Петербург для двоих Сонечка Часть 6

Как и накануне, я подхватил разомлевшую девочку на руки и отнес на кровать. Она тут же уснула у меня на руках и никак не отреагировала на то, что я аккуратненько опустил её в мягкую постель.

Уже ночью я проснулся от того, что Сонечка встала и покачиваясь направилась ванную, откуда послышались звуки текущей воды.

На цыпочках я подошел к двери и стал в щелку наблюдать за ней.

Она тщательно размочила засохшие на животе и складочках следы спермы и соков, намылила мочалку и стала старательно растирать свою нежную кожу, обмыла живот, намылила мочалку и нежно обвела сосочки на груди. Видимо, это доставлило ей огромное удовольствие, потому, что они сразу набухли и выступали из мыльной пены, словно вишенки в сметане.

Затем она раздвинула пошире ножки и стала мыльными пальчиками перебирать складочки розовых губок, над которыми уже выступила пипочка возбужденного клитора.

– Надо же, какая она чувствительная и ненесытная? Ведь совсем недавно она вся корчилась в припадках оргазма, и уже опять готова получать сильные ощущения от ласк. Какая она молодец, как умеет доставлять себе удовольствие.

А то, что она просто балдеет от ласк своего тела, отражалось на её счастливом личике. Выключив воду, она потянулась за полотенцем, и решил ретироваться в комнату. Шмыгнув под одеяло, я прикинулся спящим.

–Интересно, что она будет делать, когда вернется? Заснет, наверное, довольная тем зарядом сексуальной энергии, что получила в ванной?

Но я ошибся. Она как мышка проскользнула под простынку, и через мгновение я почувствовал её шаловливую ручку на своем члене.

– Ненасытная, – снова повторил я про себя, – но ведь ты этого хотел, старый хрен? Тебе, в конце концов, это нравится?

Не подав вида, что не сплю, я решил посмотреть, чем закончится исследования моей юной подруги. Она обхватила ладонью члена, оголила головку и взяла её в рот, после чего он стал наливаться кровью и увеличиваться в размере, что, явно ей понравилось. Сонечка тихонько посапывала, обсасывая головку как чупачупс, обслюнявила весь ствол, ловко нанизалась писькой на совершенно оживший член и стала медленно двигать бедрами. От неожиданности я невольно открыл глаза. Она это заметила, слегка замешкалась, замерла, а затем игриво заговорила:

– Какая нехорошая девочка! Разбудила бедного дяденьку Сашеньку?

– И не только дяденьку, но и ЕГО!

– Да, наш мальчик (мне очень понравилось то, что она уже приватизировала член) уже готовтрудиться на сексуальной ниве! А ты что – против?

– Что ты такое говоришь, Сонечка? Конечно за! Я просто с ума схожу от тебя и от твоих сексуальных проделок, и боюсь, что не всегда могу правильно действовать.

–А что ты мне покажешь сегодня?

– То же, что и вчера, – ответил я и мы, – переглянувшись, весело рассмеялись.

– Нет, а если без шуток, – сделав серьезное лицо переспросила она, – заседания у меня сегодня начинаются после обеда, и я бы хотела погулять по городу.

– Ну, если тебе нужно быть на Васильевском после обеда, то я предлагаю сходить на Стрелку?

– Не поняла, – Соня посмотрела на меня испуганно, – тебя что, преследуют бандиты?

–Ну что ты, – я снова от души рассмеялся, – Стрелка, это архитектурный ансамбль на восточной оконечности Васильевского острова, где Нева делится на два рукава. Вспомни, мы вчера шли через Дворцовый мост и я тебе показывал здание Биржи, Ростральные колонны и пакгаузы, спуск к Неве, откуда хорошо видна Петропавловская крепость вместе с собором. Я рассказывал, тебе про флюгер в виде ангела на шпиле собора?

–Да-да, – радостно воскликнула она, – но я, была уставшей и всё пропустила мимо ушей.

– Ничего страшного, я тебе всё ещё раз напомню.

Мы вышли из автобуса на Биржевой площади.

– Вот она, Стрелка!

– Дядя Сашенька, а почему это место так странно называется?

– Почему же странно? Стрелка, это место, где река, делится надва рукава. Помнишь, в песне «Из-за острова на стрежень?».

– А это что за красные колонны, все облепленные какими-то чудовищами?

–Это, Сонечка, не чудовища, а носы кораблей, по латински ростры, поэтому и колонны называются Ростральными. Они первоначально служили маяками, а сейчас это просто архитектурные украшения, дополняющие ансамбль Стрелки.

–А зачем тогда эти дурацкие носы?

–Ну, носы нужны для того, чтобы их совать куда не надо. Эти носы сунулись в российские моря, и были захвачены в плен. Они как бы олицетворяют силу русского флота, захватившего эти суда в славные времена Матушки Екатерины.

–Сашенька, ты так нежно произнес «матушка Екатерина, будто она на самом деле твоя матушка.

–Да нет, – смущенно сказал я, – тебе показалось. Я вовсе не монархист, и не испытываю особого пиитетак венценосным особам. Это просто речевой штамп, не более.

–Так-так! А что это за фигуры из белого камня? Наверное какие-то морские божества?

–Ты почти угадала, моя умница, скорее всего это Посейдон, Нептуни другие греческие и римские боги, хотя экскурсоводы впаривают туристам, что эти фигуры олицетворяют четыре великие русские реки. У пьедестала южной колонны– Нева и Волхов, а усеверной, указывающей путь в Малую Неву – Днепр и Волга.

–Что значит, указывают путь?

– Ещё в 19 веке к набережной Стрелки причаливали торговые корабли с различными грузами. Товар разгружали и отправляли на хранение в пакгаузы, а торговцы отправлялись на Биржу, где заключалисделки.

Мы присели на скамеечку, откуда хорошо просматривалась вся Стрелка, с колоннами, пакгаузами, и величественным зданием Биржи.

–Ты говоришь о Стрелке, как о живом существе, – Соня кокетливо прижалась ко мне и положила голову на плечо.

–Ты права, милая, Стрелкадля меня, это большая птица. Крылья её – два моста, Дворцовый и Биржевой, шея – Здание Биржи и Ростральные колонны, голова – этот шикарный газон, цветущийлетом и засыпаемыйснегомзимой, а глаза –эти огромные шары у спусков к воде.

–А где же у этой птицы сердце? – Сонечка заглянула мне в глаза, думая, что я замешкаюсь с ответом.

–Сердце, конечно же – здание двенадцати коллегий, где ныне располагается наш со Славкой Университет. Кстати, и про это здание, в котором располагались петровские коллегии, а по-нынешнему – министерства, бытует легенда, что первый архитектор Петербурга Доменико Трезини хотел возвестиего по берегу Большой Невы, но Меньшиков успел построит на этом месте свой дворец. Андрей Петрович Трезин (так его звали на русский манер), не стал конфликтовать сгенералгубернатором Петербурга и сориентировался, направив здание вглубь острова.

– И, почему же ты считаешь это здание сердцем Стрелки?

–Да потому, что именно благодаря ему в этой части острова бурлит жизнь. На Стрелке люди не живут, они перемещаются по ней, как кровь по артериям и венам в живом организме. Утром сюда стекается масса народа – студенты и преподаватели университета, ученые и сотрудники академических институтов и учреждений. Если продолжить эту аналогию, то университет – это предсердие, а Академия Наук с её научными институтами – желудочки этого сердца. И университет, и академия являются мотором, который и перекачивает эти людские потоки, снабжает их творческим кислородом. Прибывающиесюда люди как утренняя артериальная кровь, питают Стрелку, снабжают её душевной и интеллектуальной энергией. Движущиеся по этим «артериям» студенты и аспиранты, кандидаты с докторами, профессора и членкоры, «мэнээсы» и простые лаборанты, бухгалтера и повара, уборщицы и охранники, гардеробщики и вахтеры, сантехники и дворники (всех и не перечислишь), образуют более мелкие кровеносные сосуды, которые растекаются по институтам, факультетам и кафедрам, которым тоже несть числа.

–Как ты хорошо и образно всё это описал. Я почти почувствовала биение этого Сердца. Но, что-то я проголодалась. Здесь можно где-нибудь перекусить, или все питаются только духовной пищей?

–Как раз про желудок птицы я и хотел сказать. Университетские дворы, с различными флигелями, факультетами, кафедрами и институтами, построенными не менее знаменитыми архитекторами, оранжерея и циклотрон, а главное – столовая «восьмерка» – это мягкое подбрюшиеэтой птицы. Вот мы и подкрепимся сейчас в восьмерке.

– Опять ты говоришь загадками. Что такое – «восьмерка»?

– Сонечка, это наша со Славкой студенческая столовая у Северных ворот главного здания университета. Был в 19 веке такой странный профессор Орест Миллер, кстати, первый биограф Достоевского. Нувзбрендило в голову этого немца, что студенты должны хорошо питаться, и устроил он подписку на строительство столовой для студентов, которая и носила его имя даже в первые годы после революции. Потом уже местное начальство, видимо, подумало: «Зачем она носит имя какого-то немца, да еще поклонника того самого сочинителя Достоевского, что написал роман «Бесы», пародию на революционное движение конца XIX века». И столовой благополучно присвоили порядковый номер треста столовых и ресторанов Ленинграда. Так она и вошла в нашу с твоим отцом память как «восьмерка». А, уже в последнее время я узнал интересный факт. Как я уже сказал тебе, столовая строилась по подписке, и первоначальнопри проектировании здания рассматривалось два варианта – подешевле, вместимостью 250 человек, или подороже, но уже на 350 посадочных мест.И этот «экономный» немец выбрал проект подороже, чтобы как можно больше студентов могло одновременно обедать. Видимо руководствовался Миллер русской поговоркой, что: «пустое брюхо к науке глухо!»

– Дяденька Сашулька, слушала бы тебя долго, но, давай уже зайдем в эту твою «восьмерку», поедим, а потом уже будем обсуждать этого твоего Миллера.

Но, как известно, Петербург не только город – порт, но и музей под открытым небом. Все цари и царицы, начиная с Петра, не жалели денег для украшения столицы, а Стрелка, как её морские ворота, получала вдвойне. Вот и сложился к средине девятнадцатого века архитектурный ансамбль, которым мог бы гордиться любой город мира.

В центре ансамбля возвышается Биржа – творение Тома де Томона, по сторонам которой разместились два пакгауза – слева Южный, справа – Северный. Формально Стрелка на западе заканчивается зданием двенадцати коллегий, построеное по проекту Трезини, в котором ныне размещается университет. Стрелки.

Словно крылья большой птицы, к Стрелке примыкают два моста - Дворцовый и Биржевой, а вместо головы у неё зеленый сквер с красными и желтыми тюльпанами летом и белой снежной перелиной зимой. Биржевая площадь, из которой растут две колонны-маяка – это своего рода шея птицы.

Справа и слева от здания Биржи, повторяя изгибы пакгаузов, уходят на запад и утыкаются в здание двенадцати коллегий, Биржевые проезды.

Вся топонимика в этом месте напоминает о Бирже - Биржевые проезды, Биржевая линия, Биржевой переулок, и даже Биржевая улица, состоящая, правда, всего из одного дома.

Почти все экскурсоводы, что проводят пешеходные прогулки по центру города, не забывают упомянуть о том, что в Питере есть улица Зодчего Росси, состоящая всего из двух домов, (правда, каждая метров по двести в длину), а про Биржевую, на которой всего один дом – забывают. А как один дом может составлять целую улицу? Парадокс? Согласен, но такая улица есть на Стрелке.

Чувствую, что утомил я тебя, мой благосклонный читатель, топонимикой и сухими фактами, и пора уже приступить к описанию души моей Стрелки. Почему я присвоил или, как сейчас модно говорить, приватизировал её? Да нет, это не я её присвоил, а она встроила меня в себя. Она, как тот закладной камень, который держит в одной связке всю мою петербургскую жизнь. Стоит его вынуть и воспоминания о ней распадутся в моей памяти на раздельные мелкие камешки – фрагменты. Без малого пятьдесят лет уже обитаю я на Стрелке. Нет, не живу, а, именно, обитаю.

Постоянных жителей здесь немного, сотни человек, пожалуй, не наберется. Да и прохожих по ночам редко встретишь, так, гуляющие влюбленные пары да жители соседних кварталов, прогуливающие своих четвероногих питомцев по аллеям Биржевой и Менделеевской линий. С полуночи и до раннего утра Стрелка спит, отдыхает, копит силы для бурной дневной жизни.

На Стрелке люди не живут, они перемещаются по ней, как кровь течет по артериям и венам в живом организме.

Утром сюда стекается масса народа – студенты и преподаватели университета, ученые и сотрудники академических институтов и учреждений. Академия Наук и Университет являются её «сердцем», мотором, который и перекачивает эти людские потоки.

Прибывающие сюда люди как утренняя, артериальная кровь, питают Стрелку, снабжают её душевной и интеллектуальной энергией. Движущиеся по этим «артериям» студенты и аспиранты, кандидаты с докторами, профессора и членкоры, «мэнээсы» и простые лаборанты, бухгалтера и повара, уборщицы и охранники, гардеробщики и вахтеры, сантехники и дворники — всех и не перечислишь — образуют более мелкие кровеносные сосуды, которые растекаются по институтам, факультетам и кафедрам, которым тоже несть числа. И вы, друзья, не пытайтесь всё и всех перечислить, обязательно что-нибудь или кого-нибудь да забудете упомянуть. Одних только академических институтов с десяток, университет с его многочисленными факультетами, институт Акушерства и Гинекологии им.Д.О.Отта со всеми своими клиниками, да академическая библиотека, а еще архив, три крупных музея – Зоологическй, Кунсткамера и Военно-морской, две столовые – «академичка» и «восьмерка». Чуть не забыл про Академию Тыла и Транспорта, что добавляет свой дисциплинированный народ, шатающийся здесь без всякого строя.

Вечером, вся эта масса уставших людей, как обедненная кислородом венозная кровь, отливает обратно в город, и жизнь Стрелки постепенно затихает. Студенты–вечерники не в счет, у них после трудового дня у самих хватает сил разве что только для борьбы со сном. Есть еще энтузиасты-ученые, «окопавшиеся» со своими микроскопами и осцилографами в тесных и пыльных лабораториях, которых ближе к полуночи с трудом «выковыривает» охрана, чтобы наконец-то завалиться на свой топчан и забыться крепким сном.

Вот тогда-то и начинается здесь другая, «подпольная», жизнь. Ведь во всех этих институтах, зданиях, строениях, есть охрана, разные дежурные сантехники и электрики, кочегары и катали угля, да мало ли кто еще.

Начальство слиняло и ты полный хозяин обширных производственных площадей. К тебе может прийти в гости приятель, или приятельница, а приходят они, как правило не по одному и не с пустыми руками. Ночь впереди, самое время устроить небольшой «банкет». Да и во всех этих институтах, лабораториях, кафедрах всегда водился спирт (контакты там протирать, дезинфицировать химическую посуду, да мало ли для каких еще «научных» целей).

А ещё, в семидесятые – восьмидесятые годы на Стрелке было много маленьких угольных котельных. Что ни здание, то своя котельная. Кочегарами в них работали, в основном, студенты и аспиранты университета, причем в каждой из них «хазу» держали представители определенных факультетов. Так, в котельной Биржи, работали в основном студенты философского и психологического факультетов, в БАНе те же философы, но, все больше старшекурсники и аспиранты. В котельной Зоологического Института (ЗИНа ) собрались художники, учившиеся в институте Репина. Подкинув в топку угля, они принимались натягивать свои холсты на подрамники, грунтовать их, или продолжали прерванный творческий процесс. Угольная пыль, накладывала, в прямом смысле слова, свой «отпечаток» на их холсты.

Все эти котельные выполняли, по существу роль клубов, где собирались люди по интересам, обсуждали проблемы бытия, обменивались информацией, устраивали подпольные художественные выставки. Они Как и разговоры на кухнях они были своего рода отдушинами, позволявшими во времена застоя дышать свежим воздухом и «ждать перемен».