Глава пятая

Мне постелили в гостинной, на той же софе около телевизора, пожелали спокойной ночи и разошлись по своим комнатам. Мне, конечно, не спалось. Голова кружилась. Напряжение, вызванное желанием не ударить в грязь лицом перед родителями девушки, в которую я влюблён, наконец, спало, но теперь нахлынули мысли и эмоции, которые я гнал от себя весь вечер.

Что происходит? Как мне вести себя в такой ситуации?

Вот теперь мне стало ясно, почему у Яны до сих пор нет друга. Как там выразился Борис? Кто выдержит такой образ жизни? Теперь мне понятны смешки и перешёптывания моих друзей-приятелей. А как же! Он встречается с нудисткой, с известной всем и каждому «голой Жанной»! Гы-гы, оба они извращенцы. Ну и плевать.

Расставаться с Яной у меня не было ни малейшего желания. Но что я должен делать? Я вспомнил её глаза. Да, это твёрдый, ясный взгляд фанатика, теперь мне понятно. С другой стороны, понятно, что без внутренней убеждённости дожить до двадцати лет с клеймом «голая Жанна» просто невозможно. Самая малая доля конформизма была бы достаточна для отказа от нудизма. Нудистка! В нашем обществе! В нашем городе! Быть не такой, как все, рядом с повседневным хамством, ханжеством, приспособленчеством, ложью... Эта девушка тверда, как алмаз. Прекрасна, как бриллиант. Я вспомнил линию её обнажённых бёдер. Нет, мне сказочно повезло, что мы встретились.

Я дал себе слово защищать и поддерживаеть Яну во всех её начинаниях и провалился в сон, успев вспомнить, что где-то рядом с диваном лежат семейные фотоальбомы, которые я так и не посмотрел.

Тут следовало бы увидеть какой-нибудь красивый сон, вещий, или, наоборот, подводящий итоги предшествующим событиям, но, увы, мне ничего не снилось. Шок был настолько силён, что я проспал до утра, буквально, как камень, даже не пошевелившись. Это я обнаружил рано утром. Всю ночь пролежал в дико неудобной позе – рука затекла, это меня и разбудило. Впрочем, может быть, меня разбудили лёгкие, почти неслышные шаги Яны.

На улице было ещё темно, в гостиной ещё темнее, но она как-то определила, что я проснулся и тихо спросила, можно ли включить лампу. Я был не против. Зажёгся торшер, и в его неярком свете я увидел Яну. Вчерашний вечер не был безумным сновидением – Яна стояла передо мной, в чём мать родила.

— Я хотела поговорить с тобой до того, как родители проснутся, - серьёзно сказала она, присаживаясь на краешек дивана. Я тут же сел, завернулся в одеяло и приготовился выслушать что-то неприятное. По лицу Яны было видно, что она не собиралась лить бальзам мне на душу.

— Я очень хорошо подумала, - сказала голая девушка, похожая разом на повзрослевшую Суок и на Ассоль. – Мне кажется, что я была права с самого начала. Тебе лучше уйти. Лучше всего – прямо сейчас. И больше не появляться. Понимаешь, я-то думала, что ты в курсе моего нудизма, что ты использовал время наших встреч, чтобы хорошенько подумать. И вот, подумав, принимаешь мой нудизм, понимаешь последствия. А это всё оказалось большим недоразумением. Ну, ты, как увидел меня нагишом, немного погорячился. Наверно, вообразил, что попал внутрь этакого порнофильма, что перед тобой бесплатный и бесконечный стриптиз. Потому и выступил с благородным заявлением. Но – не надо. Я уверена, что ты всё ещё ничего не понимаешь. Наша жизнь – не порнография и не райский сад. Это самая обычная жизнь, минус одежда. И этот минус...

— Опять ты крутишь ту же шарманку, - проворчал я. – Ты ещё в прихожей высказалась очень ясно, и я тебя прекрасно понял. Я тебя ещё раз спрошу, о чём уже спрашивал, раз мы снова катаемся на той же карусели. Ты – вот ты, Яна, имегнно ты – ты меня гонишь?

— Я тебя честно предупреждаю, - возразила эта упрямица. – Проблем у меня выше крыши, а это значит, что и у тебя будут проблемы. Вот ты, например, понимаешь, что голую дорпу твоей девушки видел почти весь город? И ещё не раз увидит... Ты хорошо это понимаешь? Это основание для ревности, да? Вот, смотри, - она потянулась и вытащила из какого-то фотоальбома заложенный туда журнал «Блок Балаганчика». Это декаденствующее издание, выпускавшееся на базе бывшей областной комсомольской газеты, претендовало на освещение явлений местной культуры. Я им особо не интересовался, предпочитая столичные журналы, типа «Матадор», но, оказывается, зря пренебрегал.

Яна, пролистав несколько страниц, показала мне разворот фоторепортажа об открытии какой-то общегородской «биенале». На фотографиях была запечатлена в основном она, в самом что ни на есть натуральном виде, одетая лишь в высокие сапожки и кокетливый беретик. Голая Яна разгуливала в толпе, задумчиво рассматривала картины и инсталляции. Публика, насколько можно было судить по снимкам, тихо офигевала.

— Знаю, ты скажешь «искусство», ничего такого... Но вот смотри дальше. Через пару месяцев, когда эта выставка уже забылась, фоточки перепечатала газета «Ещё». Знаешь такую газету? – я пожал плечами. – Ничего, я тебя сейчас просвещу. – Яна с ловкостью фокусника извелкал из того же фотоальбома ломкие страницы старой газеты и расстелина их передо мной. – Те же фотографии, да? А почитай подписи. Это порнографическая газета, и это – порнорепортаж. Лёгким движением руки из меня сделали шлюху.

— Вы на них в суд подавали?

— А какой смысл? Чтобы меня ещё в суде потрепали, как следует? Даже если бы мы выиграли процесс, нам это ничего не дало бы, кроме штафа – а газета-то полунищая, бить их штрафами просто нечестно.

— Так и они нечестно поступили! Это же... как это... диффармация!

Яна махнула рукой.

— На каждый роток не накинешь платок. Люди всё равно будут сплетничать. Газета, кстати, извинилась передо мной. Но я тебе эту историю рассказала не для того, чтобы пожаловаться. Это – предупреждение. Я уверена, что таких историй будет ещё ой-ёй-ёй сколько. Поэтому тебе, чтобы не пачкаться в такой грязи, лучше сейчас потихонечку одеться и уйти. Пока не поздно.

Я вздохнул.

— Понимаешь, Яна, на самом-то деле мне уже поздно уходить. Я постараюсь объяснить тебе, как вся история выглядит с моей стороны, хорошо? Я познакомился с удивительно, замечательной девочкой и с каждой встречи узнавал её всё лучше и лучше. Я мысленно дописывал её портрет, добавляя всё новые и новые детали. И влюблялся всё сильнее и сильнее, потому что девочка мне очень нравилась, - Яна сидела чуть в стороне от меня, глядя в постепенно светлеющее окно. Протянув руку, я взял её ладонь, поднёс к губам и поцеловал пальцы, пахнущие почему-то замляничным мылом. – Именно такая, как она есть, со всеми её чертами, с жёстскостью, сентиментальность, неспособностью подстраиваться под других людей. Она даже казалась мне немного высокомерной. Но я полагал, что она, такая прекрасгная, имеет право быть выскокомерной, когда проходит через толпу холуёв и ничтожеств. И всё-таки, в её характере была загадка. Я не понимал, что закалило эту сталь, извини меня за пошлую метафору... А потом вдруг выяснилось, что я не знал об этой девочке что-то очень-очень важное. Но, когда я это узнал, загадка разрешилась. Всё встало на свои места. Стал ли я после этого меньше любить мою девочку? Конечно, нет. Теперь я лучше понимаю её и, конечно, больше люблю. И никогда-никогда не покину. Она, размеется, может меня прогнать. Если я ей неприятен, я уйду. Но всё равно буду гле-то рядом, буду стараться защитить её от неприятностей, даже если она никогда на меня не посмотрит. Мне будет больно, но я всё равно отдам ей свою жизнь.

Яна всхлипнулаю. Всмотревшись в утренние сумерки, я увидел, что её лицо мокро от слёз. Она внезапно развернулась и бросилась мне на шею.

— Я так боялась, что ты меня послушаешься, - шептала она. – Я так боялась!

Обняв Яну, я почувствовал, как моя майка царапает её кожу. Я первый раз в жизни испытал отвращение к одежде, стащил майку через голову и прижал голую Яну к своей голой груди. Снять трусы я не решился. Мои бёдра были прикрыты одеялом, я подумал об этом с облегчением, потому что чувствовал совершенно дикую эрекцию. К обычному утреннему стояку добавились объятия и – тут же – первые настоящие поцелуи с Яной. Но мой облегчение было преждевременным, потому что Яна протянула руку к моим невыразимым. Я пробормотал, что может получиться неловкость, что она может искугаться, однако Яна решительно помотала головой.

— Ты думашь, я мужских членов не видела? Всякие видела, во всяком состоянии, можешь мне поверить. Я не испугаюсь... – тем не менее, руку она убрала. – Вообще-то, - продолжила Яна, убирая волосы со лба и поглядывая на меня с некоторой неуверенностью. – Я девушка. У меня ещё не было парня. Глупо, да? Я столько всего видела, но только со стороны. Были, конечно, всякие ребята... Но до дела ни разу не дошло. Мы расставались раньше, чем начиналось что-то серьёзно.

— Ну и ладно, - возразил я. – Чего ты стесняешься?

— Да, вот, у меня такая репутация, а я сама...

— Ты что, меня боишься? Знаешь, давай оставим этот разговор. Пусть всё случится само собой, а сейчас мне, наверно, надо одеться или, наоборот, раздеться, потому что, по-моему, твои родители проснулись. По идее, мне лучше бы снять с себя последнее исподнее, чтобы показать им, что я готов стать нудистом. Но, с другой стороны... извини, что я об этого говорю, однако моё отношение к тебе скрыть не удастся. Понимаешь?

Яна захихикала и вытерла слёзы тыльной стороной ладони. Я протянул ей свой (чистый) новой платок, чтобы она привела лицо в порядок.

— Спасибо. Об эрекции можешь не беспокоиться. У всех начинающих нудистов на первых порах дикая эрекция. Это просто рефлекс. Потом всё придёт в норму.

— Ну, если ты так считаешь... – я избавился от ирусов и, с некоторым колебанием, откинул одеяло. Яна улыбнулась.

— Дай сюда, - она протянула руку.

— Ты что делаешь! Разве не слышишь, сюда идут!

Яна, не обращая внимания на мои слова, наклонилась и охватила нежными губами мой член. Именно в эту минулу в гостиную вошли её родители. Я был готов провалиться сквозь землю со стыда. Происходящее выглядело ужасающе непристойно. Голая женщина и мужчина, одетый вполне цивильно, воззрились на свою дочь, голую, как её мать, делающую минет столь же голому парню, с которым они только вчера познакомились. Это был ужас, ужас...

Но Ольга расхохоталась и воскликнула:

— С Новым Годом, с новым счастьем! Яна, что же ты начала завтракать, не дожидаясь нас? А я-то старалась, накрыла стол... На кухне, правда, но это тоже традиция... Яна, да оторвись же ты на минуточку! У тебя ещё будет возможность заполнить твой хорошенький ротик!

— Доброе утро, Сергей, - подхватил улыбающийся Игорь. – Вижу, что вы уже свыкаетесь с нудистским образом жизни. Это хорошо. Но, дорогие мои, вам всё же придётся прерваться. Мы сейчас позавтракаем – все вместе – и я убегаю. Дела, дела... Бизнес не знает выходных.

Я осторожно поднял Яну на ноги и мы, обнявшись, прошли за её родителями на кухню, где пахло кофе и мёдом. За завтраком я чувствовал себя не в свой тарелке – впервые в жизни мне пришлось сидеть за стогом в голом виде. Да и внезапный порыв Яны поверг меня в смущение. Это ещё одна черта её характера, о которой я не догадывался раньше. Игорь наскоро выпил кофе, извинился и убежал, даже не доев булочку. А мы, трое нудистов, остались продолжать свой голый завтрак.

Глава шестая

— Не смущайтесь, Сергей, - говорила Ольга, намазывая паштет на хорошо прожаренный тост. Её грудь, более крупная, чем у Яны, ничуть не обвисла и выглядела совсем как молодой девушки. Я подумал, что Ольга, наверно, делает какие-то гимнастические упражнения для укрепления мышц груди. – В первый раз всё выглядит очень странно, однако вы быстро привыкнете и будете удивляться, как вам раньше не приходило в голову, что одежда – чистая условность.

— Не всегда условность, - возразил я. – Зимой или вообще в холодное время года одежда необходима.

Ольга согласно кивнула, но напомнила, что народы, живущие в условиях полярного холода, там, где одежда нужна для выживания, вообще-то склонны к нудизму. В своих иглу и ярангах они сразу, едва войдя в помещение с мороза, раздеваются догола. Это необходимо для того, чтобы тело не теряло навык терморегуляции, пояснила Ольга.

— А в наших широтах одежда необходима главным образом как социальный знак. Как отметка принадлежности к определённой социальной группе... – Ольга запнулась и неуверенно посмотрела на меня. Яна засмеялась.

— Мама, ты можешь философствовать совершенно спокойно. Сергей прекрасно поймёт твои рассуждения. Он очень умный, он читал Арнольда Тойнби. Маме хочется поболтать на любимую тему, - обратилась Яна ко мне. – Но мы с папой с ней согласны, а остальные наши знакомые не способны вникнуть в суть. Выражения типа «социальная группа» вводят их в когнитивный ступор. Они люди простые.

— Ладно, ладно, прекращаю свои лекции, - вздохнула Ольга. – Если говорить серьёзно, я очень рада, что Яна познакомилась с вами, Сергей. Я уже потеряла надежду, что моя дочь встретит понимающего человека. Я стала сомневаться, что правильно воспитывала её. Этот нудизм – он принёс Яночке больше проблем, чем радости.

— Мама, ты не должна так говорить. Я не хочу даже думать о том, чтобы приспосабливаться к мнению ханжей. Я ненавижу их лицемерие!

— Именнно это я имела в виду, - обратилась ко мне Ольга. – Я-то всего лишь хотела, чтобы Яночка чувствовала себя свободно. А из неё выросла вот такая несгибаемая героиня. Новая Жанна д´Aрк.

Допив кофе, Ольга сказала, что вернётся в постель, почитать книгу.

Мы с Яной возвратились в гостиную, к моим вещам. Конечно, мы сразу же занялись друг другом, начав с поцелуев. У меня, конечно, был некоторый опыт общения с девушками, но Яна оказалась полностью неопытной. Хотя она вырослав в окружении голых мужчин и женщин, всю жизнь видела мужские члены, и спокойные и возбуждённые, с пяти лет знала, откуда дети берутся, всё это не сделало её сколько-нибудь искусной в практических делах. Мне пришлось учить Яну буквально всему, с самого начала. Она отдавалась мне с энтузизамом и схватывала на лету, но на деле была поразительно наивной, неумелой.

Яна была второй девственницей, с которой мне приходилось иметь дело, и я постарался учесть свой прошлый опыт. Осторожно подвёл Яну к оргазму и только тогда завершил прямое проникновение...Уф... Это было похоже на... Да не знаю я, на что это было похоже. Я рвался с поводка и хотел сразу взять Яну, с налёта, но мне приходилось всеё время себя сдерживать, пока, по моим рассчётом, не пришёл нужный момент. А с её стороны была сплошая взбалмошность. Яна возбудилась моментально, как только я её обнял. Она, как и я, хотела сразу всего, так что мне приходилось бороться не только с собой, но и с ней. Но я выдержал.

Всё получилось отлично, Яна кончила именно в тот момент, когда я вошёл в неё, а потом для нас наступили полчаса нежности. Мне казалось, что Яне, после случившегося, лучше бы полежать, отдохнуть. Но после получаса обнимашек и воркований она потащила меня по дому, показывать своё жильё.

Её комната оказалась именно такой, какой я себе представлял спальню Яны. Обычная девчачья комната, с плейером, с кучей журналов, с зеркалом и разбросанными колсметическими мелочами. На полу шкура синтетического медведя, на стене постер Джонни Деппа в «Плаксе» Уотерса и большая репродукция «Рождения Венеры» Боттичелли. Наверно, только эта репродукция отличала спалью Яны от комнат её ровесниц. Остальные комнаты дома тоже не представляли ничего экстравагантного. Хорошее, комфортное жильё бизнесмена, богатого, но не слишком. Я в глубине души ждал китчевых наворотов, о которых читал в статьях, посвящённых «новым русским», но ничего такого не было. Обстановка немного напоминала швейцарские шале из французских фильмов моего детства – много дерева и большие окна, за которыми опять валил новогодний снегопад.

Самое интересное оказалось в подвале. Там располагался спортивный центр с отличными тренажёрами и домашняя сауна, оформленная немного странно. По стенам предбанника шёл фриз из мозаики. Молодые обнажённые мужчины играли с голыми девочками-подростками. Яна заметила моё удивление.

— Наш дом строили ещё в начале восьмидесятых, - пояснила она. – Для какого-то полковника строительных войск. Сами стройбатовцы, надо полагать, и строили лдля своего начальника, забесплаптно, из ворованных материалов. Так тогда было принято. А эту мозаику делал какой-то насчастных художник, которого, наверно, замели на нестроевую службу прямо из «суриковского» или ещё откуда. Мы думаем, что полковник, который для себя дом строил, именно такую тему заказал художнику. Вот тут в углу его имя есть, но нам оно ничего не говорит. Непонятно, кто это. Папа хотел мозаику уничтожить, потому что педофилия и всё такое, но мама воспротивилась, сказала, что это исторический документ, свидетельство ушедшей эпохи и вообще редкость. К тому же, художественная ценность. Ну вот, а теперь мы не можем приглашать друзей в нашу сауну – из-за этих неприличных картинок нас могут неправильно понять.

Я наклонился к мозаике и разглядел, что она составлена из кусочков стекла.

— Да, это осколки бутылок. В основном, пивные бутылки, - подтвердила Яна. – Очень дешёвый материал, но приклеены к основанию на совесть. Не осыпаются!

Всё вокруг меня менялось с очень большой скоростью. Всего лишь сутки назад у меня были совсем иные планы и совсем другое мнение по поводу мира вокруг меня. Я сидел совершенно голый рядом с совершенно голой девушкой, в которую влюблён, её родители видели меня в таком виде, да и сам я успел увидать кое-что такое, о чём вчера и помыслить не мог. Не могу сказать, что я был недоволен свершившимися перемегнами, но всё это как-то уж очень внезапно. Я не успевал опомниться.

Ближе к вечеру вернулся Игорь. Он вышел в гостинную уже голый, лёг ничком на ковёр перед негорящим камином и стал жаловаться на свою работу.

— Эти ребята с рынка ведут себя так, как будто им деньги не нужны. Вот напиться – это другое дело, это святое. А деньги – ну зачем они им? Я этого не понимаю...

— А вы сами?– спросил я довольно неосторожно. - Наверно, есть в мире вещи поважнее денег, - Игорь не обиделся моим словам. Он усмехнулся.

— Я не говорю о вещах, которые нельзя купить за деньги. Любовь, дружба, всё это, конечно, выше денег. Но в нашем обществе деньги дают свободу. У тебя есть деньги? Тогда ты можешь сделать свою возлюбленную счастливой. А если денег нет, какая у вас будет жизнь? Не жизнь, а выживание. Но парни с рынка почему-то предпочитают выживать, а не жить достойной жизнью.

Игорь сел, и я невольно обратил внимание, как плавно прокатилась у него под кожей волна мускулов. Он был сильный мужчина. Его член был, пожалуй, поменьше моего, но физически он был раза в два-три сильнее меня.

— Я либерал. Я за свободу самоосуществления. Если бы хоть кто-то из этих ларёчников проявил амбиции, я бы охотно ему помог. Но они не хотят. Чтобы заставить их честно работать, мне приходится изображать брутального мачо и бить им морды, - Игорь показал мне ободранные костяшки пальцев. – Мне претит быть подобием гантстера времён сухого закона, но язык насилия, это единственный язык, который они понимают. Когда я прихожу домой, я сбрасываю с себя костюм персонажа фильма «Однажды в Америке» и становлюсь самим собой. Когда я голый – я настоящий. В малиновом пиджаке и с вульгарными перстнями на пальцах – я персонаж театра. Ты читал «Двойной театр» Евреинова? Очень интересная вещь, хорошо прочищает мозги. У меня есть, - он махнул рукой в сторону книжного шкафа. – Старое издание, с ятями и твёрдыми знаками, но это не особо мешает при чтении.

Мне хотелось ещё поболтать с Игорем, но Яна встала и объявила, что хочет погулять по городу. Игорь одобрительно кивнул и заметил, что температура всего чуть-чуть ниже нуля. Мы с Яной пошли одеваться.