TIME WOUNDS ALL HEELS

DanielQSteele1

kkkwert: этот рассказ переведён в предоставлен на Ваше рассмотрение по просьбе пананана.

Грунтовая дорога сворачивала влево, и, миновав изгиб деревьев, он увидел побитое непогодой белое деревянное строение, больше всего похожее на сельскую деревенскую церковь, вероятно, баптистскую. Увидев вывеску, он понял, что это именно она.

Слава Богу, Баптистская церковь, - гласила одна белая вывеска, а другая рядом гласила: Продовольственная кладовая округа Патнэм.

В поле, окружавшем церковь, стояли две дюжины легковых и грузовых машин. Пикапы двадцатилетней давности; старые модели Фордов, Шевроле, понтиаков 90-х годов; универсалы, знававшие лучшие времена. В грузовиках по большей части стояли кровати, заполненные всякой всячиной и инструментами. Машины выглядели так, будто первоначальные слои краски были преобразованы пылью и грязью в какие-то промежуточные оттенки.

Исключение составлял синий Додж Гранд Караван последней модели, припаркованный почти незаметно за церковью. Два мальчика поливали его из шланга, а две девочки помладше - тёрли тряпками с пеной. Он нашел место для парковки, достал фотоаппарат, магнитофон и записную книжку и запер машину. Возможно, в этом не было необходимости, но это была привычка.

Он направился к передней части здания, привлекая любопытные взгляды мужчин и женщин, в основном женщин, стоящих в очереди за дверью. Там было много маленьких детей. Некоторые из них были подростками, но большинство из них были достаточно молоды, чтобы быть в подгузниках, или были малышами, которых держали на руках матери.

Некоторые женщины были не так уж плохи: измотанные, слишком молодые для него, но не плохие. Большинство из них были старше, тяжелее и выглядели усталыми. Он перекинул камеру на ремне через плечо и положил мини-диктофон в карман.

— Привет, - сказал он пожилому мужчине, опиравшемуся на трость. - Могу я найти здесь миссис Миллер?

Старик непонимающе посмотрел на него.

— Простите?

Молодой мальчик, который, казалось, вот-вот превратится из подростка в юношу, потому что его руки и ноги перерастали все остальное, услышал и сказал:

— Я вас проведу.

— Томми, - сказала пожилая женщина, бросив на него тяжелый взгляд.

— Да, сэр, миссис Миллер внутри. Она здесь всем заправляет.

Затем, придвинувшись чуть ближе, пожилая дама тихо сказала: - Все зовут ее Леди в инвалидном кресле или мисс Джесси. Она не возражает.

Он толкнул сетчатую дверь и шагнул внутрь. Церковь оказалась больше, чем он думал. Эта был длинный прямоугольный зал. Сегодня это была не церковь - скамей не было. Вместо них были расставлены деревянные столы, и около дюжины мужчин и женщин суетились за столами и перед ними. Столы были завалены буханками хлеба, выпечкой, консервами и какими-то зелеными овощами, похожими на зелень или капусту.

Перед столами выстроились мужчины и женщины, опять же обычные простые женщины, держащие бумажные пакеты, груженные хлебом, консервами и овощами. Дети выпрашивали особые пирожные или пироги, в то время как их матери пытались отослать их подальше.

К нему подошел сутулый пожилой мужчина, взглянув на камеру, висевшую у него на плече.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Он протянул руку и пожал ее мужчине, сказав: Я Роберт Кинкейд. Я работаю в Таймс-Юнион, и мы связались с миссис Миллер, чтобы приехать и сделать несколько снимков. Я делаю репортаж для нашей субботней Флоридской секции о ней, о ее работе.

— Хьюберт, Хьюберт Моссман, мистер Кинкейд. Она сказала нескольким из нас, что кое-кто приедет. Но она думала, что это будет какой-то парень по имени Басс, Гарри Басс. Какое-то необычное имя. Нетрудно это запомнить.

— Да, сэр, у Гарри действительно запоминающееся имя, но он занят другим заданием, и я занимаю его место.

— Рад видеть вас здесь, мистер Кинкейд. Джесси - миссис Миллер – хорошая женщина, и она заслуживает немного внимания за все, что делает.

— Ну, для этого я и здесь.

— Конечно, тогда пойдёмте. Она на заднем дворе.

Войдя через заднюю дверь, он обнаружил небольшую комнату с открытой дверью на заднее крыльцо. Дальше стоял грузовик Уинн-Дикси с открытой задней панелью, на которой виднелись коробки с консервами и контейнеры с хлебом. С полдюжины молодых людей выносили коробки и контейнеры на заднее крыльцо.

Женщина с золотистыми волосами, уложенными в высокую прическу и затянутыми в сетку, руководила действиями экипажа, опустошавшего грузовик, как дирижер оркестром. Она сидела в сверкающем кресле-каталке, и ее голова была примерно на высоте его груди.

Моссман подошел к ней сзади и похлопал по плечу.

— Что тебе нужно, Хьюби? Нам нужно вывезти все это, потому что только что звонил Рэй из WD, и им нужен их грузовик через 45 минут.

— Здесь парень из Таймс-Юнион, Джесси.

— Этот парень с басом? Как там его звали?

— Нет, он не смог. Послали еще одного репортера.

— Ну ладно, пусть подождёт. Я не могу остановиться прямо сейчас.

— Он прямо здесь.

Она коснулась подлокотника кресла, и оно плавно повернулось. У нее были голубые глаза, самые ясные голубые, которые Кинкейд когда-либо видел, за исключением, может быть, одного раза. И это было давно, так что он не мог быть уверен. На ней не было ни косметики, ни помады. Она была одета в простую блузку и широкие брюки, которые скрывали ее ноги. И она все еще была красивой женщиной.

Она снова дотронулась до кресла, и оно плавно завертелось в футе от него. Ей пришлось поднять голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Она протянула тонкую руку.

— Привет, я Джесси Миллер, а вы?

— Роберт Кинкейд, Таймс-Юнион, вижу, что вы очень заняты. Вы уверены, что я не буду мешать?

Она накрыла его руку своей, и он почувствовал в ней силу. Рука не была грубой, это была женская рука, гладкая, но сильная. Она не носила ни колец, ни лака для ногтей. Эта дама была сама деловитость.

— У вас есть работа, мистер Кинкейд, и нам нужна реклама. Я знаю, что ваша история будет сосредоточена на мне – леди в инвалидном кресле - катающейся по округу Патнэм, совершающей добрые дела, но это не имеет значения. Если я получаю известность, то и работа, которую мы делаем, получает известность, и нам всегда нужно больше помощи, больше денег, больше добровольцев.

— Я надеюсь, что это принесет вам и этому месту много пользы, и я довольно хорош в том, что делаю.

— Тогда просто держись подальше, не попадайся под колеса, и можешь говорить с кем хочешь и делать любые фотографии, какие захочешь. Я поговорю с тобой, когда у меня будет время, и все замедлится, но обычно это не заканчивается до полудня. В этом округе много людей, которым нужна помощь.

— Вполне справедливо. Делай то, что делаешь. Я сделаю снимки и поговорю с некоторыми людьми.

Она отвернулась от него, как будто он перестал существовать и вернулась к своему занятию - организовывать занос еды внутрь, находить места для ее хранения, отвечать на вопросы и решать проблемы, которые регулярно возникали. Он обошел вокруг и сфотографировал людей, переносящих тяжелые ящики с товарами на крыльцо, а затем загружающих их в меньшие ящики, чтобы отнести внутрь.

Пока они работали, сзади подъехал старый фургон. Коренастая женщина, тяжело опираясь на две палки, с помощью двух молодых мужчин, прихрамывая, поднялась по ступенькам и позвала Джесси Миллер.

— Джесс, у меня тут лук, спаржа и куча помидоров. Я думала взять их с собой на фермерский рынок, но Господь положил мне на сердце принести их сюда. Они тебе нужны?

— Конечно. Не говори глупостей. Мальчики, принесите сюда стул для мисс Оливии и помогите ее внукам разложить овощи на столах.

Пока рабочие помогали ее внукам выгружать из фургона мешок за мешком помидоры, лук и свежую спаржу, Миллер подкатилась к краю крыльца и высунулась как можно дальше, протягивая руки к пожилой женщине.

— Обнимите меня, мисс Оливия. Пастор Беннингс сказал, что вы не были на воскресной службе больше месяца. Все в порядке?

С помощью внуков пожилая женщина доковыляла до края крыльца и почти смогла обнять женщину в инвалидном кресле. В ее глазах заблестели слезы.

— Просто старею, Джесси, и это старое тело меня подводит. Скоро я снова буду с Клитом.

— Прикуси язык, женщина, Клит будет ждать тебя еще несколько лет. Ему все равно нечего делать, кроме как валяться на облаках и играть на арфах. Он всегда говорил, что провел всю свою жизнь, ожидая тебя. У тебя здесь двое внуков, которые нуждаются в тебе. У тебя есть столько времени, сколько даст Господь.

Как можно небрежнее он поднял камеру и делал снимок за снимком двух женщин вместе, ловя слезы, бегущие по лицу полной женщины. Это были хорошие фотографии. История вполне могла бы выйти на главной воскресной странице, а не застрять внутри его издания.

Джесси Миллер оглянулась и увидела, что он делает, но ничего не сказала. Он видел, что она практичная женщина. Она хотела, чтобы историю и фотографии увидели, как можно больше людей.

Что-то случилось в холле, и, быстро попрощавшись, Миллер одним движением пальца развернула коляску и исчезла. Кинкейд подумал, не спрятан ли где-нибудь в ней двигатель V-8. Оливия пристально посмотрела на него, и он спустился к ней по ступенькам крыльца. Он подошел к ней и протянул руку. Она пожала её.

— Мисс Оливия, меня зовут Роберт Кинкейд. Я репортер из Таймс-Юнион. Газета послала меня написать статью и сфотографировать мисс Миллер и ее работу. Вы двое, очевидно, знаете друг друга. Не могли бы вы поговорить со мной минутку?

— Хорошо, позвольте мне вернуться в это кресло. Я больше не могу долго стоять.

Когда она села, он присел рядом с ней на корточки и достал диктофон. Это было проще, чем писать заметки в таком положении.

— Вы не возражаете, если я это запишу?

— Ну, почему бы и нет, я не могу сказать о Джесси Миллер ничего такого, что было бы против того, чтобы кто-нибудь услышал.

— Скажи это для диктофона. Меня зовут.. . и я готова позволить вам записать меня. Это законно, и я должен это сделать. Мне также понадобится устное согласие, и у меня есть форма, которую вы должны подписать, чтобы использовать фотографии, которые я только что сделал.

— Я понимаю. В наше время люди судятся по самым разным причинам. Я стара, но еще не совсем потеряла разум.

После того как она записала заявление в диктофон, он оглянулся на холл, где исчезла Миллер, и спросил:

— Откуда вы ее знаете?

— Я не знала её, когда она росла. Она была городской девушкой, выросла в другом городе. Она всегда жила в Западном Патнэме, но после несчастного случая и инвалидного кресла она начала работать с церквями, продовольственным банком и тому подобными вещами. Когда Клит – мой муж – умер восемь лет назад...

Она замолчала и посмотрела на Кинкейда.

— Вы женаты? Вы когда-нибудь кого-нибудь теряли?

— Нет, мэм, не женат, и единственными людьми, которых я потерял, были мой дядя и отчим. Но этого было достаточно. Я бы не хотел делать это снова.

— Я понимаю. Терять людей тяжело. Я потеряла своего давным-давно-потеряла папу, когда была еще маленькой девочкой, но совсем другое дело, когда теряешь мужа или жену. Ты теряешь родителя своих детей. Ты теряешь человека, с которым разговаривал по ночам. Это более одиноко, чем вы можете себе представить.

— Ну, это было плохое время. Я уже потеряла своего сына, Кэлвина, и мы растили двух его сыновей после того, как его жена - жалкое подобие женщины - подсела на наркотики, а потом просто исчезла. И вдруг остались только я и два мальчика-подростка. Я и так уже постарела и изрядно растолстела.

Она уставилась в утреннее небо. Плыли бледно-белые облака, гонимые осенним бризом.

— Самоубийство-это грех. Мы, баптисты и католики, во многом не согласны, но в этом мы согласны. Вы отрезаете себя от Божьей Благодати и осуждаете себя и людей, которых любите, но, должен признаться, я размышлял об этом. Потом Джесси стала приходить, просто чтобы поговорить. Она принесла нам кофе, чтобы мы выпили вместе, пока мы разговаривали, и пирожные, и пироги, не то чтобы я так уж нуждалась в них, но я почти перестал что-либо делать, и мальчикам это нравилось, и они любили ее. Вы, наверное, уже заметили, что она очень красивая женщина, а они были подростками. Тем не менее, она обращалась с ними правильно, не обижала их чувства, и они действительно нуждались в мамином влиянии.

Она снова на мгновение замолчала.

— Потом, несколько лет назад, Клей связался с дурной компанией и попал в неприятности в Джексонвилле. Меня бы убило, если бы он попал в тюрьму, но Джесси пошла туда и договорилась с каким – то адвокатом – прокурором или кем-то еще-чтобы Клэя поместили в следственный изолятор, и они отправили его сюда. Он сделал то, что должен был сделать, и теперь с ним все в порядке.

— Она покачала головой.

— Я знаю, что никто из людей не совершенен, а мы, баптисты, не верим в Святых. Я знаю, что у нее есть – должны быть – свои недостатки, я знаю, что ей действительно не везет с мужчинами. Я никогда не понимала почему, но могу сказать вам, что она хорошая женщина, и есть сотни людей в этом округе, которые жили бы намного хуже, если бы ее не было рядом.

Следующие несколько часов Кинкейд провел, бродя по церкви. Он сделал несколько хороших детских снимков и позаботился о том, чтобы получить фоторепортажи для всех них. Никто не возражал, как только они узнавали, что он делает это для статьи о Даме в инвалидном кресле.

Хьюберт Моссман, человек, с которым он познакомился, входя в церковь, стоял на улице, делая перекур, в то время как очередь к столам не переставала двигаться. Кинкейд заметил, что люди могут ждать от получаса до 45 минут, но никто не уходит.

— Я и понятия не имел, что в округе Патнэм так много нуждающихся, по-настоящему бедных. Я знаю, что это не самый богатый округ в округе, но...

— Сегодня неплохой день. Бывают субботы, когда людей в три раза больше. Такое случается не часто, но бывали дни, когда мы не справлялись, а люди ждали. Это те дни, которые убивают мисс Джесси. Я думаю, что это ранит ее сильнее, чем людей, которых мы отвергаем.

Он сделал еще одну затяжку, прежде чем бросить сигарету на землю и растереть ее ботинком.

— Вы ведь получили высшее образование, верно? А работа? А квартира? А страховка? Вы никогда не догадаетесь, сколько людей не имеют ничего из этого, но у них есть дети, или больничные счета, или родители, которых они пытаются сохранить живыми.

— Есть несколько никчемных ленивых кусков дерьма, которые пользуются преимуществом, но большинство людей просто пытаются выжить. Один инсульт, один сердечный приступ, один несчастный случай и миллионный больничный счет, увольнение с целлюлозно-бумажной фабрики, на которой работают почти все в этом округе, превращают вашу жизнь в кошмар. Я один из счастливчиков - проработал на фабрике 38 лет, скопил несколько баксов и неплохо живу на социальное обеспечение и свои сбережения, но каждый раз, когда я прихожу сюда добровольцем, я встаю на колени ночью и благодарю Бога за свою удачу.

Кинкейд оглянулся на церковь и спросил: - Она работает здесь, навещает людей, делает Бог знает, что еще. Что она делает, когда не работает?

Моссман ухмыльнулся репортеру.

— Ты тоже заметил, да? Она ничего с собой не делает, но все равно красавица. Я видел ее фотографии в юнности, и она была красивой женщиной. Но.. . она почти ничего не делает, кроме работы, посещает людей и ходит в церковь по воскресеньям. У нее действительно не так много времени на что-то еще, и я думаю, что она счастлива таким образом.

— Почему? Она не такая уж старая.

— Я не болтливая старуха, так что давай просто скажем, что ей не везет с мужчинами. Она была замужем четыре раза. Первого она потеряла в аварии, из-за которой она и оказалась в этом кресле. Второго подстрелила сама. Он выжил, но это отчасти испортило их брак. Она попробовала еще дважды, но безуспешно. Я думаю, она просто отказалась от мужчин. Кроме того, есть много мужчин, которые никогда не смогут обратить на кого-то внимание, если она в инвалидной коляске.

— Очень жаль.

— Судя по тому, как мы с тобой на это смотрим! Мы же мужчины. Это действительно кажется пустой тратой времени, но с ее точки зрения... Я имею в виду, что она калека ниже пояса. Что она от этого получит?

На стоянку въехал пикап Шевроле последней модели, дверь которого открылась и закрылась еще до того, как заглох двигатель. Высокий темноволосый мужчина с коротко подстриженными волосами, одетый в джинсы и рубашку на пуговицах, шел через стоянку к входу в церковь. Лицо Моссмана потемнело, и он сказал одному из подростков, стоявших в дверях:

— Скажите мисс Джесси.

Моссман вышел навстречу молодому человеку, широкоплечему, с тонкой талией, на добрых полфута выше старика.

— Остановись Джимми, повернись. Убирайся отсюда, пока не начались неприятности.

— Беда уже случилась, старина. Убирайся с моего пути, пока я тебе башку не оторвал.

— Не говори глупостей, Джимми. Они вызовут полицию, и на этот раз она предъявит ордер на твой арест, и ты уйдешь. Ты никогда не увидишь своего сына.

— Никто не собирается держать меня вдали от нее или моего сына.

— Я собираюсь попробовать.

— Я не хочу причинять тебе боль, но сделаю.

Это было глупо, и он знал, что потом пожалеет об этом, но Кинкейд встал между высоким молодым человеком и невысоким пожилым.

— Я больше твоего размера, друг. Почему бы тебе не уйти?

— Я сброшу тебя на землю, ты, назойливый засранец. Да и вообще, кто ты?

— Просто парень, но к тому времени, как ты меня уложишь, здесь будет куча других мужчин, и ты не справишься со всеми. Если у тебя есть проблема, есть и другие способы справиться с ней.

— Уходи, Джимми. Еще не поздно остановить это, пока все не стало ужасно.

Джесси Миллер сидела на своем инвалидном кресле на крыльце, позади Кинкейда, окруженная четырьмя более крупными и молодыми мужчинами, работавшими на заднем дворе.

— Ты, сука, сама вбила ей в голову эти чертовы идеи. Она бы никогда меня не бросила, если бы не ты.

— Я бы все равно тебя бросила, Джимми. Мисс Джесси меня к этому не подталкивала. Она просто помогла мне понять, что я должна делать.

Мужчины на крыльце отступили назад, и темноволосая, беременная на большом сроке, молодая женщина шагнула вперед к краю крыльца. На ней были шорты и свободная блузка, которая оттопыривалась до предела. Она была босиком, и Кинкейд подумал бы, что ей 13 лет, если бы она не была явно старше. Интересно, когда она успел так состариться?

Джимми двинулся было вперед, но остановился.

— Я не пил уже три недели, детка. Даже когда я умирал от похмелья, я был сухим. Я прошу прощения. Я знаю, что вел себя глупо. Я бы никогда не прикоснулся к тебе, если бы не пил. Но больше никогда не буду пить. Я тебе обещаю. Я никогда больше не прикоснусь к тебе, если ты этого не захочешь.

— Она покачала головой.

— Ты уже обещал мне. Я больше не могу тебе доверять. Одно дело, когда были только ты и я. Я могла бы смириться с тем, что ты так безумно ревнуешь и прикасаешься ко мне, когда пьешь. Но ты мог убить нашего ребенка, Джимми. Ты мог убить своего сына. И ты мог бы провести остаток своей жизни, говоря, что сожалеешь, и это не имело бы никакого значения.

Джимми посмотрел на свои ботинки. Не было слышно ни звука.

— Я люблю тебя, Алисса, всегда любил. И всегда буду. Я не могу жить без тебя, без моего сына. Если ты это сделаешь, я умру. Пожалуйста, дай мне еще один шанс.

Последовало долгое молчание.

— Мне очень жаль, Джимми.

Он посмотрел вниз, а когда поднял на нее глаза, Кинкейд увидел, что они полны слез. Что-то изменилось, и Кинкейд почувствовал это. Это был вид поражения, все кончалось, и когда человек показывал это, он либо уходил, либо возвращался, стреляя.

Джимми повернулся и направился к своему грузовику. Кинкейд почувствовал что-то позади себя и, обернувшись, увидел, как четверо мужчин поднимают инвалидное кресло и спускают её по ступенькам. Мгновение спустя она уже катилась мимо него к удаляющейся фигуре.

Никто за ней не следовал, но Кинкейд оказался позади нее. Может, она и Святая, но Джимми-человек, который только что потерял надежду, а такие люди опасны.

Кинкейд уже подошел к грузовику, когда она приблизилась на расстояние фута.

— Джимми. Остановись на секунду.

Он открыл дверцу грузовика и проскользнул внутрь, не глядя на нее.

Она приподнялась на кресле, оттолкнувшись руками, и сумела дотронуться до его руки. Кинкейд оказался рядом с ней, не зная, что он сможет сделать, но двигаясь позади нее.

— Джимми. - Послушай меня.

— Зачем? Ты разрушила мою жизнь своим проклятым вмешательством. Все думают, что ты какая-то святая. Ты просто чертовски старая озлобленная женщина. Ты не можешь иметь мужчину в своей жизни, поэтому ты вмешиваешься в жизнь других людей.

Но Кинкейд заметил, что он не стряхнул ее руку.

— Джимми, я была замужем за таким человеком, как ты. Он думал, что сможет бросить пить. И он сделал это после того, как покончил с собой и оставил меня парализованной на всю жизнь. Я знаю, как трудно остановиться. Но это можно сделать. Люди делают это каждый день.

Наконец он повернулся и посмотрел на нее.

— А какая разница? Ты слышала ее, мы закончили. Она не вернется ко мне и будет держать меня подальше от моего сына.

— Я слышала совсем другое, Джимми. Это не то, что она говорит. Она тебе не доверяет. Она не верит, что ты хочешь остановиться достаточно сильно, и она не доверяет тебе быть рядом с вашим ребенком, если ты продолжишь пить. Я ее не виню. Я тоже бы не доверила бы тебе быть рядом с ребенком. Таким, какой ты есть сейчас.

— Что же мне делать? Как заставить ее снова доверять мне?

— Докажи ей, что она не права. Ты пытаешься сделать это сам. Присоединяйся к анонимным алкоголикам. Найди людей, которые помогут тебе, и проживи три месяца без выпивки, или полгода, или год. Вот и все, что тебе нужно.

— Я буду скучать по жизни моего сына.

— Я знаю, что она позволит тебе присутствовать при родах. Она уже говорила о том, чтобы позволить тебе навестить его вместе с твоей матерью. Это будет под присмотром, но ты увидишь его, и, если ты беспокоишься об этом, она не будет встречаться ни с кем другим. Девушка любит тебя. После того, что ты сделал, мне трудно это понять, но она тебя любит. Теперь все зависит от тебя. Ты можешь пойти напиться или позвонить Биллу Сорреллсу из округа. Он был чист в течение 10 лет, и ты не сделал ничего, что он не сделал хуже. Иди поговори с ним.

Он сидел, положив руки на руль.

— Ты действительно думаешь, что она будет ждать меня?

— Думаю, да, Джимми, но даже если она этого не сделает, на самом деле ты делаешь это не для нее - ты делаешь это для своего сына и для себя. Что бы ни случилось сейчас, это пройдет, но тебе придется долго жить с самим собой.

Она тяжело опустилась в кресло, и оно загудело. Мгновение спустя Джимми и его пикап выехали со стоянки, не разворачиваясь.

— Спасибо за поддержку, мистер Кинкейд. Ты всегда бросаешься на защиту дев? Или только калеки?

— Просто инстинкт. Я здесь не потому, что беспокоюсь о тебе. С моей точки зрения, у тебя больше яиц, чем у любого парня в округе, и я здесь не потому, что ты в инвалидном кресле. Я ничего не мог с собой поделать. Меня так воспитали.

— Что ж, спасибо. На самом деле я не беспокоилась о Джимми. Он хороший мальчик. Я знаю его с пеленок.

— Он вырос.

— Я знаю. К сожалению, они не остаются в подгузниках, но я думаю, что с ним все будет в порядке. Он хочет протрезветь для Алиссы, а Соррелл будет хорошим наставником. А теперь мне нужно возвращаться, потому что у нас еще много людей, которых нужно накормить. Если не хочешь, можешь больше не оставаться. Я знаю, что у тебя есть фотографии и ты разговаривал с людьми. Мы можем сделать это по телефону, не так ли?

— Мы могли бы, но сегодня суббота, и мне некуда торопиться. Я не против побыть здесь, пока ты не освободишься.

— Я не могу.

— Я рискну.

— Ты же питбуль. Ты хороший репортер, не так ли?

— Я в порядке.

Он последовал за ней в церковь и увидел, как трое мужчин подняли ее обратно на крыльцо. Она вернулась к работе, и часы шли, пока она поддерживала поток еды и разговаривала с людьми. Несмотря на октябрь, было жарко, и он почувствовал, что вспотел.

Через некоторое время стало вполне естественно положить камеру и блокнот и занять место за столами, раздавая еду, в то время как бесконечная очередь продолжала проходить. Она расположилась в самом конце и смогла помочь раздавать детям пирожные и пирожные. Она взглянула на него и улыбнулась. Даже с волосами, собранными в пучок, с лицом, раскрасневшимся от жары и пота, струящегося по щекам, она была прекрасна.

В три часа дня очередь, наконец, иссякла, легковые и грузовые автомобили волшебным образом исчезли с поля, окружавшего церковь. Женщины сидели на стульях за столами, а мужчины прислонились к стене. Хьюби снова вышел на улицу покурить, к нему присоединились двое мужчин постарше.

Кинкейд подошел к Джесси.

— Сейчас подходящее время?

— Ты был хорошим парнем, Кинкейд. Давай я закончу, подготовлю ребят, чтобы все вернулось в норму, и верну скамьи на завтра. Полчаса, хорошо?

— Конечно.

В этот момент к ней, прихрамывая, подошла чернокожая женщина с белыми волосами и тем, что можно было назвать только бабушкиными очками.

— Конечно, Этель.

Старая негритянка наклонилась и прошептала ей на ухо:

— Как долго?

— Прошло уже два дня. Сара сказала мне сегодня, что прошло уже два дня с тех пор, как она получила от нее весточку, и я все проверила. Больше никто о ней ничего не слышал.

Джесси, казалось, смотрела куда-то вдаль.

— Я пойду проведаю ее, Этель, и дам тебе знать.. . Мистер Кинкейд, мне очень жаль, но кое-что случилось, и я могу опоздать. Я не могу просить тебя оставаться здесь так долго. Обещаю, что позвоню. Просто дай мне номер.

— Еще не так поздно, мисс Миллер. Если у вас есть поручение, я могу подождать здесь или встретиться с вами позже.

— В этом нет никакого смысла, мистер Кинкейд. Я не знаю, как долго пробуду здесь, и полагаю, что вы не собирались оставаться в городе на ночь.

— Прошу прощения, мисс Миллер, но я бы не стал объяснять вам, как управлять продовольственным банком или другой работой, которую вы здесь выполняете. Встреча с глазу на глаз, особенно для такой истории, как эта, всегда лучше телефонного интервью. Я просто пытаюсь делать свою работу. Я действительно не беспокоюсь о времени.

Она просто долго смотрела на него. Он не мог прочитать выражение ее лица.

— Тебя действительно трудно встряхнуло, не так ли?

— Я работаю, и да меня это взволновало.

— Ладно, бери свою машину. Я поеду на своем фургоне. Ты просто следуй за мной, и мы можем пойти куда-нибудь и поговорить-после.

Он ждал на дороге, ведущей от церкви, отъехав достаточно далеко, чтобы она без труда проехала мимо него в своем фургоне. Было около пяти вечера, и в тускнеющем свете появились тени. Он без труда последовал за ней. Она не участвовала в гонках, но двигалась в хорошем темпе.

Он последовал за ней туда, где грунтовая дорога переходила в мощеную двухполосную дорогу, а затем, примерно через пять миль, расширялась до четырехполосного шоссе. Дорога петляла между кварталами, окруженными маленькими магазинчиками, а затем акрами открытых лесов. Через некоторое время он увидел слева огромное кладбище, которое, казалось, тянулось почти на полмили.

Она свернула на дорожный указатель с надписью Силвер-Лейк-роуд. Через несколько миль к югу она свернула на двухполосную дорогу с названием, которое он не рассмотрел; затем, еще через две мили, она свернула направо на грунтовую дорогу, которая привела его в мир все более старых, обветшалых деревянных домов. Еще один поворот, и они ехали по грунтовой дороге, которая становилась все уже и изрыта колеями. Наконец она остановила фургон в ста футах от каркасного дома, который, возможно, был белым сто лет назад. Теперь он был просто грязный. Он остановился позади нее. Водительская дверь открылась, и волшебное кресло развернулось, чтобы встать рядом с водительским сиденьем. Она скользнула очень красивой попкой с водительского сиденья в кресло.

— Это очень хорошая установка. Округ платит вам за работу или у вас есть собственные деньги?

Она взглянула на него, и он не мог понять, раздражена она или нет.

— Неужели все репортеры так суют нос в чужие личные дела?

— Вот почему нас называют репортерами.

Коляска опустилась на землю, и она развернула ее.

— Я не получаю ни пенни ни от округа, ни от какого-либо правительственного источника. Я неоплачиваемый доброволец, но у меня есть свои деньги. Есть еще вопросы?

— Куча, но они подождут.

Она покатилась вперед, и он последовал за ней, чуть не упав на нее, когда она резко остановилась.

Он обошел ее.

— О черт.

Он смотрел вместе с ней на смятые доски и упавшие металлические прутья, которые, должно быть, когда-то были пандусом для инвалидных колясок. Они служили опорой для пандуса и перилами, за которые можно было держаться, спускаясь по ступенькам. Крыльцо возвышалось над землей почти на восемь дюймов. Четыре ступеньки, каждая всего около трех дюймов высотой, стояли рядом с тем, что когда-то было пандусом, но он никогда не сможет поднять инвалидное кресло даже на три дюйма.

— Я говорила ей... - прошептала она, - я должна была прийти и убедиться.

— Вы не знали?

— Нет, - тихо сказала она, качая головой, - Это старый дом. Я велела поставить там пандус – для нее и для себя – десять лет назад. Было время, когда она не нуждалась в этом, но с возрастом ее ноги стали слабее.

Она подъехала ближе.

— Еще месяц назад я думала, что он расшатывается. Я хотела позвонить кому-нибудь и попросить его заменить, но.. . -

Она перекатилась вперед достаточно близко к металлическим перилам с левой стороны. Но когда она надавила на нее, она закачалась.

— Я была занята. Всегда было чем заняться. Но даже в этом случае я могла бы приехать на выходные. Я бы видела, что происходит. Кто-то мог случайно сбить его, или это могли быть дети. У них тут есть несколько злобных маленьких ублюдков. Как бы то ни было, я должна была что-то сделать.

— Это еще можно исправить, - сказал Кинкейд, поднимаясь на первую ступеньку.

— Хочешь, я постучу, посмотрю, нет ли здесь кого?

— Она там, внутри.

Через минуту она сказала: - Поднимись и постучи. Посмотри, заперта ли дверь.

Он поднялся на крыльцо. Доски под ногами трещали и скрипели. Он положил руку на дверную ручку и повернул. Она повернулась, и, когда он толкнул ее, дверь распахнулась внутрь. Он оглянулся на нее, сидящую в быстро сгущающемся сумраке. Ей не нужно было жестикулировать. Он шагнул внутрь.

Это была старомодная гостиная с тяжелым диваном у одной стены и кофейным столиком перед ней. В углу стоял старомодный напольный телевизор с большим экраном. Стены были заставлены полками, безделушками и фотографиями в рамках.

— Есть кто-нибудь?

Он подождал несколько секунд и снова позвал: Он огляделся, нашел выключатель на стене возле входной двери и включил его. Вспыхнула висячая лампа.

— Здесь кто-нибудь есть?

Он подошел к двери в другом конце комнаты. Здесь было темнее. Он снова нащупал выключатель и нашел его слева. Он постоял немного, обдумывая увиденное. Затем он подошел к тому, что лежало в центре комнаты, и осторожно сел на старомодную кровать. Он протянул руку в сторону лежащей там фигуры. Кожа была прохладной, почти холодной, сухой и морщинистой, как сухой пергамент.

Ее глаза были закрыты, тело облачено в старомодную ночную рубашку. Он огляделся и увидел кувшин, в котором могла быть вода. Ее руки лежали по бокам. Одежда висела на ней свободно. Под ней было тело, но трудно было сказать наверняка, что это женщина, с женскими изгибами, если бы не длинные белые волосы. У корней было достаточно черного, чтобы намекнуть на то, как она выглядела бы в молодости.

Он встал и оставил мертвую женщину позади.

Она ждала его у подножия крыльца. Он покачал головой, и она опустила голову на руки.

— Все выглядело мирно. Я не врач, но нет никаких признаков того, что она мучалась. Она могла просто заснуть.

После долгой паузы она подняла голову и уставилась на разрушенный трап.

— Жалкий сукин сын. Бог....

— Она потерла лоб.

Кинкейд спустился по ступенькам и встал рядом с ней. Он протянул к ней руки.

— Нет.

— Ты хочешь ее видеть. Тебе ни за что не протащишь туда эту инвалидную коляску. Если ты не хочешь ползти внутрь, позволь мне помочь.

Она посмотрела в пол, потом со злостью хлопнула по подлокотнику кресла.

— Ты жалкий, проклятый кусок хлама. Какая от тебя польза, когда ты мне действительно нужно?

Она посмотрела на него и протянула руки.

— Держи крепче. Я тяжелее, чем кажусь.

Она поймала его взгляд и резко сказала: - Не говори этого, черт возьми. Не сейчас.

Он невинно улыбнулся.

— Я не собирался говорить ни слова. Обними меня за шею.

Когда она обхватила его за шею, он просунул левую руку ей под ноги, а правую под зад.

— Что ты делаешь?

— Иначе я не смогу тебя поднять.

— Уууф.

Он чуть не уронил ее, но для равновесия подставил ногу и подхватил, затем выпрямился, поднимая ее вместе с собой.

— Уууф?

— Прости. Ты застал меня врасплох.

— Это мертвый груз, Кинкейд, я не могу помочь тебе так, как это сделал бы нормальный человек.

— Я просто не был готов.

— Как скажешь. - Ну, ладно.

Он повернулся и тяжело шагнул вперед, потом сделал еще шаг и еще. Когда он почувствовал ее твердый вес на своем боку, он почувствовал что-то более твердое, металлическое.

— Что это?

— Я одинокая женщина, которая живет одна. У меня есть разрешение на скрытое ношение.

— Неудивительно, что парни не причиняют тебе никакого вреда.

— Уже нет.

Они подошли к двери, и он повернулся боком, когда они вошли. Он отнес ее в спальню и остановился, когда она уставилась на женщину на кровати.

— Не мог бы ты просто.. . положить меня на кровать рядом с ней?

Он опустился на колени рядом с кроватью и позволил ей скользнуть рядом с мертвой женщиной. Она просто посидела немного, потом протянула руку и погладила старуху по волосам.

— У нее были черные как смоль волосы. Марте было почти 60, когда я встретила ее. Ее муж, Райли, часто дразнил ее за то, что она красит волосы, говорил, что она пытается выглядеть моложе, чтобы все молодые девушки не бегали за ним. Она тут же отвечала ему, сказав, что есть много молодых черно – белых джентльменов, которые будут рады утешить ее, если он пойдет за молодой женщиной. Они очень любили друг друга. Он прожил пять лет после того, как мы с ней познакомились, просто он однажды упал замертво на работе без сознания. Она никогда не любила другого мужчину.

Она провела пальцем по угольно-черной коже мертвой женщины.

— Она была моей реабилитационной медсестрой, когда я впервые села в кресло. Не такое, как это, простая старая инвалидная коляска, которую мне приходилось передвигать руками. Я не знала, как ходить в ванную, как входить и выходить из туалета, как умываться - вещи, о которых никогда не думаешь, когда у тебя две здоровые ноги.

Она не смотрела на него, но Кинкейд заметил, что ее глаза увлажнились.

— Что бы там ни говорили, никто никогда не готов к креслу. В один день я была молодой и сильной, а на следующий-наполовину женщиной. Люди говорят, что вы должны взять себя в руки и сосредоточиться на том, что у вас осталось, а не на том, что вы потеряли. Тупые ублюдки! Вы не можете сосредоточиться на том, что у вас осталось. Все, о чем ты можешь думать днем и ночью, - это то, что ты потерял. Это заняло время, месяцы, и она была там для меня. Я, наверное, справилась бы и без нее, потому что большинство людей в конце концов учатся жить со стулом, но - она была рядом со мной! Мои родители тогда были еще живы, и я любила их, но она была единственным человеком, который имел значение.

Она наклонилась вперед и закрыла лицо руками.

— Она была рядом со мной. Это была ее работа, но это было больше, чем ее работа, и когда я решила, что хочу снова жить, она продолжала подталкивать меня сделать что-то со своей жизнью. - Господь спас тебя от этой катастрофы не для того, чтобы ты выбросила его дар, сидя в комнате, смотря телевизор и толстея.

Я сказал ей, что ничего не могу сделать, ничего не хочу делать, ничего не умею. Нет большого спроса на чирлидерш, выполняющих упражнения в инвалидном кресле. Я не собиралась поступать в колледж. Все, чего я когда-либо хотела, это выйти замуж и вырастить нескольких детей, быть матерью и хорошей женой. Я была бы с хорошим парнем, но после аварии никаких детей, никогда! Никакого мужа!

Но она не сдавалась. Это произошло не в одночасье, но со временем я стала волонтером в церквях, в кладовых, работая с беременными девушками, которым нужны были наставники. Всегда есть потребности, на которые нет денег. Так, понемногу, я обнаружила, что все еще есть вещи, которые я могу сделать.

Она подняла лицо от ладоней и посмотрела на Кинкейда.

Не я – она создала этого человека. Она сделала Леди в инвалидной коляске. Она была моим другом и моей совестью. Мы были близки. Это было тогда, когда она еще могла передвигаться, когда ее муж был жив, когда ее сын жил здесь, в городе. Потом ее друзья состарились и умерли, а сын уехал на работу в другой штат.

Она потерла губы, и слезы заблестели в ее глазах.

— Она стала старой и хрупкой, невидимой, как многие старики. Она не пошла бы в дом престарелых - это убило бы ее! Все, чего она хотела, это чтобы ее помнили несколько человек, таких как я, а я забыла о ней. Я была слишком занята, и она умерла в одиночестве!

— Люди всегда заняты. Она знала, на что похожа твоя жизнь. Должно быть, она понимала.

Она посмотрела Кинкейду в глаза и сказала: - Не пытайся заставить меня чувствовать себя лучше, Кинкейд. Она умерла в одиночестве.

Она указала на старомодный телефон, стоявший на маленьком столике в конце кровати.

— Дай мне телефон позвонить в похоронное бюро.

— А что ты хочешь?

— Я не собираюсь оставлять ее одну. Я подожду здесь с ней, пока за ней не приедут. Я.. э-э.. . не мог бы ты подождать снаружи? Я хотела бы провести с ней несколько минут наедине.

— Конечно.

Он вышел на улицу и стал ждать в сгущающейся темноте. Он знал, что это не войдет в его статью. Он был репортером и знал правила игры. Вы обязаны быть преданными своему работодателю - газете, радиостанции или телевидению, которые платят вам еженедельную зарплату.

Однако он знал, что этого никогда не было - никто, кроме них двоих, никогда не разделит этого. Были вещи слишком личные, выходящие за рамки его долга перед газетой.

Примерно через 20 минут он увидел приближающиеся в темноте огни. Когда машина подъехала ближе, он увидел, что это не похоронное бюро, а скорая. Из нее вышли трое мужчин, двое примерно его возраста, толкающие каталку, третий - чистенький парнишка. На них была форма спасателей округа.

— Вы с миссис Миллер? - спросил один из двух пожилых мужчин, стоя на ступеньках.

— Она внутри, с дамой.

Он вошел вслед за ними. Миллер посмотрел на них, когда они вошли в комнату. Глаза у нее были ясные, лицо сухое. Она привела себя в порядок.

— Привет, Боб, вы, ребята, довольно быстро сюда добрались.

Старший, лысый парень, который не толкал каталку, сказал: Когда я увидел адрес и имя, я побежал. Мне очень жаль, что я здесь. Миссис Смит была хорошей женщиной.

Миллер только кивнул.

— Как вы сюда попали, мисс Джесси? - спросил молодой человек. - Мы видели вашу коляску снаружи.

— Она указала на Кинкейда.

— Мистер Кинкейд был так любезен, что занёс меня.

Он бросил на Кинкейда тяжелый взгляд.

Боб подошел к кровати.

— Теперь мы возьмем все на себя, Джесси. Тебе не нужно быть здесь для этого. Ты.. . тебе не нужно смотреть это. Я думаю, что просто быть здесь было достаточно тяжело для тебя. Почему бы тебе не уйти прямо сейчас? С этого момента мы.. . будем заботиться о ней.

Мужчины смотрели, как она повернулась на кровати и, наклонившись, нежно поцеловала старуху в щеку.

— До свидания, Марта. Иди к Богу.

Молодой человек подошел к ней и протянул руки.

— Почему бы вам не позволить мне помочь вам, мисс Джесси? Для меня это большая честь.

Она посмотрела мимо него на Кинкейда.

— Это очень мило с твоей стороны, Билли, но мистер Кинкейд принёс меня сюда - он может отнести меня обратно. Кроме того, Боб и Рой нуждаются в тебе для мисс Смит. Я была бы тебе очень признательна, если бы ты позаботился о ней - для меня. Ты бы сделал это?

Билли снова впился взглядом в Кинкейда, и Кинкейду показалось, что каждый мужчина в комнате может читать его мысли, как будто они отпечатаны у него на лбу. Молодой человек густо покраснел.

— Да, мэм.

Когда она протянула к нему руки, Кинкейд обошел Билли, наклонился, схватил ее и каким-то образом поднял, не крякнув от усилия.

Глядя, как она садится на водительское сиденье своего фургона, он оглянулся на дом и сказал: -

— Он, старый – или молодой – парень? Не наступил ли я кому-нибудь на пятки?

Она бросила на него раздраженный взгляд.

— Ему двадцать пять, он еще ребенок. Он влюблен в меня. Бог знает почему, я почти гожусь ему в матери и выгляжу именно так.

— Нет, и ты это знаешь.

— В любом случае, если бы мы что-нибудь сделали, он бы ходил за мной повсюду, как щенок, в течение следующих шести месяцев, думая, что влюблен в меня. Мне это не нужно.

Она уже собиралась закрыть дверь, когда сказала: - Я продолжаю говорить это, но вещи продолжают происходить. Я знаю, ты хотел поговорить с глазу на глаз, но день прошел, и я устала. Почему бы тебе просто не позвонить мне завтра или.. . Воскресенье - плохой день, я обычно занимаюсь церковью. Не мог бы ты позвонить мне в понедельник?

— Когда ты в последний раз ела сегодня?

— Я поела немного хлеба. Торт после обеда и яичный бисквит от Харди сегодня утром.

— Сейчас 6:50 субботнего вечера. В это время работают рестораны. Я знаю, что ты устала, но тебе будет лучше, когда внутри тебя будет еда - мое угощение. Ты очень хорошая тема для моего рассказа. Мы собираемся продать здесь кучу газет с твоей фотографией на обложке. Давай я угощу тебя ужином.

— А.. . почему я не злюсь на тебя? Ты же питбуль. Ты не сдаешься.

— Может быть, подобное притягивает подобное. Ты сама вроде питбуля.

— Во всяком случае, я чую, что от меня воняет! Жарко, и я весь день потела. Я не могу выйти в таком виде. Моя одежда прилипла к телу.

— Насколько я слышал, в городе есть душевые.

Она понимающе улыбнулась ему.

— И ты, вероятно, согласишься помочь мне с душем, исключительно в интересах твоей истории, верно?

— Я стараюсь не смешивать приятное с полезным. Это бизнес. Если я решу, что хочу пригласить тебя на свидание в качестве Роберта Кинкейда, штатского, я приглашу тебя, но не сейчас.

Она бросила на него еще один испытующий взгляд. Что-то, казалось, успокоило ее.

— Хорошо, но, если я засну посреди интервью, это будет твоя вина.

— Я бы не прочь уложить тебя в постель.

— Держу пари, что нет!

— Она помолчала, изучая его.

— Хорошо, следуй за мной. Я живу в пяти милях отсюда. Я не потеряю тебя.

Ее дом стоял в центре тупика, все они были одноэтажными оштукатуренными домами. У нее был бледно-голубой автомобиль с гаражом на одну машину. Она нажала на кнопку открывания гаражной двери и въехала внутрь. Он припарковал машину на подъездной дорожке позади нее. Гараж был достаточно широк, чтобы она могла припарковаться и все еще раскачивать кресло вокруг и вверх по пандусу, ведущему к двери. Нажатие пульта распахнуло дверь.

— Входи через гараж. Я собираюсь закрыть его, и ты можешь пройти сюда.

Он смотрел, как она быстро поднялась по пандусу и въехала в дом. Он стоял в гараже, когда дверь гаража закрылась. Он последовал за ней по пандусу в дом. Когда он вошел внутрь, дверь плавно и бесшумно закрылась за ним. Он услышал слабый щелчок и решил, что дверь запирается сама.

— Никто не войдет сюда сзади, сверху, как-нибудь ночью, когда я устану и буду беспечна. Это хороший район, но у нас здесь тоже есть хищники.

Он шел позади, замечая, что комнаты освещаются автоматически, а двери, которые были закрыты и заперты, - отпираются и открываются перед ней.

— Электрические датчики?

— Это.. . и датчики движения и звука. Они не так уж и дороги, когда ты живешь одна и не устраиваешь слишком много вечеринок или развлечений.

Он подошел к ней сзади, когда она стояла у другой закрытой двери справа.

— Моя спальня и ванная здесь.

Закрытая дверь слева от него распахнулась. Он увидел короткий коридор и большую комнату за ним.

— Через нее можно попасть в кабинет и кухню. Ты можешь посмотреть новости, в любом случае, кабельные новости, или ты можешь выпить пива на кухне. Я всегда держу несколько штук в холодильнике.

Она обернулась, чтобы посмотреть на него, словно ожидая, что он уйдет, прежде чем открыть дверь в ее личный мир. Ладно, она была пугливой - он это понимал.

— У тебя действительно все спланировано-не думаю, что это так дешево.

— Почему бы тебе просто не спросить меня: откуда ты берешь деньги, чтобы быть независимой и иметь все игрушки, такие как твое сверкающее кресло и все электрические штуковины здесь?

— Это может подождать- просто естественное любопытство.

— Когда мой муж Джонни погиб в катастрофе, из-за которой я оказалась здесь, он был восходящей звездой на бумажной фабрике. Он оставил мне полис страхования жизни на полмиллиона долларов. Потом мой отец, год спустя, умер от сердечного приступа, а мать умерла через два года от рака яичников. Их состояние после уплаты налогов составляло два миллиона. Они владели бизнесом и бережно относились к своим деньгам. И я тоже, хотя мне это и не нужно. Я отдала много денег, но сохранила достаточно, чтобы прожить здесь, вот так, всю оставшуюся жизнь и никогда не получать зарплату. Это давало мне свободу наслаждаться своей чудесной жизнью. Это ответ на твои вопросы?

— Полностью - иди и делай свое дело. Я буду здесь.

Он вошел в дверь слева. На кухне стоял новый холодильник. Рядом с раковиной стояло несколько тарелок. Стол не был грязным, но и не искрился. Он был старый. Он попытался почувствовать человека, который жил здесь. Он открыл дверцу холодильника. Там была нетронутая упаковка из шести банок Бад Лайт, наполовину съеденная пицца и два неоткрытых китайских микроволновых ужина.

Он ничем не отличался от его собственного, за исключением двух упаковок Майклоба и еще нескольких несъеденных жареных цыплят, которые он в конце концов выбросил.

Это была не кухня человека, который проводил здесь много времени, много готовил. В кабинете был современный телевизор с плоским экраном, вероятно, 39 дюймов, на одной стене. На противоположной стене располагался развлекательный центр. Там были таблички: - Доброволец Армии спасения 1995 года, Сердце округа Патнэм 1997 года Лидеры нового поколения 2000 года и фотографии. Пожилая пара с улыбающейся, стоящей, Джесси Миллер между ними. Джесси стояла в свадебном платье рядом с высоким улыбающимся блондином. Больше картин с тем же составом - никаких других мужчин.

Он вернулся и взял пиво. Он купит ей упаковку из шести банок, прежде чем они вернутся. Это была мелочь, но ее так глубоко вбил ему в голову его первый городской редактор, что он не позволял штатским оплачивать счет за бар или ужин. Это просто не было сделано. Наверное, это было глупо. Никто из молодых репортеров не сделал бы этого, и они бы посмеялись над ним, если бы увидели, но так его учили.

Он обошел вокруг. Он мог бы включить телевизор, но в субботу было уже больше семи вечера, и местные новости должны были закончиться. Он прислушивался к звукам снаружи, к тому, что там было. Это был тихий жилой район - никаких подростков, гоняющих на машинах, может быть, пары на свидании, оставляя няню с четырьмя номерами, чтобы добраться до них. Пожилые пары будут смотреть что-то взятое напрокат из Блокбастера. Внутри слышалось только ритмичное тиканье дедушкиных часов, стоявших в углу на несколько дюймов выше его.

Он оглядывался по сторонам, и кое-что замечал. Здесь не было ни пыли, ни беспорядка, несколько женских журналов на кофейном столике не блестели - выглядели тускло. Его не полировали уже очень давно. Диванные подушки были толстыми и пухлыми - никто не откидывался на них.

Комнату подметали, вытирали пыль и убирали. Кто-то приходил каждую неделю, это было очевидно, но здесь никто не жил.

В тишине раздался звук. Сначала он не мог понять, что это. Звук был не очень громкий, просто глухой. Звук удара чего-то о что-то другое и еще один, похожий на треск ломающегося металла-почти на дальнем пределе слышимости он услышал женский крик и проклятия.

Он подошел к двери в ее спальню и попробовал открыть замок. Он повернулся. Он на мгновение испугался, что она заперла дверь, но, очевидно, она этого не сделала. Но хотел ли он ворваться в ее спальню или ванную, не зная, что происходит?

Он постучал в дверь. Прошла минута. Он перестал дышать и прислушался. Он понял, что слышит, и забарабанил сильнее.

— Мисс Миллер, Джесси, можно войти?

Он ждал - в тишине звук был слабым, но безошибочным - плач женщины! Он открыл дверь и вошел. Из этого коридора ему была видна дверь в ванную. Она была закрыта, но дверь в спальню оставалась открытой.

— Мисс Джесси, с вами все в порядке?

Он слышал свистящее дыхание, вдыхаемый воздух, за которым следовали судорожные выдохи.

— Мисс Джесси? Скажи что-нибудь, ты в порядке?

— Уходи.

— .. . я не могу, ты же знаешь. Я не могу оставить тебя там, не зная, что происходит. У тебя есть с собой телефон? Ты можешь позвонить кому-нибудь, если не хочешь, чтобы я приходил?

— А ты не можешь просто убраться к чертовой матери? Оставь меня в покое.

– Я.. . я не могу. Пожалуйста, просто позвони кому-нибудь, чтобы я знал, что не оставлю тебя там одну с тем, что случилось.

— Уходи, Кинкейд! Пожалуйста, пожалуйста!

Он глубоко вздохнул, открыл дверь ванной и вошел. Сначала он не понял, что видит. Ванная комната была огромной, как и положено, чтобы проехало инвалидное кресло, длинной и широкой. Вероятно, она снесла стены, чтобы увеличить её. В центре комнаты стояла большая широкая ванна. Она была керамической, но блестела серебром и розами. Она была наполнена какой-то пеной для ванны, потому что он все еще чувствовал ее запах.

Теперь куски каменной кладки и потолка качались и плавали на пузырящейся поверхности, а с потолка свисала зазубренная металлическая конструкция, погружаясь в воду, как нос затонувшего корабля.

Следующее, что он увидел, было тело женщины, лежащее на полу рядом с ванной в воде, пузырях и потолочной штукатурке. Ее голова была обращена к нему, но она лежала лицом вниз. Сверкающий стул, который, должно быть, стоял рядом с ванной, был отодвинут на несколько футов, насколько это было возможно в комнате.

— Где твой сотовый?

Не поднимая глаз, она протянула руку к ванне.

— Когда все рухнуло, он улетел в воду.

Она подняла голову. Мокрые золотистые волосы рассыпались по плечам. Глаза у нее были красные. Кожа ее спины, мягкие груди, бедра и попка были молочно-белыми, как у красавиц старого времени. Солярия она, видимо избегала.

— Наконец-то ты увидел достаточно, Кинкейд?

Он вошел в комнату и обнаружил небольшую гардеробную, забитую тяжелыми пушистыми полотенцами. Он снял розово-красное полотенце и протянул ей.

— Надень это на себя. Я встану здесь на колени, и, если ты будешь крепко держаться за мою шею, я вытащу тебя отсюда.

— Нет, почему бы тебе просто не уйти? Я дам тебе номер службы спасения округа, и они смогут меня вытащить.

— Ага, ты действительно хочешь доставить Билли удовольствие.

Она уставилась на него.

— Ты можешь быть таким мудаком.

— Это не так.

— Ты получил свои фотографии и большую часть своей истории, так что тебе больше не нужно быть очаровательным.

— У тебя нет ничего такого, чего бы я не видел раньше, и с тех пор, как ты вышла замуж, у тебя нет ничего такого, чего бы не видели мужчины. Ты действительно хочешь, чтобы спасатели пришли сюда и увидели тебя в таком виде?

Наконец она взяла полотенце, накинула его на себя и обняла его за шею. Он присел на корточки и попытался приподняться спиной. Он не удержался и хмыкнул. Она была мертвым грузом, и она не была хрупкой маленькой девочкой. Не меньше 150 фунтов, а может, и больше. Но он встал. Полотенце упало, но он ничего не мог с этим поделать.

Он отнес ее в постель и уложил так осторожно, как только мог, стараясь не смотреть на ее задницу или мягкий v-образный вырез светлых волос на лобке. Потому что она так долго просидела в инвалидном кресле, у нее действительно была хорошая задница.

Он принес полотенце, дал ей и смотрел, как она расстелила его, чтобы прикрыть грудь и попку. Ее ноги торчали наружу.

Она посмотрела на него, потом повернулась лицом к кровати, икнула, закашлялась и снова заплакала.

Он неловко постоял, потом заметил кровь на ее левой ноге ниже колена.

— Ты порезалась?

Когда она не ответила, он вернулся в ванную, дал воде стечь из ванны, нашел ее аптечку с йодом, антибактериальными кремами и чистой тряпкой.

Он очистил рану и обнаружил, что это был длинный, хотя и неглубокий порез чуть ниже колена на четыре дюйма. Что-то металлическое и острое полоснуло его. Он сделал все возможное, чтобы остановить кровотечение, смазал йодом, а затем антибиотиком и использовал три бинта, чтобы забинтовать рану.

— Ты даже не почувствовала этого, не так ли?

Слезы продолжали течь вместе с судорожным глотком воздуха. Наконец она подняла голову и уставилась на него.

— Ты хочешь написать свою историю в самый ужасный день в моей жизни?

— Я знаю, что это было тяжело.

— Ты ничего не знаешь, Кинкейд.

Она повернулась на кровати и указала на большую картину на противоположной стене, которую он даже не заметил. Он понял, что это такое, когда увидел молодую женщину в платье, лежащую в открытом поле в одиночестве. На заднем плане виднелись два дома или дом и ферма, но она лежала одна. Это был Мир Кристины Эндрю Уайета. Он не знал, как можно быть образованным человеком в 21-м веке и не быть знакомым с ним, но он удивился, увидев репродукцию на ее стене.

- Я держу его там, чтобы напоминать себе. Большинству людей, знающих эту историю, так грустно за маленькую девочку-калеку, оказавшуюся в глуши, в одиночестве. Какая у нее могла быть жизнь? И все же я говорю себе, что у меня есть сверкающее кресло, которое доставит меня куда угодно, фургон, который поедет куда угодно, где есть дороги, и дом, который открывает передо мной двери. У меня тоже есть друзья, и я служу определенной цели.

Она подняла на него глаза, и по ее красивым скулам покатились крупные слезы.

— А потом моя лучшая подруга, женщина, которая спасла мне жизнь и дала мне эту цель, умирает в одиночестве, и я не знала, что она мертва. Я прихожу домой, чтобы пойти на поздний ужин с довольно симпатичным мужчиной впервые за долгое время, и, когда я вытаскиваю себя из ванны, подъемник, который я прикрепила к потолку, поддается, срывает потолок и сбивает меня на пол. Просто чудо, что он не упал и не убил меня. Он сбросил мой сотовый со стула в воду. Я всегда приношу его в ванную на всякий случай. Так что, если бы это случилось в любую другую ночь, я была бы там одна и не могла бы позвать на помощь. Может быть, мне удалось бы втиснуться в кресло. Я довольно сильная, но в воде со скользкой пеной для ванны, может быть, и нет. Тогда мне пришлось бы вытаскивать себя за ногти из этой комнаты и тащить по кафельному полу к домашнему телефону у кровати.

Она снова посмотрела на Мир Кристины.

— Я бы ползла, как она. Прошло почти столетие с ее времени. Я много достигла, но все равно ползла бы, как животное, как ребенок, который никогда не научится ходить.

Она вытерла слезы, а потом и сопли с одной стороны своего красивого лица.

— Ты говоришь, что знаешь, Кинкейд. Ты пытаешься быть добрым, но это не так. Никто, если только он не сидит в кресле, не знает, каково это.

Она глубоко вздохнула.

— Я села в это кресло 15 лет назад и должна была научиться так жить. Пятнадцать лет спустя ничего не изменилось. Вдали от этого кресла, вдали от моей машины я все еще наполовину человек, и это никогда не изменится. Через двадцать - тридцать лет, что бы там ни говорили фантасты, я все равно буду ползать.

Она прикусила губу и заглянула ему в глаза.

— Как и Марта, я состарюсь, но без мужа, без детей. У меня будут друзья, люди, которым я помогал на этом пути, но у людей своя жизнь. Они не будут жестокими, они будут пытаться поддерживать связь, но они не будут. Они уйдут, и однажды кто-нибудь придет сюда, когда от меня не будет вестей, и они найдут меня в постели, как Марту.

В ее взгляде был вызов.

— Вот почему я плачу. Вот почему я никуда с тобой не пойду. Сделай так, чтобы я почувствовала себя лучше в этот день и в моей несчастной жизни, и, если ты все еще хочешь, я могла бы подумать об ужине позднее.

— Ну, я не могу дать тебе никаких глубоких мыслей или советов. Я могу только сказать, что, хотя то, что произошло в твоей ванной, было довольно жестоко для тебя, я должен сказать, что это был самый яркий момент моего дня для меня. Ты самая горячая штучка, которую я видел на этой неделе, может быть, в этом месяце, а может, и дольше!

Она уставилась на него, потом покачала головой, но не смогла сдержать улыбки.

— Боже, мужчины такие свиньи. Немного сисек и попки, и вы думаете, что проблемы мира сами о себе позаботятся?

Это упрощенно, но это в значительной степени так для большинства парней.

Она вытерла оставшиеся слезы и вытерла нос краем полотенца.

— Почему я вообще думаю об этом?

— Как ты и сказал, это было давно.

Она бросила на него взгляд, который он инстинктивно узнал.

— Ты действительно думаешь, что я горячая штучка? Мне 40 лет, и я толстею.

— Даже 40-летняя и толстая, ты довольно горячая. Мне не нужно было отворачивать голову в отвращении, ты могла бы заметить, и у тебя отличные ноги.

Она смотрела на них сверху вниз.

— Я каждый день делаю зарядку. Я не хочу, чтобы у меня были сухие палочки. Но ущерб уже нанесен. У меня хорошие ноги, но когда - то у меня были отличные ноги.

— Они все еще неплохие. Ты хочешь выйти?

— Принесите сюда моё кресло. Ты можешь катить его с помощью рычагов управления, а одежда, которую я собираюсь надеть, лежит вон на том стуле. Положи её на кровать, принеси стул, а потом уходи и дай мне немного побыть одной.

— Ты собираешься кому-нибудь позвонить по поводу той маленькой неприятности в ванной?

— Зачем? Кто выйдет в субботу вечером на ремонт потолка, который можно сделать в понедельник? Я могу пользоваться мокрой губкой, пока его не починят. Это будет не в первый раз.

Когда они ехали по шоссе 17 в сторону центра города и Мемориального моста, пересекающего реку Сент-Джонс в Восточной Палатке, Кинкейд не мог понять, как сильно изменился маленький город за последние 20 лет. Новые предприятия возникли вдоль артерий, питающих главную магистраль, которая, въезжая в город, сворачивала на Рид-стрит.

Когда они приблизились к мосту, Джесси Миллер замедлилась. Она включила поворотник, когда они подъехали к железнодорожному вагону-ресторану, стоящему, как выброшенный на берег кит, посреди делового квартала с табличкой «Вагон-ресторан Ангела».

Посмотрев через два квартала на реку, она сказала:

— Самое жаркое место для старшеклассников за последние 40 лет, и там подают лучшие гамбургеры в мире.

— Я слышал об этом. Даже в Джексонвилле мы слышали об Ангеле.

Въезжая на переполненную стоянку на соседней улице, она сказала: - Я всегда любила это место, но оно не дает мне покоя.

Кинкейд посмотрел на нее, когда она выключила зажигание.

Она смотрела в сторону реки, хотя ее не было видно из-за стоящих между ними зданий.

— В тот год я был выпускницей. Я была здесь с группой моих друзей из команды поддержки, ребята из футбольной команды и куча других моих друзей, вечеринки. Был вечер пятницы. А потом мы услышали: - Это был конец света.

Она сидела неподвижно.

— Это прозвучало так, как должен был прозвучать ядерный взрыв. Здание действительно затряслось. В одном из этих старомодных стаканчиков на стойке передо мной стояла кока-кола, и он шатался. Мы выбежали. Его было видно с дороги, прямо за рекой. Это был огромный бензовоз. Сегодня я не думаю, что они даже позволят ему пересечь мост. Это действительно повредило фундамент моста с той стороны. Взрыв был настолько сильным, что одна из статуй военнослужащих Первой мировой войны, стоявших у входа на эту сторону моста, получила некоторые повреждения.

У нее было отсутствующее выражение лица, как будто она действительно вернулась туда на мгновение.

Был сильный ветер, на самом деле гроза готовилась прорваться через город, и вещи - мусор, как конфетти, бумага, ткань и прочее – действительно кружились на ветру. Я стояла там, на улице. На самом деле я стояла одной ногой на дороге, а другой-на тротуаре. Все движение остановилось. Что - то плыло по ветру. Я подумала, что это дождь, но, когда он пошел на меня, я просто протянул руку и схватил его. Она была легкой, как шелк, потому что это был шелк. Это был кусок шелкового носового платка.

— Я смотрела на него и не понимала, что вижу, но увидела две буквы, вышитые серебром на красной ткани-ЭА. Тогда я понятия не имела, что означают эти буквы и кому принадлежит платок. Мы узнали об этом на следующей неделе. Они принадлежали женщине по имени Элиза Эббот. Она была замужем за репортером местной газеты Клинтом Эбботом. Она изменяла ему с одним из тренеров в средней школе. Она гуляла со своим бойфрендом, когда они взорвали себя, врезавшись в бензозаправщик. Конечно, тогда мы об этом не знали. Мало-помалу это выходило на свет. Люди сплетничали об этом, но никто не хотел много говорить об этом из-за ее мужа.

Она вытащила ключ из замка зажигания и открыла дверь, когда коляска встала на место.

— Платок у меня остался. Они нашли какие-то документы ниже по реке, которые доказывали, что женщина в грузовике с парнем была женой Эббота, но это беспокоило меня. Однажды я поехала туда, а он был в редакции Дейли ньюс. Я попросила разрешения поговорить с ним, и он пришел ко мне. Он спросил, что мне нужно, и я ответила, что был у Ангела в ночь взрыва. Я рассказала ему о куске носового платка, упавшем с неба, и отдала ему.

Она соскользнула с водительского сиденья в кресло, которое опустилось, пока Кинкейд обходил машину.

— Вот о чем я думаю в те дни, когда начинаю себя жалеть. Я думаю об этой глупой женщине и о муже, которого она оставила. Она больше никогда не увидит рассвет. Я увижу. Как я уже сказала, это помогает мне сосредоточиться на том, что важно.

Он последовал за ней в заднюю часть вагона-ресторана, где, как он увидел, был установлен пандус. Конечно, Закон об американцах-инвалидах оказал свое влияние. Несколько человек поздоровались или тронули ее за плечо, когда она проходила мимо.

Когда они вошли в закусочную, в одном конце прилавка была дверь, куда входили и выходили повара и официантки. За ближайшим к двери столиком сидели четверо подростков. Кресло никак не могло пройти по узкому проходу между стойкой и столами к другим столам, все они были забиты.

Взгляд лысого мужчины, держащего лопатку на гриле, на подростков заставил их поспешно встать и спуститься вниз, чтобы найти любые свободные места дальше. Джесси развернула кресло боком, чтобы сесть за стол.

— Что бы ты хотела? Я угощаю.

— Что хотела? - спросила она, а затем сказала молоденькой официантке: - Фирменный ужин с Жирной картошкой Фри и Вишневой колой.

— То же самое, - сказал Кинкейд, когда официантка посмотрела в его сторону.

Фирменным блюдом закусочной, когда его принесли, был толстый двойной гамбургер на булочке с маслом, толстые кружки лука, помидоров и салата. Ничего особенного, но когда он вонзил в нее зубы, то не мог поверить, насколько он хороша. Он и забыл, насколько это может быть вкусно.

Она просто посмотрела на него, когда он проглотил огромный кусок жареного гамбургера и заправки, и сказала: Это волшебство.

В течение десяти минут они почти не разговаривали. Наконец они оба закончили. Она сунула в рот последний, невероятно соленый, хрустящий и жирный картофель фри и сказала: - Ты был прав, Кинкейд. Спасибо. Я рада, что ты заставил меня пойти с тобой.

— Называй меня просто Добрым Хулиганом.

Она откинулась на спинку стула и сказала: - Попробую.

Сорок пять минут спустя они заказали по третьей коле и потягивали ее.

Он выключил диктофон и сказал: Спасибо, что ты так откровенна.

— Не за что. Ты готов идти?

— Неужели со мной так тяжело разговаривать?

— Ты говорил, что это бизнес.

— Это был бизнес. Ничто не говорит, что мы не можем поговорить какое-то время.

Она взглянула на огромные часы со стеклянным циферблатом высоко над прилавком. Часы показывали 10:30 вечера.

— Сейчас колдовской час. Я превращаюсь в очень уродливую ведьму, когда часы бьют полночь.

— Ладно. Я оплачу счет и.. . -

— Ты ведь не понимаешь шуток, правда? У нас есть немного времени.

Она сделала глубокий вдох, который показал её грудь, соблазнительно выделяющуюся на фоне голубой блузки, которую она носила. Она была очень соблазнительна.

— Что бы вы хотели узнать, мистер Кинкейд?

— Почему ты подстрелила своего второго мужа?

— О, ты слышал эту историю?

— Да. Это привлекает интерес. Ты все еще имеешь с собой оружие прямо сейчас?

— Да, в моей сумочке, где я смогу всегда достать его. Как я уже сказала, у меня есть разрешение на скрытое ношение оружия.

— А что это за история, если ты не против поговорить?

— Мне проще рассказать тебе всю историю. Ты не против провести здесь несколько лишних минут?

— Конечно.

— От всех этих разговоров я проголодалась. Мне придется всю следующую неделю сидеть на диете, но не мог бы ты принести мне чашку кофе – их кофе тоже лучший в штате – и кусок вишневого пирога?

Он улыбнулся: - Ты хочешь это все, независимо ни от чего, не так ли?

— По правде говоря, у меня не так уж много возможностей, и я наслаждаюсь этой ночью гораздо больше, чем, когда - либо представляла себе сегодня днем.

Он заказал кофе.

— Я познакомилась со своим мужем в школе. Это была типичная школьная любовная история. Я была главной болельщицей. Большие сиськи, – говорили они мне, – красивые ноги, и я была чертовски гибкой. Неудивительно, что Джонни – так его звали, Джонни Миллер-был без ума от меня. Он был, как ты можешь догадаться, защитником Пантер в тот год, когда мы вышли на финал штата. Он мечтал стать профессионалом, но мы оба знали, что он будет работать на бумажной фабрике, а я забеременею, рожу мальчика и девочку и стану домохозяйкой.

Она засовывала в рот кусок вишневого пирога и делала с ним почти противозаконные вещи. Кинкейду пришлось изменить позу, и он уловил легкую ухмылку, которую она ему подарила.

— На следующей неделе мне придется морить себя голодом, но это того стоит.

— Он действительно преуспел и довольно скоро стал неплохо зарабатывать. Я забеременела, но поскользнулась и упала в продуктовом магазине. Это было просто скольжение и падение, но я потеряла ребёнка. Мы не могли подать в суд. Его дядя был управляющим и потерял бы работу. В любом случае, никто не виноват. Поэтому мы продолжали пытаться, но ничего не вышло.

Джонни был отличным парнем, но он начал пить, когда ему было 14 лет, и с возрастом это становилось все хуже и хуже. Он никогда не прикасался ко мне, когда пил. Он не был злым пьяницей и всегда умудрялся добраться до работы, но бывали выходные, когда ему просто не удавалось встать с кровати или с пола, куда бы он ни приземлился. Потом была вечеринка в пятницу вечером, где они собирались объявить о его повышении, и он начал пить в то утро. По дороге к Гражданскому центру в садах Азалии он свернул за центральную линию и врезался в грузовик доставки Будвайзера. Это было похоже на самую плохую шутку. Я была рядом с ним, когда это случилось

Кинкейд поймал себя на том, что протягивает руку.

— Мне очень жаль.

— Это было целую жизнь назад. Иногда мне приходится смотреть на нашу свадебную фотографию, чтобы вспомнить, как он выглядел.

Она покачала головой и сказала: - В любом случае, это было давно. После смерти Джонни, как я уже говорила, я познакомилась с Мартой и в конце концов решила, что хочу жить дальше, и начала немного работать волонтером. Года через два после смерти Джонни я вспомнила, что я женщина. Это хороший способ сказать, что я чертовски возбудилась.

Одна из девушек, сидевшая рядом за соседним столиком, громко хихикнула и ткнула ее парня в ребра.

Джесси полуобернулась.

— Пожалуйста, как будто ты не собираешься сделать Донни минет, как только выйдешь отсюда? Будьте ненавязчивыми и обратите внимание на свой собственный разговор.

Повернувшись к Кинкейду, она сказала: - Как я уже сказала, я очень возбудилась. А некоторые парни все еще вели себя так, будто я прилично выгляжу. Я позволила нескольким друзьям устроить мне несколько свиданий. Я не собираюсь говорить тебе, что сначала это не было странно. Я не знала, чего ожидать и как себя вести. Почему-то мне казалось, что я обманываю парня, потому что он получал только половину пакета. Было несколько раз, когда я делала вещи, о которых сожалела, просто пытаясь компенсировать свое пребывание в кресле.

— Потом друг познакомил меня с Лансом. Это было его настоящее имя. Ланс, и он был как глоток свежего воздуха. Он целовал мне руку, когда его представляли, и приносил цветы на каждое свидание. Он иногда звонил мне вечером, когда у нас не было свидания, потому что ему просто нравился звук моего голоса. Это было довольно ошеломляюще.

– Однажды мы пошли в ночной клуб - на самом деле это был просто бар с танцполом, - и мы сидели рядом с ним, когда какой-то парень пошутил о том, что я трачу место, которое может использовать женщина с двумя здоровыми ногами. Ланс бил его до тех пор, пока я не подумала, что он собирается убить его. Он вырубил двух парней, пытавшихся его остановить. Ланс был крупным парнем. Шесть футов пять дюймов. Он притащил парня за волосы к моему столу и сказал ему, что, если он когда-нибудь скажет что-нибудь хоть отдаленно оскорбительное обо мне или обо мне, он выбьет парню зубы и заставит его их съесть.

Разговор за столом прекратился.

— Знаю, знаю, я должна была что-то заподозрить, но я так долго чувствовала себя куском дерьма, уродом, что, когда мужчина так ко мне относится, я чувствую себя хорошо, чувствую себя в безопасности, чувствую себя желанной.

Кинкейд кивнул.

— Да, я понимаю.

— Итак, ты знаешь, что произошло дальше. Я выяснила, что парень, который не возражает против избиения мужчин, не возражает против избиения женщин, но это было после того, как я вышла за него замуж. Мы встречались четыре месяца, и он сказал, что будет лелеять меня и заботиться обо мне всю оставшуюся жизнь. Так продолжалось около трех месяцев.

— В первый раз он ударил меня, когда подумал, что я наклонилась и показала слишком большую часть своей груди парню, с которым встречалась однажды, когда мы ходили за продуктами. Я встретила его в одном из проходов, уронила коробку с хлопьями, и он наклонился, чтобы поднять ее для меня. Ланс подождал, пока мы доберемся до дома. Он даже не повысил голоса. Он просто вошел следом за мной, позвал меня по имени и, когда я обернулся, чтобы посмотреть, что ему нужно, ударил меня ребром ладони и сбил со стула. Он рассек кожу под моим правым глазом. Он даже не собирался отвести меня к врачу, но я сказала ему, что если не пойду, то получу ужасный шрам, и все будут спрашивать, что случилось.

— Я позвонила Марте в больницу, она приехала и забрала меня. Там был помощник шерифа, и Ланс ничего не мог поделать. Позже вечером он поехал к дому Марты. Райли вышел с заряженным дробовиком и сказал Лансу, что если он не уйдет через 30 секунд, то не будет в живых, чтобы сожалеть о своей глупости. Ланс ушел, но он продолжал звонить мне и извиняться за свою безумную ревность. Через некоторое время он измотал меня. Я не хотела снова оставаться одна. Я вернулся к нему, но Марта заставила меня купить специальный пистолет 38-го калибра и получить разрешение на ношение оружия, прежде чем я вернусь к нему.

— В первый же вечер, когда я вернулась к нему, он вошел раньше меня и, говоря, что любит меня, ударил меня кулаком по лицу. Должно быть, я на мгновение потеряла сознание. Когда я пришла в себя, он тащил меня по полу за волосы, говоря, что я опозорила и унизила его, и он собирается выбить из меня это неповиновение, научить меня быть хорошей женой.

Она уставилась в пространство, и Кинкейд подумал, что каким-то образом она снова переживает это.

— Я никогда в жизни так не боялась. Я плакала, умоляла, говорила ему, что сожалею и никогда больше так не поступлю. Он снова ударил меня. Потом он пнул меня в живот и рассмеялся. Сукин сын рассмеялся. Я лежала на полу, а сумочка лежала возле моей правой руки. Он наблюдал за мной, когда я вытащил пистолет 38-го калибра. Я не думаю, что он действительно думал, что я использую его. Первая пуля попала ему в верхнюю часть правой ноги, в бедро. Вторая пуля попала ему в левую руку. Я собиралась добраться до его сердца.

Она отхлебнула кофе.

— Он убежал-это единственное, что спасло ему жизнь. Я собиралась убить его. Я выстрелила в него на бегу, но промахнулась. У этого сукина сына хватило наглости попытаться арестовать меня за нападение на него, но у меня был отчет врача и фотографии, а также тот факт, что слишком много людей знали, какой он на самом деле мудак. Прокурор штата предоставил ему возможность отказаться от обвинений и навсегда уехать из Флориды или отправиться в Рейфорд на 20 лет к пожизненному заключению за нападение и намерение совершить убийство. Он решил уйти. Это было хорошо для него, потому что я бы убила его, если бы увидела в ближайшие несколько месяцев.

— Я думаю, ты бы так и сделала, - наконец сказал Кинкейд. Их по-прежнему окружала тишина.

— Я бы так и сделала. Вот и вся моя история. Я была замужем за алкоголиком, а потом за насильником.

— Тебе не раз не везло с мужчинами.

— Ты и половины не слышал.

— Она снова повернулась к столу подростков и сказала: - Вы больше не сможете подслушивать чужие разговоры, мы уходим.

Когда они покинули фургон, она выехала на Рид-стрит и направилась к реке.

— В наши дни парковка-популярное место для поцелуев подростков, но она довольно симпатичная. Если ты хочешь поговорить еще немного – нам туда!

— Конечно.

Машин было много, но было и несколько пустых мест. Они въехали на одно из них, и она выключила мотор. Тяжелая распухшая луна висела, казалось, прямо над черной громадой реки Сент-Джонс.

— Хьюби сказал мне, что ты была замужем четыре раза. В это трудно было поверить. Что случилось после Ланса?

— Я была довольно робкой, но ты не перестаешь...быть женщиной. У тебя не прекращаются позывы. Я имею в виду, что ты можешь помочь себе, но это не то же самое, что быть с мужчиной. Я тебя шокирую?

— Я был женат и разведен, и переспал с несколькими женщинами. Я знаю, что вы, ребята, тоже возбуждаетесь.

— Короче говоря, я боялась снова обжечься, без каламбура, но мало-помалу снова начала встречаться. Через пару лет я встретила Троя. Он казался хорошим, нормальным парнем. Он взял меня поесть, и мы отправились в несколько поездок - Диснейленд, Шесть флагов - и сделали пару вещей. Он не был навязчивым, и он никогда не прикасался ко мне, если я этого не хотела. Через некоторое время я действительно захотела, чтобы он это сделал.

Она опустила окна, и ночной воздух был прохладным, пахнущим рекой. Он слышал, как где - то подпрыгивает и плюхается рыба, ритмичные женские стоны, и другие звуки ночи.

— Он хотел меня, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хотел. Я знаю, это звучит...но он хотел меня два, три раза за ночь, если бы я позволила ему и у нас была возможность. Должна признаться, после многих лет одиночества мне было приятно быть фантазией какого-то мужчины. Итак, я.. . сделал это снова.

Она уставилась в ночь.

— Можно подумать, со временем я научусь. Какое-то время все было в порядке. Как в старой шутке, слишком много секса - ЭТО ХОРОШО. Тем не менее, я должна была заподозрить неладное, когда он захотел сыграть роль грабителя, который приходит к бедной калеке в ее спальню и добивается своего. Я не возражала - это была фантазия, и было довольно жарко. К сожалению, он становился все более и более извращенным.

Она вдруг повернулась к нему лицом и положила руки на ключ зажигания.

— Возможно, это заходит слишком далеко, Кинкейд. Я знаю, что мы были...Я чувствую, что между нами есть какое - то.. . подводное течение, если только это не просто мое воспаленное воображение. Но я говорю тебе вещи - Боже мой, я говорю странному парню вещи, которые я бы не сказал своим друзьям. Каким-то образом ты нашел ключ и открываешь секреты, которые я не хочу, чтобы ты знал, даже если мы никогда ничего не сделаем.

Он откинулся на спинку сиденья, и лунный свет отразился в его глазах. Она подумала, что в его глазах в темноте было что - то сверхъестественное, но потом спохватилась. Это был лунный свет, и она позволила своему воображению убежать от нее.

— Я же сказал тебе, Джесси, что я репортер. Мое дело-заставить людей доверять мне и говорить, выплескивать свои кишки. Просто у меня это хорошо получается, а у тебя был длинный, тяжелый день. Я выводил тебя на улицу, кормил, заставлял смеяться и заставлял чувствовать себя женщиной. В этом нет ничего сложного.

Он положил ладонь поверх ее ладони на руль, и ей показалось, что она чувствует его пульс.

— Я получаю удовольствие. Это не настоящее свидание, но мне весело. Я бы не пришел сюда так поздно, если бы это нужно было газете или если бы мне не нравилось твоё общество. То, о чем мы сейчас говорим, не имеет отношения к Леди в инвалидном кресле и Таймс-Юнион. Это между Джесси Миллер и Робертом Кинкейдом. Мы можем вернуться к тебе домой, а я возьму свою машину и поеду к Джаксу, или мы можем посидеть здесь и поговорить еще немного. Мне бы хотелось узнать о тебе побольше, но ты не обязана мне о чём-нибудь рассказывать.

Некоторое время они сидели молча.

— Он дошел до того, что фантазии были единственным, что его интересовало, и они всегда включали меня, связанную веревками или шарфами. Затем он начал с легкой порки. Ничего страшного - я знаю, что есть такие люди, но не ВСЕГДА.

— А потом, как-то ночью, он меня здорово накачал и связал. У меня было ощущение, что происходит что-то странное, пока я не поняла, что двое мужчин занимаются со мной любовью. Я бы закричала, но я была так пьяна, и.. . он меня здорово разозлил. Я никогда.. . не делала ничего подобного раньше. Через некоторое время все стало не так уж плохо, пока я не проснулась на следующее утро, и они оба все еще были со мной в постели. Должно быть, я сошла с ума. Я била их, царапалась и, если бы могла дотянуться до сумочки, сделала бы что-нибудь плохое. Но их было двое, и я не могла одолеть их, и они снова овладели мной. Через некоторое время я поняла, что было бы проще просто позволить им сделать это и покончить с этим. Честно говоря, какая-то часть меня наслаждалась этим. Я ненавидела это, но это правда. Закончив, они наконец ушли.

— Утром Трой вернулся с завтраком. Он говорил со мной. Сказал, что это была его давняя фантазия, и он думал, что мне понравится, если я не буду контролировать себя - если он просто сделает это со мной. Он сказал, что это то, что, по его мнению, сделает нас обоих счастливыми.

Она снова посмотрела на Кинкейда.

— В этот момент, я хотела вызвать полицию, арестовать его за изнасилование и вышвырнуть вон. Я не смогла. Это не было похоже на изнасилование, хотя на самом деле так оно и было, хотя он сказал, что сделал это для нас обоих. Я сказала ему, что больше никогда так не поступлю и не позволю ему прикасаться ко мне еще долгое время. Прошло несколько недель - в следующий раз ему не пришлось меня напоить, и было то же самое. Это сделало что-то для меня, что-то, чего я никогда не чувствовала раньше. Поэтому я позволяла ему продолжать заниматься этим, обычно с одним и тем же парнем, но иногда он приводил другого друга.

— Но.. . Я никогда не переставала чувствовать себя грязной и использованной. Наконец-то я все поняла. Это заняло у меня около трех месяцев. Все это было для него. Он действительно не заботился обо мне. Это была моя беспомощность, искалеченная девичья фантазия, которую он мог заставить делать все, что хотел. Ему нужна была жертва. Я не уверена, что он когда-нибудь причинил бы мне боль. Но когда ты привязан, кто знает?

Громкие стоны из соседней машины привлекли их внимание. Они оба не могли удержаться от смеха.

— Итак, через неделю я ЕГО вышвырнула, и на этом мой третий брак закончился. Теперь я официально Девушка с Плаката Плохих браков.

— Это не твоя вина, ты ведь знаешь, правда? Ты виновна только в том, что привлекаешь извращенных мужчин. Ты не заслуживаешь, чтобы тебя били или насиловали. Они были засранцами.

— Я знаю. Но именно четвертый брак открыл мне глаза.

— Я почти боюсь спрашивать.

— Гораздо менее драматично. Лет восемь назад я познакомилась с Эриком. Он был спасателем скорой помощи в округе. Мы много работали вместе, и он много работал волонтером. Мы просто.. . мы часто оказывались вместе и оказывались в постели. Ничего страшного, просто так получилось. Он был умен, добр, легок на подъем и любил простой старомодный секс. Ему было 40 лет, и он был готов к браку, к стабильности. Он должен был уговорить меня. Итак, мы связали себя узами брака, и он переехал ко мне.

— Прошло два года, и однажды вечером он просто сел напротив меня и сказал, что хочет развестись. Я спросила его, почему, и он ответил, что устал. Он не понимал, что значит быть женатым на калеке. Он не употребил этого слова, но именно это имел в виду. Он сказал, что никогда не понимал, что это значит, что он не может представить себя нянькой до конца своей жизни.

— Итак, я отпустила его, чтобы найти нормальную жизнь с женщиной, которая могла бы двигаться с ним, когда они занимались сексом, которая могла бы ходить по тротуару, держа его за руку, которая могла бы дать ему детей. Я понимала его - он не был плохим парнем, но именно тогда я поняла - для меня никогда не будет никого – ни одного мужчины.

— Ты слишком молода и привлекательна, чтобы отказаться от секса.

Он видел, как ее белые зубы блеснули в лунном свете, когда она улыбнулась.

— О, я не отказалась от секса. Там были парни, которых я видела. Прямо сейчас я встречаюсь с одним из младших деканов колледжа Сент-Джонс-Ривер, когда мы свободны и оба в настроении. Он женат, поэтому его не интересует ничего постоянного.

— Женат?

— Он католик, настоящий католик. Его жена перенесла инсульт, когда ей было 37. Она уже шесть лет находится в вегетативном состоянии в доме престарелых. Она никогда не выйдет, но он не может развестись с ней, и у них есть дети, поэтому мы помогаем друг другу.

Рядом послышались новые стоны.

— Она определенно крикунья, - сказал Кинкейд. - Это очень плохо, когда секс такой громкий, что не слышно сверчков.

Она что-то почувствовала, но точно не знала.

— Значит, теперь ты знаешь обо мне все, а я не знаю о тебе ничего. Расскажи мне что-нибудь интимное о себе.

— Я же говорил, что был женат и развелся. Я был женат пять лет. Она была хорошенькой и милой девушкой. Она работала репортером в газете Сент. У нас никогда не было большой страсти, но мы любили друг друга, мы любили одни и те же вещи, мы любили газеты, и нам было довольно хорошо вместе в постели.

— Что случилось?

— Однажды воскресным утром мы проснулись. Мы не ходили в церковь. У нас не было детей. Я не играю в гольф, и мы не принадлежим к типу загородных клубов. Мы могли бы пойти на гаражную распродажу или поужинать. У нас была большая двуспальная кровать. Она была на своей стороне, а я-на своей. Стоял декабрь, на улице было довольно холодно. Я уже собирался встать и включить термостат, когда она спросила: - Как мы дошли до этого? Этот момент заставил меня поверить в телепатию. Я посмотрел на нее и понял! - Не знаю, - ответил я. Как мы дошли до этого? Я снова сел, и мы начали разговаривать. В следующие выходные я был в новой квартире.

Он смотрел, как луна выплывает из-за ночных облаков, чтобы позолотить реку причудливыми тенями, и вспоминал, как прыгающие языки пламени из ада превратили берег реки в портрет ада.

— Боюсь, это не так драматично, как твои рассказы. Мы только что поняли, что свернули не туда, и, продолжая идти по этой дороге, мы только ушли бы дальше от того места, где должны были быть.

— Ты так и не женился во второй раз? Ты ведь не монах, правда?

Он улыбнулся ей.

— Нет, я не монах. В настоящее время я свободен. Я никогда не встречал никого, на ком действительно хотел бы жениться, но я все еще верю в женщин, любовь и надежду.

— Но ты один, так же, как и я, - и все же вокруг нас люди совокупляются – буквально сегодня ночью – и в постели со своими супругами, а их дети спят в соседних кроватях. Что мы сделали не так?

Он снова накрыл ее руку своей, лежащей на руле.

— Ничего. Это просто лотерея жизни. Кто - то выигрывает, а кто-то нет.

— Иногда - только иногда - мне кажется, что меня наказывают.

— За что? Какие ужасные темные тайны ты все еще скрываешь?

— Ты не думаешь, что у меня есть ужасные секреты?

— Честное слово. С тем, что я узнал, мне трудно в это поверить.

— Внешность бывает обманчива. Слова полились из неё....

*************************************

— Он никогда не появится здесь, Джонни.

Бастер Сноу схватил одно из знаменитых пирожной матери Джесси, сунул его в рот и сказал: - Он появится здесь. У меня есть 50 долларов.

Когда ее мать высунула голову из кухни и улыбнулась толстому чернокожему парню, который сделал себе репутацию защитника, защищая бойфренда ее дочери от нападающих противников, Бастер помахал рукой и сказал: - Лонгмайр. Ты должна дать моей маме рецепт этого. Она велела мне попросить его у тебя.

Милдред Лонгмайр слегка поклонилась ему, демонстрируя длинные ноги и тяжелую грудь, которые сделали ее дочь легендой с 7-го класса школы, и сказала: - Твоя мама знает, что этот секрет уйдет со мной в могилу, так же как ее рецепт Тыквенного пирога будет похоронен рядом с ней. Когда она будет готова поменяться, пусть позвонит мне. В любом случае, Джессика, все это чепуха в сторону, почему ты не готовишься уехать на выпускной? Он начнется через 45 минут, и вам потребуется 30 минут, чтобы добраться до садов Азалии.

Джессика Лонгмайр посмотрела на мать и выдавила из себя улыбку. Она никогда, никогда не сможет сказать ей, почему они ждут здесь. Джонни, Бастер, четверо их товарищей по команде и все их кавалеры ждали, чтобы увидеть кульминацию шутки, но они должны были скоро уйти, несмотря ни на что.

— Джонни просто хочет по-модному опоздать, когда мы войдем, мама. Ты же знаешь, какой он тщеславный, думает, что все девчонки будут по нему сохнуть.

— Ты же знаешь, что в моем теле нет ни одной тщеславной косточки, - сказал он вслух матери своей подруги, а про себя добавил, обращаясь к Джессике: - Кроме той большой твердой, которая сегодня кончит тебе на рот и сиськи, - протянув руку, которую миссис Лонгмайр не могла видеть, чтобы пощупать обнаженную киску блондинки и услышать, как она ахнет.

Она отстранилась от Джонни, хотя большая часть ее тела, сосредоточенная между ног, не хотела этого. Он был таким большим, твердым и таким великолепным, что любая другая девушка в Гражданском центре возненавидит ее, когда они войдут вместе. Они ненавидели тот факт, что он не только хорошо ВЫГЛЯДЕЛ, но и был действительно хорош.

Отодвинувшись от него так, чтобы мать не увидела, что ее трусики исчезли, она сказала ему: - Он не придет. Я знала, что он этого не сделает. Никто не может быть настолько глуп. Он должен был знать, что я шучу, поддразниваю его, когда говорю, что мы поссорились и что я хочу пойти на выпускной бал с самым умным мальчиком в школе.

Джонни поднялся на свой внушительный рост 6 футов 4 дюйма, его глаза уже немного остекленели от алкоголя, который он выпил за четыре предыдущих часа, и сказал: - Он думает, что он такой умный, и он так сильно влюблен в тебя. Я иногда наблюдаю за ним, когда ты рядом. Он не может оторвать от тебя глаз. Он извращенец. Он отдал бы оба яйца, только чтобы увидеть твою киску. Интересно, что бы он сделал, если бы увидел, как я тебя трахаю, услышал, как ты кричишь, когда кончаешь.

— Джонни, - чуть не закричала она, вспомнив в последний момент, что нужно говорить тише. - Ах ты, сукин сын! Это мой дом. Моя мать всего в паре комнат отсюда. Как бы сильно я тебя ни любила, если ты еще раз скажешь это вслух в этом доме, ты сможешь пойти на этот чертов бал один.

Он выглядел так, будто собирался что-то сказать, но спохватился и наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Мне очень жаль. Это маленькое дерьмо просто чертовски раздражает меня. Но ты пошла на это, так что не струсь сейчас.

Она согласилась с этим. Поначалу это казалось глупостью. Они составляли списки всех неудачников, когда кто-то назвал имя Кенни Бишопа. Дело было не только в том, что он был невысокого роста, с пятнистым цветом лица, который никогда не прояснялся, не занимался спортом и не общался с ботаниками, и носил эти проклятые очки с толстыми стеклами. А может, так оно и было.

Но для нее это было не так. Джонни был прав. Кенни смотрел на нее. Иногда, когда он не понимал, что она видит его в зеркале или пудренице, она поднимала глаза и видела, что он смотрит на нее. Голод в его глазах заставлял ее слегка съеживаться. Она видела этот взгляд у многих парней с тех пор, как начала развиваться. Но большинство парней, даже самых застенчивых, в конце концов что-то делали. Они пытались поговорить с ней, или угостить ее обедом в школе, когда у нее не хватало денег, или вызваться помочь с учебой.

Но не Кенни, он просто болтался там, на расстоянии, наблюдая. Было время, когда она действительно начала нервничать из-за того, что он был одним из сумасшедших, что однажды вечером она вернется домой поздно со свидания, а он будет стоять в темноте, ожидая ее, с ножом в руке, как во всех фильмах ужасов.

В конце концов, она поняла, что он просто не излучал такого рода вибрации. Несмотря на то, что он был одиночкой, были люди, которые знали его. Знали о его испорченной семейной жизни и об отце, который избивал его мать, пока она не выгнала его. Знали, что он провожает толстуху, которая иногда хромает домой из школы, и заставляет ее смеяться. Люди шутили о них некоторое время, пока она не нашла толстого первокурсника колледжа в Сент-Джонсе, и внезапно она больше не была одна. Но Кенни был.

Он не был сумасшедшим. Он был просто неудачником. Испуганный, трусливый неудачник, который будет пялиться на нее, но никогда не откроет рта. Почему это беспокоило ее, она не могла объяснить даже самой себе, но это беспокоило.

Потом раздался звонок в дверь, и Кэролайн, стоявшая у окна, ахнула и сказала: - Он здесь.

Она обнаружила, что ее тянет к окну с болезненным восхищением человека, наблюдающего за ужасным падением головы с эшафота. Не желая видеть, но не в силах остановиться.

— Кто это? - окликнула ее мать.

— Никто. Просто кто-то еще идет на выпускной.

Она открыла дверь. Он стоял на ее крыльце, одетый в ужасный смокинг, который выглядел как что-то из старого фильма. Его непослушные волосы были зачесаны назад. Прыщи, над которыми смеялись все девчонки, когда он шел по коридорам старшей школы, выделялись, как рельефная карта вулканической зоны. Его глаза блестели за толстыми стеклами очков.

— Привет, Джессика.

Ей показалось, что его голос действительно надломился, но потом она увидела в его руке, которую он протягивал ей – О Боже, нет – маленький букетик цветов. Который он намеревался приколоть к ее платью. Он был посмешищем 1985 года в средней школе, и он принес ей букетик, как будто он действительно думал, что она пойдет с ним.

— Что ты здесь делаешь?

Какое-то мгновение он просто смотрел на нее, словно не понимая слов.

– Я.. . я не опоздал. Я знаю, что у нас есть время. Я позаимствовал машину у матери.

Он указал на фургон 1977 года выпуска, стоявший перед ее домом.

— Я имею в виду, Кенни, что ты здесь делаешь? Я готовлюсь пойти на выпускной.

— Я знаю. У нас есть время.

Он не понимал. Он просто отказался играть в эту игру, потом понял, что его унизили, и улизнул, позволив ей избежать этого.

— Я готовлюсь к выпускному балу, Кенни. С моим кавалером. Что ты здесь делаешь?

Джонни стоял в дверном проеме позади нее, положив руку ей на плечо и небрежно поглаживая одну грудь.

— Да, Кенни. Что ты здесь делаешь? Почему ты не дрочишь дома на фотографию Джесс в Ежегоднике? Мы с моей девушкой уже выходим.

Он перевел взгляд с одного на другого, а затем увидел остальных, стоящих позади них.

— Но ты же сказала, что порвала с ним. Ты пригласила МЕНЯ на выпускной.

— Это была ШУТКА, - прогремел Джонни, делая шаг вперед, чтобы схватить его за лацкан. - Она выставляла тебя дураком, идиот, что было совсем нетрудно.

Затем он толкнул Кенни, и тот упал навзничь на тротуар.

Их друзья изо всех сил старались держать ее маму подальше от двери, в то время как прыщавый неудачник в смешном смокинге лежал на спине и смотрел на нее, спрашивая: - Почему? Зачем ты это сделала? За что?

Она не могла понять гнев, который внезапно поднялся в ней, когда она шагнула вперед. Почему ты думаешь, что я когда-нибудь, в этом мире или в любом другом, если ты последний человек на земле с работающим набором шаров, когда-нибудь даже подумаю о том, чтобы позволить тебе прикоснуться ко мне? Кто-нибудь еще увидит, как я еду с тобой? Танцевать с тобой? Неужели ты думал, что я позволю кому-нибудь смеяться надо мной так, как все смеются над тобой? Ты-шутка. Ты был посмешищем с тех пор, как кто-то тебя знал. Ты никому не нравишься. И все же ты продолжаешь ползать вокруг и пялиться на меня своими маленькими мышиными глазками. Мне хочется каждый день принимать горячий душ, когда я прихожу домой из школы, чтобы избавиться от ощущения тебя. Если я когда-нибудь позволю тебе по-настоящему прикоснуться ко мне, мне придется покончить с собой.

Он бросил на нее взгляд, который она никогда не сможет забыть, и побежал к фургону своей матери, а потом сел в него и уехал, а за спиной раздался их смех.

— Вот так, трус, убегай! - крикнул Джонни. Ты ублюдок. Беги домой к мамочке. Может, она тебя трахнет.

Мать Джессики протиснулась сквозь толпу и смотрела, как машина Кенни отъезжает от тротуара.

— Что здесь происходит, Джессика? И что это за язык такой, Джонни Миллер?

Он успокоил ее, сказав: - Это был Кенни Бишоп. Он такой чудак, который ходит в школу. Он всегда был так странно влюблен в Джесс, и он действительно думал, что она собирается бросить меня, чтобы пойти с ним на выпускной. Я должен был убедить его, что она поедет со мной. Он не слишком хорошо это воспринял.

Она проснулась в 5 утра в мотеле "Патнэм Тенистый отдых", обернувшись вокруг теплого тела Джонни. Она высвободилась, сходила в ванную, пописала, почистила зубы, надела шорты и блузку, которые захватила с собой, а потом встала в дверях мотеля, глядя на зеленые холмы в тусклом утреннем свете.

Это была чудесная ночь. У нее был фантастический секс с мужчиной, которого она любила, с мужчиной, за которого она собиралась выйти замуж, который будет играть в профессиональный футбол и зарабатывать кучу денег, с мужчиной, который станет отцом ее двоих или троих детей. Она знала, что ее родители знают, что она сделала, но они никогда ничего не скажут. Джонни им нравился. Это была чудесная ночь - кульминация ее детства. В этот момент она чувствовала себя взрослой.

И все же, почему-то, это казалось неправильным.

В то утро, после того как Джонни привез ее домой, и она обменялась смущенными и в то же время гордыми взглядами с матерью и отцом, она приняла душ, переоделась в юбку и блузку и взяла машину матери. Она знала, где живет Кенни Бишоп, и припарковалась на подъездной дорожке. Она сидела неподвижно минут десять, снова мысленно видя выражение его лица.

Это было несправедливо. Это было чертовски несправедливо. Это была шутка, которую любой другой человек счел бы жестокой шуткой и просто отошел от нее. Тогда она могла бы забыть об этом и уйти с будущим мужем и друзьями, чтобы насладиться лучшей ночью в своей жизни.

Наконец она заставила себя выйти из машины и направилась к парадной двери простого дома с двумя спальнями в Западном Патнэме. Фургон был припаркован на подъездной дорожке, и из дома не доносилось ни звука. Она заставила себя стучать, стучать снова, и снова, и снова. Наконец дверь открылась, и усталая женщина, которая, как она знала, была матерью Кенни, стояла там, глядя на нее и не говоря ни слова.

— Кенни здесь? Могу я поговорить с ним?

— Нет.

— Нет?.. . Его здесь нет. Или я не могу с ним поговорить?

— Нет оба раза.

Она повернулась, чтобы уйти.

— Миссис Бишоп, мне...нужно поговорить с Кенни.

— Почему? Вчера ты сказала все, что нужно.

— Вы ошибаетесь.

Тут пожилая женщина остановилась и посмотрела на нее.

— Я разговаривал с ним вчера. Но я не сказала ему всего, что должна была сказать.

— Он мне сказал. Ты знаешь, а может, и нет, что он влюблен в тебя уже много лет. А когда он сказал мне, что ты пригласила его на бал, я ответила, что ты просто играешь с ним. Такие девушки, как ты, не связываются с такими парнями, как Кенни. Хорошие, добрые, любящие мальчики. Ты предпочитаешь кричащих, как Джонни Миллер. Из тех, от которых ты забеременеешь, а потом увидишь кого-то другую, с кем они предпочли бы быть. Моложе, красивее и с лучшей грудью.

— Если бы ты была умна, то поняла бы, что такое хороший человек. Но такие, как ты, никогда этого не делают. Точно так же, как и я в твоем возрасте.

Две женщины смотрели друг на друга через пропасть поколений.

— Миссис Бишоп, мне нужно поговорить с Кенни. Я не хотела причинить ему такую боль.

— Но ты это сделала. И ты не можешь с ним поговорить, потому что он ушел.

— Ушел? - Куда?

— Это не твое дело. Там, где ты больше не сможешь причинить ему боль. Где он сможет оправиться от того, что ты сделала. Где он сможет забыть о твоем существовании.

*******************************************

— Наверное, в каком-то смысле я всегда думала, что, когда дела начинают идти плохо, это Божий способ наказать меня. Я уничтожила мальчика, чьим единственным грехом было влюбиться в меня. Это как старая поговорка: - Время лечит все раны.

Кинкейд посмотрел на нее со странным выражением на лице.

— Это не смертный грех, Джесси. Может быть, ты разбила ему сердце, но такое случается со многими парнями. Обычно они выживают.

Она грустно улыбнулась ему.

— Я часто хожу в церковь. Ты, наверное, это знаешь. Я слышала много проповедей и много думал о том, что сделала. Я была виновна в великом грехе, который привел к падению Люцифера на Небесах.

При этих словах она заметила, как на его лице появилась улыбка.

— А ты не находишься в редкой компании? Ты в лиге Люцифера, который восстал против Бога?

— Я вижу, что ты не настоящий знаток Библии, мистер Кинкейд. Великим грехом Люцифера был грех гордыни. Он не мог признать, что Бог-его Хозяин, что есть кто-то более великий, чем он.

— И как это относится к тебе?

Моя гордость была оскорблена тем, что этот невысокий, занудный парень осмелился бросить на меня взгляд, мечтать, что он может быть достоин моей любви и привязанности. Он должен был знать, что я слишком хороша для него, а он не знал. Поэтому я наказала его за попытку подняться выше своего положения. Вот почему я так злилась на него в тот день. Он действительно надеялся завоевать меня.

— Пытаться подняться выше своего положения? Я не думаю, что, когда – либо слышал, чтобы кто-нибудь-по крайней мере в этой стране - использовал это выражение.

— Не заставляй меня чувствовать себя еще большим дерьмом, чем я уже чувствую. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что произошло и почему я пошла вместе с Джонни и другими в этой шутке, кроме того, что я была заносчивой красоткой-подростком, у которой не было ума в голове.

Она снова посмотрела на реку и небо над ней, где облака двигались, открывая звезды в темноте.

— Вот почему, когда я консультирую этих молодых подростков, у которых голова в заднице, я не становлюсь более Святой, чем они. Я бывала там, где они, и делала хуже, чем они. Они все могут измениться.

— Как и ты.

— Мне нравится так думать. Мне нравится думать, что если я когда-нибудь снова столкнусь с Кенни, то смогу извиниться, и он примет мои извинения.

— Ты так и не смогла его найти?

— Он бросил школу еще до официального окончания. Он сдал все экзамены в конце года и сдал их, так что ему не нужно было возвращаться. Я еще раз возвращалась к его матери, но она больше никогда со мной не разговаривала. На следующий год она тоже уехала, и больше никто о ней ничего не слышал. Несколько его друзей сказали, что не знают, куда она уехала. Может, они и лгали, но никогда больше не говорили со мной. Все знали, что я сделала.

— Значит, ты сдалась?

— Она покачала головой.

— Нет, не совсем. Я им говорила, что хотела бы поговорить с ним, если кто-нибудь когда-нибудь услышит о нем. Но большего я сделать не могла. Дошло до того, что.. . Джонни потом стало стыдно. Но он никогда не признает, что мы были неправы. Он до самой смерти твердил, что это Кенни виноват в своей глупости и что любой мужчина остался бы и сражался за меня, если бы так сильно в меня влюбился.

— Итак, через некоторое время мне показалось, что я предаю Джонни. Что, разыскивая Кенни, я говорила Джонни, что он был мудаком, что на самом деле это он во всем виноват, потому что сам все начал. Я действительно любила его, Джонни изменился. Я была предубеждена, потому что любила его, но я знаю, что он стал лучше. Он просто никогда не мог признаться, что чувствует себя виноватым в том, что произошло. Джонни был здесь, в моей жизни, а Кенни исчез.

Она протянула руку и накрыла его ладонь, лежавшую на сиденье между ними, своей.

— Хуже всего то, что я никогда не знала. Он мог выйти и покончить с собой, хотя я сомневалась в этом, потому что кто-нибудь сказал бы мне. Или он мог пойти в армию и погибнуть. Или он мог бы переехать в Калифорнию, жениться, вырастить шестерых детей и разбогатеть. Кто знает?

Она включила внутренний свет фургона.

— Мне всегда было интересно, куда он делся, куда исчез и почему не вернулся.

Она пристально, как лазер, посмотрела на темноволосого мужчину, сидевшего напротив.

- Куда ты убежал, Кенни? И почему ты никогда не возвращался?

— Он улыбнулся.

— Когда ты это поняла?

— Всего несколько секунд назад, но весь день у меня было странное чувство. Ты заставил меня почувствовать себя. .. неуютно. Я не знала, что это такое. Но чем дольше ты был рядом, и я видела тебя с людьми, тем больше я понимала, что откуда-то знаю тебя. Но мне никогда не приходило в голову, кто ты на самом деле.

— Вот кто я на самом деле, Джесси - Роберт Кинкейд - репортер Таймс-Юнион, разведенный муж. Бывший мальчик твоего детства.

— Как это можешь быть ты? Твое имя изменено. Ты выглядишь совсем по-другому. Ты выше. Ты уже не тот. Ты ведешь себя по-другому. Когда появился Джимми и мог избить бедного Хьюби до полусмерти, или, когда я вышла поговорить с Джимми, ты мог убежать, но ты стоял на своем. Кенни не стал бы этого делать - он этого не делал.

Он взял руку, которую она положила на его руку, поднял ее к лицу и провел ею по лицу, как слепая женщина, видящая лицо другого.

— Меня зовут Кеннет Роберт Кинкейд, в прошлом Кеннет Роберт Бишоп. Я переехал в Сакраменто, чтобы жить с моим дядей, братом моей матери Дэйвом. Мама переехала туда на следующий год, а через пару лет, когда я учился в колледже, она познакомилась и вышла замуж за Лоуренса Кинкейда. Он был действительно хорошим парнем, и он мне нравился. Поэтому, когда он умирал от рака несколько лет спустя, он попросил меня взять его имя, чтобы оно не исчезло с лица земли. Я стал Кеннетом Робертом Кинкейдом, но теперь меня зовут Роберт.

Улыбка превратилась в ухмылку.

— Тебе пять-шесть, мне было пять-семь. По сравнению с Джонни я просто казался коротышкой. В колледже я вырос еще на пять дюймов. Итак, шесть футов и мое лицо? Это выглядело довольно плохо, но ты была бы удивлена, что дерматологи могут сделать сегодня с акне. Мне пришлось заплатить за небольшую операцию, но я получил нормальное лицо. И я ношу контактные линзы. У меня все еще есть очки для чтения, но, когда я нахожусь на публике, я использую контактные линзы.

Она убрала руку с его лица и прикусила нижнюю губу.

— Ты, должно быть, истерически хохотал внутри весь этот день. Гадкий утенок, превратившийся в лебедя, возвращается, чтобы насладиться личной маленькой шуткой над вчерашней Золотой девочкой. Я уже не такая золотая, правда? Когда ты собирался обрушить это на меня? Ты собирался подождать, пока не соберешься уходить сегодня вечером, чтобы сказать мне? Или ты просто собирался снова уйти? Оставить меня в неведении и позволить мне жить всю оставшуюся жизнь, не зная правды, позволить мне жить с чувством вины всю оставшуюся жизнь?

— Никакого генерального плана, Джесси. Я не знал, кто ты. Я ничего не знал о твоей жизни с тех пор, как уехал. По правде говоря, я никогда не хотел этого знать. Я забыл тебя, но воспоминания все еще жгут. Это было дикое совпадение, что мы вообще встретились. Я никогда не должен была делать историю Леди в инвалидном кресле.

Был назначен парень по имени Гарри Басс, действительно хороший, но немного странный репортер.

Но другой репортер, наш главный полицейский репортер, Карл Камерон, неделю назад решил жениться на женщине, которую любил. Она помощник прокурора штата в Джаксе, и они были вместе больше года, а потом расстались, потому что Карл и его дама были невероятно глупы. Но в конце концов они поумнели и связали себя узами брака.

— Он был готов отказаться от медового месяца, но сказал начальству, что берет отпуск на эти выходные, чтобы побыть со своей новой невестой, и если им это не понравится, они могут его уволить. Я знаю, что вы видели его имя. Он чертовски хороший полицейский репортер, но еще лучший писатель. Некоторые из его историй стали ГЛОБАЛЬНЫМИ. Они не собирались увольнять его в выходные, а Гарри всегда был полицейским репортером номер два, поэтому они заставили его взять работу Карла на выходные. И я застрял с заданием Гарри.

Роберт-Кеннет протянул руку и провел большим пальцем по линии ее подбородка.

— Вот почему я понял, что это судьба, что так и должно быть, когда вышел из церкви, а ты повернулась на стуле.

— Я ничего о тебе не знал. Я не знал, что Джонни погиб. Когда я услышал это имя, то подумал, что ты все еще замужем и, вероятно, у тебя куча детей – теперь уже подростков – бегает вокруг. Я остался ради рассказа и потому, что мне было любопытно.

— Почему ты просто не плюнул мне в глаза, не повернулся и не пошел назад, и не сказал своим боссам, что кто-то другой должен сделать эту историю?

Он слегка покачал головой.

– Потому что репортеры- хорошие репортеры – так не поступают. Ты берешь любую историю, которую тебе дают, и заканчиваешь ее. Ты никогда не останавливаешься на рассказе. И.. .потому что.. . Я не ненавижу тебя, Джесси.

— А почему бы и нет?

Он протянул ей руку ладонью вверх, сжал ее в кулак и поднял большой палец.

— Во-первых, потому что это был не конец света, Джесси. Это был подлый поступок, но с тех пор, как я покинул город, я видел много худших вещей. Мне было больно – очень больно, – когда я покинул город, но к тому времени, когда мне исполнилось девятнадцать и я оказался в Сакраменто, я вырос на три дюйма и обзавелся контактными линзами, и многие прыщи исчезли. Что еще важнее, я переспал с девушкой, и не с одной.

Он поднял указательный палец.

— Во-вторых. Прошло ДВАДЦАТЬ ЛЕТ. Как бы сильно мне ни было больно, никто не остается злым в течение 20 лет. Если только они не психопаты.

— В-третьих, потому что я не был святым. После того как я уехал из Флориды, пошел в Калифорнийскую школу и научился разговаривать с девушками, я спал с женщинами, которых не хотел больше видеть, а потом исчезал, не отвечал на их звонки, избегал их, пока они не сдавались. Я не собираюсь извиняться за то, что сделал. Я был просто похотливым молодым ублюдком, которым руководил мой член.

— В-четвертых, потому что ты должна это знать. Ты все еще красивая женщина, но, если бы ты была той стервой, какой я тебя когда-то считал, я бы сделал свою историю, а не толкнул тебя на обед, и ушел бы с тобой, не зная ничего другого. Но ты уже не та девушка, какой была. Как будто я уже не тот парень. Ты сказала, что Время лечит все раны. Это чертовски верно.

— Наконец-то, Джессика Лонгмайр, я твой должник.

— Ты МНЕ должен? Я не понимаю.

— Кенни Бишоп, наверное, не стал бы сопротивляться Джимми в церкви. Кенни думал бы об этом до тех пор, пока не стало бы слишком поздно что-либо предпринимать. Или он ушел бы и сказал себе, что это не его борьба. В тот день я сказал себе, что нет смысла даже разговаривать с тобой, потому что у тебя есть Джонни, и ты никогда бы не посмотрела на меня дважды. Я сдался, даже не попытавшись.

— Мой дядя Дэйв дважды был во Вьетнаме в конце 60-х. Он потерял руку в Кхе-Сане в 1968 году. Он был морским пехотинцем. Примерно через два месяца после того, как я приехал в Сакраменто, он повел меня ползать по барам, и мы познакомились в баре с хорошенькой девушкой. Там были два больших парня, которые не спускали с нее глаз, и когда мой дядя начал вмешиваться в их действия, они очень разозлились. Они предупредили моего дядю, чтобы он убирался, а он велел им трахаться друг с другом. Я почти ничего не сделал, разве что порезал одному голову пивной бутылкой, а дядя сломал другому несколько ребер, и он почти год не мог ходить. Позже я узнал, что девушка была подружкой одного из парней и просто использовала нас, чтобы заставить его ревновать.

Я спросил его, когда мы выходили из палаты скорой помощи в 4 часа утра, почему он чуть не погиб, сражаясь за женщину, которую никогда не трахал. Он сел на один из тех неудобных пластиковых стульев, которые стоят в приемных, и сказал мне то, что я никогда не забуду.

— Ты никогда не убегаешь, Кенни, - сказал он, - будь то тысяча вьетнамцев или два здоровенных придурка в баре, ты никогда не убегаешь, будь ты морпех или просто мужчина. Ты стоишь и сражаешься.

— А что, если ты проиграешь или тебя убьют?

— Тогда ты проиграешь или умрешь. Но есть вещи и похуже смерти. Хуже, чем проиграть. Не пытаться, не бороться, когда знаешь, что должен бороться, - это еще хуже. Потому что если ты жив, то знаешь, что поступил правильно. И если ты умрешь, тебе не о чем будет беспокоиться. Но если ты сбежишь, тебе придется жить с этим всю оставшуюся жизнь.

— Так он прожил свою жизнь. Через пару лет его убили, когда он пытался прийти на помощь пожилой даме, которая дралась с грабителем из-за кошелька с 24 долларами. Грабитель вытащил нож и вонзил его моему дяде в сердце. Он был мертв еще до того, как упал на землю. Они так и не нашли грабителя, но я знаю, что, если бы мой дядя когда-нибудь вернулся, он сказал бы мне, что не возражает против того, как все обернулось.

— С тех пор я ни от чего не убегаю. Парни, женщины или неприятности. Я встречаю это лицом к лицу. И я знаю, что я такой, потому что сбежал от тебя в Сакраменто и встретил дядю Дейва. Если бы не ты, я не знаю, кто и где был бы сегодня.

Роберт Кинкейд выпрямился в фургоне.

— Это было 20 лет назад, Джесси. Мы были разными людьми. Я рад, что все получилось, и мы встретились сегодня. Я думал о тебе, иногда, на протяжении многих лет. Ничего не мог поделать. Я не могу сказать, что у тебя была действительно отличная жизнь, но ты прожила хорошую жизнь. Ты лучше, чем я когда-либо думал. Я знал, что ты самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, но я не знал, что ты хороший человек внутри.

— Спасибо, Кинкейд. Я имею в виду, действительно спасибо. Ты не знаешь, что это значит для меня. Ты даже не представляешь, сколько часов я провела, сожалея о том, что сделала. Теперь, зная, что я не разрушил твою жизнь – это лучший подарок, который мне когда-либо делали.

— Не за что.

Они сидели в тишине, прерываемой тихими стонами, криками и восклицаниями.

— Итак, я думаю, что это тот момент, когда мы заканчиваем интервью и беседу, и ты возвращаешься в Джексонвилл, чтобы сделать то, что ты делаешь в воскресенье, и готовиться к моей истории, а я иду завтра на церковную службу и возвращаюсь к своей жизни.

— Ты этого хочешь, Джесси?

— Что я хочу сделать, так это встать на колени на завтрашней службе, поблагодарить Бога за его милость и извиниться за то, что усомнилась в его мудрости и славе. Я провела все эти годы, чувствуя вину и тяжесть на сердце и спрашивая Бога, как он мог позволить мне уничтожить тебя. Я забыла, что у Бога есть свои собственные планы и цели, и мы никогда не можем по-настоящему увидеть Его цели. То, что случилось много лет назад, привело нас к этой ночи.

— Я знаю, что ты, возможно, не религиозен и не верующий, но для меня это не может быть ничем иным, как исполнением Божьего плана. Как иначе объяснить цепь событий, которые привели тебя сюда сегодня, мое открытие Марты, мой потолок, рухнувший в ту единственную ночь, когда ты был там, чтобы спасти меня?

— Совпадение? Такое случается. Люди женятся, и их обязанности меняются. Люди умирают. Потолки падают.

— Но, - сказал он, - я не спрашивал, что ты собираешься делать завтра.

Она с любопытством посмотрела на него.

— Я имею в виду, - сказал Кинкейд, поднимая ее руку с сиденья и сжимая в своей, - что ты действительно хочешь сделать СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ?

Она пристально посмотрела ему в глаза, а затем выключила внутренний свет. С ним было легче разговаривать в темноте.

— Ты говоришь о том, о чем я думаю?

— Разве ты не говорила, что должна мне?

Она просто смотрела на его знакомые, незнакомые черты, очерченные в призрачном свете луны.

— Я.. . я не могу поверить. -

— Я сказал, что изменился, Джесси. Я не тот испуганный маленький мальчик, который сбежал от тебя 20 лет назад с поджатым хвостом.

Она облизнула внезапно пересохшие губы.

— Я знаю, что ты уже не тот. Но. ..

Он сидел ближе к ней, и она чувствовала запах его пота. Он не принимал душ. Но он пользовался дезодорантом. Это был неплохой запах. Это был мужской запах. И в этот момент все между ними изменилось.

— Если ты действительно считаешь, что ничего мне не должна, если то, что ты сделала, не давило на твою совесть все эти годы, тогда отвези меня обратно к моей машине, и мы разойдемся.

Он был так близко, что она чувствовала его дыхание, и лук и гамбургер должны были быть неприятными, но на мгновение ей захотелось впиться в его рот и утопить в него свой язык. Она не была так возбуждена с тех пор, как была подростком. Ее соски были твердыми и зудящими, центр ее тела покалывало достаточно, чтобы напомнить ей, что, хотя она потеряла чувствительность ниже талии, ее влагалище все еще было полным.

И все же ей хотелось отвернуться от него и выскочить из фургона. Если бы у нее еще были силы бежать, она бы убежала от него. Она была невероятно возбуждена и невероятно опечалена одновременно.

Ей хотелось сказать: - Почему ты не мог весь день оставаться таким, каким был? Минута за минутой я влюблялась в тебя. Тебе не пришлось бы этого делать. Я бы отдалась тебе, если бы никогда не знала, кто ты. Тебе не нужно было меня шантажировать. Кроме того, мальчик, которым был Кенни, никогда бы этого не сделал. Я не могу в это поверить, но он был лучшим человеком, чем ты.

Но то, что она сказала вслух человеку, который был Кенни Бишопом, было похоже на капитуляцию и прощание.

— Если ты этого хочешь, Кинкейд, то ты прав. Я твой должник. Сейчас я отвезу тебя к себе.

Он скользнул обратно на свою сторону сиденья и сказал: - Сделай это.

Когда она выехала со стоянки, вместо того чтобы повернуть обратно к городу, он сказал ей: - Поверни направо, и она пересекла мост на Восточную часть города. Она понятия не имела, что он делает, и ей не хотелось с ним разговаривать. Может быть, это была выпивка. Может быть, презервативы. Кто знает.

Выехав на 17-ю улицу, они миновали закрытый Фермерский рынок и все еще открытую, но почти безлюдную дорожную патрульную станцию, которая патрулировала эту часть Северо-восточной Флориды. Затем, когда они приблизились к мигающим огням двухэтажной гостиницы «Капля росы», он сказал: - Останови здесь

Он был переполнен, потому что «Капля росы» всегда была популярна по пятницам и субботам. В задней части здания стояла пара бильярдных столов, столы для карт и других азартных игр, но копы на втором этаже не обращали на них внимания, бутерброды подавали до рассвета, а на танцполе пары встречались задолго до того, как был изобретен термин секс.

— Зачем мы здесь?

— Просто войди и придержи вопросы, Джесси. Как ты и сказала, ты мой должник.

Она удивлялась, как могла так ошибиться.

Она подкатилась к нему сзади, и пока ему приходилось похлопывать по плечам и маневрировать, как только первая пара людей увидела ее в кресле, толпа растаяла, и появилась дорожка к столику у края танцпола.

Волна принесла официантку, которую отговарили от аборта маленького мальчика, чье имя теперь было вытатуировано на ее левой руке. Мисс Джесси убедила ее сделать решительный шаг в неизвестность и оставить ребенка, хотя она понятия не имела, как будет заботиться о нем. Дианна встала перед мисс Джесси и незнакомцем в ее почти несуществующем костюме и сказала: Что я могу принести тебе и твоему другу?

— Принеси мне Кровавую Мэри и ром с колой для мисс Джесси, - сказал Кинкейд.

— Вы не возражаете, мисс Джесси?

Когда она кивнула и Кинкейд потянулся за бумажником, она просто покачала головой и сказала: - Не надо.

После того, как официантка ушла, Кинкейд протянул руку, чтобы прошептать сквозь громкую музыку и болтовню: - Не убегай ни с кем, пока я не вернусь. У меня есть дело.

И он исчез.

На мгновение она подумала о том, чтобы развернуться, выйти на улицу и вернуться домой. Пусть Кинкейд сам найдет дорогу домой. Пусть злится. Пусть он выставит ее в самом плохом свете. Она не могла чувствовать себя хуже, чем сейчас. И не то чтобы он просил ее сделать что-то, чего она не делала уже много раз. И он был привлекательным мужчиной. И еще раньше она почувствовала прилив желания.

Но он разрушал представление о том, кем, как она думала, он стал.

Она потягивала кока-колу с четырьмя вишнями, когда он вернулся к столу и сел. Гул становился все громче по мере того, как живая группа возвращалась на сцену.

— Я не знаю, что мы здесь делаем, Кинкейд. Если ты хочешь насладиться фантазией о свидании со мной, зачем беспокоиться? Через несколько минут ты получишь всё, что хочешь. Зачем беспокоиться об этом. Давай просто покончим с этим.

— Почему бы тебе не выпить и не послушать музыку? Тогда мы пойдем.

Группа, Shades of Knight, состояла из шести человек с двумя гитарами, клавишником, барабанщиком и высокой блондинкой-певицей, которая уже вызывала драки между парнями.

Через несколько минут толпа начала успокаиваться, и певец по имени Белая Молния наклонился к микрофону и сказал: Если девушки захотят сегодня вечером пойти домой с группой, поднимите руки.

Там были десятки рук и добродушные свистки.

— Просто шучу, ребята, все мы здесь женаты. Вроде как...иногда. Во всяком случае, мы собирались начать с чего-нибудь классического от Линирда Скайнирда. Но сегодня вечером у нас есть особая просьба, и я надеюсь, что вы позволите нам сыграть эти две песни, прежде чем мы вернемся к нашим обычным вещам.

Он повернулся к своей группе и сказал: - Начинаем.

Когда группа перешла к первой песне, Джесси могла сказать, что многие молодые люди понятия не имели, что это такое, но старшие знали и начали двигаться в своих креслах, когда началась Take on Me.

Кинкейд встал и протянул руку.

— Можно мне этот танец?

— Что?

— Я договорился, чтобы группа сыграла несколько песен нашего времени. Могу я пригласить тебя на этот танец?

Она перевела взгляд с него на оркестр, на гостей, которые сидели или стояли на своих стульях, но не двигались на танцпол.

– Что. .. я не могу…

— Ты сказала, что должна мне, Джесси. 20 лет назад у нас не было ни одного танца.

— Нет.

— Я думал, ты женщина слова. Один танец сегодня вечером, может быть, два, и твой долг будет оплачен.

— Я не могу, только не так.

Она указала на инвалидное кресло, в котором сидела.

— Это не помешало тебе сделать все, что ты хотела. Ты можешь это сделать. Кроме того, люди ждут, когда ты выйдешь на танцпол.

Глаза были сосредоточены на ней. Официантка, которую она уговорила оставить сына, уставилась на нее со слезами на глазах и жестом пригласила на танцпол.

Она катилась по танцполу, и Кенни/Роберт Кинкейд легко держал ее за плечи, и казалось, что они покачиваются на полу без стула между ними. Он был таким легким, что казался всего лишь сном.

Они танцевали под «Я только что умер в Твоих объятиях Сегодня вечером» и «Можешь ли Ты сказать Мне, Что такое любовь», и еще с полдюжины старинных песен, которые молодые и старые пары находили достаточным поводом, чтобы обнять друг друга на танцполе.

Наконец музыка смолкла, и Белая Молния сказал: - Многие люди, которых вы не знаете, ценят все, что вы делали в течение стольких лет. Я рад, что ваш друг привел вас сюда сегодня.

Роберт Кинкейд наклонился и завладел ее губами. Краем глаза Джесси заметила, что официантка Дианна плачет.

— Я так и думала.

— А ты что думала, Джесси?

Они сидели на подъездной дорожке, дверь гаража все еще была опущена.

— Ты знаешь, что я подумала, ублюдок. Ты мог бы мне сказать.

— Это было мелочно с моей стороны. Я знаю. Но я всего лишь человек. Я хотел сделать тебе больно, совсем чуть-чуть. И я ничего не могу поделать, если у тебя грязные мысли.

— Я уже говорила тебе, что ты ублюдок?

— Несколько раз за сегодняшний день.

— Знаешь, ты мог бы поцеловать меня еще раз.

— Я знаю.

— Тогда почему?

— Ты была обязана мне этим танцем, похоже, это было то, что нам обоим было нужно. Если что-то еще случится, я не хочу, чтобы это произошло между Джессикой Лонгмайр и Кенни Бишопом. Я хочу, чтобы это было между мисс Джесси - Леди в инвалидном кресле, и Робертом Кинкейдом. Я дам тебе время подумать о том, чего ты хочешь, а не надвигаться на тебя, когда ты эмоционально сбита с ног и все еще в шоке.

— Значит, в конце концов, вы с Кенни не такие уж разные. Ни один из вас не протянет руку, чтобы схватить то, что вы действительно хотите.

Он смотрел на нее без улыбки, но слова его звучали мягко.

— Я еще не решил, хочу ли я этого, Джесси. Прошло много времени, и мы оба сильно изменились. Иногда есть вещи, которые вы должны оставить в покое. Я.. . просто дай мне подумать. Со мной сегодня тоже много чего случилось. Ты не единственная, чей мир пошатнулся.

Она молча смотрела на него.

— Ты прав, Кинкейд. Может быть, нам обоим нужно время. Теперь можешь уходить. Я сама смогу попасть внутрь.

— Я пойду с тобой.

Она закрыла за собой гараж, и он последовал за ней на кухню, где положил новую упаковку из шести банок Буд Лайтс, которую купил, объяснив, почему он должен это сделать. Джесси показалось, что Роберт Кинкейд так бы и поступил. Затем он последовал за ней в кабинет и стоял там, пока она нажимала кнопку на брелке, а входная дверь щелкала и распахивалась.

— Спасибо, Кинкейд. Этот день я никогда не забуду.

Он наклонился и поцеловал ее. Она поймала себя на том, что целует его в ответ. Это был не дружеский поцелуй.

— Я позвоню тебе в следующую пятницу или субботу. Я не знаю своего расписания. Но я надеюсь, что ты сэкономишь мне немного времени в своем расписании. Я хочу пригласить тебя на настоящее свидание. Ужин – в каком-нибудь месте, где подают не только гамбургеры, и танцы-в хорошем месте. Это будет между Робертом Кинкейдом и Джесси Миллер. Таймс-Юнион тут ни при чем. Надеюсь, ты согласишься пойти со мной.

— Я думала, тебе нужно время, чтобы решить, хочешь ли ты этого.

— Я взял столько времени, сколько мне было нужно. Я не уйду от тебя во второй раз.

— Позвони мне, и мы посмотрим.

— Играешь в труднодоступность?

Я снова начинаю чувствовать себя 17-летней.

Когда огни его Субару исчезли за подъездной дорожкой, она некоторое время наблюдала за ними.

Она глубоко вздохнула. Ну и денек. Вы живёте годами, и все продолжается и продолжается, а затем в один прекрасный день ваш мир переворачивается. Она обернулась и посмотрела на комнату перед собой.

Неужели она всегда была такой убогой? Такой старой? Это... одиночество? Возможно. Она просто перестала замечать это, потому что это не имело значения. Это было просто место, где она иногда спала и готовила еду.

Она оглянулась на подъездную дорожку. Теперь она была пуста. Роберт Кинкейд/Кенни Бишоп. Через 20 лет. Она мечтала, что когда-нибудь это произойдет, но теперь, когда это стало реальностью, все было совсем не так, как она себе представляла. Реальность была... другой.

Она закрыла дверь на ключ, заперла ее и включила сигнализацию. Она повернулась и двинулась в кресле в сторону спальни.

Позвонит ли он ей? Скорее всего, нет. Люди не были такими уж святыми. Что бы он ни говорил, она видела боль в его глазах в тот день. Может ли кто-нибудь подняться над желанием причинить боль в ответ, поднять настроение одинокой женщине средних лет, а затем просто игнорировать ее? Пусть она почувствует то же отторжение, что и он. Как она и сказала, Время лечит все раны.

Проходя через дверной проем и видя ванную, где он держал ее, и кровать, где она лежала перед ним почти голая, она подумала, что он, вероятно, просто отшвырнет ее.

И она это заслужила. Если он решил пробудить в ней надежды, а затем разрушить их, то это было только то, что она ожидала. И может быть, может быть, это будет иметь большое значение для баланса. И, может быть, она сможет простить себя и забыть Роберта Кинкейда.

Она развернула кресло и с привычной легкостью скользнула на кровать. Лежа в темноте после того, как она выключила свет, она подумала: а что, если он не лжет? Что, если он простил ее? Что, если он действительно хочет увидеть ее снова? Что, если он будет на другом конце провода, когда зазвонит телефон?

Она не могла заставить себя поверить в это. Но что, если? Она улыбнулась в темноту. Следующая неделя обещала быть.. . интересной...