На работе

Татьяна Ивановна Угарова была лет на много лет старше Вовки Макарова, когда тот после окончания ВУЗа пришел работать на кафедру. Она переживала то время, когда «баба – ягодка опять». Не сказать, что она была дурнушкой, совсем нет. Она была маленькой толстушкой. У нее все было круглым: черные глаза, маленький, как кнопка, нос, щеки, арбузные груди, живот и задница. Она флиртовала даже со стариком-профессором, заведующим кафедрой, и, конечно, с Вовкой. Например, Таня любила, когда Макаров что-нибудь делал по работе, подойти сзади, охватить его за плечи и, навалившись большими мягкими грудями, спрашивать какие-нибудь глупости.

За последнее время Таня сильно изменилась. Она перестала вонять потом, стала чаще менять белье, носить обтягивающие кофточки и даже коротко постриглась, отрезав свою толстую полуседую косу. Молодые девчонки научили ее краситься, и она приходила на работу с подведенными глазами и ярко-красными губами. А еще она была волосатой. Волосы густо росли на ногах, которые Таня никогда не брила, на руках, и на верхней губе. А что там у нее росло на лобке, Макаров только предполагал, ожидая увидеть первобытные заросли девонского периода. Правда, он вскоре убедился в этом своими глазами...

Администрация вуза очень любила ремонты. И очередь дошла и до женского туалета. Вечером в пятницу пришли пьяные столяры из мастерской, выгнали, как они выражались, зассых, сломали перегородки между унитазами и входную дверь, да тем и ограничились. Пятница-пьяница! Теперь стало видно, что там эти зассыхи делают. Но они приспособились. Пока одна соверщала свое желтое, или коричневое дело, другая стояла в проходе и загораживала спиной всю картину.

На следующий день Макарову выпало дежурство на телефоне. Дело в том, что в вузе суббота считалась рабочим днем, и по идее работники должны были толпиться, а работа – кипеть. Но, когда администрация потеряла интерес к проверкам, все кафедры перешли к пятидневке, что называется, в рабочем порядке, а в субботу выходили лишь дежурные, чтобы в случае чего поднять трубку и сказать «алло!». Вовка вышел из метро и тут же наткнулся на Угарову.

— Тань, ты чего? Сегодня я дежурю.

Она перестала рассматривать какой-то журнал в киоске и немедленно прилепилась к Макарову, схватив его «под ручку».

— А меня шеф попросил кое-что напечатать, да и тебе будет не так скучно. Может, ты собирался что-нибудь поделать?

— Книжку почитать.

— А какую?

— «Эксгибиционистка» Генри Саттона.

— Ой, а это про что?

Вовка крупно шагал, а она едва поспевала за ним, перебирая своими короткими ножками и поглядывая на Макарова снизу вверх круглыми мышиными глазами.

— Про американских актеров.

— А экс... экс... это кто?

Кажется, она и слова такого не знает, подумал Вовка, а вслух сказал словами из Советской энциклопедии:

— Эксгибиционист – это человек, а эксгибиционизм (лат. exhibeo — выставлять, показывать) — форма отклоняющегося сексуального поведения, когда сексуальное удовлетворение достигается путём демонстрации половых органов незнакомым лицам, обычно противоположного пола. Поняла?

— Д-да, – неуверенно ответила Угарова, мелко семеня. – Значит, если я покажу кому-нибудь свою пизду, я стану экс... экс, этим словом?

— Ты не станешь, потому что чтобы быть кем-то, нужно этим стать в своей голове? Поняла?

— Поняла...

Она надолго задумалась, и до самой работы молчала, наморщив лобик...

В корпусе никого не было, если не считать вахтера дяди Саши, который по обыкновению курил, окутавшись едким сизым облаком. Некоторые первокурсники, видя такое дело, пытались тоже закурить, но он их неизменно прогонял возгласом: «Эй, здесь курить нельзя! На улицу идите!».

Вовка и Таня, подорвавшись с облаком, взяли ключи, и пошли в лаборантскую, где стоял телефон и две пишущих машинки «Украина». Там Таня сняла с вешалки синий халат и коротко сказала: «Отвернись!». Вовка пожал плечами и повернулся к зеркалу, в котором исправно отражались он и Таня. Она сначала сняла тонкий белый плащ, потом секунду подумав, стянула через голову тонкое шерстяное трикотажное платье, осталась в одном белье, то есть в большом белом бюстгальтере из плотной ткани и таких же старинных панталонах до середины полных бедер. Затем Угарова надела халат и разрешила повернуться. Таня, какая же ты – дура, подумал Вовка, а, может, слишком хитрая. Драть тебя некому!

Татьяну Угарову сорока пяти лет действительно некому было драть. Она не так давно развелась с мужем-алкоголиком и осталась жить с малолетним сыном в одной квартире с отцом-метростроевцем, персональным пенсионером и пьяницей. Поэтому было ясно, откуда берется этот необузданный флирт, а, возможно, и большое желание. И в принципе удовлетворить это желание Макаров был готов.

Переодевшись в рабочий халат, Татьяна вышла в дверь. Ну, а куда ходят женщины чаще всего? В столовую? Нет. В библиотеку? Нет! В туалет? Несколько раз на дню. Пис-пис, как-как, прокладки и т. д. Вовка осторожно выглянул в коридор, точно! Таня была в туалете без дверей, и уже сняла халат, бюстгальтер и панталоны, и размахивала ими, как белым флагом. Она сдавалась на милость победителя! И при этом улыбалась смущенно и нагло одновременно. Вовка тихо вернулся в лаборантскую и быстро скинул брюки и трусы. Его почтивший память последнего полугодичного совокупления вставанием мокрый член торчал, а Макаров был готов морально и физически. ГТО, в общем. Татьяна вплыла в комнату в своем синем халате, застегнутом на одну пуговицу, которую, она, к тому же, расстегнула на пороге.

Вовка был прав, когда считал, что Таня была волосатой. Но то, что до такой степени, он предположить не мог! Мало того, что на лобке у нее рос целый куст блестящих, как антрацит, волос, волосы еще кустились на животе, и взбегали узкой дорожкой к грудям, где хороводились вокруг темных, почти черных сосков! Макаров мог поклясться, что при ходьбе Таня хлюпала, как старая дырявая калоша после дождя. Она, молча, подошла к нему, повернулась, задрала подол халата к спине и замерла, опершись полными руками о стол. Она была готова к случке, как готова к случке старая корова, пришедшая в последнюю охоту, почуяв молодого быка.

— Порадуй старушку! – глухо сказала Угарова, и Вовка решил ее порадовать. Он, не торопясь, погладил шершавые ягодицы, раздвинул их, «полюбовался» на коричневый «глаз» ануса и, ухватившись за завитки волос, «распахнул» толстые губы, обнажив влагалище, широкое и темное, как тоннель метро. Туда Макаров и отправил свой «поезд», состоявший из паровоза и двух вагонов.

Что было потом, Вовка запомнил плохо. Он, прилипший к ее потной спине, бешено долбил ее широкое влагалище, доставая до матки, пару раз спускал и начинал снова, не вынимая. И замер только тогда, когда в лаборантскую вошел профессор Алексей Егорович Савостин, минуту рассматривал страстно совокуплявшуюся пару, громко хмыкнул и прошел к себе в кабинет, откуда раздался его голос: «Таня, зайди!»...

Когда они, Таня и Вовка, увиделись в понедельник, Угарова похвасталась:

— А Алексей Егорович берет меня в аспирантуру!