Прощай, Сюзанна / Goodbye, Suzanna © ZathuraStarshine

*******************************

От переводчика: Здесь рассказ с продолжением.

*****

Поздно утром в субботу Джек сидел в своем любимом кресле и потягивал очередной глоток своего напитка. В воздухе витал аромат свежезаваренного кофе, на заднем плане играла тихая музыка, но ничто из этого не поднимало ему настроения.

Он надеялся провести праздничные выходные в непринужденной домашней обстановке со своей женой, но ее внезапный отъезд на выходные оставил его без каких-либо конкретных дел. В доме было пугающе тихо без Табиты, поскольку ее праздная болтовня заполняла тишину, представляя собой постоянный поток сознания, не имеющий особого смысла или значения, кроме как объявлять о ее присутствии, но он честно признавал, что делал то же самое - это был их общий язык любви. Она должна была вернуться в понедельник вечером, а до тех пор у него было незаконченное дело.

Его странное настроение не давало ему понять, чем заняться. У него не было дел, не было обязанностей, ни одно из его обычных увлечений или развлечений не казалось подходящим, он знал, что не стоит предаваться дневному пьянству, и не хотел общаться с людьми. Вместо этого он просто сидел и смотрел в пространство, время от времени делая еще один глоток, пока его мысли блуждали, пока не зазвенел дверной звонок.

Открыв дверь, он был удивлен, увидев свою дочь, стоящую на пороге в длинном черном пальто и с задумчивым выражением лица. Он подумывал позвонить ей, но решил, что девятнадцатилетняя студентка колледжа вряд ли захочет в субботу утром разговаривать с отцом, поэтому решил отложить звонок до позднего дня. В любом случае, за последние несколько лет она сблизилась с Тэбби больше, чем с ним, они были скорее подругами, чем матерью и дочерью, а разговоры между ним и Сюзанной становились все более неловкими и отстраненными. Он приготовился к новому стандарту в их отношениях, к неловкой дистанции, которую он больше не знал, как преодолеть.

— Привет, папа, — сказала она с фальшивой теплотой, которая не отразилась в ее глазах.

— Привет, Сьюзи, — ответил он, ровным голосом добавив: — Я тебя не ждал. Твоей мамы сейчас нет, но заходи, — и отошел в сторону.

— Да, я знаю, — тихо сказала она, входя в дом.

Он, отвернувшись, обдумал смысл ее слов. Конечно, она разговаривала с Тэбби, как и почти каждый день, и ее внезапное появление, ее цель были очевидны. Но была ли его дочь здесь в качестве союзника, посредника или летучей обезьяны? Вместо этого он спросил, когда они шли по коридору:

— Хочешь кофе?

— Конечно, — ответила она, снимая сапоги.

Табита хотела кофемашину с капсулами, которую Сьюзи с восторгом назвала «снобистской», но Джек немного сопротивлялся, предпочитая свободу обычной капельной кофеварки. В конце концов, он пошел на компромисс по другому небольшому вопросу, поэтому он перерыл коробки, чтобы найти ее любимый карамельный маккиато, и включил кофемашину.

Он приготовился, когда кофеварка начала шипеть.

— Итак... твоя мама...

Слова висели в воздухе, казалось, целую вечность, и оба не знали, что сказать.

— Да, мама, — наконец, ответила она, на мгновение опустив взгляд на пол и потирая шею, словно пытаясь смягчить дискомфорт. — Я решила посмотреть, как у тебя дела.

Джек не был уверен, было ли ее поведение вызвано неловкостью темы разговора или, возможно, чужим смущением от того, что она услышала, но, обдумав свой ответ, он продолжил.

— Не очень хорошо, — признался он. — Это было... Это было тяжело. Даже жестоко.

— Эм... она сказала, что тебе нечего было сказать по этому поводу.

— А что тут сказать? — спросил он без эмоций, загружая второй капсулу в машину. — Она объявила, что уходит с какой-то спортзальной крысой, а потом выбежала из дома с чемоданом. Все это заняло тридцать секунд. Я имею в виду, она всегда была вольна уйти, но после более чем двадцати лет я думал, что получу больше предупреждения, чем это.

— О... о... да... ну, она рассказала это не совсем так, но я имею в виду, что это не так уж и плохо! В смысле, она вернется в понедельник, верно? В конце концов, это всего лишь поездка на выходные, понимаешь?

— Это не просто поездка на выходные. Это не пара дней в Вегасе с старой подругой или вечеринка с девчонками. Это три дня, проведенные в одной постели, в одном интимном пространстве с другим мужчиной. Как бы ты это ни преподносила, это довольно серьезно.

— Думаю, это нормально, когда тебе это не нравится, но я полагаю, что это не так уж и плохо. В смысле, она же не крадется у тебя за спиной. Это не измена, а это было бы ужасно, но она тебе об этом рассказала, и каждый имеет право быть, время от времени, немного эгоистичным, — Сьюзи сделала паузу, как бы для эффекта, и добавила: — Она скоро вернется, и все будет так, как было раньше, — сказала она уверенно, решительно кивнув в конце, что показалось Джеку почти детским.

Озадаченный, он посмотрел на ее уверенное выражение лица на мгновение, прежде чем сказать:

— Полагаю, это один из способов посмотреть на это.

— И я рада, что ты с этим нормально справляешься, — добавила она с легкой, нежной улыбкой. — Я, когда ехала сюда, немного волновалась, что ты можешь быть расстроен. Ты не представляешь, как я рада, что ты так хорошо это переносишь!

Он медленно покачал головой.

— В действительности я не в порядке, — сказал он, а затем спросил: — Ты знаешь, как распознать цунами?

— Что? — спросила она, удивленная внезапным отступлением.

— Отлив уходит невероятно далеко, и... ладно, неважно. Это плохая аналогия. В любом случае, я сейчас не очень хорошо себя чувствую, и чем больше я об этом думаю, тем хуже становится, скажем так.

С последним шипением кофемашина закончила свою работу. Джек посмотрел на нее, думая, оставит ли Табита ее или ему придется ее выбросить, а затем без слов передал напиток Сьюзи и небрежно направился обратно в гостиную.

Джек побрел к своему креслу и рухнул в него, пощупав кофейную чашку, а Сьюзи вошла в комнату, болтая сама с собой.

—. .. Я имею в виду, если подумать, это хорошо - своего рода обновление. Способ встряхнуть ситуацию и посмотреть на вещи с новой точки зрения.

Чашка была еще теплой, он убедился в этом, наблюдая, как она осторожно усаживается на диван, слегка сдвигает пробковую подставку и аккуратно ставит перед собой стакан.

Наклонившись вперед, она спросила:

— Ты так не думаешь?

— Нет, все кончено, — монотонно сказал он. — Это пересечение черты. Мы закончили.

— Мы закончили с чем? — спросила она с непониманием.

Он посмотрел ей в глаза, на мгновение растерявшись от ее непонимания, и провел свободной рукой по вельветовой ткани подлокотника кресла, прежде чем пояснить:

— Брак. Наш брак.

Он наблюдал, как ее глаза широко раскрылись, на мгновение ошеломленные, а затем сузились, и она сказала:

— Что? Нет... Это чрезмерная реакция, папа. Ты просто эмоционально реагируешь. Ты в стрессе. — Ее голос снова слегка повысился, и она быстро добавила: — Это всего лишь несколько дней, это не повод все бросать. Как только ты немного отстранишься от ситуации, ты будешь думать по-другому!

Джек откинулся на спинку стула и на мгновение устремил взгляд на потолок, слушая, как Сьюзи активно пытается отмахнуться от его чувств, и вздохнул про себя, прежде чем наклониться вперед и сделать еще один глоток теперь уже чуть теплого кофе. Ее глаза пристально смотрели на него, ожидая, когда он снова заговорит, и на этот раз ее фальшивая теплота улыбки скрывала беспокойство.

— Дело в том, дорогая, что я не эмоционален. Но я буду. Я буду очень эмоционален, вероятно, вскоре после того, как в понедельник вечером твоя мама войдет в дверь, но точно в ближайшее время. Я разобьюсь, как стекло. Но сейчас, прямо сейчас, я холоден, я ледяной, и я ничего не чувствую. Но это значит, что я могу думать, и я подумал об этом; проанализировал ситуацию как с интеллектуальной, так и с эмоциональной точки зрения, и все указывает на одно и то же.

Он оглядел комнату. Бежевый. Кремовый, коричневый и бежевый. Табита в последние несколько лет вела войну против самой концепции цвета. Ему не хватало ярко-оранжевого дивана, который у них был десять лет назад. Он был необычным, но это не было плохо. В то время он нравился им обоим. Ему пришла в голову суровая мысль о природе компромисса, когда больше не было золотой середины, и он задался вопросом, кто в итоге будет жить в этом скучном кошмаре, прежде чем в очередной раз отбросить эту мысль.

Оглянувшись на нее, он увидел, что маска его дочери снова соскользнула. Теперь на ее лице было что-то новое, и она выглядела обиженной. Он хотел бы на мгновение почувствовать что-нибудь, но ничего не почувствовал.

Вместо этого он попытался объяснить.

— В основном, есть три причины. Любая из них достаточно весома. На самом деле, для разрыва брака не нужны никакие причины, но у меня есть, как минимум, три. Первая и самая очевидная причина - это классическая неверность.

— Нет! Это не так! — горячо ответила она. — Мы уже обсуждали это, она не изменяет! Она рассказала тебе, что задумала! Конечно, это эгоистично, но это не измена. Она не скрывает ничего, она честна с тобой!

Джек улыбнулся с иронией.

— Думаю, ты просто хочешь, чтобы это было правдой. Если я скажу твоей матери, что собираюсь ее ударить, значит ли это, что я могу ее избить, или это все равно будет домашним насилием? Если я крикну «Это ограбление!» перед тем, как достать пистолет, значит ли это, что это не ограбление банка? А как насчет такого: если я скажу человеку, что собираюсь его убить, меня признают «невиновным» в убийстве или приговор будет более суровым из-за умысла? Нет, то, что я тебе сказал, не делает это нормальным. Не тогда, когда у меня нет выбора. Но ладно, давай предположим, что ты права, и это не измена - я никогда этого не говорил. Я сказал, что это неверность. Это разные вещи.

Она выглядела несчастной и, возможно, немного сбитой с толку. На самом деле, она выглядела очень несчастной и начинала становиться бледной. Бежевой. Он чуть не рассмеялся. Она подходила к интерьеру.

— Каждое поколение думает, что оно изобрело секс, но открытые отношения существовали всегда, и правила не меняются. Она могла бы спросить, и если бы я согласился, то все было бы в порядке, но она этого не сделала. Верность, буквально верность, означает придерживаться договоренности. Мы оба согласились ставить друг друга на первое место, или, по крайней мере, на второе, а Тэбби поставила меня на третье - она нарушила свою клятву, открыто и небрежно, и это прямое и серьезное предательство.

— Нет, — тихо сказала Сьюзи, — нет. Это всего лишь выходные, папа. Она вернется. Я имею в виду, даже если это так, ты можешь простить ее, это всего лишь несколько дней, и... — она замолчала.

Джек смотрел за ее руками, сжимавшими друг друга и извивавшимися, как змеи, в попытке успокоиться, ее белые костяшки выдавали силу, скрытую в этом жесте.

— Не забудь свой кофе. Он остынет, — равнодушно сказал он, вспомнив о ее приторно сладком напитке из пакетика. — В любом случае, люди путают, что такое брак. Они зацикливаются на церемонии, вечеринке, нарядах и прочем хламе. Но на самом деле брак - это торжественная клятва, и как только она нарушена, все кончено. В строгом, техническом смысле - наш брак закончился уже давно. Остались только бумаги.

— Пожалуйста. Это неправда, папа, — ответила она, на этот раз тихим голосом. — Ты можешь простить ее, все может быть снова хорошо.

— Может быть, я мог бы, если бы это было одноразовое событие, но это не так. Как я уже сказал, измена - это не физический акт, это выбор нарушить свое слово. Если бы она напилась, споткнулась и упала на член, я думаю, я бы смог это пережить. Люди совершают ошибки. На самом деле, да, я бы определенно смог забыть об этом, если бы было какое-то раскаяние, но это полноценный роман, и он длится уже некоторое время.

— Что... нет, это разовое дело! Мама бы мне сказала, папа. Подумай об этом, она же сказала тебе, прежде чем сделала это, разве нет?

— Сказала? — спросил он с грустью. — Окей. Давай примем это. Допустим, она какое-то время с ним не спала, давай исключим это. Скажем, что это не полусерьезное попытка узаконить ее роман, прежде чем я об этом узнаю. Полагаю, мы можем так сделать. В смысле, зачем уезжать на весь уик-энд, если можно просто потрахаться без презерватива на испачканном матрасе в однокомнатной холостяцкой квартире, которая воняет потом и грязными носками.

Сьюзи отшатнулась с отвращением, яростно тряхнув головой.

— Вместо этого это будет полноценный опыт «подружки», — он пожал плечами. — Это значит, что все началось с влюбленности, навязчивой мысли, которой она не сопротивлялась, за которой последовала серия все более неудачных решений, флирт, длительные прикосновения и все такое.

Он махал рукой в такт каждой фразе, подчеркивая их.

— В конце концов, это привело к бронированию номера в отеле, столика в хорошем ресторане, возможно, покупке платья и нижнего белья, а также к многочисленным хихиканьям и держанию за руки в преддверии главного события. Это не было внезапным, единичным решением - на это ушло время и усилия по организации. Тщательно спланированный уход твоей матери - это кульминация многомесячной интрижки, начавшейся задолго до того, как она в пятницу вышла из дома.

— Нет, папа, я сказала, что это не так.

— В конце концов, на самом деле это не имеет значения. Табиту жестко трахают и доводят до изнеможения, а ее подлый ебарь получает на выходные желанную дырку. Если бы кто-то из них заботился о последствиях, этого бы не произошло.

Она настаивала:

— Стив не такой, — ее голос звучал слишком твердо, как будто она пыталась убедить не его, а себя. Джек нашел внезапную вспышку возмущения и обиды Сьюзи странно очаровательной. — Он милый, вежливый, красивый и... То, что он личный тренер, не значит, что он не джентльмен.

— Он не такой уж милый, если на работе пристает к замужним клиенткам, — возразил Джек, заметив, как много Сьюзи знает о любовнике своей матери. — Во-первых, это непрофессионально. А во-вторых, ты действительно уверена, что между ними ничего не было? Мы все хотим хорошо выглядеть перед другими людьми, Сьюзи. Ты действительно думаешь, что твоя мать никогда не приукрашивает правду, когда рассказывает тебе о своем дне? Возможно, замалчивая несколько украденных моментов страсти здесь и там, или не упоминая немного более скандальные детали? Три дня заранее запланированной непрерывной страсти - необычный способ завершить роман.

— Нет, ты ошибаешься. Она не делала этого. Она не стала бы. Она сказала, что не стала бы. Поэтому она рассказала тебе, папа, чтобы все было в порядке. Она не собиралась откладывать это на последний момент, но она сделала это, поэтому я знаю, что она не делала этого!

Джек в ответ поднял одну бровь, а затем сказал:

— Ну, может быть, ты права, хотя для меня это не имеет большого смысла. Люди много лгут, Сюзанна, и часто лгут сами себе. «Это не измена, это просто поцелуй». Она рассказывала тебе о своем первом поцелуе? А о том, каково было, когда его рука скользнула в ее трусики?

Он наблюдал, как Сюзанна медленно покачала головой:

— Нет...

— Разве она действительно рассказала бы дочери о том, как впервые взяла его член в руку? Или взяла в рот? Сомневаюсь, потому что легче сказать себе «это не считается», если никогда не говорить, что это такое. По мере того как ложь повторяется, граница сдвигается, пока не исчезает совсем. Потому что правда? Признание правды делает тебя плохим человеком. В любом случае, предательство началось давно.

После минуты молчания Джек добавил:

— Как, очевидно, и твое участие в этом.

Он наблюдал, как ее рот медленно открылся от ужаса, а одна рука поднялась, чтобы прикрыть его, почти в комичном замедленном движении. Джек с трудом сдержал желание снова рассмеяться. Нет, не рассмеяться - хихикнуть.

Этого не могло случиться. Пока нет.

Он посмотрел на Сюзанну, застывшую как марионетка, и сказал:

— Давай не будем об этом. Не надо. В любом случае, уже слишком поздно.

Джек снова вздохнул. В последнее время он часто вздыхал. Поразмыслив, он решил, что это, вероятно, к лучшему. Лучше, чем другие варианты, по крайней мере, на данный момент.

— Твоя мать больше не любит меня, — сообщил он ей.

Она не ответила сразу, но он подумал, что эмоциональный шок, вероятно, был слишком сильным, поэтому подождал.

Очень тихим голосом, слегка приглушенным рукой, прижатой ко рту, Сюзанна, наконец, сказала:

— Это неправда. Это неправда.

— Боюсь, что это правда. Это совершенно ясно.

— Это неправда.

— Слушай, я не слепой, и твоя мать неплохо сложена, даже привлекательна, особенно для сорока трех лет. За эти годы она встречала бесчисленное количество возбужденных идиотов, которым было все равно, что она замужем, так что она могла изменить мне в любой момент. В течение многих лет она отталкивала мужчин, когда те пытались переступить эту грань. Она ценила нашу любовь и не хотела ее подвергать риску. Теперь она этого не делает.

Он помолчал, но Сюзанна не отреагировала. На самом деле, он не был полностью уверен, что она его слушает, ее глаза были немного расфокусированы, но он продолжил.

— Что Табита сделала вчера, бросив такую очевидную, обидную бомбу и уйдя? Это было, как ты сказала, эгоистично. Никакой заботы о моих чувствах или о том, как сильно я буду ранен. Она знала, что делает, и ей было все равно. Это был акт апатии, который является полной противоположностью любви.

— Это неправда, — механически сказала она.

— Да, это так. В любом случае, по мере того, как ты будешь проходить через жизнь, ты обнаружишь, что другие люди закрепляют за тобой определенные роли. Мы все так делаем. Лучший друг, любовник, доверенное лицо, отец - в тот или иной момент я был всем этим для твоей матери. В какой-то момент, думаю, я в ее сознании перешел из роли «любовника» в роль «отца». Теперь ты ее доверенное лицо, и как только ты съехала, моя роль «отца» закончилась. Теперь ее любовник, по-видимому, твой приятель «Стив». На данный момент, после того, как со мной вчера обошлись, я почти уверен, что «лучший друг» тоже не подходит. Похоже, у меня вообще нет никакой роли.

— Это неправда, — повторила она.

Джек видел, что ее глаза наполнились слезами, и подозревал, что она тихо плачет. Если ситуация ухудшится, ему придется остановиться и подождать, пока она успокоится. В конце концов, у него есть родительский долг. Возможно, последний.

— Внезапно объявив, что отправляешься на бурные выходные, посвященные сексу, ты поступаешь так с соседом по дому, с кем-то, кто может разделить с тобой расходы, со знакомым или, в лучшем случае, со случайным приятелем. Нет, если бы она любила меня, она пожертвовала бы своим диким приключением, чтобы не ранить мои чувства. Она бы остановила его еще до того, как оно началось. Значит, она меня не любит, и все.

И тогда начались рыдания. Сюзанна сказала... ну, она что-то сказала, но это было непонятно, и Джек смотрел, как она скрутилась, почти в позе эмбриона, и начала слегка раскачиваться.

Было странно не чувствовать ничего. Как будто Сюзанна чувствовала за него маленькую частичку его боли - странное ощущение. Он сделал еще один глоток кофе, но он уже остыл и был еще более безвкусным и неприятным, чем раньше.

Тем не менее, у него было время. Сюзанна, судя по всему, была бесполезна на некоторое время, поэтому он решил сделать себе свежую чашку. Возможно, с дополнительным сахаром. Сегодня, вероятно, было бы приятно попробовать что-нибудь сладкое.

Механические действия по управлению старой кофемашиной были несколько успокаивающими, а ритмичные шумы и бульканье, которые она издавала, были утешительными в прохладной обстановке кухни. Лично он использовал только капсулы для приготовления искусственного эспрессо, не совсем понимая, зачем люди, которые не любят кофе, покупают кофемашины. Наблюдая за работой кофемашины, он имел время подумать о том, как подойти к следующему шагу, к нежелательному дополнительному шагу, но к тому, что, по-видимому, ему нужно было ей сказать сейчас. После одного короткого глотка он убедился, что дополнительный сахар был хорошим выбором.

К моменту его возвращения Сюзанна, казалось, немного успокоилась. Она все еще слегка покачивалась, но ее тело больше не сотрясалось от рыданий, так что казалось, что она, по крайней мере, частично взяла себя в руки. Джек мимоходом заметил, что она не посмотрела на него, когда он вошел, но он и не ожидал этого.

Снова сев, он, наконец, сказал:

— Немного разочаровывающе узнать, что ты была вовлечена во все это, — добавив: — Это будет трудно простить.

— Папа...

— Все в порядке. Я переживу это. В любом случае, за последние несколько лет ты, практически, исключила меня из своей жизни, так что через некоторое время ты едва заметишь разницу, — добавил он. — Через пару недель я просто возненавижу тебя. Через полгода, может быть, через год ты будешь для меня мертва, но после этого все будет хорошо. Ты, может быть, больше не заботишься о своем отце, но ты всегда... ну, ты всегда будешь моей маленькой девочкой. Я просто буду делать вид, что это все еще так.

Она издала странный звук. Более резкий и грубый, чем рыдание.

— В конце концов, часть вины лежит на мне. Я знаю, что синдром пустого гнезда существует, но я никогда не говорил вслух «Пожалуйста, не заводи роман» или «Не забывай, что я реальный человек с реальными чувствами», ни разу. Я, конечно, никогда не просил Табиту не вырывать мое еще бьющееся сердце из груди и не раздавить его на моих глазах, так что это определенно моя вина.

Он задумался на мгновение и сказал:

— Будет странно видеть ее в понедельник. Люди смотрят на своих партнеров с любовью. Они не видят морщин от смеха или небольших изменений в фигуре. Они просто видят, своего рода, идеальную версию их. Когда я смотрел на свою жену, ей все еще было двадцать. Ну, в любом случае, что-то в этом роде. Это то, что ты однажды испытаешь на себе. Когда твоя мать войдет, это, вероятно, закончится. Я увижу незнакомку средних лет. Думаю, это будет момент, когда все станет реальностью, Сюзанна.

— Я могу это исправить, папа, — прошептала она, хотя Джек понял, что это было скорее для нее самой, чем для него.

— Нет, — сказал он печально, с большей эмоциональностью, чем ожидал. — Нет, я не думаю, что ты можешь. Есть вещи, которые невозможно вернуть, что бы ты ни делала. Лучшее, что ты можешь сделать - это попытаться извлечь из этого урок и двигаться дальше.

Встав, он сказал:

— Думаю, тебе пора идти. Ты можешь сесть за руль?

Смотря в пол, она кивнула, и когда она побрела к входной двери, он положил ей руку на плечо, сознательно пытаясь утешить ее. Выйдя обратно в мир, она обернулась к нему и просто посмотрела ему в лицо, глаза ее затуманились. В конце концов, он сказал:

— Жаль, что ты мне не рассказала. Такие вещи умирают при свете дня.

Медленно, изучая его, её лицо исказилось, и она крикнула надломленным голосом:

— Я позвоню маме! Я все исправлю! Я верну ее! — и резко вытащила телефон из кармана куртки и случайно швырнула его через подъездную дорожку.

Джек задался вопросом, способна ли она сейчас понять, насколько все уже окончательно. Вероятно, нет, подумал он, но он попытался.

— Не надо. В этом нет смысла, — сказал он, наблюдая, как она пошатывается после этого. — Прошло, сколько, восемнадцать часов с тех пор, как она ушла? Этого вполне достаточно, чтобы появилось чувство стыда, вины или раскаяния, если оно должно было появиться. Табита, вероятно, все еще говорит себе, что переживет это, как только несколько раз попробует хлюпающие остатки Стива, если она вообще о мне думает. Либо она тебе не поверит, и ты просто испортишь ей «веселье». Лучше дай ей насладиться выходными.

— Я все исправлю! — повторила она, пытаясь поднять его с земли.

Теперь она стояла на четвереньках, но Он не смеялся над неуклюжестью Сюзанны. Она была слишком расплывчатой, а его лицо было слишком мокрым. Вместо этого он осторожно закрыл дверь.

— Прощай, Сюзанна.

=======================================================

Прощай, Джек

=======================================================

Для Сьюзи время застыло в тумане.

Она моргнула, и дорога изменилась. Грузовик перед ней внезапно превратился в внедорожник, а затем в седан. Дорожные знаки, которые она еще не должна была видеть, бросились ей в глаза. Куда делись последние двадцать миль?

Ничего не имело смысла.

Он был так спокоен, но он ошибался, и она сказала ему об этом, но он просто... он просто продолжал говорить, и его слова не были такими, как она ожидала. Они начали обретать смысл, и это было плохо, но потом они превратились в удары молота. Маленькие кусочки страха и боли, на которые у нее не было ответа. Потом она каким-то образом оказалась снаружи, а он смотрел, просто смотрел на нее с этим лицом, этим ужасным лицом, и она сказала ему, что все будет хорошо, но потом это стало невыносимо, и он плакал, и он закрыл дверь, и это было похоже на суд.

Тогда она почувствовала, что натворила что-то плохое, что-то ужасное, но она ничего не сделала. Все было бы хорошо, если бы она могла просто позвонить маме, но когда она попыталась, слова вышли не так. Она хотела сказать ей, чтобы она вернулась домой, чтобы помочь папе, но она не ответила. Автоответчик пискнул, и она сказала... что она сказала? Раздался крик. Зачем кричать? Зачем она это сделала? Мама ничего не могла с этим поделать.

Она снова моргнула и свернула на съезд в медленный городской трафик. Останавливалась и трогалась. Правильно ли она свернула? Кто-то сигналил, и светофор был зеленый, но потом снова стал красным.

Он назвал ее Сюзанной.

Он никогда не называет ее Сюзанной - всегда Сьюзи, милая, дорогуша или любимка.

Сьюзи пришлось на минуту съехать на обочину и случайно заблокировать автобусную остановку, пока ее кулаки беспомощно стучали по рулю. Кто-то снова кричал. Она даже не была уверена, на кого они кричали, но ее телефон все еще не звонил. Она проверила, может, она не услышала звонок. Она отправила еще одно сообщение. «Позвони мне». Оно присоединилось к остальным - список исчезал из верхней части экрана.

С ней всё было окей. Должно быть, она припарковалась возле дома. Вернулась в порядке. Всё было отлично. Эта глупая женщина, она солгала? Папа сказал, что она солгала, и Сьюзи начала думать, что он прав, и что все не в порядке. Она открыла дверь, а Мэдди повернулась и странно посмотрела на нее. Ее соседка по комнате Мэдди, милая забавная Мэдисон, и она попыталась рассказать Мэдди об ужасной вещи, но упала на колени.

— Иди сюда.

Это было хорошее объятие. Ее завернули в одеяло, и боль не уходила, но Мэдди продолжала задавать ей вопросы с грустным, серьезным лицом. О боже. Он сказал, что ненавидит ее. В какой-то момент появился суп, но из-за дрожи было трудно его есть. Он разлетелся повсюду. Мэдди сказала ей, что все в порядке, но Сьюзи очень нравилось пальто, и оно тоже было испорчено. В пятнах, как и все остальное. Она пробыла там несколько часов, но, в конце концов, заснула на диване в слезах.

Когда Сьюзи проснулась, было уже темно, и Мэдди ушла. Она снова осталась одна. Она не чувствовала себя лучше, но чувствовала себя по-другому. Чище. Нет, поправила она себя, не чище - она все еще была запятнана, но теперь она могла видеть грязь. Пятна.

Эта злая, эгоистичная, бездумная, противная... Эта глупая шлюха. Почему она вообще ее слушала? Те селфи с ее горячим другом из спортзала, вопросы о том, что она думает о том, как выглядит Стив. Обмен мелкими подробностями и шутками, просто дружеское флиртование, просто безобидное увлечение, просто то, о чем твой отец не должен знать, то, чего он не поймет. Но отец сказал ей правду.

И она встретилась с ним. Она хотела этого. Она смеялась вместе с мамой над тем, какой он красивый, мускулистый и подтянутый, этот самодовольный засранец. И она все равно не рассказала. Потом это было романтично, и это был наш маленький секрет, и бессмысленное развлечение, и, наконец, веселые выходные. Что-то, чтобы развеять скуку. И только тогда она подумала, что, может быть, это зашло слишком далеко. Но она все равно не сказала об этом. Она доверяла ей, что та поступит правильно, она сказала, что поступит. Она сказала, что поступит, и Сьюзи ей поверила.

Но Сьюзи теперь чувствовала себя по-другому. Там был огонь, и она задалась вопросом, чувствовал ли его и папа. Она чувствовала себя ближе к папе, чем когда-либо за долгое время, за много лет, но потом она вспомнила, что он не мог быть дальше. Именно тогда она начала правильно вспоминать вчерашний день. Все, что сказал папа, пришло к ней всплесками. Как он был разочарован.

Ей снова хотелось плакать, и, возможно, она плакала, она не знала, но ей нужно было привести себя в порядок и как следует выспаться. Она разделась, идя по комнате, и рухнула на свою кровать, но сон не приходил. Ну и ладно, подумала она, она не заслуживала его.

Вместо этого она накрылась одеялом и уставилась в пространство. Мягкое тепло постели было слабым утешением, но в тот момент это было единственное, что ее удерживало, и этого было недостаточно.

Настроение с каждой секундой ухудшалось, и она прокручивала в голове последний год. Она подвела папу и совершила так много ошибок - и не только эту. Каждое мелкое оскорбление, которое она могла вспомнить, все разы, когда мама говорила ей не беспокоиться о том, что думает папа. Каждый ядовитый шепот. Она даже не думала, что они были преднамеренными, и это было самое страшное. Мама... мама перестала воспринимать папу всерьёз. Он был... ну, он просто был рядом. Мама убедила её смотреть на него так же. Принимать его как должное. Это была не вина Сьюзи. Это была вина её мамы. Она знала, что это неправда, в глубине души, но если бы она очень-очень постаралась, то почти поверила бы в это.

Когда взошло солнце, она попыталась позвонить, но снова попала прямо на голосовую почту. Она продолжала пытаться, несмотря на совет отца, даже зная, что все уже безнадежно. Может быть, только может быть, мама действительно могла что-то сделать. Если это было правдой, то нужно было действовать сейчас, пока последние крохи любви отца не исчезли навсегда. Каждый час - прямо на голосовую почту.

Мэдди заглянула к ней в обед и почти силой вытащила ее голую задницу из постели и надела пижаму, настаивая, что ей нужно что-нибудь съесть. Это были всего лишь бутерброды с клубничным джемом, но это было что-то, и теперь, когда она успокоилась, она рассказала ей о разговоре с отцом. Суд Мэдди был жесток в своей простоте:

— Похоже, вы обе действительно все проебали.

Сьюзи не могла не согласиться, по крайней мере, теперь, но ярость, которую она испытывала к себе, была ничтожной по сравнению с нарастающим гневом, который она испытывала к матери, и который ей приходилось сознательно сдерживать. После этого Мэдди уложила ее на диван, теперь уже без супа, снова укутала ее одеялом, и они, разговаривая, вполуха посмотрели бессмысленный марафон реалити-шоу шлюх.

Мэдди поделилась с Сьюзи некоторыми вещами о себе, о которых та раньше не знала, вещами, которые, по ее словам, не касались никого, кроме нее самой. Оказалось, что дом, в котором выросла Мэдисон, был, по ее словам, гробницей, посвященной браку ее родителей, хотя раньше это было не так. Где-то в девять лет ее мать переехала в гостевую комнату. Она была достаточно молода, чтобы считать это нормальным, но достаточно взрослая, чтобы помнить, как все было до этого. С того момента в воздухе всегда витала легкая прохлада, под поверхностью вежливого равнодушия, скрывающегося под маской сердечности и пустой болтовни, которую ее родители вели ради нее. Она много раз спрашивала, почему, но они никогда не хотели вдаваться в подробности, и только на семейном собрании, когда ей было пятнадцать, ей удалось загнать в угол свою довольно пьяную тетю Стейси, сестру матери, которая по секрету рассказала ей о нескольких романах отца. После этого все стало понятно. Они расстались в день, когда она уехала в колледж, и она была рада.

Поэтому ее совет был прост, но немного бесполезен:

— Некоторые вещи должны закончиться, так что не лезь в это. Лучше не вмешиваться.

Сьюзи не могла этого сделать, но пообещала ей, что, по крайней мере, не будет делать ничего, что могло бы ухудшить ситуацию. Во всяком случае, не намеренно. Она постарается стать лучше.

К концу того воскресного вечера она еще раз десяток раз пыталась дозвониться матери, и огонь обиды и боли, который охватил ее сердце, начал закалять что-то внутри нее. Когда она, наконец, легла в постель, ей не стало легче, и она не хотела спать. Мрачное настроение преследовало ее, проникая в самую душу. Она знала, что должна что-то сделать, что угодно, чтобы исправить ситуацию. Она сказала отцу, что сможет все исправить. Она проверила приложение, чтобы посмотреть, есть ли ответы на отчаянные просьбы. Все они по-прежнему были помечены как непрочитанные. Осторожно, одно за другим, Сьюзи удалила все непрочитанные сообщения из чата. Вместо этого она отправила сообщение: «Тебе нужно поговорить с папой».

Она сделала последний звонок этой женщине, последнюю попытку, и, как и раньше, никто не ответил. Эта глупая сука все еще жила своей злобной, отвратительной маленькой фантазией. Ну, она попыталась. Она слишком много пыталась. С ней было покончено.

Что-то неосязаемое, но важное тихо разорвалось внутри нее, и далекое, монолитное, но необъяснимое напряжение исчезло. Остался один способ исправить ситуацию, хотя бы немного, но это будет больно.

До вчерашнего дня Сьюзи даже не знала, что можно выбирать сторону, хотя оказалось, что она выбрала её много лет назад, но вот в чём дело: она выбрала не ту сторону и не собиралась повторять ту же ошибку. Отныне она будет с папой, до конца, даже если он больше не хочет ее, даже если они больше никогда не будут делить ни одного искреннего момента до конца своих дней. Это было меньшее, что она могла сделать после всего этого. Он был единственным человеком, которому она могла надеяться помочь сейчас, поэтому она позвонила ему, на всякий случай - он тоже не ответил на звонок. Тогда она оставила его в покое. Это было нормально, или, по крайней мере, Сьюзи отчаянно надеялась, что это нормально: так должно было быть. В конце концов, она не могла вернуться, по крайней мере, пока, он дал это понять достаточно ясно, поэтому она будет двигаться вперед. Ему нужно пространство, так он его получит, а ей нужно доказать, что она все еще чего-то стоит. Не просто мокрая дырка, как ее папа назвал ту женщину. Она будет больше.

Через несколько минут она отправила этой женщине еще одно сообщение: «Я буду некоторое время занята учебой. Поговорим позже». Этого было достаточно, пока она не сможет снова поговорить с отцом. Тогда она сможет поступить правильно.

В конце концов, сон наступил, и в понедельник утром ее глаза решительно открылись.

Сообщение все еще было непрочитанным, и ее настроение укрепилось - ее разум больше не был заполнен ватой, и ее зрение было ясным. Чувство, которое медленно окутывало ее, как саван, теперь затвердело в нечто острое, и впервые в своей короткой жизни она действительно, по-настоящему поняла, что такое вечная ненависть.

Это был праздничный уик-энд, и она умудрилась потратить два дня драгоценного времени Мэдди на свои глупости, благослови ее Бог, поэтому ей нужно было показать, что она в порядке, что она держит себя в руках. Она решила максимально использовать оставшееся время, пойти и притвориться, что веселится, а потом как хорошая девочка заняться курсовой работой. Так или иначе, она извлечет из этого максимум пользы и будет жить дальше, как ей велел папа.

Она не торопилась собираться. На завтрак Сюзанна съела простую овсянку. Она почистила зубы, приняла душ и высушила волосы феном. Она тщательно нанесла макияж, без которого часто обходилась, не для того, чтобы быть более привлекательной, не для того, чтобы выделяться, а как маску. Раньше это было игрой, шутливым способом заявить о себе миру, но теперь у нее была другая цель, и девушка под маской выглядела уставшей. Использованной. Постепенно она придала своему лицу естественный вид, используя консилер, чтобы скрыть темные круги под глазами, немного мелирующего средства, чтобы создать иллюзию здорового сияния, а также немного туши для ресниц и тонкий прозрачный оттенок губ. Наконец, удовлетворенная тем, что то, что находилось под ней, было успешно похоронено, и, наконец, почувствовав себя немного более человечной, она коротко и резко кивнула женщине с суровым лицом в зеркале.

Она слышала движение в квартире. Хорошо, Мэдди проснулась и встала. В последние два дня ее подруга была опорой для нее, и она должна была отплатить ей за это - она пойдет к ней и скажет, как она ей благодарна. Оставался только сегодняшний день, прежде чем они вернутся в колледж, но они могли бы сделать что-нибудь вместе, пойти туда, куда хотела Мэдди, где она могла бы быть дружелюбным человеком. Она могла бы улыбаться и легко смеяться для Мэдди и сделать для нее этот единственный оставшийся день легким и приятным. Это было бы хорошей практикой для нее.

Выбрать наряд было непросто. Каждая вещь нижнего белья была непристойной. Каждая кружевная, минималистичная вещь демонстрировала ее безнравственность. Бюстгальтеры с открытой чашкой, четверть чашки и крошечные стринги, кружевные и прозрачные. Непристойные мелочи, которые едва ли можно было назвать одеждой. Именно то, что она заслуживала, и подходящее вознаграждение. Тонкое и непристойное. Доступное. Распутное. Потребовалось время, чтобы сделать точный выбор, но, отобрав самое унизительное, она начала поиски чего-то, чтобы их скрыть. Она не могла вырезать наследие этой женщины из этого проклятого тела, эти ядовитые, нежелательные гены, но она могла скрыть их в темноте. Важно было только то, что показывалось на поверхности, и потребовалось бы что-то особенное, чтобы сдержать то, что было под поверхностью, чтобы мир не проник в иллюзию. Это было самое главное, но гардероб тоже помешал ей. В нем были только легкомысленные, повседневные и кричащие вещи, а настоящей одежды было недостаточно. Она пока что сдалась и обошлась парой джинсов и бежевой блузкой, но где же была практичная одежда, которая говорила бы о том, что она настроена на дело? Даже обувь была катастрофой: слишком много подростковых кроссовок, а блестящие туфли «трахни меня» были не лучше. Совершенно неразумно, но, по крайней мере, высокие каблуки сейчас могли бы пригодиться, учитывая постоянный дискомфорт, напоминающий ей о её ценности. Почему у нее не было ничего формального черного цвета?

Наконец, удовлетворенная тем, что она добилась некоторого прогресса в направлении приличного внешнего вида, она осмотрела конечный результат в зеркале - ничто из этого не было достаточно хорошим, но над этим можно было поработать позже, создав настоящий гардероб.

Чувствуя, что она соскребла крошечную частицу густой, тайной грязи, покрывавшей ее, полностью собравшись и готовая встретиться с миром, она снова взяла трубку. Прищурив глаза, Сюзанна нажала на контакт. Блокировать.

ЭПИЛОГ:

Часовня была освещена радостным, почти золотистым светом.

Сюзанна чувствовала, что это не соответствовало теме. Похороны должны быть строгими, серыми, мрачными, и она тихо сказала об этом своему мужу Мэтью, когда они прибыли. По крайней мере, цветы были в порядке - белые лилии. Они поздно познакомились и поженились, но это не была ее вина. Она сосредоточилась на работе, на том, чтобы чего-то добиться, и хотя были и другие, они не воспринимали ее всерьез - она не собиралась быть бесполезной пиявкой, улыбающейся домохозяйкой, и только Мэтью поступил правильно, поверив ей на слово. Когда ее отец позвонил ей, чтобы дать своё одобрение, она, наконец, поняла, что он - тот самый. Она улыбнулась ему с кратким проблеском теплоты, вспомнив этот момент, прежде чем оставить на его попечении обоих их долговязых подростков.

Она элегантно повернулась к гробу, остановилась, чтобы поправить линии своего блейзера и юбки-карандаша, а затем решительно шагнула по паркету, каждый удар ее каблуков оставляя резкий отзвук на твердом полу, когда она шла вперед, чтобы лично попрощаться перед началом церемонии.

Несмотря на внешний вид, это был третий самый печальный момент в ее жизни. Второе место с небольшим отрывом заняло ощущение холода ее маленького ребенка, ее бедной милой маленькой Марианны, но это было все же далеко от того дня, когда он в последний раз по-настоящему разговаривал с ней. Он был рядом с ней в десятках важных моментов счастья и печали, вел ее к алтарю и присутствовал при рождении каждого из ее драгоценных детей, но они никогда по-настоящему не разговаривали. Во всяком случае, не так, не честно с тех пор, как это произошло. Она пыталась, очень сильно пыталась, но он был прав. Есть вещи, от которых нельзя отступить, и все, что можно сделать, это извлечь из них урок.

Она положила руки на край, надеясь, что не запачкает белую шелковую подкладку, которая казалась слишком чистой и слишком невинной для прикосновения ее пальцев, и она смотрела на него, чувствуя себя совершенно беспомощной перед лицом смерти. Через некоторое время к ней присоединилась та женщина, встала рядом и тоже смотрела на ее отца. Не поднимая глаз, нежелательный незваный гость мягко сказала:

— Мне так жаль, Сьюзи.

Эти слова повисли в воздухе на мгновение, прежде чем Сюзанна повернулась к ней, освободив одну руку, а другой крепко сжав край гроба, как живой провод. Затем ее лицо ожило, исказившись от ужаса того, что она услышала.

— Никогда больше! НИКОГДА БОЛЬШЕ! — закричала она на мать, и ее глаза мгновенно заблестели от ярости.

Табита отшатнулась в ужасе, когда огромная капля слюны попала ей на лицо.

— Ты не имеешь права так меня называть! — крикнула дочь, шагнув вперед. — Никто не имеет права, и ты тем более! Никогда!

Она указала на труп.

— Пока это не сделает он!

Лицо Тэбби вытянулось. Она знала, что они помирились только ради внуков, но в тот момент она забыла о расстоянии между ними. Она все еще не понимала, почему эта маленькая мелочь была так важна, но знала, что не должна была этого говорить.

— Прости, Сюзанна, — сказала она с тихой покорностью, — прости меня.

Она беспомощно смотрела, как ее Сьюзи развернулась на каблуках и побежала по проходу, спотыкаясь о собравшихся поздравляющих, и выбежала в вестибюль, лицо ее было искажено горем при воспоминании о словах, которые никогда не будут сказаны. Собравшаяся толпа скорбящих молча наблюдала за ними обоими со смесью любопытства и шока.

Мэтью протянул своей теще платок, прежде чем поспешить за женой.

«Так не должно было получиться», - с грустью подумала Тэбби, вытирая мокроту с щеки, переполненная сложными чувствами, которые почти захлестнули ее.

Всего на мгновение она снова увидела свою маленькую девочку, и каждый раз это было по-своему ценно. Сюзанна, которую она показывала миру, была властной, уверенной в себе, всегда спокойной и уравновешенной, но Сьюзи... То, что осталось от ее драгоценной Сьюзи, было диким, но даже тогда ее ярость была лучше, чем ничего.

Если это где-то и закончилось, то закончилось, когда она выключила телефон. Она просто хотела погрузиться в момент, отгородиться от остального мира на пару дней бессмысленного веселья, поэтому поделилась своим волнением в двухминутном звонке Сьюзи, а затем выключила устройство на выходные. То, что последовало, должно было быть перерывом, простой передышкой, и это не считалось. Ее настоящая жизнь началась заново только после того простого взгляда Джека, когда она вернулась в их дом. Это уже не был их дом, но она этого не знала – не тогда. Это был пустой взгляд, не улыбка, не хмурый взгляд и даже не гневный взгляд - ни один из тех взглядов, которые она привыкла получать от него. Почти пренебрежительный взгляд слегка покрасневших глаз. Конечно, она ожидала некоторой холодности, поэтому проигнорировала его и пошла наверх распаковывать вещи. Тогда она снова включила телефон, и там было только два сообщения и одно голосовое сообщение, искаженное и неразборчивое. Ничего от Джека, что было немного удивительно. Она почти ожидала целого эссе.

Одной из черт, которые сначала привлекли ее к нему, было то, как со временем он с хирургической точностью разбирал на части непродуманные мнения других людей. Она видела, как он небрежно уничтожал людей, просто повторяя им их собственное мнение, перефразированное так, чтобы оно звучало странно, чудовищно или глупо. Это было одной из причин, по которой она ушла именно так - она не хотела давать ему время, время, необходимое ему, чтобы подумать, обдумать и убедить ее не уходить. Но он ничего ей не дал, и она с облегчением решила, что это означает принятие.

Да, она была слишком рассеяна, слишком поглощена свежими воспоминаниями о своем маленьком приключении, но иногда, в более жестоких, более самобичевательных мыслях, которые приходили, когда сон не давал ей уснуть, она замечала, чего не хватало в его взгляде, и делала что-то другое. Бросалась к нему, или умоляла, давала обещания, говорила ужасную ложь - что угодно.

Но этого не произошло.

Тэбби слабо улыбнулась обоим своим внукам, чтобы заверить их, что все в порядке. В конце концов, похороны - это время, когда эмоции бьют через край. Их мать скоро вернется, и никто не будет осуждать ее за вспышку гнева. Не здесь и не сейчас.

Сьюзи была слишком строга с детьми, слишком требовательна. Тэбби часто тайно сговаривалась с Мэтти, чтобы баловать их. Это было все, что она могла сделать в данных обстоятельствах, и Сьюзи позволяла ей это - безобидная, заботливая бабушка была тем, что она, казалось, считала «правильным».

Через мгновение она снова повернулась к гробу.

После этого, как ни в чем не бывало, она вернулась к домашней жизни. Некоторые вещи сразу изменились: Джек спал в гостевой комнате, говоря, что ему нужно немного дистанции. Он переживет это. Она пошла в спортзал, и там был Стив, как всегда кокетливый - он дал понять, что хочет большего, а она притворилась нерешительной, но, оглядываясь назад, истинный ответ уже был «да». Она не собиралась рассказывать Джеку, не в этот раз - что-то случайное и тайное могло быть возбуждающим, и рассказать ему было ошибкой. Не было смысла снова подвергаться холодному отношению только ради небольшого удовольствия, и, честно говоря, в Стиве не было настоящей глубины – не было глубоких разговоров, да и вообще ничего, с чем можно было бы построить какую-то длительную, значимую связь - он был лучше в небольших дозах. Вне спальни он стал утомительным уже на третий день, и когда закончились выходные, это было почти облегчением. Гораздо лучше ограничить их встречи несколькими часами за раз - это позволит сохранить страсть. В конце концов, в этом и был смысл - просто отвлечься от повседневной, однообразной рутины, в которой она оказалась. Побег. Она обсудит это с Сьюзи, как только та будет свободна.

Все начало меняться через пару дней, когда она в среду утром была на кухне. Она делала себе кофе, когда вошел Джек, терпеливо ожидая в тишине, чтобы сделать то же самое. Не глядя, она небрежно протянула руку, чтобы взять его за руку. Она почувствовала, как он вздрогнул, как будто она обожгла его - как будто каждый кончик пальца жалил, как оса. Это чувство задело и ее, и это был первый момент, когда она начала просыпаться от своей сладкой маленькой мечты. Сначала ей даже удалось отмахнуться от этого, но когда той ночью она лежала в постели, одна, сон долго не приходил. В конце концов, она поняла, что причинила ему боль, и в тот день начала замечать мелочи и скучать по ним. Джек не поцеловал ее, даже не чмокнул. Он ни разу не обнял ее, даже слегка, и не разговаривал с ней, разве что пробормотал несколько слов.

Ей очень нужно было поговорить об этом со Сьюзи, но после того небольшого отпуска она все еще не отвечала на звонки. По какой-то причине ее сообщения оставались непрочитанными, и Табита начала чувствовать себя действительно одинокой. Однако после этого она все поняла. Незначительные изменения в его настроении, когда она входила в комнату, его скупые ответы на ее болтовню, дистанция и то, как он молчал в ее присутствии. Их взаимодействие стало механическим, и его не было рядом. Не для нее.

К следующему дню она решила пойти на уступку, сделать великодушный жест, чтобы показать, что он ей небезразличен. Она пошла по пути наименьшего сопротивления и перешла в другой спортзал. Получить новый абонемент было достаточно легко, хотя отмена старого абонемента была само по себе испытанием. Ей пришлось объяснить все Стиву и попросить его помочь с оформлением, и он был как всегда услужлив, даже предложив ей последний шанс, шутливо шлепнув ее по попе, но она с сожалением отказалась.

Когда она с гордостью объявила об этом в четверг вечером, ответ Джека «хорошо» был не слишком воодушевляющим. Она ожидала немного большего за свои усилия, даже если бы это было совсем немного, но она продолжала. Она старалась хорошо выглядеть для него - хорошо одевалась, наносила макияж и старалась улыбаться ему, когда он смотрел в ее сторону. Она задавала ему небольшие вопросы о его дне и о том, чем он занимается. Она пыталась заинтересовать его десятком разных способов.

Несмотря на все это, лучше не становилось. Пару дней спустя ее кошмар действительно усилился, начавшись с тех ужасных слов: «Нам нужно поговорить». Он много говорил, и она тоже, но они разговаривали друг с другом, а не вместе. Он безжалостно, в первый и последний раз, взмахнул тем хирургическим лезвием, которым она так восхищалась, и заговорил с ней о любви, доверии и уважении. В конце концов, он рассмеялся ей в лицо, когда она тщетно пыталась возразить, что все это так несправедливо и что он не может просто сказать ей, что все кончено, и уйти. Он должен был дать ей шанс! Это был громкий, грудной смех, который, казалось, длился вечно, обидный и жестокий, а после этого он ушел. В тот же день ее дочь, наконец, нашла время поговорить с ней, и она уже знала. Когда она сказала, что это было похоже на предательство, Сьюзи тоже рассмеялась, но как-то маниакально. Все это была плохая шутка, но каждый раз, когда Тэбби вспоминала ее, ей не хотелось смеяться.

Она не боролась с ним за развод, потому что ей, на самом деле, никогда не было до этого дела. В конце концов, это были всего лишь вещи. Вместо этого, когда все улеглось, между ними остались странные, отстраненные отношения. Не близкие, такого никогда не было, но это было что-то - что-то знакомое. В конце концов, это был его последний любящий подарок ей. Потребовалось много времени, чтобы смириться с этим, двигаться дальше или даже понять, что когда она потянется к нему, Джека больше не будет рядом с ней.

В конце концов, она поняла, что с самого начала очень плохо справилась со всем этим, но Джек тоже ошибался, по крайней мере, в одном. В конце концов, она была здесь не ради Сьюзи... Сюзанны, поправила она себя. Она знала, что здесь ее будут только терпеть, но никогда не примут, после всех тех безрассудных поступков, которые она совершила. Тем не менее, она пришла сюда, только ради него.

Наклонившись над гробом, Тэбби сделала то, что хотела сделать в течение тридцати лет, то, что она могла сделать только потому, что он больше не имел права голоса в этом вопросе. Она мягко вложила свою руку в руку Джека. Она была холоднее, чем ей хотелось бы, но это было необходимо.

Она знала, что снова ведет себя эгоистично, но только в этот раз, в этот один короткий момент в самом конце всего, она могла быть с ним.

— Прощай, Джек.