Егору было двадцать три. Невысокий, но крепкий, с широкими плечами и руками, которые выдавали его любовь к турнику в парке у дома. Лицо у него было мальчишеское — чуть скуластое, с легкой щетиной, которую он ленился сбривать, и карими глазами, всегда слегка прищуренными, будто он вечно о чем-то задумывается. Волосы темные, чуть взъерошенные, падали на лоб, и он то и дело откидывал их назад нервным движением. На работе он носил простые джинсы и черную футболку, которая обтягивала его грудь и подчеркивала узкую талию. Егор был стажером в небольшой IT-компании — не бог весть что, но для парня из спального района это был шаг вперед. Он мечтал о повышении, хотя пока его дни сводились к бесконечным таблицам и кофе из автомата.

В тот вечер, 11 марта 2025 года, Егор задержался в офисе допоздна. Начальник, суровый мужик лет сорока, бросил ему на стол кипу отчетов со словами: "К утру чтоб было готово, понял?". Егор кивнул, хотя внутри все кипело. Часы показывали уже пол-одиннадцатого, за окном — мартовская темень, только фонари тускло светили через жалюзи. Офис опустел, коллеги разошлись, оставив его одного в этом стеклянно-бетонном склепе. Тишина давила, только гудел кондиционер да изредка скрипел стул под его весом.

Мария Николаевна, или, как ее все звали на фирме, "баба Маша", была частью офиса, как старый диван в комнате отдыха или кофейный автомат с вечно зажеванными стаканчиками. Ей было под семьдесят — точный возраст никто не знал, да и не спрашивал. Высокая, грузная, с широкими бедрами и тяжелой походкой, она двигалась медленно, но с какой-то уверенностью, будто полы мылись сами под ее взглядом. Лицо у нее было круглое, с глубокими морщинами, которые складывались в добродушную, чуть насмешливую улыбку. Глаза — выцветшие, серо-голубые, смотрели цепко, будто видели тебя насквозь. Седые волосы, собранные в неряшливый пучок, выбивались тонкими прядями, а на шее висел старый платок, который она носила вместо шарфа.

Тело бабы Маши было как памятник прожитым годам. Грудь, большая и обвисшая, колыхалась под выцветшей униформой — серым халатом с логотипом клининговой компании. Живот выпирал мягким бугром, перетянутый поясом, который давно потерял эластичность. А вот зад — он был ее гордостью, хоть она этого и не показывала. Большой, круглый, он натягивал ткань халата, когда она наклонялась, и в молодости, говорят, за такой "тыл" ее звали "Маша-королева" на каком-то заводе, где она работала до пенсии. Теперь же она была просто уборщицей — незаметной тенью, что шуршит шваброй после рабочего дня.

Егор допивал уже третью чашку кофе, когда услышал скрип тележки в коридоре. Он глянул на часы — 23:15. "Кто там еще шляется?" — подумал он, потирая уставшие глаза. Поднялся, размял шею и вышел из кабинета, чтобы налить воды из кулера. В полумраке коридора он увидел ее — бабу Машу. Она толкала свою тележку, гремящую ведрами и бутылками с чистящими средствами. На ней был тот самый халат, чуть расстегнутый сверху, и Егор невольно заметил, как под ним колышется ее грудь, свободная от лифчика, с темными пятнами возраста на коже.

— О, Егорка, ты что, опять засиделся? — голос у нее был низкий, с хрипотцой, но теплый, как старое одеяло. Она остановилась, оперлась на швабру и посмотрела на него с легкой усмешкой.

— Да вот, работа, — буркнул он, наливая воду в пластиковый стакан. — А вы чего так поздно?

— А кто полы за вами, молодыми, мыть будет? Вы тут крошек насыплете, кофей разольете — хоть потоп. — Она хмыкнула и наклонилась, чтобы поднять упавшую тряпку. Халат натянулся, обрисовав ее большую задницу, и Егор, сам того не ожидая, задержал взгляд. Она выпрямилась и поймала его глаза. — Чего пялишься, малец? Старуху не видел?

Он покраснел, отвернулся к кулеру, пробормотав: "Да нет, просто задумался". Но в груди что-то екнуло — не то смущение, не то странное тепло.

Баба Маша прошла мимо него в комнату отдыха, где стояли диван и несколько столов. Егор вернулся к своему ноутбуку, но сосредоточиться уже не мог. Шорох ее шагов, скрип тележки, запах хлорки — все это отвлекало. Он снова вышел, якобы за кофе, и увидел, как она протирает столы. Она стояла спиной, наклонившись, и халат задрался чуть выше колен, открывая толстые, но крепкие ноги с проступающими венами. Грудь свисала, почти касаясь столешницы, и Егор почувствовал, как кровь прилила к лицу — и не только к лицу.

— Мария Николаевна, вам помочь что-нибудь? — вырвалось у него неожиданно. Она обернулась, прищурилась.

— Помочь? Ну, если не боишься руки замарать, передвинь мне вон тот стул, а то спина уже не та.

Он подошел, чувствуя, как воздух между ними густеет. Стул был тяжелый, но он легко поднял его и поставил в угол. Она стояла рядом, ближе, чем нужно, и он уловил ее запах — смесь мыла, пота и чего-то терпкого, как старый одеколон. Ее рука легла ему на плечо — тяжелая, с шершавой кожей.

— Сильный ты, Егорка, — сказала она тихо. — А я уж думала, молодежь нынче слабая пошла.

Он замер. Ее пальцы задержались на его футболке, а потом медленно скользнули вниз, к груди. Он посмотрел ей в глаза — в них было что-то хитрое, почти игривое.

— Мария Николаевна... — начал он, но голос дрогнул.

— Да ладно тебе, — она усмехнулась. — Чего дрожишь? Я ж не кусаюсь. Пока.

Егор стоял, все еще чувствуя тепло ее руки на своей футболке, когда баба Маша снова повернулась к столу. Она наклонилась, чтобы протереть дальний край, и халат задрался выше, чем раньше. Его взгляд невольно скользнул вниз — и он замер. Под халатом не было ничего. Ни намека на белье, только голая кожа — бледная, с россыпью мелких родинок и мягкими складками. Ее большая задница, чуть обвисшая, но все еще округлая, открылась ему во всей красе, и Егор почувствовал, как в горле пересохло. А потом — предательское тепло между ног. Он сжал кулаки, пытаясь взять себя в руки, но джинсы уже начали теснить, и это его ошеломило. "Что за черт?" — подумал он, отводя взгляд, но картинка намертво впечаталась в мозг.

Баба Маша выпрямилась, будто ничего не заметив, и бросила тряпку в ведро. Она обернулась к нему, вытирая руки о халат, и снова поймала его растерянный взгляд.

— Чего стоишь, как вкопанный? — хмыкнула она. — Пойдем, что ли, чаю попьем. У меня термос есть, а то ночь длинная.

Егор кивнул, не доверяя своему голосу, и поплелся за ней в комнату отдыха. Сердце колотилось, а в голове крутился хаос: "Это что, seriously? Она же старуха... но почему я...".

Комната отдыха была маленькой — старый диван с потертой обивкой, круглый стол, пара стульев и микроволновка в углу. Баба Маша достала из сумки термос и две потрепанные кружки, разлила чай. Запах травяного настоя смешался с ароматом хлорки, что до сих пор витал вокруг нее. Она села напротив, чуть раздвинув ноги, и халат слегка разошелся, обнажая толстые бедра. Егор старался смотреть в кружку, но краем глаза все равно цеплялся за эти детали.

— Ну, Егорка, рассказывай, — начала она, отхлебнув чай. Голос ее был спокойный, но с какой-то подковыркой. — Девушка-то у тебя есть?

Он кашлянул, обжегся горячим чаем и поморщился.

— Нет, пока не завел, — буркнул он, глядя в стол.

— Да ты что? — баба Маша приподняла бровь, и ее морщинистое лицо осветилось удивлением. — Парень молодой, симпатичный, а без девушки? Это как так?

— Да времени нет, — он пожал плечами, чувствуя, как щеки горят. — Работа, учеба... да и не встретил еще такую, чтоб прям зацепило.

Она хмыкнула, откинулась на спинку стула, и грудь под халатом колыхнулась, натянув ткань. Егор сглотнул, стараясь не пялиться.

— Не встретил, говоришь? — продолжила она, хитро прищурившись. — А может, ты просто не там ищешь? Девчонки нынче все худые, как спички, да быстрые — только и знают, что в телефонах сидеть. А тебе, поди, надо что-то... посерьезнее.

Он не знал, что ответить. Ее слова звучали двусмысленно, и в голове снова всплыла та сцена — голая кожа под халатом. Между ног опять шевельнулось, и он сжал кружку сильнее, чем нужно.

— Да я как-то не думал об этом, — выдавил он наконец.

— Не думал, а зря, — баба Маша наклонилась чуть ближе, и ее голос стал тише, почти заговорщический. — Молодость — она быстро проходит, Егорка. А вот опыт... опыт никуда не девается. Он только лучше становится, как вино.

Она замолчала, глядя на него своими выцветшими глазами. Егор почувствовал, как воздух в комнате сгустился. Она не отводила взгляд, а он не знал, куда деть свой. Чай в кружке остывал, но внутри него все кипело.

— А у вас... у вас муж был? — спросил он вдруг, чтобы хоть как-то разрядить тишину.

— Был, да спился давно, — она махнула рукой. — А после него я уж и не искала. Зачем? Мужики в моем возрасте либо брюзжат, либо в могиле. Да и не те они стали, не то что ты — молодой, крепкий.

Она улыбнулась, и в этой улыбке было что-то такое, от чего у Егора мурашки побежали по спине. Она явно строила диалог не просто так — каждое слово будто подталкивало его к чему-то. Он нервно провел рукой по волосам, откинув челку.

— Да ладно вам, Мария Николаевна, — сказал он, пытаясь отшутиться. — Я ж не какой-то там... герой-любовник.

— А кто знает? — она подмигнула. — Может, в тебе еще спит зверь, а ты и не в курсе.

Егор поперхнулся чаем. Она рассмеялась — низко, хрипло, и этот смех только усилил его смятение.

Егор кашлянул, пытаясь прогнать неловкость, но ее смех все еще звенел в ушах. Он поставил кружку на стол, чувствуя, как ладони вспотели. Баба Маша сидела напротив, чуть покачивая ногой, и халат то и дело оголял ее бедра. Она смотрела на него с той же хитрой улыбкой, будто знала, что творится у него в голове.

— Ну что, Егорка, — начала она, отпивая чай, — раз девушек нет, как ты вообще обходишься? Молодой ведь, кровь горячая. Небось, не спишь ночами, мучаешься?

Он замер, не ожидая такого прямого вопроса. Щеки вспыхнули, и он отвел взгляд, уставившись на потрепанную обивку дивана.

— Да я... нормально обхожусь, — пробормотал он, но голос звучал неуверенно, почти срывающимся.

— Нормально? — баба Маша хмыкнула, наклоняясь ближе. Ее грудь снова колыхнулась под халатом, и Егор невольно заметил, как ткань обрисовала темные круги сосков. — Это как это — нормально? Руками, что ли, себя тешишь? Или фильмы какие смотришь, про девок голых?

Он сглотнул, чувствуя, как жар пополз от шеи к ушам. Она говорила так спокойно, будто о погоде, но каждое слово било прямо в цель. Между ног опять стало тесно, и он сжал колени, надеясь, что она не заметит.

— Ну... бывает, — выдавил он наконец, решив, что отмалчиваться глупо. — А что, все так делают.

— Все, да не все, — она откинулась назад, и ее живот чуть вывалился из-под пояса халата, обнажив мягкую складку кожи. — Только ты парень видный, мог бы любую девку завести. А сидишь тут, с отчетами да со старухой вроде меня чаи гоняешь. Не жалко тебе себя?

— Да не жалко, — он пожал плечами, пытаясь казаться равнодушным. — Просто некогда. Да и неохота с кем попало.

— С кем попало — оно понятно, — баба Маша кивнула, и ее глаза блеснули. — А с кем не попало? Вот скажи, Егорка, какая тебе нужна? Худенькая, молоденькая? Или, может, постарше, чтоб знала, как мужика приласкать?

Он открыл рот, но слова застряли. Она явно подначивала, и он не знал, как выкрутиться. В голове снова всплыла та картина — ее голая задница, когда она наклонилась, — и он почувствовал, как пульс ускорился.

— Да я... не знаю даже, — выдавил он. — Главное, чтоб человек хороший был.

— Хороший человек, говоришь? — она рассмеялась, и смех ее был низкий, почти гортанный. — А я, значит, плохая? Старая, толстая, да еще и без трусов шваброй машу?

Егор поперхнулся воздухом. Она сказала это так буднично, но с явным намеком, и он понял, что она заметила его взгляд там, в коридоре. Лицо его стало пунцовым, и он заерзал на стуле.

— Я не... я не смотрел специально, — начал он оправдываться, но она махнула рукой.

— Да ладно тебе, Егорка, не оправдывайся. Видела я, как ты пялился. И ничего, не сгорела от стыда. В мои годы уже не до жеманства. А ты, поди, удивился, что старуха без белья ходит?

Он кивнул, не в силах соврать. Она хмыкнула, довольная его честностью.

— А чего удивляться? Жарко в этом халате, да и стирать лишний раз лень. А тут все равно никого, кроме тебя, не было. Или ты теперь думаешь, что я специально для тебя так вырядилась? — она подмигнула, и в голосе ее зазвучала откровенная насмешка.

— Да нет, что вы, — он замотал головой, но внизу живота уже тянуло, и он ненавидел себя за это. — Просто... неожиданно.

— Неожиданно, говоришь? — баба Маша поставила кружку на стол и наклонилась к нему так, что он почувствовал запах ее кожи — терпкий, с ноткой пота. — А что ты там увидел, Егорка? Понравилось хоть?

Он замер, не зная, что сказать. Она смотрела прямо в глаза, и в ее взгляде было что-то хищное, но не злое — скорее любопытное, как у кошки, играющей с мышкой. Сердце его колотилось, а джинсы уже не скрывали того, что творилось ниже пояса.

— Я... ну... — он запнулся, но она не дала ему договорить.

— Да не мямли ты, — перебила она, и ее рука вдруг легла ему на колено — тяжелая, горячая. — Вижу ведь, что не просто так краснеешь. Молодой, здоровый, а глаза бегают. Может, тебе не девчонки нужны, а кто постарше, а? Чтоб не бегала, не ломалась, а сразу все дала, как есть?

Ее пальцы чуть сжали его ногу, и Егор почувствовал, как по спине пробежал ток. Он хотел отодвинуться, но тело не слушалось. А она, будто чувствуя его слабость, улыбнулась шире.

— Ну что, Егорка, расскажи старухе, как ты там один справляешься? Или покажешь лучше? — голос ее стал тише, почти шепотом, и в нем было столько уверенности, что он окончательно потерял дар речи.

Баба Маша опустилась к нему на колени, медленно, с уверенностью, будто делала это не впервые. Ее вес придавил его ноги, и он ощутил, как ее бедра — мягкие, с грубой кожей — прижались к нему. Халат распахнулся, и Егор наконец увидел ее полностью. Грудь свисала, тяжелая и рыхлая, с темными сосками, окруженными морщинистой кожей. Живот лежал складками, чуть дрожа от каждого движения. А между ног — густая поросль седых волос, жестких и спутанных, обрамляла ее промежность. Она была широкая, с толстыми складками, чуть приоткрытая от позы, и в полумраке комнаты отдыха он заметил влажный блеск — темный, манящий. Это было не то, что он видел в фильмах или фантазиях: не гладкое, не молодое, а настоящее, грубое, с запахом земли и возраста.

Егор сжал ее талию, чувствуя, как пальцы тонут в мягкой плоти, и рванул халат в стороны. Она не сопротивлялась, только хмыкнула, глядя на него сверху вниз. Он стащил свою футболку, обнажая торс — гладкий, с четкими линиями мышц, чуть блестящий от пота. А потом расстегнул джинсы, высвобождая себя. Его член вырвался наружу — твердый, горячий, с набухшими венами вдоль ствола. Не огромный, но крепкий, с красноватой головкой, уже влажной от предвкушения. Он пульсировал в такт его дыханию, и Егор поймал себя на мысли, что никогда еще не был так возбужден.

— Ну, зверь ты мой, — выдохнула баба Маша, и ее руки скользнули ему под ребра, поглаживая кожу. Она наклонилась, прижав свою грудь к его груди, и он почувствовал, как ее соски — жесткие, несмотря на возраст — царапнули его. Он схватил ее за бедра, притянул ближе, и она издала низкий стон, когда их тела соприкоснулись. Ее промежность легла на него, теплая и влажная, седые волосы щекотали его кожу, и он невольно дернулся вверх, касаясь ее.

— Давай, Егорка, не робей, — шепнула она, и сама направила его туда, где было горячо и скользко. Он вошел в нее медленно, чувствуя, как ее складки обхватывают его, мягкие, но плотные. Она была не тугая, как молодые девчонки из его фантазий, а глубокая, податливая, и это сводило с ума. Баба Маша выдохнула, запрокинув голову, и начала двигаться — сначала лениво, раскачиваясь на нем, а потом быстрее, с каким-то жадным ритмом.

Егор вцепился в ее задницу, сжимая ее так, что пальцы оставляли красные полосы. Она была огромная, тяжелая, колыхалась при каждом толчке, и он чувствовал, как ее вес давит на него, усиливая ощущения. Ее грудь хлопала по его груди, живот дрожал, а седые волосы между ног терлись о его кожу, добавляя странную, почти животную остроту. Он наклонился, прижав губы к ее шее — соленой, морщинистой, — и она застонала громче, впиваясь ногтями в его плечи.

— Вот так, мальчик мой, — хрипела она, ускоряя темп. — Дай мне... дай вспомнить, как это...

Он двигался в ответ, глубже, сильнее, чувствуя, как ее тепло обволакивает его целиком. Стул под ними скрипел, грозя развалиться, но им было все равно. Егор закрыл глаза, отдаваясь ритму, и вдруг понял, что не может больше сдерживаться. Жар накатил волной, от живота к паху, и он сжал ее бедра так, что она вскрикнула.

— Маша... я... — выдохнул он, но договорить не успел. Она прижалась к нему сильнее, сжав его внутри себя, и прошептала:

— Давай, Егорка, не жалей. В меня... все в меня.

Он сорвался — резко, с низким стоном, вбиваясь в нее последний раз. Его член пульсировал, выплескивая горячую сперму внутрь, и он чувствовал, как она заполняет ее, смешиваясь с ее теплом. Баба Маша замерла, ее тело напряглось, а потом расслабилось, и она издала долгий, протяжный звук — что-то между стоном и вздохом. Она ощутила это — давно забытое, липкое, живое, что текло в нее, наполняя ее нутро. Ее глаза закрылись, и на морщинистом лице мелькнула тень улыбки — не насмешливая, а почти нежная.

— Ох, Егорка... — выдохнула она, все еще сидя на нем. — Сколько ж я этого не чуяла... горячее, прямо как в молодости.

Он тяжело дышал, прижимая ее к себе, чувствуя, как ее грудь прилипла к его потной коже. Его член все еще подрагивал внутри нее, медленно опадая, и он ощущал, как их смешанная влага просачивается наружу, стекая по ее бедрам. Она не спешила вставать, просто сидела, глядя на него сверху, и ее седые волосы выбились из пучка, падая на лицо.

— Ну что, помогла я тебе? — спросила она наконец, и в голосе ее снова появилась насмешка. — Или ты все еще мучаешься?

Егор только кивнул, не в силах выдавить ни слова. Они сидели так еще минуту, в тишине, нарушаемой только их дыханием, пока реальность не начала медленно возвращаться.