Тропинка, по которой мы с Михаилом шагали, вилась через поле, где июльский вечер, тёплый и мягкий, как шёлк, струился над землёй, окутывая её золотом заката. Травы, высокие и чуть пожухлые, колыхались под лёгким ветром, словно перешёптывались о вечности, о тех, кто проходит здесь с радостями или тайнами. Клевер у обочины, пыльный, но всё ещё сладко пахнущий, напоминал о лете, которое кажется бесконечным, пока не наступит осень. Далёкий лес, тёмной каймой обнимающий горизонт, хранил молчание, будто приглашая задуматься о жизни - о её хрупкости, о том, как любовь, подобно этим травам, может быть сильной и уязвимой одновременно. Я, Игорь, шёл рядом с Михаилом, моим старым другом, и размышлял, как странно устроено счастье: оно сияет, как этот закат, но всегда таит тени, проступающие, стоит лишь приглядеться.

Миша позвал меня к себе на дачу. Было удивительно, что он предложил идти туда пешком:

— Алёнка на машине уехала. Уже там. За рабочими присматривает, - его объяснение поднимало больше вопросов, чем ответов.

Я понимал, что Мишка что-то задумал и хочет объяснить мне это по дороге. К тому же несколько раз упомянул, что на даче ему нужна не моя физическая помощь и даже не компания для распития спиртных напитков. Я нужен был Мише, как психолог и как друг, которому он полностью доверяет. Эта завеса тайны будоражила сознание, но всё же я решил не торопить события и дождаться, когда Миша сам расскажет, чего хочет.

Михаил и Алёна были супружеской парой, чья красота заставляла прохожих замирать, словно перед картиной, где каждый штрих - совершенство. Михаил, высокий, с фигурой, выточенной будто для античных статуй, нёс себя с лёгкой небрежностью. Его светлые волосы, чуть выгоревшие на солнце, спадали на лоб, а синие глаза, ясные, как утреннее небо, искрились то ли радостью, то ли затаённой тревогой. Часто я видел, как девушки, встречая его, невольно оборачивались, но он, словно окружённый невидимым светом, обращал внимание только на Алёну.

Она, чуть ниже Миши, была создана, чтобы дополнять его. Каштановые волосы, струящиеся до плеч, отливали медью в лучах заката, а её большие зелёные глаза, глубокие, как лесные озёра, хранили в себе и нежность, и загадку. Пухлые губы, готовые к улыбке, и фигура - тонкая талия, высокая грудь, мягкий изгиб бёдер, напоминающий гитару, - делали её женщиной, от которой трудно отвести взгляд. Вместе они были гармонией, почти неправдоподобной: их смех, их манера держаться за руки, их взгляды, которыми они обменивались, словно продолжая бессловесный разговор, заставляли думать, что любовь может быть вечной, как этот вечерний ветерок, ласкающий поле.

Я, их друг и по совместительству психолог, часто размышлял об этом союзе, пытаясь понять, как столь идеальная пара умудряется оставаться такой близкой больше десяти лет, воспитывая детей Ваню и Веронику, и сохраняя искру, зажжённую ещё в школе. Но, шагая по этой тропинке, ведущей к далёкой стройке на их даче, я чувствовал, что под этой идиллией кроется что-то ещё - тень, которую я, как психолог, не мог не заметить:

— Миша, - начал я осторожно, глядя на его профиль, освещённый закатом, - ты сказал, на стройке у вас турки работают. И Алёна там с ними. Не боишься, что она... ну, может переступить какие-то рамки?

Михаил хмыкнул, почесав затылок, и его голос, грубый, с лёгкой хрипотцой, прозвучал так, будто он давно свыкся с чем-то, что я только начинал понимать:

— Да пох, Игорь, пусть переступает. Я не ревнивый. Мне что, переживать? Если она там с турками зажигает, потом ко мне лезет, как кошка, вся ласковая. Прикинь, я специально её в Турцию отправил не так давно, чтоб она, типа, отдохнула, впечатлений набралась.

Я замедлил шаг, пытаясь осмыслить его слова. Его синие глаза, отражавшие закат, казались спокойными, но в них мелькала тень - то ли бравада, то ли что-то глубже. Мне, по роду своей работы приходилось встречать разных людей, но то, что мой лучший друг тоже далеко не ординарный – в голову мне раньше не приходило.

— Отправил? - переспросил я, стараясь скрыть удивление. - Специально? Одну?

— Не, - он усмехнулся, будто вспомнил что-то забавное. - Она ж не хотела одна ехать, упиралась. Я две путёвки купил, для нас. А потом, перед вылетом, типа, работа срочная нарисовалась, не отменить. Ну, я и говорю: «Бери Валюху, свою подружку». Ты ж знаешь, Валюха та ещё шлюха. Она точно не будет там морали читать, скорее Алёнку потащит поразвлечься.

Валю я знал отлично. Мы какое-то время встречались. Я даже задумывался о свадьбе, пока не узнал подругу Алёны получше. Сложно было найти настолько двуличную и злобную подругу, но Алёне «повезло». В глаза она постоянно улыбалась, но вот когда мы оставались одни, она что только не рассказывала про «лучшую подругу»! Я понимал, что она дико завидует успеху и семейному счастью Алёны, потому и пытается постоянно очернить её. Из-за этого долгое время ни на грош не верил тому, что она мне рассказывала. Сейчас же, я посмотрел на те её сплетни про Алёну под другим углом.

Тропинка, по которой мы шли, дышала зноем, и закат, словно уставший художник, разливал по травам последние мазки света. Клевер, примятый нашими шагами, источал слабый, почти горький аромат, напоминая мне о том, как жизнь, подобно этим травам, может быть прекрасной снаружи, но хрупкой внутри. Я думал о словах Михаила, о его странной лёгкости, с которой он говорил о «флирте» Алёны, и в памяти всплыли рассказы Валентины, её подруги, чей голос, ядовитый, как сок полыни, когда-то казался мне лишь завистливой ложью. Теперь, после Мишиного признания о том, что он сам организовал поездку в Турцию именно с целью дать супруге отдохнуть от правильной и размеренной семейной жизни, я начал сомневаться.

Валя рассказывала мне о том, как они с Алёной «отрывались» в Анталье, смакуя каждую деталь, будто наслаждаясь падением подруги. Я слушал её тогда за бокалом дешёвого вина, в тесной кухне, пропахшей сигаретами, и думал, что это лишь её способ очернить Алёну, чья красота и успех всегда жгли её.

— Прикинь! Первый вечер в баре, у отеля, - шипела Валентина, щуря глаза, пока пепел с её сигареты падал на стол. - Я, конечно, сама тех двух турков за столик позвала, когда они выпивку предложили. Но Алёнка тоже хороша! Сначала ржала, а потом с одним пошла тёрться на танцполе. Он её за жопу лапает, а она вся сияет, сука! Все думают, она святая, ага, тьфу!

Я тогда отмахнулся, но сегодня Михаил подтвердил, что сам отправил её с Валентиной, зная, что та потянет её в омут.

Ещё одна история Валентины, полная злобы, всплыла в памяти:

— На третий день, - продолжала Валя, кривя губы, - Алёнка с каким-то фотографом свалила. Типа, фотосессию шикарную обещал. Ушли вдвоём к скалам за пляжем. Вернулась вся взлохмаченная, платье мятое, а улыбается, как кошка, что сметану слизала. Похер ей, что я сижу, жду, шалава!

Я покачал головой, но её слова, грубые, как этот клевер под ногами, застряли в памяти. И ещё одна история, которую она рассказала с особой злостью, будто хотела втоптать Алёну в грязь.

— А ещё, прикинь, даже уборщик её в номере драл! - Валентина почти плевалась. - Я, как дура, за дверью жду, думала, она полотенце схватит, и на пляж пойдём. А там... ну, ты понял. Орала так, что стены тряслись. Замужняя баба называется, бля!

Михаил, шагая рядом, вдруг остановился, глядя на далёкий дачный посёлок, где, по его словам, Алёна сейчас следила за стройкой турецкой бригады. Его голос, грубый, но с ноткой возбуждённого интереса, прервал мои мысли:

— Игорь, это ж нормально, да? - спросил он, почесав затылок. - Я её туда отправил, а мне норм. Или это не нормально? Что твоя психология говорит?

Я посмотрел на него, чувствуя, как его слова, словно этот вечерний ветер, раздувают мои сомнения. Поле вокруг нас дышало тишиной, но я знал, что наш разговор, как эта тропинка, уведёт нас к правде, которую мы оба, возможно, не хотели знать.

— Психология говорит, что в семейной жизни, Миша, нормально всё, что устраивает вас обоих, - ответил я, стараясь сохранить нейтральный тон, но чувствуя, как его слова будят во мне сомнения. - А ты вообще знаешь, что там было, в Турции? Или тебе всё равно?

Он пожал плечами, но в его усмешке я уловил не равнодушие, а жадный интерес, словно он искал ответов, которые Алёна ему не давала.

— Ясное дело, что-то было, - сказал он, глядя на далёкую стройку. - Она вернулась вся сияет. Нежная такая! Ласковая! Я же хорошо её знаю. Жалко, что говорить не хочет. Я не парюсь, но, блин, интересно же. Расскажи, ты что-то слышал? Валюха ж тебе трепала, небось?

Я в общих чертах пересказал, что мне рассказывала Валя, следя за реакцией друга. И с удивлением не нашел ни разгорающейся ярости ревнивого супруга, ни равнодушия уставшего от отношений циника. Он действительно с интересом слушал меня и, мне показалось, даже радовался, что всё прошло именно так, как он рассчитывал.

...

Тропинка проплывала под ногами поднимая облачка пыли, и я, глядя на Михаила, чей профиль вырисовывался на фоне закатного неба, почувствовал, как наш разговор, подобно травам, колышется между светом и тенью. Его слова о Турции, о Валентине, о том, как он сознательно подтолкнул Алёну к такому необычному «отдыху», заставили меня задуматься о его мотивах. Зачем такой сложный путь? Я решил спросить напрямую:

— Миша, - начал я, стараясь подобрать слова, - а почему ты вообще пошёл на это? Отправить Алёну в Турцию, да ещё с Валей, которая, как ты сам сказал, её в омут потащит. Неужели нельзя было что-то ближе устроить и без свидетелей? Ну, знаешь, свингеры там, клубы какие-нибудь, да хоть обычные измены. Это ж проще, чем такие схемы выстраивать.

Михаил остановился, глядя куда-то в поле, где тени трав сливались с сумерками. Его голос, обычно грубый и насмешливый, стал тише, с ноткой усталости, будто он давно носил в себе эту ношу:

— Думаешь, я не пробовал? - сказал он, почесав затылок. - Игорь, я всё перепробовал, прикинь. И кино ей всякое подсовывал, типа с намёками..., про свободные отношения. И разговоры заводил, аккуратно так, чтоб не спугнуть. Мол, как тебе, Алён, если б кто-то другой? Она только смеётся, говорит: «Дурачок ты Миша, мне тебя хватает». И в компаниях её оставлял, с мужиками всякими, нормальными, не уродами. Думал, вдруг кто зацепит. Ноль, блин. Как будто ей похер на всех.

Я посмотрел на него, чувствуя, как его слова, словно этот вечерний ветер, приносят с собой что-то тяжёлое. Он продолжил, глядя на свои ботинки, будто стесняясь поднять глаза:

— Даже в клубы её таскал, - сказал он, хмыкнув. - Бывал я в таких местах, где свингеры тусуются, и с мужиками всякими её знакомил. Но Алёна... блин, как будто ей никто не нужен. Она на всех смотрит, улыбается, а в глазах - пустота. Я уж думал, что может, это я всё зря затеял.

Я помолчал, чувствуя, как его слова, словно тяжёлые камни, падают в тишину этого поля. Ветер шевелил травы, и я спросил, стараясь не напирать:

— А что за кино? И что ты разговоры вёл - как вообще это было?

— Ну, кино разное, - Он махнул рукой, будто отгоняя воспоминания. - Про свободную любовь, где пары, знаешь, всяким там занимаются. Я ей включал, типа, давай обсудим, вдруг тебе зайдёт. Она смотрит, смеётся, а потом говорит: «Мишка, это ж для тех, кому чего-то не хватает, а мне и так нормально». Я пробовал и прям так говорить, без намёков. Спрашиваю: «Алён, а если бы с кем-то другим, как тебе?» Она только отмахивается: «Ты чего? Я ж твоя. Только тебя люблю». И всё, прикинь, как стенка. Я уж думал, может, она правда никого не хочет, кроме меня. Но это ж не так, да?

— Почему не так? Может правда только ты ей нужен? – я действительно не понимал друга. Чувствовал, что он не всё мне рассказал и поэтому просто ждал его дальнейших слов.

Его голос дрогнул, и я увидел в его синих глазах не только интерес, но и что-то похожее на тоску. Он продолжил, будто выплёскивая то, что копилось годами:

— Я её в компаниях оставлял, с нормальными мужиками. Ну, знаешь, с коллегами, с какими-то спортсменами, даже с одним типом, который прям её типаж - высокий, тёмный, весь такой. Думал, вдруг искра. Она с ними болтает, ржёт, но дальше - ничего. Как будто ей пох, что они есть. Я даже свинг-клубы предлагал, типа, давай сходим, приколемся. Она только глаза закатывает: «Миша, ты серьёзно?» И всё, тупик.

Я покачал головой, пытаясь представить, как он, с его энергией и упрямством, бился об эту стену равнодушия. Тропинка, по которой мы шли, казалась теперь дорогой через его разочарования.

— И что, совсем ничего? - спросил я. - Ни одного намёка, что ей кто-то интересен?

— Ни xуя, - выдохнул он, и в его грубости я уловил усталость. - Я уж думал, может, я что-то не так делаю. Пробовал по-всякому. Даже в интернете лазил, форумы читал, как там люди это устраивают. Но, с Алёной по-другому. Все эти интернет-советы не работают. Как будто она не видит никого. Я уж начал думать, что может, она просто холодная. Но, блин, Игорь, она ж не такая. Я её знаю. Она... она живая, когда хочет. Просто не с теми, кого я пробовал.

Он замолчал, глядя на далёкий лес, и я почувствовал, как его слова, словно этот закат, гаснут в тени его собственных ожиданий. Я решил копнуть глубже.

— А почему ты вообще так уверен, что это должно сработать? - спросил я. - Может, ей правда хватает тебя, и всё?

Михаил хмыкнул, но в его усмешке было больше горечи, чем веселья.

— Не, Игорь, не хватает, - сказал он тихо. - Я ж вижу. Она со мной, любит, всё норм. Но иногда она... как будто ей чего-то не хватает. Я это чувствую. И я хочу, чтоб она это получила. Не для меня, для неё. Но, блин, в России - ноль. Я уж всех перебрал. Даже с этими европейцами пробовал знакомить, думал, может, какой-нибудь швед её зацепит. Но нет, она только смеётся, говорит: «Мишка, они скучные». И всё.

Я задумался, чувствуя, как его слова, словно гравий под ногами, скрипят в моих мыслях. Его настойчивость, его готовность идти на такие ухищрения ради Алёны, казались одновременно трогательными и пугающими.

— И что ты решил? - спросил я. - Турция - это был единственный выход?

Он усмехнулся, и в его глазах снова мелькнула искра, но теперь с лёгкой тенью хитрости.

— Не, не единственный, - сказал он, растянувшись в улыбке. - Я ещё одну штуку проверяю. Отправил на дачу бригаду строителей-турков. Специально, чтоб она там с ними тусовалась. Она, когда ехала туда, не знала кто они. Пока не знаю, что из этого вышло. Вот и узнаем вместе, когда доберёмся.

Я посмотрел на него, чувствуя, как его слова, словно этот вечерний ветер, приносят новую волну сомнений. Тропинка, ведущая к даче, теперь казалась дорогой к очередной тайне, которую он сам создал.

— Миш, а зачем тебе эти проверки? - спросил я, стараясь понять, что движет им. - Почему ты вообще до этого додумался? Что тебя толкнуло на все эти... провокации?

Он остановился, глядя на поле, где тени трав сливались с сумерками. Его голос стал тише, почти задумчивым, и я почувствовал, что мы подходим к чему-то важному.

— Всё началось с той поездки, Игорь, - сказал он, и его глаза, синие, как утреннее небо, потемнели от воспоминаний. - Помнишь, мы с Алёной ездили в Турцию, лет пять назад? Она тогда всё ныла, что ей не нравятся местные. «Чёрные», как она их называла. Я думал, ну, окей, она просто слишком спокойная. А те южане шумные ведь, всё норм. А потом... я увидел....

Михаил смотрел на далёкий лес, и его лицо, освещённое закатом, теперь казалось тёмным, как те воспоминания, что он тянул из глубины. Поле вокруг нас дышало, и я чувствовал, что его история, как эта тропа, уведёт нас к чему-то, что изменит всё. Тропинка под ногами всё также хрустела, и я, молча шел рядом с другом, ждал, пока он решит, стоит ли продолжать. Его синие глаза, обычно ясные, потемнели, будто в них отражалась не только закатная мгла, но и тень того дня, что перевернул его жизнь.

— Она тогда всё время ныла, - снова повторил он, почесав затылок. - Мол, эти турки, чёрные, наглые, приставучие, лезут, смотреть противно. Я думал, ну ладно, она просто устала, жара, всё такое. Успокаивал её, говорил: «Алёнушка, не бери в голову». А потом... это случилось.

Он замолчал, глядя вдаль, и я почувствовал, как тропинка, словно наш разговор, уводит нас в прошлое, к тому моменту, где всё началось. Михаил сделал глубокий вдох, будто собираясь с духом, и продолжил, его голос стал тише, но увереннее.

— Мы тогда были на их базарчике, - сказал он. - Знаешь, такие курортные, просто улица, сплошь магазины. Один-два продавца, и всё. В тот день вообще пусто было. Утро, накрапывал дождик, отдыхающие ещё спали. У нас путёвка заканчивалась, решили сувениры прикупить, деньги потратить. Зашли в магазин со шмотками - платья, футболки, всякое такое. Мне ничего не надо было, а рядом ювелирка была. В Турции золото дешевое, хотел Алёнке сюрприз сделать.

Миша достал из кармашка рюкзака бутылочку воды и отхлебнул:

— Говорю ей: «Ты пока выбирай. Ты лучше знаешь, что родне дарить. А я прошвырнусь по соседним бутикам и вернусь. Чего я тебе нервы мотать буду своим угрюмым видом? Ты ж знаешь, я тряпки выбирать ненавижу».

Я кивнул, представляя эту сцену: утренний базар, редкие капли дождя, пустые прилавки. Михаил продолжил, его голос стал чуть хриплым, будто воспоминания давили на него:

— Я ушёл, походил по лавкам, выбрал ей серёжки, простенькие, но красивые. Вернулся минут через двадцать. Захожу в магазин, а там тишина. Колокольчик на двери, видать, не звякнул, или они не услышали. Алёнка у примерочной стоит, с продавцом болтает, турком этим, Байрамом. И смеётся, прикинь, так звонко, весело. Я прям замер. Она ж только что ныла, что они её бесят, эти «чёрные», а тут хохочет, как девчонка. Что-то меня кольнуло. Не то чтоб ревность, а... как будто я её не знаю в этот момент.

Он замолчал, глядя на поле, и я почувствовал, как его слова, словно этот вечерний ветер, приносят с собой напряжение. Тропинка под ногами казалась теперь дорогой к той минуте, когда он увидел правду.

— Я дверь аккуратно прикрыл, - продолжил Михаил, - шагнул за стеллаж, чтоб меня не заметили. Сам не знаю, зачем. Просто... хотел понять. Они там, у примерочной, стоят, Байрам ей платье какое-то суёт, говорит что-то, я слов не разобрал, но голос у него такой, знаешь, мягкий, убаюкивающий. Алёна улыбается, платье берёт, прикладывает к себе. А он, прикинь, начинает её хвалить. Мол, «такая красивая женщина, такое платье вам идёт, надо мерить». И она, Игорь, пошла мерить. Я стою, как дурак, за стеллажом, сердце колотится, а в голове мысль: «Это ж не она, не моя Алёна».

Михаил провёл рукой по волосам, будто стряхивая пыль тех воспоминаний. Его голос стал тише, но в нём появилась странная смесь горечи и любопытства.

— Она вышла из примерочной в этом платье, лёгком таком, почти прозрачном. Оно ей примерно до колен, но всё облегает, как вторая кожа. Байрам вокруг неё ходит, цокает языком, типа, «ай, какая красота». И начинает, прикинь, поправлять. То плечо ей тронет, то талию. Говорит: «Тут надо подтянуть, тут свободно». А она стоит, улыбается, будто это нормально. Я смотрю, а у меня в груди жарко, как будто я не знаю, злиться или... или что. Он ей ещё платье приносит, ещё короче, с вырезом. Говорит: «Это вам точно подойдёт, фигура идеальная». И она опять идёт мерить, даже ни слова не сказала, хоть и не собиралась себе никаких платьев покупать.

Я представил эту сцену: тесный магазин, утренний полумрак, Алёна, её каштановые волосы, струящиеся по плечам, и этот Байрам, чьи слова, словно паутина, опутывают её. Михаил продолжил, его голос стал почти шёпотом.

— Она выходит в этом новом платье, а оно... блин, Игорь, оно почти ничего не скрывает. Грудь, бёдра - всё видно, как на витрине. Байрам опять вокруг неё кружит, говорит: «Надо проверить, как сидит». И начинает трогать, уже смелее. То по спине рукой проведёт, то на бёдрах поправит. А она... она не отстраняется. Смеётся, говорит: «Ой, да вы правы, оно классное». Я стою, как вкопанный, а он её за талию берёт, типа, поворачивает к зеркалу. И я вижу, как его руки... они уже не просто поправляют. Он её гладит, медленно так, будто пробует. А она, прикинь, только голову чуть наклоняет, как кошка, когда её чешут. Её дыхание, Игорь, оно... тяжёлое, как будто ей жарко или.... И я понимаю: она хочет этого. Сама хочет, чтобы этот мужик продолжал, представляешь!

Игорь сделал шаг вперёд. Тропинка под ногами снова захрустела, и я чувствовал, как его слова, словно этот гравий, режут тишину. Михаил смотрел на поле, но сейчас снова он видел, тот магазин, ту примерочную.

— Байрам, сука, сразу понял, что она не против, - продолжил он, и его голос стал жёстче, но с какой-то лихорадочной ноткой. - Он уже не стеснялся. Занавеску чуть отодвинул. Алёнку разглядывает и говорит: «Девичка, давай ещё одно попробуем, самое лучшее». И приносит какую-то тряпку, типа сарафана, но это, блин, почти ничего. Алёнка заходит в примерочную, а он за ней, типа, помогает. Даже штору не задвинули – мне всё видно. Я слышу, как он шепчет: «Такая красавица! Всё должно сидеть идеально». И начинает... трогать её, уже без всяких там «поправить». Руки по её бокам, по груди, по бёдрам. Она: «Байрам!», но не мешает ему, только дышит, громче, быстрее. А он, прикинь, начинает платье снимать, медленно, будто смакует. Я вижу через щель между стеллажами, как она стоит, почти голая, в одном белье полупрозрачном, а он... он её прижимает к себе, его руки на её талии, на спине, ниже. Она не отталкивает, Игорь. Она... она отвечает. Её руки на его плечах, будто держится.

Михаил замолчал, и я почувствовал, как его слова, словно этот вечерний ветер, приносят с собой что-то тяжёлое. Его синие глаза, были полны не только боли, но и чего-то ещё - любопытства, может быть, или странного возбуждения.

Хочешь читать раньше других? Обсудить сюжет в процессе создания? Рассказать свою историю или просто поделиться мнением? - подписывайся на телеграмм-канал t.me/xxxstoryhub

Хочешь отблагодарить автора за работу? Пообщаться с ним? Подключайся к Mig Story на Boosty.

boosty.to/mig_stories