Ночной директор

Дед Матвей любил читать. Директор оставлял на своем рабочем столе целую кипу газет, журналов, брошюр, и Матвей Дорофеевич, вздев очки на толстый нос, неторопливо просматривал их, одну, за одной. Начитавшись вдоволь долгой стариковской ночью, он предавался воспоминаниям. Чаще всего он вспоминал свою жену, маленького Илюшу, совершавшего первую прогулку неловкими шагами, держась за руку его суженой, и вздыхал. В его распоряжении был не только кабинет со столом и диваном, но и комната отдыха позади с постелью, ванной и ватерклозетом. Но сон не шел в его седую голову...

В этот вечер Семеновна, пожилая дородная женщина, обычно убиравшая кабинет, не пришла. Матвей уже смирился с тем, что кабинет будет неприбранным, как в дверь робко постучали. Матвей снял очки, отложил газету и недовольно сказал:

— Водите!

Обитая кожей, дверь отворилась и на ковре оказалась не Семеновна, а девушка в синем халате с ведром и шваброй в руках.

— Здравствуйте, дедушка! – мелодично сказала девушка. – Я тут приберусь?

— Приберись, приберись, касатка! – сказал Матвей.

Ругаться за поздноту ему почему-то расхотелось, и он улыбнулся в бороду.

— Семеновна-то где?

— Не знаю я, – слабо улыбнулась девушка. – Я обычно в цехах убираюсь, стружки собираю, а тут начальник позвонил, попросил убраться у директора. Так я начну? А то время позднее, а мне до дома ехать далеко.

— Ну, убирайся, дочка, убирайся! – сказал Матвей и снова углубился в чтение.

Уборщица сноровисто заработала шваброй, убрала кабинет, перешла в комнату отдыха, и через короткое время уборка была закончена. Девушка, уходя, обернулась.

— Если я здесь буду переодеваться, а то по морозу из другого корпуса в одном халате...

— Хорошо, касатка, делай, как тебе лучше.

Девушка застенчиво улыбнулась.

— Меня Мариной зовут!

— А меня – Матвей Дорофеевич.

Она кивнула, тряхнув непослушными темными локонами, и ушла.

Матвей снова уткнулся в газету, но читать больше не хотелось, и он, сняв очки и выключив верхний свет, углубился в воспоминания. Что хочется вспоминать очень пожилому человеку? Конечно – юность!

Как-то Дорофей Журбин застал сына за яростным рукоблудием. Тот спрятался за поленницей, и, скинув порты, мучил свой большой не по годам член. Отец дождался сыновьего семяизвержения, сурово крякнул, а потом пошел к жене.

— Кажется, нашего Мотю пора женить! – сказал отец матушке, хлопотавшей возле печи. – Он все время делает это.

И он показал рукой то, что именно делает их сын.

— То-то я смотрю, у него постель по утрам вся мокрая! – сказала жена, скромно улыбаясь. – Значит, время пришло.

В невесты ему подобрали соседскую девушку, русую, с длинной, до пояса, толстой косой и волоокую. Она была из бедной многодетной польской семьи, и за нее не давали ничего. Как-то ее родители привели ее в журбинскую баню, матушка лично ее осмотрела. Девица была хороша! Это понял и Матвей, который, скрываясь за каменкой, тайно наблюдал за осмотром. Маленькая, но крепкая грудь, плоский живот, широкие бедра, круглый зад понравились Матвею, но когда матушка, повернув девицу к свету задом, нагнула ее и раздвинула ее толстые почти безволосые губы, чтобы убедиться в ее невинности, Матвей не выдержал и излил юное горячее семя прямо в порты.

Свадьба была скромной. К тому же Ядзю, Ядвигу, пришлось спешно перекрестить из католической в православную веру и наречь красивую полячку Софьей, и лишь потом пьяненький священник совершил обряд венчания. Бедные родственники пили и ели от души, а родители Ядвиги еще и забрали объедки с собой, чтобы порадовать многочисленных детей, оставшихся дома. Молодым предстояла первая брачная ночь, и накануне отец сводил сына в баню, чтобы рассказать ему о таинстве.

— Так вот, сын, смотри сюда!

Он показал на свой увесистый член.

— Вот эта штука – не только для дрочки. Если ты не сунешь ее своей Ядвиге в соответствующую дыру, детей у вас не будет. Мы решили показать тебе, как и что надо делать правильно. Жена, войди!

Из предбанника вышла матушка и остановилась посреди парилки, стыдливо потупившись. Она была обнажена и стеснялась сына, который вскочил и пытался прикрыть член обеими руками. Только это у него выходило плохо. Для своих лет матушка выглядела очень привлекательно. Большая, но не обвисшая грудь (Матвею захотелось смять эту грудь), круглый живот с ямочкой пупка (сын желал проткнуть этот пупок), но темный треугольник густых волос скрывал от жадного взора Матвея самое сокровенное.

— Ну-ка, встань ближе к свету и нагнись! – скомандовал отец.

Матушка повиновалась, и сын увидел, наконец, ее большие набрякшие волосатые губы.

Отец подошел и властно, ухватив обеими руками матушкины волосы, раздвинул матово блестевшие в скудном свете губы. Член сына заныл от напряжения, и из маленького отверстия в головке закапала на струганный пол прозрачная жидкость.

— Вот смотри, – сказал отец, показывая членом сыну вместо пальца. – Вот самое главное отверстие в женском теле. Сюда и вставляй хуй своей Ядвиге. В сральную дырку (он замялся) – по желанию. Не в первый раз, конечно, напугаешь полячку. Вот эта маленькая дырочка для ссанья, женщине там очень больно. А вот этот шарик (он показал членом место, где сходились губы) есть средоточие женской похоти. Если хочешь доставить женщине радость и удовольствие, трогай похотник, целуй, лижи, и твоя Ядвига сойдет с ума от наслаждения. А теперь смотри сюда!

Он приставил член к отверстому влагалищу матушки и одним размашистым движением вошел в жену, но немедля ее покинул.

— А теперь – ты!

Матвей не поверил своим ушам.

— Я?

— Ты. Надо же научиться делать это правильно. Действуй!

Матушка продолжала стоять, наклоняясь и упираясь полными руками в круглые колени.

— Ну, же!

И сын сделал так же, как отец. Он обеими руками раздвинул мокрые и упругие губы матушки и рывком вогнал в ее лоно «окаменевший» член.

— Так, так! – закричал отец. – Еби свою мать! Сильнее, быстрее!

Уговаривать Матвея не было нужды. Он яростно пронзал материнское лоно, из которого когда-то появился на свет, упираясь головкой во что-то нежное. Чтобы держаться, он ухватился за мягкие материнские груди, и его движения стали мельче, но чаще. Матушка, жалобно постанывая, двигалась навстречу твердому члену сына и тем самым увеличивала его и свое наслаждение.

— Так, так! – снова закричал отец, бешено онанируя. – Теперь ты будешь кончать!

Это понял и Матвей, потому что его член задергался, сын прилип к материнскому заду и долго дышал, ощущая, как его член отдает матушкиному влагалищу последние капли горячей живительной влаги.

— Теперь ты – настоящий мужчина! – сказал отец и погладил его по слипшимся от пота волосам. – А ну-ка еще раз, не вынимай!

Но второй раз у Матвея ничего не получилось. Он дернулся раз, другой, и его полностью расслабленный орган выпал наружу.

— Ладно, отец, – тихо сказала матушка, повернув растрепавшуюся голову. – Замучаешь ребенка. Лучше сам постарайся...

Вспоминая все это, Матвей ощутил неясное, как в далеком детстве, желание, когда он увидел купающихся в пруду девочек. Его член не стоял уже лет десять, и ему было интересно, что он поделывает там, в глубине его теплых фланелевых брюк. Он встал за столом, спустил брюки, но его член, самостоятельно выбравшийся из прорези кальсон, был по-прежнему вял. Как там говорит Алешка-внук? Если мышцы не тренировать, они атрофируются. Похоже на то. И Матвей решил немедля приступить к тренировке.

Уже давно в верхнем ящике стола в промасленной бумаге лежала связка разнокалиберных подшипников, присланных директору для ознакомления. Матвей решил придать крепости своему не желающему оживать органу. Он развязал бечевку, разложил на старой газете подшипники и принялся подбирать их по диаметру. Так, этот мал, этот – тоже, а вот этот, конический роликовый, велик, а жаль, красивый! А вот этот, упорный, в самый раз! Вот только...

— Осторожно! – крикнул Матвей подшипнику, который, сверкнув под лампой жирной смазкой, разделился на составные части. Кольца и сепаратор остались на члене, а шустрые шарики весело запрыгали по полу. Ладно, потом соберу, решил Матвей. Теперь он занялся распределением колец по большому, но вялому члену. Одно надел до упора у самого основания, сепаратор поставил посередине, а второе кольцо – в выемку у головки. Затем закрыл глаза и прислушался к ощущениям. Так, ничего. Член смирно лежал на мохнатой мошонке, и не шевелился. Совсем. Матвей послюнявил желтые от табака пальцы и потрогал сморщенную головку, а затем – уздечку. Что-то отозвалось, отдаленно, как воспоминания. Ночной директор снова плюнул на пальцы и принялся тереть уздечку указательным и средним. Ага, теперь приятно как в детстве, когда он изучал собственное тело. Вот, вот, еще, еще! Но сладкое чувство куда-то делось, правда, сморщенное тело головки расправилось, а верхнее кольцо стало немного жать. Матвей с трудом его стянул, а немного подумав, снял и колючий сепаратор. Осталось одно, у основания члена. Если член и надулся, но крайне незначительно. Матвей пожал плечами и совсем уже собрался закончить эксперимент по оживлению мужского достоинства, как вдруг он вспомнил одно интересное свойство металлов. Они, эти металлы не только блестят, проводят электричество и гремят, если по ним постучать кувалдой. Они еще.... Ага! Идея!

Он вскочил и, путаясь в спущенных брюках и кальсонах, ринулся к шкафу, где директор хранил коньяки и водку. Он не хотел выпить, нет, он искал заветную бутылку с желто-синей этикеткой. А, вот она! Спирт этиловый питьевой девяносто пять процентов. «Родная» пробка уже была кем-то сорвана, и бутылка была заткнута самой прозаической из куска газеты. Хорошо! Он вернулся к столу и поставил бутылку на газету рядом с подшипниками. А теперь.... Матвей взял кружку и подошел к темному ночному окну, за которым завывал ветер, и сыпал снег. Он рывком распахнул окно и, жмурясь от ледяного ветра, нагреб с жестяного подоконника полную кружку снега. Матвейн захлопнул окно, задернул портьеру и уселся на свое место. Так, теперь нудно было спешить! Он с трудом погрузил вялый член в плотный снег. Уздечку обожгло холодом, словно огнем, член еще больше уменьшился в объеме, но главное было впереди. Он вынул из кружки с подтаявшим снегом скукожившийся член, надев очки, придирчиво осмотрел его и, вынув газетную пробку, полил его ароматной жидкостью из бутылки. Головку снова обожгло, спирт закапал на пол, и, торопясь, ночной директор запалил спичку и поднес к «проспиртованному» члену. Тот немедленно вспыхнул синим огнем, его охватило тепло, затем – жара, и дед Матвей полил его талой ледяной водой из кружки. Так! Ночной директор опять осмотрел увесистый орган, тот покраснел и слегка раздулся. Тогда Матвей решил повторить экзекуцию еще раз, а потом – еще! Кольцо у основания члена накалилось и жгло кожу, но где-то под лобком, покрытым седыми волосами, кольнуло, и красный член начал толчками наполняться кровью, буквально восставая из пепла сожженных мошоночных волос. Плотина забвения была прорвана! Его член стоял, как в юности, покачиваясь сообразно с ударами частого пульса!

Матвей от радости с трудом переводил дух, когда зазвонил внутренний телефон. По долгу службы он поднял трубку.

— Это я, Марина!

— Какая еще Марина?

— Я у Вас сегодня, ой, уже вчера, убиралась.

— И чего?

— Кошелек не находили? Черненький такой. Обронила где-то. Вы не находили?

Дед Матвей смягчился.

— Не смотрел. Если хочешь, приходи. Поищем вместе. Ты где сейчас?

— Внизу. Но меня вахтер не пускает.

— Прикажу, пустит. Передай ему трубку.

В трубке щелкнуло, стукнуло и ночной директор, подражая директору настоящему, весомо произнес:

— Это Матвей Дорофеевич говорит. Кто у телефона?

— Вахтер Сидоров.

— Слышь, товарищ Сидоров, ты девчонку-то пусти.

— Надолго?

— Насколько надо.

В телефонной трубке снова стукнуло, и далекий голос Сидорова произнес:

— Проходите!

Матвей положил трубку на аппарат, с сожалением посмотрел на вновь обмякший член, с трудом снял кольцо и спрятал член в надетые кальсоны и фланелевые брюки. Снаружи послышались торопливые частые шаги, и в распахнувшуюся дверь влетела румяная Марина. От нее пахло морозной свежестью и снегом.

— Как у вас тепло! А кошелек не находили?

— Ты, касатка, раздевайся, присаживайся, попьем чайку, согреешься, а потом поищем вместе твой кошелек.

Марина кивнула, сняла меховую шапочку и распахнула шубку, но быстро запахнула ее снова. Матвей заметил, что на ней был надет короткий, до середины бедер, цветастый халат.

— Ой, я тут совсем по-домашнему!

— Я, касатка, на своем веку много чего видел, так что ты не стесняйся!

Марине было жарко и от быстрого бега по территории завода, и от препирательств с вахтером Сидоровым. А с другой стороны, чего ей было стесняться какого-то древнего бородатого деда? И она решительно скинула серую каракулевую шубку и бросила ее на стул. Матвей тем временем включил электрическую плитку, поставил на нее полный алюминиевый чайник, а в другой, маленький фарфоровый, сыпанул щедрой рукой хорошей директорской заварки. Дед Матвей чай любил, пил его подолгу и со вкусом. Он совершал некие движения, а сам прислушивался к той приятной тяжести, которая теперь появилась у него между ног.

— Ой, что это у Вас на столе стоит? – заинтересовалась Марина. – Спирт? Вы, что, пьющий?

— Нет! – виновато рассмеялся Матвей. – Это я хотел подшипники промыть. Была одна идея. А выпить, что же, на праздник водочки-наливочки выпить могу...

Он быстро сгреб подшипники в кучу, завернул в газету и затолкал в стол, а бутылку со спиртом заткнул пробкой и поставил на пол. Затем выключил плитку, снял с нее кипевший чайник, залил заварку кипятком и закрыл заварной чайник полотенцем.

— Еще пара минут, и можно будет пить! – объявил ночной директор. – А денег-то много в кошельке было?

— Тысяча и мелочь. Вся моя зарплата, – пояснила Марина. – Уборщицам немного платят. Если не найду, жить будет не на что...

— А что, девонька, быть уборщицей для тебя – предел мечтаний?

— Нет, конечно. Я по образованию – инженер-механик по подъемно-транспортным устройствам. Хотела работать на стапеле, корабли строить, но туда женщин берут неохотно. Вот и работаю уборщицей.

— А позволь полюбопытствовать, ты замужем или как?

— Или как, – коротко ответила Марина, помрачнев. – Разошлись.

— Понимаю. Как говорится, разошлись характерами?

— Мой бывший, зубной техник, вставлял пациенткам не только зубы.

Прозвучало смешно, и Матвей улыбнулся в седую бороду. В разговоре наступила пауза.

— Ладно, – засуетился ночной директор. – Давай пить чай. Моя сноха – большая мастерица печь пирожки и разные плюшки.

Чай действительно был хорош, пирожки и ватрушки – настолько свежи и вкусны, что закончились очень быстро.

Марина допила чашку и вздохнула.

— А у меня все клёклые и подгоревшие получаются.

— Как-нибудь к нам на Якорную загляни, – посоветовал Матвей, вытряхивая из бороды крошки. – Сноха Агаша тебе расскажет...

— Ну, что? – снова вздохнула уборщица. – Поищем кошелек? Вы возьмите настольную лампу и светите мне, а я смотреть буду.

Ночной директор взял со стола лампу, а Марина встала на четвереньки и полезла под стол. Ее халатик задрался, обнажив зад в больших белых панталонах и дыру прямо между ног, откуда высунулись полные большие губы и кудрявые черные пряди волос. Матвей почувствовал, что его член надувается и начинает пульсировать.

— Вы куда светите? – глухо засмеялась уборщица из-под стола. – Вы под стол светите, а не мне в зад. Может, там что-то не так?

Она гибко вывернулась и пощупала себя там.

— О, ужас! – воскликнула Марина, и быстро выползла обратно.

Затем встала и одернула халат.

— Ты их сними, штаны эти, – посоветовал Матвей Дорофеевич. – А я дам тебе иголку с ниткой, зашей, а то разъедутся, только выкинуть.

Уборщица покраснела.

— Вы отвернитесь только...

— А ты иди в комнату отдыха и раздевайся там.

Она ушла, и оттуда раздался ее радостный голос:

– Матвей Дорофеевич, я нашла!

Матвей вошел, держа в руках коробочку с нитками и иголками, а посреди комнаты отдыха стояла Марина в расстегнутом спереди халате и панталонами в одной руке и кошельком в другой.

— Вот, я нашла! – объявила она и протянула ему маленький черный кошелек. – И деньги целы!

Матвей даже не обиделся на «деньги целы». Перед ним стояла полуобнаженная молодая девушка и улыбалась только ему! Внизу ее плоского живота явственно чернел треугольник волос, и Матвей подумал:

— Настрадалась девонька без мужа. Раз хочет меня, старика, соблазнить.

Она проследила его взгляд, прикрыла живот панталонами и снова густо покраснела.

— Вы меня извините. Я сейчас зашью и приду.

Ночной директор резко повернулся и вышел в кабинет, а Марина осталась, но вскоре появилась и она. С ее левой руки капала кровь.

— Искололась вся, – объяснила она, слабо улыбаясь. – Руки почему-то трясутся.... Но прореху зашила! Мне бы аптечку...

И рухнула в обморок...

Матвей поднял ее на руки, отнес обратно в комнату отдыха и уложил на диван. Ее халат распахнулся совсем, маленькие грудки в белом лифчике торчали острыми конусками, а надетые панталоны окрасились кровью.

— Месячные, что ли? – подумал Матвей. – Или с пальцев?

Он стащил с нее панталоны и потрогал набрякшие губы, а потом внимательно осмотрел и даже понюхал свои пальцы. Они были почти сухие, не в крови и приятно пахли речной водой. Матвей попытался расстегнуть тугую застежку бюстгальтера, но она не поддалась. Тогда он сильными руками старого рабочего просто разорвал эту непонятную сбрую, и жадно оглядел обнаженное тело. Марина была совершенно не похожей на его Ядзю. Та была высокой, эта – маленькой. У той была ослепительно белая даже в темноте кожа. Эта была смугла даже зимой. И волосы между ног у Марины напоминали скорее войлок, чем нежную рыжеватую шерстку Ядвиги. Но... Он многое уже не помнил. Не помнил, какая была Ядвига на ощупь, гладкая или чуть шершавая, как Марина, какой был у Ядзи живот, выпуклый или плоский. Он даже не помнил, как пахло у его жены между ног. Но, когда он с размаху воткнул неподвижной уборщице свой настрадавшийся за ночь член и насиловал ее беззащитное тело, он называл Марину Ядвигой. Ядзей.

Она окончательно очнулась, когда Матвей Дорофеевич вытащил из ее узкого влагалища капающий спермой член. Марина словно спросонья потянулась и сказала:

— А Вы, дедушка, большой проказник!

И погрозила ему кровоточащим пальцем. Он ожидал чего угодно, слез, истерики, криков, но только не пальчика и «большого проказника». Он, опустошенный удачным, невыразимо сладким чувством освобождения, впервые за много лет был снова полноценным мужчиной, мужиком. И он встал перед лежащей на кожаном диване Мариной на колени.

С этой ночи Матвей сильно изменился, словно помолодев на много лет, сходил в сберкассу, снял половину накоплений, купил новый шевиотовый костюм, светлые сорочки, галстуки. Через некоторое время его домашние заметили, что в его некогда сплошь седых волосах и бороде появились темные пряди. Он перестал шаркать ногами, «возить лыжы», как сказал бы его внук Алексей. И бросил курить, потому что его Марине не нравился запах табака, желтые зубы и пальцы. Она приходила каждый вечер, и, попив чаю, они предавались любви. Через некоторое время ночной директор восьмидесятилетний Матвей Дорофеевич Журбин женился на двадцатипятилетней уборщице Марине Евграфовне Блиновой.