Сквозь щель в зашторенном окне пробивался серый утренний свет, ложась полосой на потёртый линолеум кухни. Алексей сидел за шатким столом, сжимая в ладонях кружку с остывшим чаем — дешёвым, из пакетиков, что пахли больше картоном, чем листьями. Его пальцы, загрубевшие от бесконечного стучания по клавишам старого ноутбука, нервно теребили край столешницы, где краска давно облупилась, обнажая голую фанеру. Ему было 27, но последние месяцы прибавили ему усталости на добрый десяток лет. Ростом он не вышел — всего 172 сантиметра, коренастый, с широкими плечами, которые сутулились под грузом долгов. Короткие русые волосы топорщились после сна, а глаза — серые, с красными прожилками от недосыпа — смотрели в никуда. На столе перед ним лежала пачка счетов: за свет, за воду, за интернет, который отключат через три дня, если не заплатить. Но хуже всего было другое — тишина.

Марина стояла у плиты, спиной к нему, и помешивала ложкой в кастрюле с гречкой — их завтрак, обед и, скорее всего, ужин. Её длинные русые волосы, чуть спутанные после ночи, спадали волной до поясницы, а босые ноги — такие длинные, что казались нереальными, — слегка дрожали от мартовского сквозняка, гулявшего по их однушке. Она была выше него — 175 сантиметров, стройная, с изгибами, которые даже в старой растянутой майке и шортах выглядели как вызов. Майка, когда-то белая, теперь пожелтела от стирок, но всё ещё обтягивала её грудь — первого размера, аккуратную, с острыми сосками, что проступали под тканью, когда она наклонялась. Её лицо он видел только в профиль — тонкий нос, высокие скулы, губы, чуть потрескавшиеся от сухого воздуха. Три года вместе, а она всё ещё будила в нём желание одним движением — вот как сейчас, когда она потянулась к верхней полке за солью, и майка задралась, обнажив полоску кожи над резинкой шорт.

— Лёш, ты опять молчишь, — голос её был низким, чуть надтреснутым, как будто она сдерживала слёзы. Она не обернулась, только сжала ложку сильнее, и металл звякнул о край кастрюли. — Я вчера считала: у нас двести рублей на неделю. Двести, понимаешь?

Он откинулся на стуле, скрипнув им по полу, и потер шею, где мышцы затекли от ночи на продавленном диване. Бедность облепила их, как плесень — липкая, вездесущая, высасывающая жизнь. Он ненавидел себя за это — за то, что его фриланс, который когда-то казался свободой, теперь едва приносил на хлеб, за то, что она, его Марина, варит эту чёртову гречку вместо того, чтобы пить вино в ресторане. Но больше всего он ненавидел, что даже в этой нищете хотел её так сильно, что зубы скрипели.

— Я нашёл выход, — сказал он наконец, голос хриплый, словно после долгого молчания. — Собеседование сегодня. IT-фирма, программисты. Оба пойдём. Платят хорошо, Марин. Выберемся.

Она замерла, ложка повисла в воздухе, и капля воды с неё упала на плиту, зашипев. Медленно, будто не веря, она повернулась. Её зелёные глаза — яркие, даже в этом тусклом свете — поймали его взгляд, и в них мелькнула искра. Не радость, пока нет, а что-то осторожное, как первый шаг по тонкому льду.

— Ты серьёзно? — спросила она, шагнув к столу. Шорты натянулись на её бёдрах, и он заметил, как ткань врезалась между ног, обрисовывая всё, что он так любил трогать. — Не шутишь?

— Какие шутки, — он встал, подошёл к ней, остановившись в шаге. Запах её кожи — чуть солоноватый, с ноткой дешёвого мыла — ударил ему в ноздри, и он сжал кулаки, чтобы не схватить её прямо тут. — В девять утра. Если возьмут, забудем про эту гречку.

Марина смотрела на него, прищурившись, словно проверяла, не врёт ли. Потом вдруг улыбнулась — впервые за неделю, — и эта улыбка, тёплая, чуть кривая, разбудила в нём зверя. Она бросила ложку на стол, шагнула ближе и обвила его шею руками, прижавшись всем телом. Её грудь тёрлась о его футболку, соски — твёрдые, горячие — чувствовались даже через ткань, а бёдра прижались к его паху, где уже нарастало напряжение.

— Если это правда, Лёш, — прошептала она ему в ухо, её дыхание обожгло кожу, — я тебя так отблагодарю, что ты забудешь, как ходить.

Эти слова — низкие, с обещанием — сорвали с него цепи. Он схватил её за талию, развернул к столу и прижал спиной к себе, рванув майку вверх. Ткань затрещала, обнажая её торс — бледный, с россыпью веснушек на лопатках, и грудь, что вырвалась наружу, подпрыгнув от резкого движения. Соски были розовыми, уже напряжёнными, и он сжал их пальцами, теребя, пока она не выдохнула, вцепившись в край стола.

— Докажи, — прорычал он, кусая её за шею, оставляя влажный след. Его руки скользнули вниз, под резинку шорт, и он рванул их вместе с трусиками — простыми, хлопковыми, но мокрыми насквозь. Её задница — упругая, чуть дрожащая — оказалась перед ним, и он шлёпнул по ней, наслаждаясь, как кожа покраснела под ладонью.

— Лёш, чёрт... — простонала она, прогнувшись сильнее. Её голос дрожал, а между ног блестела влага, стекая по внутренней стороне бедра. Он провёл пальцами по её складкам, раздвигая их, и она была такой горячей, такой готовой, что он чуть не потерял голову.

— Ты уже течёшь, — выдохнул он, расстёгивая свои джинсы. Его член вырвался наружу — 19 сантиметров, толстый, с набухшей головкой, уже влажной от предвкушения. Он приставил его к её входу, тёрся о неё, смакуя, как она дрожит, как её бёдра подаются назад, умоляя взять.

— Войди, Лёш, ну же! — крикнула она, и он не стал тянуть. Одним толчком он вошёл в неё — глубоко, до упора, чувствуя, как её стенки обхватывают его, пульсируют вокруг. Она вскрикнула, её ногти заскребли по столу, оставляя царапины на фанере, а он начал двигаться — медленно, с силой, растягивая её с каждым ударом.

— Любишь, когда я тебя так? — прорычал он, хватая её за волосы и оттягивая голову назад. Её грудь раскачивалась, хлопая о столешницу, а соски тёрлись о грубую поверхность, заставляя её стонать громче.

— Да, Лёш, люблю, глубже! — выдохнула она, и он ускорился, вбиваясь в неё так, что стол дрожал, а кастрюля с гречкой грохнулась на пол, рассыпав крупу. Её киска хлюпала, сжималась, и он чувствовал, как она течёт всё сильнее, заливая его бёдра. Он наклонился, лизнул её шею, потом укусил за мочку уха, и она задрожала, закричав, когда оргазм накрыл её — резкий, мощный, с судорогами, что выдаивали его член.

— Кончай в меня, Лёш, давай! — простонала она, и он не выдержал. С хриплым рыком он излился в неё — горячие струи били внутрь, заполняя её, пока сперма не начала вытекать, смешиваясь с её соками и капая на пол. Они замерли, тяжело дыша, липкие от пота и страсти.

Марина повернула голову, её щёки пылали, а глаза блестели.

— Если возьмут на работу, — прошептала она, — это будет только начало.

Он кивнул, всё ещё внутри неё, чувствуя, как она пульсирует. Впереди был новый день — и, может быть, новая жизнь.

Гречка, рассыпанная по полу, хрустела под ногами, пока Алексей вытирал пот со лба рукавом футболки. Марина стояла у раковины, смывая липкость с рук холодной водой, что текла тонкой струйкой из ржавого крана. Её шорты валялись в углу, майка висела на одном плече, обнажая ключицу с россыпью мелких родинок, похожих на звёзды. Она выглядела растрёпанной, но чертовски живой — щёки горели, дыхание ещё не выровнялось, а между ног, он знал, всё ещё чувствовалась их утренняя страсть. Алексей смотрел на неё, прислонившись к косяку, и ощущал, как внутри смешиваются нежность и похоть — странный коктейль, от которого голова шла кругом.

— Надо собираться, Лёш, — сказала она, выключая воду и тряхнув мокрыми пальцами. Капли разлетелись, одна попала ему на щёку, и он невольно лизнул её, поймав солоноватый привкус. — Если опоздаем, я тебя придушу.

— Попробуй, — он ухмыльнулся, шагнув к ней, но она ловко увернулась, метнувшись в комнату. Её босые пятки шлёпали по линолеуму, оставляя влажные следы, и он пошёл следом, чувствуя, как кровь снова приливает вниз от одного вида её голых ног.

В их спальне — если это можно было так назвать — царил хаос. Матрас лежал прямо на полу, застеленный мятым одеялом, рядом валялись её кеды и его носки, а в углу громоздился шкаф с облупившейся краской. Марина уже рылась в нём, вытаскивая вещи, которые они давно не носили — слишком приличные для их нынешней жизни. Она достала чёрное платье с узким подолом, приложила к себе, глядя в треснувшее зеркало на дверце. Платье было старым, но сидело как влитое — обтягивало её талию, подчёркивало грудь и заканчивалось чуть выше колен, обещая открыть ровно столько, сколько нужно.

— Как думаешь? — спросила она, повернувшись к нему. Ткань натянулась на бёдрах, и он заметил, как платье слегка просвечивает, выдавая контуры её тела. — Для собеседования пойдёт?

— Пойдёт, — кивнул он, но голос стал глуше, чем хотел. — Только трусы надень поприличнее. А то ещё решат, что ты там соблазнять собралась.

Марина рассмеялась, бросив в него скомканной футболкой, что лежала под рукой.

— Дурак, — сказала она, но в глазах мелькнула искра. Она вытащила из ящика чёрные стринги с тонкими полосками кружева — не новые, но всё ещё соблазнительные, — и демонстративно помахала ими перед ним. — Такие сойдут, господин цензор?

Он сглотнул, представив, как эти полоски врезаются в её кожу, обрисовывая всё, что он так любил трогать. Но времени не было — часы на стене показывали без четверти восемь, и он заставил себя отвернуться, роясь в шкафу за своей одеждой. Нашёл рубашку — серую, чуть помятую, но чистую, — и джинсы, которые не выглядели так, будто он спал в них неделю. Натягивая их, он поймал своё отражение в зеркале — коренастый, с лёгкой щетиной на подбородке, глаза воспалённые, но живые. Не красавец, но Марина выбрала его, и это грело сильнее, чем он готов был признать.

Она переоделась быстро, шурша тканью. Платье село идеально — чёрный силуэт, как тень, обнимал её фигуру, делая ноги ещё длиннее, а грудь — чуть заметнее под тонким слоем ткани. Она распустила волосы, провела по ним расчёской, и они легли волной, блестя в тусклом свете лампы. Потом натянула чулки — тонкие, с лёгким блеском, что поднимались до середины бедра, и надела туфли на низком каблуке, единственные, что не развалились за три года.

— Готова, — сказала она, встав перед ним. Её запах — смесь мыла и какого-то цветочного крема — ударил в голову, и он шагнул ближе, положив руки ей на плечи.

— Выглядишь так, что я бы тебя сам нанял, — пробормотал он, скользнув пальцами по её шее, туда, где бился пульс. — И сразу уволил, чтобы никто не пялился.

— Пусть пялятся, — она пожала плечами, но улыбнулась, тронув его щёку ладонью. — Главное, чтобы платили.

Они вышли из квартиры, заперев дверь на два оборота — замок скрипел, как старик, — и спустились по лестнице, где пахло кошками и вчерашним борщом соседей. На улице мартовский ветер кусал за щёки, небо висело низко, серое, как их настроение последние месяцы. Метро было в пяти минутах ходьбы, и они шли молча, шаги стучали в унисон по растрескавшемуся асфальту. Марина держала его под руку, её каблуки цокали, а платье слегка колыхалось, открывая край чулок при каждом порыве ветра. Он заметил, как мужик с сигаретой у подъезда проводил её взглядом, и вместо привычного укола злости почувствовал что-то странное — гордость, смешанную с жаром. Пусть смотрит, подумал он. Она моя.

В вагоне метро было тесно — утренний час пик давил со всех сторон. Они стояли у поручня, прижатые друг к другу, и тепло её тела пробивалось сквозь ткань его рубашки. Её волосы щекотали ему подбородок, а рука, обхватившая его локоть, дрожала — то ли от холода, то ли от нервов. Он наклонился, вдохнул её запах и шепнул:

— Не дрейфь, Марин. Мы их порвём.

Она кивнула, прижавшись ближе, и её грудь — мягкая, тёплая — ткнулась ему в бок. Он опустил руку ниже, к её талии, и пальцы невольно прошлись по изгибу бедра, где платье натянулось от тесноты вагона. Она не отстранилась, только посмотрела на него снизу вверх, зелёные глаза сузились.

— Руки убери, — прошептала она, но в голосе сквозило что-то игривое. — А то до офиса не доедем.

— А если хочу рискнуть? — он сжал её сильнее, чувствуя, как она напряглась, но не сопротивлялась. Вагон качнулся, прижав их ещё теснее, и его ладонь скользнула ниже, к краю чулок, скрытому под платьем. Её дыхание сбилось, губы приоткрылись, и он понял, что она не против — не здесь, не сейчас, но мысль о том, что он может взять её даже в этом вонючем метро, зажгла её глаза.

— Дома, Лёш, — выдохнула она, отводя взгляд, но щёки её порозовели, выдавая всё. Он убрал руку, но жар остался — в груди, в паху, в мыслях. Они молчали до своей станции, но напряжение между ними звенело, как натянутая струна.

Офис IT-фирмы возвышался над улицей — стеклянная башня, сверкающая даже в этом сером марте. Они вошли в холл, где пахло кожей и дорогим кофе, а пол блестел, как зеркало. Секретарша — девушка с идеальным маникюром и голосом, как из рекламы, — проводила их к лифту, бросив оценивающий взгляд на Марину. Алексей заметил это, и снова это чувство — не ревность, а что-то острое, тёмное, что шевельнулось внизу живота. Лифт звякнул, двери открылись, и они шагнули внутрь, оставшись наедине.

— Нервничаешь? — спросил он, глядя на неё в отражении металлической стенки. Её платье чуть задралось, когда она поправила сумку, и он увидел край чулок — чёрный, блестящий, как намёк.

— Есть немного, — призналась она, теребя ремешок сумки. — А ты?

— Я? — он шагнул ближе, прижав её к стенке лифта. — Я думаю, как бы затащить тебя в угол прямо сейчас.

Она фыркнула, толкнув его в грудь, но глаза её блестели.

— Держи себя в руках, — сказала она, но голос дрогнул, и он понял, что она тоже думает об этом — о том, как он мог бы задрать ей платье, сорвать эти стринги и взять её здесь, пока лифт ползёт на десятый этаж. Двери открылись, прервав момент, и они вышли, но искры между ними уже тлели, готовые вспыхнуть.

Лифт выпустил их на десятом этаже в коридор, где свет лился из огромных окон, отражаясь от мраморного пола. Воздух здесь был другой — не пропитанный сыростью их квартиры, а свежий, с лёгким ароматом цитруса, что струился из скрытых диффузоров. Алексей поправил рубашку, чувствуя себя не в своей тарелке — его джинсы, хоть и чистые, казались слишком простыми рядом с этой роскошью. Марина, напротив, шагала уверенно, её туфли тихо постукивали по плитке, а платье колыхалось, обрисовывая её силуэт при каждом движении. Он смотрел, как ткань скользит по её бёдрам, и думал, как легко было бы задрать его одним рывком, прижать её к этим стеклянным стенам и войти в неё, пока она цепляется за его плечи. Но вместо этого он сжал её руку, пытаясь унять дрожь в пальцах — не от страха, а от предвкушения.

Секретарша провела их в переговорную — комнату с длинным столом из тёмного дерева, окружённым креслами с высокими спинками. На стене висел экран, показывающий графики, а в углу стоял кофейный аппарат, тихо гудящий, как живое существо. Они сели рядом, Марина скрестила ноги, и край чулок мелькнул под подолом — тонкая чёрная линия, что манила взгляд. Алексей заметил, как она нервно теребит край сумки, и положил ладонь ей на колено, чуть сжав. Её кожа была тёплой, даже через ткань, и она бросила на него быстрый взгляд — благодарный, но с предупреждением.

— Не лапай, — шепнула она, но уголки губ дрогнули, выдавая её. Он убрал руку, но тепло её ноги осталось на его пальцах, как отпечаток.

Дверь открылась, и в комнату вошёл Александр. Ему было 34, и он выглядел так, будто родился в этом мире стекла и дорогих костюмов. Невысокий, коренастый, с плечами, что натягивали пиджак, и тёмными волосами, зачёсанными назад с лёгкой небрежностью. Его лицо — резкое, с прямым носом и тонкой щетиной — излучало уверенность, а глаза, тёмно-карие, смотрели цепко, как у хищника. Он улыбнулся, обнажив ровные зубы, и протянул руку Алексею.

— Алексей, верно? — голос его был глубоким, с лёгким хрипом, словно после виски и сигары. Рукопожатие было крепким, почти болезненным. — А это Марина?

Она кивнула, протянув руку в ответ, и Александр задержал её ладонь в своей чуть дольше, чем нужно. Его взгляд скользнул по ней — не нагло, но внимательно, от лица к шее, где пульс бился под тонкой кожей, к вырезу платья, где ткань слегка разошлась, открывая край кружева. Алексей заметил это, и внутри что-то шевельнулось — не злоба, а странный укол, горячий и острый, что пробежал от груди к паху. Он представил, как Александр сжимает её запястья, прижимает к этому столу, задирает платье... Мысль была дикой, чужой, но от неё член в джинсах напрягся, и он сжал кулаки под столом.

— Рад видеть вас обоих, — сказал Александр, садясь напротив. Он сложил руки на столе, пальцы с аккуратным маникюром поблёскивали золотым кольцом. — Слышал, вы хороши в коде. Давайте проверим.

Собеседование началось с вопросов — простых, потом сложнее, про алгоритмы, базы данных, фреймворки. Алексей отвечал чётко, его голос звучал увереннее, чем он ожидал, но мысли всё равно блуждали. Он смотрел, как Марина говорит — её губы двигались плавно, слова лились с лёгким напором, а пальцы постукивали по столу, выдавая скрытое напряжение. Александр слушал, кивая, но его глаза то и дело возвращались к ней — к её шее, к рукам, к тому, как платье обтягивает грудь, когда она выпрямлялась. Это было почти незаметно, но Алексей видел. И каждый раз, когда видел, в голове вспыхивала картинка: Александр, срывающий с неё это платье, ставящий её на колени, а она... Он мотнул головой, прогоняя видение, но жар в теле остался.

Марина закончила отвечать на вопрос про оптимизацию кода, и Александр улыбнулся шире.

— Впечатляет, — сказал он, глядя на неё. — У тебя есть хватка, Марина. Это редкость.

— Спасибо, — она чуть покраснела, опустив взгляд, и её ресницы дрогнули, отбрасывая тень на щёки. Она была рада, искренне, и не замечала, как его тон стал теплее, как взгляд задержался на её губах. Но Алексей заметил. И снова эта мысль — что, если? Что, если этот мужик, с его деньгами и властью, захочет её не только в коде проверить? Он сжал бедро под столом, пытаясь унять дрожь, но она только усилилась.

Через час Александр откинулся в кресле, хлопнув ладонями по столу.

— Решено, — сказал он, глядя на них по очереди, но дольше — на неё. — Вы приняты. Завтра в девять, первый день. Добро пожаловать.

Марина выдохнула, сжав руку Алексея под столом — её пальцы были горячими, чуть влажными от нервов. Он сжал в ответ, чувствуя, как её ногти впиваются ему в кожу, и это было почти больно, но чертовски приятно.

— Спасибо, — сказала она, улыбнувшись Александру. Её голос был мягким, благодарным, без тени флирта — она просто радовалась, как ребёнок, которому дали конфету. Но Алексей видел, как босс смотрит на эту улыбку, и в голове снова мелькнуло: он хочет её. И я, может, хочу, чтобы он это сделал.

Они вышли из переговорной, когда Александр уже ушёл, оставив их подписывать бумаги с кадровиком — сухой женщиной в строгом костюме, что пахла мятными леденцами. Коридор гудел от голосов сотрудников, стука клавиш, звона чашек в кофейной зоне. Марина прислонилась к стене, потирая шею, и платье натянулось, обрисовав её грудь — маленькую, но такую соблазнительную, что он с трудом отвёл взгляд.

— Мы сделали это, Лёш, — сказала она, глядя на него с улыбкой. — Чёрт, я думала, провалюсь.

— Ты была огонь, — он шагнул ближе, положив руку ей на талию. — И выглядишь так, что этот Александр, небось, уже фантазирует.

Она фыркнула, ткнув его в грудь.

— Не начинай, — сказала она, но в голосе мелькнула тень смущения. — Он просто босс, Лёш. Смотрит на всех так.

— Не на всех, — он наклонился к её уху, понизив голос. — На тебя. И, знаешь, мне это даже нравится.

Марина замерла, глядя на него с удивлением. Её губы приоткрылись, но она не нашла слов, только покачала головой, рассмеявшись.

— Ты чокнутый, — сказала она, отходя к лифту. — Пошли домой, фантазёр.

Он пошёл следом, но слова застряли в горле. Это была не шутка — не совсем. Мысль о том, что Александр видит в ней то же, что и он, цепляла, как крючок, и тянула куда-то в темноту. Пока это было только в голове, но он чувствовал: оно растёт.

Они спустились в холл, где шум города уже пробивался сквозь стеклянные двери. Марина достала телефон, проверяя время, и свет экрана осветил её лицо — усталое, но счастливое. Алексей смотрел на неё, стоя рядом, и думал, как странно всё складывается: утром они трахались на кухне, как звери, а теперь стоят здесь, в этом блестящем мире, который обещал вытащить их из ямы. Но больше всего его занимало другое — то, как Александр смотрел на неё, и то, как он сам на это реагировал.

— Домой? — спросила она, убирая телефон в сумку. Её голос был мягким, почти сонным.

— Да, — кивнул он, беря её за руку. — Но сначала отметим. У нас же теперь работа.

Она улыбнулась, сжав его пальцы, и они вышли на улицу, где ветер тут же подхватил её волосы, закрутив их вокруг лица. Он смотрел на неё и думал, что любит её — до боли, до дрожи. Но где-то в глубине уже тлела искра, которой он пока не дал имени.

Она подняла глаза, поправляя прядь волос, что выбилась из хвоста, и блузка натянулась, обрисовав грудь.

— Пока всё хорошо, — ответила она, чуть выпрямившись. — Спасибо, что взяли нас.

— Ты сама себя взяла, — он наклонился ближе, опершись рукой о стол, и его пальцы оказались в сантиметрах от её локтя. — У тебя талант. Хочу обсудить с тобой пару идей для проекта. Зайдёшь ко мне после обеда?

Алексей, сидящий рядом, видел это — как Александр смотрит на неё, как его взгляд скользит по её шее, к вырезу блузки, где виднелся край кружева. Марина кивнула, не замечая подтекста, но он заметил. И снова эта картинка: Александр, срывающий с неё эту юбку, прижимающий её к стене его кабинета. Член в джинсах напрягся, и он сжал ручку в руке, чтобы взять себя в руки.

— Конечно, зайду, — сказала она, улыбнувшись, и её щеки слегка порозовели — от внимания, от нервов, от того, что всё ещё тлело в ней с утра. Александр кивнул, ушёл, но его присутствие осталось в воздухе, тяжёлое и манящее.

Неловкость случилась ближе к вечеру, когда офис гудел от работы. Марина встала, чтобы взять кофе из автомата в углу — её каблуки стучали по мрамору, юбка колыхалась, а блузка, пропитанная лёгким потом, прилипла к телу, обрисовав всё, что под ней. Она наклонилась к машине, нажимая кнопки, и тут ремешок её сумки зацепился за ручку ящика стола рядом. Рывок — и сумка упала, вывалив содержимое на пол перед всеми: телефон, ключи, помаду и... пачку презервативов, что они с Алексеем купили неделю назад на распутье. Яркая упаковка с надписью "экстра тонкие" покатилась по полу, остановившись у ног Димы, и офис замер.

Секунда тишины, а потом Дима присвистнул, подняв пачку двумя пальцами.

— Ого, Марина, ты готова к любым неожиданностям, — сказал он, ухмыляясь, и несколько коллег засмеялись, кто-то кашлянул, а Лена хихикнула, прикрыв рот рукой. Марина побагровела — щёки, шея, даже уши стали алыми, — и бросилась собирать вещи, бормоча:

— Это не то, что вы думаете... — Её голос дрожал, пальцы путались, а юбка задралась, когда она нагнулась, открывая чулки до середины бедра. Офис смотрел, кто-то с любопытством, кто-то с неловким смешком, и Александр, стоя у двери своего кабинета, прищурился, его губы дрогнули в полуулыбке.

Алексей замер за столом, сердце колотилось, но не от стыда. Вид её — смущённой, на коленях, с задранной юбкой и этой чёртовой пачкой в руках — ударил ему в голову, как выстрел. Он представил, как она роняет что-то такое в кабинете Александра, как тот поднимает её, ставит на стол, срывает юбку и... Член в джинсах стал твёрдым, как камень, и он сжал бедро под столом, чувствуя, как жар растекается по телу. Это было дико, это было неправильно, но это заводило его до дрожи.

Марина наконец собрала вещи, вскочила, пряча пачку в сумку, и бросила на него взгляд — умоляющий, полный смущения.

— Лёш, скажи что-нибудь, — прошептала она, но он только улыбнулся, слишком медленно, слишком странно.

— Бывает, — сказал он громче, чем нужно, и офис снова загудел, возвращаясь к делам. Но её взгляд — горящий, растерянный — остался с ним, как и её возбуждение, что теперь смешивалось со стыдом.