Когда я впервые вошла в его кабинет — уверенным шагом, с выпрямленной спиной и держа в руках своё резюме, — я не подозревала, что этот мужчина однажды поставит меня на колени. Что он будет трахать меня так, как никто не трахал до него. И что я сама, сгорая от желания, позволю ему узнать всё. Даже то, о чём старалась забыть.

Он был моим шефом. Учредитель за компании. Старше, спокойнее. Смотрел на меня не как на очередную «девочку из HR», а так, будто сразу видел глубже. Вовнутрь. В то место, которое я годами прятала за хорошими девочками, аккуратными платьями и вежливыми улыбками.

И да, я пыталась играть свою роль. Сдержанная. Прилежная. Хорошая.

Но этот чёртов Скорпион во мне выл — от взгляда его глаз, от напряжения в воздухе, когда он подходил слишком близко.

Мы начали с ресторанов. Официально. Аккуратно. Он знал, как это делать. Я возвращалась домой мокрой от его прикосновений, хотя он ни разу не снял с меня ни одной вещи.

Каждое свидание мы целовались в машине. Долго, жадно, мучительно. Его рука заходила под юбку, но я останавливала её. Я хотела быть хорошей девочкой. Держаться. Удержать контроль.

Но внутри уже всё горело.

Потом была поездка в Одессу. Мы ехали из Киева, и я почти физически чувствовала, как между нашими телами пульсирует напряжение. Мы останавливались раз десять. Просто чтобы целоваться. Чтобы он засунул язык в моё горло, а я — пальцы в его волосы, срывая его дыхание. Я не давала ему большего. Но сама давно уже перестала быть спокойной.

Он знал. Чувствовал. И терпел. Как хищник, ждущий, когда самка сдастся.

А потом был отель. Шикарный номер. Один, конечно.

И бутылка вина.

Я делала вид, что недовольна:

— Мне нужен был отдельный номер, вообще-то...

Он рассмеялся. Я включила музыку. И всё пошло под откос.

Мы стояли посреди комнаты, музыка шла тихо, но между нами играл настоящий пожар. Его руки скользили по моему телу, будто читая каждый изгиб, каждую дрожь.

Я пыталась сопротивляться — почти играла роль, всё ещё та «хорошая девочка», — но мои ноги и пальцы кричали о другом. Он держал меня крепко, не давая уйти.

Наши губы слились в долгом, жарком поцелуе, пальцы бороздили кожу, вызывая мурашки. Моё тело расплывалось под его прикосновениями, и я знала — дальше будет невозможно остановиться.

Когда он аккуратно положил мои стройные ноги на свои плечи, я почувствовала, как всё внутри меня напряглось до предела. Его губы и язык нежно ласкали мою пылающую киску — я была беззащитна и готова.

Он был огромен. Самый большой, что я видела. И это не пугало — это возбуждало, заставляло тело кричать от боли и удовольствия одновременно.

Мы двигались медленно сначала — он изучал меня, я отдавалась ему без остатка. Его дыхание тяжелело, когда мы переходили из одной позы в другую, наши тела сливались в едином танце страсти и дикости.

Он был жесток и нежен одновременно — требовал, брал меня так, будто я была последней шлюшкой на земле, и в то же время нежно шептал, что я только его.

Я кричала и плакала от удовольствия, и когда накатывал оргазм, он крепко держал меня, не позволяя упасть. А потом снова — долго и упорно, пока мы оба не выдохлись, запутавшись в простынях и друг друге.

Утро было мягким. Его руки осторожно скользили по моему телу, будто боялся сломать хрупкую фарфоровую куклу, которой я стала после той ночи. Мы лежали вплетённые друг в друга, дыхания смешивались, и я чувствовала, как растворяюсь в нём.

В ванной — горячая вода, мрамор, пар. Он держал меня плотно, снова входил в меня — долгий, жёсткий, напряжённый секс в душевой, на стене, стоя, сзади, как будто ночь была лишь разогревом.

Потом — завтрак. Простые круассаны, кофе. Он смотрел, как я ем, и его глаза говорили, что он снова хочет меня. И он взял. Прямо там, на столешнице, быстро, хищно, будто хотел проверить, осталась ли я его.

А вечером всё изменилось.

Он начал задавать вопросы.

— Расскажи про первого. Байкера.

— Он был старше... грубее... я была девственницей.

— Где он тебя взял?

Я рассказала. Про его квартиру. Про первый раз — болезненный, но настоящий. Про то, как он брал меня в гостиной, на кухне, как ему казалось мало, как он ждал чего-то большего.

— А потом ты дала ещё и его другу?

Я замолчала.

— Карина.

— Да... — прошептала я. — Его друг остался на ночь. Я не хотела. Я сопротивлялась. Но он настоял.

Они начали меня вместе. Один вошёл в меня... второй — сзади. Это было...

— Двойное проникновение?

— Да... я была разорвана между ними. Я кричала... текла... и сдалась им обеим.

Он застыл. Его тело напряглось. Он трахал меня — но не мог кончить.

И вдруг всё оборвалось. Он вытащил. Резко перевернул. Раздвинул мои ноги, потом — ягодицы.

— Один трахал тебя в киску... второй — в зад?

— Да...

Он опустил меня лицом в простыни. Его палец вошёл внутрь — легко. Я была готова.

— Значит, ты позволила им... Тогда позволь мне.

Он вошёл в меня в анус. Впервые. Медленно, глубоко. Я вскрикнула — от боли, от страха, от чувства, что теперь принадлежу ему навсегда.

— Чувствуешь, Карина?

— Да...

— Только я теперь буду так. Поняла?

— Да... Господи... ты разрываешь меня...

Он начал двигаться — властно, жестко, с каждой секундой всё яростнее. Схватил за волосы, наклонился:

— Тебе нравится?

— Да... мне нравится... как ты трахаешь меня в задницу... Нравится, что только ты можешь так...

Его толчки стали звериными. Я стонала, царапала простыни, сдавалась, пока он не замер глубоко во мне.

Он не кончил.

Но я знала: он выжег из меня всех других.

И теперь я была — только его.

Он не кончил. Только остался внутри, сжимая моё тело, будто хотел сломать его. Дышал тяжело, глубоко, долго.

Я дрожала, выгибаясь под ним, ожидая, что он обнимет... или отпустит. Но он лишь спросил:

— Скажи... где тебя трахал этот байкер? Самое странное место.

Я замерла. Я всё ещё была на четвереньках, с его членом во мне, с телом, покорным и измотанным.

— Что?..

— Ты сказала, он делал это везде. Я хочу знать где именно. Самое дикое. Самое грязное. Самое запоминающееся.

Я сглотнула.

Моё тело всё ещё пульсировало от анального траха. От ощущения, что он взял меня полностью. До предела. До границ.

Но он не отпускал. Его голос был хриплым, низким, как будто сам сдерживал ярость или возбуждение.

— Карина.

— В парке... — вырвалось из меня.

Он замер.

— Где?

— Ночью... на лавке... в сквере...

— Ты была без трусиков?

Я закрыла глаза, стыд и возбуждение смешались.

— Да. Он сказал — снимай, и я сняла. Мы гуляли по аллее, а потом он просто посадил меня сверху.

— На себя?

— Да. Я сидела на нём, юбка была на талии, а его член — глубоко внутри. И я ехала. Под светом фонаря.

Он вышел из меня. Быстро. Развернул. Его глаза были полны... всего.

— Значит, ты можешь в парке, на лавке, с чужим хером внутри...

— Это было один раз...

Он не слушал. Он одевался. Резко. Холодно.

— Одевайся.

— Куда мы?..

— На улицу.

— Ты шутишь?

— Нет. Сейчас я возьму тебя где-нибудь, чтобы стереть из твоей головы эту лавку. Я хочу, чтобы ты запомнила меня. Не его.

Я почувствовала — он всё ещё внутри меня. Но теперь не только членом. А яростью.

Он не хотел делить меня ни с кем. Даже в памяти.

Он вел меня по улице молча. Быстро. Ветер трепал мои волосы, ноги дрожали — от пройденной ночи и неизвестности. Он не смотрел на меня. Только шагал вперёд, уверенно, грубо, будто тащил меня за собой невидимой рукой.

Мы свернули в какой-то переулок за отелем. Тусклый свет, бетонные стены, мусорный контейнер. Я остановилась.

— Здесь?

Он повернулся. Спокойно. Без тени сомнений.

— Тебе же нравилось. На лавке. На улице.

— Это было давно.

— Неважно.

Он подошёл ближе. Встал вплотную. Глаза — ледяные. Жесткие. Внутри них бушевал огонь.

— Опусти взгляд.

Я опустила.

— На колени.

Моё тело уже подчинялось, прежде чем я успела подумать. Я встала перед ним, прямо на грязный асфальт. Бессовестно, как шлюха. Как будто сама мечтала об этом.

— Скажи. Хочешь?

Я молчала.

Он взял меня за волосы.

— Хочешь, чтобы я тебя трахнул?

— Да...

— Громче.

— Да! Хочу! Трахни меня! Забери!

Он расстегнул брюки, его член — всё ещё каменный, тяжёлый, огромный — оказался перед моим лицом. Я знала, что заслужила.

Он не дал мне коснуться его руками. Только рот.

Он входил грубо. Глубоко. Слезы катились по щекам, но я ловила его движение, принимала жадно, с покорностью, с желанием искупить всё, что во мне ещё принадлежало другим.

А потом он вытащил его. Поднял меня за плечи.

— Повернись. Обопри руки на стену.

Я послушалась. Холод бетона обжёг ладони. Юбка взлетела вверх.

Он не вошёл сразу. Провёл головкой по моей киске — скользкой, готовой, дрожащей.

— Проси.

— Трахни меня...

— Нет. Грязно. Как ты просила его.

— Пожалуйста... трахни меня, как шлюху... сделай меня своей...

— Громче.

— Я хочу, чтобы ты трахал меня, как никто! Жестко! Прямо здесь! На этой стене! Мне нужно это!

Он вошёл резко. До конца. И я вскрикнула.

Это был не просто секс. Это было наказание.

Стирание прошлого. Возвращение контроля. И я знала — мне это нравилось.

Каждый его толчок говорил: “Ты теперь моя.”

Каждое моё “Да!” — подтверждало это.

И когда он всё-таки кончил — глубоко, с рыком, сжав меня, как победу, — я рухнула прямо на колени, трясясь, раскрывшись, опустошённая и счастливая.