Идёт человек, видит, кто-то работает. И он, как вежливый деревенский, а не какой-то грубиян городской, пожелает: Бог в помощь. Ему обязательно ответят: Взял бы и помог. Если у человека нет особых дел, никуда он не торопится, обязательно поможет. В деревне завсегда так: сегодня помог ты, завтра помогут тебе.

Шёл как-то Вовка по своим делам. А может и вовсе без дел. Просто мимо проходил. Мимо огорода Сазоновых. А там тётка Анна картошку копает. Осень же, пора. К тому же затяни с этим делом, пока погода стоит, не вырой картошку по сухому, а завтра дождь. И копайся потом в грязи, да суши корнеплод. Сырую в погреб не опустишь, враз погниёт. Вот и пожелал Вовка Анне Тимофеевне, как желают всем

— Тимофеевна, бог в помощь. Чем занята?

Ну прямо кот Базилио. Очки надел, а ни хрена не видит. Анна, до того стоящая в позу зюга, выпрямилась, потёрла руками поясницу - знать замлела, - посмотрела на Вовку, ответила

— Глаза застило? Не видишь, картоплю рою. Заместо того, чтобы зубы скалить, взял бы да помог. А правда, Володя, коли не торопишься никуда, так помог бы старой. Дело к обеду, а у меня ешё ииии сколько работы.

И она обвела рукой свои посадки. И правда, поле у неё офигенного размера. На этом огороде чемпионат мира по футболу устраивать, так ещё и место останется для зрителей. И куда столько насаживает? Скотине, да и самой, намного меньше бы хватило. А всё детки, которые мамку в деревне оставили, сами в город перебрались. Вовка и спросил про детей

— А чо детишки-то городские не приедут помогать? Небось по зиме шастают постоянно, в погреб ныряют.

Та в ответ лишь рукой махнула

— Так заняты они все. Работают, ни дня ни ночи не видят. Прямо пчёлки они у меня.

Вовка хмыкнул. Знает он этих пчёлок. Вон у соседки Людки доченька. Как матери помочь в огороде, так у неё аллергия. А как ягодку какую собрать, морковочку там с грядки выдернуть, прочий какой овощ, так куда та аллергия и девается. Прямо чудеса. Никакой Кашпировский с Чумаком на такое не способны. Раз - и выздоровела. А Нюрке надо бы помочь. Баба не вредная, нормальная, да и по-соседски так будет правильно. А у него вроде как и делов особых нет. Решено.

Вовка на забор облокотился, спросил

— У тебя одёжа какая-никакая есть перекинуться. Или мне домой бежать, переодеваться?

Тимофеевна враз смекнула, что упустить такого работника никак нельзя. Душа у Вовки жалостливая, всем помочь готов. Пойдёт домой переодеваться, а по дороге кто и перехватит, к себе заманит. И что тогда? Да рой ты, тётка Анна, хоть до морковкина заговенья, свою картошку сама. Ну уж нет, такого она допустить не может.

— Есть, как не найти. И зятева одёжа есть, и мужнина осталась. Не выбрасываю, авось да сгодится. Вот и сгодилась.

Деревенский люд весьма экономный. Никогда и ничего не выбросят, пока вещь вовсе в труху не превратится. Да и то оставят: а вдруг какую вытяжку заткнуть сгодится. А уж вещи, которые детки из города свозят в родительские дома, так ещё и на выход наденут. Это в городе то мода поменялась, то ещё чего, а в деревне на моду не шибко внимания обращают. Подумаешь - писк моды. Да и пущай себе пищит. Нам то без разницы. Срам есть чем прикрыть, да и ладно.

Вытащила Тимофеевна из шкафа, что в сенках стоял, целый ворох одежды. Выбирай. На любой вкус есть. Вовка подобрал по размеру, быстро разделся до трусов и в рабочее облакался. Нюрка бросила косой взгляд, когда переодевался помощник, на торчащие спереди трусы. Знатная штука у него там, коли трусы так выпирают. Эх, ей бы, старушке, да между ног получить такое удовольствие. Чтобы душа запела, а в теле лёгкость. Стара стала, вовсе уж никто внимания не обращает. Да и кому то внимание обращать, коли в деревне и мужиков почитай не осталось. А какие и остались, так допились, родные, не стоит уже у них. До чего дошло: мужние бабы на Володю кидаются. Свои мужики не могут, так они к нему в постелю норовят сигануть. Срамницы! А что тогда одиночкам останется, если ещё и эти в конкурентки запишутся? Вот то-то и оно.

Володя работал как трактор по имени "Кировец". Ботва так и летела во все стороны, картошка наполняла вёдра, только успевай в мешки пересыпать да под навес относить, чтобы сохла. После него оставалась пустая полоса, ровно саранча прошла. Что бы без такого работника делала? Хоть ложись да помирай на той полосе.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, но управились до вечера на пару-то. Оглядели сделанное, дружно вздохнули

— Как не болела, а померла.

Тимофеевна спрашивает

— В баню пойдёшь, или так умоешься?

Странный и глупый вопрос. Умыться, значит помыть морду лица, руки, шею, уши и... И всё. А в бане ты моешься весь. А поскольку работали в огороде, потели, пыль липла, то простым умыванием не обойтись. Баня, только баня. Так и сказал. Аннушка говорит

— Тогда ты иди, мойся, а я опосля схожу.

Вовка рот от удивления разинул, едва челюсть на пол не обронил. То есть как это? То есть он пойдёт один? А спину кто потрёт? Сам себе вехоткой не шибко намоешь. Так и заявил Тимофеевне: Или вместе, или никак, потому что никто никуда не идёт. Прямо как в кино про голубей и неземную любовь, когда жена мужу развязала узел на галстуке, что бы погладить. Там дочь спасла положение, а тут кто поможет? И ведь убедил старую. Она ещё поломалась малость самую для вида, но согласилась. А куда деваться.

— Вовочка, дак как же я с чужим мужиком-то в бане?

— А что такого?

Вовка просто не понимал, чего Тимофеевна испугалась. Он, вроде, не Квазимода какая, нормальный мужик, где-то даже симпатичный, местами правда. А Аннушка поясняет

— Дак раздеваться же надо, разнагишаться совсем.

— И что? - Опять Вовка ничего не понял. - Все в бане голышом моются. Только городские в трусах. Сам видел. Так у них всё не так, как у людей. Они даже баню сауной называют и не парятся в ней. Сколько веник не искал, так и не нашёл. Ты чо, под городскую закосить хочешь?

Тимофеевна рукой махнула: Чему быть, того не миновать.

Баня была протоплена не для пара, а лишь бы помыться. И то благодать потному и грязному телу. Тимофеевна до скрипа отмыла Вовке спину. Он приглашающе махнул рукой, сказал

— Наклоняйся да в лавку упрись. Щас я тебе спину потру.

Та вроде отнекиваться стала.

— Да не надо, Володенька. Я уж сама как-нибудь.

— Как-нибудь без меня. А я потру. Наклоняйся, я сказал.

Анна не стала спорить с мужчиной, наклонилась. Вовка намылил ей спину, намылил вехотку, начал тереть. Всё хорошо, одна проблема. И без того у Вовки уже маячил, он и спасался лишь тем, что время от времени поливал елду прохладной водицей, а тут, видя перед собой широченную задницу Тимофеевны, сдерживаться перестал. Да и манда у тётки как раз намокла, да ещё и в мыле. Вот Вовкина залупа и скользнула меж толстых ляжек да так удачно попала куда надо. Тимофеевна взвыла

— Вовочка! Это же не спина!

А то он сам не знает.

— Дак и это не вехотка. Ты не ори. Не нравится - так и скажи, я выну.

— Я тебе выну! Вынимальщик нашёлся. Сунул, дак доводи дело до конца. А я уж, так и быть, потерплю.

Вот же бабы! Завсегда к своему повернут. Потерпит она. А то самой не хочется. И вот скажи мне, почему так: есться хотят не меньше мужиков, а понтов в сто раз больше. А уж ломаются-то как, уж ломаются. А сунешь - расшиперит ноги, как корова на случке, и стоит, удовольствие получает.

Вынул Вовка уж когда спустил. В бане же, всё одно мыться. Тимофеевна сначала Вовку отмыла. Тот, правда, поначалу попытался взбрыкнуть: Моё! Сам помою! Анна быстро пресекла бунт, подавив недовольство на корню силовым методом.

— Не газуй! Он мне удовольствие доставил, нешто я его помыть не могу. Я его ещё и поцелую

И правда поцеловала. Наклонилась и взасос. Потом сама подмылась, присев на корточки. В предбаннике обтёрлись, кое-какую одёжу на себя напялили, в дом пошли.

Неправильно это будет, если не обмыть урожай. Пусть чисто символически, пусть по чуть-чуть, по паре капель, но обмыть надо. Тимофеевна выставила на сол бутылку беленькой. На двоих самое то: и не мало, и не много. В самый раз для души. Выпили, поели. Хозяйка со стола прибрала. Вовка засобирался домой. Вроде как пора и честь знать. Картошку выкопать помог, бабе засадил, поел, попил - чем ещё заняться. Аннушка спросила засобиравшегося помощника

— Уходишь?

— Да пора и честь знать. Тебе вот тоже отдохнуть надо.

— Да что там отдыхать. Успею. Думала пивом тебя угостить.

В деревенский магазин хорошее пиво завозят редко, а ту бурду, что продают, и пивом-то назвать нельзя. Анна плохое предлагать не будет. Вовка даже не раздумывал. Оказалось, что до "пятницы он совершенно свободен". Единственное что спросил

— Откуда пиво?

— Дочь с зятем приезжали, так зять оставил. Он же у меня пиво жрёт как не в себя. Легче песок водой напоить, чем его. А тут много привёз, осталось. Так нести?

И Вовка, слабая душа, купился на пиво. Снова сел за стол. Тимофеевна принесла продукт. Хорошее пиво, баночное, настоящее от фрицев. Поставила стаканы, да кто же будет из стакана пить? Самый смак открыть баночку и пока она шипит, будто потревоженная гадюка, отхлебнуть глоток пенного. Потом крякнуть, утереть усы, которых у Вовки отродясь не было, крякнуть и снова приложиться к баночке. А Аннушка, ничего не понимая в пиве, вылила свою баночку в стакан. Так и пили каждый из своей посуды в соответствии со вкусом. Попили, передышка потребна. Это же не чай хлебать кружку за кружкой, тут процесс неторопливый чтобы ощутить всю полноту вкуса.

Если душевно ранен,

Если с тобой беда,

Ты ведь пойдёшь не в баню,

Ты ведь придёшь сюда.

Здесь ты вздохнёшь счастливо,

Крякнешь и скажешь: Да!

Губит людей не пиво,

Губит людей вода!

Знал поэт, который эти слова сочинил, о чём говорил.

Аннушка предложила Вовке

— А давай выпьем на брудершафт.

— А зачем?

Вовке просто стало интересно. Нет, про этот самый брудершафт он знал, чай не в коридорах школьные уроки прогуливал и не лягушек в жопу через соломинку надувал. ТОлько вот для чего это делают, так и не понял. Но раз женщина просит, почему бы и не согласиться.

— А давай.

Тимофеевна налила пиво в стаканы

— Говорят, что надо пить вино, но, думаю, и пиво сойдёт.

И переплела свою руку с Вовкиной. Так и пили, переплетясь руками. Отставили стаканы. Анна говорит

— Теперь поцеловаться надо.

И потянулась к Вовкиным губам своими, обняв того за шею и прижимая к себе. Обняла крепко, хрен вырвешься. Да Вовка и не собирался вырываться. Зачем?

Оторвавшись друг от друга, вдохнув живительного кислорода, молчат, не зная, что дальше говорить. Вовку спросил

— А вот если голыми целоваться, так же вкусно будет?

— Не знаю. Ты хочешь, чтобы я разделась? - И смотрит на Вовку. - Тогда ты тоже раздевайся.

Спеша, будто их кто подгоняет, сбросили с себя одежду. Вовка спрашивает

— Поцелуемся?

Аннушка промолчала. Вовка посчитал молчание за знак согласия и начал целовать соседку. Та баба хваткая. Пока Вовка её нацеловывал, успела поймать его елдашку и принялась мять. Много ли тому надо, когда и без того на взводе.

Даже не раз-два, а просто -Раз! - и у Вовки уже стоит. Тимофеевна засмеялась

— Какой ты, однако, чуткий. Не успела потрогать, а у тебя встал. Неужто у мужиков на меня ещё встаёт?

— Про мужиков не знаю, а у меня встал. Дашь?

— Дурак ты, Вовка! - Аннушка даже слегка обиделась. - Я для чего раздевалась? Просто титьками своими потрясти? Дам, конечно. Сама хочу.

Вовка предупредил

— Только я сейчас быстро не кончу. Долго буду тебя шпрехать.

Анна залилась смехом

— Вова, Володенька, так в том и бабье счастье, когда большой и долго стоит. Ты сиди. Я сверху хочу попрыгать. Можно?

И чего спрашивает, если уже на колени забралась, уселась, заправив сама. Вовке только и оставалось то за её живот, то за титьки держаться. Всё приличных размеров: что пузичко, что титьки. Тимофеевна прыгала, скакала на Вовкином колу, было слышно, как у неё в животе булькает выпитое пиво. Вовка едва не засмеялся, вспомнив, как в детстве мать сажала его на колени, подбрасывала, приговаривая

— Прыг-скок! Прыг-скок! Обвалился потолок! Баба шла, шла, шла, пирожок нашла...

Очень уж ситуация напоминала счастливые мгновения детства. Правда не баба нашла пирожок, а Вовка. Точнее её пирожок сейчас надевался на Вовкину колбасину.

Анюта отпрыгала, отскакала, замерла

— Вов, я всё. Ты осерчал?

— С чего ради? Передохни да изнава начнём.

— Тогда давай ещё по пиву.

Попили пива, отдохнули. Тимофеевна спрашивает

— Вов, мне как встать?

— А ты готова?

— Да как та пионерка. Могу стоя, могу раком, да хоть как. Дак как встать или лечь?

— А вот на лавку вставай, а я сзаду.

Тимофеевна встала на четвереньки, Вовка позаду неё пристроился, направил головку

— Поехали!

Гагарин местного разлива, блин! Но активный пацан, вон как Аннушке засаживает. Та лишь крякает. А Вован старается, все силы отдаёт, лишь бы женщине хорошо было. Оно ведь как: коли баба ночью кричит, то днём лыбится и не ворчит. Сейчас, правда, не ночь, но поорать можно. Вот Вовка и старался, долбил, что есть мочи. И додолбился, спустил в Аннушкину щель сметанку.

Потом просто сидели, обнявшись, миловались, как два голубка.

Легли, обнялись, как молодожёны, прижимаясь друг к дружке. Устали. Ещё бы не устать. Вон какую полосу выкопали, да потом вона чего творили, будто молоденькие. Да Вовка-то и так молодой. Но всё равно устал. Потому и заснули без всяких шалостей.

Вовке сон снился. Эротический. Будто он кого-то сношает. Потом вроде сон, вроде явь. Проснулся. И правда сношает. Только не он, а его. Тимофеевна оседлала и скачет, только титьки подпрыгивают.

Увидела, что Вовка глаза открыл, спрашивает

— Володь, я тебя разбудила?

Она что, думала, что такая езда по кочкам не разбудит мужика? Но побудка явно была приятной. Почаще бы так просыпаться. А Аннушка успокаивает, уговаривает

— Ты, Вов, спи, я всё сама сделаю. Мне ещё чуток и я кончу.

— А если я уже не хочу спать?

— Тогда не спи.

Гениально! Хочешь спать - спи. Не хочешь спать - не спи. На всё твоя воля.

Дождавшись, пока женщина кончит, положил Вова свою партнёршу на живот, под живот подсунул подушку, навалился сверху.

— Теперь, Анюта, не скоро свидимся. Разве что голову повернёшь.

Анна спрашивает

— Ты, Володь, спать домой пойдёшь, аль у меня останешься, переночуешь?

И ждёт ответа. И угадай,, что лучше сказать. Скажешь, что домой пойдёшь, так обидится. Вдруг она хотела, чтобы ты остался. Скажешь, что остаёшься, так не скажет ни слова, а на лице всё будет написано: Нужны мне такие ночёвщики. Ааа, нет. На лице как раз было написано: Хоть бы остался. А чтобы у Вовки не возникало сомнений, добавила

— У меня кровать широкая, мягкая. Поместимся.