала за мной? Сколько сил потратила, тайных слёз пролила в подушку, сожалея об утрате. И вот теперь расставание. Новый удар судьбы. Её слабое сердечко не выдержит все любовных драм. Она должна успокоиться.

Катя остановилась, достала ингалятор, пшикнула два раза.

— Что-то мне тяжело дышать, — сказала она испуганным голосом.

— Не бойся, — ответил я. — Если подохнешь, я тебя домой затащу.

Я вёл себя по-свински в тот вечер, грубил и откровенно издевался. Но что я мог с собой поделать? Климова сама извлекла из меня душу бесконечными претензиями и требованием любить её безосновательно и бескомпромиссно. Кроме того, она постоянно пускала звёздную пыль в глаза, упирала на собственную непризнанную гениальность, перешедшую ей от дедушки. Я же, в противовес, оставался для неё неотёсанным мужланом, не способным воспринимать высокое искусство на должном уровне. Такое взаимное неуважение и привело нас к размолвке.

— Знаешь что. Я лучше сама дойду, — Катин голос наполнился слезами.

Я не спешил уходить. Отойдя чуть вперёд, оглядывался, наблюдая, как она тщетно пытается запшикать себе астму, возникавшую от холодного влажного воздуха.

Мы поплелись к дому и до конца пути не разговаривали. Лишь подойдя к её подъезду, у нас возник условный рефлекс, выработанный месяцами свиданий. Это было место для поцелуев. В тот вечер Катя поднялась по лестнице и, не оглядываясь, буркнула тоскливое «пока».

Я молчал. Я думал она пришлёт обнадёживающую смс-ку в тот же вечер или на следующее утро, или позвонит днём. Или вечером. Но телефон молчал. От Кати не было ни слуху, ни духу. Я тут же взял с себя обещание не звонить первым Климовой.

«Хватит, побегал! — думал я. — Пора и честь знать!»

В моём арсенале оставалась Оля. Моя любимица и несомненно лучшая из девушек, с которыми мне доводилось строить отношения.

Через пару недель после разрыва с Климовой Алекс прислал мне неоднозначно одиозную смс-ку: «всё на мази, мелофон у меня».

Я прекрасно понимал, о каком мелофоне идёт речь. Алекс и раньше называл женский половой орган этим словом. Я грустно усмехнулся. Этап больших любовных утех был пройден. Опустошённый Климовской философией «всё или ничего», я ещё долго приходил в себя, впитывая жизнерадостную позицию Оли Руденко, моей верной и неугомонной подруги.

17

Красота в глазах смотрящего. Я смотрел на красавицу Олю и понимал, что люблю её не за стройную фигуру, длинные шелковистые волосы и ангельское личико — вовсе нет! Она раскрылась мне как робкий человечек, жизнерадостный и любвеобильный. Беспечный и неутомимый авантюрист. «Именно такая девушка мне и нужна!» — пришёл я к выводу, перемалывая в памяти все нюансы наших отношений.

Екатерина Климова, перейдя в высшую лигу, осела в уютной квартирке Алекса глубоко и надолго. Что там произошло, до каких глупостей и любовных признаний успели договориться молодые перед тем, как, сославшись на бесконечную привязанность друг к другу, огорошить друзей и родных сообщением о помолвке, остаётся лишь догадываться.

В любом случае, свадьба моего лучшего друга состоялась весело и неожиданно.

— По залёту? — спросил я друга, как только узнал о намерении жениться.

— Нет! — довольным гусем ответил он. — По любви!

И вот они целуются взасос, на усладу всем гостям, мамам-папам, близким и дальним родственникам.

— По любви? — переспрашивает Ольга. — По любви! — соглашается через бесконечные десять секунд поцелуя.

Разительная разница в росте новобрачных нисколько не смущает ни родственников, огромными толпами наводнивших зал ресторана, ни всю баскетбольную лигу, осевшую за отдельным праздничным столом, который огромной буквой П тянется по периметру.

— Горько! Горько! — вновь орут возбуждённые амбалы, сверкая пьяными светящимися взорами.

Алекс, как пушинку, хватает Катю под мышки и ставит на специальную приставную табуреточку. Так Климова становится чуть выше, достаточно для достижения желаемого эффекта.

Смешанные чувства раздирают душу: ещё позавчера я боготворил эту девушку, вчера ненавидел, а сегодня мой лучший друг засовывает ей язык в рот на глазах восхищённой публики. Мне же остаётся лишь тихо грустить, вспоминая восхитительные моменты интима с Катей. Как она похорошела с Алексом.

Есть что-то задорное в моём работящем друге. Он трудится на баскетбольной площадке, отвоёвывая каждый розыгрыш, ни один мяч не достаётся противнику без боя. Точно так же он, видимо, берётся и за девушку. Выложиться на все сто для него дело чести. Никогда не видел его таким организованным в плане личной жизни.

Катя горделиво посматривает в нашу с Олей сторону. Её глазки блестят торжеством: «Смотрите, как я вас! Оставила с носом!»

Во время похищения невесты Алекс со смехом заскакивает в сортир.

— Здесь её нет? — заглядывает во все кабинки.

— В женском смотрел? — я самодовольной улыбкой встречаю его нагловатый прищур в зеркале.

— Смотрел, — Алекс подходит к раковине, стирает пот со лба. — Слушай, Витёк, — произносит он заговорщицки улыбаясь. — Долг платежом красен.

— Так мы ж, вроде, в расчёте, — удивлённо оборачиваюсь.

— Как тебе невеста? — Алекс ухмыляется, его щи похлеще Голливуда. Прирождённый гастролёр.

— Супер! — моя улыбка не менее расторопная.

— Ты ж её трахал столько раз, — Алекс непоколебим в желании нагнать интригу.

— И что? — лицо моё удлиняется, недоверие посещает озабоченный взгляд свидетеля из Фрязево.

— Ну ничего, — ухмылка Алекса выведет из себя даже самого отморозоустойчивого юнца. Но не меня. — Так просто спросил.

— Ну было дело, — смущённо улыбаюсь.

— Ну и как она тебе? Оля лучше, да?

— Не знаю, Алекс, — я растроганно хмурюсь. — Ты что мне сейчас пытаешься доказать?

— Надо повторить как-нибудь втроём, — он глубокомысленно выгибает бровь дугой и выходит.

Есть над чем призадуматься. «Повторить втроём», — Алекс хочет повторить втроём с Олей? Или мне послышалось? Какой наглец!

— Трудяга, — ворчу, хмурясь и улыбаясь одновременно. — Мало ему одной.

###

Слова Алекса, вылетевшие столь бестактно во время свадебного торжества, были подзабыты. Прошло, наверное, полгода с момента официальной отказа Климовой от своей девичьей фамилии в пользу небезызвестного Александра Жданова, когда мы вновь пересеклись, все трое — я, Алекс и Катя, в неформальной обстановке райского гнёздышка молодых.

В квартире царил культурный беспорядок. Пицца на журнальном столике, бутылки из-под пива и пустые стаканы мозолили глаз. Я скептически окинул неприглядное зрелище, ища места, где приземлиться.

— Как дела? — спросила Катя. Она светилась счастьем. Её собутыльник ускакал на кухню приготовить очередную пиццу, я же созерцал разрушительные последствия процесса, именуемого браком.

«Неужели и у меня будет бухло и срач в гостевой?» — размышлял я, хмурясь и морща нос.

— У нас здесь немножко не прибрано, — спохватилась Катя. Она улыбалась как нашалившая школьница, но убирать не спешила. Плюхнувшись в кресло, закинула ногу за ногу и принялась поигрывать тапочкой. На ней был розовый махровый халат. Катя только что приняла душ, её румяное личико, как я уже сказал, излучало свежесть и супружеское счастье.

«Катя — кошечка, — вспоминал я любимые развлечения Климовой. — Любит поваляться в тёплой постельке и побездельничать».

Ухмылка образовалась на моих губах, я повалился в кресло, стоявшее напротив, предварительно выкинув из него гору одежды.

— Да ничего, — задумчиво произнёс я, имея ввиду, что не против беспорядка.

Катины волосы слипались, их мокрая каштановая суть дразнила и притягивала глаз. Они, словно глиняные разводы на голове куклы, свисали лохмотьями. Хотелось даже запустить в них пальцы, запутаться, намотать на кулак и выжать, притянув румяную красотку к ответственности, то есть поцелую.

В этот момент в дверном проёме нарисовался Алекс.

— А вот и пицца! — добродушным демоном расплылся он в улыбке. — Прошу.

Плюхнув на журнальный столик передо мной коробку с пиццей, он сделал два шага назад и заступил за спинку Катиного кресла. Его огромные ручищи с длиннющими пальцами тут же окунулись в Катины волосы и принялись вытворять с ними именно то, что крутилось в моей голове: он массировал Катин череп.

Никогда не видел столь изощрённого и навязчивого массажа. Климова замурлыкала, прикрывая веки. Я же, сглотнув слюну, потянулся к коробке и извлёк из неё ломтик пиццы.

— Нравится? — спросил Алекс.

— Да, — почти одновременно ответили мы с Климовой и тут же заржали.

Катя открыла глазки, встретилась со мной серебрящимся задором щёчек и губок.

— А так? — Алекс скользнул рукой под полу халатика и ухватился за Катину грудь.

Климова захихикала, бросая на меня глупейшие взгляды. Я же давил щи, пожирая сочную пиццу, пожирая глазами странное шоу, участники которого несомненно хорошенько всё обговорили перед тем, как прийти к консенсусу о том, что куда совать и в какой очерёдности демонстрировать.

Уже две руки Алекса нашли Катины груди, она тяжело сопела, поглядывая на меня, оставаясь в халатике. Музыка, льющаяся из телевизора, разбавляла некое затишье, возникшее в нашем общение. Я потягивал пиво, подсчитывая про себя количество выпитого. Судя по трём пустым бутылкам, Климова находилась в некоторой эйфории девушки, засидевшейся в баре допоздна. Алекс же выглядел свежим, как огурчик.

Он наклонился и поцеловал Климову в засос, она ответила ему сладостным постаныванием.

— Покажем ему, от чего он отказался, — произнёс Алекс своим мистифицированным баритончиком.

Катя бросила на меня косой озорной взгляд, захихикала, краснея. В её глазах блестело знакомое мне торжество. Горделивая кошечка светилась победоносным самолюбованием. Я вспоминал, каких глупостей наговорил в своё время Оле, чтобы убедить её в необходимости «визуальной мести», и понимал, что Алекс пошёл намного дальше. Он обработал мозг Климовой многомесячной промывкой. Она вся буквально горела желанием доказать мне, что я — лох, не сумевший оценить её по достоинству.

Катины достоинства вдруг показались из халатика. Сиськи, которые Алекс так тщательной разминал у меня на глазах, превратились в две сочные прыгающие дыньки. Пальцы баскетболиста сминали их, вылавливали соски, вытягивали наверх торчащими бубенцами.

Климова весьма бурно реагировала: изгибалась в кресле, вытягивала шейку в сторону нависшего над ней исполина. Их громкие причмоки веселили и будоражили меня.

Я прикрыл глаза рукой, театрально помотал головой.

«Ужасно! Зачем вы так? Мне же больно!» — сообщал я всем своим видом.

Этот жест несомненно не мог остаться незамеченным. Климова выскользнула из халатика и коленкам заскочила в то самое кресло, которое меньше года назад стало отличным полигоном для испытания верности друзей: меня, Алекса и Оли.

Шикарная округлая задница Кати с тёмными дольками половых губ закачалась перед моим взором, когда исполин Алекс, приспустив шорты, отдал ей на растерзание свою колбасу.

Он гладил её по спине, поглядывая в мою сторону, глаза светились коварными огоньками. Я усмехнулся. Наблюдать за Катей со стороны мне ещё не доводилось. Та самая девушка, которая свела меня с ума, увела рассудок однажды осенью и растоптала мечты, сокрушив их в пух и прах, теперь сладко сосала огромный член Алекса, который всё удлинялся и увеличивался в толщину. Наконец он залился как черенок лопаты, застыл огромным отполированным суком между ног. Алексу даже ходить стало неудобно, так эта машина распустилась перед ним.

Дальше события диктовались желанием самца. Крутанув Климову вместе с креслом, Алекс не спеша вогнал в неё всю сваю и принялся методично работать бёдрами. Лицо Катеньки, явно не случайно, оказалось вывернутым в мою сторону. Она сражалась с желанием закрыть глаза, но Алекс то и дело призывал её смотреть на меня. Что это было? К чему такая постановочность действия? Я пытался качественно сыграть роль бывшего, страдающего от недостатка внимания. Руки Алекса вновь намотали мокрые волосы на кулаки, пальцы сошлись на её лице, кончики погрузились в открытый рот, нашли глазки. Теперь Климова смотрела на меня не отрывая взгляда, вожделенно облизывая губы и пальцы.

Её горло натянулось из-за выгнутого положения. Алекс нашёл пальцами и этот дыхательный канал, пугал Катю, массируя ей шею. Из-за астмы она всегда боялась задохнуться, умереть от нехватки кислорода. И вот большой исполин затрахивал её мощными чёткими вколачиваниями, удерживал за шею, разрешая дышать. Он демонстрировал ей власть, бесконечное торжество демона над нежной девичьей фигуркой. Она была белая, как мука, на фоне его смуглой загорелой кожи. Его тело, покрытое мышцами, высушенное и пружинистое, складывалось сзади, нависало сверху, обхватывало и стягивало снизу и спереди.

Он имел её как профессиональный жокей на скачках. Яростные хлюпающие чпоки, доносившиеся из Катиного влагалища, по началу вызвали у нас смех. Катя сконфуженно попыталась отвести голову в сторону, но Алекс настойчиво вернул её к прежнему положению. Она пялилась на меня заезженным замыленным взглядом, забывая про громкие вагинальные причмокивания, отдаваясь животному траху, учиняемому со столь откровенным хладнокровием.

Сиськи Климовой колыхались в такт, стукались и разлетались, смешно подлетая бубенцами сосков. Хватая их время от времени, Алекс вытягивал соски и заставлял Катю лизать себя. Было что-то деспотичное в том, как он занимался с ней сексом. Совсем не тот Алекс, который проявлял нежность и покорность на людях. Он перевоплотился, она поменялась. Послушная и податливая Климова подчинялась ритму и действиям партнёра, как по указке следовала за его руками, выгибалась и извивалась в руках мастера.

Алекс достал член и звонким шлепком по заднице, заставил Климову взвизгнуть и присесть.

— Пососи-ка, — прохрипел он, выталкивая жёнушку из кресла. Сам он развалил ноги, открывая Климовой зону для активных действий. Она опустилась на коленки и принялась работать языком.

Наши взгляды с Алексом периодически встречались, я улыбался скромной ничего не значащей улыбочкой благодарного зрителя.

Алекс наклонился и, поцеловав Катю взасос, что-то шепнул ей на ушко. Она сразу поникла. Обернувшись, покосилась на меня. Хитрая плутовская улыбка играла на её губах.

Поднявшись, Катя не спеша направилась в мою сторону. Она втягивала губки и смущённо улыбалась, задумав, видимо, что-то нехорошее.

Я сидел развалившись в кресле. Не меньше Алекса расслаблялся завораживающим зрелищем. Оттраханная Климова, абсолютно голая, кошачьей походочкой на цыпочках подкрадывалась ко мне, явно со злым умыслом.

Катя подошла и облизнула губки, наши глаза встретились. Она медленно опустилась передо мной на коленки, выставила попу, руками нашла подлокотники кресла. Её голова и всё тело находилось между моих колен, я уже догадался, к чему всё идёт.

— Можно? — спросила Катя, скользя ладонями по моим ногам. Джинсовая ткань прекрасно пропускала тепло её рук.

— Почту за честь.

Катя прыснула со смеху, Алекс тихо заржал со своей стороны. Её пальчики уже лезли мне в ширинку, вытягивали мой разбухший член из трусов.

Когда ротик Климовой сомкнулся на корне моего члена, я ощутил неописуемый кайф единения душевного и физического с былой пассией. Я вдруг понял, что между нами нет и не может быть преград, диктуемых обидой, недопониманием, глупой любовью наконец. Мы просто испытываем влечение друг к другу, тягу метафизического характера. Я готов радоваться за друга, наблюдать, как он дерёт мою бывшую пассию, и нет в этом действии поводов для ревности или зависти. Его жена — прекрасная шалунья, сказочная девушка, любящая драматизировать отношения и оттого страстно отдающаяся.

Катины руки помогли мне стянуть джинсы с трусами. Я остался в свитере и майке. В этот момент Алекс, охладившийся глотком из бутылки, зашёл сзади и, опустившись за Климовой, нашёл её влагалище всё так же твёрдо торчащим членом.

Катя вздрогнула, глубоко вздохнула, её нежные руки задрожали, губки потянулись к головке моего члена. Она нашла меня сладкими поцелуями, закрывая глаза, постанывала и выгибалась в пояснице, подчиняясь активным наседаниям Алекса.

— Давай её в кресло поставим, — оскалился Алекс. Поднявшись с колен, он дождался, пока мы с Катей произведём перестановку. Я стянул с себя остатки верхней одежды. Мой член вновь нашёл руки и губы Кати, Алекс погрузился в зад, торчащий над подлокотником.

Раскачивая молодую жену Алекса в кресле, мы принялись водить бёдрами, добиваясь от неё следования нашим движениям. Алекс вцепился в пухлые разъехавшиеся бёдра, его удары стали настойчивыми и острыми. Катя, испытав ускорение ритма, постепенно теряла контроль. Я чувствовал, как расслабляется и улетает её рот, превращаясь в сосущую дырку. Она больше не работала языком, только подставляла воронку губ и билась мягким кончиком в центр головки.

— Да, малыш, да, — рычал Алекс, вонзаясь огромным членом в истерзанную хлюпающую вагину Катеньки. Его похоть воплотилась в протяжном глухом вопле, болезненном стоне. Прикрывая веки и пялясь вниз на Катины дыни-ягодицы, разъезжающиеся под ударами вколачиваемой сваи, Алекс бурно сорвался и излился в неё. Во всяком случае такое впечатление сложилось у меня. В следующий момент он стянул её с моего члена и притянул к себе, чтобы поцеловать. Они кинулись вылизывать и высасывать друг друга. Я же наслаждался видом Катиных сисек. Её волшебное тело маленькой женщины, насаженное на огромную сваю, гуляло в руках исполина, исполняло танец любви и благодарности за подаренное удовольствие.

— Теперь пусть Витя кончит, — Алекс держал Катю за горло, мощными мазками закидывал в её полуоткрытый задыхающийся рот свой язык. Она хлопала ресницами, покорно ловила его властный взгляд.

Не было сомнения в том, что всё происходящее было, если не тщательно, то весьма подробно спланировано возлюбленными.

— А ничего, что я без презерватива? — осмелился я заикнуться перед тем, как занять освободившееся место за Климовой.

— Катя на таблетках, — Алекс опустился голой задницей на подлокотник, предоставив Климовой свободу действовать на своё усмотрение. Она принялась сосать его увядающую колбасу, не слишком активно, чтобы не утомить кормильца.

«Вот как? — подумал я про себя. — Со мной значит здоровье на первом месте, а здесь — гуляй, Вася?»

Мой член ощутил горячее нутро затраханной вдрызг Климовой. Она была разбита, как старая отражавшая колымага. Такого обилия смазки, спермы, замешанных, видимо, с потом, я отродясь не ощущал.

— Ну ты здесь хорошо поработал, — усмехнулся я.

Катя зафыркала, давясь членом.

— А то, — Алекс улыбался самодовольным пижоном.

Странное ощущение родства переполняло душу. Я и Алекс делили девушек. Я предоставил ему доступ к Оле, он подарил мне Катюшу. Он приучил их к таблеткам, наша сперма мешалась в этих разбитых влагалищах.

Я начал активно работать бёдрами, наслаждаясь процессом. Отключив разум, я расслабился в желании осеменить Климову. То, что не случалось с нами в былые времена, произошло при других весьма пикантных обстоятельствах. Кате нужно было выйти замуж и сесть на таблетки, чтобы моё семя наконец достигло её матки.

Сперма Алекса покрыла весь мой ствол, её запах, хлюпанье Катиного влагалища — всё это возбуждало и распаляло. Видимо, Климова тоже не ожидала от себя такого погружения в удовлетворение сразу двух спортивных развитых молодых мужчин. Она начала плавиться в детских всхлипах, подпрыгивать и сжиматься в ягодицах от каждого удара.

— А! Больно! — заорал Алекс, хватая Катюшу за уши. — Нежнее.

Климова замычала и закивала. Она полностью упала на пах Алекса, захныкала, отлетая задом назад.

В этот момент всё её тело напряглось и застыло, ножки, сведённые вместе в коленках, залились каким-то невообразимым спазмом. Стон перешёл в хрип, болезненный гул и кхекание.

Я затрахивал влагалище, ставшее внезапно мягкой дыркой. Оно и до этого не создавало препятствий для проникновения, но в самый отчаянный момент, оно вдруг развернулось вместе с попой и стало приёмником для спермы. Стягивая меня у корня, Катя ловила член и больше не чавкала. Я наполнял её своим экстрактом, сперма мощными струями хлестала глубоко в лоно Климовой.

Поглаживая распятую задницу под собой, я ещё долго приходил в себя. Дикий секс втроём опьянил нас, всех троих, глубокой развязкой. Оргазм усилился ярким ощущением взаимодействия. Я чувствовал и видел по очарованным выражениям лиц Кати и Алекса, что им непременно захочется повторить. Они кинулись целовать друг друга, лизаться и сосаться. Я же повалился в кресло, стоявшее напротив. Я вновь созерцал, как мой друг берёт благодарную жену второй раз за вечер. Её влагалище, заполненное спермой, вызвало в нём временное помешательство. Он засовывал пальцы, вытягивал эту смесь и скармливал её Кате. Она усмехалась и слизывала. А потом, наигравшись всласть, он засадил ей очередной болт и затрахал уже в позе миссионера. Если можно так охарактеризовать раскорячку, которую учудила Климова, закинув коленки на подлокотники.

18

Пройдёт ещё пять лет. Мы с Олей поженимся и заведём ребёнка. Алекс с Катей переедут жить в другой город, и мы на некоторое время потеряем их из виду.

Жизнь течёт своим чередом. Люди взрослеют, встречаются и влюбляются. Потом женятся и рожают детей. Такова реальность. Всё, как обычно. Только воспоминания о бурной молодости не дают нам спать. Хочется вернутся в тот вечер, насладиться первым поцелуем, вновь ощутить чарующие прикосновения к любимой, испытать первый оргазм в женском лоне.

Я созванивался с Алексом, потом переписывался. Потом он на некоторое время выпал из поля зрения. Я потерял его и даже не заскучал.

Потом я даже боялся звонить. Вдруг он забыл про меня? Вдруг моя связь с Катей всё же гложет его и он не может забыть?

Но к счастью всё оказалось намного проще. Однажды он сам вышел на связь и предложил отдохнуть где-нибудь в Средиземном море. Двумя парами.

— У меня ребёнок, — начал было оправдывать я собственную лень.

— Ну и что? У меня тоже. У вас что, бабушек нет?

— Есть, — неуверенно ответил я.

На самом деле я не был уверен, что Оля захочет вновь увидеть парня, который разбил ей сердце. За пять лет наши отношения устаканились, тот случай втроём вспоминался редко и всегда в состоянии лёгкого алкогольного опьянения.

Мы договорились созвониться вечером, я же отправился выяснять у любимой, как она относится к идее провести отпуск с Катей с Алексом.

— Ну не знаю, — Оля смутилась, в глазах её возник тот же вопрос, что и у меня: «Мы будем трахаться?» — спрашивала она. — Можно. А ты сам хочешь?

«А ты сам хочешь трахаться двумя парами?» — будто спрашивала она.

— Я считаю, что тебе пора развеяться, — приняв серьёзный вид и нахмурившись, заявил я.

Оля сразу зацвела, калина красная, расплылась в слащавой многообещающей улыбочке.

— Ну раз ты так считаешь, — она загадочно усмехнулась, отворачивая глаза.

За годы общения я уже научился улавливать Олины мысли без слов. Зрачки её блестели похотью, она думала о сексе так же, как и я, вспоминала, как мы вдвоём с Алексом затрахали её в кресле, залили её спермой под завязку.

Я не стал продавливать тему с разоблачением похотливых фантазий жены и вечером представил Алексу наше обоюдное согласие на смотрение.

###

Отель и остров были выбраны фактически сразу. Как оказалось, Алекс работал в туристической фирме и мог раздобыть самые дешёвые пакетные предложения.

Наша встреча произошла в вестибюле гостиницы, когда все формальности были соблюдены. Мы с Олей успешно заселились, приняли душ, разложили вещи, нарядились к ужину.

Алекс и Катя светились от счастья. Они несомненно изменились за пять лет. Никогда бы не подумал, что можно так повзрослеть, будучи и так, вроде, не маленькими. Они расцвели. Алекса теперь без сомнения следовало называть не «молодым человеком», как прежде, а прежде всего «мужчиной». Катя ещё больше наполнилась женственностью. Её лёгкое летнее платье, с глубоким вырезом на груди, высоко приталенное тонким пояском, с бантовыми складками, идеально подчёркивало контуры её богатой соблазнительной фигуры.

Я дивился интересной завивке волос, вечернему макияжу, алым губкам и даже новому выражению лица. Моя Оля тоже не ударила в грязь лицом. Интуиция подсказывала её прийти на эту встречу во всеоружии. Она была нарядная и грациозная, как лань, в своём вечернем наряде. Только мы с Алексом оставались неформалами в шортах и сандалиях. Ведь парить яйца в брюках ой как не хотелось!

— Чувак! — заревел Алекс. — Совсем не изменился.

— Ещё как изменился! — с любопытством блеснула глазками Климова.

— Только в лучшую сторону, — комментировал Алекс.

Мы пожали руки. Алекс по новому веянию моды полез целовать Олю в щёчку, и я тоже не отставал. Катя пахла лавандой, чем-то дорогим, лёгким и дурманящим.

Прикосновение к её щеке, лёгкие объятия рук с головой накрыли меня ощущением сказочности происходящего. «Неужели когда-то мы трахались вместе?» — переваривал я впечатление.

Она, видимо, тоже находилась в состоянии тайного волнения. Держалась скованно и по большей части молчала, пока мы с Алексом делились новостями.

— Здесь при отеле баскетбольная площадка есть, — сказал он. — Можно собрать команду. Я уже нашёл пару человек.

— Порвём их в клочья, — кивая, я улыбался, как в детстве. Алекс всегда заводил меня игровым азартом. Приехали, вроде, отдохнуть, но разве с ним отдохнёшь?

Принесли бутылку красного, и постепенно девушки оттаяли. Катя с Олей разговорились о местной стряпне. Обсуждали средиземноморскую кухню, продукты моря, рыбу. Потом переключились на погоду, солнце, температуру воды, пляж. Бары, алкоголь. Мы не спешили делиться личным. Казалось, мы познакомились недавно, и нас ничто не связывает, кроме языка и желания хорошо отдохнуть.

После ужина гуляли вдоль берега. Весёлые лавочники заигрывали с туристами, развлекали прохожих летающими свистелками и светящимися в темноте погремушками.

В какой-то момент Алекс увлёк за собой Олю, и мы с Катей не остались в долгу. Они шли чуть впереди, мы следовали за ними.

— Так странно вновь встретиться, — задумчиво сказала Катя.

— Ты не рада?

— Нет, очень даже рада, — она с растерянной улыбкой уставилась на меня, захлопала глазками.

— Ты классно выглядишь, — мой восторженный взгляд, неустанно исследовавший оголённые участки кожи, которых было у Кати предостаточно, купающийся в её густых, пышно завитых завитушками волосах, и так подтверждал сказанное.

— Спасибо, — Катя искренне расплавилась в комплименте.

Я увлёк её, приобняв за талию, в небольшой магазинчик, куда Алекс с Олей уже успели заскочить. Это ненавязчивое прикосновение, якобы вызванное необходимостью, продолжилось лёгким поглаживанием бедра и ягодицы под платьем. Моя рука скользнула вниз, в этом не было умысла. Но я всё же связал Катины упругие формы с фантазией, витавшей в голове. Она начала обретать для меня реальные очертания.

Неожиданно мы потеряли Олю и Алекса из виду.

— Наверное, он хочет, чтобы мы побыли одни, — смущённо заметила Климова, когда я выразил озабоченность.

Мы стояли в тихом проходе между двумя магазинчиками, под навесом. По улице бесконечной чередой двигались группы туристов. Такие же, как мы, отчаянные, влюблённые, беспечные.

— Идём на пляж, — предложил я.

Катя усмехнулась.

— Идём, — сказала она.

###

В полумраке белые лежаки светились ровными рядами. Пройдя между ними, мы приблизились к воде.

— Красиво здесь, — с тихим восторгом сказала Катя.

Пенистая волна медленно взбиралась по песку, отступала, чтобы повторить свой путь. Катя сняла сандалики, взяла их в руку.

Шум волн наполнял сознание, свежий морской бриз, тёплый и ласковый, ласкал кожу. Я приобнял Катю со спины, и мы остались так стоять, глядя на море. На горизонте в туманной дымке виднелись огоньки, остров длинной светящейся дугой уходил в море справа от нас.

— Ты Алекса не ревнуешь? — спросил я.

Катя тихо усмехнулась.

— А ты Олю? — спросила она, задирая головку.

Я стоял прижавшись к ней грудью, руки покоились на животике. Катя не возражала, подушечками пальцев я легко прощупывал тонкую резинку трусиков.

— Я думаю, она в надёжных руках.

Мы засмеялись. Руками я продолжил исследовать Катины запретные зоны под платьем. Я скользил пальчиками под резинку трусиков, находил бугорок. Платье при этом легко обнаруживало простор для действий.

— А я? — Катя усмехнулась, встречаясь со мной взглядом. — Я в надёжных руках?

Скрывать эрекцию больше не представлялось возможным. Она медленно выросла в шортах и упёрлась бугрящимся холмиком Кате в спину. Я невольно разъехался ногами на песке, чтобы стать с ней на одном уровне.

— И не только руках.

Мы захихикали. Катя перевернулась, мои руки обхватили её сочные ягодицы.

Губки Катины приоткрылись, она была возбуждена и редко дышала. Накрывая её рот своим, я нырял в омут с головой. Страсть между нами вспыхнула как сухая солома. Мы не ведали, что творим. Ладонями я сжал Катины ягодицы, подцепил их снизу, проник пальцами в долинку посередине. Покачиваясь в пьяном экстазе, мы сходили с ума в безумии поцелуев. Как долго наши языки томились без приключений. Моя первая любовь соскучилась. Я открывал дверь в мир её дерзких фантазий. Легальный вход и выход накопившейся сексуальной энергии. Чёрной безумной страсти наших изголодавшихся по внебрачному сексу тел.

Мы двинулись назад к гостинице. Катя покачивалась, как пьяная. Я придерживал её за талию, гладил по попе. Лишь выйдя на освещённую улицу, мы прекратили проявлять нежности.

— Шутки в сторону, — сказал я шуточно серьёзным голосом.

Катя рассмеялась. Раскрасневшаяся, румяная, с горящими, пылающими страстью и возбуждением глазами она выглядела сногсшибательно.

Это замечали и проходившие мимо нас группы мужчин, и лавочники. Все подолгу провожали её обворожительную фигуру пристальными похотливыми взглядами.

Наконец мы пришли к гостинице, где уже полным ходом шло вечернее представление. Алекс с Олей сидели за задним столиком и, потягивая фруктовые алкогольные коктейли, о чём-то весело переговаривались.

— А я уж хотел звонить, — сказал мой друг, оценивающим взглядом окидывая загулявшую жену.

Я тем временем изучал следы разврата на лице своей благоверной. Она была пьяна и блестела глазками не меньше Катиного. Мы встретились взглядами, и я всё понял без слов. Алекс поимел её, она имела сытый испуганный вид оттраханной козочки.

— Ну как вы тут? — я приземлился на стул. — Не скучали?

Катя села рядом.

Я махнул рукой, показывая официанту на коктейли. «Ещё два, такие же», — изобразил я на пальцах. Он понимающе кивнул и убежал.

— Тут такая анимация, не заскучаешь, — сказала Оля с фальшью лести в голосе. Она робела и несомненно чувствовала себя виноватой. Заглядывая в её водянисто-голубые глазки я видел в них испуг и желание угодить. Как часто я ловил её провинившейся, она всегда реагировала одинаково. В этот раз всё её поведение и жесты выражали тайное сожаление. Мне даже стало жаль бедняжку. Я взял её за руку, погладил. Она тут же оттаяла.

— Ну, а вы как? Не скучали? — Алекс довольным гусем изучал Катину мимику.

Катя сидела излишне вальяжно, с притворным безразличием плыла довольным взглядом по соседним столикам, взбиралась на сцену, смеялась и улыбалась, наблюдая за разворачивающимся абсурдом мужчин-добровольцев, вытянутых на сцену в качестве домохозяек.

— Мы вас везде искали, — Катя бросила выразительный обвиняющий взгляд на мужа.

Ещё бы! Если бы он не оставил её, стала бы она целоваться на пляже с бывшим?

— И мы вас тоже, — Оля засмеялась. — А вы где гуляли?

Катя начала врать и, выяснив, что Алекс с Олей ходили в сторону старого города, сообщила, что мы искали их в противоположной стороне.

— Ну хорошо, что все нашлись, — резюмировал Алекс. Сложив руки на груди и вытянув ноги вперёд, он довольным гусем следил за очередной уморительной сценкой, разыгравшейся на сцене.

Поздно вечером, пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись по номерам. Оля, уставшая и сытая, повалилась на постель. Я опустился рядом.

— Ты когда потрахаешься, с ног валишься, — заметил я, поглаживая мою куколку по спине.

Оля напряглась, она лежала отвернув от меня лицо. Глаза закрыты.

Моя рука поднялась по Олиным ножкам, скользнула под платье и быстро нащупала горячую щель в ложбинке между ягодиц. Трусики запутались там же, я легко пробрался сквозь них.

— Так заметно? — промурлыкала моя кошечка. В голосе её царила безнадёга. Она плавилась от возбуждения, заполненное смазкой влагалище манило горячей узкой дырочкой. Я не преминул случаем воспользоваться пьяной обессилевшей женой на своё усмотрение. Быстро скинув шорты с трусами, забрался на кровать и, оседлав Олину попу, забрал её с потрохами.

— М-м-м! — сладко промычала Оля, когда я одним махом вошёл в неё. Сладкая нега, в которой она купалась, затягивала и меня. Я принялся шлёпать мою девочку бёдрами. Опустившись на локти, нашёл наиболее удобное положение.

Оля быстро приходила в себя. Приподнимаясь на локтях, она подставляла попу, ловила влагалищем мой влетающий член.

— Сколько раз? — кряхтя, спросил я.

— Что сколько раз? — прогудела Оля в ответ.

— Сколько раз он тебя трахнул? — я ускорил тем. Мой онемевший член превратился в скользящий стержень, потерявший связь с владельцем. Я просто отпустил коней, предоставив телу инстинктивно делать всю работу.

Оля зафыркала в носик.

— Три-и-и, — наконец вытянула она жеманно.

— Ого! — я опять ускорился, теперь мой член долбил её как отбойный молоток.

— А вы? — простонала моя малышка.

Она теряла контроль, выворачивала шею и руки, чтобы схватить меня, укусить или поцарапать. За долгие годы бурной супружеской жизни я научился предохраняться выбором правильной позы. Оля была на таблетках, поэтому о нежеланной беременности можно было не волноваться.

— А у нас ничего не было, — сказал я, ухмыляясь.

Оля перестала вертеться.

— Кроме поцелуев, — добавил я со смехом. Она рассмеялась, облегчённо вздохнув, опять задвигала тазом навстречу.

Подошёл и разложил ночь по полочкам сильнейший оргазм. Обрушиваясь на жену, я думал о том, как она отдавалась Алексу в их номере. «Неужели у него хватило сил на три раза? — сокрушённо думал я. — Похоже, она реально его зацепила».

Засыпая, я думал о том, что Оля наверняка не предохранялась с Алексом, а значит, его сперма, весь

тройной заряд, покоится сейчас рядом с моей.

— Ты с Алексом не предохранялась? — спросил я сквозь сон.

— Нет, а надо было? — испуг в Олином голосе вызвал улыбку на моём лице.

— Ни в коем случае.

Мы заржали, как ненормальные. Дело в том, что эта фраза «ни в коем случае» имела для нас с Олей особый мысл. Однажды мы гуляли по городу и чуть не купили хомячка. Зайдя в зоомагазин, принялись задавать вопросы продавцу: «А можно его держать в банке?» Тот отвечал: «Ни в коем случае» и объяснял, почему. «А можно ему газетку подстелить?» Он опять: «Ни в коем случае!» Опилки подавай! Мы спрашивали дальше: «Можно его кормить крупой?» «Ни в коем случае!» Еда только специальная! Так мы и ушли ни с чем, решив не мучить хомячка неправильным питанием, но этот диалог и этого продавца мы надолго запомнили и потом регулярно вспоминали это его «ни в коем случае». Фраза стала для нас условным знаком.

Полусонные, уставшие и немного пьяные, мы валились с ног в тот вечер, но всё равно у нас хватило сил, чтобы зажечь ночь ещё одним взрывом хохота после «ни в коем случае». Оля уснула в моих объятиях, сладко мурлыкая «я люблю тебя». Мои поглаживания и поцелуи без слов выражали взаимную привязанность к супруге.

19

Следующие дни мы провели на пляже. Утром Алекс с Катей резвились у воды, никогда не видел Климову такой счастливой. Она убегала от мужа, дразнила его и топила в воде. Он тоже не отставал: плавал как выдра, подныривал и ненароком стягивал с Кати трусики. Она визжала, выбегала из воды, мчалась к нам.

— Идёмте купаться! — кричала Катя. — Оля! Бросай книгу.

Оля неохотно поднималась, потягиваясь, зевала спросонья. Потом бросала на меня озорной взгляд, пальчиками ноги стукала легонько в плечо и бежала к воде. Я вприпрыжку нёсся за ней.

Ближе к обеду мы укутывались в полотенца и возвращались в отель. Принимали душ, переодевались и спускались в ресторан. Там нас уже ждали лучше средиземноморские блюда, приготовленные профессионалам своего дела.

После обеда спали или играли в настольные игры. Ближе к вечеру мы с Алексом отправлялись на баскетбольную площадку, чтобы, сколотив очередные две команды из добровольцев и аниматоров, оторваться по полной. Мой друг рвал и метал, заставляя сердца отдыхавших в отеле девиц биться с трепетом. Девушки наблюдали за игрой с балконов и сидя за столиками у бара.

Наши жёны не отставали и активно болели, демонстрируя всем своим видом, что не просто так претендуют на внимание двух лучших игроков на площадке.

Однажды на третий или четвёртый день отдыха мы поднялись в номер Алекса. Он предварительно закупил закуски, шампанское и вино в магазине. Сообщение о Катином Дне рождения повергло нас с Олей в шок.

— Я совсем забыл, — сокрушённо закусил я нижнюю губу. Ещё бы! Столько лет прошло.

— А подарка мы не купили! — растерянно хлопала глазками моя Оля.

— Да не парьтесь! — Катя смеялась не переставая.

Вечерняя анимации под шутки Алекса всегда проходила на ура. Мы ржали до упаду, веселили друг друга. Лёгкий алкоголь кружил голову.

Алекс включил музыку. У них был небольшой проигрыватель компакт дисков.

— Давайте сыграем в одну игру, — предложил мой друг, доставая коробку из чемодана. — Диксит называется.

Мы с Олей с интересом принялись изучать правила игры. Очень скоро мы так увлеклись, что не заметили, как выпили две бутылки шампанского и две вина.

Помню, как Алекс, отложив карточки, принялся заигрывать с женой. Она не возражала. Руки его проскользнули под её платье, смяли груди. Поцелуями он нашёл её губы. Катя обхватила мужа за шею.

Мы с Олей тоже находились в пьяном дурмане. Я последовал примеру и страстным поцелуем присосался к моей куколке.

Она, хихикая и фыркая, отложила карточки. Мы сидели на соседних кроватях. В номере у Алекса была односпальная приставная кроватка для ребёнка.

Именно на ней мы и расположились с Олей во время игры. Наши хозяева находились чуть выше, на большой двуспальной кровати. Музыка и полумрак, который мы не спешили разбавлять светом, смешали карты, затмили наши головы накатившей страстью.

Я краем глаза улавливал бурное развитие на соседней кровати. Алекс уже стянул с жены платье. Катя осталась в белом бюстике и трусиках. Поцелуями он скользил по её животу, языком прощупывал ложбинку пупка. Катя, закинув руки за голову, раздвинула бёдра в стороны, сложила ноги в коленках. Она осоловелым счастливым взглядом смотрела в мою сторону, на губах её играла хитрая улыбка.

Оля полезла делать минет, и я не стал противиться. Похожие действия разворачивались на соседней кровати: там Алекс, стянув трусики с жены, ртом приложился к её половым губам. Обхватив Катины бёдра мускулистыми руками, он не давал ей пошевелиться, вырваться из объятий. Она со стоном задёргалась под его языком.

Мой член погрузился в сладкую негу Олиного ротика. Она облизывала меня, вытягивала яички, засасывая их в рот.

Алекс стоял коленями на полу, огромный рост позволял ему лизать жену, лежавшую перед ним на кровати. Я видел, как взбугрились его шорты, и мне захотелось большего.

— Пососи ещё вот там, — шепнул я Оле, притянув её за ушки к поцелую, пальчиком указывая, на пах Алекса.

Она обернулась и, вытирая слюну с губ, растерянно улыбнулась. Потом вернулась ко мне взглядом. Наши глаза встретились. Оля будто спрашивала: «Ты действительно хочешь, чтобы я это сделала? Ты не шутишь?»

Я лёгким шлепком по попке отправил её к Алексу.

Наблюдать, как любимая жена, опустившись на четвереньки, выгнувшись в талии, ползёт к другу, стягивает с него шорты с трусами, берёт в рот его огромный болт и начинает сосать, — ещё то зрелище.

Алекс отвлёкся и, бросив на меня довольный взгляд, сел на край кровати. Оля делала ему минет, оставаясь в вечернем платье, мне же ничего не оставалось, как поигрывать с членом, который колом торчал в руках.

— Витёк, не скучай, — сказал Алекс, оглянувшись. Он бросил любвеобильный взгляд на жену, та в сладострастном угаре извивалась под его пальцами, которыми он успевал активно работать, пока Оля делала ему минет.

Алекс многозначительно посмотрел на меня, и я расценил его взгляд как приглашение. Он потрахивал Катю пальцем, когда я присоединился к пиру.

— Резинку надеть? — спросил я, замешкавшись у края кровати. Мой член торчал как штык, готовый к работе.

— Катя, тебе резинка нужна? — шуточным тоном переспросил у жены Алекс.

— Зачем? — промурлыкала она.

Мы засмеялись.

— Не кони, она на таблетках, — пробубнил Алекс. Его огромная шняга торчала на полметра, укладываясь у него на животе. Или так мне казалось. Оленька заботливым ротиком прохаживалась по стволу, двумя руками сжимала его, исследовала поцелуями. Ей приходилось работать всем телом, сгибаться, как в мольбе, бить поклоны, чтобы скользить руками по члену Алекса.

Я залез коленями на кровать и опустился на Климову. Как долго наши тела не знали друг друга. Погрузившись в её горячее пухлое влагалище, я ощутил, как память обнажает утраченные образы, выкидывает их на поверхность сознания. Катины богатые формы захватили разум. Она обвила меня руками и ногами. Мы сплелись языками в поцелуе, забились в танце любви. Я мог кончить в неё в любой момент, её горячая киска жаждала насыщения. Выхватывая слюну Климовой, скользя языком по её большим грудям, затачивая её толстые соски, я краем уха улавливал то, что творилось за спиной.

Алекс стянул с Оли платье, трусики и бюстик и поставил раком рядом на кровати. В следующее мгновение моя жена оказалась насаженной на его огромный болт. Он схватил её за задницу и принялся не спеша работать бёдрами.

Когда лежишь на одной, а рядом сходит с ума другая, невольно начинаешь задумываться, какую же роль в этой вакханалии выполняешь ты сам. Нас накрыло удовольствием. Поменявшись жёнами, мы остались друзьями. Катя с интересом смотрела на мужа, как тот нещадно затрахивает Олю, и она явно испытывала азарт. Ведь и её киска плавилась от чужой плоти.

Поставив Климову раком, я развернул её лицом к Алексу. Теперь муж и жена могли насладиться поцелуем. Мы же с Олей отдались процессу. Я видел по страдальческому выражению лица моей благоверной, что она на грани, что вот-вот она готова кончить.

Вытянув член из Кати, я направил его в Олин рот. Она жадно присосалась. Катя тем временем прохаживалась поцелуями по груди Алекса, спускалась рукой к его яичкам, заигрывала с ним. Наконец она стала раком рядом с Олей и предложила себя.

Сразу два ротика нашли головку моего члена, когда Алекс пристроился за своей женой и принялся изо всей мочи выколачивать из неё оргазм. Сразу две девушки, оказавшись в его ловких руках, извивались под его пальцами и членом. Он работал рукой с одной, вколачивая член в другую, затем менялся.

Мой член пылал от прикосновений сразу двух красоток. Вытянутыми губами они находили головку, сходились вокруг неё в поцелуе, усмехались друг другу. Алекс посылал волны по их телам. То и дело головки наших жён подлетали вверх, по инерции двигаясь вперёд. Насаживаясь спереди ртом на член, они едва держались на ногах, их губы в слюне путались, встречались. Алекс вытворял невозможное, затрахивая и Оли, и Катю в дичайший оргазм. Я видел на их лицах животное отчаяние, они отдались самцу, сильному и властному. Он безжалостно пользовался ими, и они согласно текли смазкой, кончая под его ударами.

Странная сексуальная выносливость возникает в опьянённом теле спортсмена. Я не видел пота на площадке, не знал, что Алекс может так «сгореть на работе». Он так долго не мог кончить, что затрахал до обморока и Катю, и Олю. Они обе, перемазанные брызгами моей спермы на личиках, валились на локти, когда Алекс, наконец выбившись из сил, притянул их к ответственности. Раскрывшись во всю длину своего каменного испещрённого венками члена, перемазанного их смазкой, он направил жирную головку к их лицам. Надо было видеть, с какой жадностью они накинулись удовлетворять волшебную палку, которая только что доставила им столько немыслимого удовольствия. Он, конечно же, помог им рукой и, разогнавшись, с диким рёвом разрядился в несколько густых струй. Девушки закрывали глазки и хихикали. Их ротики ловили жирную сливу, разорвавшуюся перламутровым соусом, языки их вылизывали экстракт.

— Класс! — Алекс повалился назад. — Теперь сходите в душ, и потом продолжим.

Девушки, похохатывая, поднялись и поскакали в ванную.

— Только не шалите там! — Алекс растянулся на кровати. Линии пота обозначили пути на его подтянутом теле атлета.

— Хорошо потрахались, — он бросил на меня вопросительный взгляд.

— Да, супер, — мой очарованный взгляд несомненно выдавал гораздо больше, чем я мог выразить словами.

— И нахрена нам высокие тёлки? — сказал он.

Мы заржали.

«Действительно, — думал я. — В постели все равны».

— Не имей сто друзей, а имей сто подруг, — вспомнил я умное высказывание.

Мы опять заржали. Наши жёны тоже хохотали под душем, о чём-то весело переговариваясь.

— Пойду посмотрю, чем они там занимаются, — Алекс подмигнул и, подпрыгнув с кровати, тигриной походкой направился в ванный покой.

Через пару минут шум воды прекратился. Послышались ритмичные шлепки и постанывая. Я уже знал, чем они там занимаются. Но мне не хотелось мешать. Мне просто нравилось сидеть там и слушать, как Алекс удовлетворяет свою жену и мою, как они стонут там все трое.

«Сумасшедшие!» — улыбался я, качая головой, вспоминая, как всё нелепо начиналось, как всё прекрасно сложилось в итоге.

Наш круг замкнулся, мы стали одним целым. Навеки повязанные любовными узами брака и дружбы. Тайным пристрастием к групповым развлечениям.