Душный гул кондиционера смешивался с отголосками объявлений из коридора. Анна раскладывала вещи в чемодан, старательно сворачивая легкие платья и блузки. Максим наблюдал за ней, прислонившись к дверному косяку. В его глазах светилась та самая искра авантюризма, которая когда-то покорила Анну.

– Знаешь, – начал он негромко, заставляя ее обернуться, – Венеция – город масок, тайн... и страсти. Хочешь добавить перчинки в нашу культурную программу?

Анна насторожилась, почувствовав знакомое щекотание в животе. Макс редко предлагал что-то спонтанно в интимной сфере, но когда предлагал – это было незабываемо.

– Каким образом? – спросила она осторожно, откладывая шелковую блузку.

Он подошел, взял ее руки в свои. Его пальцы были теплыми, чуть шершавыми.

– Правило на всю поездку. Только я решаю, что ты наденешь. Каждый день. И утром, и вечером.

Анна почувствовала, как кровь приливает к лицу. Идея показалась одновременно возбуждающей и пугающей.

– Всё? Даже... нижнее белье? – прошептала она, опуская глаза.

– Особенно нижнее белье, – улыбнулся Максим, проводя большим пальцем по ее внутренней стороне запястья. – Днем – обычная одежда для музеев и церквей. Но то, что под ней... будет моим секретом. Моим подарком тебе... и себе. А вечером... – он наклонился, его губы коснулись ее уха, – вечером ты будешь моей самой желанной картиной. Самой откровенной. Самой сексуальной. Каждый вечер – новый уровень. А ночь... – его голос стал глубже, – ночь будет феерией, достойной дожа.

Анна сглотнула. Мысль о том, что она будет ходить по людным местам, зная, что под скромным платьем скрывается что-то... неожиданное, заставило ее сердце бешено колотиться. Стеснение боролось с любопытством и давно забытым азартом.

– А если... если мне будет неловко? Слишком откровенно? – спросила она, ища в его глазах поддержки, а не давления.

Макс мягко приподнял ее подбородок.

– Ты скажешь "стоп" – и игра закончится. Мгновенно. Но, – в его взгляде загорелся вызов, – я знаю тебя, Анечка. Под этой скромностью спрятана тигрица. Давай выпустим ее на недельку? Доверься мне.

Мысль о том, что он верит в ее скрытую сексуальность сильнее, чем она сама, тронула ее. И еще... мысль о тех ночах. О его реакциях. О своем удовольствии видеть его потерянным от желания.

– Ладно, – выдохнула она, чувствуя, как по телу разливается волна тепла. – Но... обещай, первый день не слишком... шокирующий?

– Обещаю, – он поцеловал ее в лоб, а потом в губы – долгим, обещающим поцелуем. – Спойлер: белье будет. Но... минимальное. И помни: только я знаю правду.

День Первый: Чемодан Секретов

Солнечный луч золотил старинную штукатурку. Анна вышла из ванной, завернутая в пышный халат, с сердцем, колотящимся как барабан. Максим стоял у открытого чемодана – ее чемодана, который она видела впервые после его упаковки. Он держал в руках два предмета.

– Доброе утро, моя прелесть. Твой наряд на сегодня, – он улыбнулся, и в его глазах читалось волнение. Он протянул ей простое, но элегантное льняное платье песочного цвета с коротким рукавом и поясом. А затем... Анна ахнула. На его ладони лежало то, что он назвал "бельем": трусики из белого кружева, больше похожие на изящную паутинку, чем на предмет одежды. И такой же бюстгальтер.

– Макс! – Анна почувствовала, как горит все лицо, шея, уши. Она машинально потянула полы халата. – Только... это? Под платьем? Оно же не очень длинное... И... я же не видела! Ты мог бы предупредить!

– В этом и суть Правила, – он подошел ближе, его голос был мягким, но непоколебимым. – Сюрприз. Ощущение. Знание. Тайна. Надевай. – Он положил кружево ей в ладонь. Оно было почти невесомым.

В ванной, развернув "белье", Анна поняла, что оно не такое откровенное, как показалось сначала. Она медленно надела его, чувствуя, как невесомое кружево прикасается к самой интимной части, а обширные участки кожи выше и ниже оставались абсолютно голыми. Зеркало показало ей девушку с пылающими щеками и огромными, полными сомнения глазами. Она прикоснулась пальцами к коже живота – гладкой, открытой. Мысль о том, что сейчас она пойдет на люди в таком виде, вызвала новый прилив панического стеснения. Она буквально чувствовала взгляды незнакомцев на своей коже. Она надела платье. Ткань мягко обволокла тело. Каждое движение отзывалось новым, непривычным, вызывающим ощущением. Она глубоко вдохнула, выходя к Максиму. Его восхищенный взгляд немного успокоил, но стеснение никуда не делось.

Прохлада музейных залов не могла погасить жар на щеках Анны. Она шла рядом с мужем, чувствуя себя как на подиуме, где все видят ее "секрет". Каждый шаг, каждый наклон, чтобы рассмотреть детали "Битвы при Лепанто", каждый подъем по мраморной лестнице – все это заставляло ее остро осознавать свою почти наготу под платьем. Ткань скользила по обнаженной коже подолом, вызывая мурашки. Ей казалось, что все видят ее смущение: пожилая пара, остановившаяся рядом у Веронезе, молодой студент, рисующий эскиз, строгая смотрительница. Особенно когда Макс, рассматривая "Давида", наклонился и тихо прошептал на ухо:

– Чувствуешь, как воздух ласкает кожу там, где нет кружева? Знаешь, что никто, кроме меня, не догадывается, какая ты... под этим льном?

Она кивнула, не в силах вымолвить ни слова, чувствуя, как между ног от его слов и собственного смущения возникает влажное тепло, еще более явное из-за красоты белья. Она пыталась сосредоточиться на гениальности Тициана, но мысли упрямо возвращались к белому кружеву и к голой коже под ним. Когда они стояли перед мощной "Похищением сабинянок", дикая энергия скульптуры странным образом резонировала с ее внутренним состоянием – смесью стыда, уязвимости и пробуждающейся, дикой сексуальности. Она украдкой посмотрела на Макса. Он смотрел не на мрамор, а на нее. В его глазах горело восхищение, гордость и... неподдельный голод. Этот взгляд заставил ее внутренне сжаться и одновременно – выпрямить спину. Ей нравилось быть его тайной, его живым, дышащим сюрпризом. Это стеснение было мучительным... и пьянящим.

Перед ужином Максим вручил ей сверток: платье из темно-синего шелка. Не слишком короткое, но с глубоким V-вырезом на спине, открывающим лопатки и начало позвоночника. И тонкие телесные бесшовные трусики.

– Макс... спина... вся открыта! – воскликнула Анна, представляя себе десятки глаз на своей коже. – А под платьем... только трусики? Я же...

– Ты будешь самой восхитительной женщиной в зале, – прервал он, целуя то самое место на спине, где начинался вырез. Его губы были теплыми. – И только я буду знать твою самую сокровенную тайну. Надевай.

В ресторане Анна чувствовала себя оголенным нервом. Шелк нежно обволакивал тело, но его прикосновение к соскам, оставшимся без защиты, было шокирующе прямым и постоянным. Вырез на спине ловил прохладный ветерок с лагуны и... десятки взглядов. Она чувствовала их физически – на своей спине, шее, плечах. Официант, подавая меню, на секунду задержал взгляд. Мужчина за соседним столиком явно любовался линией ее спины. Стеснение сдавило горло. Она сидела очень прямо, почти окаменев, стараясь не дышать слишком глубоко, чувствуя, как горит лицо и открытая спина. Максим был нежен, шутил, но его нога под столом нежно поглаживала ее лодыжку, а взгляд, полный скрытого огня, скользил по ее шее, напоминая: Я знаю. Я знаю твою тайну. И это сводит меня с ума. Она пила просекко, и алкоголь слегка притуплял остроту стеснения, но разжигал внутренний огонь. Знание своей скрытой наготы, его восхищающий взгляд, шепот шелка по гиперчувствительной коже – все это создавало коктейль возбуждения, от которого кружилась голова. Она ловила себя на мысли, что под слоем стеснения пробивается странное чувство... силы? От осознания своей скрытой привлекательности?

Вернувшись в номер, напряжение дня выплеснулось наружу. Макс снял с нее платье как с драгоценности. Его прикосновения были медленными, восхищенными. Он целовал ее шею, плечи, спускался к груди, заставляя ее стонать. Анна отвечала страстно, но в голове крутилась одна мысль, одно глубокое, давнее желание, усиленное дневной игрой в тайну и его власть, ее собственным стеснением и преодолением.

Когда он отвел ее к кровати, она мягко, но настойчиво остановила его руку. Глаза ее горели.

– Дай мне... – прошептала она, опускаясь перед ним на колени на мягкий ковер. Ее взгляд, темный от страсти, смотрел на него снизу вверх. – Дай мне сделать это. Сначала. Так, как я люблю больше всего.

Для Анны минеты были высшей формой близости, источником глубокого, почти мистического удовольствия. Контроль над его наслаждением, ощущение его силы и полной отдачи на ее языке, вкус, текстура – все это сводило ее с ума. И сейчас, после дня, когда он полностью контролировал ее внешность, заставлял ее краснеть и трепетать на публике, ей отчаянно хотелось взять бразды правления здесь. Взять инициативу в том, что она обожала.

Максим замер, увидев в ее глазах знакомую, но сегодня особенно яркую и требовательную жажду. Он кивнул, его пальцы мягко запутались в ее волосах – не в приказе, а в благодарном предвкушении.

Анна расстегнула его брюки. Ее движения были медленными, ритуальными. Она вдыхала его запах, смешанный с ароматом Венеции. Когда она взяла его в рот, с глубоким знанием дела, с той самой страстью, которую "обожала больше всего на свете", муж глухо застонал, запрокинув голову. Она чувствовала, как он напрягся всем телом, как мощно пульсирует у нее на языке. Она полностью контролировала ритм: медленный, исследующий, смакующий каждый сантиметр, сменялся быстрым, почти безжалостным напором. Все ее существо было сосредоточено на нем, на его дыхании, на стонах, на волнах удовольствия, которые она вызывала. Стеснение, страх, неловкость дня растворились без следа, осталась только эта властная близость и ее собственное, нарастающее возбуждение от власти над его телом в этот момент. Это был ее ответ на его Правило: "Ты управляешь моим нарядом, но здесь и сейчас ты – в моей власти".

Когда он кончил, сдавленно выкрикнув ее имя, она приняла все, не отрываясь, наслаждаясь полнотой и вкусом победы. Потом подняла на него глаза, медленно облизнув губы. В них светилось глубокое удовлетворение и немой вопрос.

Макс, тяжело дыша, потянул ее к себе. Его поцелуй был благодарным, страстным, почти неистовым.

– Боже, Аня... – прошептал он, прижимая ее к себе. – Сегодня ты была... невероятна. Каждая минута. И сейчас... это было... – Он не нашел слов.

Он уложил ее на кровать, его руки и губы заскользили по ее телу, отвечая на ее желание, на ее смелость. Оргазм накрыл Анну долгой, теплой волной, смывая последние остатки дневного напряжения. Она лежала, прижавшись к нему, слушая плеск воды в канале. Стеснение еще жило где-то глубоко, но его уже теснили новые чувства: гордость за себя, странное раскрепощение и... острое любопытство. Что он вытащит из чемодана завтра? И мысль об этом уже не пугала, а заставляла сердце биться чаще от азарта. Она боялась не наряда, а той новой, смелой себя, которую он помог выпустить на волю. И эта новая себя... ей начинала нравиться. Очень. Особенно та ее часть, что обожала владеть моментом и дарить неземное удовольствие. Она уснула с легкой улыбкой, уже гадая о завтрашнем "сюрпризе" и о его реакции на ее следующую инициативу. Игра только началась.

День Второй: Тень Соблазна

Солнечный луч, пробившийся сквозь ставни, золотил терракотовый пол их венецианского номера. Анна потянулась, ощущая под шелковистой простыней приятную ломоту в мышцах – эхо вчерашних прогулок и... ночных исследований. Память о вечернем платье без белья и последующем минете заставило тепло разлиться по животу. Но сегодня – новый день, новый "сюрприз" из чемодана Макса.

Она вышла из ванной, закутавшись в плюшевый халат отеля, и замерла. Максим стоял у открытого чемодана, держа в руках два аккуратно сложенных предмета. На его лице играла легкая, заговорщическая улыбка.

– Доброе утро, моя тайна, – произнес он, протягивая ей комплект. – Сегодня – день намеков.

Анна осторожно взяла одежду. Сверху: брюки из тончайшего льна кремового цвета, свободного, элегантного кроя. И блузку из плотного шелка глубокого, сочного бирюзового оттенка. Казалось бы, безупречно консервативно и закрыто. Но Макс открыл ладонь, на которой лежало "белье".

– А это – твоя изюминка на сегодня, – сказал он, и в его глазах мелькнул знакомый огонек.

Анна рассмотрела: трусики-танга из черного кружева, невесомые, почти воздушные. Но не это привлекло ее внимание. Задняя часть, там, где обычно плотная ткань, была выполнена из... почти прозрачного темного шифона. Небольшая вставка, но очень заметная.

– Макс... – Анна почувствовала, как кровь приливает к щекам. Она представила ткань брюк поверх этой прозрачности. – Эта вставка... Она же... А если кто-то увидит? Вдруг свет...

Он мягко взял ее за плечи, повернул к свету окна. Поднес брюки к прозрачной вставке танга.

– Посмотри, – сказал он тихо. – Лен плотный, цвета сливок. На солнце он станет немного просвечивать, но лишь как легкая дымка. А в тени – вообще ничего не видно. Эта вставка – больше для тебя, чем для других. Чтобы ты знала, что она есть. Чувствовала эту... легкую уязвимость. – Его пальцы нежно провели по ее спине поверх халата. – И посмотри на блузку. Шелк плотный, насыщенный. Никаких намеков на то, что под ней.

Он протянул второй предмет белья: тончайший кружевной бюстгальтер без косточек, почти невесомый, телесного цвета. Он больше напоминал изящный лепесток, чем предмет поддержки.

– Это тоже часть намека, – улыбнулся Максим. – Он почти не чувствуется, лишь слегка облегает. Но он есть. Ты будешь чувствовать его прикосновение. И знать, что он там.

Анна вздохнула, ощущая смесь облегчения и нарастающего любопытства. Она взяла комплект и скрылась в ванной. Надевая кружевные танга, она внимательно разглядывала себя в зеркале. Кружево было красивым, деликатным. Но эта прозрачная вставка... Она провела пальцем по ней. Ощущение было странным – одновременно защищенным и открытым. Надев бюстгальтер, она почувствовала, как нежные кружевные края легли на кожу, как легкая паутинка. Он почти не менял форму груди, лишь мягко очерчивал ее.

Надев брюки и блузку, Анна снова посмотрела в зеркало. Образ был безупречным: элегантная путешественница в дорогих, комфортных вещах. Никакой вульгарности, никаких намеков для посторонних. Но она-то знала. Знала о прозрачной полоске сзади, о легком кружеве, ласкающем кожу под шелком. Знание было как маленький горячий уголек внутри.

– Ну как? – спросил Макс, когда она вышла. Его взгляд скользнул по ней – оценивающий, восхищенный.

– Контрабанда удачно спрятана, капитан, – пошутила она, но голос звучал чуть напряженно. – Хотя... я все время думаю о той вставке. Как будто она... светится у меня под брюками.

– Пусть светится, – улыбнулся он, целуя ее в лоб. – Но только для нас. Идем? Сегодня Дорсодуро и скуола Сан-Рокко. Искусство требует внимания... и легкого внутреннего трепета.

Тихие каналы Дорсодуро встретили их утренней прохладой и шелестом воды о старые стены. Анна старалась идть ровно, наслаждаясь видом потертых фасадов, цветов на подоконниках, но часть ее сознания была прикована к едва уловимому ощущению кружева на коже и... к той самой вставке. Когда они поднимались по каменной лестнице мостика, ей показалось, что солнце, пробившееся сквозь облака, на мгновение ярче высветило ткань брюк на ее ягодицах. Она инстинктивно напряглась, но Максим, шедший сзади, просто положил руку ей на поясницу – тепло, уверенно.

– Все в порядке? – спросил он тихо.

– Просто... паранойя, – улыбнулась она смущенно, но его прикосновение успокоило.

Скуола Сан-Рокко погрузила их в полумрак и величие. Анна задрала голову, разглядывая потрясающие фрески Тинторетто, заполнявшие стены и потолок. Мощные фигуры святых, драматичные сцены, игра света и тени. Но даже здесь, среди шедевров, ее мысли возвращались к телу. Когда она наклонялась, чтобы рассмотреть деталь в нижней части фрески, ей чудилось, что прозрачная вставка танга словно "дышит" под тканью, становится чуть заметнее для невидимого наблюдателя. Она ловила спокойный, теплый взгляд Макса, блуждающий по ее фигуре, и чувствовала не стыд, а... странное чувство близости. Это была их маленькая тайна, спрятанная среди великих тайн искусства.

В одном из узких, пустынных переулков по пути к следующей точке Макс вдруг остановил ее. Они были одни, только голуби ворковали где-то на карнизе. Он мягко развернул ее спиной к себе. Его руки легли ей на бедра.

– Чувствуешь? – прошептал он, его пальцы скользнули чуть ниже по льняной ткани брюк, как бы нащупывая верхний край кружевных танга под ними. – Вот здесь. Грань между секретом и явью.

Анна замерла. Его прикосновение, его слова, его дыхание на ее шее – все это смешалось с ощущением кружева на коже и воображаемой "светимости" вставки. По спине побежали мурашки, а между ног возникло знакомое, теплое напряжение. Она прижалась спиной к его груди, чувствуя биение его сердца.

– Да, – выдохнула она. – Чувствую. Это... волнующе.

Он мягко провел ладонью по ее спине через шелк блузки, потом опустил руку. Тайна осталась тайной, но в этом переулке она стала чуть острее, чуть реальнее.

Вечернее платье, которое Максим положил на кровать перед ужином, было длинным и струящимся, цвета глубокой ночи – темно-синего, почти черного. Оно имело элегантный запах на груди и открывало одно плечо. Рядом лежали... те же трусики, что и днем.

– "Единство дня", – пояснил Макс, увидев ее вопросительный взгляд. – Пусть твоя тайна сопровождает тебя до конца.

Анна надела платье перед зеркалом. Оно было потрясающе элегантным. Ткань мягко ниспадала, подчеркивая фигуру, не обтягивая. Открытое плечо добавляло дерзости, но в рамках безупречного вкуса. Она повернулась, разглядывая спину – закрытую, но облегающую. И снова – это знание. Знание о кружеве под тканью, о той самой прозрачной вставке, скрытой теперь под слоем темного шелка. Ощущение было не таким острым, как днем, но более... глубоким. Как будто ее тайна стала частью ее вечернего образа.

– Нравится? – спросил Максим, подходя сзади и обнимая ее за талию. Его губы коснулись ее открытого плеча.

– Да, – ответила Анна, глядя на их отражение. – Очень. И то, что под ним... оно делает образ... завершенным. Моим.

Ужин проходил в небольшом, уютном ресторанчике, спрятанном в глубине квартала, вдали от шумных туристических троп. Свечи на столах, кирпичные стены, тихая итальянская музыка. Анна чувствовала себя невероятно женственной и спокойной. Знание о своем "секрете" под платьем не сжимало горло, а согревало изнутри, как глоток хорошего красного вина. Она ловила восхищенный взгляд Макса на линии ее шеи, на открытом плече, и это было лучшей наградой. Под столом ее нога сама нашла его ногу, легонько прижалась. Он ответил тем же, его большой палец нежно провел по ее лодыжке. Возбуждение было не буйным, а томным, глубоким, как цвет вина в ее бокале. Она наслаждалась едой, атмосферой, его разговором и этой скрытой, интимной игрой, которая происходила только между ними под покрывалом шикарного вечера.

Позже, вернувшись в номер, когда Макс снял с нее платье, обнажив кружево, Анна не стала ждать. Она мягко, но уверенно отвела его к креслу у окна, выходящего на темный канал. Лунный свет серебрил воду. Она опустилась перед ним на колени на мягкий ковер, ее руки легли на его колени. В ее глазах, поднятых к нему, горело не только желание, но и... благодарность.

– Позволь мне, – прошептала она. – Сегодня... медленно.

Ее минет в этот вечер был не про власть или дерзость, как вчера. Он был про благодарность, про исследование, про смакование момента. Она сосредоточилась на каждом сантиметре его кожи, на каждой реакции его тела, на вкусе, на текстуре. Ее движения были плавными, нежными, но уверенными. Она чувствовала, как его пальцы мягко запутываются в ее волосах, слышала его сдержанные стоны, чувствовала, как он полностью отдается ей. Это было медитацией, высшей формой близости и благодарности за этот день – за красоту, за тайну, за его умение балансировать на грани.

После, когда он опустился перед ней на ковер и его губы, руки начали отвечать ей взаимностью, Анна обняла его за голову и прошептала в темноту, глядя на лунную дорожку на воде:

– Этот комплект... он был идеален. Не пугал. Но заставлял... чувствовать. Все время. Спасибо. Завтра... что-нибудь... смелее?

Он поднял на нее глаза, и в них она увидела то же восхищение, что и в скуоле Сан-Рокко, когда он смотрел на фрески. Но теперь его шедевром была она. И ее тайна, которую он помог раскрыть, еще на один шаг.

День Третий: Игра Света

Утро встретило их Венецию ослепительным солнцем, заливавшим комнату золотом. Анна проснулась с легким, приятным возбуждением – эхо вчерашнего "медленного" минета и того чувства завершенности, которое подарил ей вечер. Максим уже стоял у чемодана, его лицо освещала знакомая авантюрная улыбка.

– Доброе утро, моя полупрозрачная загадка, – приветствовал он, протягивая ей стопку ткани. – Сегодня Бурано. Цвета требуют легкости.

Анна развернула наряд. Сверху: юбка-миди из воздушной, струящейся ткани в мелкий нежно-розовый цветочек. Мило, романтично. И... блузка. Белоснежная. Из тончайшего шифона. Почти прозрачного.

Она подняла блузку к свету. Солнечный луч свободно проходил сквозь нее, превращая ткань в сияющую дымку. Анна почувствовала, как знакомый румянец заливает щеки.

– Макс, шифон... – начала она, представляя себе эту ткань на своем теле под ярким солнцем Бурано. – Он же... все будет видно. Контуры... все.

Максим не отрицал. Он взял второй предмет из стопки: простые, лаконичные трусики-бикини бежевого цвета, максимально сливающиеся с кожей.

– Видно будет контуры, – согласился он спокойно. – Светотень. Очертания. Но не детали. Эти бикини, – он указал на бежевую ткань, – скроют то, что нужно скрыть. Но твои соски... их форма, их реакция... они будут угадываться. Чуть-чуть. Как тень под вуалью. – Он подошел, взял шифон, приложил к ее груди поверх халата. Через двойной слой ткани ее сосок просвечивал лишь как мягкая тень. – Видишь? Намек. Не более. Но ты будешь знать, что солнце и ветер касаются их почти напрямую. Через эту паутинку.

Анна прикоснулась к шифону. Ткань была нежной, прохладной. Стеснение боролось с любопытством и... зарождающимся вызовом. Вчерашняя "вставка" казалась теперь лишь тренировкой.

– Это... действительно смело, – сказала она, уже не протестуя, а констатируя факт. – Даже для Бурано.

– Для нашей Венеции – в самый раз, – улыбнулся Макс. – Ты же помнишь, что сказала вчера вечером? Про "менее практичное"? Вот оно. Доверься свету. И мне.

В ванной, надевая бежевые бикини, Анна разглядывала себя в зеркале. Они были скромными, почти невидимыми. Потом она надела шифоновую блузку. Эффект был мгновенным. Под рассеянным светом ванной контуры груди были мягкими, расплывчатыми. Но когда она поднесла к зеркалу настольную лампу, имитируя солнце... Темные точки сосков проступили сквозь слои ткани как два четких, маленьких островка. Она вдохнула. Сосок под тканью ответил на ее взгляд легким напряжением. Она поймала свой взгляд в зеркале – не испуганный, а... заинтригованный. Образ был невинным и дерзким одновременно.

Солнечный свет на Бурано был не просто ярким – он был активным участником дня. Он заливал узкие улочки, взрывался красками на фасадах домов – лимонно-желтый, васильковый, изумрудный. И он играл с Анной.

Первые минуты Анна шла, слегка сутулясь, инстинктивно прикрывая грудь сумочкой или согнутой рукой. Каждый раз, когда солнце било в лицо или падало на нее под прямым углом, она чувствовала, как ткань блузки словно растворяется, и очертания ее груди, темные круги ареол и точки сосков становятся видимыми для мира. Она ловила взгляды. Мужчин в основном. Мимолетные, заинтересованные. Продавец мороженого задержал взгляд чуть дольше. Пара пожилых туристов что-то шепнула друг другу.

– Макс... – прошипела она, отводя его в тень сиреневого дома. – Они видят! Видят... тени.

– Видят красивую женщину в легкой блузе, – парировал он спокойно, но его глаза внимательно изучали ее лицо. – Видят игру света на ткани. Не более. Расслабься. Позволь солнцу любить тебя.

Его слова и спокойствие подействовали. Анна сделала глубокий вдох. "Только тени, – повторила она про себя. – Как он сказал". Она выпрямила спину, убрала руку от груди. Когда они вышли на очередную залитую солнцем площадь, она не стала прятаться. Она почувствовала, как теплые лучи ласкают грудь сквозь тончайший шифон, как ее соски, уже возбужденные смущением и вниманием, становятся тверже, откликаясь на прикосновение солнца и... на осознанные взгляды. Вместо того чтобы отворачиваться от взгляда молодого фотографа, снимавшего разноцветные фасады, она слегка повернулась к свету, позволяя тени сосков обозначиться четче под тканью. Парень смущенно опустил объектив, а Анна почувствовала неожиданный прилив... силы. Она контролировала этот намек. Она выбирала, показывать его или нет.

– Красиво, – прошептал Максим ей на ухо, его рука легла на ее талию. – Ты и солнце... вы созданы друг для друга. – Он достал камеру. – Дай мне снять тебя. На фоне этого синего. Прямо в лучах.

Анна не стала отнекиваться. Она встала под прямыми лучами, зная, что ее грудь видна как на рентгене. Она улыбнулась – не кокетливо, а с вызовом и принятием. Щелчок затвора зафиксировал не просто ее образ, а ее новый этап: от стеснения – к осознанной игре с собственной сексуальностью. Макс посмотрел на дисплей и показал ей. На снимке она выглядела не вульгарно, а поразительно живой и свободной. Силуэт груди и сосков под шифоном был частью этой красоты, ее дерзкой изюминкой.

Вечернее платье, ждавшее Анну в номере, было изысканным оружием соблазна: облегающий футляр до колен из тяжелого, глубокого изумрудного шелка. Его магия заключалась в спине. Разрез начинался от копчика и поднимался вверх, открывая глубокий V-образный вырез почти до талии. Треугольник голой кожи казался огромным.

Рядом лежали бежевые бикини.

– Контраст кожи и шелка будет восхитителен, – прокомментировал Максим. – Игра текстур.

Анна взяла платье, потом белье. Она посмотрела на вырез на спине в зеркале, потом на бикини. Мысль о полоске ткани бикини, пересекающей эту гладкую плоскость голой спины... Она казалась лишней. Нарушающей чистоту линий.

– Макс, – сказала она, поворачиваясь к нему. В ее голосе звучала не неуверенность, а вопрос. – А если... без бикини? Только платье? Спина... она и так открыта.

Максим поднял бровь. Это был новый уровень. Не намек света, а прямая демонстрация голой кожи. Значительная площадь.

– Ты уверена? – спросил он мягко. – Это будет заметнее, чем соски на Бурано. Холодно? Взгляды официантов?

Анна примерила платье, пока он не застегнул молнию. Шелк был прохладным, тяжелым, роскошным. Она повернулась спиной к зеркалу. Лопатки, позвоночник, начало ягодиц... Все открыто. Она представила себе прикосновение воздуха, взгляд чужих глаз на этой голой коже. Волнение? Да. Но не паника. Скорее... азарт. Как встать под солнце на Бурано.

– Я уверена, – сказала она, глядя на свое отражение. Ей нравилось то, что она видела. Сильная спина, загорелая кожа. – Пусть будет... чистая линия. Без бикини. – Она положила бежевый комплект обратно в чемодан. Это был ее первый сознательный выбор в сторону большей откровенности, выходящий за рамки утреннего "сюрприза".

Макс застегнул молнию до конца. Его пальцы коснулись голой кожи у основания V-выреза. Ощущение было электризующим.

– Твоя воля, – прошептал он, целуя место, где заканчивался шелк и начиналась она. – И твоя спина великолепна.

Ресторан с панорамным видом на Гранд-канал был наполнен мягким светом свечей и тихим гомоном. Анна вошла, чувствуя прохладу вечернего воздуха на своей обнаженной спине. Каждый шаг официанта за ее стулом заставлял мурашки пробегать по позвоночнику. Каждое движение, поворот головы – она осознавала эту огромную открытую территорию своей кожи.

Но вместо желания съежиться, она чувствовала... гордость. Она сидела прямо, плечи расправлены. Ее спина была красивой, загорелой за эти дни, линия позвоночника – изящной. Она ловила взгляды – не наглые, а восхищенные, любопытные. Женщина за соседним столиком сказала что-то комплиментарное своему спутнику, кивнув в сторону Анны. Макс ловил эти взгляды и сиял, как будто это он создал шедевр.

– Ты сияешь, – прошептал он ей через стол, его нога под столом нашла ее. – И не только от вина.

Анна улыбнулась. Она пила просекко и чувствовала, как волнение постепенно сменяется глубоким, спокойным удовлетворением. Она была этой женщиной с открытой спиной. И ей это нравилось. Под столом ее нога уверенно легла на его, не прося, а утверждая контакт. Возбуждение было не острым, как на Бурано, а томным, уверенным, как медленное течение канала за окном. Она ловила отражение в стекле – элегантную, сексуальную, уверенную в себе женщину. И эта женщина знала, что под платьем... нет ничего лишнего. Только она и шелк. Это было свободой.

Позже, в номере, Анна не повела Макса к креслу. Она подошла к нему сама, когда он снимал галстук. Ее глаза горели не благодарностью, а властью, обретенной за день.

– Моя очередь задавать тон, – заявила она тихо, но твердо. Ее руки опустились на его пояс. – Сегодня... я хочу видеть твою реакцию. Глазами. Я хочу знать, что ты видишь, когда я делаю то, что обожаю.

Она опустилась на колени, но не опустила глаз. Она расстегнула его брюки, освобождая его. И только тогда она опустила взгляд, но тут же подняла его снова, поймав его взгляд. Она взяла его в рот медленно, с вызовом, не отрывая глаз от его лица. Она видела, как его зрачки расширяются, как напрягаются мышцы шеи, как губы размыкаются в беззвучном стоне. Она чувствовала его подбородком, языком, но главное – она видела каждую искру удовольствия, каждую тень потери контроля на его лице.

Ее движения были не нежными, а демонстративными. Она показывала ему свое мастерство, свою страсть к этому акту. Она глубоко взяла его, задержалась, сглатывая, смотря ему прямо в глаза, наблюдая, как его веки дрожат. Она замедлялась, почти до остановки, чувствуя его нетерпение, видя, как его пальцы впиваются в подлокотники кресла. Потом ускорялась, становясь почти безжалостной, наслаждаясь его сдавленными стонами, его попытками приподнять бедра.

– Ты видишь? – прошептала она, ненадолго отпустив его, ее губы блестели. – Ты видишь, как мне это нравится? Как я люблю твой вкус? Твою реакцию?

Он не мог говорить, только кивнул, его дыхание было прерывистым.

Она продолжила, ведя его к краю, не сводя глаз. Она хотела поймать тот самый момент, когда он теряет контроль. И она поймала. Она увидела, как его глаза теряют фокус, как все тело напрягается в немой мольбе, и услышала его сдавленный, хриплый крик, когда волна накрыла его. Она приняла все, не отрываясь, глядя, как его лицо искажается экстазом. Это было не просто удовольствие. Это было триумфальное обладание.

Когда все закончилось, она медленно поднялась, все еще глядя на него. Его глаза были темными, опустошенными, полными благодарности и... нового уважения.

– Боже, Аня, – выдохнул он. – Это было... – Он не нашел слов.

– Я знаю, – улыбнулась она, облизывая губу. – Я видела. И мне понравилось. Видеть. – Она наклонилась, поцеловала его в лоб. – Завтра... солнца будет еще больше. Я чувствую.

День Четвертый: Ощущение Свободы

Утренний свет в Венеции казался мягче, пропитанный дымкой предстоящей жары. Анна проснулась с ощущением легкого, приятного возбуждения – не столько от предвкушения наряда, сколько от воспоминания о власти в его глазах прошлой ночью. Макс уже ждал у чемодана, но на этот раз его руки были пусты. Он смотрел на нее с вопросительной улыбкой.

– Доброе утро, повелительница моего экстаза, – приветствовал он. – Сегодня... выбор за тобой. В рамках, – он кивнул на стул, где были аккуратно разложены варианты: удобные джинсовые шорты (достаточно короткие, чтобы быть сексуальными, но не вызывающе) и простая белая футболка из тонкого, но непрозрачного хлопка. Рядом – два комплекта белья: белые кружевные стринги и... ничего. Просто пустое место.

– Правило формально действует до завтра, – пояснил он. – Но я вижу, как ты изменилась. Выбирай сама. Что тебе хочется чувствовать сегодня под одеждой? Стринги? Или... ветерок?

Анна подошла к стулу. Ее пальцы коснулись мягкой ткани футболки, потом прохладного денима шорт. Она посмотрела на стринги. Потом – на пустое место. "Ветерок". Слово эхом отозвалось в ней. Вчерашняя открытая спина под платьем... ощущение шелка на голой коже... Свобода движений в шортах без лишних слоев... Мысль о том, что ее соски будут напрямую касаться хлопка, а между ног будет только деним...

Она подняла голову, встретив его взгляд. В ее глазах не было сомнения, только азарт и вызов.

– Ветерок, – сказала она четко, подбирая шорты и футболку. – Сегодня – полная свобода. С утра.

Максим улыбнулся – широко, с одобрением и гордостью. Он не сказал ни слова. Ее выбор был красноречивее любых объяснений.

В ванной, надевая шорты на голое тело, Анна ощутила прохладу денима на коже ягодиц, легкое трение шва в самом интимном месте. Надевая футболку, она почувствовала, как мягкий хлопок скользнул по соскам, вызвав мгновенную, легкую эрекцию. В зеркале она увидела девушку в повседневном, но откровенно сексуальном образе. Контуры груди под тонкой тканью, линия бедер в облегающих шортах... и знание, что под ними – ничего. Это знание было как скрытый электрический ток под кожей.

Они отправились на рынок Риальто – бурлящий, шумный, наполненный ароматами кофе, рыбы, спелых фруктов и влаги от каналов. Анна шла бодро, наслаждаясь свободой движений. Каждый шаг, каждый наклон над прилавком вызывал новые ощущения: трение денима о голую кожу, легкое сжатие ткани шорт в самых чувствительных местах, постоянное, едва уловимое прикосновение футболки к соскам. Ветерок, обещанный Максом, действительно гулял под подолом шорт, лаская кожу, напоминая о ее выборе.

Она ловила взгляды. Мужчины за прилавками смотрели на ее ноги в шортах, на грудь под белой футболкой. Пожилая итальянка, выбирающая артишоки, оценивающе кивнула в ее сторону. Анна чувствовала эти взгляды физически, как легкие касания. Но вместо смущения или желания прикрыться сумочкой, как вчера на Бурано, она... приняла их.

У прилавка с клубникой продавец – молодой, улыбчивый итальянец с горячими глазами – явно задержал взгляд на ее груди. Ткань футболки обтянула округлость, очертив сосок. Вместо того чтобы отвернуться или сделать шаг назад, Анна улыбнулась ему прямо в глаза.

– Quanto costa? – спросила она о цене, ее голос звучал ровно, уверенно.

Парень смутился, заерзал, назвал цену, отводя взгляд. Анна почувствовала прилив силы и удовлетворения. Она не спровоцировала его – она просто не спряталась. Она позволила ему видеть то, что видно, и приняла его реакцию. Это был не стыд, а естественность.

– Grazie, – кивнула она, покупая корзинку клубники. Когда они отошли, Максим тихо рассмеялся.

– Ты его уничтожила одним взглядом, – прошептал он.

– Я просто показала, что у меня есть грудь, – парировала Анна с легкой дерзостью, откусывая сладкую ягоду. – Это же не преступление. – И она почувствовала, что говорит абсолютную правду. Для нее это больше не было преступлением. Это было нормой.

Вечерний наряд ждал ее на кровати, как драгоценность: платье из ярко-красного крепа. Короткое – выше колена на добрую ладонь. Спина – открыта глубоким, дерзким треугольником до самой линии талии. Перед – скромный вырез, но тонкие бретельки подчеркивали хрупкость плеч. Рядом – знакомые белые стринги. И... снова пустое место.

Макс молча наблюдал. Вопрос был задан утром. Теперь он ждал ответа.

Анна взяла платье. Ткань была упругой, роскошной. Она примерила его перед зеркалом, еще не застегнув молнию на боку. Красный был ее цветом – страстным, властным. Короткий подол открывал стройные ноги. Открытая спина звала прикосновения. Она повернулась, глядя на глубокий V сзади. Голая кожа казалась огромным холстом.

Она посмотрела на стринги. Утром она выбрала полную свободу. Вечер требовал большего. Платье было дерзким само по себе. Добавить ли еще один слой? Или... позволить ткани скользить по абсолютно голой коже спины и ягодицам? Ощутить каждый шов, каждую складку крепа без посредников?

Она вспомнила вчерашний вечер: гордость за открытую спину, удовольствие от взглядов. Вспомнила утро: ветерок под шортами, силу, с которой она встретила взгляд продавца. "Полная свобода". Утром это касалось джинсов и футболки. Вечер требовал продолжения.

Она положила стринги обратно на стул. Молча. Твердо.

– Помоги застегнуть, – попросила она Макса, повернувшись к нему спиной.

Он подошел, его пальцы взяли молнию. Они коснулись голой кожи у основания позвоночника, чуть выше начала глубокого выреза. Ощущение было острым, как электрический разряд. Он медленно провел молнию вверх, его пальцы скользили по ее коже, поднимаясь вдоль позвоночника, к лопаткам, пока молния не встала на место у самой талии. Каждое прикосновение было обещанием и подтверждением ее выбора.

– Решение? – спросил он тихо, его руки легли на ее плечи, большие пальцы нежно массировали основание шеи.

– Свобода, – ответила Анна, глядя на свое отражение. Женщина в красном, с оголенной спиной и тайной абсолютной наготы под тканью. Ей нравилось то, что она видела. Ей нравилась она. – Полная. Как утром. Красное требует... смелости.

Модный бар с живой музыкой гудел как растревоженный улей. Стильная толпа, гул голосов, смех, джазовые импровизации саксофона. Анна вошла, чувствуя, как прохладный воздух кондиционера обволакивает ее голую спину, как взгляды цепляются за алый силуэт и глубокий вырез сзади. Она знала, что под коротким подолом – лишь ее кожа. Каждое движение, каждый шаг заставлял ткань скользить по ягодицам, напоминая о выборе.

Но вместо волнения или даже гордости, как вчера, она чувствовала глубокое, спокойное удовлетворение. Она принадлежала этому моменту, этому образу, этой свободе. Она поймала отражение в огромном зеркале за барной стойкой – женщина, излучающая уверенность и сексуальность без надрыва. Ее женщина.

Они танцевали медленный танец под томный блюз. Макс держал ее близко, его рука лежала на голой коже ее спины, пальцы нежно водили по линии позвоночника. Его дыхание было теплым на ее шее. Музыка, его прикосновения, знание своей скрытой наготы, пульсирующее возбуждение между ног – все слилось в единый, томный коктейль. Она прижалась к нему, чувствуя его желание сквозь ткань брюк. Ее губы нашли его ухо:

– Спасибо, – прошептала она так тихо, что он скорее почувствовал, чем услышал. – За то, что довел меня сюда. До этой... свободы. – Она сделала паузу, вдыхая его запах. – Завтра... – ее голос стал чуть тверже, –. ..я готова на большее. На что-нибудь... невозможное.

Ее слова были не вопросом, а заявлением. И обещанием.

В номере, когда дверь закрылась, Анна не повела Макса к креслу. Она толкнула его к нему. Легко, но властно. В ее глазах горел не просто огонь желания, а уверенность хищницы, знающей свою силу.

– Сиди, – приказала она, и в ее голосе звучали нотки, которых он раньше не слышал. – Не двигайся. Смотри.

Она опустилась перед ним на колени, но не спеша. Ее руки расстегнули его брюки с методичной точностью. Она освободила его, но не прикоснулась сразу. Она смотрела. Потом подняла глаза на него, поймала его взгляд, полный ожидания и темного огня. И только тогда наклонилась.

Ее минет был не демонстрацией власти, как вчера. Он был утверждением собственности. Медленный, глубокий, неумолимый. Она не просто контролировала его удовольствие – она поглощала его. Ее язык, губы, руки работали в унисон, создавая невыносимое, блаженное напряжение. Она слышала его прерывистое дыхание, стоны, чувствовала, как его пальцы впиваются в подлокотники кресла, как бедра непроизвольно приподнимаются навстречу. Она смотрела в его глаза, видя, как они темнеют, теряют фокус, наполняются мольбой. Она довела его до края, до той тонкой грани, где теряется контроль, и... остановилась. Отпустила.

– Нет, – прошептала она хрипло, видя его немое отчаяние. – Не сейчас. Сейчас... ты будешь смотреть на меня. – Она встала перед ним, медленно стягивая красное платье через голову. Оно упало к ее ногам, открывая абсолютную наготу. Лунный свет из окна серебрил ее кожу, очерчивая изгибы. – Смотри, – повторила она, ее руки скользнули по груди, животу, бедрам. Это был танец для него. Она видела, как он сглотнул, как его взгляд пожирал ее, как его руки сжали подлокотники до белизны костяшек. – И помни: это ты разбудил эту женщину.

Она подошла вплотную, ее голая кожа почти касалась его колен. Она взяла его руку, прижала к своей груди, к соску, твердому как камень.

– А теперь... – ее голос был низким, властным, –. ..возьми меня. Здесь. Сейчас. Как хочешь. Но быстро. Я не могу ждать.

Ее команда была искрой. Макс вскочил, сметая все на своем пути. Его руки подхватили ее, бросили на широкую кровать. Не было прелюдий, нежных ласк. Была только яростная, жадная потребность, которую она в нем разожгла. Он вошел в нее резко, глубоко, сдавленно рыча ей в шею. Анна вскрикнула, обвив его ногами, впиваясь ногтями в спину. Это было не любовью, а утолением голода, бурей, сметающей все на пути. Ее оргазм накатил стремительно, мощно, вырвав из горла дикий, нестесненный крик. Он последовал за ней почти сразу, его тело обрушилось на нее, тяжелое, потное, опустошенное.

Они лежали, тяжело дыша, слипшиеся. Анна провела рукой по его мокрой спине, чувствуя под пальцами следы своих ногтей.

– Завтра... – выдохнула она, глядя в потолок, –. ..последний день. Пусть он будет... запредельным. Я готова.

Она не спрашивала. Она заявляла. Правило еще действовало. Но она уже писала свои условия. И ветерок свободы под одеждой стал ее естественным состоянием.

День Пятый: Запредельность и Закономерность

Утро. Последнее венецианское утро. Солнце, пробивавшееся сквозь ставни, казалось густым, как мед. Анна проснулась не от света, а от предвкушения. От того, что обещала вчера: "Запредельного". Макс уже стоял у чемодана, но не выбирал – он ждал. На кровати лежал единственный комплект.

Анна подошла. Шелк. Черный. Но не плотный, а шифон. Невесомый, струящийся, почти невещественный. Платье-рубашка свободного кроя, доходящее едва до середины бедра. И... ничего больше. Ни трусиков, ни лифчика. Просто воздух.

"Идеально, " – подумала Анна, не произнося вслух. Она взяла ткань. Она была холодной и скользкой, как вода. Надевая ее, она чувствовала, как шифон обволакивает тело, не скрывая, а подчеркивая каждый изгиб, каждую выпуклость сквозь дымчатую ткань. В зеркале она увидела призрака соблазна. Контуры груди, темный треугольник между ног, линия ягодиц – все было видно как сквозь черную дымку. Смущение? Его не было. Было любопытство и голод – голод по реакции мира, по его взглядам, по власти, которую давало это знание.

– Они все увидят очертания... все, – констатировала она, поворачиваясь к Максу. Не вопрос, а утверждение.

Он подошел, его пальцы скользнули по шифону на ее бедре, ощущая кожу под тканью.

– Увидят форму. Искушение догадки, – поправил он, его голос был низким. – Но тайну плоти... вкус, текстуру, тепло... знаем только мы. Идем гулять. Последний день. Пусть он запомнится.

Они поехали на гондоле. Анна сидела напротив гондольера, чувствуя, как солнце прожигает шифон, превращая его в иллюзию покрытия. Она видела, как взгляд гондольера скользит по ее ногам, задерживается на контурах груди, скрытых и явных одновременно под тканью. Раньше она бы сжалась. Сейчас – она откинулась на спинку, позволив шифону натянуться на груди, четко обозначив соски. Она поймала взгляд Макса – темный, голодный, полный гордости. Под мостом Вздохов она намеренно запрокинула голову, выгнув спину, позволяя ему (и отражению в воде) увидеть темный треугольник между ее бедер сквозь ткань. Шелест шифона сливался с плеском воды.

– Ты играешь с огнем, – прошептал Максим, его нога под сиденьем нащупала ее лодыжку, потом поднялась выше, к голой коже под подолом.

– А ты разве не этого хотел? – парировала она, томно прикрыв глаза, наслаждаясь его прикосновением и взглядом гондольера, который быстро отвернулся, смущенно кашлянув. – Чтобы я захотела этого сама? Ну вот. Я хочу. И получаю удовольствие.

Вечерний наряд был апофеозом. Макс выложил его на кровать как оружие: корсет. Не просто корсет, а из черной, мягкой, матовой кожи. Он подчеркивал талию, приподнимал грудь, оставляя соски едва прикрытыми или полностью открытыми – в зависимости от движения. И юбки... не было. От талии спускались лишь тонкие кожаные ремешки, как струны, едва прикрывающие лобок и ягодицы, оставляя бедра и все между ними абсолютно открытыми. К ним – ботфорты до колен из той же кожи. Никакого белья. Его невозможно было надеть.

Анна подошла. Она не ахнула. Она исследовала взглядом. Кожу, пряжки, дерзкие просветы. Образ был не просто откровенным – он был предельным. Вызовом. Идеальным финалом.

– Помоги, – сказала она просто, повернувшись к нему спиной.

Его пальцы дрожали, застегивая крючки корсета, шнуруя его сзади. Каждое прикосновение к ее обнаженной спине под кожаными лямками было обжигающим. Когда он затянул последний крючок, она почувствовала, как кожа обнимает ребра, как грудь приподнимается, соски трутся о прохладный материал. Она надела ботфорты – тяжелые, дающие власть. В зеркале отразилась не женщина – богиня запретного плода. Секс, закованный в кожу и ремни.

– Это... мы, – прошептала Анна, ловя его взгляд в отражении. Не "я", а "мы". Он создал условия, она приняла вызов и пошла дальше.

– Это ты, – поправил он, целуя ее обнаженное плечо над кожаным краем корсета. – Во всей своей... запредельной красоте. Готовы шокировать мир в последний раз?

Самый пафосный ресторан Венеции. Хрусталь, фарфор, шепот шелка и дорогих духов. Анна вошла, как королева ночи, врывающаяся в мир условностей. Шепот пронесся по залу, как ветер перед бурей. Ее наряд был не просто откровенным – он был кощунственным по меркам этого места. Кожа, ремешки, обнаженные бедра, копчик, начало ягодиц... Но она несла его с абсолютной, ледяной уверенностью. Голову держала высоко, взгляд был спокоен, почти отрешен. Она была выше их осуждения, их шепота. Макс шел рядом, его гордость была почти осязаемой.

Они сели за столик у окна. Анна чувствовала кожу корсета на сосках, прохладу воздуха на открытых бедрах под ремешками, на голой спине над корсетом. Каждое движение заставляло кожу ремешков слегка впиваться в плоть, напоминая о ее уязвимости и силе одновременно. Она видела, как официант, подавая меню, не смог скрыть шок. Видела, как дама в жемчугах ахнула и отвернулась. Видела восхищенные, похотливые, шокированные взгляды мужчин. И ей было все равно. Она наслаждалась этим. Наслаждалась его взглядом – темным, влажным, полным неконтролируемого желания. Она видела, как его пальцы сжимают фужер, как челюсть напряжена. Он был на пределе.

Она отпила глоток просекко. Холодное вино обожгло горло. Она наклонилась к нему так близко, что ее губы коснулись его уха, а дыхание обожгло кожу:

– Я не хочу десерт. Не хочу вино. Не хочу ждать. – Ее голос был низким, хриплым от накопившейся страсти, не оставляющим места для возражений. – Я хочу тебя. Сейчас. Прямо здесь. Но здесь – слишком много глаз. – Она откинулась, ее глаза, темные и бездонные, приковали его. В них не было просьбы. Была команда. – Уведи меня отсюда. Найди место. Сейчас.

Максим не колебался. Он швырнул на стол пачку крупных купюр, не считая, схватил Анну за руку. Они вышли из ресторана не шагом – вырвались. Бежали по набережной, срывая на себя недоуменные взгляды, потом свернули в лабиринт темных улочек, подальше от света фонарей и глаз. Камни мостовой звенели под каблуками ее ботфортов. Макс тянул ее за собой, его дыхание было прерывистым. Он искал. Нашел. Крошечный тупичок. Арка старого палаццо, скрывающая нишу в стене, заваленную пахнущими морем деревянными ящиками. Темнота была почти абсолютной, только отблеск далекого фонаря скользил по мокрому камню стен. Воздух пах сыростью, тиной и... свободой.

Он прижал ее к холодной, шершавой стене. Его руки не ласкали – рвали. Кожаные ремешки юбки были резко раздвинуты в стороны, обнажая влажную, пылающую жаром плоть. Анна вскрикнула не от холода – от освобождения и грубости, которой жаждала. Она сама рванула его ширинку, ее пальцы дрожали не от страха, а от яростного нетерпения. Не было прелюдий. Не было нежностей. Была только животная потребность, накопившаяся за день дерзости, за неделю раскрепощения. Он вошел в нее резко, глубоко, до самого предела, прямо там, в венецианской тьме, под шепот канала и далекую музыку из ресторанов. Анна впилась зубами в его плечо, сдерживая дикий крик, ее ноги в ботфортах обвили его бедра, кожа корсета скрипела от напряжения. Камень был холоден под спиной, его тело – огненно горячо внутри нее. Контраст, боль, невероятное давление корсета на ребра, его яростные толчки – все слилось в единый вихрь нечеловеческого наслаждения. Это было дико, примитивно, святотатственно и совершенно.

Она пришла первой – стремительно, яростно, сдавленно рыдая в его кожаную куртку. Ее тело выгнулось, ремешки впились в кожу бедер. За ней последовал он, его стон был глухим, сдавленным, потерянным в плеске воды где-то рядом. Его тело обрушилось на нее, тяжелое, потное, опустошенное. Они стояли, тяжело дыша, лоб в лоб, в темном сердце Венеции, в аромате кожи, пота, моря и секса.

– Спасибо, – прошептала Анна, ее пальцы вцепились в его спину. – За все. И за это... больше всего. За то, что позволил мне стать... этой. – "Этой" – женщиной, которая осмелилась потребовать здесь и сейчас.

Эпилог

Венеция осталась внизу, уменьшаясь до блестящей запятой на синеве лагуны. Анна оторвала взгляд от иллюминатора. Максим держал ее руку, его большой палец нежно водил по ее ладони. На ней были простые, удобные джинсы и мягкая серая футболка. Обычная одежда для перелета.

– Ты уверена, что тебе... комфортно? – тихо спросил он, кивнув на ее джинсы. Его взгляд был теплым, заботливым. Правило закончилось.

Анна повернулась к нему. В ее глазах не было ни капли сомнения, стыда или бравады. Только глубокое, спокойное принятие. Как у моря в штиль.

– Комфортнее некуда, – ответила она тихо, сжимая его руку. Ее голос был ровным, уверенным. – Это я теперь. Та, которой я всегда могла быть. – Она прижала его ладонь к своей груди, под тонкой тканью футболки. Он почувствовал твердый сосок и абсолютную гладкость кожи под тканью. Никаких швов, никаких кружев. Только она. – Ты помог мне снять не одежду, Макс. Ты помог мне снять страх. И мне нравится эта легкость. Ветерок. – Она улыбнулась своей новой, спокойной улыбкой. – Поэтому... белья нет. Просто потому что я так хочу. Потому что так практично. – Она вложила в последнее слово легкую, знакомую ему иронию.

Максим рассмеялся тихо, счастливо. Он притянул ее к себе, поцеловал в макушку.

– Спасибо за Венецию, – прошептал он. – За Правило. И за то, что научил меня... смотреть по-новому. На тебя. На нас.

Анна откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Она не видела больше лагуны. Она видела себя. Ту, что вошла в самолет неделю назад – сжавшуюся от неловкости при мысли о чемодане Макса. И ту, что вышла из него сейчас – свободную, уверенную, знающую цену своему желанию и своей силе. Правило было лишь ключом. Дверь она открыла сама. И захлопнула ее за собой, оставив страх по ту сторону. Теперь перед ней был бесконечный коридор возможностей. И она знала – с Максом, с этой новой собой, она готова исследовать их все. Даже если это значило лететь навстречу привычной жизни с непривычно свободным ветерком под самой обычной одеждой. Просто потому, что ей так нравилось.