Однако, в печальной участи Калеба наметился просвет – была не его очередь ублажать рогатую компанию.

Дренейки незамысловато привязали его к стулу в дальнем углу. Не потому, что он мог сбежать – скорее, для пущего унижения и дискомфорта, а ещё чтоб он как следует рассмотрел всё действо. Парень, чьё хозяйство ныло от непередаваемых ощущений, всё равно не смог бы даже уползти.

Теперь вместо него в центре внимания оказалась Оторва.

Худенькую изящную дренейку обступали её по кругу, надрачивая фаллосы – она сама, казавшая на фоне подруг такой уязвимой, пятилась назад в притворном ужасе. Глазки её цвета морской сини расширились, изображая испуг, а ловкие ручки поднялись к потолку в жесте полного бессилия. Едва заметно прикусывая губки, она казалась совершенно беззащитной, как маленькая косуля перед голодными волками.

Первой схватить лиловую попыталась Кальдера. Нетерпеливо рыкнув, эредарка рванула прямо на подругу, стараясь сграбастать, но мускулистые руки её поймали один только воздух. Юркая членодевка каплей ртути обтекла краснокожую, отвесив её массивной мошонке смачного шлепка. А пока эредарка чертыхалась и пыталась нагнать её, воровка играючи уклонилась от объятий Мирры и Изоры, не дав тем даже приблизиться, и оказалась лицом к лицу со Стимулой.

Вот она-то сумела бросить воровке вызов. Легко читавшая своих оппонентов, серокожая охотница предугадывала её движения на шаг вперёд, куда чаще заставляя бойкую мужедевку не уклоняться от атак, но просто пятится. Как ни странно, остальные ей скорее мешали – Оторва постоянно подныривали под их выпады, лёгким пинком под зад отправляя их спотыкаться навстречу серокожей живыми баррикадами.

В помещении царили суета и радостные визги. Оторва скакала меж подругами с игривой радостью в глазах, точно девчонка-сорванец. Их объятий и бросков она избегала с ловкостью, достойной своей профессии, всякий раз выскальзывая из вроде бы безнадёжного капкана. И всякий раз вместо себя-добычи оставляла она подругам одни только обидные и чувствительные шлепки по разнообразным мягким местам. Это распаляло их страсть всё сильнее, заставляя конские члены буквально одеревенеть.

Поимка бойкой удалась лишь когда она сама позволила загнать себя в угол. Там, с невинно-напуганными видом, она снова подняла руки в бессильном жесте сдачи. Глаза её, игривые и томные, сверкали неподдельной радостью.

Подруги накинулись на Оторву-косульку стаей голодных волков. Впились со всех сторон жадными ртами в милое личико млеющей девчонки, её шейку и небольшие грудки. Как пушинку подняли на руки и под сладкие стоны принялись обнимать-целовать везде-вообще, от тонкого обрамления шёрстки вокруг копыт до коротких рожек. Расцеловали плоский животик и гладенькие подтянутые ляжки, и в четыре пары губ сошлись на тугой лиловенькой мошоночке и налитом кровью члене. Языками прошлись по нему, каждую жилку пересчитали, кругом обошли мясистую залупу, слизали обильные белые капельки.

Оторва под их ласками просто таяла, становясь мягче и податливее с каждым прикосновением. На руках подруг повисла бескостой тряпочкой, замурлыкала как кошка, и сама как могла принялась ласкать-целовать докуда достанет.

— Сладенького хочу! – Наполовину попросила, наполовину потребовала она капризным девчоночьим голосом.

Её каприз начали выполнять без проволочек. Лиловокожее тело было перехвачено, выставлено руками и копытами к потолку, со свешенной головой. Откуда-то извлекли верёвку, и её щиколотки с запястьями были сведены вместе и связаны накрепко. Конец вервия перекинули через потолочную балку, а затем спустили вниз и завели под спину рогатой наподобие качелей – так, её тело не поменяет горизонтального положения. Получилась поза почти как у подвешенной на шест добычи, не оставлявшая даже призрачной возможности сопротивляться.

Затем, в ножки воровочки упёрлись плечи Кальдеры, а Стимула схватила её за лицевые щупальца. Оторве не нужно было ничего объяснять – как положено послушной девчонке, она оттопырила хвост и пошире раскрыла ротик.

Подруги вошли в неё рывком, по самые тугие яйца, и тут же взяли безумный даже по своим меркам темп. Как и ранее, когда они трахались меж собой, дренейкам не нужно было сдерживаться с тренированными телами друг друга. А смотревшему на это Калебу оставалось лишь молить все светлые силы Азерота, чтобы ему не довелось стать объектом ТАКОЙ страсти.

Говоря прямо, с Оторвой не занимались сексом. Её даже не трахали. Нет, лиловокожую ЕБЛИ, и ебли максимально дико. Сдерживание или пощада её мужедевами-любовницами были забыты, как явления.

Серая и красная, сладко стеная, вбивались в подругу с такой силой, что та сжималась меж ними гармошкой – её спина сгибалась и разгибалась по нескольку раз за секунду. Калеб готов был поклясться, что слышит похрустывание позвонков, и подивился, как мелкая дренейка могла это выдержать. Такая гибкость заставила бы нагу от зависти удавиться собственным хвостом.

Разгорячённые игривой охотой и развернувшемся перед ними действом, Изора и Мирра не стали дожидаться своей очереди. Ведь перед ними гуляли взад-вперёд такие аппетитные, крепкие задницы!

Задрав им хвосты, дипломатка и жрица вошли в охнувших подруг без лишних церемоний, разбившись на пары: небесная с красной и платиновая с серой. На какое-то время движения замедлились, пока все четверо подстраивались друг под друга, но новый ритм был найден очень быстро. Движения новопристроившихся самую чуточку, с рассчитанным интервалом не поспевали за движениями подруг. Когда Кальдера входила до упора, в неё уже устремлялся член Изоры; а стоило Стимуле полностью выйти из податливого горла лиловой, как Мирра собственной плотью мягко направляла её обратно. Так, движение не замирало ни на миг.

А пока их огромные конские фаллосы были заняты внизу, рогатые не забывали и о других способах доставить удовольствие. Щупальца плясали на лицах, массировались длинные ушки, уста и языка схлёстывались в страстной борьбе, хвосты помогали коитусу, надрачивая крепкие члены. Умелые руки изучали каждый дюйм гладкой кожи, мяли сиськи и скользили вниз, меж молотящих бёдер, чтобы приласкать друг дружке нежные шарики. Воздух звенел от шлепков потных тел, охов и стонов, страстных причмокиваний и хлюпающих звуков ебли.

Не забывали они и про воровку. Возбуждённые до болезненной полноты, конские причиндалы той торчали к потолку мясной оглоблей, почти вертикально, открывая доступ всем желающим. И желающих хватало – то одна, то другая дренейка отрывалась от своих занятий хоть чуточку, хоть рукой или хвостиком потеребить жаждущий ласки елдак.

Как и следовало ожидать, Кальдера заткнула за пояс их всех. Её язык, до того в три извива исследовавший глотку Изоры по самый желудок так, что горло пучилось, оторвался от своего занятия. Длинный отросток одел лиловый член Оторвы в плотную одёжку из влажных колец и заходил вверх-вниз, будто бабья вагина заскакала на члене. Доведя подругу до оргазма, эредарка не позволила её семени извергнуться, схватив языком за основание и с силой оттянув её яички.

— Неф уш, я фама ффё фофтану. – Проворчала силачка.

А затем, как уже было с Калебом и Стимулой, длинный-предлинный гибкий язычок эредарки пошёл гулять по внутренним покоям оторвиного хозяйства. Лиловокожая от таких ощущений забилась крупной дрожью и сбитым криком заорала сквозь член-кляп серокожей, терзавший её глотку.

Перед глазами Калеба развернулась самая настоящая оргия, какая не пришла бы к нему даже во влажных снах. Пятеро умелых и страстных любовниц-мужедев отдавались одна другой по полной программе, не ограничивая себя ни в чём. Вопреки всему пережитому, вопреки ненависти, страху и отвращению, которые внушали ему его пленительницы, он не мог не видеть в этом красоту. А его собственный истерзанный член не мог не прийти в движение, твердея на глазах. Чужая страсть, столь чистая и величественная, оказалась ужасно заразной.

Меж тем, дренейки достигли кульминации. В четыре тела сжав беднягу-Оторву так, что её спина чуть только вдвое не сложилась, они залили её и друг друга прямо-таки королевской порцией семени. Заполняемая с двух сторон, воровка даже чуть надулась посерёдке, ненадолго, пока вытащенные с влажными хлопками члены не открыли сперме путь наружу.

А когда кальдерин язык соизволил наконец покинуть причиндалы подруги, из широкой лиловой залупы забил белый фонтан. Он ударил в сведённые и опутанные конечности воровки и разлетелся на сотни капель, забрызгавших во все стороны. Собственное семя дождём полилось на Оторву; стекая ручейками по рукам и ногам, оно обтекало невысокие холмики грудей и скапливалось в ложбинке живота. Скоро на её плоском прессе плескалась настоящая лужа белого цвета, от которой исходил пар: в домик тихой сапой проникла-таки ночная прохлада – дело медленно шло к рассвету, и остатки дневного тепла до капли выпила стылая, каменистая земля старого Альтерака.

Пятеро рогатых бестий тяжело дышали. Вот уж в этот раз они выложились на полную – не то что со щуплым, хиленьким мажиком.

— Эт чё, всё? А кто мне тут... попу порвать обещал, а? – Спросила Оторва, тяжело дыша.

— Будет тебе попа, моя милая. – Ответила Мирра с таким же тяжёлым дыханием. – Ещё пару кружков и будет.

Жрица немного слукавила. «Кружков» оказалось не пара и не тройка, а аж целых пять. Пять раз четвёрка мужедев перетасовывала себя, каждый раз принимая новую конфигурацию. Вокруг лиловой дренейки уже растекалась большая парящая лужа, а саму её покрывал целый слой белого. Силачка успела не раз оприходовать её хозяйство, заляпав выделениями подруги собственное лицо. Блестели потные тела, не успевая подсохнуть, блестела сперма на конских членах. Крупные достоинства дренеек и не думали опадать и даже после стольких кругов безостановочной ебли наливались во весь размер.

Стоял и член Калеба, что как загипнотизированный наблюдал за любовью прекрасных и ужасных дренейских мужедев. И как бы ему ни было стыдно и гадко, как бы он не ненавидел себя за проявленную страсть к собственным палачам, буйную эрекцию не удавалось унять. Не помогли ни увещевания совести, ни мысли о холодных и гадких вещах. Его хер торчал к потолку, налившись кровью до боли – ему было просто необходимо сбросить напряжение. Но, привязанный к стулу, юнец никак не мог себе помочь.

И дренейки, решившие устроить небольшой перерыв, как назло, заметили его состояние.

Обменявшись парой неразборчивых фраз, они направились к нему – Оторву же, безвольную в путах, с тяжёлым и прерывистым дыханием, никто и не подумал отвязать. Шли не торопясь, с нарочитой аппетитностью покачивая бёдрами, выцокивая почти что парадным шагом. Он взирал на них с ужасом, когда рогатые выстроились вокруг него полукругом. Их громадные фаллосы возвышались над юнцом, суля новую порцию унижения и боли.

Парень зажмурился, ожидая, как его сейчас будут хватать за волосы и по очереди драть в глотку. Этого не случилось – смех мужедев рогатый бестий заставил раскрыть глаза.

К его удивлению, в нём не было ни злобы, ни обещания чего-то дурного. Рогатые смеялись от всей души лёгким, мягким смехом. И только в глазах их крылась издёвка.

— Вы только гляньте на эту перепуганную пичужку, подруги! Вылитый птенчик-слёточек! – Мелодично прозвенел голос волшебницы.

— Малец думает, мы его ебсти собрались. – Заметила серая. – Смешной дуралей.

— А-ха-ха-ха! Вы на его спичку гляньте! Ха-ха! Что, сопляк, плоской завидуешь?! – Пророкотала красная пополам со смехом.

Калеб покачал головой. Быть снова оттраханным в его списке желаний находилось на том же уровне, что и романтическое свидание с Рагнаросом. Особенно таким образом – если он и понимал что-то, так это то, что ему подобную страсть просто не пережить, а быть оттраханным до смерти ему совсем хотелось.

В Калебе ещё теплилась надежда, что вдоволь наиздевавшись, рогатые всё же отпустят его. В соплях, обесчещенного, с рваной жопой и полной головой ужасных воспоминаний, которые будут преследовать его до могилы. Но живого.

Юноша очень не хотел погибать, тем более так. Лучше уж было вытерпеть все муки, но сохранить шанс выбраться из этого кошмара.

Погружённый в мрачные мысли, он не сразу понял, что по его лицу текут слёзы.

— Ну что ты так, малыш. Отдыхай пока. Давай лучше мы тебе шоу покажем.

С этими словами Мирра сладострастно облизнулась и принялась мять свои огромные сиськи. Стояк Калеба стал каменным.

– Ты же за нами из-за этого увязался? Девочек моих хотел потискать, да? Под хвостик мне залезть, да? Мужичком себя считал? – Поспрашивала парня жрица, а потом сказала, повелительно: – Смотри внимательно, малыш. – И добавила, мягче: – Давайте, подружки, покажем ему то, чего он так хотел!

Дренейки последовали велению и примеру старшей подруги. Каждая принялась красоваться на свой лад. Посылая пленнику томные взгляды, они водили руками по своим прекрасным формам, массировали и перекатывали груди, покачивали бёдрами. Страстно, их языки ходили по губкам, а кальдерин и вовсе обвился вокруг её подтянутых сисек. И только покачивающиеся конские члены, с которых часто срывались густые капли предсемени, заметно портили картину.

Затем настал черёд демонстрировать свои нижние прелести. По команде жрицы, четвёрка повернулась к нему задницами и задрала хвосты. Их мясистые, разработанные дырочки сочились спермой, сперма же покрывала их ноги – ни одна из них не посчитала нужных подмыться, прекрасно чувствуя себя в семени подруг.

Но несмотря на это, несмотря на огромные надутые яйца, Калеб не мог оспорить их красоту. То была четвёрка самых сочных задниц, какие он только видел. Они венчали четыре пары гладких, сильных ног, что у охотницы и особенно воительницы отливали тренированной мускулатурой. А уж когда руки дренеек принялись разминать аппетитные ягодицы, парень и вовсе забыл о наличии под ними тугих мошонок.

За всю свою жизнь он не видел женских тел прекраснее этих. Пышущие красотой и здоровьем, они звали окунуться в мир удовольствий, дарить им любовь и ласку, которую они заслуживали. Тем страннее смотрелись эти страшные «особенности» дренеек, что наливались у каждой ниже пояса.

Конечно, Мирра затмевала всех остальных. Идеальная женственность её форм была вне конкуренции. Тяжеленная грудь и широчайшие, детородные бёдра кричали материнством, столь концентрированным в одном существе, что даже болтавшийся между ног фаллос жеребца не казался отвратительным.

Скорее, каким-то парадоксальным образом делал её образ цельным, добавлял особенной красоты. Гармонично, в Мирре сливались женская красота и мужская сила, не вызывая при этом диссонанса. Калеб вдруг осознал, что предложи она ему ночь любви по доброй воле, он бы отдался ей без колебаний. Даже если бы потом пришлось идти к целителю заращивать зад.

Постыдно, его член качнулся в возбуждении. Платиновая не лгала – именно в погоне за сочными попками и упругими грудками он и увязался за компанией. Но вместо обещанного их красотой рая мокрых и жарких влагалищ, Калеб оказался на последнем круге анальной преисподней. И теперь его раздолбанная задница ныла на твёрдом дереве стула, истекая семенем, что также плескалось и в его желудке.

Пойдя на поводу своего члена, он по злой иронии умудрился лишить себя мужественности. И пока его задница и глотка горели после грубых проникновений, этот предательский орган смотрел в потолок.

Проклятые твари! Да пошло оно всё под хвост натрезиму! Он не позволит им издеваться над собой!

Не желая доставлять удовольствие своим мучительницам, парень отвёл лицо от завораживающей сцены перед собой.

— Да пошли вы со своими «девочками»... - Зло бросил парень. И сплюнул в сторону.

Тут же, со всех сторон посыпались разочарованные охи и возгласы дренеек. И впервые с того проклятого момента, когда в бане узнал секрет хозяек этого места, молодой маг улыбнулся. Он понимал, что они обязательно заставят его заплатить, что он, возможно, только подписал себе приговор. Но сейчас его устраивал такой риск.

Так им и надо, проклятым!

— Вот ведь сучонок... - Зло протянула серокожая.

— Сопляк! – Гаркнула эредарка. – Делает вид, что у него есть яйца, ха! Да я лично проверила – так, пара бесполезных мешочков.

— Чеееел... Ну ты и попаааал... - Практически пропела лиловая из своих пут.

— Да, за такую дерзость положено наказание. – Подтвердила дипломатка.

Только Мирра не спешила с ответом. Как-то по-недоброму не спешила.

— Сыграем с ним... В «Лошадок». – Бросила она единственное слово.

И было в этом слове что-то такое, от чего юноша покрылся холодным потом. Дренейки же, напротив радостно загалдели.

— Тише, мои милые, тише! – Проворковала жрица, мигом заставив всех умолкнуть. – Пусть это будет сюрпризом для малыша. А пока, Изорочка, верни его внимание к нам. Он ведь так хотел увидеть наши прелести.

Колдовство дипломатки Калеб почувствовал бы, даже не имей он магического таланта. Подавляя сопротивление его мышц, Изора бесхитростно повернула его голову обратно, широко раскрыла веки и закрыла рот. Теперь у него не оставалось выбора, кроме как наблюдать за устроенным рогатыми шоу.

И что за шоу это было! Мужедевы дразнили и манили мальчишку, покачивали аппетитными округлостями и ласкали друг друга самым чувственным образом, каждым движением подчёркивая все свои изгибы. Их руки, когда нежно, когда грубо, плясали на гладкой коже, хватали крепкие задницы, разминали сиськи. Лицевые щупальца сплетались в странных подобиях поцелуев, хвосты свивались в единые спирали.

Калеб буквально не мог отвести глаз, что уже начали саднить без постоянного моргания. Красивые и страстные, с телами, что за исключением членов были мечтой любого мужчины, дренейки заставляли изнасилованное достоинство Калеба твердеть против воли. Достигнув болезненного напряжение, оно попыталось извергнуть предсемя, но вместо этого лишь содрогнулось в бесплодной попытке. Поблуждав где-то в недрах растянутых эредарским языком тоннелей, белая капелька так и не покинула член парня. Вместо этого предэякулят начал скапливаться внутри основания органа.

А шоу не прекращалось. Страсти дренеек не было предела – впиваясь друг дружке в губы, подруги звучали какофонией сладких стонов и вздохов. Они двигались без остановки, как бушующий океан плоти, и в их движениях поровну читались издёвка к юнцу и искренняя забота друг к другу.

И парень не выдержал. Ноющие после кальдериных издевательств гениталии дёрнулись – и пустили семя. Но раздолбанная уретра не позволила образоваться напору, и вместо извержения, оно вышло наружу слабеньким и жалким всплеском. Большей частью, белые капельки лишь вяло стекли вниз по стволу юнца.

При виде настолько жалкого оргазма, мужедевы торжествующе расхохотались.

— Ах ты бесов мазохист! – Воскликнула строгая. – Мы из тебя девку сделали, а ты на нас спускаешь!

— У этих азеротских нет ни чести, ни самоуважения, а вместо мужиков одни дырочки на ножках. – Как бы между делом, будто констатируя факт, заметила Мирра.

— Да и пиво так себе. – Добавила эредарка. – У адских гончих конча слаще. А от неё трава вянет.

— Стыдоба. Хе! И эта мясная щель считала себя магом. Умора. – С лёгким смешком произнесла дипломатка. – Хорошо же, что ты нам попался. От хлюпиков вроде тебя ваших бабёнок спасать надо.

— Ага! – Вдруг вклинилась Оторва. – А то пару мохнаток и мы вскрыть не дуры!

Лиловокожая так и болталась в путах, но её налитые страстью аквамариновые глаза следили за происходящим с живым интересом. Хер её набух до предела, и предэякулят буквально сочился из широкой плоской залупы, капелью стекая на живот, бёдра и тугие шары.

— Или помочь с этим пареньку вроде тебя. – Снова как бы между делом заметила жрица. На этот раз её голос звучал недобро. – А то попадаются нам иногда всякие: «С сестрой нельзя!», «С мамкой не буду!». Дохляки. Я своих давно обрюхатила.

На секунду Калеб визуализировал её слова. К горлу подступила тошнота, и он прогнал эти мысли взашей. Нет уж, ему и без того хватало кошмарных образов в голове!

— Ладненько, хлюпичек, наш черёд. – Произнесла серокожая. – Ну что, подружани, покажем ему, как надо спускать настоящим образом?

Ей ответил утвердительный гвалт подруг. И вместо демонстрации показной страсти дренейки начали удовлетворять настоящую.

А молодой маг по-прежнему был принуждён смотреть. Смотреть как руки дренеек скользят по гладкой коже их конских фаллосов. Вздыбленная плоть лоснилась от стекающего предэякулята, служившего смазкой. А глаза дренеек – разноцветные, светящиеся – горели страстью и издёвкой.

— Э, вы чё! А я?! – Недовольным голоском окликнула подруг лиловокожая. – Мёрзнет девушка в одиночестве!

В ответ, Изора щёлкнула пальцами. Две вещи случились. Полупрозрачный синеватый фаллос – точная копия конских причиндал магички – появился прямо перед лицом воровки, чтобы тут же заткнуть её. Наколдованный орган задвигался в её глотке не торопясь, дав лиловой вдоволь пооблизывать его как леденец. Дополнительно, другая сине-полупрозрачная конструкция возникла рядом с её членом – длинная трубка, которая тут же наделась на лиловое бревно. И задвигалась вверх-вниз с завидной скоростью.

Судя по довольно закатившимся глазкам Оторвы, той забота подруги нравилась до крайности. А пока она наслаждалась подарками дипломатки, остальные рогатые продолжили наяривать свои тяжёлые хуищи. Недолго, впрочем.

— Скажи «аааа!». – Улыбаясь, сказала волшебница.

И парень почувствовал, как его челюсти второй раз за день открываются против воли. А прямо перед ним, членодевки буквально нацеливали свои члены. Их план, что прямо как его рот был нараспашку, заставил глаза парня расшириться.

Он только и успел промычать что-то протестующе-перепуганное, когда первая разрядка достигла его лица. По носу ударила мощная струя – и с ней тяжёлый, мускусный запах чужой вирильности. Крася лицо белыми завиткам, она била всё ниже и ниже, пока наконец не нашла свою цель.

Относительным милосердием стало лишь то, что Изора сняла часть заклинания и позволила ему зажмуриться. Но даже эта мнимая пощада оказалась лишь ещё одним способом унизить:

— Нет уж, птенчик, глазки мы тебе побережём. – Проворковала магичка. – А то как ты будешь смотреть на нас с Оторвой?

Вновь, рот Калеба заполнила мерзкая, пахучая солонь. Под огромным давлением, та насквозь пролетела его рот и ударила в заднюю стенку глотки. Парню пришлось задержать дыхание – печально известный с недавних пор опыт подсказывал, что его организм не умел дышать дренейской спермой.

На его несчастье, к первой кончившей дренейке добавились остальные. Даже Оторва разрядилась за их спинами, снова заляпав себя и свои путы – а магия продолжала ублажать её. Семя рогатых ударило в его рот потоком, заодно вымарав лицо, и начало заполнять глотку. Парню – хотя в такой ситуации парнем он себя назвать уже не мог – подавляя тошноту, пришлось судорожно сглатывать.

За считанные мгновения его желудок переполнился. Новые порции спермы начали подниматься по пищеводу, и Калеба вырвало белым водопадом. Юный волшебник старался удержать дыхание, пока его желудок боролся с семяизвержением дренеек за власть над своим объёмом. Изо всех сил старался, вспоминая уроки по плаванию, где молодых магов учили задерживать дыхание – мало ли где им не повезёт оказаться на своём тернистом пути? От стараний аж в глазах потемнело.

И у него это почти удалось. Уже прекратило бить по лицу и в рот свежее семя, и последний ком белого выплеснулся наружу, когда дыхание всё же подвело его. Парень вдохнул несколько белых капель и зашёлся кашлем – хвала всем высшим силам, недолгим. Отплевавшись от последних остатков семени, он с наслаждением вдохнул полной грудь – полегчало.

Но лишь до момента, когда чувства вернулись к нему сполна. Он по-прежнему сидел в нагой беззащитности перед этими проклятыми мужедевами. Но теперь он стал ещё жальче, перемазанный с головы до пят дренейской спермой. Ею пропахло всё – кожа, волосы, стул и верёвки, даже воздух. Во рту царил солоновато-мерзкий вкус. Желудок ныл после частых сокращений, и в нём всё ещё что-то булькало. Ныло и его мужское – хотя какой из него теперь мужчина? – достоинство, изнасилованное кальдериным языком. По-прежнему саднило раздолбанный задний проход, который за день успел принять в себя члены больше раз, чем бывалая шлюха за неделю.

Калеб почувствовал, как чужое колдовство валиком прокатывается по верхней части лица, счищая сперму дренеек. Затем оно сменило точку приложения, и веки против воли парня поползли вверх.

— Всё, птенчик, не спать! – Скомандовала небеснокожая.

После о нём будто забыли. Взмахнув по-прежнему стоячими членами, дренейки рывком развернулись и поцокали к связанной подружке. Та при виде них радостно завизжала:

— ИИИИИ!! Да-да-да-да-да-да! – Тараторила воровка, сверкая аквамариновыми глазищами.

— Соскучилась, милая? – Спросила Мирра.

Она ласково потрепала щеку лиловой, от чего та довольно замурчала. Глаза воровки при этом горели требовательной, жадной страстью.

— У-мммммр-гу!

Кальдерин гигантский чёрный хер от такого звука дёрнулся, извергнув несколько крупных капель.

— Размурчалась, плоская. – Воительница подошла к подруге и от души зарядила ей членом по лицу. – Кто дразнился? – Шлёп. – Кто дерзил? – Шлёп. – Кто обзывался?

Шлёп-шлёп-шлёп-шлёп – с силой лупит по лицу чёрная, лоснящаяся белым головка. А Оторва только смотрит на подругу томно, да улыбается во весь рот.

— Я сегодня была ооочень плохой девчонкой. – Бойкая облизнулась, закусила губу почти до крови. – Вы теперь выпорите мне попу, да? Мою задни... Ай!

Тяжеленное достоинство Стимулы ударило её по лицу, прервав похотливые речи. Серокожая принялась водить широкой залупой по гладкой коже, от лба до подбородка. Предсемя охотницы смешивалось с густым слоем спермы, что уже покрывал лицо, оставляя новые узоры.

Лицевые щупальца воровки принялись играть с членами подруг. Шаловливые отростки быстро нашли дырочки уретр и залезли внутрь, от чего серая и красная застонали.

— Не торопитесь, девчонки. – С нажимом произнесла жрица. – Нам ещё её попу пороть.

— К слову об этом. – Продолжила Изора. – Давненько мы одну позу не пробовали. Ну-ка...

С этими словами она при помощи магии заставила верёвки выпустить Оторву, от чего та шлёпнулась на пол. После, весело верещащую дренейку снова схватили в четыре пары рук и облапали со всех сторон. Магией очистив кожу от семени и вернув тугость растянутой заднице, подруги принялись вязать лиловокожую на новый лад.

Калеб в очередной раз подивился змеиной гибкости воровки. Четверо подруг с силой завели её лодыжки за плечи, подмышки – аж спину выгнуло, ещё сильнее оттопырив лиловый конский член – и зафиксировали верёвкой. Затем в той же манере были обездвижены руки – за спиной, предплечье к предплечью. Получилась странная и крайне неудобная даже на вид поза, с копытами над и за головой и голенями в подмышках. Совершенно беззащитная поза, где всё было выставлено напоказ – и бойкие яички, и снова-нетронутый задний проход.

Когда с этим покончили, конец верёвки был перекинут через балку под потолком. Теперь Оторва болталась как какой-то окорок в мясной лавке, копытцами кверху и беззащитной попкой книзу. Глаза её бесстыже сверкали, манили сгрудившихся вокруг неё подруг, а хвост мёл воздух, будто бойкая дренейка была собачкой.

— Наггетс для ебли. – Прокомментировала положение подруги краснокожая.

— Ммм... Прямо как тогда... - Мечтательно протянула связанная дренейка, игриво раскачиваясь в путах.

— И верно. Прямо как в день нашего знакомства. – Согласилась Мирра. – Помнится, тогда мы тебя тоже наказывали.

Серокожая осклабилась.

— Наглая сучка тогда вздумала нас обчистить. – Почти прорычала она.

— Богатенький домик, чё. – С вызовом ответила лиловая, и взвизгнула. – АААЙИИ!

Стимула без зазрений совести пнула подругу по тугим шарам. Не сильно – чай дренейское копыто со всей силы никакие яйца не переживут – но чувствительно. У воровки аж предсемя выплеснулось на живот.

— Даааа... - Простонала воровка. – Вы трое наеблись и дрыхли. Окно не закрыли... АЙ!

Охотница схватила её тестикулы и несильно сжала, чуть помяв крепкими пальцами.

— Ооооох.... – Исторгла девчонка новый стон. – Библиотека, кладовые, лабы... Полный подвал волшебных побрякушек, мля... ИИИИ!

Хвост серой плетью прошёлся по тестикулам Оторвы – хлёстко так, со знанием дела.

— Ууууу... - Предсемя выплеснулось ей на живот особенно мощной порцией. – Нахапала полный мешок, мля, и наверх потопала... УУУХХХХХ!

Серокожая наотмашь зарядила по хозяйству подруги смачного шлепка.

— Но мы поймали тебя... – Сказал Изора.

Небеснокожая сделала шаг за правое плечо пленённой подруги. Схватив воровку за лицевые щупальца, она притянула её голову и накрыла губы смачным поцелуем.

— Связали тебя... - Продолжила Стимула.

Охотница шагнула Оторве за левое плечо и ухватилась за небольшой рожик. Задрав голову подруги, она принялась кусать тонкую лиловокожую шейку, заставив бойкую застонать.

— И наказали тебя. – Проворковала жрица, подытожив.

Она надвинулась на подругу хищной птицей, стремительно. Её полные груди прижались к плоским грудкам воровки так, что лиловый хуище последней оказался прижат между мягкими прелестями. Платиновокожая повела сиськами вверх-вниз, практически выдоив на них порцию предэякулята.

Горячее дыхание Мирры накрыло лицо подруги. Их глаза, разные цветом, но одинаковые страстью, встретились. А затем встретились не менее страстные рты. Поцелуй воровки и жрицы, горячий и полный нежности, длился не одну минуту

– Ну что, милая, наказать тебя? – Сказала старшая дренейка, отстраняясь.

А та уже радостно чирикала, требуя сто кар на свою пятую точку. Три громадных конских члена смотрели снизу вверх на её тугую задницу. Никто воспользовался смазкой – вместо неё, обильное предсемя сизо-белыми шапками укутывало широкие концы.

А затем с попкой лиловокожей дренейки случилось такое, что ни в сказке, ни пером – и чего Калеб отчаянно надеялся не испытывать никогда. У него аж разбитое очко сжалось от увиденного.

— Да! Да! Да! ПожауйЙИИИ!

Бойкое чириканье оборвалось визгом, когда стоявшая перед воровкой платиновокожая до упора вкатила внутрь своё немаленькое достоинство. Она едва успела раскрыть рот и наклонить голову, ловя струю оторвиного оргазма.

— Даааа... Рвите... Рвите! Ой-ой-ойЙИИИИИ!

Томные стоны сменились ойканьем, стоило к жрице присоединиться волшебнице. Схватив подругу за рог, она вошла в ней таким же резким и глубоким движением. У той аж глаза закатились, а на плоском подтянутом животике выступил небольшой бугор.

— Дхааа... ОХ! УХ! АХ! УИИИИИИИ!!!

Калеб услышал это. Треск раздираемой плоти и визг Оторвы – дикий, истошный, но вместе с тем переполненный страстью. Схватив её за второй рог, Стимула с садистской неторопливостью протиснула своё неохватное хозяйство в недра воровкиных потрохов. Лиловый животик безобразной вспучился – под гладенькой кожей легко угадывались очертания двух членов.

Вывалив язык и закатив пустые, бессмысленные глаза так, что одни белки виднелись, с безумным от похоти лицом Оторва даже не задрожала – натурально забилась в судорогах. Было даже слышно, как скрипят и хрустят надрываемые суставы и натягиваются верёвки. Мощнейшая струя окатила Мирру от груди до рогов, ударив в потолок и рухнув вниз, заляпывая жрице волосы.

А потом троица ебыриц начала двигаться. Жопу лиловокожей буквально раздалбывали в три громаднейших хуя в хорошем, отработанном, наверное, годами практики ритме. Пока одна входила до упора, вторая только начинала разгон, а третья была внутри наполовину. Под таким напором бойкая дренейка зашлась нечленораздельными, животными звуками. С языком навывал, с пустыми глазами и перекошенным безумной похотью лицом, она билась насколько позволяли путы, до срыва связок и кровавых ссадин.

Кальдера стояла поодаль и глядела на оргию с откровенной завистью.

— Н-да... Жаль меня с вами не было, когда вы плоскую распечатали. – Сказала она, недовольно фыркнув.

С лицом обиженного питомца, которого обделили вниманием, она было попыталась пристроиться к старшей. Эредаркины тонкие горячие губы впились в платиновую шею и заскользили по острым ушкам жрицы, но та прервала ухаживания.

— Не меня, Кальдерочка. – Сказала она, пыхтя и трахая.

Не снижая темпа, с великими мастерством Мирра чуть сместилась, и теперь три имевших Оторву дренейки стояли как три вершины квадрата. Пустовавшее четвёртое место красноречивее любых слов приглашало присоединиться.

Краснокожая силачка понимающе осклабилась. Освобождённую позицию она заняла единым скачком, как рванувший к добыче хищник. И таким же резким, хищным движением вонзила в и без того разбитый зад подруги своё массивнейшее чёрное достоинство.

С Оторвой сотворилось что-то совершенно дикое. Издаваемые ею звуки потеряли всякий намёк на членораздельность, окончательно превратившись в нечто из репертуара сношающихся зверей. Дыхание участилось, загнанное, а глаза закатились с такой силой, что было удивительно, как они не сорвались со стебельков нервов. Даже движения воровки потеряли всякую координацию, уподобившись судорогами от электрических разрядов. А живот, и без того вспученный, вздулся несколькими силуэтами огромных, проступающих сквозь потроха и кожу членов.

Дренейкам, могучим и страстным, потребовалось немного времени, чтобы подстроиться под новый ритм. Теперь две входили на полную, а две других в это время оставались внутри лишь кончиками. В стремлении доставить подруге и себе максимум удовольствия, они работали парами, что периодически перестраивались: две спереди и сзади, две по бокам, две по диагонали.

Медленно, быстро, под разным углом. Они трахали гибкую лиловую девчонку на всякий лад, вознося ту на один пик удовольствия за другим. Чтобы прекратить частые белые гейзеры, Кальдера снова взялась за хозяйство подруги, и её бесконечный язык снова начал орудовать в тугих лиловых шарах.

В какой-то момент, видимо, приноровившись к ощущениям, Оторва вернула себе ясность мыслей. Дрожащая под напором огромных фаллосов, она довольно застонала и вдруг затараторила:

— Спасибо-спасибо-спасибо! – А затем вдруг взяла и разревелась от нахлынувших чувств, как девчонка. – УВАААА!! Хорошоооо! Как же я без вас раньше была, хорошие вы моииииии!

И точно, как девчонка – со всей сила вжалась в трахавшую её Мирру, как в старшую родню, похныкивая от ощущений. А та, по-матерински, поцеловала её в лоб и нежно прижала, баюкая прямо на конском члене, не прекращая фрикций.

— Ну, ну, всё хорошо, милая. Всё хорошо. – Ворковала жрица, качая подругу на руках и на члене. – Ты больше не одна... Ты больше не одна...

Оторва вконец расслабилась и разомлела в её объятиях. Теперь она просто тихо сопела в гладкую платину мирриного плеча, изредка всхлипывая. И, не в пример магу, когда с ним вытворяли всякое, вовсе не от боли.

В развернувшейся сцене воцарился какой-то невероятный и по-своему прекрасный контраст. Четверо рогатых бестий, рычавших и пыхтевших, бесконечно двигающихся в глянце пота – и маленькая фигурка между ними, безмятежно положившая рогатую голову на плечо старшей подруги. На лице её, обыкновенно ехидном до оскомины, было выражение совершенного умиротворения.

Вдоволь насытившись её телом, квартет ёбыриц начал спускать. Невпопад, одна за одной, они достигали пика, вбитыми до упора хуями закачивая глубоко в недра подруги. И объём извергнутого ими семени, совершенно нечеловеческий, ошеломлял. В промежутках между четырьмя членами оно хлестало на пол, а в глубине потрохов, напротив, двигалось наверх, распирало и наполняло, вздувало живот. Скоро мирная улыбка на лице Оторвы сменилась смущённой отрыжкой, а затем бойкой и вовсе пришлось открыть рот, из которого на плечо Мирры полилось густое дренейское семя.

Отрыгнув последнюю порцию, лиловая рассмеялась.

— Ой! Извини, Мирра! – Сказала она с невинной улыбкой.

Подруги присоединились к ней и в протраханном домике полился чистый, задорный смех. Обнимая друг дружку, дренейки хохотали от всей души так, что Калебу стало поровну завидно, обидно и противно. Ишь какие суки! А как с ним так по-злому!

«Суки» же на купечьего сына не обращали ровным счётом никакого внимания и о его злости не знали. Да и если бы знали – что кроме новых насмешек и издевательств он мог от них ожидать? Они продолжали безмятежно стоять-обниматься, гладя и целую одна другую, пока их члены, которые они так и не вынули из Оторвы, постепенно возвращали себе рабочую твёрдость.

Бойкую трахнули не раз и не два, и не три, и не шесть. Визгов и соплей было – от души, семя лилось рекой, задница трещала от натуги. Лиловая кожа на лице и шеи от частых засосов стала пурпурной, её тут и там покрывали кровавые отметины укусов, которыми игривые дренейки нет-нет да награждали подругу. Столько было явлено в этой неказистой деревянной постройке страсти, что иной бордель за всю свою историю не видел.

Какая-то часть Калеба ещё надеялась, что уж после такого-то секса рогатые наконец-то утолять свою похоть – да не тут-то было! Когда все успели всласть позабавиться с Оторвой и Оторва со всеми, вновь настал его черёд. Теперь уже его, невзирая на слабые протесты, подхватили и подвесили руками-ногами к потолку, и с верёвкой под спину, чтоб та держалась горизонтом.

И молодой волшебник смог сполна оценить, насколько неудобной была эта поза. Весь вес тела – на нескольких кольца вервия, что впивалось в кожу до онемения конечностей и кровавых ссадин. Единственное пеньковое кольцо под спиной держало на себе туловище; оно впивалась между позвонками, заставляя мальчишку бесплодно ёрзать в поисках более удобной позы, обдирая кожу о грубую пеньку. А ступни и ладони, перетянутые верёвками, он и вовсе перестал чувствовать.

Впрочем, рогатые не оставили его наедине с неудобствами надолго. Решительно вступив в противостояние мага и этих самых неудобств на стороне последних, ибо схватившие его тело крепкие руки не делали ощущения более приятными. А протаранивший заднюю дырку – которой, конечно же, вернули невинность! – член и вовсе склонил чашу весов настолько, что неудобства переросли в мучения.

И снова была боль, и снова были крики, и снова были глубокие тычки членов в потрохах. Парня снова трахали, как потасканную кабачную девку, брали силой прямо на весу, мощными толчками раскачивая щуплое тело. Стоило одной закончить, как её место тут же занимала следующая – марафон, который и не думал прекращаться.

Затем этот процесс был слегка дополнен. Уже две мужедевы пользовали юнца – пока одна долбила его попку, другая входила в горло почти по самый желудок, откинув его голову назад. Стоило обеим войти до упора, как их члены сталкивались головками, мучительно растягивая, едва не разрывая тонкую податливую плоть между ними. Калеб задыхался, харкал и кашлял, его лёгкие горели от нехватки воздуха – но рогатым садисткам было плевать, лишь бы признаки жизни подавал.

Мясные брёвна дренеек терзали его отверстия. Шлепки тяжёлых тугих яиц по лицу не позволяли открыть глаза, отзываясь болью, будто его лупасили по лицу – должно быть, вокруг его глаз уже красовались синяки. Семя вливалось в него рекой, надувая живот, покрывая кожу белым глянцем, стекая по скулам и ягодицам. Эредарский язык извивался червяком, периодически навещая маняще-беззащитные яички мага. Мучительно медленно текло время.

Когда рогатым надоело и это, в ход пошли игрушки. Богатая коллекция фаллоимитаторов разных форм и размеров была сполна опробована несчастным. После доброго часа подобных процедур он выучил каждый выступ и впадину уродливого члена адской гончей, научился вязаться с воргенами и познал все прелести шипованных причиндал виверн. А уж сколько конских членов в нём побывало, и каждый – чуть другой, слепок достоинства того или иного дренея или дренейки-мужедевы, а то и кого другого, покрупнее.

Так, юнец обнаружил, в соплях и слезах, что конский член матёрого кентавра играючи затыкает дренейские за пояс.

— Нет! Стойте! – Причитал юнец, которого силой заставляли сесть на закреплённый на полу искусственный фаллос. – Вы меня как на кол сажаете!

— Молчи, малявка! – Прикрикнула на него Стимула. – А то взаправду сядешь! Целое бревно для тебя заточим – ум растеряешь от боли! И вообще – ты нам ещё за эту подготовку спасибо скажешь!

— Не забывай, птенчик ты наш голосливый, что Мирра всё залечит. – Добавила Изора. – Так что будь послушным паинькой и расслабь булки.

И он расслабил, со страху – как тут не расслабить от таких угроз? Да только проку от того было мало – кентавриное дилдо входило в него так туго, будто оное не в дыру впихивали, а в сплошную глину. Отмороженным бестиям потребовалось немало смазки и сил, чтобы насадить его многострадальную жопу на это чудовище, но он вынес и это.

В какой-то момент его привязали к столу, и Оторва решила проверить, сколько черенков от лопат, швабр и других подобных предметов влезет в его разработанную задницу. Ничтожно тонкие по сравнению с громадными конскими членами дренеек, они, тем не менее, причиняли ему боль по-новому. Длинные и твёрдые древка с легкостью доставали до таких глубин, куда насильницы могли дотянуться разве что на пределе своих членов, и больно ударяли по стенкам потрохов, угрожая порвать всё к демонской матери. А когда их число перевалило за пять, и следующая палка начала входить с заметным усилием, мучительно расталкивая стенки кишок, он и вовсе запросил пощады.

— Умоляю, прошу, прекрати! Внутри рвётся!

Лиловокожая на секунду оторвалась от увлекательного занятия фаршировки деревом его попки и повернулась к подругам

— Ну чё, рогатые, пощадим дохлика? – Бойким голоском поинтересовалась она.

Ей ответила серокожая, что сидела на табуретке в углу, растопырив ноги и громко стоная. Одной рукой охотница придерживала свой тяжёлый член в вертикальном положении, а другой вгоняла внутрь органа рукоятку небольшой садовой лопатки. Тщательно смазанное дерево в два пальца толщиной гуляло туда-сюда с завидной скоростью, издавая похабные хлюпающие звуки.

— Суй, Оторва – оооох! – Сказала Стимула в промежутках между стонами. - Суй пока не завоет.

И Калеб завыл, когда лиловокожая мужедева со своей неизменной озорной улыбкой резко вбила шестой черенок до упора. И не остановилась, пока не добавила к нему ещё три, от чего вой перешёл в сдавленные хрипы. Теперь жопу молодого мага и его потроха набивало девять твёрдых стержней из дерева, погружая его в настоящий ад ощущений. Драной задницей и растянутыми стенками кишечника он чувствовал каждую малую заусеницу и каждый плохо заполированный сучок, что едва выступал на гладкой древесине.

Но рогатые отморожицы, конечно же, не остановились даже на этом. Вновь залечив его драные места и вернув им девственную тугость, дренейки продолжили пускать молодого мага по кругу. Анус, что ещё вчера был совершенно девственным, их усилиями снова превратился в развёрстую дыру, принимая член за членом в безудержном темпе. Насильницы не забывали и о втором его отверстии, и даже о члене – Стимула и Кальдера ещё не раз повторяли свои жуткие фокусы, что едва не свели его с ума в первый раз.

Болела сорванная криками и членами глотка, горел огнём изнасилованный языком член, саднили набухшие от чужого семени яйца, а жопу он просто перестал чувствовать. Но каждый раз, когда его тело превращалось в развалину после нескольких раундов издевательств, Мирра вылечивала все повреждения. И всё повторялось, круг за кругом, пока небо за окном постепенно светлело, гася звёзды.

Потерявший чувство места и времени от боли и усталости бедолага-Калеб уже не мог различить, когда сменялись партнёры. И сменялись ли вообще? В этом мучительном ритме глубоких толчков больше не было жрецов и магов, бойких или строгих. Рогатые бестии, казалось, слились в единую, одинаково злую и похотливую сущность, что не слазила с него ни минуты. Лишь лапала, облизывала и долбила без пощады или перерыва, потоками дренейской спермы склеивая минуты в часы.

В какой-то момент он просто отключился, не в силах больше терпеть это надругательство. Его бессознательность ничуть не смутила дренеек, продолживших долбёжку в прежнем, диком темпе. Час за часом, пока закатившееся в разгар этой секс-экзекуции солнце вновь не протянуло к горизонту свои тонкие розовые лучи.

Лишь тогда, уже на не самом раннем рассвете, развалины калебиного ануса с громким хлюпанием покинул последний конский хер. Маг, что постепенно приходил в себя от неестественного чувства холодного утреннего ветерка, гулявшего теперь в его широко раскрытой прямой кишке, даже не понял, какая именно мужедева была в нём последней. После целой ночи жуткого изнасилования у него не осталось мыслей. Только желание свернуться где-то в уголке, расправить наконец онемевшее тело и нормально поспать.

Стоило ли говорить о том, что сил бежать – или хотя бы подняться – у него так же не было? Его мучительницы, за ночь перепробовавшие с ним все возможные позы и способы, наутро даже не попытались его обездвижить. Дренейки, на чьём счёту был не один десяток подобных ему молодых парней, прекрасно знали, что никто не был в силах стоять после целой ночи с ними. Они просто бросили его лежать на полу, в подсыхающей луже остывшей спермы, перемазанного ею же с ног до головы. А он лишь глядел, не видя, на стену, увешанную игрушками, каждая из которых была вымазана спермой из его задницы или рта.

Милостью дренейских членодев или же их банальным безразличием, но Калебу всё же выпало несколько спокойных минут.

Оторвавшиеся за ночь и тоже изрядно уставшая банда устроилась за столом, негромко беседуя за вином и бутербродами. Самым беззаботным образом – будто они не были вот буквально час назад по самые яйца погружены в чей-то зад или пульсирующую в удушливых муках глотку. А рядом с ними, перемазанный с ног до головы их же спермой, не валялся молодой мужчина.

Сидя нагишом и ничуть тем не смущаясь, банда болтала как ни в чём ни бывало: жаловались на летнюю жару, обсуждали свежие сплетни и даже спорили об актуальных новостях. На пленника они не обращали ни малейшего внимания – беседа с перекусом им была явно интереснее.

Минуты тянулись, и молодой маг даже было позволил надежде поднять голову из той лужи дренейского семени, в которой её опустили. Рогатые продолжали пить и есть, не обмолвившись о нём ни словом – всё щебетали о погоде да новостях, да отпускали скабрезные шутки вполголоса. Даже их поникшие члены и слегка сдувшиеся текстикулы уже не внушали такого ужаса.

Неужели всё правда закончилось? Они ведь уже наказали его, верно?

Ах если бы он только знал, что именно ему уготовили!

Трапеза рогатых подошла к концу. Получив пару неслышных распоряжений от старшей, дренейки пришли в движение – бодро и споро, будто не потели всю ночь над бедным магом. Кальдера куда-то унеслась, а остальные направились к нему, выцокивая по деревянному полу.

Калеб, чью надежду на прекращение пытки грубо растоптали, запротестовал:

— Но... вы же... закончили... да?..

Дренейки даже не удосужились ответить ему. Видя, что уговорами делу не помочь, волшебник честно попытался отползти и даже смог изобразить какое-то барахтанье в луже спермы, но не более. Утомлённое, изнасилованное тело ощущалось одной большой гирей из боли и усталости, приковывавшей его к полу. Все его попытки окончились лишь трепыханием, и рогатые со смешками подняли протестующего юношу и понесли к станку.

В этот раз его связали иначе. Рогатые положили молодого волшебника на станок спиной, лицом вверх, отогнув запястья и щиколотки и снизу привязав их к верхней части устройства. Получилась неудобная поза с нелепо расставленными согнутыми в коленях ногами и руками за спиной, в которой Калеб чувствовал себя особенно уязвимо. А пленительницы уже надевали ему на глаза ту проклятую повязку, лишая юного волшебника возможности наблюдать за происходящим.

Мирра снова вернула его телу нетронутость. Чувствуя, как захлопывается разбитый анус, а в драном горле унимается зуд, Калеб заволновался так, как не волновался с первого раунда игры в «Угадайку». За эту ночь он успел возненавидеть светлую целительную магию, которой проклятая жрица нашла столь дурное применение. Каждый раз покидающая тело боль означала для него только одно – скоро она вернётся сторицей, обрекая его на новую порцию ада.

Затем, как финальный штрих, он услышал, как кто-то откупоривает пузырёк с зельем. В воздухе разнёсся странный мускусный запах, и пара крепких пальцев принялась натирать мазью его зад, на пару фаланг проникая внутрь. Слишком водянистая, та просто не могла служить смазкой – во всяком случае, не лучшей, чем простой плевок.

А запах, этот странный звериный запах... Калеб был уверен, что уже где-то обонял его, но усталому сознанию было тяжело ворочать воспоминания. А вскоре его и вовсе отвлекли.

В темноте повязки заворочались. Одна из рогатых запыхтела – видать старалась поднять или подвинуть что-то большое. С жутким скрежетом, она тянула это самое «что-то» по полу, пока это занятие ей вконец не надоело.

Недовольным голосом, Оторва окликнула подруг.

— Ну-ка, мля, помогли мне со столом! А то задавят чушка...

— Тише, дорогая! Не надо портить нашему другу сюрприз. – Сделала замечание магичка, поспешив на помощь подруге.

Крякнув, дренейки приподняли тяжеленный стол. Зацокав копытами, они поднесли его прямо к Калебу и от души грохнули добротную деревянную конструкцию об пол. Бедолаге-магу оставалось только догадываться, зачем мужедевам вдруг понадобилось двигать мебель. Одно было ясно – что бы те не задумали, это не обещало ему или его многострадальному заду ничего хорошего.

Впрочем, ему не пришлось ждать подсказок долго. Дверь в постройку растворилась, пропуская теплоту солнечных лучей и щебет утренних птиц – но, увы, не только. Вместе с ними в помещение проник цокот копыт, от которого душа Калеба ушла в пятке, а снова-девственная задница сжалась с такой силой, что сломала бы иной член. По частоте этого цокота было несложно определить, что он принадлежал отнюдь не дренейкам.

Насмешливый голос краснокожей силачки только подтвердил его худшие опасения.

— Ну что, сопляк, обещали мы тебя на лошадках покатать?

Осознав, что с ним сейчас будет, он принялся орать, как безумный, до боли в суставах забившись на станке.

Отмороженные рогатые бестии собирались положить его под животное.

— ААААА!!! Не надо, прошу! Только не это! Вы же уже меня наказали! – Орал он, едва не срываясь на плач.

Из темноты повязки раздался другой голос - охотницы.

— Не стоило нам дерзить, малец. Ой не стоило! Тем ты заслужил новое наказание.

— Я больше не буду! Умоляю, уберите его! Уберите... Убе... ВАААААА!!! – Крик Калеба надломился плачем. Парень замотал головой, разбрызгивая слёзы.

По своему обыкновению, бойкая воровка вклинилась в разговор:

— Да не парься ты так! У него только чуткааа больше наших! Разок вдует – не заметишь!

Бывший парень, а ныне подстилка мужедев, хотел возразить – ему было что! Но вместо возражений он лишь промямлил что-то сопливо-невразумительное:

— Н-нееет... как можно... он же... он же... так нельзя... со зверьми нельзя...

Резкий всхрап заставил его испуганно умолкнуть, голый живот обдало горячим смрадным дыханием. Калеб буквально чувствовал, как похотливый, но совершенно лишённый разума взгляд скользит по его беззащитному телу. А затем, к его растущей панике, останавливается прямо на испуганно сжатом анальном кольце.

Дыхание коня обдало промежность Калеба горячим облаком. Большие мясистые ноздри с шумом втянули доносившийся от задницы запах мази. Теперь, к своему ужасу, маг понял, что это была за мазь – выделения течной кобылы. Для ведомого инстинктами зверя, что познавал мир прежде всего обонянием, этого было достаточно.

Раздалось довольное ржание, что-то большое переместилось вокруг и над ним, жалобно скрипнул притащенный недавно стол. Затем, на его пах и живот легло что-то огромное – и горячее, куда горячее тел дренеек. Воздух наполнило вонью прелого сена и навоза, и едким запахом конского пота – смрад, который останется отпечатанным в его памяти до тех пор, пока таковая будет существовать.

Маг завыл от ужаса перед неизбежным, немыслимым насилием. С трудом, но его гордость могла пережить принуждение со стороны дренеек – могучих, прекрасных дочерей древнего и гордого народа. Он бы мог сделать вид, что ничего не было, днём отводя от родных и друзей полные стыда глаза, а ночами пряча слёзы ночных кошмаров. Он бы придумал убедительную историю, почему его поведение вдруг резко изменилось. На худой конец, он бы выкинул все свои сбережение на конфиденциальный визит к магу-мозгоправу.

Но это? Быть покрытым против воли тупым грязным зверем, что даже не был способен на подлинную похоть и лишь искал дырку для ебли? Стать меньше, стать ниже животного, его безвольной игрушкой, не способной достучаться до отсутствующего разума насильника даже мольбой?

Чувствуя, как жеребец над ним двигается, скользя своим горячим органом всё ниже по его животу, Калеб уже не выл. Растеряв последние крупицы собственного достоинства и воли, он лишь протяжно, жалобно скулил.

А затем горячий член жеребца нашёл свою цель меж раздвинутых ног юноши. И чувства Калеба разорвались от чужой, звериной теплоты, заполнившей измученные потроха. Зверь овладел им.

А вместе со зверем, им овладело осознание. Содрогаясь, визжа и завывая от грубых толчков, безвольно трепыхаясь под вонючим телом, он вдруг понял одну вещь. Он больше не был молодым, подающим надежды волшебником. Не был сыном уважаемой купеческой фамилии. Он даже больше не был человеком. Его низвели до уровня игрушки для мастурбации, какой конезаводчики собирали сперму племенных жеребцов на расплод.

Такого унижения он просто не мог вынести. В полном отчаянии, какое не мог представить себе даже в самых страшных кошмарах, он зашёлся жутким, безумным воем. В этом звуке корчащийся в муках рассудок сквозь крики и всхлипы вытягивал единственную ноту, без слов умоляя своих мучительниц о милосердии – спасении или смерти, ему уже было всё равно. Мольбы, судя по довольным, понимающим улыбкам дренеек услышанные – и проигнорированные.

А жеребец всё двигался в его тугом и тёплом нутре. В движениях зверя был напор, который и не снился дренейкам – станок отзывался скрипом, а натянувшиеся путы впивались в тело. Вкладывая с каждым толчком-ударом члена свой колоссальный вес, зверь добивал до тех глубин, которые было трудно достать даже краснокожей с её великанским органом. Играючи прорвав сопротивление сфинктеров, пенис коня натягивал на себя кишечник, как носок. Проникая до упора, где толстая кишка делала резкий поворот, он буквально сбивал дыхание, ударяя в лёгкие сквозь туго натянутые стенки кишки и диафрагму.

Это была чистая агония, какую не сумели доставить даже рогатые. Повязка на глазах отсекала зрение, заставляя организм отдать все силы другим чувствам: слуху, обонянию и конечно же осязанию. С обострёнными чувствами, Калеб ощущал эту новую пытку с каждым рывком беспощадно сдвигаемых с дороги органов и тошнотой в желудке, на который давили набиваемые конским членом потроха. Даже сбитым сердечным ритмом от частых фрикций, что останавливались в считанных сантиметрах от отчаянно колотящегося сердца. Каждое движение зверя отдавалось рвущей рассудок болью, заполнявшей всё брюхо целиком. Смрад зверя заполнял ноздри, а ржание, что так и кричало довольством – уши.

Всё, что оставалось бывшему магу, это выть в отчаянии и муке, пытаясь не сойти с ума.

Вокруг него, не произнося ни слова, пятеро дренеек голодным глазами следили за каждым движением конского фаллоса, что пробивался под кожей живота длинным бугром. Их чуткие длинные уши улавливали каждый всхлип, вскрик и вопль, и мерзкую влагу звуков, с которыми громадный орган жеребца ходил в податливой юной плоти.

Их крепкие руки гуляли по собственным вздыбленным членам, и то одна, то другая мужедева достигала пика. Порой извержения их семени были столь сильны, что тугие струи покрывали несколько шагов между ними и жутким актом скотоложества, что творил с Калебом конь. И кожу кричащего в муках парня покрыл узор из белых пятен и линий.

По счастью Калеба – если остатков его рассудка ещё хватало на осознание данного счастья – жеребца не хватило надолго. Будучи не опытным любовником, но простым животным, что искало скорейшего удовлетворения своей страсти, конь напоследок вбился до упора и излил в бывшего парня большую порцию горячего семени. Куда там рогатым бестиям – из него хлестал настоящий поток, и живот мага начал наливаться мучительной, ещё сильнее распирающей потроха полнотой.

Конь надувал его и надувал, пока, наконец, Калеб не почувствовал тошноту. В животе забурчало, и волна смрада заполнила носоглотку, ударив в обонятельные рецепторы изнутри его тела. Густейший, мускусный, самцовый, он обставлял даже запах дренеек, буквально насилуя обоняние юнца – а следом уже двигалось кое-что похуже. Вслед запаху в рот и нос ударила волна животного семени, принося с собой вкус – нет, нечто иное!

Как зловоние было низшей формой запаха, ощущения во рту Калеба были низшей формой вкуса. То, что почувствовал его язык, помимо сильнейшего солоноватого привкуса, было трудно уложить в слова – он буквально познавал одно из своих чувств заново, ужаснейшим образом раскрывая горизонты непознанного. Это неописуемо-отвратительное зловкусие завладело ртом парня так же, как принёсший его жеребец овладел задом последнего. Мгновенно, оно призвало к жизни сильнейшие рвотные позывы, что лишь помогали протолкнуть в рот больше мерзости, породив тем самым замкнутый круг тошнотворности и тошноты.

Не в силах больше держать это в себе, молодой волшебник разразился препошлейшей отрыжкой. В брюхо и грудь двигавшегося над ним коня ударило конское же семя, заодно разлившись и по лицу юноши, и по деревянному станку, став затем белой лужей на полу. А когда и этого не хватило, дабы опорожнить постоянно наполняющийся желудок, избыток мерзко-тёплой жижи забил из ноздрей – вкус и запах слились для него в единстве мерзости, топя и растворяя рассудок.

Теперь он даже протекал насквозь – прямо как переполненная игрушка.

За первым зверем пришёл ещё один, потом ещё, ещё – кажется, кони начали покрывать его по кругу. В мучительном тумане бесконечного сношения определить это было тяжело – процесс был столь же монотонным, сколь и мучительным. Не в пример дренейкам, чьи характеры вносили в еблю некоторое разнообразие глубин, углов и темпа фрикций, коней не заботили такие ухищрения. Каждый из них монотонно вбивал себя в несчастного как можно глубже и чаще, чтобы затем залить его нутро огромной порцией семени, всё сильнее перехлёстывающей через край.

Живот парня надулся воздушным шариком, до такой степени, что стал подушкой для ходящего сверху коня. Вес животного давил на перегруженные потроха, и каждый рывок многосоткилограммовой туши заставлял раздутую плоть ходить ходуном, калеча сознание мага новым вспышками боли. Калеба рвало белым, заляпывая и его, и коней, и станок со столом, а большая белая лужа на полу растекалась всё шире и шире.

И каждый удар члена внутри, каждое новое проникновение и новая струя лошадиной спермы, ощущение чужого жара и вонь конских тел откалывали какой-то кусочек рассудка. С каждым новым кругом Калеб становился всё меньше и меньше. Все мечты, на которые его хватало – вырубиться прямо здесь и сейчас. И никогда больше не приходить в себя.

В какой-то момент он просто понял, что лежит на станке без движения. Боль не уходила – она в принципе осталась единственным его чувством ниже груди. Боль – и липкое, склизкое ощущение на коже, как одеялом укрытой слоем лошадиной и дренейской спермы. Половина тела – сплошное пятно немоты и боли, но больше не было огромных зверей, содрогавших его своими толчками. Только медленно растворяющаяся в немоте боль и звук капель – похоже, он пролежал так долго, что живот успел сдуться, и только тонкая белая струйка ещё покидала его тело.

Вдруг – бодрый голос.

— Проснись и пой, малыш!

С которым в Калеба ворвался поток целительной магии, вернувший телу ощущения.

Это было настолько больно, что даже закричать не получилось. Пока чары жрицы медленно делали свою работу, приводя развалины потрохов и задницы в исходный вид, Калеб успел сполна ощутить, сколь сильно был поломан. Ощущения прежде немых нервных окончаний вернулись, вспышками боли выкрикивая доклады о повреждениях.

Внутри до самой диафрагмы был незахлопывающийся проход, что продолжал держать форму растерзавших его конских членов. В нём гулял горячий ветерок – по всей видимости, утро было уже давно позади и близился душный летний вечер. О сохранности же мелких мышечных колец, что позволяли кишкам работать, можно было даже не заикаться. А что творилось с нижними воротами в его организм, что первыми пали под ударами мясных таранов! Даже его простата опухла, нещадно избитая бесконечной чередой окольцованных плоских головок, валиком прокатывавшихся по ней с каждой фрикцией.

Это была подлинная руина, и бывшему магу едва ли было суждено пережить подобное надругательство, не будь рядом дренейки-целительницы. Проклятой бестии, что оставила от всех его надежд и амбиций лишь гудящую душевной травмой пустоту. Украла будущее, украла мужественность и человеческое достоинство, превратила в жалкую тень своего прежнего «я» – подстилку для жеребцов. Лошадку.

Первыми звуками, который издал некогда маг и парень, стараниями дренеек превращённый в мясо для ебли, были всхлипы. После всего пережитого ему оставалось лишь рыдать в бессильном, измученном отчаянии. И он рыдал, спутанный на станке, залитый таким количеством чужой спермы, что за ней терялся натуральный цвет его кожи.

— Ну, ну что ты, наш хороший. – Разворковалась платиновокожая жрица. – Подлатаю тебя – никто и не скажет, что стряслось. И ты у нас большим молодцом держался – большинство на первом конике ломалось. А ты сильный – справился.

— Да, сопляк, ты и правда крепким оказался. – Поддержала жрицу эредерка-воительница.

— А мы сначала думали – крякнешь на «угадайке», нна. – Бойко вставила свои пять копеек лиловокожая воровка.

— А ты даже наказание пережил, и не одно. – Довольно сказала серокожая.

— Однако, есть ещё кое-что... - Как бы между делом заметила волшебница.

И Калеба будто обдали ледяной водой. С трудом подчиняя себе вымотанное до предела тело, он повернул лицо с по-прежнему закрытыми повязкой глазами к произнёсшей эти проклятые, роковые слова дренейке.

— Не бойся, малыш. – Поспешила пригасить его сомнения жрица. – Это всего лишь простая церемония. После неё мы отпустим тебя на все четыре стороны.

— Агась! – Поддакнула бойкая. – Чёт вроде награды, ё!

— Или обряда инициации, как в школах волшебства. – Заметила дренейка-магичка.

— Крутая штука, в общем. – Добавила воительница.

— Мы называем её «Коронацией», малец. Не каждый наш гость удостаивается этой чести. – Объяснила охотница. – Только подожди тут, пока мы всё подготовим.

Калеб обречённо уронил голову. Сил как-то реагировать уже не осталось. Он просто лежал, прикованный к станку, желая заснуть и не просыпаться.

Они вернулись за ним очень скоро. Очистили тело, избавили от темноты повязки и, взвалив на плечо Кальдеры, вынесли на открытый воздух.

Вечерело. Дул лёгкий ветерок, закат красил верхушки деревьев алым, длинные тени прятались в логах меж холмами, пели птицы. Картина, что ещё вчера показалась бы захватывающей дух, ныне едва отмечалась в пустой от мыслей голове.

Он не видел, куда его несли. Краснокожая шла последней, свесив мага головой назад. Ему достался лишь вид её широкой спины, упругой задницы и могучих ног, топтавших пыльную тропинку. Шла дорога под копытами, махал задорно гибкий красный хвост, поднималась пыль из-под копыт да уносилась ветром вместе со щебетом птиц.

Скоро они были на месте. Сбросив Калеба с плеча, воительница поймала его и за плечи развернула лицом к остальным.

Вся нечестна компания стояла под тем самым древним раскидистым деревом, где вчера жрица пела свою грустную песню. Оно нависало над ручьём, омывая в его водах свои корни, и основание его, спрятанное в овраге, было совершенно невидным ни от имения, ни от подъездной дороги. Казавшееся прекрасным вчера, ныне это место предстало перед магом зловеще укромным – и крепкая верёвка в руках Стимулы атмосферу отнюдь не улучшала.

Верёвка. Дерево. Юноша даже слабо улыбнулся – какой банальный и жалкий конец! Он, молодой маг из купеческой семьи, богач и носитель тайных знаний, закончит жертвой отморозков с большой дороги, повешенный на суку.

Видать его мысли были расписаны по всему лицу, раз серокожая повернулась к нему с настолько злой улыбкой.

— Что, малец, о Тёмных Землях мечтаешь? – Едко заметила мужедева. – Думаешь: «Щас станцую пенькового и на покой»?

— Точняк! – Зазвенел голосок Оторвы. – Походу пацанчик так и думает, ёпт. Типо ща кирдык-пиздык и к Сильване нахуй!

— Они все так думают. – Заметила магичка. – Но их можно понять: крепкое дерево да крепкая пенька – комбинация столь же классическая, как вино и сыр.

— Недоумок. – Лаконично сплюнула эредарка.

— Ну что ты так, Кальдерочка. – Мягко прервала подругу Мирра, заставив всех умолкнуть. – Зачем малыша обижать. Ему о наших забавах знать неоткуда.

Забавы... Горло Калеба свело полным отчаяния всхлипом. Проклятые твари! Сколько пережил, а они и не думают прекращать!

— Ну, ну, малыш. – Разворковалась платиновокожая. – Мы же обещали тебя отпустить, забыл?

Она подошла к нему и почти что по-матерински охватила его лицо руками. Глаза её, нежно-синие, горели такой же родительской заботой. Калеб уже не мог понять, было ли это притворством, или рогатая была обычной безумицей – если не кем-то похуже. А последовавший поцелуй – отнюдь не материнский – выбил из головы остатки мыслей, до того нежным он был.

Мирра отстранилась от пленника и скомандовала остальным:

— Подготовьте малыша. А я вам пока подсоблю.

Свет её глаз стал сильнее, и странное чувство наполнило тело мага. Оно, казалось ему, стало вдруг странно подвижным. Удивлённый, он шевельнул на пробу указательным пальцем – тот без особых усилий отодвигался назад так далеко, что в ином случае это гарантировало бы перелом.

Ему не оставили много времени для догадок. Протесты парня сменились криками, стоило рогатым садисткам начать «подготовку» – они принялись вязать его в той же позе, что и Оторву ранее. Только сейчас орущий волшебник во всей полноте оценил, какой же чудовищной гибкостью та обладала.

— АААААААААААА!!!!

Он орал, как резанный. Так плохо ему не было даже под смрадными телами коней, даже когда Мирра надевала его мясным чулком, не позволяя потерять девственность даже во время проникновений. Ноги, закинутые за плечи, выгнутая спина, вывернутые за спину руки. Всё его тело превратилось бы в один переломанный ком мяса, в какой врагов превращали могучие таурены, если бы не магия Мирры. Если бы не эта магия, его страдания быстро прервались бы смертью от переломанного в десятке мест хребта.

Но в планы чудовища в жреческих одеяниях не входило избавлять свою игрушку от страданий – куда там! Приобретя неестественную эластичность, его суставы, связки и мышцы не рвались на куски и не ломались в труху – но именно так ощущался весь процесс. Магия позволила ему выдержать, но не убрала боль ни на йоту.

Даже когда его зафиксировали, он не прекращал орать. Даже когда его, подобно куску мяса, подвесили на сук за сведённые верёвками ноги, боль не унялась. В плотных путах он не мог пошевелиться и не мог ослабить её.

Ему казалось, что худшее, что дренейки могли теперь сделать, это просто бросить его тут страдать. Как многие другие мысли последних двух дней, эта была совершенным заблуждением.

Пятеро дренеек обступили Калеба, и старшая из них шагнула навстречу изнывающему от боли юнцу.

— Ну что ты так, малыш? – Наседкой заворковала платиновокожая. – Потерпи – скоро всё закончится. Лучше погляди, на что ты теперь способен.

Сказав это, она схватила его за руку и сильно потянула за кожу на предплечье. Та отошла в сторону, будто была сделана из тонкой и эластичной ткани. Так натянулась, что хоть ветру парусом подставляй – да смотри, чтоб не унесло. Все сосуды на просвет красной сеткой раскинулись.

Однако, ему было не до удивления – всё то время, пока рогатая орудовала с его кожей, он визжал хуже, чем резанный.

— АААААИИИИИИИИИИИ!!!!

Были бы они по-прежнему в домике, стёкла бы точно вылетели. Боль была просто дикая – так, наверное, чувствовали себя жертвы свежевания. Но в отличии от последних, не было того палаческого ножа, который отрезал бы ломоть вместе с нервами и избавил бы его хотя бы от части страданий.

Все пятеро следили за его мучениями с нескрываемым удовольствием. Мирра отпустила оттянутую кожу, и та вернулась на место со шлепком.

— Видишь? – Спросила она. – Со мной ты можешь не бояться гибели.

Сказанные на первый взгляд мягким, даже заботливым тоном, эти слова несли в себе ледяной яд угрозы. В них Калебу чудилось такое, от чего душа в пятки уходила – что-то куда худшее, нежели всё, что он уже перенёс от её «заботливых» рук.

После, остальные дренейки также шагнули ему навстречу. Началась возня – места вокруг его щуплого тела было мало. Разместиться всей пятёркой, дак ещё так, чтобы рога не цеплялись, было настоящей логистической задачей.

Но рогатые выполнили и её. И теперь стояли кругом, прижимаясь к несчастному своими большими, сильными телами. Их фаллосы, прижимаясь друг к дружке самым приятным для них образом, смотрели ему прямо во вновь-девственный задний проход.

Калеб, что от боли уже не кричал, но всхлипывал, окончательно расплакался. Не надо было быть выпускником магической школы, чтобы догадаться о дальнейшем ходе событий.

— Ревёт малец. – Прокомментировала охотница с издёвкой.

— Сопляк и есть. – Присоединилась силачка.

— Убожество. Маг без дисциплины – как мужик без яиц. – Зло сказала Изора.

— Да и мужичок из челика такой се. – Продолжила лиловая, ехидно.

— Азеротский, подруги! – Подытожила Мирра. – Ну что с него взять?

И тут же, без прелюдий, без подготовки и без сантиментов вошла в мага – а тот только тихонько вскрикнул. По сравнению с ощущениями в вывернутых суставах, конский член в жопе больше не казался настолько болезненным. Да и не было это больше ему в новинку.

А потом сзади к нему прижалась волшебница, тихо шепнув на ушко:

— Ну что я говорила про второй номер?

Поняв, что ему предстояло пережить, всхлипывающий от боли юноша запротестовал было:

— Нет-нет, вы же меня порвёте... Не надо...

Его протесты отмели в стороны, как назойливую муху.

— Ничего подобного. – Отрезала небеснокожая. - Просто представь себе ощущения от раны, что в ином случае разорвала бы твоё тело на части.

— Непрерывные! – Вставила воровка.

— Жгучие. – Сказала Кальдера.

— Долгие часы подряд. – Добавила серокожая.

— Молись пресветлым Наару, пока можешь, малыш. – Завершила их тираду старшая дренейка, что уже во всю трахала парня. В противовес её обычным манерам, всё тепло из её голоса будто улетучилось, и только похоть слетала с дрожащих губ каждым произнесённым словом. – Как светлая жрица я обязана дать тебе этот совет. Ведь очень скоро ты забудешь, что такое молитва, свет – слова вовсе позабудешь.

Широкая, увенчанная массивной залупой, елда магички на секунду упёрлась в обтянувшее член жрицы колечко ануса. Упёрлась – и скользнула внутрь, растянув анус почти вдвое сильнее и вспучив живот.

Снова, Калеб зашёлся воем. Теперь в нём ходили и тёрлись один о другой вот уже два громадных конских члена. Каждая пульсация каждой жилки, продолговато выступавшие под кожей каналы уретр, впадины под широкими венцами головок и широкие кольца препуциев – его задница чувствовала всё. А потроха просто надулись мешком, лишь благодаря магии не превратившись в лохмотья. Нижняя половина его тела кричала от жгучей боли, будто парня трахали вынутым из костра поленом.

Двое дренеек драли его умело, глубоко и быстро. Пока одна входила до упора, вторая оставалась внутри самым кончиком, подцепляя анус изнутри краем мясного венца на залупе. Несчастное колечко было туго натянуто, голос срывался от воплей, а рогатые извергши и не думали останавливаться.

А пока они долбили его, к ним уже пристраивалась Оторва. Он только и успел, что расширить глаза от ужаса и слабо пискнуть:

— ПодождИИИИИИ!!!

Подмигнув магу, лиловая без лишних слова вбилась в его нутро и тут же задвигалась, подлив масла в костёр боли, которым стали его потроха и зад. И живот его уже не просто вздулся – на нём легко читались продолговатые очертания терзавших его членов. Они то проступали, то уходили прочь по мере того, как дренейки двигались в срывающем голос юнце. А к его анусу, безнадёжно растянутому треугольником хуёв, уже пристраивалась четвёртая садистка.

— Не помешаю? – С издёвкой заметила серая.

И тут же вогнала хер следом за подругами, превратив вопли мага в хрип. Теперь его потроха шатром натянулись на четыре конских члена, а зад превратился в почти что квадратную дыру. В них будто горел пожар, и каждая фрикция была порывом ветра, раздувавшим пламя боли. Живот его разбух, и вот уже под кожей угадывались не только сами члены, но и венчавшие их мясные шляпки залуп. Они то появлялись, то исчезали в хаотичном ритме, в какой-то жуткой пародии на морские волны.

Измученный, он не заметил Кальдеру, пока не стало слишком поздно. Подобно воровке-подруге, она вошла в него без лишних слов – а он даже захрипеть не сумел. Ощущения были настолько кошмарным, настолько жгучими, что дар речи на время покинул юношу, которого драли в пять огромных конских членов. В хаосе их движений живот Калеба бурлил множеством бугров – а ощущался так, будто в нём взаправду закипал металл. Дренейки двигались без ритма и порядка, больше трясь друг от друга, чем трахая свою жертву.

Вновь явив свою натуру, рогатые сношали его дико, по-животному торопясь набить членами уютную дырку. Трахая парня, они рычали, стонали и ухали, как стая зверей – такие звуки даже опытного охотника заставили бы драпать что есть мочи. Их ведомые похотью руки хватали его тело тисками, рты оставляли болезненные засосы, зубы и ногти впивались в кожу до крови, которая исчезала на горячих язык. Кальдера своим длинным, демонским языком и вовсе повторила с магом все те страшные фокусы, подарив трущимся о простату подругам дополнительную стимуляцию.

В какой-то момент звериный напор перевесил выработанную годами выносливость. Издав какофонию рыков, дренейки излились в юнца потоком. Белая масса заполнила толстую кишку и рванула вверх, заставляя живот набухать на глазах. Маг почувствовал тошноту, но в этот раз был избавлен от унизительного выблёвывания чужого семени. Слишком широко были распахнуты его нижние ворота и слишком много свободного место оставалось рядом с членами мужедев. Вместо того, чтобы выйти ртом, семя водопадом хлынуло на землю, марая траву и копыта дренеек.

Какое-то время они просто висели на нём, от чего верёвка мучительно впивалась в ноги. Дренейки тяжело дышали, наконец отдав магу свою страсть во всей полноте, а их гибкие хвосты с вялой, уставшей нежностью ласкали подругам бёдра и яйца. Прохладный ветерок уносил прочь горячий пар их дыхания – уже совсем засмеркалось, и солнце едва касалось верхушек деревьев. Прохлада гасила зуд искусанной и исцарапанной, покрытой паутиной кровавых отметин кожи юнца. Горячие губы дренеек ещё лениво исследовали, а зубки едва покусывали его лицо и шею. Даже язык Кальдеры покинул недра его хозяйства и теперь лишь несильно сдавливал купеческому сыну яички.

Медленно, одна за другой рогатые насильницы покинули его зад. Проклятая магия Мирры будь неладна, но отверстие вернулось в изначальное состояние. Так быстро, будто члены вынимали не из чьей-то задницы, но доставали из воды, гладь которой не умела хранить чужие следы.

Рога силачки и волшебницы даже переплелись, от чего подруги со смехом принялись растаскивать их в стороны. Решив эту несложную задачку, они наконец позволили себе отдышаться. А после недолгой паузы с питьём и разговорами вновь окружили парня.

Похотливые бестии выстроили под его задницей кольцо из членов. Изора взмахнула пальцами и откуда-то вылетела небольшая лента золочённого шёлка. Сгрудившись чуть плотнее, дренейки обвязали этой лентой основания своих членов ниже препуциевых колец.

Калеб запищал от ужаса. Теперь в задницу парня упиралось все пять широких, увенчанных кругами залуп – страшная корона из мяса и грядущей агонии. Настолько широкой была эта связка, что он сидел на ней, как на пеньке – её общий охват оставлял далеко позади бедро не то что мага, но даже могучей, мясистой эредарки.

От мысли о том, что в него войдет ЭТО, молодой маг постыдно описался. Чем, впрочем, ни на йоту не смутил своих мучительниц.

— Ну что, птенчик, готов к своей «Коронации»? – Пропела над его ухом волшебница.

Он не был – и не мог быть. Даже все пережитые им ужасы не приготовили его к тому, что произошло следом. Резким рывком его потянули вниз, насаживая на все свои фаллосы разом.

Калеб не сумел закричать или заплакать. Его зад, в этот раз не разогретый как следует последовательными введениями, просто порвался – а вместе с ним, от боли, порвалось сознание. Единственными аккомпанементами довольным вздохам дренеек был хруст разъехавшихся костей таза и сиплый хрип погибающего зверя, раздавшийся из уст бывшего парня.

Живот его вспучился до размеров беременности. Но вместо округлости из-под кожи проступило несколько цилиндрических выступов, под каждым из которых прятался конский хер. Потроха Калеба, едва не разрываясь, были натянуты на них тугим и тёплым чулком. На некогда плоском прессе угадывались даже отдельные жилки и продольные вздутия уретр – хоть слепок снимай.

А потом пятеро рогатых садисток начали двигаться. В едином слитном ритме, как огромный поршень в податливой плоти юного волшебника. Низ его тела превратился в доменную печь жгучей агонии – ему казалось, что его не трахают, но заливают потроха расплавленной сталью. Лишь магией Мирры единой его рассудок не сгорал в этом пожарище, изуверски поддерживаемый в остроте чувств.

Фрикции дренеек окончательно сплавились в единую массу мучений. Шлепки яиц друг о друга, довольные стоны и сиплые, задушенные звуки Калеба сопровождали эту жуткую экзекуцию – да периодически рёв кульминаций. Тренированные годами практики и сотнями жертв, рогатые спускали одновременно, растягивая живот юнца так, будто он был беременной кобылой. Семя вырывалось из его рта, часто попадая в лёгкие, крадя дыхание мучительным кашлем. Агония росла, гуляла по телу выплеснутым стальным расплавом, окончательно расплавляя чувство времени.

Свет солнца померк, уступив место темноте-ночной хозяйке, но юноша не замечал этого. С холмов налетел холодный ветерок, в шелесте которого молодая осень обещала приход зимы-сестрицы, но нагое тело не чувствовало холод. Блестели в свете прибывающей луны потные тела дренеек, но опустевшие глаза не видели их. Лишившийся чести и разума юноша лишь повторял одно слово – в страшной, неживой манере, как игрушка-повторюшка, какие его коллеги иногда делали детям богатых клиентов:

— Убейте... Убейте... Убейте... Убейте...

Каждое слово – между ударами членов. От каждого удара сотрясалось всё тело, а безвольно свисающая голова танцевала бубенцом. Каждый удар добивал остатки рассудка раскалёнными потоками боли – единственного, что маг по-прежнему был способен чувствовать и осознавать.

Время окончательно утратило своё значение. Запертый в лабиринте мучений, он больше не осознавал окружающий мир. И приход нового рассвета прошёл для него совершенно незамеченным.

Маг висел в путах бескостым кулем, будто кто-то связал и подвесил на дерево комок слизи. Будто он вообще забыл, что в его теле были мышцы, связки и кости, что он мог стоять и двигаться. Неслышно для него обильно капало семя из необъятной дыры, которой стал задний проход, разорванный несмотря на заклятья платиновой. Семя же, вышедшее ртом из-за обильности извержений, заляпало лицо – а он даже на ощущал тех мерзких вкусов и запахов, что ещё недавно заставляли его желудок подскакивать.

Даже когда целительная магия вновь вернула ему целость тела и ясность мыслей, он не отреагировал. Голоса дренеек, что решили снова покуражиться над магом, звучали будто издалека.

— Поздравляем с успешной «Коронацией», Ваше Мясное Величество! – Насмехалась Изора, отвесив ему шутливый поклон. – Нет сомнений, что целые саги сложатся о ваших подвигах!

— Да будет трон ваш твёрд, а голос громок, о Многолюбивый Владыка! – Издевалась Стимула, повторив жест подруги.

— Пусть будет долгим ваше правление, Повелитель Дыр и Щёлок! – Глумилась Кальдера, лишь кивнув головой.

— Скачи повыше, пой погромче, Хуевода ты Конского Воинства, мля! – Выплюнула Оторва едкую насмешку.

И только Мирра не изменилась в лице, на котором играла безмятежная, нежная улыбка.

— Поздравляю, малыш. Ты прошёл все испытания, и теперь пришла пора получить награду. – Произнесла она мягко.

В голосе её была странная, нездоровая теплота...