Из книги "Маньяк"

Страх то придает крылья ногам, то приковывает их к земле.

М. Монтень

— Ну как вам?

Я вскрикнула, так неожиданно. Думала, что осталась одна и в своих размышлениях не услышала, как Николай сюда спустился.

— Вы, вы... - Я захлебывалась своим же воздухом, - напугали меня.

— Простите, Надя, не хотел, - сказал он и бросил принесенную им книгу на стол. - Нравится?

Я повернулась к нему, даже не знала, что и сказать, признаться или соврать, хотя какое это имело значение, это всего-то предметы прошлого. Взяла в руки отвертку и, преподнеся ее поближе к глазам, внимательно посмотрела.

— И это тоже?

— Что? – спросил он у меня.

— Орудия пытки?

— Да, - ответил он. - Тут все пытка, даже стул – пытка.

Я посмотрела на стул. Стул как стул.

— Сломалась ножка, забываю подклеить, несколько раз падал, вот настоящая пытка.

Я улыбнулась.

— Значит это тема вашей диссертации, и интересно?

— Жутко интересно, вы даже не представляете. Что такое пытка? Ответьте. - Попросил он меня.

— Это когда кому-то делают больно, - спокойно ответила я.

— Правильно, - радостно сказал он, - попали в точку. Когда кто-то кому-то делают больно. Вот только как делать, - и посмотрел на меня.

— Вырывать ногти, - предположила я.

— Правильно, еще как?

— Душить, пилить, рубить, ломать руки и ноги, топить и сжигать, - вот тут-то я могла наговорить много. Читая свои исторические романы, я часто натыкалась на моменты, когда кого-то пытали или казнили.

— Да-да, и вы, Надя, безусловно правы. Но вот в чем загвоздка. Что является, по-вашему, сильнее, физическая пытка или моральная, ведь это же тоже пытка? А?

Я даже не знала, что ответить, терпеть боль трудно. Вспомнила, как у меня в поезде заболел зуб. Это было ужасно, целых два дня мучилась, спать не могла, лекарства уже не помогали. Мне казалось, что я сойду с ума, но вот моральная боль... Она, конечно же, не так сильно давит, и от нее нет обезболивающего. Я вспомнила свою первую любовь, как страдала, а Олег молча развернулся и ушел. Это было для меня настоящей пыткой, лучше бы тогда он на меня наорал, я бы проплакалась и все. Поэтому ответила:

— Моральная боль.

— И вы опять правы. - Он захлопал в ладоши, еще немного, и он даст мне конфетку как отличному ученику. - Это не важно, как и кого мы мучим. Не важно, какую цель используем, не важно, как мы это делаем, а важно то, что это делаем мы все.. - И на этих словах он замолчал.

Я не совсем его поняла, как это мы все делаем. То есть мучаем, делаем больно, что он этим хотел сказать.

— Я не из таких, - твердо заявила ему.

— Да ну? – удивился он.

— Да, - так же уверенно ответила я.

— Разрешите, милая Надежда, вас спросить, только честно, согласны?

— Да.

— У вас в детстве были животные, ну, тушканчик, кошечка или корова, кто-то же был?

— Да, - настороженно ответила я ему.

— Они проказничали, так ведь, не слушались вас. Киска не хотела ложиться спать, а? – и посмотрел на меня.

Да, я вспомнила, как разозлилась на соседскую кошку только за то, что она убила мышку. Та бежала по дороге, а во рту держала мышку, она еще дергалась. Я тогда не думала о том, что для кошки это всего лишь еда, подумала, что она совершила ужасное. И тогда я поймала ее и сильно ударила. После этого случая кошка еще очень долго хромала, а мышка все же умерла.

— Согласна, было дело, - я призналась, что сделала кошке специально больно, потому что мне так хотелось, не просто забрать мышонка, а сделать больно кошке.

— А что сейчас, не спешите. У вас есть дети? – Я кивнула головой. - Он проказничает, бывает противным, и как иногда хочется дать ему подзатыльник, чтобы научился. Но вот проблемка, а почему бы просто с ним не поговорить, это ведь гуманней. Но нет же, мы поступаем наоборот. Мы стараемся сделать ребенку больно, чтобы он запомнил, услышал вас, то есть мы дрессируем его через боль.

— Но, - начала было я искать аргументы оправдания.

— Что? Ваш ребенок, что хочу, то и делаю? И тут вы будете снова правы. Однако вернемся к пытке и боли. Пытка без боли не бывает. Значит, все, что вызывает боль, является пыткой, даже если эту боль вызвали вы сами, это мазохизм. Нас повсеместно окружает боль. Это заставляет нас выживать. Если мы болеем, организм говорит нам об этом, как? Боль, по-другому не получается. Человек толстеет, пьет, курит, радуется жизни... Но как может его организм сказать «хватит, мне трудно, мне тяжело», как? Только через боль.

Мне стало тяжело. Я понимала, что он говорит истину, но именно потому, что он прав, мне и стало тяжело.

— А взять социальную систему. - Он взял газету и, развернув, положил на стол. - Нас правительство заставляет делать то, что ему выгодно. Мы думаем, что есть выбор, доказываем, боремся. Но есть власть, силовая власть, та, которая может сделать вам больно. Полиция, фискальные органы, те, которые заставят вас почувствовать. Если не будете подчиняться, то вместо пряника кнут, и вы подчиняетесь. А потом вы оправдываетесь, почему поступили так, а это уже страх. Боль и страх – стороны медали, а вы где-то посередине, выбираете либо то, либо другое.

— А как же тогда радость, любовь и просто жизнь, - не согласилась я с ним.

— Ах, это, - он отмахнулся. - Это мимолетно, это последствие, передышка. Мы чаще помним то, как нам было больно и, увы, забываем то, как нам хорошо, да хотя бы от того, что мы здоровы, но... Надь, вы не думайте, что я утверждаю, что только боль и страх правит миром, нет. Это только одно звено механизма, но это звено стоит на первом месте. И как бы вы ни пытались меня переубедить, я найду бесконечное множество аргументов. – Он пожал плечами. – Война, кризис, искусство, литература, история, наука и т.д. Везде присутствует боль, унижение, подавление, уничтожение одного другим, а это и есть пытки, медленные или быстрые, но пытки.

— Но тогда ведь и не существовал бы наш мир.

— Точно, Надя, точно. Тогда бы наш мир просто напросто не смог бы существовать. Боль – это как аргумент, не сделаешь это, я сделаю больно, будет ли это в мировых масштабах та же война или эмбарго, или в частных, не куплю мороженку, поставлю в угол, понижу зарплату или выпишу штраф. Боль движет всем, это принудительный фактор и его мы не можем игнорировать.

Николай сел на свой стул и тут же упал. Я побоялась, что он ударился, подбежала к нему.

— Но еще более странное, - он лежал на спине и продолжал философствовать. - Мы хотим испытывать эту самую боль.

Он встал, отряхнулся, поднял с пола свой несчастный стул и отодвинул в сторону.

— Или вы не согласны? – спросил он.

— Боюсь, что соглашусь, - я действительно не нашла в его словах противоречия, это так же, как науку двигает война. Я посмотрела на стол, он был завален несколькими видами наручников. - Это тоже орудия пыток?

— А как же, еще какие. Пожалуй, самые ужасные.

— Но ведь они, - я повертела в руке наручники, что обычно показывают у полицейских. - Ну разве, что по голове ударить.

Николай покачал головой, мол, ничего вы не поняли, дамочка. Подошел ко мне и застегнул на одном запястье наручник, а потом на другом.

— Главное, что они делают, не саму физическую боль, а то, что лишают вас возможности чувствовать себя свободным, а значит вы унижены. - Он отошел от меня, взял веревку, что свисала с потолка, дернул ее. Веревка была продернута через кольцо в балке. Подошел ко мне и привязал ее посередине наручников. – Свобода. Вот что мы ценим превыше всего. Почему мы сажаем преступников в тюрьмы? Мы лишаем их свободы, заставляем их мучиться. Мы не можем применить к ним физическую пытку, а вот пытка свободой, это другое дело. На что мы пойдем, чтобы вернуть себе свободу? – Он развел руками.

Николай отошел от меня. Теперь я стояла в наручниках, привязанная к веревке. Он подошел к противоположной стене, взял другой конец веревки и потянул, веревка натянулась и стала подниматься кверху. Мои руки медленно поднимались за веревкой, но вот веревка натянулась и потянула меня вверх. Я ничего не сказала, только повернула руки так, чтобы было удобней, чтобы наручники не так сильно давили мне запястья. Он натянул веревку еще сильней, и я привстала на цыпочки.

— На что мы пойдем, чтобы вернуть себе свободу? И я отвечу. Практически на все. И это понимает каждый, я, вы, Надя, и конечно же любое правительством.

Он подошел к столу, открыл ящик, порылся в нем, достал тёмно-синюю повязку. Вернулся ко мне и не спеша завязал глаза, потом проверил, плотно ли затянут узел, снова отошел от меня и уже через секунду вернулся.

— Приоткройте рот, - сказал он спокойно.

Не зная, зачем и что он задумал, я послушно приоткрыла рот.

— Чуть пошире, - попросил он меня.

Я открыла рот еще шире, и тут почувствовала, что он засунул мне в рот что-то твердое и большое. Это был пластиковый кляп, потом он дернул шнурки и завязал их мне на затылке. Я дернулась, попыталась возмутиться, сказать. Но как раз-таки сказать я ничего не могла, язык уперся в шар. Я только промычала и стала извиваться. Меня лишили возможности говорить, лишили возможности видеть и двигаться.

Я стояла на цыпочках, высоко подняв руки к потолку и не знала, что теперь делать. По-видимому, Николай так хотел продемонстрировать свои аргументы, лишив меня всего, что я считала само собой разумеющимся. Я не знала, что делать. Потеряв то, что всегда имела, я запаниковала.

Стояла и не знала, что делать. Сказать, что я поняла... Но я вообще ничего не могла сказать, могла только мычать, крутить головой, но от этого не было никакого толку. Я была не то чтобы в растерянности, я испытала маленькую панику. И чем дольше затягивался этот эксперимент, тем больше начинала паниковать.

Теперь у меня осталось только одно, слушать. Хлопнула дверь, стало совсем плохо. Завертев головой во все стороны, я неистово замычала. Попробовала посильней дернуть руки, чтобы освободиться, но веревка крепко держала меня. Боль от наручников остановила от последующих попыток. Теперь я старалась вытянуть ладонь сквозь металл, но и это у меня никак не получалось, кроме боли я ничего не добилась. Ноги стали уставать. Я стояла на цыпочках уже более пяти минут. Ну кто-то же должен вернутся и отпустить меня, так ведь нельзя, я ведь не кролик, которого можно запихать в коробку и бросить.

Уже не испытывала страха, я разозлилась, и мне стало все равно, что и как. Я начала со всей силы дергать руками, надеясь на то, что веревка развяжется или порвется. Я делала попытку за попыткой, но безуспешно. Я вскипела. Я просто его убью, подожгу этот дом с его долбанным профессором. Сама привяжу его и буду мучить, пока он, обливаясь своими слюнями, не уговорит меня отпустить. Моя злость переходила в истерику. Тело болталось как мешок с картошкой. Так себя чувствует зверь, который попался в силки, иногда зверь перегрызает лапу, но я ведь не зверь, знаю, что он сейчас спустится и отпустит меня. И только эта мысль меня еще успокаивала, иначе бы я уже давно умерла не столько от страха, сколько от унижения. Как я попалась на такую удочку? Он наверняка с самого начала знал, что делать. Сколько я произнесла про себя ругательных слов, наверное, за всю свою жизнь столько не говорила. Но время шло.

Ноги от перенапряжения затряслись. Я постаралась успокоиться, но не получалось, злость не давала возможности думать и принимать взвешенное решение, я бесилась. И чем больше я дергалась, тем сильнее давили мне на запястья наручники, больно, очень больно. Наконец мои силы начали меня покидать. Я поняла только одно, что надо чуточку повисеть, спокойно повисеть, чтобы дать ногам немного отдохнуть. Так бы и сделала, но наручники тут же впились в запястья. Я замычала, постаралась встать поудобнее на цыпочках и больше не шевелиться. Помогло. Ноги перестали болеть, но чуть дрожали от перенапряжения, лишь бы не дать этой дрожи перейти в неуправляемую тряску, тогда я снова повисну, и снова будет боль.

Старалась сделать все, чтобы как можно меньше причинять себе боли. Теперь я стала ждать, старалась не злиться, поскольку это бесполезно, потом, потом, не сейчас. Еще немного, минуту, может три, но он придет обязательно. И тут я услышала шаги, как кто-то спустился. Я замычала, постаралась повернуться на шум шагов, затихла, шаги тоже затихли. Может мне показалось, может никто не спускался, я снова замычала. Этот шар во рту меня душил. Я не могла сглотнуть накопившиеся во рту слюни, даже этот шар меня убивал.

Снова шаги. Все мое внимание теперь было направлено на шаги. Он где-то здесь, в подвале, я только что слышала их, снова мое мычание, но реакции никакой. И тут я ощутила ветерок, он шел спереди. Мычать не представляло смысла, он видел меня и смотрел на меня. Теперь я хотела достойно себя вести, пусть не думает, что напугал, сломал меня. Еще покажу ему, кто я такая, он еще у меня будет рыдать. Я опять начала злиться.

Почувствовала прикосновение к моей блузке, мотнула плечами, как бы сбрасывая с себя его руки. А ведь сейчас ничего не могла поделать, не помешать, не возмутиться, не даже попросить его. Была живой куклой, с которой можно было что угодно делать. Как я позволила себя одурачить?

Я зарычала. Он опять прикоснулся к моей блузке и начал ее расстегивать. Я замотала телом и постаралась пнуть в ту сторону, где, по моему мнению, он стоял. Но как бы я ни махала ногами, я никого не задела, даже вскользь. Пинаться в юбке не так-то легко, но я как могла сопротивлялась. Он выжидал, когда я успокоюсь и снова продолжал расстегивать блузку. Теперь его пальцы расстегивали пуговицы у меня на животе, сейчас будет ее вытаскивать. Я снова зарычала и сделала еще одну попытку пнуть. Опять промах. Похоже, что я борюсь с пустотой.

Наступила апатия, мне стало совершенно все равно, что он там делает. Пусть делает, если так ему хочется, пусть поиграет, пусть. Мне-то какое дело, я ведь ничего не могу сделать, именно этого он и хотел. Пусть. Я дернулась, но только потому, что сильно болели запястья. Ноги поставила поближе друг к другу, чтобы быть повыше, выпрямила спину, стало легче. Теперь он расстегивал юбку. Пусть. Мне все равно, пусть снимает все, пусть, и если хочет, то возьмет меня. Пусть. Я еще чуть подтянулась на носочках, стало еще легче, только устала стоять руками вверх, они стали затекать. Он расстегнул юбку и снял ее с меня. Я опустила голову, даже с завязанными глазами не хотела слепо смотреть на него. Опустила голову пониже, как в знак покорности, как в знак безысходности.

Когда мужчина спустился в подвал, женщина висела на руках. Стояла посередине помещения, потолки были невысокими, она почти доставала руками до кольца, через которое было продернута веревка. Рядом стоял ящик, но женщина не смогла его найти, он был совсем рядом. Она могла его пододвинуть к себе и встать на него, но она этого не сделала, запаниковав. Женщина забыла обо всем. Она могла просто встать на книжки, что валялись у ее ног, но она не сделала даже и этого. Мужчина осторожно закрыл за собой дверь. Женщина перестала дергаться. Теперь все ее внимание было направлено в слух. Поворачивала голову за его шагами, она за ним следила.

Мужчина подошел поближе, на расстояние вытянутой руки и прикоснулся к блузке. Женщина мгновенно прореагировала. Она завертелась, на секунду повисла на веревке. Поймав обратно равновесие, попыталась достать ногой до мужчины. Он не спеша отошел. Женщина вертелась, крутилась, извивалась, ее мычание заполняло всю комнату, мужчина ждал. Так он делал одну попытку за другой. Он не расстегивал ее блузки, а только касался пуговиц на ее одежде, чуть шевелил их и отпускал. Женщина воспринимала это яростно. Ее это бесило, и она продолжала бессмысленное сопротивление, но потом в один момент она остановилась. Выпрямила спину, подтянулась, как могла на носочках, и медленно опустила голову. Мужчина внимательно посмотрел на нее. Провел рукой по поясу ее юбки, ногтем сверху вниз, чуть нажав, провел по молнии, раздался характерный звук раскрывающегося замка, но молния осталась закрытой. Сделав шаг назад, он взял со стола полотенце. Легко касаясь женщины, провел им по спине, опустил полотенце ниже, скользнул вдоль ног. Женщина не пошевелилась, она, покорно опустив голову, чего-то ждала.

Она почувствовала, как он развязал ее пластиковый кляп, вынул его. Надежда не проронила ни слова. Платком он вытер ее мокрые губы, а после почувствовала, как опускаются ее руки все ниже и ниже. Она с трудом встала на ступни, ноги тряслись от перенапряжения. А потом ее тело стало оседать на пол, она упала. Щелкнули наручники, рука тяжело повисла, а потом упала около головы. Она лежала. Ее грудь тяжело дышала, пальцы что-то медленно перебирали в пустоте, губы шевелились, произнося немые слова. Наступила тишина.

Я лежала и боялась открыть глаза. Сквозь ресницы пробивался свет, но я старалась их не открывать. Хотелось вот так лежать бесконечно, боялась пошевелиться, боялась повторения. Хотела слиться с полом, просто раствориться.

Прошло минут пять. Потихоньку вернулись силы, ноги уже не дрожали, хотя чувствовала, как они до сих пор напряжены, осторожно я открыла глаза. Тихо, никого, мои пальцы что-то рисовали на полу. Я смотрела на них и не узнавала. На запястьях были красные полосы, но никаких подтеков или царапин не было, от удивления я присела. Еще раз внимательнее посмотрела на свои запястья. Думала, что когда прыгала, стараясь освободиться, порвала кожу, но ничего подобного, только красные полосы и все. А потом еще больше удивилась тому, что на мне была блузка. Она была застегнута и юбка на месте, все на месте, ничего не снято. Что произошло со мной? Что вообще было? Может ничего и не было? Но нет, ноги ныли от перенапряжения, и болела челюсть.

Через минуту, пошатываясь, я встала, отдышалась. Вот и пластиковый кляп на столе и повязка, что закрывала мне глаза. Все было и в то же время ничего не было. Я была истощенна, измотана, сил не было даже идти, уселась на какой-то чемодан и расслабилась.

Теперь я осознавала понятие страха. Потеря свободы, это действительно самое страшное, что только могу себе представить. Теперь у меня не было злости, но и благодарности тоже. Просто хотелось покинуть подвал и уйти. Я решительно встала, поправила на себе одежду и твердым шагом стала подниматься по ступенькам.

Ребята сидели в зале, они даже не заметили моего отсутствия, подумали, что я на кухне что-то делала. Пригласили к себе, но уже через пять минут все стали разбегаться и я тоже решила уехать. Олег посадил меня в машину и повез меня домой.

— Зачем вы так сделали? – наконец набравшись смелости, спросила я, но он так и не ответил.

До утра я не могла уснуть. Все старалась прокрутить в голове, что я сделала не так и почему вообще меня это волнует. Какой-то псих поиграл со мной, вывернул мне душу наизнанку, а я теперь лежу и думаю об этом. Что я сделала не так? И все же, даже лежа в постели и вспоминая те минуты, я испытывала страх, но вместе с ними и что-то иное. И только к утру, когда глаза уже смыкались, я начала понимать. Потеряв свободу, пусть на время, и даже понимая, что это игра, во мне произошел выброс энергии. Мне это понравилось. Наверное, я хотела бы еще раз попробовать это. Когда меня лишили свободы против моей воли, возможности самостоятельно принимать решение, когда я стала куклой, ничем, рабыней. Меня это не испугало.

Это кажется таким диким. Выглядит таким чуждым. Становится таким заманчивым...

С уважением Елена Стриж

Рассказ из книги "Маньяк" https://www.litres.ru/elena-strizh/manyak/

Мои книги: http://www.litres.ru/elena-strizh/