Все лица повернулись к вошедшей. Крепкие руки на плечах Калеба разжались, а впивавшийся в спину нож исчез, и не ожидавший такого парень плюхнулся пятой точкой на пол. Толпу будто подменили – злость в голосах сменилась чем-то другим, и даже плечи собравшихся напряглись как-то иначе, точно плечи учеником в школе, стоило кому-то из наставников пройти мимо. Про Калеба, деньги, Лилю, обиды все как будто забыли.

А голос, мелодичный, всё не умолкал. В нём гармонично сочеталась напористость и дипломатичность, что здорово напомнило манеру речи отца. Тот часто учил его, что в переговорах нужно находить баланс, уметь и давить, и уступать – и то, и другое в меру.

Эх, выдел бы сейчас отец, как его сын тут опростоволосился...

— Господа, судари, джентльмены! Какая же причина заставила вас неожиданно собраться здесь в столь ранний час? – Напористый голос будто в уши угрём, подчинял себе внимание точно удав, обвивающий добычу. – Опять переполох – а ведь солнце даже не успело как следует подняться, вся трава в росе! А ваши голоса были слышны за поворотом, у самого дома Карла.

Источник голоса приближался, и по мере приближения Калеб всё более отчётливо слышал цокот копыт. Затем, к первому голосу добавился второй, тоже сильный и напористый, но более глубокий и грубый – но несмотря на грубость, в нём без труда угадывалась женщина. Звучал он строго, почти непререкаемо, отдавая какой-то старой военной выправкой, будто говорил солдат-отставник, не до конца вытравивший служивые замашки.

— Ежели вам так неймётся, сходили бы со мной на охоту. Я тут намедни следов нашла на целый выводок гончих адских, в Каменном Яру. Токмо вы без меня не суйтесь, поберегитесь – а то знаю я вас, головы горячие. Будете потом лицом как Грэг – тоже по молодости большой был любитель сшибок. Кстати, Грэг-хозяин – нам бы вина. Дорога была – дрянь, после дождичка такого.

Трактирщик вдруг смутился, а холод в его глазах растаял. На миг, он показался Калебу другим таким же юнцом, которого распекает старый воспитатель, но наваждение слетело так же быстро, как появилось. Вот уже громила отпустил дочку, тут же исчезнувшую где-то в глубине двора, и заторопился за стойку, к винным полкам, более не обращая на её обидчика дочери никакого внимания.

К двум голосам присоединился третий. Звонкий, молодой-девичий, задорный – будто кто-то превратил в звук пружинку-попрыгушку. С нагловатыми и капризными нотками – не то кошка, не то дитя балованное.

— Ток эт, Велена ради – не местный шмурдяк. Ото шо ушастики бадяжат. И эт ещё – бочку лучшего гоблинячьего рому, ёпт. Мы сёдня с собой Красножопую притащили – бля буду, оторвёмся, нна!

По толпе прокатилась волна вздохов и сдавленной ругани. Мужичьё начало нервно переглядываться, как нерадивые работники перед визитом начальства. С немым таким вопросом: «Кому первому попадёт?».

А следом явился тот, кто и был причиной этой реакции. По залу раскатился рычащий голос, что был огнём и громом, и не упомяни предыдущий голос некую «Её», Калеб никогда не догадался бы, что у этого голоса была хозяйка, а не хозяин. Столь обжигающе грубый, громогласно могучий, звероподобный голос он слышал впервые – ни минотавр, ни орк, ни огр не обладали таким. Этот глас сквозил силой, но силой недоброй и страшной – так, должно быть, ревели полчища Легиона в час их величайших триумфов.

— Руби свиней, Грэг! Руби их нахер! Я готова сожрать всё стадо! Эта проклятая сырость разжигает мой аппетит! Я сейчас готова кого-угодно слопать.

Звук, с которым язык новой гостью двора облизал её губы, в притихшем помещении казался оглушающим. Толпа начала пятиться, переговариваясь вполголоса – Калеб уловил одни лишь обрывки. Мужики упорно упоминали некое: «рогатое чудище», «красную страхолюдину» и «пиздец ходячий». Трактирщик тоже оживился – гаркнул по-прежнему толпящимся в зале бабам из прислуги, чтобы те занялись свиньями.

Наконец, квартет голосов стал квинтетом. Ещё один голос присоединился к хору, мягкий, шёлковый и невероятно, кричаще женственный. В нём было всё тепло и вся сила и забота материнства, в нём хотелось укрыться, завернуться в воркующий тембр как в одеяло. И в то же время, была в этом голосе и напористость – впрочем, как и положено голосу матери, способной и обругать.

Против воли, на лице Калеба выступили слёзы – его мать не пережила роды...

— Моя милая, прояви терпение, прошу. Всё же мы в гостях, и господин Грэг – хозяин радушный и умелый. Было бы в высшей степени невежливо закатывать нечто непотребное – тем более, его уже и без нас закатили, судя по всему. К слову, Грэг, как поживает Вера? А Анжелика? Стас? Моя помощь кому-то требуется?

Трактирщик-верзила ответил не сразу. Уже выставив на стойку несколько винных бутылок с кель-таласскими символами и целую вереницу добротных деревянных чашек, теперь он с видимым усилием, кряхтя, вытаскивал здоровенную даже для себя бочку с ромом, с грубой гоблинской писаниной на крышке. Деревянная тара опустилась на стойку с грохотом, после чего мужик утёр пот со лба.

— Живы – вашшими шштараниями, госпошша Мирра! – Шепелявил хозяин. Неожиданно для Калеба, его голос звучал почти что подобострастно. – Помогло лешшение! Но вот у Ерёмы с Мартой дитю нездоровится. Да и не только у них – ходит какое-то поветрие уже неделю как. Вроде нишшего шшерьезного, но вы бы пошшмотрели.

— Ясно. Я помогу всем, чем смогу. Только, если можно, пусть приходят сюда, когда мы закончим. Хорошо? – Скорее сказала, чем спросила женщина, названная Миррой. – Мне не хотелось бы заставлять подруг ждать – особенно нашу бедокурицу. Ну вы знаете её нрав...

— Педо-курицу! – Снова встрял бойкий голосок, раздавшийся третьим. – Эй, Кальдера! Кукареку? Ай!

Хоть и не видно было, чем стукнули говорившую, но это что-то было невероятно хлёстким и звучало подобно плети.

— Почирикай мне тут, Плоская! – Рыкнула названная Кальдерой. – Жопу твою тощую на частокол натяну. Будешь гостей встречать, и сама поутру кукарекать. Достопримечательностью станешь, хреновой!

Судя по звуку «беее», Кальдере в ответ показали язык.

— Ладно тебе Оторву стращать, злобное ты парнокопытное. – Отчитал подругу второй, строгий голос. – Лучше о поросях думай сочненьких, да о роме сладком!

— Порно-копытное. – Продолжила язвить эта самая Оторва. За этой ей снова прилетело-хлестнуло, в этот раз чуть тише. – Ай! Стимула, отвали! У мня тут этот, сквирт, ёпта! Или как там его кличут? Эй, Изора, шо я в виду имела?

Где-то за толпой посетителей картинно вздохнули.

— Если я правильно понимаю контекст – что в случае тебя является упражнением в криптографии, дорогая моя Оторва – ты имела в виду флирт. – Отвечала названная Изорой. Её голос менялся с елейного на едкий и обратно с удивительной лёгкостью. – Хотя называть подобное лингвистическое варварство флиртом лично у меня не поворачивается язык.

— Ага, пасиб! – Выпалила Оторва, явно пропустив все подколки между ушей. Там, кажется, раскинулось весьма вакантное пространство. – Кста, нехер прибедняться, Синюха! Лизало у тебя вертится как надо! Ай!

На этот раз удар чего-то хлёсткого сопровождался целой лавиной мелких смешков. А также возмущёнными вздохами и не менее возмущённой еле слышной речью про: «озабоченную пародию на разумное существо».

— Ладно вам, подруги. – Скорее мягко скомандовала, чем попросила Мирра. Гомон её спутниц сразу же утих. – Дела время, потехи час. Кажется, нам пора разобраться в причинах утреннего столпотворения. Господа, не могли бы вы расступиться?

Повинуясь без лишних слов, толпа разошлась как занавес в театре, открывая взгляду Калеба самую, быть может, необычную картину в его жизни. И необычную в самом лучшем смысле этого слова!

Ох и широка же была улыбка удачи в это утро, вопреки всему!

Дренейки! Одна необычнее и прекраснее другой, как наваждения, ожившие фантазии. Их разноцветные тела, закутанные в богатые одежды на зависть купеческому сыну, двигались с грацией танцоров, а каждый шаг их крепких, оканчивающихся копытами ног разносился по залу цоканьем. Виляли, подметая воздух, длинные хвосты, покачивались венчавшие головы рога, и обрамлявшие лицо двойные пары щупалец пританцовывали на весу. Кажется, если Калеб верно читал нечеловеческий язык их тел, то было проявлением интереса, ведь именно он горел в их сияющих магией глазах.

Толпа расходилась перед ними, как вода перед форштевнем корабля. Головорезы с кривыми рожами и лихими глазами прятали взгляд, частью кланялись, и каждый из них удерживал до дренеек почтительную дистанцию в несколько шагов. Но что удивило Калеба больше всего – не страх главенствовал в этом проявлении такта, но уважение, какое бывает у воспитуемого перед воспитателем. Страх тоже был – и немалый, то мог подтвердить даже совсем лишённый эмпатии! – но уважению он уступал.

Первой шла рослая, на две-три головы выше юнца, дренейка с лицом и взглядом надменной аристократки. Коронованная парой широкий, загибающихся к верху рогов, она ступала в манере, положенной статусу – изящно и осторожно, на грани брезгливости. Её серые, темнеющие к кончикам волосы были собраны в валик на затылке, спереди спадая двумя аккуратными прядками. Отделённые от остальной причёски основаниями рогов, эти прядки обрамляли лицо подобно резной рамке семейного портрета, но оставляли острые ушки неприкрытыми. В причёске этой виделась какая-то мода, совершенно незнакомая парню, но оттого не менее красивая.

Кожа рогатой дамы имел цвет ясного неба, и такими же были глаза, из которых исходило мягкое сияние. Сияла и сама дренейка, оттого казавшаяся лазурной звездой – светом волшебства. Его испускали многочисленные талисманы из кристаллов, вплетённые в шитую серебром лазурную мантию из шёлка нерубийцев, столь роскошную, что сын купца не видел таких даже на гостях из столицы. Это одеяние с нарочитой тугостью обтягивало широкие бёдра и крупную грудь, подчёркивая каждый изгиб и бугорок. Помимо одежды, светились и перстни, что были не только на пальцах, но и на лицевых щупальцах – плетения из серебра с крупными сапфирами и голубыми бриллиантами.

Но больше всего света исходило от её посоха. То была роскошная вещица с древком из кости, которую не то расточили, не то неведомым образом заставили течь как воск, принимая нужную форму. На небольшом расстоянии над древком горел сгусток синего пламени, вокруг которого вращалась витиеватая конструкция из драгоценных металлов и самоцветов. Не просто украшение – юный волшебник узнал в её хитросплетениях известные магические символы, переплетённые в столь сложный трёхмерный узор, что при попытке вглядеться взгляд терялся в нём, а голова начинала кружиться.

Калеб глазам поверить не мог. В его эпоху магов учили по-новому, концентрируясь на «опоре на собственные силы» и прочей ерунде, и ни посохи, ни жезлы юным адептам не полагались. Настоящая причина, как поведал ему однажды отец, была в банальном нежелании школ раскошеливаться на дорогие игрушки – магов, мол, в это спокойной время расплодилось столько, что на всех не напасёшься. Но парень не был против – как ему казалось, так было даже удобнее, когда не приходилось возиться со всякими тяжёлыми палками. В общем, остались посохи да жезлы лишь тренировочным инвентарём да атрибутом старпёров-профессоров.

Вот только орудие колдовства в руках дренейки – настоящая реликвия. Таких он не то что в людских руках не видел – даже в руках эльфийских чародеев, заставших ещё войны с троллями, что кипели века назад, ещё до первого вторжения Орды. Владеть таким орудием мог лишь кто-то даже не старый – древний, как сами страны и населявшие их народы, если не древнее.

И магическое чутьё вторило зрению. Дренейка была могущественной чародейкой – такой, каких он за всю жизнь не встречал. Даже седой старик-ректор, что сражался ещё против первых поползновений Плети больше полувека назад, на её фоне показался бы букашкой.

Как мог кто-то подобный расхаживать в этой дыре, как у себя дома? Ах, какая разница! Это коллега – коллега! Ключ к спасению!

Коллега же, подойдя на расстояние десятка шагов, остановилась в величавой позе. Её холодные аристократические глаза смерили мага взглядом таким пронзительным, что он даже потупился. Но после пары мгновений изучения, этот взгляд смягчился и оттаял.

— Вот так приятная неожиданность – встретить собрата по ремеслу! И где – в Переярье! – Картинно удивилась небеснокожая, затем так же картинно смутившись. – Ох, прошу простить мои манеры! Моё имя – Изора, и как вы, без сомнения, догадались, мы с вами в чём-то похожи.

Изящным жестом руки, она, к удивлению Калеба, сотворила в воздухе монетку, в точности повторив его любимый приём. Но прежде, чем он успел облечь удивление словами, рогатая волшебница продолжила:

— Теперь же позвольте мне представить моих компаньонок...

Закончить фразу ей не дали.

— Сама я, сама! Чай голосом не обижена! – Прервали её ворчливо.

Изора разочарованно вздохнула такой бестактности, а из-за её спины показалась другая дренейка. С матово-серой кожей, она была такого же высокого роста, но куда крепче и плечистее, с телом подтянутого, выносливого бойца. Утверждая этот образ, насыщенно бирюзовые глаза смотрели с её крепкого, строгого лица взглядом тёртой и бывалой души. Из её простецки расчёсанных густых чёрных волос торчали над острыми ушами взад, вверх и вбок изгибистые рога, куда более скромные, чем у подруги. Наконец, щупальца серокожей украшали выточенные из костей и зубов талисманы.

Одежды её были под стать хозяйке. Вернее сказать – снаряжение, ведь даже далёкий от дел военных Калеб легко узнал стёганный доспех с металлическими вставками – такой же атрибут душ служивых да наёмных, как и доброе копьё. Не слишком притязательный на вид, такой доспех предоставлял и гибкость, и неплохую защиту – особенно если его зачаровать. И если судить по вшитым в ткань талисманам, чья создательница наверняка сейчас стояла рядом, так оно и было. Оная броня хорошо скрадывала очертания тела своей хозяйки, оставляя непокрытыми лишь копыта да голову, но и она не могла скрыть немаленькую подтянутую грудь и крепкие, широкие бёдра.

За спиной дренейки на перевязи покоился тяжёлый арбалет – настоящее произведение оружейного искусства. Ложе из калимдорской древесины тонкой работы, три дуги из ясного мифрила – шестиконечный крест, готовый отправить пачку смертоносных подарков любому недоброжелателю. Настолько сложное оружие могли бы изготовить гномы – не перейди подгорные мастера давным-давно на порох да пули. Явный предмет гордости хозяйки, арбалет был украшен резьбой и многочисленными трофеями на шелковых нитях – клыками, когтями и фигурками из кости, изображавшими убитых тварей. Волков с медведями среди них не был – сплошь рогато-клыкастая нечисть демонического облика, для которой даже умелый охотник мог в любой момент стать добычей. В довершение образа, на поясе рогатой охотницы висел кривой охотничий нож и колчан с болтами.

Всем своим грубовато-бойцовским, приземлённым видом серокожая казалась едва ли не противоположностью своей подруги. Но надменное достоинство в глазах роднило их: у одной – представительницы высшего сословия, у другой – души простой, но хорошо знающей себе цену.

И в отличии от подруги, на своего нового знакомого она глядела с сомнением.

— Ну привет тебе, малец! – Сказала она без особой паузы. Голос

её при этом был скорее командно-требователен, чем приветлив. – Меня Стимулой кличут, я в этих краях хозяйствую да охотой промышляю. Выглядишь худовато – тут такие долго не протягивают. Ежели не считать протянутые ими ноги, хе-хе! Тебя как звать?

Калеб нехотя оторвался от разглядывания её внушительных охотничьих трофеев.

— Моё имя – Калеб, я сын купца из Антерпа. Это далеко на юге. А ещё маг, вот. Вы мне...

«...не поможете?» так и осталось непроизнесённым – Стимула не дала ему договорить.

— Знакомы будем, Калеб! Как ты там говоришь – Антерп? Антерп... Антерп... Антерп... - Проговорила серая, будто пробуя название на вкус. – Я как крайний раз захаживала, там одни печи из пепла торчали. Токмо вывеска на въезде и уцелела. Невеликая деревушка – сотня дворов, а то и помене. Вот уж не думала, что там свои купцы заведутся, ха!

Калеб подивился её словам. Пепелище? Это когда ж она там была?!

— Ну’т чё, Туча? – Резко спросили из-за спины серокожей охотницы. – Барыги они тип крысюков – даже в говне заводятся! Ты как первый день из мамки, ёптыть! Ай!

Следующая рогатая особа буквально выскочила перед подругами. Притом с такой прытью, что едва не обогнала стремительный серый хвост Стимулы. Да без толку – гибкая конечность всё-таки настигла её задницу, отвесив последней смачный, хлёсткий удар.

Впрочем, это нисколечко не смутило выскочившую. Она лишь показала через плечо язычок, присовокупив это не слишком приличным жестом, и расплылась в довольной, кошачьей почти улыбке.

Была она куда меньше своих подруг, превосходя Калеба ростом лишь на голову-другую, и явно моложе – не женщина, но девчонка-сорванец. С бархатисто-матовой кожей лилового цвета, мелка да худа, но также гибка и проворна в каждом движении – от пританцовывавших окопыченных ножек и выщёлкивающих какую-то мелодию пальцев до... В общем-то, тоже пританцовывавших щупалец на лице – она вся двигалась будто в танце, каждой частичкой тела, не способная стоять ровно ни секунды. Хвост её так и вовсе мотался из стороны в сторону помелом – того и гляди хлестнёт зазевавшегося посетителя или со стола чего сметёт.

Эта манера придавала особенную миловидность и без того милой девушке. Личико её озорное играло шаловливой улыбкой – кругленькое, мягенькое и глазастенькое, ребяческое. Глазки её большие и наглые-пренаглые двумя аквамаринами стреляли по сторонам – где бы чего сделать, какую суету навести, с кем поиграть? Каштановые волосы ниже плеч висят – шелковистые, да неухоженные: одна только чёлка подстрижена, но и та без особого тщания – явно своими силами да без помощи зеркала. Из волос четыре тычка топорщатся – ушки острые, что пряли туда-сюда, прислушиваясь, да рожки недлинные да небольшие, торчавшие назад и вверх с небольшим изгибом.

Одета она была просто, если не сказать простецки – льняная рубаха с короткими рукавами да шорты просторные. Но не без украшений – висели тут и там, незнамо как не звеня друг о дружку, связки монет да безделушек всяких – не то трофеи, не то сувениры, не то что-то ещё. Щупальца на лице тоже не остались без украшений – надеты на них были в изобилии всякие кольца да перстни, один на другой ни в чём непохожие. А довершал всё широкий кушак с парой большущих ножей и парой дюжин поменьше – видать метательных – а также многотрубной пан-флейтой, украшенной чьими-то резными рогатыми головами.

Калеб не шибко сомневался в том, к какому роду деятельности относилась данная дренейка. Да она в этом разбойном городишке своей выглядела!

— Туча-ебуча! У тя кто юмор спиздил? – Капризно поинтересовалась воровка.

— Небось ты и спиздила! – Громоподобно рыкнули в ответ откуда-то сзади. – Кто моё пойло вчера тайком вылакал, а, Плоская? Давно не пороли?

— Та давнЕЙ!

Попытка худышки дерзить закончилась прикушенным языком. Длинный и крепкий красный хвост ударил из-за спин её подруг скорпионьим жалом и заехал ей прямо в подбородок. И пока лиловокожая хваталась за лицо, обиженно бурча, вперед, расталкивая остальных, вышла четвёртая дренейка.

По правде говоря, Калеб увидел её издали. Уж больно велика была она сама, и уж больно высоко сидели огромные, завитые на концах рога. Они надвигались сзади, торча над её подругами подобно мачтам корабля на горизонте. А когда их хозяйка вышла вперёд, маг потерял дар речи, а душа его устремилась в пятки. И не будь он так перепуган, сверкал бы этими самыми пятками до самого Антерпа, бегом по дну моря.

Ибо дренейкой она была лишь на первый взгляд. И более чем заслуживала те нелицеприятные эпитеты, которыми её наградили местные. То была эредарка, демон Пылающего Легиона, воительница с красной как кровь кожей. И одного вида её было достаточно, чтобы обратить в бегство даже записных смельчаков.

В отличие от остальных, она не стала останавливаться, и от поступи её тяжёлой, как у голема, содрогался пол. Сложенная на зависть любому даже не орку – минотавру, косой сажени в плечах, она была на голову выше даже своей атлетичной подруги-охотницы. Эта зримая сила жила и в её движениях, придавала им какую-то особенную, почти звериную целеустремлённость. Даже хвост её был толще и сильнее, чем у подруг; он подметал воздух столь размашисто и тяжело, что казалось – задень она им кого-то, бедолагу переломает как от удара дубины огра. Рога же её – две пары: огромная, завитая на концах, и под ней поменьше, острая и узкая, как ножи – короной сидели на голове, заставляя демоницу казаться ещё выше.

Ни разу Калеб не был в присутствии столь подавляющем и страшном. Страшной была лютая сила, заключённая в могучем теле, страшнее – лицо. Грубоватое, с надлежаще сильными чертами, оно без сомнений принадлежало убийце – навеки его исказила жестокость, свела злой маской. На нём был налёт высокомерия, что причудливо соседствовало в его чертах с чем-то сугубо звериным – беспощадным, как острый коготь, и приземлённым, как разлитая по траве кровь. На лбу, под спадавшей вправо единственной прядью в остальном коротких белых волос, горела адским пламенем руна на эредане – проклятом языке Пылающего Легиона.

Снаряжение её было под стать хозяйке. Всё тело от подбородка до копыт закрывал плотный чешуйчатый доспех, которому, впрочем, едва удавалось скрывать бугры мышц и небольшие, но явно подтянутые грудки; и крепкий шлем от него болтался на поясе. Доспех этот не был прост – в его пластинках Калеб с удивлением и трепетом узнал чешую красных драконов, того же оттенка, что и кожа демоницы. И, зная о том, что Красная Стая стараниями Алекстразы обзавелась посольствами во всех крупных государствах, не оставалось сомнений, что этот доспех был не только безумно дорог и крепок – он был категорически вне закона. А покрывавшие его оранжево-пламенные символы и руны на эредане указывали на не менее противозаконное зачарование – маг чуял недобрую мощь, что в них таилась.

Не отставало и оружие, которым, вероятно, и была добыта чешуя. Из-за спины демоницы торчал приличествующей её габаритам не то топор на длинной рукояти, не то алебарда. Юнец таких в жизни не видел – топор был целиком выкован из угольно-чёрного металла, и несмотря на габариты и явно огромный вес, выглядел удобным и сбалансированным. Равно как и зачарованным: как и панцирь, оружие покрывали светящиеся углями руны и демонские символы, напитанные злым колдовством. В сравненье с таким инструментом войны длинный кинжал в золочённых рунических ножнах – меч по людским меркам – и вовсе можно было не упоминать.

Походя, краснокожая бросила на мага беглый взгляд, заставивший его дрожать. Не взглядом окинула – двумя раскалёнными ножами по телу провела! Показалось Калебу – смотрят на него два огненных омута, и мысли эредарки нет-нет да вплывают на поверхность как черти глубоководные. Жуть царила в глубине тех очей цвета пламени, спрессованная веками кровопролития жуть и дикость звериная.

Дойдя до стойки, она нависла над ней и Калебом алой осадной башней. Штурмовыми рампами грохнули по столешнице кулаки, и помещение взорвал крик, подобный грому:

— Дайте! Девке! Рому!

Каждое слово подкреплял удар, заставлявший толстое дерево трещать, а винные бутылки подпрыгивать, чуть не падая, с громким жалобным звоном. С трудом похватав пытающуюся упасть тару, трактирщик вздохнул и с усилием пододвинул к воительнице бочку, громко скребя и царапая столешницу.

Вид долгожданно пойла пробудил в ней такую жажду, что она не удержалась и облизнула губы. Маг поёжился – язык у силачки оказался что алая змея, длинный и гибкий. Могучая рука её легла на бочку и сжала край с такой силой, что проломила крышку, выпустив наружу сладкий ромовый дух. Подняв огромный сосуд лишь одной рукой, без видимых усилий, демоница принялась лакать напиток прямо через этот пролом.

Глотка её заходила ходуном, пропуская в брюхо какие-то непомерного объёма глотки. Но и этого не хватало – не умещаясь во рту целиком, ром активно стекал по подбородку, обливая доспехи. Он шипел и испарялся, стоило каплям коснуться заклятой драконьей чешуи, и запах палёного сахара полз по помещению.

Как следует отпив – хватило бы на целую компанию людей – эредарка выдохнула. На лице её воцарилось выражение исключительного, животного наслаждения. Довольная, как нортрендский мамонт, она даже облачко пламени выпустила изо рта, усилив палёный сахарный запах.

— Дааа-ррр! – Рыкнула она торжествующе. – Благодарствую, Грэг! Знатный ром, вправду сладкий. Кстати, как там мясцо? Неси свиней, Грэг!

Выкрикнула она и устроилась за стойкой, ждать – в зал как раз заносили вертела с поросятами, ставить на очаг. Ну как устроилась – подхватила хвостом два крепко сбитых стульчака, стоявших у ближайшего стола, и устроила их под своей задницей. После чего без лишних слов плюхнулась на протестующе скрипнувшую мебель.

И только тогда удостоила Калеба настоящим вниманием. На его счастье, ром чуть смягчил звериное в её глазах – теперь они, подобно глазам сытой кошки, изучали его с ленивым любопытством. Но даже такого взгляда хватило, чтобы он начал дрожать.

— Калеб, да? Я – Кальдера! – Сказала она, грохнув по груди кулачищем. – Прекрати тряску, сопляк – сильно ты тощий тебя лопать! А может всё равно тебя сожрать, как раз тут разлёгся, как подсвинок в загоне? – Краснокожая клацнула зубами и облизнулась своим длинным языком, заставив Калеб сжаться. Шутница тут же зашлась жутковатым и разнузданным демоническим смехом, явно довольная собой. – Ой, ну ладно тебе, сопля трясучая! Времена нынче не те, чтобы я людских недорослей лопала! Вставай давай!

Хвост воительницы рассёк воздух кнутом. Не успел Калеб запротестовать, как гибкая конечность уже обвилась вокруг него – и приподняла, сжимая его побитые мужичьём бока. Боль обхватила торс раскалённым хомутом, а в глазах потемнело – юноша вскрикнул бы, не пережми хвост дыхание.

Обратно он повалился кулём да кашлем зашёлся. Ему вдруг подумалось, что местные мордовороты вполне могли поломать ему рёбра. Уж не отхаркнул ли он сейчас что-то с привкусом железа?

Сквозь пелену дурных мыслей донёсся стук копыт. Он приближался настойчиво, но без лишней торопливости, пока его источник не оказался прямо перед сводимым кашлем парнем.

Затем Калеб снова услышал тот голос: по-матерински заботливый, обволакивающий своим теплом. Голос, за которым и к которому хотелось идти, к обладательнице которого хотелось прильнуть, дай ей обнять себя – или наоборот, заслонить собой, если к ней придёт угроза. И на глазах парня снова выступили слёзы.

— Ох, Кальдера, милая! Сколько раз тебе говорить быть осторожней с людьми? Они не по-нашему скроены, ломаются легче. – Почти проворковал голос. – Гляди, что ты сделала с малышом!

Следом за тёплым голосом пришло тепло телесное. Оно наполнило мага, снимая всю боль, помрачение мыслей и взгляда, все неприятные ощущения – будто материнские руки заботливо натянули на него тёплое одеяло. И подобно тёплому одеялу, в это ощущение хотелось закутаться, хотелось, чтоб оно длилось вечно – ему и с девчонками едва ли бывало так приятно.

В этом было что-то отдалённо знакомое. Волшебство бывало опасным занятием, а потому на тренировках в школе всегда дежурил лекарь – Калебу, к своему стыду и сожалению, доводилось порой ощущать на себе его целительную магию. Вот только если волшба школьного лекаря едва ощущалась, эта была настоящей волной тепла. Чуялись за ней мощь и умение, какие даже на небезденежных должностях магических школ не водились вовсе.

Боль ушла совсем, оставив после себя лишь дискомфорт от впивающихся в руки верёвок. Более того, тело парня наполнилось силой, а голова – ясностью, будто не было ни выпитого вчера спиртного, ни жестокого пробуждения, ни намятых боков. Сыну купца казалось, что ни разу с самого детства его не переполняло таким количеством энергии: ему хотелось бегать, прыгать – и, чего греха таить, задрать подол-другой.

Даже чувства его, все до единого, стали яснее и острее, чем он когда-либо надеялся ощутить или даже мог представить. Вдруг, каждая трещинка в дощатом полу предстала перед его взором в мельчайших деталях, как под лупой. Он поморщил нос – все запахи в помещении осадили и взяли приступом его рецепторы: ром, который пропивала и прожигала краснокожая, недоеденная еда на столах, жарящийся поросёнок, едкий пот мужичья и куда более приятный аромат дренейских тел. И казалось ему, прислушайся – разберёт биение сердец всех, кто собрался в зале.

Поднялся он легко, будто тело его ничего не весило. И когда он повернулся, чтобы поблагодарить ту, что исцелила его, слова застряли в глотке юного волшебника.

Ведь он увидел Её – самую прекрасную женщину на свете, платиновый идол плодородия. Не просто идеал – нечто, что превосходила представления Калеба о женском идеале. Настоящую богиню, что была теплом и светом.

Лёгкий, едва заметный свет исходил от её фигуры. Не холодное свечение волшебства, как у её подруги – чистый и тёплый. Он навевал мысли об уюте, об отдыхе тела и отдохновении души, и Калеб чуть не подался вперёд – точно мотылёк, летящий на пламя. Он шёл отовсюду: светились её просторные белые одеяния жрицы и деревянный, обитый золотом посох в её руках; и сама её кожа – идеальный глянец цвета платины – казалось, источала его.

Ещё больше света – в глазах. Если у остальных дренеек то было лишь тускловатое свечение, сияние в глазах жрицы был столь ярким, что в нём едва угадывался их бледно-синий цвет. Если в глазах демоницы ревело свирепое пламя, очи жрицы горели тёплыми домашними очагами. В них жило участие и забота, и вглядываясь в эти озерца света Калеб будто начал проваливаться в них, теряя опору под ногами.

Окутанная светом, она могла показаться фантомом, если бы не её формы. Сдержать их было не под силу даже просторным жреческим одеяниям, что были белее снега – маг представить не мог кого-то настолько кричаще, вызывающе женственного. Выпирающая сквозь одежду грудь, которой можно было вскормить целую деревню, мягко покачивалась от одного лишь дыхания. Бёдра были столь по-матерински широкими, что, казалось, целый народ мог выйти из них на свет – от одной мысли о том, как они будут перекатываться при ходьбе, парню пришлось сглотнуть слюну. К дренейке хотелось прильнуть, обнять и не отпускать – и ею хотелось овладеть, упиваться нежной, податливой плотью.

Она наклонилась – всё же, ростом она была намного выше Калеба, лишь самую малость уступая волшебнице с охотницей. Лицо её предстало перед парнем во всей красе своих мягких, чувственных черт, что прямо-таки излучали душевную теплоту. Его обрамляли щупальца и ровные платиновые волосы, что спадали до ключиц и середины спины. Их надвое делила массивная корона широких и тяжёлых рогов – как у эредарки, двойная: одна пара шла в стороны и вверх, другая загибалась книзу. Эти рога делали лицо дренейки, глянцевое как фарфор, похожим на какую-то карнавальную маску, какие Калебу доводилось видеть и носить на выпускном торжестве в школе.

Заметив столь пристальное внимание к своей особе, платиновокожая жрица издала лёгкий смех.

— Здравствуй, малыш, и пусть Свет озаряет твой путь! Моё имя – Мирра, моё призвание – нести слово Света душам и исцеление телам, и я часто прихожу на помощь страждущим. Потому и привела меня дорога в эти края: жизнь здесь сурова, а жители несправедливо забыты миром, и им нужна порой заботливая рука. – Мягко произнесла жрица, а затем одарила мага игривой улыбкой. – Знаешь, несмотря на моё положение, мне приятно видеть, что я ещё способна вызвать у юноши такую реакцию.

Её голос лился, как сладкий напиток. Калеб было потерялся на миг в этом елейном звучании, пока, наконец, до него не дошёл смысл сказанного. И он не сообразил опустить глаза, где к своему стыду и ужасу увидел, что, во-первых, по-прежнему гол как в первый день рождения, а во-вторых...

А этот самый «во-вторых» сейчас стоял по стойке смирно. И смотрел на вылечившую его дренейку одним «глазом», под издевательские смешки местных мужиков. Красный как рак, парень перевёл взгляд на свою спасительницу, лицо которой тронула понимающая, полная участия улыбка. Тут-то он и обратил внимание на пару деталей, которые упустил в процессе разглядывания других... деталей, да.

Светящийся белым символ на лбу. Видневшиеся сквозь разрез одежд золотые отметины на ключицах. Даже сам оттенок её кожи теперь, стоило волшебнику присмотреться, выглядел в ином свете.

Рогатая была не просто жрицей! И не просто дренейкой! Она была из той породы древнего народа, которую редко можно было увидеть в людских городах и едва ли хоть раз – в Антерпе!

Здесь, в этой дыре всех дыр и заднице всех задниц стояла одна из дренеев-озарённых! Величайших сподвижников пресветлых наару и величайших вестников светлого учения! Народа, что, как считалось, средь смертных был к Свету ближе всех прочих! Легендарных лекарей, которым под силу было поднять пациента не то что с койки – из хладного плена могилы! Как говаривала молва, настоящих святых во плоти!

Каким-то образом, Калеб стал краснее даже Кальдеры-демоницы. Встретиться с такой особой – и показать ей змеюку одноглазую! Да обладай он природной склонностью к яростной стихии огня, его магия сейчас бы из-под контроля вышла от обилия чувств! И быть его вечно горящему трупу новой вывеской данного заведения!

При виде его смущения, стоявшая неподалёку охотница рассмеялась.

— Ха-ха-ха! Нашел чего краснеть, малец! Что естественно, не безобразно. – Поучительно заметила она. – Уж поверь – и не такое видали.

— Но и о приличиях забывать не стоит. В конце концов, мы здесь все цивилизованные носители разума, не так ли? – Дипломатично заметила небеснокожая, окидывая взглядом мужичье. Те под взглядом дренейки заметно потупились, после чего её внимание вернулось к коллеге. – Впрочем, я вижу, вы не выбирали наготу по доброй воле, верно?

Маг закивал головой. «Не выбирал»? Мягко сказано!

— В таком случае, позвольте помочь вам. Как коллега коллеге. – Рогатая улыбнулась и подмигнула парню, щёлкнув пальцами.

Тот же миг путы на его руках вспыхнули, не обжигая, и осыпались пеплом. Обрадованный маг принялся растирать затёкшие руки, а тем временем дренейка повторила жест. Наверху началась возня, на смену которой пришёл топот. Скрипнула дверь, и со второго этажа в обеденный зал забарабанил по ступенькам весьма неожиданный постоялец.

Им была вся одежда парня. Мягкие башмаки, аккуратно заправленные в них носки, шелковые штаны и рубаха, короткий сюртук – всё спускалось по ступенькам единым целым. Так, будто оно было надето на невидимого владельца, торопившегося встречать гостей.

Такое волшебство, простое сутью, но хитрое исполнением, привело Калеба в почти детский восторг. Телекинез – основа основ практики в магических школах. Магия примитивная, даже не простая – но ещё поди найди выдумку исполнить нечто подобное! А уж когда его одежда добралась-таки до хозяина и отвесила ему почтительный поклон, юнец и вовсе ощутил детский порыв захлопать в ладоши.

И, наверное, захлопал бы, если бы ему позволили. Ещё один щелчок пальцев дренейки-волшебницы, и руки парня вытянулись вперёд против его воли. Он было даже испугался от неожиданности, но страх ушёл, стоило ему понять замысел рогатой – одежда его отсалютовала хозяину, сложилась и легла в руки аккуратной стопкой, оставив на полу лишь обувку.

Маг повернулся к коллеге с восторгом в глазах, готовый выразить свою горячую благодарность, но она остановила его жестом.

— Нет-нет, эта малость не стоит акколад! – Сказала она. – Считайте это маленьким проявлением цеховой солидарности. Всё же мы с вами коллеги, не так ли? А теперь, прошу, верните себе... менее откровенный вид.

Она скользнула по нагому телу юноши взглядом – на йоту более пристальным, чем считалось пристойным. И она была не одинокой – пока маг одевался, вся рогатая пятёрка разглядывала его тело с интересом, который каждая дренейка прятала в меру сил и желания.

Впрочем, если юноша и заметил это, едва ли придал значение. Слишком обрадованный внезапным спасением, слишком сосредоточенный на своих драгоценных тряпках, мало внимания обращал он на кого-либо, кроме себя.

— И желательно без лишней спешки, малец. – Добавила вполголоса охотница, чьи пронзительные глаза пожирали одевающегося парня.

— А он и вправду мил – Оторвочка, ты была права. – Заметила в подтверждение жрица, обволакивая тёплым взглядом его тело, изящное и худое, с лёгким налётом мышц.

Кальдера-воительница не стала ничего говорить. Лишь осклабилась да облизнулась, выпуская из ноздрей струйки пламени.

— Эт да, я его сразу приметила. Пацан в натуре смазливенький, ёпт. – Звонко сказала лиловокожая, прикусывая губу. – У меня аж...

Глаза подруг даже не метнулись к ней – выстрелили в её сторону. Оторва виновато улыбнулась и почухала лохмату головушку. От хлёсткого удара серого хвоста по заднице её это, впрочем, не спасло.

Калеб же на это не обратил ровным счётом никакого внимания. Обрадованный, что его любимые шелка вернулись к нему и что ему больше не придётся трясти перед всеми голой задницей, он торопливо одевался. Даже приглушённый «ойк» совсем рядом не сумел отвлечь его.

Одевшись, юноша вежливо поклонился.

— Благодарю вас, госпожа Изора, и вас, госпожа Мирра, и спутниц ваших. Не знаю даже, что бы со мной стало без вашей помощи.

В ответ на это оживилась и без того гиперактивная Оторва. Играя бровками, она сжала одну руку в кулак и стала хлопать по нему ладошкой в жесте столь пошло-недвусмысленном, что Калеб покраснел.

За это ей прилетело хвостами по заднице сразу от трёх подруг. Только Мирра осталась в стороне, играя улыбкой на платиновой маске своего лица.

— Прости нам лёгкую неотёсанность нашей подруги, малыш. Дитя улиц, что с неё взять! – Она кивнула в сторону лиловой, в данный момент обиженно трущей попу. Личико мелкой дренейки было надутым, но озорные огоньки в глазах и не думали тускнеть. – Однако, я не могу с ней не согласиться – в таких местах красивые парни вроде тебя рискуют не только кошельком и жизнью.

Смутившись, Калеб неуверенно кивнул, стараясь не смотреть на жрицу. Делиться со своими спасительница страхами за свою задницу ему совсем не хотелось.

В разговор вмешалась волшебница.

— Насколько я понимаю, между вами, коллега, и господином Грэгом возникло некоторое недопонимание, верно? – Дипломатично поинтересовалась она, переведя взгляд с Калеба на трактирщика и обратно.

Парень смутился ещё сильнее и густо покраснел. Ещё меньше ему хотелось рассказывать о том, как собственный неуёмный дружок и дурна головушка едва не довели его до ручки. А его жопу до кой-чего другого.

Трактирщик же отложил свои дела и недобро так на него посмотрел.

— Мошшно и так шшказать. Задолшшал мне паря. Дурного наделал.

Изора не стала выяснять детали. Её изящная рука мелькнула куда-то в складки одежды и выудила на утренний свет маленький сапфир. Затем, она магией заставила драгоценность пролететь несколько шагов до трактирщика и аккуратно лечь ему в подставленную ладонь.

За первым камушком последовал второй.

— За наш счёт. – Подмигнула дипломатка верзиле, и добавила, громко. – Угощаем всех!

Толпу будто подменили. Злость на Калеба, испуганное уважение перед рогатыми гостьями – всё потонуло в радостных воплях. Даже хозяин-суровая душа подхватил это веселье, зашедшись гулким смехом. Поклонившись дренейке, он принялся обслуживать ломанувшихся к стойке клиентов.

К Калебу был потерян всякий намёк на интерес. С каким-то обалдением он глядел, как гости заведения роились в нескольких шагах от него, разбирая кружки с вином. Откуда-то принесли дудки и скрипки, и к людскому гомону приплелась простецкая кабачная музыка, под которую кто-то затянул скабрезную песенку. Ничто в них больше не напоминало о том, что они только вытряхивали из него душу.

— О, эта изменчивость смертных душ! – Философски заметила магичка, поправляя причёску. Взгляд её, направленный на толпу, пронизывал и гостей, и стены, витая где-то, вероятно, в толще памяти. – Сколько веков и тысячелетий не наблюдай за ними, удивлять не перестают!

Маг повернулся к коллеге, не зная, что сказать. Какая-то часть его была безмерно благодарна – шутка ли, из такой передряги выручили! Другая, к его стыду и удивлению, полнилась обидой, если не злостью – ох, не в привычке было у купеческого сына быть у кого-то в долгу!

И судя по улыбке, что появилась на губах небеснокожей дипломатки, от неё эта внутренняя борьба не укрылась. Впрочем, не она взяла следующую ноту в разговоре.

— Как бы то ни было, мои милые, нам и самим пора устраиваться. – Проворковала Мирра, занимая место у стойки справа от Калеба.

— Эт точно. – Поддержала подругу Стимула, следом плюхаясь на сидение слева, чуть подальше. – А то чего все веселятся, а нам зась? Эй, чума краснозадая, ромом не поделишься?

«Чума краснозадая» лишь издала на подругу какой-то агрессивный звук и прикрыла бочку собой, почти обнимая сосуд с драгоценной сладостью.

— Фауна. – Беззлобно обозвала волшебница, направляясь к стойке, как вдруг её чуть не сбило с ног лиловое бедствие. – Эй ты! Буйная фауна! Поосторожней тут!

Но Оторве возмущение подруги – оторвать и выбросить. Метнувшись к толпе по соседству, данная особа принялась энергично и с радостными визгами распихивать гостей локтями. Тот факт, что её подруги уже заказали вино и в толкотне не было ни малейшей нужды, её явно ни сколечко не беспокоил. Скорее даже в страхе обошёл эту лиловокожую элементалицу непоседливости за милю.

А пока непоседа толкалась с гостями, волшебница всё же добралась до стойки. Аккуратно устроившись на сиденье рядом с серокожей, она похлопала по соседнему, между собой и жрицей – оно пустовало.

– Калеб, дорогуша, в ногах недостаёт правды, а в наших желудках недостаёт содержимого – и в вашем, я уверена, тоже. – Сказала она, улыбаясь. - Присоединяйтесь, коллега! Сегодня ваш счастливый день, не отказывайте себе ни в чём! И не волнуйтесь о финансовой стороне вопроса – те камни были всего лишь отходами моих экспериментов в Кирин-Торе. – Как бы невзначай заметила магичка. – В отличии от этого.

Из одежды она выудила другой сапфир, покрупнее. Из него исходило столько света, что хватило бы осветить небольшую комнату, и Калеб чувствовал, как вместе со светом из камня исходит волшебство – могучее и древнее, что манило его, как порт манит моряка.

Стоит ли говорить, что уже через секунду он сидел рядом с дренейками, попивая налитое Миррой вино? И во все глаза-монеты разглядывал то зачарованный камень, то его хозяйку?

— Вы... Вы правда... - Язык мага заплетался, тщась побороть овладевшее им восхищение.

Удостоенная таким вниманием дренейка встала с сиденья и сделала перед парнем книксен, изящно подхватив края своей мантии. Одеяние, и без того тугое и тонкое, от такого обращение натянулось на груди до предела, крепко обняв соски и подчеркнув каждый изгиб аппетитных полусфер.

— Позволь мне представить себя как следует. Изора Ауриэлла, маг высших кругов посвящения, член Совета Магов Экзодара, преподаватель высших курсов артефакторики, арканного материаловедения и материализации световых конструктов великой школы волшебства Кирин-Тор. – Самодовольства в её голосе хватило бы на весь Кирин-Тор целиком. – К вашим услугам... коллега?

Коллега в данный момент ничуть не оправдывал такого уважительного обращения. Уж слишком сильно натянулось одеяние небеснокожей, чтобы слова о её высоком статусе достигли его сознания с подобающей скоростью. На какой-то миг все мысли из его головы куда-то резко улетучились – вероятно, ушли вместе с кровью, прилившей намного ниже.

Тень мелькнула в глазах магички, но улыбка её стала лишь шире. Вернувшись на сиденье, она слегка сменила позу, отчего ткань на её груди натянулась ещё туже – хотя, казалось бы, дальше было некуда. Калеб сглотнул, в его штанах стало тесно – соски небеснокожей красавицы, казалось, вот-вот прорвут шёлк. Но всё-таки, юноша нашёл в себе порядочность прекратить такое наглое разглядывания своей же спасительницы.

Смущённый своим поведением, он отвёл глаза. Его взгляд метнулся по стойке, стараясь найти себе место, пока не упал на камушек. Такой красивый, манящий светом камушек...

— Да... Вот... Неожиданно как... - Промямлил он, краснея, и отпил ещё вина. Мысли ворочались неохотно, но миг за мигом сложились в довольно очевидный вопрос. – Простите, а что заставило столь почтенную особу прибыть в... - Он обежал глазами непритязательный зал непритязательного трактира, в котором компания дренеек была столь же уместной, как наару при дворе Саргераса. -.. .это... место?...

В ответ встрепенулась серокожая, сидевшая рядом за ней справа от Калеба. Опрокинув чашку с вином, она рассмеялась, грубовато.

— Ха-ха! Да ко мне заехала, родимая! Изба у меня тут по соседству! – Сказала она, приобняв подругу хвостом. Его кончик как бы невзначай лёг на одну из аппетитных титек дипломатки, на холёных щеках которой насыщенно синим выступил румянец. – Иль ты думал, у надутых знатных гусынь навроде неё друзей не бывает? Ха-ха-ха!

Дипломатка дёрнула щекой. После чего коснулась чувствительного кончика хвоста указательным пальцем. Вспышка, шипящий звук, и Стимула поперхнулась вином, а по ноздрям парня ударил лёгкий запах чего-то палёного.

— Моя неотёсанная подруга чертовски права, дорогой. – Согласилась небеснокожая, пока охотница, чертыхаясь, остужала в вине обожжённый хвост. – Этот учебный год в Кирин-Торе был совершенно утомительным: бюрократия достигла невиданных вершин, а коллеги весь год донимали своими хлопотами. Да и студенты, увы... – Она прошлась по юноше странноватым взглядом. –.. .не радуют. Но, хвала всем силам высшим и низшим, этот год подошёл к концу, и мне удалось собрать своих подруг для хорошего летнего отдыха.

— Ага. – Поддакнула сидящая далеко слева воительница. – Природа, свежий воздух, приятная компания...

— Мочилово твоих старых корешей, ёпт! – Выкрикнула из толпы воровка. – Иий!

Маг не разглядел движение демоницы. Только увидел, что она изменила позу, а одна из чашек пропала со стойки. В то же время из толпы раздался хруст дерева и обиженный визг её подруги. Трактирщик молча прокатил по стойке новую чашку – аккурат в подставленную руку Кальдеры.

— Оторвочка, милая, что я говорила тебе о ворошении прошлого? – Поинтересовалась Мирра, параллельно жестом исцелив хвост серокожей и подлив Калебу ещё вина.

— Приличную часть? – Раздался звонкий голосок из толпы. – АЙ!

Вздохнув, трактирщик прокатил по стойке ещё одну чашку.

— Молчи, плоскозадая! – Грохочущим голосом проворчала краснокожая. – К тому же, те бойцы в лесу совсем одичали. Напали на старшую по званию. Ты представляешь, что за это полагалось в ПРРРОШЛОМ?! – Ударение на слове напоминало рокот.

Мирра расстроенно потёрла переносицу. Всё выражение её лица молчаливо гласило: «Ну вот, опять».

Попивающий вино Калеб большей частью пропустил их слова мимо ушей – свет заколдованного сапфира был для него всяко интереснее дренейских склок. Да и винтаж кровавых эльфов оказался удивительно густым и сладким – он как патока оседал в организме, склеивая мысли и залипая внимание.

— Да ты заладила со своими «старыми добрыми деньками», чудище хреново! – Встрепенулась охотница. – Давно болты из задницы не вытаскивала?!

— Или ещё чё! – Вклинился из толпы голосок Оторвы. – Как там было, ёпт? «Карательный анал с анехер...» Анихуляр? Нихеряр? Блядь! Придумали хуйню трунопрызносимую, нна! Эй, Изо...

Волшебница не стала дожидаться, пока лиловая соберёт слова в кучку.

— Аннигиляр! Дорогая моя Оторва-пустоголовка!.. Молчи! – Спохватилась она, резко перебив не сбывшуюся колкость. – Мне хорошо известны твои манеры, и я хорошо понимаю, что именно ты хотела сейчас сказать! Молчи. Иногда я мечтаю о том, чтобы какой-нибудь всамделишний аннигиляр сожрал тебя, избавив меня от необходимости быть твоим толковым словарём. Это утомительнее, чем учить самого бестолкового студента, ибо не бывает студентов настолько бестолковых!

— Вас троих слушать – умора. – Заметила Кальдера, отрываясь от бочки с ромом. – Но скажу честно – от этой лиловой чумы сбежал бы сам Маннорох!

При упоминании древнего демона, чьим именем порой чертыхались пьянчуги Антерпа, Стимула напряглась, проскребя столешницу ногтями – на дереве остались борозды – а остальные дренейки нахмурились. По нраву это не пришлось никому – даже Оторва высунула из толпы свою подрумяненную-подпурпуренную алкоголем голову, с немым порицанием на лице.

В ситуацию вмешалась Мирра. Платиновокожая постучала посохом по полу и негромко кашлянула. Все тут же унялись, развеяв последние сомнения Калеба в том, что именно платиновая была в их группе старшей.

— Оставим прошлое прошлому – грех тащить в новую эпоху старые обиды. Ныне, мы должны быть выше этого – мы должны быть едины, мои милые. – Наставительно сказала жрица, не забыв подлить юноше вина. – К тому же, мы в высшей степени невежливы – разве интересны наши доисторические древние диспуты этому милому молодому мужчине?

«Милый молодой мужчина», тем временем, мало слушал перепалку дренеек. Вино тяжёлым сладким покрывалом ложилось на его мысли и чувства, а свет оставленного Изорой камушка уж как-то особо сильно приковывал внимание.

Но всё-таки, на голос жрицы юнец повернулся. Не мог не повернуться – такой манящий теплом, такой заботливый, он был настоящим маяком внимания для всякого, кто его слышал. Повернулся – и тут же вспомнил, насколько потрясающе красивой была платиновокожая дренейка.

Она сидела чуть отклонившись назад. В такой позе её огромная грудь приподнималась во всём своём необъятном зефирном великолепии – не каждому арбузу даны были такие объёмы. А когда рогатая сложила руки понизу своих прелестей, те аппетитно качнулись, приподнимаясь ещё выше. Объём её титек и белизна жреческой мантии делали их похожими на два больших кругленьких облачка.

Юноша поднял глаза очень, очень нехотя.

— Калеб, малыш, хотя мы и представились друг другу, для меня остаётся загадкой причина твоего визита в Переярье. – Поинтересовалась, воркуя, Мирра. – Такой приличный молодой человек в полном одиночестве приходит в дикий край без видимой причины. Быть может, ты разминулся с друзьями? И они ждут где-то неподалёку?

Она чуть качнулась на своём сиденье, заставив массивные груди колыхнуться. При виде неземных красот и под давлением выпитого, язык парня развязался будто сам собой.

— Вовсе нет! – Покачал головой Калеб. – У меня тут история целая приключилась...

Охотнее загипнотизированного, он в красках рассказал своим спасительницам все детали своего путешествия, пока то одна, то другая дренейка помогали смазывать его язык новыми порциями алкоголя. Давнее желание поездить по миру, дорогу до Южнобережья, сомнительную контору извоза, неудачное путешествие, что привело его сюда, и события в таверне. Лишь пару деталей упустил – своё обращение с Лилей и то, как давно он мечтал завалить в кровать одну из таких вот рогатых красоток. Уж больно стыдно ему было таким делиться.

Впрочем, едва ли его вожделение к своим особам являлось большим секретом для квинтета дренеек. Ни его взгляды на их прелести, ни топорщащиеся спереди штаны не относились к тем признакам, для понимания которых требовалось нечто незаурядное. Тут бы и крот заметил, и баран додумался.

— Ох, малыш, что же ты так?! – Воскликнула старшая дренейка, прикрыв рот рукой. – Отправиться в столь опасные края, без знакомств, никого не предупредив, не спросив дороги, в компании совершенно сомнительной!

Калеб густо залился румянцем и отвёл глаза. Сделав так, он не увидел, как просторное одеяние жрицы чуть дёрнулось спереди, пониже живота. Взгляд его снова лёг на драгоценный камень – как же маняще тот всё-таки светился!

Глядя на драгоценность, он отпил немного вина. В этот раз оно показалось ему чересчур тёплым, что он поспешил исправить – магией. Почему-то, напиток вышел чуточку не таким прохладным, как ожидал волшебник.

Однако, разговор с дренейками отвлёк его напитанное вином сознание и не дал развить мысль.

— Да, дорогой, вынуждена согласиться с Миррой! – Поддержала подругу волшебница, опустошая очередную чашку вина. Подлить вино парню она тоже не забыла. – Твой поступок был в высшей степени неразумен! Кто знает, что случилось бы с тобой, не окажись мы рядом?

— Короче, челик, ты редкий тупизд-АЙ! – Раздался и оборвался криком голосок Оторвы, уже слегка пьяненький.

Хозяин заведения бросил на Кальдеру осуждающий взгляд. Новую чашку он давать не спешил – ровно до того момента, как краснокожая утробно зарычала. Да так, что Калеба пробила заметная, крупная, сбившая часть опьянения дрожь, и сам громила-трактирщик аж на полшага отступил, а остатки его лица, что ещё могли показывать хоть какую-то мимику, выразили испуг.

Поэтому новая чашка уже спустя пару секунд легла в могучую красную лапу эредарки. После чего та оставила чашку сиротливо стоять на столешнице, запрокинула бочонок и как следует нахлебалась рома.

— Скажу прямо, сопляк – Плоская права. – Заметила она поспокойнее, облизываясь своим сверхдлинным языком. Выпитый ром в очередной раз пригасил пламя её несдержанного нрава. – В эти края ходят либо отряды, либо могучие одиночки. И уж точно не доверяют свою задницу конторам-однодневкам.

Кальдера издала грубый, утробный смешок. Он реверберировал в её глотке, будто там был заперт зверь, и Калеб, как и прежде, как и каждый раз, когда она издавала хоть какой-то звук, почувствовал дрожь.

И не только. «Контора-однодневка» - сколько эмоций могла вызывать простая фраза? Особенно у него – купеческого-то сына?! Горечь и стыд, злость и обида, страх перед реакцией отца и гаденькое такое желание прийти в ту контору ночью и произнести простенькое огненное заклинание. Как, даже в нетерпеливой спешке того дня, мог он не догадаться проверить, с кем имел дело?! Купец он или «сопляк», в самом деле?!

— Не горюй, малец! – Вмешалась охотница, что уже прикончила целую бутылку вина, но не демонстрировала ни намёка на опьянение. – Случается. Южнобережье – тот ещё рассадник всяческих прощелыг. С Даларана спрос, с моря товары, с товарами ворьё. Порты завсегда лиходеев манили. Не то что эти края – покой, природа. Дичи – хоть промысел открывай.

Юный волшебник перевёл взгляд с собеседницы на стремительно пьянеющую толпу мордоворотов. Там уже звучали первые споры, звенела музыка, тянули песни, а пьяные голоса зло выспрашивали об уважении. Затем какофония толпы лопнула животными звуками будто нарыв гноем – в ней рычали, ворочались, били. Перекрывая всех, вплетались в общий гомон довольные взвизги Оторвы и её не менее довольный голосок:

— Въеби ему! Накерни дрыща, кабаняра! Справа хуярь! По ебалу, нна! Да, бля! Ебашь! Ебашь!

Маг скривился румяным от выпитого лицом в выражении крайнего скепсиса.

— А это т-точно покой? – Осторожно поинтересовался он. Слова давались ему уже с некоторым трудом. – Да и п-природа какая-то... Мрачная? Н-нечисть водится ещё...

Охотница ухмыльнулась с каким-то мрачноватым удовлетворением.

— Дело привычки, малец! Поживи тут с моё – и не к такому приспособишься. Да и к избе моей чудища не ходят – не дураки. – Отрезала рогатая строго. Тут она вдруг оживилась, будто вспомнив о чём-то. – Кстати о птичках-корешках – ты как, малец? Может заглянешь?

Удивлённый, Калеб даже проморгался. Он точно правильно её расслышал? Или выпивка уже и до ушей добралась?

— Я бла-благодарен вам, но... - Начал он неуверенно.

Его прервали посреди предложения. Пьяненьким, капризненьким, нагленьким голоском лиловой.

— Не жмись, челибос! Ух! – Судя по звукам, теперь она принимала в драке самое активное участие. - На нах, ёпта! Т’куда подёшь? Бабос спиздили, кучер-хуючер упиздо-ОХ Ё!

В толпе раздался треск дерева, дренейкин визг и чей-то триумфальный вопль. Оторву выбили из толпы, и она прокатилась по полу колобком, звеня побрякушками на одежде, пока рога не нашли какую-то щель в половицах. И не застряли, мгновенно развернув плашмя этот лиловый «колобок» – одним высшим силам ведомо, как у их хозяйки выдержала шея.

Впрочем, воровку, кажется, не было способно смутить вообще ничего. Она не вскочила – перетекла в стоячее положение с ловкостью змеи и пластикой ртутной капли. Миг – она вонзает себя в толпу посетителей с задорным визгом.

— Нууу... Наверное? – Сказал Калеб, колеблясь, и пригубил ещё немного вина.

Неловко было ему соглашаться – слишком путанными и противоречивыми были обуревающие его чувства, и алкоголь нисколечко не помогал их упорядочить. С одной стороны, жутко не хотелось чувствовать себя в ещё большем долгу перед своими спасительницами, когда ты и так им задолжал дальше некуда. С другой, где-то на границе сознания мышью скреблась опаска – всё-таки только встретились, а тут сразу приглашение! С ней спорил здравый смысл – ну зачем такой компании из дренеек явно высокого пошиба вредить случайному путнику вроде него? Мысли же с третьей стороны постоянно возвращались к прелестям рогатых дам, отзываясь приятным теплом пониже пояса.

Ну а с четвёртой, парень не мог не признать, что в словах Оторвы, хоть и грубых, было слишком много смысла. Он остался без денег и транспорта у чёрта на рогах, не имея ни малейшего представления о том, как ему выбраться в более цивилизованные края. Никакое количество выпитого, кроме несовместимых с жизнью доз, не могло отбить это понимание.

— Мы тебя, конечно, не насилуем, дорогой. – Улыбнулась ему волшебница. В глазах её мелькнула какая-то искорка, Калебом, впрочем, незамеченная. Его отвлекла окутанная магией бутылка вина, которой она подлила ему новую порцию. – Но наша неугомонница права: ты лишился и транспорта, и средств для поиска замены – совершенно незавидная участь, особенно в таких краях. К тому же, что-то подсказывает мне, что ты едва ли знаком с нашей породой – а опыт и знания для мага бесценны, не так ли? Поверь, нам есть что обсудить – по крайней мере, как практикантам тайных наук. – Её голос понизился до шёпота, что прошёлся приятными мурашками по коже парня, а поза чуть изменилась, отчего шелка вновь туго обтянули грудь. Затем она спохватилась и прикрыла рот рукой, чуть потемнев лицом от румянца. – О-хо-хо-хо! Что я такое говорю? Кажется, этот прекрасный син’дорейский винтаж начинает одерживать надо мной верх!

Она принялась кокетливо водить пальцем по краю чашки, оставив Калеба в полному ошеломлении. Её слова застали юнца врасплох, спутав и без того нестройные, вязнущие в вине мысли. Смущённый, он снова отхлебнул из чашки и вернулся к разглядыванию её сапфира – было что-то, всё-таки, в его волшебном свете.

Молодой волшебник вновь попытался остудить вино, но в этот раз получилось ещё хуже. Впрочем, осознанию этого факта так и не удалось пробиться внутрь его черепа сквозь пьяный хоровод мыслей, что вертелся в густых алкогольных парах. Оно было отброшено прочь и совершенно забылось, стоило парню пригубить сладкий напиток.

Хоровод этот всё ускорялся. Ошеломление словами Изоры постепенно сменилось сомнением, а затем и вдумчивой оценкой – насколько ему в принципе удавалось быть вдумчивым и оценивающим. Наконец, разлитое в кровотоке вино привело на престол черепушки мага новое чувство. Оно воцарилось в его голове тираном, что окончательно подавил все прочие в краткой и не слишком упорной борьбе: радостное предвкушение.

Лесной домик. Пятеро красавиц прямиком из грёз. Вкусная еда, сладкое питьё. И, чем демон не шутит, банька.

Парень просиял лицом и опустошил чашку единым махом, пропуская в глотку сладкий поток. Да госпожа удача не оставила, а подарок преподнесла выше всяких мечтаний! К чертям легионовским украденные деньги и кучеров-мошенников! Даже Даларан мог подождать – когда ещё ему выпадет такой шанс?!

— Д-да, вы... вы не сом... несомненно, п-правы! – Начал он яро, чуть раскрасневшись. Вино в его крови всё больше одерживало над ним верх. – Я горячо благодарю... благодарен в-вам за ваше предпо... предложение. Но не стал... не стану ли я ва-вам в тягу... тягость?

Дренейки рассмеялись звонким, дружным смехом, в котором жило искреннее веселье. Даже из толпы раздался оторвин хохоток, вперемешку с разудалым уханьем. Её голос едва пробивался через вал полуживотного гомона – драка была в самом разгаре.

— Да не лома-АЙ! – Задорный голосок Оторвы прервался треском и вскриком.

Лиловокожую опять выбили из толпы. Вид её на этот раз был куда как более потрёпанным: воровка была вся всклокоченная, в синяках. Часть украшений с её одежды куда-то делась, а блузка потом пропиталась и к грудкам небольшим прилипла – выше пояса дренейка стала точно голая, на загляденье всякому мужчине. Даже шорты её, под поясом оружным, чуть скомкались и как-то странно встопорщились спереди.

Вскочив на ноги, она принялась задорно пританцовывать то на одном копыте, то на другом, с великим проворством боксируя с воздухом, позвякивая оставшимися безделушками. После чего с гиканьем рванула обратно одним длинным прыжком, удивив Калеба своей прытью – всё же, дренейские ноги явно были куда сильнее людских. Рогатая ухнула в толпу, как в воду, подняв волну радостного пьяного гомона, в которым звуки хлёстких ударов брызгами разлетелись по помещению. Кажется, рогатая теперь махалась сразу со всеми.

Проводив подругу взглядом, заговорила серокожая.

— Нисколько, малец! Ты ещё боков не наел, тягостью быть! Ха-ха-ха! – Расхохоталась дренейка, одновременно обнадёжив и смутив полупьяного собеседника. - Соглашайся. Ты тут случайно очутился, вот и лови момент. Когда тебе ещё возможность такая выпадет, а?

Парень зарделся: шутка охотницы напомнила ему – едва ли по случайности – недавнюю наготу. Которую рогатая имела полную возможность разглядывать.

— Не прибедняй сопляка, серая. – Произнесла эредарка, перекатывая в глотке слова, как валуны. Мурашки побежали по спине Калеба в три колонны. – Нормальные у него бока: худенькие рёбрышки – под ром в самый раз похрустеть.

Она чуть выдвинулась в его сторону и клацнула зубами. Парень втянул голову в плечи, а дрогнувшая рука чуть не выронила чашку. Красные винные капли полетели на потёртую столешницу, пол и – к вязко-пьяному испугу парня – на его дорогую одежду.

Но не долетели. Несильное сияние синее окружило-окутало их и на пол прочь отвело.

— Кое-кому стоило бы поумерить свой дурной нрав! – Сказала магичка поучительно, бросая на краснокожую подругу косые взгляды. – К нам молодой человек в гости собирается, а ты его так пугаешь! – Подруга в ответ закатила пламенны очи да высунула длиннющий язык. Волшебница повернулась к Калебу. – Не бойся её, дорогой – она далеко не такая страшная, какой кажется. Поверь, мы будем безмерно рады твоему визиту. Хоть мы с подругами скуки не боимся – кампания у нас, как ты можешь видеть, и так немаленькая – но общество такого миловидного юноши украсит даже самую приятную обстановку.

Небеснокожая в очередной раз повторила трюк с платьем, подчеркнув свои прелести. Глаза её игриво сверкнули, взглядом пробежав по парню, чувственные губы изогнулись изящной улыбкой, а щупальца по краям лица начали играть с соседками. Даже хвост её ожил, принявшись кончиком выводить в воздухе хитроумные фигуры.

Эффект это возымело предсказуемый: поскольку выпитое избавило юнца от способности блюсти приличия, его штаны встали шатром. Думая по пьяной наивности, что это было сколь-нибудь незаметным событием, он сильно надеялся, что оно ускользнёт от внимания рогатых красоток. Ещё поди подумают, что он маньяк какой! Ха-ха!

Смущённый, волшебник отпил ещё вина и уронил взгляд туда, куда его глаза будто сами собой возвращались: на этот красивый волшебный самоцвет. Показалось ему, или свет камня стал понемногу тускнеть?

— Скажи, малыш, ты когда-нибудь катался на лошадках? – Вдруг спросила его Мирра.

Слова платиновокожей застали мага совершенно врасплох. Мысли его – спутанный клубок, склеенный воедино похотью и алкоголем. Думал он и о прекрасном камне на стойке, и о своих досадах, и о прелестях дренеек, и об их гостеприимстве; и внезапный вопрос разрубил этот пьяный гордиев узел на части. В оседающих обрывках напитанных вином мыслей, он занял всё внимание юноши, требуя ответа.

И признаться честно, ответ этот не был чем-то, чем молодой волшебник мог похвастаться. С копытными спутниками человека его связывала долгая и не слишком-то приятная история: то лягнуть попытаются, то за плечо цапнут. А уж его попытки научиться верховой езде и вовсе стали основной причиной его обращения к школьным лекарям! Смирные мерины и кобылы под ним вечно начинали буянить, и инструкторам приходилось успокаивать животных волшебством. Порой он летал из седла на утоптанную копытами землю тренировочного комплекса и однажды даже оказался в лазарете с поломанной ключицей. Как сейчас помнил – больно было!

В общем, не любили его кони до сумасшествия. В итоге и он их побаиваться стал.

— Пытался... Стараааался... – Честно ответил парень. Хватка вина на его языке становилась всё туже. – Но кони... они... кони... они... м-меня страаастно... страаасть как не... не любят!

Издав лёгкий смешок, жрица махнула рукой.

— Не волнуйся, малыш – полюбят. Наши лошадки мальчишкам вроде тебя всегда рады. – Проворковала она с какой-то странноватой интонацией. Рука её скользнула по объёмным прелестям и по животу, остановившись меж сомкнутых ног. – Как и мы сами. Тебе нечего стесняться или бояться – Стимула хозяйка что надо, и в её домике всегда весело. Поедим, повеселимся, в баньке вместе попаримся – а потом и отправишься на все четыре стороны.

При слове «банька» уши Калеба навострились. И не только уши – в штанах вдруг стало особенно тесно. А голову наполнил калейдоскоп образов – один слаще другого – и румянцем покрасил лицо.

Пряча свои чувства, волшебник отвернулся в очередной раз. Взгляд его, гуляющий туда-сюда на всё более коротком поводке вина, зацепился за камень. Тот уже почти перестал сиять, почему-то.

Выпитое разливалось огнём по телу, румяня щёки, и Калеб вновь прибег к магии холода. Однако, стоило его губам припасть к чашке, как вино не хлестнуло по глотке ледяной плетью – парень едва почувствовал прохладу. Он не придал этому большого значения, слишком увлечённый фантазиями о баньке, и махнул рукой – причём, по пьяни, буквально.

В конце-то концов, магия концентрации требовала. А как тут сконцентрируешься, когда вокруг красотки, а в брюхе и крови – вино? Наставники вон чуть ли не требовали забывать о своих способностях на попойках, дабы не вышло чего. Так что ничего, думал маг, нормалёк...

— Да, малец, права подруга-душа. – Поддержала её Стимула. – Изба моя – место зверски весёлое, едой и забавами изобильное. А лошадки у нас всегда послушны да покладисты – без нашего произволу не балуют.

— Ага, с нами мигом забудешь обо всех прежних неудачах, сопляк! – Прорычала Кальдера. – Да и к тому же – ну какой ты мужик, если не умеешь верхом ездить, верно?

Юноша поморщился – ух и в больное же место попала эта чертова демоница! В школе он успел нахвататься шуточек про то, что ему не хватает яиц для обуздания своенравных зверей – всё же верховая езда среди штормградских подданных действительно считалась занятием мужским, требующим характера. Так прочен был этот стереотип, что Калеб порой и сам начинал сомневаться в своей мужественности – ну право слово, даже у Милы лучше получалось! А уж он-то лучше прочих знал, что под юбкой у девчонки ничего мужского не пряталось – и хвала за то высшим силам!

— Ну что ты опять парня смущаешь? – Проворчала волшебница, поворачиваясь к Калебу. – Вредная она душа, стереотипами мыслит: кто сказал, что на лошадках кататься – обязательно мужское дело? Но давайте отвлечёмся от друзей наших меньших – у нас в гостях есть чем заняться и помимо коней: мы умеем отдыхать с огоньком, знаешь ли. Да и мысли мои, признаться, витают сейчас вокруг тепла, пара и крепких... веников. Дорога от Даларана была долгой и утоми... – Вдруг, она прервала себя – пьяный гомон толпы прервал торжествующий дренейский крик. – О! Я вижу, специальная винная операция «Вдрабадан» достигла полного успеха! Оторва, дорогая, ты в порядке?

Воровка не вылетела – вывалилась из толпы. Вид её был весьма колоритен: с пурпурным от выпитого лицом, она шаталась на ходу, бешено молотящим хвостом практически избивая окружающих – под их ругань, треск дерева и звон стекла выбивая из рук чашки да бутылки. Бутылка была и в её руках – тёмного стекла, с тремя иксами и одноглазым мечником на этикетке: известный дворфский сидр.

Больше того, рогатая девчонка щеголяла, к румяному смущению Калеба, мелкой грудью наголо, с густой россыпью капель пота вместо одежды – куда делась её блузка вместе с украшениями, было одним титанам ведомо. Лиловая кожа её от синяков тут и там темнела пурпуром, и десятки тёмных пятен делали её отдалённо похожей на шкуру очень странного леопарда. Весёлый мордобой не обошёл стороной и её просторные шорты – они были измяты, а спереди сбились и торчали каким-то странным комом. Один только пояс остался нетронут, и лезвия ножей блестели ровной шеренгой – в идеальном порядке, каждое на своём месте, а рядом – целёхонькая пан-флейта.

Лиловая девица обвела подруг и Калеба взглядом, в котором вместо мыслей плескалось вино пополам с весельем.

— У’мя ща’к’лом ст’ит. – Пробормотала она.

Калеб аж проморгался от её заявления.

— Что... – Даже не спросил, а просто произнёс маг с недоумением в голосе.

Юноша посмотрел в чашку, прямо в алое зеркало вина – лицо его выглядело весьма помятым. После, он аккуратно отставил чашку в сторону – ну вот, от выпитого уже чудится всякое, ха-ха!

Слева от него, вне поля его зрения, Мирра и Кальдера бросили на подругу очень, очень пристальные взгляды. С той даже часть хмеля слетела.

— Чё? – Ответила лиловая с таким же, но явно деланным недоумением. – К’нс’ого через п’чо! В’прос у’м’ня ‘стал, ёпты бля! Дел’вой, нна!

Худышка вразвалочку процокала к жрице. Добравшись до старшей подруги, она кошкой развалилась на её плечах. Личико её при этом расплылось сначала в кошачьей же улыбочке, а затем и вовсе поплыло – пьяненькая дренейка дрейфовала меж явью и сном по морю алкоголя, разлившемуся в её теле.

Устроившись как следует, она затянула в нудной манере, как капризная кошка с противным характером:

— Мееееедик! Медик! Медик! Медик! Док, бля! ‘щё н’много, ёпт, и м’я мо’но бу’ит в б’нке с п’д супа х’р’ить. Бля буду!

Мирра вздохнула. С выражением терпеливой матери она погладила замурлыкавшую подругу по щеке, а затем её глаза наполнились светом ещё более ярким, чем обычно.

Каждый в помещении заметил это, даже если не смотрел в сторону жрицы. Почувствовал волну тепла, что прокатилась по телам и умам, вымывая прочь усталость и опьянение, выправляя битые носы, как рукой снимая синяки и ссадины. Не прошло и секунды, как единственными следами попойки остались битые чашки да рваная одежда.

Растёкшееся было лицо Оторвы собралось обратно. С прояснившимся взглядом она извернулась и чмокнула подругу-целительницу в щеку.

— Шоб я без тя делала, ёпт!

— С козлами по пьяни еблась. – Заметила Кальдера. – Опять.

В рокоте её голоса читались удовлетворённые, почти мирные нотки. Жрица предусмотрительно не стала снимать действие алкоголя ещё и с неё.

Тем временем, толпа перестала гомонить. Вместо этого все участники попоища повернулись к дренейкам с выражением вежливого, но немного осуждающего непонимания. Отсутствие в крови хмеля, по воле жрицы внезапно отступившего без привычных арьергардных боёв, пришлось им явно не по душе.

Разряжая обстановку, Изора тут же достала откуда-то из платья ещё один сапфир.

— Дамы и господа – а также все, кто между ними! – Торжественно воскликнула она. – Готовы ко втором раунду?

Толпа взорвалась торжествующими возгласами, взревела радостно, закипела суетой. Вернулась прерванная было музыка: заструились трели дудок и заскрипели скрипки; затянули похабные песенки грубыми мужичьими голосами. Снова пошло булькать вино, снова застучали деревянные чашки – каждый заторопился вернуть себе подобающий оказии пьяный вид.

Впрочем, кое-кому ни в какой вид возвращаться нужды не было – помимо Кальдеры, целебная волна обошла стороной и Калеба. И теперь юный маг, успевший поднабраться достаточно, чтобы победа над зелёным змием уже не светила ему ни на каком горизонте, сидел с лицом, полным пьяного, чуть обиженного непонимания.

Не потому, впрочем, что его оставили наедине с пресловутым змием – думало за него вино, а оно было радо преумножиться. Но это ж возмутительно, блин, когда рядом что-то происходит, а тебя и не думают приглашать! Движ! И без него! Возмутительно!

Ему не оставили больше пары секунд для возмущения.

— Я сделала для тебя исключение, малыш. – Воркующий шёпот платиновой раздался над самым ухом, мягкой паутиной опутывая его внимания.

Она прильнула, и шёпот дренейки обдал лицо парня жарким дыханием, что полнилось свежими ароматами полевых трав. А на руку его легла самая приятная тяжесть, какую он когда-либо ощущал – тёплая и мягкая, она слегка обволакивала его, вбирала в себя, точно огромный ком тёплого, подходившего на печи теста. Калеб застыл, боясь пошевелиться, боясь разрушить казавшийся сном миг – или опозориться, оставив на штанах мокрое пятно своего вожделения.

И тут тепло легло ему и на другую руку. Малость поменьше и поплотнее, оно не столько обволакивало, сколько отталкивало парня – прямо в объятия того первого, мягкого, похожего на тесто тепла.

— Мирра права, дорогой, ведь сегодня твой особый день – можно сказать, второй день рождения. – Новый горячий шёпот, более напористый, проник теперь в другое ухо. Если шёпот жрицы опутывал внимание паутиной, этот тянул его на себя подобно уздечке, властно. – Тебе несказанно повезло повстречать нас: кто знает, что произошло бы в ином случае, верно? Так что почему бы нам всем не повеселиться, раз нам выпала такая прекрасная оказия?

Повинуясь заклинаниям небеснокожей, одна из винных бутылок взмыла вверх в синем сиянии и до краёв наполнила чашку парня. Тот, окружённый с двух сторону жаркими телами дренеек, боялся не то что пошевелиться – лишний вдох сделать или глаза поднять. Только и сумел, что уронить пьяный взгляд на камень, что по-прежнему лежал на столешнице.

Померкший, тот больше ничем не отличался от тех сапфиров, которыми магичка расплачивалась с хозяином. И смотреть на него больше совсем не тянуло – так, камень и камень. И чего он на него столько пялился?

Зажатый жаркими телами, согретый выпитым, молодой волшебник возжелал охладиться как никогда прежде. Но заклинание остужения не просто не сработало – оно будто рассыпалось, даже не начав действовать, будто колдовать пытался простой деревенский паренёк без намёка на магический дар. Температура вина не изменилась ни на долю градуса, но окончательно опьяневший горе-волшебник этого даже не заметил.

Ему уже не было дела до таких вещей. Жаркая и такая многообещающая плоть рогатых красоток сжимала его с двух сторон мягким, податливыми тисками. Сладкий напиток плескался в желудке и разливался теплом по венам, снимая бремя мыслей и делая голову легче пёрышка.

Взглядом, Калеб поймал блики в чаше – улыбнулся в ответ. То не свет, исходивший от сидящих рядом дренеек, отражался в алом зеркале вина – сама златозубая удача-госпожа сверкала улыбкой. Самой широкой, какую молодому волшебнику только доводилось видеть.

Да раздери его сразу пять эредаров! Это обещало быть самым крутым днём в его жизни!

И судя по всему, дренейки были с ним полностью согласны. Их руки пустились исследовать тело Калеба – сначала осторожные вылазки на его не слишком крепкие плечи, после – полноценные экспедиции на грудь и спину. Вокруг его плоского живота обвился сначала один хвост, потом другой, а ловкие руки торили дорогу все дальше – и ниже.

Ещё ниже. Стыд и вино – соседи негожие, неуживчивые, а вина в крови что юнца, что зажимавших его дренеек было хоть отбавляй. Рука волшебницы, протанцевав по его животу, изящно переступая кольца хвостов, достигла пояса – и с настойчивостью хорька нырнула под. Рванула сквозь подлесок негустой поросли волос, нашла свою стоявшую колом добычу и обвилась вокруг.

С лицом краснее кальдериного, зажмурившись, юноша испустил протяжный стон: рука волшебницы пришла в движение. Он бросил на небеснокожую красавицу взгляд, в котором металось слишком много мыслей, чтобы их можно было облечь словами с первой попытки.

— Тссс! – Шикнула она, поднося одно из щупалец ко рту в той же манере, в какой человек поднёс бы палец. – Не волнуйся – остальные слишком заняты вином. Нас побеспокоят только если мы сами того захотим.

Ответом ей был новый стон – с противоположной стороны под пояс проникла рука Мирры. Не теряя времени, удивительно хваткая и крепкая ладонь прокралась дальше, пока не оказалась под магом, ухватившись за его ягодицы. Платиновокожая мяла их попеременно, под стоны паренька стараясь как следует размять-распробовать упругую плоть – неплохо сформированную благодаря тренировкам в школе, но не лишённую приятной, податливой мягкости. Крепкие пальцы дренейки разминали эту мягкость подобно тесту, порой впиваясь до боли, будто пробуя на прочность – а потом исчезли.

Но лишь на пару секунду. Когда они вернулись, Калеб почувствовал, что теперь их покрывала влага. И на этот раз направились они вовсе не к его ягодицам.

— Ооооооох! – Длинный сладострастный стон парня заставил на миг обернуться некоторые головы. – Ч... что... вы...

Тяжёлое дыхание мешало ему говорить. Суматошные мысли – ещё сильнее. Он не был нов к таким ощущениям, но соглашавшиеся на подобные ласки подруги предпочитали для начала уединиться со своим кавалером, а не делать это посреди обеденного зала забитого битком трактира! А ещё их пальцы не находили все чувствительные точки внутри него с такой невероятной, кричащей огромным опытом ловкостью да прытью. И далеко не всегда спереди сновала такая ловкая и умелая рука, удивительным образом попадая в такт движениям сзади.

Ухо обдало жарким дыханием, заставив инстинктивно дёрнуться в сторону – недалеко. Чужая рука ухватила щеку, а чужие зубки ловко поймали краешек его уха и впились игриво, несильно. После их сменили чувственные полные уста, что проделали путь от уха к его губам, на каждому шагу усеивая кожу поцелуями. Затем, их рты соединились поцелуем подольше, самым жарким и страстным, какой Калебу только доводилась ощущать; а гибкие отростки щупалец принялись нежно-пренежно поглаживать его лицо.

Когда Мирра наконец отстранилась, он проводил её расстроенным взглядом. Боги, как же она была прекрасна – от массивных полушарий её грудей до тяжёлых рогов, от мягкого контура её подбородка до заострённых кончиков ушей.

Идеал выше идеала. Красота выше красоты. Живое изваяние божества.

— Расслабься, малыш. Расслабься и получай удовольствие. – Сказала она, под болезненный стон парня добавив к первому пальцу второй. – Заглянешь к нам, и мы покажем тебе... - Рука на его щеке сместилась, и большой палец с вкрадчивой настойчивостью проник в рот, принявшись бороться с языком. –.. .больше, чем ты можешь вообразить. Что ты на это скажешь?

Калеб не смог бы ответить даже при самом большом желании: ласкаемый сразу с двух сторон, парень не выдержал. Мелко задрожав, он испустил протяжный, похабный стон, крася белым небесную руку волшебницы.

Больше он ничего не соображал. Он не заметил, как магичка торопливо облизала пальцы, не дёрнулся от боли, когда та притянула за волосы к себе, и не поморщился, когда рогатая совратительница вернула ему его собственный вкус. Мысли взбило как омлет, смешав их ошмётки в однородную, пропахшую вином массу.

Силы покинули его вслед за мыслями. С выражением дебильного удовольствия на лице, парень растёкся по стойке пьяным киселем. А над его полубессознательным телом, на лицах переглянувшихся дренеек расплылись широкие, понимающие улыбки.

Дальнейшее большей частью провалилось прямиком в омут алкогольного забвения. В голове прояснялось редко – лишь когда целительные волны Мирры нет-нет, но всё-таки доходили до него. И всякий раз ненадолго – ловкие руки и чары Изоры как могли отвлекали юношу, одаривая то вином, а то и чем послаще.

Вокруг парня раскинулось царство весёлой сумятицы, пьяной духоты и густого, почти осязаемого гомона, что залил помещение от стены до стены и от пола до потолка. Лишь безудержное веселье было в нём владыкой, лишь ему подданные царства возносили многоголосую здравицу. С каждой целебной волной, с каждым прояснением в голове мага, оно менялось, становясь всё более шумным и бесстыдным.

Потешные драки уступили место иной, ещё более кипучей деятельности. Полетела наземь одёжка, завозились тени по углам, охая и повизгивая. Калеб наблюдал за происходящим, и его удивление росло, перебивая пьяную отстранённость. То один, то другой участник попойки, не дотерпев до угла, раскладывал свою пассию прямо на ближайшем столе.

C каждым просветом сознания, веселье перерождалось буйством. Посетители, кои к столь внезапно наступившему вечеру умножились числом и разнообразием многократно, превосходя представления Калеба о населении городка, вконец потеряли всякие представления о приличиях. Клочок барной стойки с зажатым дренейками Калебом казался единственным островком порядка в разлившемся море пьяного, распутного хаоса, что всё сильнее ярился вокруг парня и его прекрасных спутниц.

Постепенно, рассудок купеческого сына растворялся в вине. То ли выпито было слишком много, то ли Мирра стала реже прибегать к своему искусству, но картина перед глазами парня плыла. Она попросту становилась слишком дикой, чтобы её можно было объяснить иначе, чем происками зелёного змия.

Чудилось ему откровенное чёрте что. Тень, похожая на трактирщика, затащила за стойку его дочь, натянула ей подол на голову и принялась сладко ухать над повизгивающей девчонкой. Послышались приглушённые, почему-то радостные вопли, а на вертелах в центре привиделись непойми-чьи силуэты, явно не свиные, от которых исходил незнакомый запах жаренного мяса. Пахло и железом, сильно-сильно, а на столе в углу, над чьей-то хихикающей, брыкающейся фигурой, полускрытой за кольцом жадных едоков, блестела сталь и зубы, и свет играл на летящих на пол каплях. За другим, в клубок сплелся целый десяток фигур, что издавали какофонию разом всех эмоций и всех ощущений; и силуэты их тел переходили один в другой, казалось, без шва или просвета – не группа существ, но единая, мерзко пульсирующая масса конечностей.

Затем, всё это сонмище душ, вся эта чертовщина оторвалась от дел, расцепилась-разлетелась, как рассыпанные по полу зёрна. Нагая, алая, покрытая алкоголем и ещё демон знает чем, тряся обрывками одежды, с оскаленными зубами, с глазами навыкате, тряся чреслами, тряся вываленными потрохами и обломками костей, тряся отростками, каких не должно было быть и не могло быть, сошлась вместе концентрическими кругами больного, безумного хоровода, что были точно орбиты планеты, точно кольца магического рисунка; и пустилась в пляс, в котором не осталось ни капли места для рассудка и быть его там отродясь не могло. И само помещение, весь трактир и даже городок за окнами, пошёл волнами, преломился как свет в призме, разбился на новые помещения и новые улицы, распахнулся чудовищной пастью окровавленных, усеянных шипами, глазами и щупальцами провалов меж стен, где каждый дюйм источал свет и каждый дюйм источал ужас.

И в центре всего, врезаясь в память мага точно пуля в живую мишень, подобно солнцу в центре звёздной системы, подобно оси, вокруг которой вращалась планета, веретеном, наматывавшим на себя хоровод точно нитку, осью жернова, что перемалывал законы реальность во прах безумия, распевая песню на языке, что был старше человечества: прекрасная и притягательная, чудовищная и ужасающая своей мощью и красотой, в ещё более дикой пляске плясала Она.

Жрица Света по имени Мирра. Точно такая, какой она впервые явилась перед магом. С обликом, не искажённым вином. В самом сердце безумия, что презрело все ограничения плоти и рассудка, перешагнув саму жизнь и реальность.

В диком танце лишь глаза её, два озера света, оставались неподвижными. О нет, вместо этого они шипами впивались в незадачливого гостя этого места! Древние, источающие силу столь великую, что пьяный разум мага в ужасе отказывался даже пытаться её оценить, они были нечитаемыми – но прекрасно и легко читали его самого. Изучали, пронизывали насквозь, пробирались вглубь его сути с насмешливой, даже презрительной лёгкостью. Взвешивали. Отмеряли.

Глубину пробравшего Калеба ужаса было не описать словами. Всё его естество в едином порыве закричало ему единственное: «БЕГИ!».

Но дёрнувшись в сторону, юноша оказался пойман! Синее свечение магии обвилось вокруг его тела, притягивая к себе, взгляд встретился с чужим, напористым и повелительным, а горячие губы накрыли рот поцелуем, принесшим новую порцию вина. Пахнуло смесью алкоголя и чужого пота, чужой язык завозился во рту, а щупальца вцепились в волосы, намертво сцепляя лица. Одна рука накрыла его собственную, направляя к тёплой округлой мягкости, а другая скользнула в штаны. Там к ней, заходя с тылу, присоединился и хвост дренейки, кончиком проскальзывая внутрь парня, отчего тот мигом разомлел и застонал в рот небеснокожей красавицы.

И мысли о бегстве как-то быстро-быстро улетучились. А когда Калеб отхлебнул добавку – и сознание.

— ---------------------------------------------------------------------------------

Проснулся он от того, что кто-то водил по его лицу... чем-то. Чем-то большим и горячим, шершавым и влажным, оставляющим после себя мерзкие разводы и неприятный, резковатый телесный запах... Так, стоп...

— Ох ты ж блядь!

С этим криком души и тела юный сын купца по имени Калеб резко вскочил...

Налетел на что-то большое и тёплое, услышал сердитое ржание и повалился обратно на кипу сена. Прямо над ним, с явным недовольством косясь лиловым глазом, нависал прямо-таки колоссальный гнедой жеребец, такой здоровый, что для человечьего седалища казался совершенно избыточным. Нависал посреди просторной конюшни, где в полумраке похрапывало ещё несколько таких же могучих коней, различавшихся окраской шерсти. Огромные лордеронские дестрие, знаменитые по всем восточных королевствам за их верность и свирепость, в сказаниях былого рвавшие орков одними лишь зубами. Традиционные спутники рыцарей, которых редко когда можно было встретить за пределами конюшен знати.

Страх сковал тело парня ледяными оковами, замедлил дыхание и сердцебиение до такой степени, что попадись он врачу, тот констатировал бы смерть. Огромный зверь, раздосадованный тем, что его саданул по носу какой-то людской недоросль, находился ровно между ним и выходом: захоти животное причинить ему вред – он бы даже обделаться не успел, не то что уйти.

С перепугу, волшебник начал откровенно чудить и попытался отпугнуть зверя огнём, даром что в соломе лежал. Да только не вышло ничего, ни струйки дыма не появилось – видать, так сильно напуган был, что вся концентрация порушилась.

Но хвала всем богам на всех светах – подувшись, конь отвернулся и ушёл к своим товарищам у кормушки. Видать, счёл смазливого паренька недостойным своего благородного гнева, позволив тому спешно ретироваться, утирая покрывавшую лицо конскую слюну. Да так усердно утирая, что в приоткрытую щель ворот вписаться не получилось, и вмазавшись плечом в створку, юноша с руганью крутанулся вполоборота и рухнул в пыль, навзничь.

Лёжа в пыли, Калеб шмыгнул носом от досады. Ныло плечо и спина, и было жутко обидно от испачканной одежды, которая нетронутой пережила и путешествие, и даже попойку в чумазом трактире. Ещё и солнце било из зенита прямо в глаза, и кроны нависавших над конюшней деревьев откровенно не справлялись со своей обязанностью давать тень нуждающимся. Одним словом – гадость!

Так бы и лежал он, предаваясь тоске и медленно приходя в себя, как вдруг чья-то рогатая головушка загородила солнце.

— Мля, а ты внатуре коней ссышься, ёпт. – Раздался знакомый, звенящий задором голосок. – Ничё, пацантре! Мы тя научим с лошадками ладить, бля буду!

Кое-как сфокусировавшись, волшебник заметил над собой знакомую лиловую физиономию. Дренейкиной улыбке мог позавидовать самый наглый кошак, а выражение её ехидных глазок было вовсе за гранью всех приличий.

— Оторва?.. – С глупой интонацией спросил парень, постепенно вспоминая вчерашний день. На лицо его просияла улыбка. – А! Так я...

— Агаськи. К Туче на хату притусил. Так шо харе лежать... шашлык, мля.

Ухватив парня за протянутую руку, она скорее не помогла ему подняться, а сорвала с земли. Да с такой удивительной для её скромных размеров силой, что чуть не выдернула ему руку из сустава – Калеб аж охнул.

– Бля, чел, сорян-сорян! Хлипкие вы, челывеки, ёпта. – Сказала она, виновата чеша репу. Впрочем, виноватое выражение оккупировало её лицо дай Свет на секунду. – Короч, идёшь, не?

Юный маг пошёл следом за ней без лишних вопросов, украдкой поглядывая на виляющую поджарую задницу. Однако, стоило им покинуть рощицу, в которой пряталась конюшня, как его глаза зацепились кое-за что другое.

Парень просто обомлел от увиденного. Владения Стимулы были огромны – не всякий граф мог позволить себе нечто подобное, и одним высшим силам было ведомо, как такое могло оказаться в лесной глуши. Обнесённые едва видневшимся вдали частоколом, они простирались вширь и вдаль, обрастая хозяйством с каждым акром. Курятники, свинарник, сады и огороды, ягодные кусты, видневшийся совсем вдалеке немаленький пруд, где плавали лебеди. Чуть подальше была земля более праздного предназначения, где виднелись беседки, увитые плющом арки, цветники и живая изгородь. Нашлось место даже фонтану, где какой-то обнажённый дреней из бронзы рвал пасть такому же бронзовому демону.

Всё это сплетало воедино целая сеть троп и дорожек, что подобно нервной системе отходили от хорды центрального пути. Шедший от крепких ворот вдали, он кутался в тень деревьев, что ровными рядами росли вдоль него, и был удивительно ровным и широким – спасибо мостившим его каменным плитам. Заканчивался же он у просторного крыльца «избы».

«Избы», ха! Имения! Похожая на форт громада из тёмных брёвен на каменной кладке фундамента, в три этажа с высоким чердаком впридачу – такой не владел никто в Антерпе и просто не мог владеть кто-то, живущий посреди леса. Настоящий деревянный часовой, что из-под шлема стрельчатой крыши, украшенного смотровой башенкой-шишаком, глядел на лес многими десятками глаз – бойницами первого этажа и небольшими окнами второго и третьего. Углы, обрамление окон, выступавшие из-под крыши балки – всё было украшено либо богатой, сделанной с великим мастерством резьбой, либо трофеями. Скалились черепа, покоились прибитые к дереву кости, грозило со стен оружие из тёмной демонской стали, висели связками талисманы и амулеты. Тяжестью сурового, закалённого битвами молчания говорил дом-крепость всякому недругу – найдётся и для тебя на стенах место.

Одного только не мог взять в толк юный выпускник магической школы. Не было видно ни единого мужика или бабы из обслуги – или автоматонов с големами, если брать во внимание местную роскошь. Обычно над такими огромными владениями трудились круглые сутки, но эта земля во всём своём ухоженном великолепии выглядела совершенно пустой, оставляя гадать, кто, как и когда следил за ней.

Оторва хвостом аккуратно вправила на место упавшую челюсть мага, тихо гыгыкая.

— Пиздата-хата, да? Туча сама всё отгрохала, мля. Любит она, мля, руками работать. Сечёшь? – Лиловокожая сложила ладошку трубочкой и принялась водить ей вверх-вниз, немало смутив спутника. – Да лан те целкой жаться – тип ты не за этим сюда пригнал, типуля. Ничё, мы тя научим булки на расслабон переключать, ёпта. Дуй пока за мной, прикол покажу.

Заинтригованный парень был утащен за руку к крыльцу имения, где дренейка толкнула его к окну-бойнице. За стеклом царил полумрак и не было видно ничего, кроме смутных силуэтов, а когда Калебу всё-таки удалось рассмотреть один из них...

— Блядь! – Заорал парень, отскочив назад с такой прытью, что не хватило ловкости. Второй раз за день он оказался лежащим на спине. – От-От-Оторва, т-та-там!...

Оторве его причитания были по барабану – рогатая непоседь лежала рядом, хватаясь за живот и повизгивая от хохота. Дренейка тряслась и сучила ногами по воздуху, от чего украшавшие её одежду монетки звенели колокольцами.

— Вот это прикол, ёпта! Ты б ся видел, нна. Чё, жопой можно ломы перекусывать, бггг?!

— И не смешно нихрена! – Обиженно прогундел парень, вставая. – Я чуть не усрался!

— Побереги жопу, братишка. – Сказала наглая лиловая личность, утирая слёзы. – Тем демонюгам уже давно срать и на тя, и на мя, и на всё на свете нахуй.

Вернувшись к окну, раздосадованный парень – и ещё поди пойми, от чужой шутки или собственной реакции! – присмотрелся получше к тому, что его так перепугало. За окном был холл, где рассеянная полоса света падала на широченную лестницу, расходившуюся на две поменьше. Над одной из них на гостей – и глазевшего мага – пялилась огромная демоническая харя.

Только теперь, присмотревшись, он разобрал, что перед ним был трофей: со стекляшками вместо глаз, к деревянному щиту приделанный. Правда, здоровый, зараза, и редкий что твой бриллиант – хрен кто мог таким похвастаться. Башка с рожей настолько злобной, что улыбку на ней вовсе было не представить, была размером с целого хряка, а клыки вперёд на сажень торчали.

— Анихуяр это, да. Туча его знатно разъебашила. Пара болтов в зыркала, третий в хлебало – башку почти насквозь. Сожрали его нахуй – выдрыстались потом, охуеть просто. Ебануться как. А, там ещё рядом второй висит – ты б видел его шланг, пока мудила ещё борсался. Огромный хуище!

Лиловая развела руки насколько могла, мечтательно закусив губу и закатив свои нагленькие аквамариновые глазки. Совсем погрузившись в свои фантазии, она зачем-то не по-женски боднула тазом воздух, заставив парня моргнуть от удивления. Впрочем, настроение ветренной девицы сменилось порывом ветра, и она не дала спутнику как следует смутиться, вприпрыжку поскакав дальше и уманив его за собой, в обход имения.

Там Калебу был дан новый повод удивляться. Если перед жилищем Стимулы местность служила более культурным целям, будь то хозяйство илиотдых, то за ним был не то ландшафтный парк, не то тщательно сохранённый участок дикоземья. Здесь не было дорожек – только редкие тропы, и стайки птицы перелетали меж небольшими рощицами, что сходили со взлобий в большой разлапистый овраг. Конец этого оврага спускался в лес и терялся где-то вдалеке – эта часть владений охотницы была ещё обширнее предыдущей, что делало её надел поистине огромным.

В верховьях оврага росло дерево-великан. Огромное, тёмное и разлапистое, напоминавшее легендарных зелёных исполинов Ашенваля, оно, должно быть, осталось здесь с полумифических времён, когда земли Азерота были едины, и великая империя ночных эльфов простиралась от полей Лордерона до вершин Хиджаля. Стоявшее намного ниже имения на холме, оно, тем не менее, поднимало свою кудрявую макушку ещё выше – в сравненье с ним, деревья окрестного леса, сами древние и могучие, казались не то детьми, не то мелкой роднёй-ребятнёй.

Но хотя всё это и впечатляло, взгляд Калеба уцепился вовсе не за красоты парка. Ведь здесь, в тени огромного дома, нашлось то, к чему так стремилась его душа – да и не только душа.

Спутать с чем-то баню было бы ниже его интеллектуальных способностей. Небольшой приземистый домик с маленькими окошками и крепкой каменной трубой, сбоку которого под навесом дровницы лежали стройные ряды поленьев, не мог быть чем-то другим. Было у бани и крыльцо резное, сделанное с большой душой, и стояли на нём стол и несколько стульев, на одном из которых лежал забытый кем-то веник.

— Чё, слюнки? Слюнки, да? – Оторва подскочила и, хихикая, ткнула парня в бок. – Пердвкушаешь, да?

— Ага! – Ответ Калеба был полон нетерпения. – Только где все?

— А! Там все! – Дренейка махнула рукой в сторону громадного дерева. – Хуйне предаются, ёпт! Погнали, челик. Нехуй время, мля, всирать.

И они погнали: дренейка – легконого да вприпрыжку, и парень за ней – ноги сбивая да едва поспевая. Направлялись они прямиком к дереву-гиганту, мимо какой-то постройки, что стояла между домом и баней и поначалу избежала излишне нетерпеливого и не шибко внимательного взгляда парня.

Видом и размерами она напоминала то ли ещё одну конюшню, только поменьше, то ли хлев, то ли небольшой амбар, непонятно что делавшие вдали от хозяйственной части владений. Но не было слышно ни ржания, ни свиных визгов, и многовато было в ней окон, ныне закрытых ставнями. А над воротами и вовсе была выведена донельзя странная надпись, притом сделано это было изящно, даже каллиграфически, рукой к такому явно привычной.

— «ДомЪ необыкновенныхЪ усладЪ и хитроумныхЪ изысковЪ, воздвигнутый умелыми руками Изоры Ауриэллы для своей доброй подруги и возлюбленной по случаю восьмитысячныхЪ именинЪ»? – Прочёл парень, бросая на спутницу непонимающий взгляд.

В ответ, Оторва на секунду замерла и окинула его взглядом, полным интриги. После чего обронила единственное:

— Увидишь. – И ускакала дальше, вынуждая мага трусить за собой.

Несколько минут спустя, когда дерево стало заметно ближе и стало выглядеть заметно выше, практически надвинувшись на парочку, до ушей Калеба стала доноситься музыка. А стоило им перевалиться через край оврага и увидеть остальных дренеек, сидевших на пеньках у самого дерева, где меж колоссальных узловатых корней бежал ручей, маг сумел разобрать её как следует.

И какую! Эта музыка не лилась, зовя за собой в дикий пляс, и не звенела военным пафосом, повествуя о легендарных подвигах былых времён – рыдала. Заунывный плач флейт Изоры и Стимулы, мирно сидящих рядом друг с дружкой, сливался с ноющей скрипкой в руках Кальдеры, что отдавалась музыке всецело, с яростью достойной поля боя. Они аккомпанировали пению Мирры, преисполненному невероятной красоты и невероятной глубины печали – хоть древний язык её и не был понятен магу, чистейшее чувство влегкую пробивало языковой барьер. Сильный голос жрицы дрожал, едва не срываясь на плач, будто сердце её готово было разорваться от горя.

Такая музыка проняла бы и всамделишнего демона, а уж просто юнца и тем паче. Парень невольно замедлился, а потом и вовсе застыл, заставив непоседливую спутницу надуться сердитой лиловой жабой. Почувствовав влагу на лице, он машинально протёр кожу – на пальцах остались слёзы.

Калеб дурак-дураком разглядывал их несколько секунд.

— Сколько скорби... О чём эта песня?

С Оторвы мигом слетела вся надутость. Без намёка на свойственное ей нагленькое ехидство, она смерила парня странноватым взглядом, будто взвешивая. Её ответ был безрадостен, в тон пению жрицы:

— О верности, предательстве и братстве, каких не дано познать человеку. О кознях, что обращали дружбу в ненависть и народы во прах. О доме, потерянном дважды, и о великом бегстве сквозь эпохи и звёзды. О жизнях, погубленных без счёта и смысла в великой братоубийственной войне, что длилась дольше, чем все цивилизации этого мира. О трагедии, что старше твоего народа в той же мере, в какой ты сам старше комара. – Лиловокожая сделала паузу, сняла с пояса свою пан-флейту и принялась подыгрывать подругам, тотчас же обратившим на неё внимание. Вплетя в их ансамбль длинную и неожиданно радостную трель, она прервалась и сказала с улыбкой: - И о надежде, ёпта!

Калеб только и смог выдавить:

— Чё?..

— Ничё! Кокни меня, но я у мамки некультурная, ёпта, дура! Эт прост мне тут одна сука синяя всяким умным в башку насрала. – Сказала дренейка, мордашка которой вернулась под власть шкодливого ехидства. – Кста, бля! Вспомни говно...

Воздух вокруг дренеек и мага заплясал синими символами, и внезапная вспышка телепортации ослепила его. После, рядом хлестнул чей-то хвост, взвизгнула Оторва.

— Вот и оно! – Воскликнула волшебница, украв у подруги возможность закончить колкость. – Дорогой! Видеть тебя в столь добром здравии – настоящая услада для глаз, и не только!

Протерев глаза, волшебник дёрнулся от неожиданности – дренейки нависали прямо над ним, обступая полукругом. Оторва и Мирра были в своих привычных одеждах – жрица даже с посохом не рассталась – в то время как остальные оделись в лёгкий лён, по-домашнему: Изора предпочла платье до колен, а Стимула с Кальдерой – шорты и рубаху. Доспехи больше не скрывали тренированные тела, давая магу прекрасную возможность рассмотреть их.

В обеих дренейках-бойцах жила звериная сила. Охотница была матёрым волком, покрытым шрамами от когтей и клинков – поджарая, перевитая крепкими жилами, способная загонять добычу днями напролёт, она была и крепкой и, для своих немалых габаритов, лёгкой. Представить её крадущейся или несущейся меж деревьев было не просто легко – сложнее было представить её где-либо ещё, за пределами чащи. Татуировки покрывали её руки и плечи, и торчавший из-под рубахи подтянутый живот: дренейские символы и слова, и изображения вражьих черепов. Воительница, напротив, бугрилась стальными мышцами, походя на племенного быка или коня-тяжеловеса, а то и что-то более крупное и страшное, виденное Калебом лишь в зверинцах – лесного великана-йети или фурлболга из далёких калимдорских чащоб. В ней не было изящества подруги, а мускулы её не были скульптурным, подчёркнутыми – грубый массив плоти, привычный к самой тяжёлой и кровавой работе, живой таран.

И этому «тарану» явно понравилось, как беззастенчиво забывшийся парень разглядывал её могучий пресс.

— Ебать же господин Тонконравов нашёлся, ха! – Вполголоса произнесла демоница, осклабившись. – Слышь, серая, может ты ему прицел задаришь, который с того гнома сняла? А то сопляку плохо кубики видно.

— Хуй я ему задарю! – Отрезала охотница строго, вызвав у остальных улыбки, полные недоброго понимания. После чего помахала парню рукой, с нулевым результатом. – Эй, Изора, чевой-то с ним? Скажи что-то умное.

Магичка в ответ повела глазами.

— Как умру, не хороните... - Пробормотала она себе под нос. – Медицина, конечно, вотчина Мирры, но моих знаний хватает для заключения: налицо коморбидность острого спермотоксикоза и лёгкой умственной отсталости.

— Мля, и эт мы ещё в шмотках все. – Задумчиво протянула лиловая. – Вы смозгуйте его хлебало, когда мы штани спустим. Бля буду, у него моргалы встанут. По сорок золотеек сразу, ёпт.

И только Мирра молчала, разглядывая гостя-дурака. Лёгкая улыбка на её лице не была ни тёплой, ни доброжелательной.

— Малыш, прости что беспокою, но топить баню сквозь тебя несколько... неудобно.

— А, что? – Спохватился парень, замотав головой. Дерево перил, дерево навеса, дерево стен над каменной кладкой фундамента, тот странный деревянный домик в стороне и громада имения поодаль. Крыльцо бани, и он стоял прямо в дверях. – Ох, прошу меня простить... Я плохо переношу телепортацию... Да! Сбивает меня с толку.

— Не сомневаюсь... дорогой: «телепортация» имеет свойство оказывать порой пагубное воздействие на разум. – Сказала Изора, тщательно пряча какую-то незамеченную Калебом эмоцию, которая скорее всего витала где-то между презрением и брезгливостью. – А теперь, изволь сделать шаг в сторону!

Маг мигом выполнил указание старшей коллеги, освободив проём. Волшебница махнула рукой раз, открывая обе двери – в предбанник и саму баню, махнула два, направив дюжину поленьев левитировать внутрь из поленницы. А потом зажгла на кончике пальца огонёк и отправила его следом.

— Эн-нет, подруга! – Воскликнула Стимула, рванув вперёд с плохо различимой глазом скоростью. Её мощная серая ладонь сомкнулась вокруг огонька. Меж пальцев утекли струйки дыма, запахло палёным. – По старинке ж делаем, ну! Руками, душа моя, руками.

«Душа её» театрально вздохнула и махнула рукой в другую сторону, возвращая всё как было. Довольно крякнув, серокожая протянула руку к Мирре, позволив подруге исцелить себя, после чего взялась за работу и поманила за собой остальных.

— Ну-ка, дружно, рогатенькие! Сготовим гостю дорогому приём горячий, чтоб вовек запомнил! А ты, гость, посиди тут пока, подкрепись. – Сказала она строгим голосом, скорее приказав, чем предложив. – Мы позовём.

Уходя внутрь, она кивнула Изоре, которая тут же телепортировала перед магом бокал вина и небольшую порцию картошки с мясом. От вида кушаний у него тут же заурчал живот, и не успели все дренейки последовать за хозяйкой имения, как он уже уплетал и упивал за обе щеки.

Похватав поленья, рогатые оставили Калеба на крыльце и ушли внутрь – Оторва напоследок ему так подмигнула, что аж в штанах тесно стало. Быстро доев и допив, он расселся с глупейшей и широчайшей улыбкой человека, чья сокровенная мечта, как ему казалось, вот-вот сбудется. Сидел и считал пролетавших мимо ворон и прочих птиц, да домище Стимулы разглядывал, пока воздух наполнялся ароматным древесным дымом, который лёгкий южный ветерок доносил до его ноздрей.

Прошло добрые полчаса. Парень едва не подскочил, стоило двери скрипнуть. Выплыло наружу небольшое облачко пара, а в нём...

— Ну что, малыш? Пошли.

Мирра. Глаза её светились яркими пятнами, пронзая парня насквозь. Она улыбалась, нагая, в одном лишь плотно обмотанном вокруг пояса полотенце, прекрасная выше всяких слов. Материнство тяжёлых грудей и широчайших бёдер, собранное в одной оболочке из глянцевой платины кожи. Идеал выше идеала. Красота выше красоты.

Единственного манящего движения пальца хватило, чтобы Калеб послушно зашёл в предбанник, где на скамейках лежали вещи дренеек. Единственного указующего, направленного на стопки вещей – чтобы Калеб снял с себя всё с расторопностью вымуштрованного гвардейца, препоясавшись полотенцем. Дождавшись, пока гость прикроет срам, пожиравшая его глазами жрица отворила двери парилки, в тот момент казавшиеся юноше вратами святилища, и вошла внутрь.

Волшебник проскользнул следом, погрузившись в жаркий и сырой сизый полумрак. Пар обжигал, заставляя зажмуриться, а ноги едва чуялись от волнения, что заставляло сердце бешено стучать. Оно и вовсе чуть не выпрыгнуло из груди, когда, разлепив-таки веки, он разглядел в полутьме пять пар глаз, горевших живым, голодным интересом. Пять силуэтов, серых и смазанных в завесе пара – лишь Кальдеру было несложно узнать по огромному росту – двинулись в его сторону.

Не успел юноша отреагировать, как оказался в чужих руках – желанных, но до ужаса настойчивых. В молчании, прерывавшемся лишь игривыми смешками, дренейки изучали млеющего гостя: щупали руки и торс, хвостами обвивали ноги. Вскоре в дело вступили их губы и лицевые щупальца, а руки стали спускаться всё ниже и ниже, становясь настойчивее в своих движениях. Полотенце куда-то делось, и рогатые красотки взялись мять парню ягодицы – и не только.

— Оооох! – Сладко простонал парень. – Хорошо!...

Чья-то цепкая ладошка нашла его яички, принявшись массировать чувствительную плоть, другая, пожёстче и покрепче – сжала уже стоявший колом член. Сзади, хорошо наслюнявленный палец аккуратно проложил дорогу меж упругих ягодиц и дальше, сквозь затрепетавшее колечко мышц. Парень испустил ещё более сладкий, протяжный стон – а потом ещё, когда к первому пальцу присоединился второй, более настойчивый. После он и вовсе закряхтел от незнакомых прежде ощущений – к пальцам прибавился хвост, кончик которого мигом нашёл тот чувствительный бугорок, который так любили находить некоторые из подруг Калеба. А стоило

хвосту чуть пощекотать его простату, как начавший было ворочаться от дискомфорта маг окончательно разомлел, чуть не повиснув в руках дренеек.

— Ох-ох-ох-ох! Чуть по... помедле... - Круговое движение хвоста в его заднице заставило мага растерять остатки дара речи. – Ух! Ох! Оооооо!...

— Какой милый, нецелованный мальчонка. – Прошептала охотница, дунув ему в ухо. – Как же мы тебя сегодня... отлюбим, малец.

— Непременно отлюбим, дорогой! – Поддержала подругу волшебница, куснув стонущего парня за ухо. – Так страстно, что прямохождение сделается для тебя затруднительным.

— А шарики, шарики-то, мля! – Лиловая чуть сжала мошонку парня, вырвав из его глотки самый что ни на есть женственный взвизг. – Мякинькие, ёпт!

— Стручок тоже. – Добавила воительница, сжав член парня так, что тот застонал от боли. – Хлипенький он да нежный у соплячка.

Калеб заёрзал в объятиях, что становились всё более настойчивыми и всё менее игривыми. С каждой минутой сладкого плена, дренейка становились всё ненасытнее – особенно сзади. Пикантная ласка стала доставлять растущий дискомфорт, который даже стимуляция чувствительной простаты больше не заглушала, а ягодицы его и вовсе мяли так, будто рогатые перепутали их с тестом. Он был готов биться об заклад, что на бледных половинка уже осталось немало синяков – их прикосновения стали откровенно болезненными.

Маг уже хотел было напомнить забывшимся красоткам, что он их гость, а не игрушка, как Мирра опередила его.

— Ну же, мои милые! Что же вы на гостя накинулись, точно свора гончих адских? Прошу, проявите сдержанность. – В её мягкой просьбе явно слышалась команда, и подруги мигом отпрянули от юноши, что едва не упал после таких интенсивных ласк. – А ты, малыш, прости их, пожалуйста – мой народ от природы страстен и склонен увлекаться. Теперь не будешь ли ты так любезен?

Сладкие слова и мягкие прикосновения жрицы вели Калеба не хуже поводка. Он и не заметил толком, как его расположили на лежанке лицом вниз – только довольно заурчал, почувствовав на спине руки платиновокожей.

Вот что значило наработанное веками умение – ощущения были за гранью всего, что доводилось испытать магу! Рогатая массировала каждый сантиметр его спины, разминала каждый нерв, расслабляла каждый мускул. Очень скоро он лежал на топчане киселём – так хорошо ему напряжение ещё не снимали. Это было почти так же хорошо как то, за чём он сюда явился. Почти.

А когда она добавила к умелым рукам ещё и умелую магию, парень аж пальцы ног скрутил от удовольствия – чуть не разрядился прямо в топчан! Волна тепла пронеслась сквозь его тело, обостряя все чувства и наполняя энергией – только в животе появилось странное ощущение пустоты, почему-то.

— Вооот так, малыш. Теперь ты настолько здоров и полон сил, насколько в принципе можешь быть. – Объяснила жрица. – Я тебе даже кишочки почистила – они у тебя теперь гладкие-чистенькие, будто не кушал ни разу. А то с твоим полным пузом неудобно будет – ночь предстоит длинная.

Калеб не представлял, зачем ей вдруг понадобилось ему потроха чистить, но и не особо парился об этом. Зачем ему, тихонько постанывавшему под умелыми руками, массировавшими каждый дюйм его тела, было беспокоиться? Разнежившись, он лежал на топчане парилки и думал лишь о том, как же ему повезло.

Пятеро прекраснейших девиц пригласили его, угостили его, попарили в баньке. Того и гляди дело дойдёт и до самого сладкого – а он ведь всего лишь подвизался к ним попутчиком! От мыслей обо всём том, что он будет выделывать с каждой из компании рогатых красавиц, его зажатый меж бёдрами и топчаном хер почти что окаменел от возбуждения.

Он представлял, как важная-преважная Изора становится перед ним на колени. И как Оторва-попрыгушка скачет на нём своим гибким лиловым телом. Он мечтал о том, как разложит строгую Стимулу-хозяйку, заставив её закатить глазки от удовольствия. Как поставит Кальдеру раком и будет иметь – жёстко и грубо, как того заслуживала эта злющая мускулистая зверюга. И, конечно, как стоя возьмёт прекрасную Мирру, утопив лицо в её материнских формах.

Не день – сказка!

Вдоволь навозившись со спиной млеющего мага, платиновая подозвала подруга, сама сместив фокус своих усилий чуть ниже. Часть рогатых принялась разминать его ноги, от бёдер до пальчиков, часть – плечи и руки, кто-то спину мял, но жрица остановила своё внимание на упругой заднице.

Впрочем, дренейки регулярно сменяли одну другую, и к его попе успела приложиться каждая. Они тщательно разминали его ягодицы, будто те были двумя большими комками теста, гладя и стискивая мясистые половинки – снова, они делали это чуть более тщательно, чем ему хотелось бы.

— Эй, полегче там, милые! – Сделал замечание Калеб и со смешком добавил. – Кто меня верховой езде обещал научить? Отомнёте мне задницу до синяков – как мне в седле потом сидеть?

Дренейки его смех поддержали – и ещё как! Звонко так залились, от всей души.

— Не волнуйся, малыш. – Ответила Мирра, чьё пальцы сейчас нежно впивались в упругое мясцо. – Мы её тебе... не отомнём. Тебе ещё... на лошадках кататься и кататься.

Её голос странно подрагивал, как от напряжение – с чего бы это? Неужели перегрелась?! В баньке ведь то нехитрое дело было, перегреться.

— Госпожа Мирра, с вами всё хорошо? – Поинтересовался взволнованный парень. – А то у вас голос какой-то... усталый, что ли?

— Ой, малыш, не беспокойся ты так за меня. – Отмахнулась платиновокожая, ещё сильнее сжимая задницу парня. – Я просто... волнуюсь. Нам редко такие миленькие ребятишки попадаются, знаешь ли. Не хочу... впросак попасть.

Внезапно, она бросила своё занятие – а тот и удивиться не успел, когда рогатая метнулась к нему хищной птицей. Перепуганный маг даже не подумал сопротивляться, когда жрица мягко и властно схватила его за лицо и повернула к себе. Её губы, полные и чувственные, поймали рот парня в мягкий капкан, а язык нетерпеливо проник внутрь, где сплёлся с его собственным.

Под таким страстным напором парнишка размяк и застонал, как девчонка. Всецело отдавшись горячему рту дренейки, он не думал сопротивляться или перехватывать инициативу. Наоборот, зажмурил глаза и расслабился, позволив рогатой овладеть собой – и красотка воспользовалась этим сполна. Хищная в своих ласках, она почти что душила его язык своим, а губы парня скоро начали неметь от энергичности поцелуя.

Платиновокожая нисколько не торопилась, позволяя ему и себе сполна насладиться поцелуем. Лишь когда и его губы, и его язык совершенно онемели, она выпустила лицо мага из своих объятий.

— Малыш! – Воскликнула она на выдохе, страстно. – Какой же ты хороший! Я обещаю – тебя ждёт самая незабываемая ночь в твоей жизни.

Калеб только помычал в ответ – онемевший рот едва слушался юнца. А мысли и вовсе помутились от такого мощного поцелуя и банной жары. Он просто не замечал, с какой голодной страстью его изучали хозяйка с подругами.

— Но сперва – почему бы нам не сыграть в одну игру? – Вдруг вмешалась Изора. – Обещаю, дорогой, тебе она понравится. Ведь как говорится в известной фразе: «Во всяком знании – благо»!

Эти слова показались ему подозрительно знакомыми.

— Это Джайна Праудмур, верно? – С умным видом поинтересовался парень. – Из её работы по общим основам волшебства?

Из своего положения он просто не мог видеть, как небесного цвета щека волшебницы мелко-мелко задёргалась.

— Нет, дорогой, что ты! – Ответила она голосом столь едким, что им можно было узоры на металле вытравливать. А на лице её, невидном магу, играла улыбка чуточку более широкая, чем обычно позволяли правила приличия и рамки здравого ума. – Это всего лишь цитата из популярной среди людской детворы сказки о Тёмной Царевне, что выбрала своим суженым монстра и убежала с ним в лес, позабыв о троне. Мне почему-то казалось, что образованный людской юноша знаком с собственным фольклором.

Её молодому коллеге стало немного неловко от явного недовольства в её голосе. Но давящая на мозги жара и пять пар умелых и старательных рук делали осмысление этого недовольства невыполнимой задачей.

— О! О-о-о! Точняк! – Вдруг вскинулась Оторва. – Ей ещё в жопу яйца откладывали!

Калеб закашлялся от неожиданности.

— Да чтоб тебя, глиста! Ты опять всё перепутала! – Строгим голосом проворчала Стимула, разминавшая плечи гостю. – Сколько говорено было – дневник то азшаровский, а не сказка какая! Его Мирра с Изорой захватили из похода на Назжатар, забыла?

Её гость закашлялся ещё сильнее и даже чуть привстал, поворачивая голову навстречу жрице. Удивление заставило его на миг забыть даже о приятной кампании.

— Вы были?!...

— Были. И скажу я тебе, малыш – до чего же угрюмое место! Тень былого под владычеством тени былого в тени древнего чудовища. – В голосе её прорезалась интонация, которую магу было трудно описать. Недобрая и застарелая, обращённая непонятно на кого горечь. – Что может быть зрелищем более печальным?

— Да уж! – Пророкотала Кальдера, проявлявшая нездоровый интерес к ягодицам юноши. – Как вспомню её в полном соку, пока Колодец Вечности на месте был – ах! Та ещё девка была, затейница – от гончих не оторвать было! Т’Ли-Лена и Мор’Ги-Гула, шиварры мои верные, обожали её. Жаль только древоёбы нас обломали тогда. А как всё хорошо шло, эх... - Силачка издала протяжный вздох, выпустив изо рта облачко пламени, что окатило спину парня ещё большим жаром. – Повышение Велену под хвост ускакало. Западло!

Скрип зубов охотницы был чётко различим. Впрочем, он прекратился тут же, стоило только жрице кашлянуть.

— Пора играть, мои милые. – Будто по команде, дренейки покинули недовольно заворчавшего парня. – Изора, не продолжишь?

— С превеликим удовольствием! – Ответила магичка. Пасс её руки, и магия развернула Калеба в сидячее положение. – Итак! Прежде чем перейти к главному событию данного мероприятия, мы сыграем с тобой в нашу любимую игру – угадайку.

Она телепортировала что-то в свою руку. Калебу потребовалось усилие, чтобы разглядеть это – в основном, усилие состояло в том, чтобы не зацепиться взглядом за внушительный бюст дренейки, кое-как различимый в пару. Предметом в её руках, к его приятному волнению, оказалась специальная повязка на глаза – повторявший контур верхней части лица кусок кожи, отделанный вельветом и закреплённый на плотному шнурке.

Рогатая волшебница особо не церемонилась – щелчок пальцами, и повязка уже на его лице. Теперь Калеб не видел вообще ничего – едва ли увидел бы, даже гляди он на солнце, такой плотной та была.

Ему стало самую чуточку неуютно.

— У... угадайка, говорите? – Голос его чуть дрогнул. – А что я должен...

Вопрос так и повис на губах, когда чужая рука взяла его собственную и направила вперёд. В ладонь легло чужое тепло, которое член парня встретил лёгким подёргиванием – само его тело понимало, чего коснулось.

Ответом ему был простой встречный вопрос, произнесённый дренейками хором:

— Чьё?! – И маленькая добавочка от воровки: - Ёпта?!

Он послушался, прислушался к ощущениям. Чужая плоть с твёрденьким бугорочком посерёдке аккурат помещалась в ладони. Упругая и подтянутая, но не жёсткая, укрытая мягкостью – юноша чуть сместил руку, сжал сильнее – под которой в глубине чувствовались мышцы.

Два варианта пришли на ум сразу, и Калеб заколебался, продолжая изучать титьку. Память не помогала: он едва имел возможность рассмотреть Стимулу и Кальдеру. Вчера мешали их доспехи, сегодня – то, как быстро они скрылись в бане. Ему показалось, грудь первой была чуть больше – но она же была более поджарой и сухой. А вторая, напротив, хоть и казалась поплоскогрудее, была куда мясистее.

— Госпожа Стимула?... – Скорее спросил, чем ответил он. – Ох! Мммм!

Наградой юного мага стал поцелуй – и жилистые пальцы, заскользившие взад-вперёд по его достоинству. И без того перевозбуждённый, он не протянул и пару минут, разрядившись с протяжным стоном куда-то в темноту – судя по звуку, прямиком на зашипевшие, видимо от возмущения, камни.

Довольно усмехнувшись результату, охотница разорвала поцелуй, уступая место подругам. Хватка на руке парня поменялась на более мягкую, но и более настойчивую, и в этот раз его ладонь легла ниже.

Эта новая плоть была куда более объёмной. Круглая ягодица неплохо поддавалась пальцам, что проминали её глубоко, но также была в хорошем тонусе, пряча в себе упругие мускулы. А её солидные размеры наталкивали сразу на две кандидатуры, но в этот раз решить было куда сложнее – оголёнными ниже пояса он дренеек вовсе не видел.

— Мирра! – Озвучил он, как ему казалось, верный вариант. – Ай!

Его неправоту обозначили чувствительным щелчком по яйцам.

— Льстец! – Ответила волшебница с деланным возмущением. – Я не имею наглости оспаривать её первенство в этом вопросе!

Следующая дренейка с грохотом поставила копыто рядом с ним, до боли сжала руку и принялась водить ею по мускулистому бедру.

— Кальдера! - Поторопился объявить результат парень, которому стало страшно за сохранность руки.

— Хер меня скроешь, да? А впвофеф...

Калеб дёрнулся от влажного прикосновения, когда её язык обвился вокруг пояса и спустился ниже. Ещё сильнее – когда он проник внутрь его; и совсем задёргался, стоная – когда гибкий и длинный орган быстренько нашёл ту самую чувствительную точку простаты, принявшись без лишней брезгливости вылизывать её. Спереди, эредарка подключила и свою руку, сделав достижение парнем бурного финиша вопросом пары-тройки минут.

Два оргазма подряд, впритык один к другому, выпили немало его сил, несмотря на заклятия Мирры. И когда к нему подошла четвёртая дренейка, его уже конкретно так шатало.

Ловкая ладошка положила его собственную ладонь не на очередную выпуклость, но на что-то плоское. Кубики подтянутых, поджарых мышц перекатывались под гладенькой кожей, упругие и твёрдые что дерево. Меж ними была маленькая дырочка пупка, за которую так и норовили зацепиться пальцы.

И снова два варианта в голове.

— Госпожа Стимула, это снова-ААА!!! Ай-ай-ай-ай-ай!

Он почувствовал чужие зубки в самом неожиданном и нежеланном месте. Подхватив нежную кожицу, они сжали плоть под ней – скорее обозначили укус, чем укусили, но и этого хватило, чтобы у парня душа ушла в пятки и сердце подскочило.

Убрались они так же внезапно, как появились. Что-то свистнуло, хлестнуло – несколько раз в один миг! Взвизгнула Оторва.

— Ай! Ёпты бля! Харе мя по жопе ебашить! Отвалится скоро, нна.

— Нечего гостей за елду кусать, полоумная. – Отругала её Стимула. – Давайте продолжать, ежели начали.

Следующая дренейка взяла его руку аккуратным, но властным жестом. Потянув на себя руку будто поводок, она положила её на что-то совершенно непонятное.

Под ладонью молодого волшебника была складчатая, сморщенная кожа, похожая на какой-то странный капюшон. Спереди в нём было влажный и склизкий провал, в котором что-то двигалось и ворочалось под складками, росло и набухало, отчего кожа медленно разглаживалась. Оно набухло до такой степени, что выскочило из-под капюшона вперёд, ткнувшись в ладонь всё более и более удивлённого мага и оставив на коже влажный след.

Оно продолжало расти, и Калеб отдёрнул было руку, но державшая его дренейка вернула ту на место. Эта... штука к тому моменту уже стояла во весь рост, позволяя юноше провести рукой от гладкого теперь основания через странное кожистое кольцо вдоль покрытого пульсирующими венами отростка к его плоскому и широкому, окольцованному набухшей плотью влажному оголовью. А затем и обратно, к основанию и ниже – туда, где под ШТУКОЙ наливались два огромных, с грейпфрут размером шара в кожистом мешочке.

Дренейка разжала хватку, но он так и завис с протянутой, дрожащей рукой. Сердце его стучало молотом, мозг наотрез отказывался даже пытаться разобраться в ощущениях, а тело – двигаться. Ему стоило величайшего усилия поднести к лицу измазанную чем-то руку. В ноздри ударил сильнейший телесный запах, заставивший желудок подскочить, сильный настолько, что его стоило бы назвать мускусным.

Ужасающая догадка посетила его, заставляя кровь стынуть в жилах.

— Госпожа Мирра! Госпожа Мирра! А почему мне кажется, что у вас?!...

Жрица больше не прятала издёвку в голосе:

— Может потому, что так и есть?

И тут молодой сын купца по имени Калеб понял, зачем его пригласили в этот укромный уголок вдали от торговых путей и шумных деревень место. Здесь его никто не услышит. Не увидит.

И не найдёт.

Парню, с дикими воплями вылетающими из бани, издевательский оскал госпожи удачи больше не казался дружелюбной улыбкой. Теперь ему казалось, что эта подлая дамочка с двух рук показывала неприличные жесты, а оскал её становился всё шире и злее.

Ведь улыбалась она вовсе не ему.