«Что такое не везёт и как с этим бороться?» - затёртая фраза, но она, как никогда подходила к ситуации конфуза нашего «Донжуана».

Борис Большаков был обескуражен и унижен. Ему не просто сказали: «Нет!» Его заставили испугаться. Испугаться не стальных ножниц (хоть, согласитесь, чувствовать заточенное остриё на голом пузе тоже мало приятное состояние), а того скандала, что мог разразится в итоге всей этой невероятной по сути сцены.

Впервые он встретил со стороны замужней женщины не ритуальный «решительный» отпор, с которым соблазнителю, приходилось сталкиваться в переломный момент увещевания и, который мог считаться - само собой разумеющимся явлением. Если хотите – издержкой, свойственной хобби каждого ловеласа, прилагающего усилие к сдаче бастиона верности.

Случилось нечто иное - угроза не столько здоровью, сколько – публичного унижения перед всем перроном.

И где? В родном городе!

Сама мысль об этом была ужасна и обидной. Ведь несостоявшийся рогоносец был наделён реальной властью военного офицера. На его зов немедленно появится патруль и желанный отпуск накроется медным тазом...

Голос Борика:

— Шеф, уноси ноги! Куда угодно. Хоть в соседний вагон... - вывел нашего героя из возникшего стопора.

Большаков стал торопливо облачаться в армейское лихорадочно соображая, что следует сделать после того, как соберется на выход из купе?

Его, относительно небольшой, хоть и удачный, опыт соблазнителя была замешен на молодом цинизме к замужним женщинам. Амбициозное эго выбрала роль искусителя именно этого социального слоя слабой половины человечества. И так получилось, что такой сценарий солдатской Кармы настолько гармонично и хорошо заполнил его армейский досуг, что наш герой уверовал в своём праве быть желанным ёбарем красивых (сначала офицерских, а следом и прочих), чужих женщин. Малолетние и холостячки в этой череде упорных побед Бориса Петровича Большакова уже не возбуждали. Брачные узы были для него, как красная тряпка для племенного быка. Охмурить, соблазнить, заставить принять в руки, а затем добровольно направит сопливого монстра в разработанную пизденьку, с целью забеременеть не от мужа, а от чужого мужика – стало смыслом его повсеместного спортивного азарта.

Стартом этой патологической привязанности к замужним была мачеха, оттеснившая маму Бориса от отцовского ложа. В отмщение за мать, перед уходом в Армию, он заставил мачеху быть послушной, унизил минетом, и эта внезапная власть над замужней женщиной ему понравилась. Парень оказался не промах. Быстро поднаторел в этом приятном промысле и до сегодняшнего утра считал себя, как минимум - умелым тактиком обхождения любой смазливой бабенки.

И вот - такой болезненный удар по самолюбию! «Рефери» отсчитал до дести, и он не смог подняться с воображаемого ринга...

Надевая армейский мундир и засовывая спортивные принадлежности в утробу спортивной сумки, он лишь мельком слышал, что говорит Вероника:

– Я никому не скажу... Ведь ничего, на само деле, произошло...

«Вот именно – не произошло!»

Эта уральская красавица не понимала, что перезревший мальчик не просто потерпел фиаско. Его чванливая идея возведении собственной «школы» блядства оказалась карточным домиком, рухнувшим от первого достойного отпора намеченной жертвы.

...

Собравшись, Большаков нашёл в себе силы посмотреть в прекрасное лицо Вероники.

В приглушённом освещении ночного купе глаза уральской красавицы были наполнены слезами жалости к непутёвому попутчику. Она искренне сочувствовала загнанному в казарму солдатику, лишённому на долгие месяцы общения с противоположным полом и, вместе с тем, не могла простить его напористого «ухаживания».

Эти сопереживания Борису были уже ни к чему. Сказав внятное «Прости!», он решительным движением отворил дверную створку купе и вышел в коридор вагона.

На востоке, за хвостом мчавшегося к Ленинграду пассажирского состава, разгоралась заря нового дня. Глядя на это пробуждение зари, Борис Петрович подумал, что в подобной ситуации герой какого-нибудь фильма, непременно бы закурил. Но табачный дым он отверг ещё будучи во втором классе. Попробовал затянуться, закашлялся и – как отрезало.

«День должен быть солнечным, » - подумал Большаков и двинулся в конец коридора с намерением перейти в другой вагон. Но сначала надо было заглянуть к проводникам, забрать у них проездной билет, который был необходим для отчётности в полковой канцелярии. Настроение было никудышное, а хотелось делать вид, что всё идёт как должно: день сменяет ночь, а в небе летают птички, но...

«Она ведь тебя пожалела, - напомнил «проснувшийся» Петрович. - Русские женщины могут быть жертвенными...»

Умела эта умная ипостась влиять на настроение.

— На что ты намекаешь? – спросил её Большаков.

«Петрович намекает, что капитанова жена могла бы, из-за жалости, уступить...» - влезла со своей «стратегией» ипостась под номером три.

«Шеф, может не поздно вернуться? – воспрянул неудовлетворённый провальным финалом Борик. – До Ленинграда ещё есть время... Если она согласиться ты всё успеешь...»

— Заткнитесь вы все! – зло прошипел Большаков. – Тоже нашлись, советчики! Торопили «давай, давай» и вот вам - результат. Приходится срочно уматывать. Так что лучше помалкивайте!

В отражении ещё тёмного вагонного окна отражался злой пикапер в мундире с красными петлицами.

Начались пригородные постройки. Час публичного позора приближался. Надо было действовать.

...

Дверь в двухместное купе проводников была прикрыта. Борис Петрович скромно постучал. Открыла нормальных габаритов женщин с нормальным славянским личиком лет сорока – сменщица широкозадой тётки, которая, по-видимому, отдыхала. Подняла на солдата вопросительный взгляд спокойных глаз. Увидела собранную сумку, догадалась, что пассажир заранее готовится на выход. Сказала:

— До Московского вокзала ещё больше часа пути. Можете не спешить...

— Знаю, - сказал Борис Петрович. – Знакомые места. Не спится...

— И?

— Вы не могли бы отдать мне мой билет заранее, что бы на выходе я вас, понапрасну, не беспокоил?

— В отпуск на родину? – спросила сменщица и потянулась куда-то в сторону за перегородку. При этом её правая ножка красиво вытянулась оттянутым носочком, а синяя блузка на корпусе проводницы облегала крупный рельеф груди.

«И буфера у ней ещё те... - подумал Борис Петрович, и криво усмехнулся. - Битому неймётся...»

Сменщица выпрямилась. В руках у неё была знакомая планшетка с карманчиками для проездных билетов.

— Поощрили за хорошую службу?

— Так точно. За услуги перед Родиной.

Сменщица тихонько рассмеялась:

— Чудной ты. «За услуги...» – и тут же, следуя той странной логике, которую всегда именуют женской, предложила. - Чайку не желаешь?

«О пана! Не заешь, где найдёшь, а где потеряешь!» - буркнул Петрович.

А шустрый Борик голосом шефа тут же спросил:

— С сахарком или с вафлей?

Спокойный взгляд мгновенно сменился на озорной:

— Можно и с вафлей.

— Не откажусь...

...

Сосала Сменщица не спеша, со знанием дела. Толстозадая тётка им не мешала, спала (или делала вид, что спала), на верхней полке.

Застоявшийся «малыш» облегчённо разрядился в женское горло, которое принимала «гостя» с большой охотою. Сменщица глотала профессионально, без потерь. Это была «скорая помощь» для нашего неудачника. Своевременная и очень полезная здоровью солдатского организма. За оралом настала очередь разработанной пизды, которая приняла «малыша» изголодавшейся глубиной.

Вгоняя под форменную юбку, Большак спросил:

— Давно в проводниках?

— А тебе зачем?

— Хорошо подмахиваешь. Умеючи...

— Не хами. Ты у меня на этом рейсе первый...

— Понятно... Муж-то есть?

— Как не быть... Есть... - отвечала с придыханием, упираясь крепкими руками в купейный столик. – Только кардан у него не «мазовский», как у тебя, а скорее - от «запорожца», - молодица хихикнула и самозабвенно поддала движению ебущего. – Ты с пиздой сильно не заморачивайся. Мне в жопу больше нравится...

Толстозадая тётка заворочалась, но не повернулась. Видимо у неё со Сменщицей, на подобный случай, был железный уговор – кайфу подруги не мешать.

— Буду кончать в тебя... - предупредил Борис.

— Кончай... Я всё равно бесплодная...

«У меня родишь! - подумал Борис, двигая булавой в ритме покачивающегося вагона, - глядишь, ещё один родственничек появится на просторах необъятного Союза...» С этой мыслью он расслабленно залил в просторную манду Сменщицы весь запасами малафьи, что готовил для симпатичной уралочки. Остатки спермы, пока не остыл, шуганул и охочую попу. Здесь уже было всё равно, что сливать...

В «школе» блядства Сменщица не нуждалась. Кончая, выдала матерные перлы - на зашибись!

Сползая с хуя, похвалила его размеры и посетовала, что солдатик не приходил за билетами днями раньше:

— А то бы и Верке досталось...

Борис Петрович глянул на толстую задницу и, неожиданно для себя сказал:

— Разве что в за щеку...

На верхней полке благодарно заворочалось...

...

«Обработав» двоих, Борис Петрович, чтобы не встретится с Вероникой, покидал состав через соседний вагон. Шагнул на асфальт перрона одним из первых. Мельком глянул в сторону своего вагона. Там, среди голов встречающих виднелась фуражку с золотой кокардой морского офицера. Стало быть, Веронику и её дочурку, действительно, встречали. Подумалось с некоторым огорчением:

«Значит скоро в пизду уралочки нырнёт не мой ялдык...»

Было жаль упущенной возможности осеменить жену капитана второго ранга – командира боевого крейсера.

«Вот был бы достойный экземпляр в коллекции мамочек, что уже зачали от рядового шестой роты мотострелкового полка! Какой красивый ребёнок мог бы получится у них с Вероникой, спусти он в неё своё живительное семеня! Не вышло. А виновата глупая баба - такой классный трах отклонила!.. Эх, какая сладкая мамочка ускользнула... Ладно, забудь! С кем не бывает...» - закончил Большаков свои переживания дежурной фразой. «Лечение» с проводницами не прошло даром. На душе отпускника уже не было прежней непогоды, в ней устанавливался привычный солдатскому терпению штиль...

...

Минуя распахнутые двери Центрального вокзала Большаков, даже не глянув в сторону Площади Восстания, где призывно маячила большая буква «М», сразу двинулся в распахнутую глубь Невского проспекта. Здесь ему ВСЁ было привычно и знакомо. Каждая витрина, каждая вывеска, каждый фасад и каждая подворотня.

А вот и – на солнечной стене Невского до боли знакомый - синий квадрат. Под ним на кованных стальных шипах - уложенные заботливыми руками горожан, цветы. Сегодня это – алые, словно кровь, гвоздики.

Над цветами – белая надписью из строгих печатных букв: ГРАЖДАНЕ! ПРИ АРТОБСТРЕЛЕ ЭТА СТОРОНА УЛИЦЫ НАИБОЛЕЕ ОПАСНА! – памятный знак о Героизме и Мужестве ленинградцев, отстоявших свой город в жуткие девятьсот дней блокады...

Борис пожалел, что под рукой у него не оказалось своего цветка. Поправил те, что лежали на прутьях. Помолчал поминая павших, и пошёл по родному городу дальше, в сторону Невы...

На «Командирских», подаренных командиром части, было четыре часа утра. Площадь Восстания, где круглые сутки мельтешили прохожие и легковые авто, остались далеко позади. Остальная часть проспекта была безлюдной. Рано встающее солнце и шагающего проспектом солдата Город встречал сном мирного труженика.

Борис Петрович Большаков шёл к отцовскому дому, что находился на Васильевском острове. Можно было не спешить, вспоминать разное и получать от этих воспоминаний волнительное удовольствие...

На Стрелке возле ростральных колонн он задержался подольше. Захотелось надышаться знакомым запахом невской волны и полюбоваться видами на Петропавловку и Зимний Дворец. Это было одно из любимых мест, где будучи студентом художественного училища он писал этюды, где тусовался с друзьями и однокурсниками...

Закрыл глаза, солдат представил себе то время, от которого он так легкомысленно отказался, отправив себя в Армию...

И тут его окликнули:

— Борис, как хорошо, что я вас увидела!

...

Из остановившегося авто выпорхнула в своём бесподобно элегантном костюме в мелкую клеточку Вероника Степанова. И вздрогнувшее сознание Большакова, даже сейчас, в момент внезапного стресса, выхватило тот факт, что её открытые выше колен стройные ноги невозможно было не оценить по достоинству.

Лишь после этого к эстету женских достоинств пришло сознание, что этой встречи никак не должно было быть! Что происходящее - есть случайное стечение обстоятельств или, если хотите, фатальное невезение!

Каким-то образом, эта роковая женщина нашла своего совратителя и предъявила грозному мужу – непостижимая тайна.

А тот, без фуражки в белом парадном кителе, неспешно вышел из машины и двинулся вслед за женой к оцепеневшему солдату. На левом боку офицера ниже края борта расстёгнутого кителя, в лучах встающего солнца, зловеще поблескивал инкрустированный золотом острый, что бритва кортик – личное оружие морского офицера.

«Вот нам и пришёл пиздец!» - пискнул готовый отбиваться Борик.

«Как же они нас отыскали?» - неуместно удивлялся Петрович.

Сексуальный Я, похоже спустил себя в унитаз. Вот сучара! Не забыл, что в купе был активней всех, наставляя патрона активными способами соблазнения Вероники...

Отступать рядовому шестой роты было некуда. Спину подпирал гранитный парапет набережной, за ним - - холодные волны равнодушной Невы.

«Полный пиздец!» - повторил восклицание Борика Борис Петрович, понимая, что без кровопролития не обойтись.

А НЕБО ТАКОЕ БЕЗМЯТЕЖНОЕ, БЕЗ ОБЛАЧНОЕ. И СОЛНЫШКО В ЛЁГКОЙ ДЫМКЕ...

Похоже, придётся расплачиваться за всех рогоносцев.

Капитан Степанов был широкоплеч и крепок. Лет тридцати пяти. Роста, как и БП – удивительного, но несколько – ниже. Массой мышц где-то под восемьдесят кг. В походке резок. Широкий лоб выдавал природное упрямство. Причёска спортивная, под ёжик. Брови густые сведённые к переносице. Нос прямой, слегка свёрнутый набок. Как у бывалого боксёра. Губы - волевые, плотно сжатые, привычные отдавать команды. Глаза нацеленные, жёсткие. Трафаретный оскал белозубой ухмылки не добрый.

И ко всему этому – кортик и большие звёзды на каждом погоне!

«В любом случае надо до последней секунды соблюдать достоинство», - решил Большаков и порадовался, что «Пушинка» осталась в машине и позорного сражения дяди Бори с её Папой не увидит.

«Вломи сходу, как подойдёт...» - подначивал шефа Борик и, на всякий случай, огляделся - есть ли рядом свидетели и, не приведи Господь - военный патруль?

...

«Не глупи, раньше времени...» - предупредил Петрович.

Рядовой опустил на брусчатку спортивную сумку, поднёс руку к козырьку фуражки и рявкнул, словно на плацу:

— Здравия желаю, товарищ капитан второго ранга!

«Слабак!» - отреагировал на эту трусливую выходку хулиганистый Борик.

— Слава, это тот молодой человек о котором я тебе говорила... - сказала Вероника подходящему мужу.

«Врежет в челюсть или отчитает за аморальное поведение?» - метались в голове Большакова зигзагообразные соображения.

Придерживая левой ладонью рукоятку кортика, капитан... протянул солдату свободную руку:

— Здравствуйте, Борис! Супруга поведала мне о вашей способности хорошо рисовать. Показала портреты: свой и дочери. Они мне понравились. В них есть очарование и правдивость образов. Если будите учиться, сможете стать неплохим художником...

— Ты забыл в купе... свой альбом... - пояснила из-за плеча мужа Вероника. - Он у нас в машине. Слава, принеси, пожалуйста...

Несколько шагов морского офицера к «Москвичу» и столько же обратно, позволили Веронике сообщить одереневшему истукану:

— Как я и обещала, он ничего не знает...

Воистину женщина – существо причудливое. Никогда не угадаешь, как она поведёт себя в критическую минуту!

— Вот ваш альбом. – сказал офицер. - Если позволите, мы бы взяли портреты себе...

— Конечно. Они рисовались для вашей семьи.

— Тогда, прошу, оставьте на них автограф, - капитан протянул медленно оттаивающему Большакову шариковую ручку. – Я верю в ваше творческое будущее...

Получив автограф, и освободив рисунки из скоб зажима, офицер спросил:

— Как относитесь к современному авангардизму?

— Замечательно отношусь, - ответил Большаков на автомате.

Капитан, удовлетворённо кивнул непокрытой головой, прошёлся рукой по стриженному ёжику и, помыслив о чём-то своём, черканул на обратной стороне альбома адрес. Протянул альбом хозяину:

— Как-нибудь, заходите. Побеседуем о живописи и современном сюрреализме. Авангардное направление в изобразительном искусстве меня очень интересует... И ещё... возможно, после службы... напишите портреты моих девочек маслом... Так что - не прощаюсь...

Жена Степанова (как показалось Большакову), попыталась возразить, но капитан властно взял её под локоть, что-то сказал и супружеская пара направилась к стоящему возле ростральной колонны автомобилю.

Под узкой юбкой уральской конфетки призывно перекатывались упругие булочки аккуратной попки, а в боковом разрезе, то и дело, являлся клинышек атласного бедра.

«Чёрт бы её побрал...» - сглотнул слюну ошарашенный неожиданным исходом не состоявшегося эксцесса боец любовного фронта.

Проводив глазами отъезд «москвича», Борис Петрович глянул на адрес. Номера дома и квартиры выведены чётким почерком уверенной руки. Видимо, там проживали Степановы. И это что поразило – их дом был рядом с домом отца. Всего в квартале, по набережной Макарова! Бывают же совпадения...

Оглушение гулом крови, что, наконец-то, ударила колоколом в пылающие виски Бориса. И сразу в черепной коробке зашевелился провокатор Я:

«Следовало бы заглянуть...»

— Сучара! - обозвал его Борис Петрович.

А, поразмыслив, добавил:

— Прекрасное утро, господа присяжные заседатели, не правда ли?

...

«Командирские» отсчитывать шестой час этих насыщенных суток. Навещать кого-либо из приятелей было рановато, а потревожить предка внезапным появлением вполне допустимо.

Закинув не плечо подарок любовницы из Новосибирска, наш рядовой, неспешной походкой отпускника отправился вслед за автомобилем Степановых. Где-то там, на бульваре Макарова его ждала четёхкомнатная «берлога» Петра Николаевича Большакова.

...

Поднимаясь по ступеням знакомого с детства подъезда он сначала задержался перед дверью Зойки, которая провожая в Армию позволила себя целовать в засос. Какой она тогда была желанной, как волновала... Интересно – сильно ли изменилась, повзрослела...

Неспешно поднялся к той батареи, где он её тискал. Не умеючи, по-пацански... Сейчас бы действовал по-другому...

«Выйдет замуж - можно заняться по-серьёзному. А пока – пусть познает супружеское ложе... впрочем,

бывшие подружки уже давно перетраханы... так что, на обратном пути осчастливлю невестушку в канун свадьбы... получу – эксклюзив... Даже интересно отметится в завтрашней жене перед женишком...»

Приняв это, «соломоново» решение, отпускник двинулся на лестничный прогон выше, к обитой качественным дерматином двери отцовской, а следовательно - и его (согласно прописки), квартиры.

На крайних ступенях вспомнил мачеху, что преподавала эстетику в художественном училище.

«Как-то теперь сложатся их отношения?.. Узнал ли отец, что сынок имел его вторую жену за щеку?.. Или пугливая сучка промолчала?..»

По личному опыту предполагал - скорее всего последнее. Замужние бабы о своих грехах помалкивают. Потому с ними и легко, можно не церемониться...

Вспомнил, как после содеянного, опасаясь отцовского возмездия, сиганул в Армию. Явился в военный комиссариат и заявил: «Забирайте!» А у тех глаза с полтинник! Все удирают, а этот верзила явился сам!

Криво усмехнулся:

«До чего же он был наивным! Трахал бы мачеху по полной, да готовится бы в Институт имени И.Е. Репина. Может бы уже и поступил... После училища, к абитуриенту - послабление...»

Проверив выверенным движением уставное положение звёздочки, нажал на знакомую, перламутрового отлива клавишу звонка.

«Брынь, брынь, брынь - мы приехали!»

Вопреки ожидаемого ожидания (тавтология тут уместна!), звуки шагов за дверью послышались почти сразу.

— Папа, это я, - не ожидая вопроса сказал Борис.

Входная дверь бесшумно приоткрылась. В узком проёме показалось лицо незнакомой девушки:

— Вы Борис?

— Так точно. А вы кто?

Дверь раскрылась полностью.

— Я – супруга Петра Николаевича, Оксана...

Вот так сюрприз! Перед Борисом Большаковым стояло юное и ОЧЕНЬ хорошенькое создание, одно из тех изящных див, кем славилась север-пальмирская округа. В который раз ошарашенный мозг получил информацию:

«ЭТО ТВОЯ НОВАЯ МАЧЕХА!!!»

«От судьбы никуда не денешься!» - обречённо «развел руками» Петрович, а Борик и Я подтолкнули остолбеневшего солдатика в спину:

«Смелее, шеф, - к новым забавам!»