Дачные страсти Анны Васильевны

Часть 1

Соседки хулиганки

Анна Васильевна, сжав руль своего чёрного кроссовера Toyota RAV4, мчалась по узкой загородной дороге, ведущей к её даче. Двигатель мягко урчал, а в салоне, пропитанном ароматом её терпких духов с нотами сандала и пачули, играла классическая музыка — Бах, его строгая гармония идеально соответствовала её настроению. За окном мелькали бескрайние поля, золотистые от июньского солнца, и редкие перелески, где тени деревьев ложились узорами на асфальт. Анна любила эту дорогу — она словно отрезала её от суеты города, от бесконечных клиентов, договоров и холодного офиса с запахом бумаги и кофе. Здесь, за городом, она могла дышать полной грудью, ощущать себя не только нотариусом, но и женщиной, хозяйкой, наследницей семейных традиций.

Её дача находилась далеко, в почти забытом дачном посёлке, где время, казалось, остановилось лет тридцать назад. Анна проезжала мимо заброшенных участков — покосившиеся заборы, заросшие бурьяном огороды, облупившиеся домики с выбитыми стёклами. Лишь редкие дачи ещё хранили признаки жизни: где-то вдалеке дымил мангал, слышался лай собаки. Но в основном здесь царила тишина, нарушаемая лишь пением птиц да шелестом ветра в кронах старых яблонь. Анна любила эту тишину. Она была её убежищем, местом, где она могла сбросить маску высокомерной железной леди, которой её считали коллеги, и просто быть собой.

Когда дорога свернула к реке, Анна невольно замедлила ход. Речка, прозрачная и неширокая, текла лениво, отражая голубое небо и пышные ивы, склонившиеся к воде. Анна улыбнулась, вспоминая, как в детстве отец брал её сюда на рыбалку. Она, маленькая, в панамке и сандалиях, сидела на берегу, держа в руках удочку, а отец, посмеиваясь, учил её насаживать червяка на крючок. Они могли часами молчать, слушая плеск воды и стрекот кузнечиков. Тогда дача была их семейным гнёздышком — мать готовила варенье из смородины, бабушка суетилась в огороде, а дед чинил старый велосипед. Лето на даче было бесконечным, полным запахов трав, тёплых вечеров у костра и звёздного неба, которое казалось таким близким. Теперь дача принадлежала только Анне. Свою семью она так и не завела, посвятив жизнь карьере. Родители ушли, бабушка с дедом тоже, и она осталась единственной хранительницей этих воспоминаний.

Наконец, кроссовер свернул к её участку. Анна припарковала машину у деревянного забора, выкрашенного в тёмно-зелёный цвет, и заглушила двигатель. Тишина обрушилась на неё, как мягкое одеяло. Она вышла из машины, поправляя серую юбку-карандаш, которая плотно облегала её широкие бёдра. Несмотря на летнюю жару, Анна выглядела так, словно собиралась на деловую встречу: белая шёлковая блузка, серый приталенный пиджак и чёрные туфли на высоких шпильках. Её длинные, густые, русые волосы, были собраны в аккуратный пучок, но несколько прядей выбились, обрамляя её лицо с высокими скулами и строгими, чуть надменными чертами. Анна привыкла к этому образу — он был её бронёй, символом статуса и контроля. Даже здесь, на даче, она не позволяла себе расслабиться.

Открыв багажник, она достала небольшой кожаный чемодан с вещами и продуктами. С чемоданом в одной руке и ключами в другой, она подошла к воротам, которые слегка поскрипывали от ветра. Открыв их, Анна ступила на участок, и её сердце, как всегда, дрогнуло от знакомой картины.

Участок был её гордостью, хоть и не поражал роскошью. Просторный одноэтажный дом из белого кирпича стоял в центре, окружённый ухоженным садом. Его стены слегка потемнели от времени, но крыша, выкрашенная в тёмно-красный, сияла под солнцем. Окна с деревянными рамами украшали белые занавески, колыхавшиеся от лёгкого сквозняка. К дому вела дорожка из мелкого гравия, в которой тут же утонули шпильки туфель. Анна поморщилась, но продолжила идти, держа осанку, словно на подиуме. Справа от дома раскинулся огород — аккуратные грядки с помидорами, огурцами и зеленью, окружённые низким штакетником. За огородом виднелся маленький пруд, заросший камышом, где по вечерам квакали лягушки. Слева от дома стояли старые яблони и вишни, их ветви гнулись под тяжестью плодов. Под одной из яблонь качались деревянные качели, потемневшие от времени, но всё ещё крепкие. Рядом с домом уютно пристроилась беседка, увитая диким виноградом, с деревянным столом и лавками внутри. В воздухе витал аромат цветущей сирени и свежескошенной травы, а где-то вдалеке жужжала пчела.

Анна остановилась на крыльце, поставив чемодан на ступеньки. Её пышная грудь, натянувшая ткань блузки, тяжело поднялась, когда она вдохнула тёплый воздух. Она достала из кармана пиджака связку ключей и начала искать нужный, чтобы открыть дверь. Замок, старый и немного заржавевший, всегда поддавался с трудом. Анна нахмурилась, её тонкие брови сошлись на переносице, а полные губы, тронутые алой помадой, сжались в тонкую линию. Она вставила ключ в замочную скважину, но тот, как назло, застрял.

Слегка раздражённая упрямым замком, Анна наконец провернула ключ, и дверь, скрипнув тяжёлыми петлями, поддалась. Она переступила порог, и её тут же окутала знакомая прохлада дома, пропитанного запахами старого дерева, сухих трав и лёгкой пыли. В последний раз она была здесь три месяца назад, в начале весны, когда приезжала проверить, как перезимовал участок. Тогда ещё лежал снег, а теперь июньское солнце заливало всё вокруг, и дом, словно старый друг, ждал её возвращения. Анна поставила чемодан у входа и окинула взглядом просторный холл. Высокие потолки, почти пять метров, делали пространство величественным, но уютным. Свет, пробивавшийся сквозь занавески, высвечивал тонкий слой пыли на деревянном полу, и Анна поморщилась — местный работник, которому она платила за уход за участком, явно не утруждал себя уборкой внутри дома. Впрочем, полив огорода он выполнял исправно, и это её пока устраивало.

Дом был построен ещё её дедом, и каждая деталь здесь хранила семейную историю. Справа от входа располагалась просторная кухня, где Анна провела столько летних вечеров за чаем с бабушкой. Круглый деревянный стол стоял в центре, окружённый четырьмя стульями с вышитыми подушками. Над столом висела люстра с бронзовыми завитками, а вдоль стены тянулась столешница из тёмного дуба, заставленная керамическими банками для специй и круп. Холодильник, старый, но надёжный, стоял в углу, а рядом с ним примостилась газовая плита с чугунными конфорками. На подоконнике стояли горшки с геранью, которые, к счастью, пережили её отсутствие благодаря заботе работника. Кухня была сердцем дома, местом, где Анна, будучи ребёнком, училась замешивать тесто для пирогов и слушала рассказы матери о молодости.

Слева от холла открывался большой зал — любимая комната Анны. Она шагнула туда, и её каблуки глухо стукнули по паркету. Зал был просторным, с огромным окном, выходящим на яблоневый сад. Два мягких дивана, обитых тёмно-зелёным вельветом, стояли у стены, а между ними — пара кресел с выцветшими подлокотниками. У стены возвышался массивный книжный стеллаж, забитый старыми томами классики, альбомами с фотографиями и пожелтевшими журналами. Но главным украшением зала был камин, сложенный дедом из грубого камня. Его чёрная пасть зияла пустотой. У камина лежал толстый бежевый ковёр, мягкий и чуть вытертый, на котором она в детстве любила валяться с книгой. Даже сейчас, стоя в строгом пиджаке, Анна почувствовала, как её тянет присесть на этот ковёр, провести пальцами по его ворсу, но она тут же отогнала эту мысль. Дел невпроворот.

Прямо по коридору от входа находились две спальни. Анна подхватила чемодан и направилась в ту, что была побольше. Двуспальная кровать с резным изголовьем занимала центр комнаты, застеленная простым, но чистым покрывалом. Над кроватью висела небольшая картина — пейзаж с рекой, написанный ещё её матерью. У окна стоял комод, а рядом — большое зеркало в деревянной раме. Анна поставила чемодан на кровать и глубоко вздохнула. Дом был её крепостью, её прошлым, и каждый уголок здесь вызывал тёплую, но чуть щемящую ностальгию.

Первым делом она занялась хозяйственными делами. Включила электричество, щёлкнув рубильником в маленькой кладовке у входа. Лампочки мигнули и загорелись, заливая дом мягким светом. Затем Анна прошла на кухню, открыла сумку-холодильник, купленную по дороге, и начала раскладывать продукты: сыр, овощи, мясо, бутылку белого вина. Холодильник исправно загудел, принимая её дары. После этого она включила подачу воды и газа — краны зашипели, и дом, словно оживая, наполнился привычными звуками. На часах было всего два часа дня, а на улице стояла удушающая жара, но внутри дома царила приятная прохлада благодаря толстым кирпичным стенам.

Анна вернулась в спальню, решив переодеться. Она подошла к окну и раздвинула тяжёлые шторы, впуская яркий дневной свет. Комната озарилась, и пылинки закружились в лучах солнца. Анна начала раздеваться, медленно, с привычной методичностью. Сначала она сняла серый пиджак, аккуратно повесив его на спинку стула. Затем расстегнула белую блузку, пуговица за пуговицей, обнажая белый кружевной лифчик, который едва сдерживал её пышную грудь пятого размера. Она расстегнула застёжку на спине, и тяжёлые груди, освобождённые от тесных чашечек, вырвались на волю, слегка покачнувшись. Они были плотными, упругими, но с годами немного обвисли под своим весом, что, впрочем, только добавляло им естественной женственности. Крупные коричневатые соски, затвердевшие от прохлады дома, гордо выделялись на светлой коже.

Анна расстегнула молнию на боку юбки, и та с мягким шорохом упала к её ногам, обнажив кружевные стринги, плотно облегающие её широкие бёдра. Она стянула их, и тонкая ткань скользнула по её ногам, оставив её полностью обнажённой. Анна всегда следила за своим бельём, выбирая только дорогие, изысканные комплекты, даже несмотря на то, что её личная жизнь уже много лет была пустыней. «Мало ли, вдруг мужчина появится в самый неожиданный момент», — думала она, хотя её стервозный характер и высокомерие отпугивали всех, кто пытался приблизиться. Но Анна не жалела — она привыкла быть одна, полагаясь только на себя.

Она подошла к большому зеркалу и внимательно осмотрела своё отражение. Её тёмно-русые волосы, густые и блестящие, были аккуратно окрашены, без единого намёка на седину. Анна распустила пучок, и волосы рассыпались по плечам. Она сжала свои пышные груди, взвешивая их в ладонях, чувствуя их мягкую тяжесть. Кожа была гладкой, почти без морщин, а соски, чувствительные к малейшему сквозняку, напряглись ещё сильнее. Её талия, уже не такая тонкая, как в молодости, всё ещё оставалась привлекательной — без отвисших боков, с мягкими изгибами. Пальцы скользнули ниже, к густым, кудрявым тёмным волосам на лобке. Анна никогда не брила интимную зону, считая это вульгарным, недостойным её консервативных взглядов. Она провела пальцами по мягким завиткам, и её дыхание слегка участилось.

Взгляд упал на её большую, мясистую попу, которую она оценила, повернувшись спиной к зеркалу. Кожа была гладкой, почти нетронутой целлюлитом, что Анна приписывала хорошей генетике — спортом она не занималась, предпочитая долгие прогулки и работу в огороде. Её фигура, несмотря на 47 лет, всё ещё притягивала взгляды, и Анна знала это. Она гордилась своим телом, хотя редко позволяла себе думать о нём в чувственном ключе.

Но в этот момент, стоя голой перед зеркалом, она почувствовала лёгкое тепло, зародившееся где-то внизу живота. Её пальцы, словно сами по себе, скользнули между бёдер, коснувшись влажных половых губ, скрытых под густыми мягкими волосками. Ощутив влагу, Анна замерла, её щёки слегка порозовели. Она, строгая, сдержанная женщина, привыкшая держать всё под контролем, вдруг поймала себя на этом запретном импульсе.

«Да что ты в самом деле!» — выругалась Анна вслух, резко шлёпнув себя ладонью по промежности. Удар отдался лёгкой болью, но тут же вернул её к реальности. Она тряхнула головой, отгоняя греховные мысли, и решительно направилась к чемодану.

Анна достала рабочую одежду — простую хлопковую футболку оливкового цвета и свободные льняные брюки. Натянув их, она почувствовала себя комфортнее, хотя даже в этой одежде её пышные формы оставались заметными. Завязав волосы в небрежный хвост, она вышла из спальни, бросив последний взгляд на зеркало. Пора было заняться огородом — делом, которое всегда помогало ей отвлечься и привести мысли в порядок.

Она шагнула на крыльцо, и жаркий воздух обнял её, контрастируя с прохладой дома. Огород ждал её — грядки с помидорами и огурцами, кусты малины, клумбы с цветами. Анна глубоко вдохнула аромат трав и земли, чувствуя, как дача возвращает ей покой.

Анна вышла в огород, чувствуя, как тёплый июньский воздух обволакивает её кожу. Солнце стояло высоко, заливая участок ярким светом, и она, вооружившись садовыми перчатками и небольшим ведёрком с инструментами, приступила к делам. Июнь был временем активной работы в огороде — грядки уже зеленели, но требовали ухода, чтобы урожай радовал её всё лето. Анна любила эту рутину: возня с землёй, запах свежей зелени и ощущение, что она своими руками создаёт что-то живое, помогали ей отвлечься от мыслей о работе и одиночестве.

Первым делом она осмотрела грядки с помидорами. Кусты уже вытянулись, усыпанные зелёными плодами, которые только начинали наливаться краснотой. Анна аккуратно подвязала стебли к деревянным колышкам, чтобы те не ломались под тяжестью. Её пальцы, привычные к бумагам и ручке, теперь уверенно орудовали бечёвкой, а на лбу выступили капельки пота. Затем она перешла к огурцам — их плети раскинулись по земле, и Анна, присев на корточки, осторожно приподняла листья, проверяя, не появились ли первые плоды. Несколько маленьких огурчиков уже завязались, и она с удовлетворением кивнула, словно одобряя их старания. Она прополола сорняки, выдергивая их с корнем, и полила грядки из лейки, следя, чтобы вода не заливала корни.

Дальше Анна занялась малиной. Кусты стояли густые, с тёмно-зелёными листьями, и первые ягоды уже алели среди колючих веток. Она собрала горсть спелых ягод, попробовала одну — сладкая, с лёгкой кислинкой, — и решила, что завтра сделает компот. Затем она перешла к клумбам с цветами. Бархатцы и петунии цвели ярко, но их окружали мелкие сорняки, и Анна, вооружившись тяпкой, принялась их выкорчёвывать. Её движения были точными, уверенными, в них чувствовалась любовь к этому месту. Она даже улыбнулась, заметив, как бабочка села на жёлтый цветок и замерла, расправив крылья.

Последним делом Анна проверила небольшой пруд. Камыши слегка разрослись, и она обрезала лишние стебли секатором, чтобы вода оставалась чистой. Лягушки, потревоженные её шагами, с плеском нырнули в воду, и Анна невольно рассмеялась — этот звук напомнил ей детство, когда она часами ловила лягушек с соседскими мальчишками. Закончив, она выпрямилась, потянулась, чувствуя, как ноют мышцы спины. Солнце уже клонилось к западу, окрашивая небо в золотисто-розовые тона, и Анна, бросив взгляд на часы, поняла, что провозилась почти четыре часа.

Удовлетворённая, она вернулась в дом, оставив перчатки и инструменты на крыльце. Внутри было прохладно, и её разгорячённое тело тут же покрылось мурашками. Анна прошла в спальню, где сбросила пропитанную потом футболку и льняные брюки, оставшись в одном белье. Затем она сняла и его, бросив в корзину для стирки. Голая, она направилась в ванную — небольшую комнату с кафельными стенами и старой, но чистой ванной. Анна, закрыла шторку, повернула кран, и тёплая вода хлынула на её кожу сверху, смывая пыль и усталость. Она закрыла глаза, подставляя лицо под струи, и её длинные тёмно-русые волосы, теперь распущенные, намокли, прилипнув к плечам и спине. Она намылила тело мочалкой, уделяя внимание своей пышной груди, которая покачивалась под движениями рук, и широким бёдрам. Вода стекала по её коже, подчёркивая изгибы фигуры, и Анна, хоть и старалась не думать об этом, ощутила лёгкое тепло внизу живота. Но, как и утром, она тут же отогнала эти мысли, сосредоточившись на практичности.

Выйдя из душа, она вытерлась мягким полотенцем и надела лёгкий хлопковый халат, небесно-голубого цвета, который завязала пояском на талии. Халат был коротким, едва прикрывая верхнюю часть бёдер, и плотно облегал её формы, подчёркивая пышную грудь и округлую попу. Анна чувствовала себя комфортно — в этом доме она могла позволить себе такую свободу, не боясь чужих взглядов. Она прошла на кухню, включила старое радио, стоявшее на подоконнике. Из динамиков полилась лёгкая джазовая мелодия, и Анна, чуть покачивая бёдрами в такт музыке, начала готовить ужин.

Она достала из холодильника свежие овощи — помидоры, огурцы, пучок укропа — и принялась нарезать их для салата. Нож ловко мелькал в руках, а аромат зелени наполнял кухню. Затем она разогрела сковороду, добавила немного масла и обжарила кусок куриной грудки, приправленной солью и сушёным базиликом. Запах жареного мяса смешался с джазовыми аккордами, создавая уютную атмосферу. Решив побаловать себя, Анна спустилась в погреб — узкую лестницу, ведущую в прохладное подземелье, где хранились банки с вареньем, соленьями и бутылки домашнего вина, сделанного ещё её отцом. Она выбрала бутылку красного, с терпким ароматом чёрной смородины, и вернулась наверх.

Ужинать Анна решила на крыльце, где стоял небольшой деревянный столик и два стула с мягкими подушками. Она накрыла стол, поставив тарелку с салатом, кусок курицы и бокал для вина. Сев, она налила себе вина, и рубиновый напиток заиграл в лучах закатного солнца. Перед ней раскинулся вид на лес — тёмно-зелёные кроны сосен и берёз, покачивающиеся на ветру, а вдалеке слышался тихий плеск реки. Анна сделала глоток вина, чувствуя, как его тепло растекается по телу, и начала есть, наслаждаясь вкусом свежих овощей и сочной курицы.

За ужином её мысли, как часто бывало в одиночестве, ушли в прошлое. Она вспомнила, как в юности мечтала о большой семье — муже, детях, шумных праздниках. Но карьера нотариуса, её упрямый характер и привычка держать всех на расстоянии сделали своё дело. Мужчины появлялись в её жизни, но никто не задерживался надолго — Анна была слишком требовательной, слишком гордой. Теперь, в 47, она чувствовала лёгкую грусть, глядя на пустой дом, который когда-то был полон смеха. Одиночество, как старый знакомый, накрыло её, и она сжала бокал чуть сильнее. Но, как всегда, Анна тут же одёрнула себя. «Хватит ныть! — подумала она, нахмурив брови. —Не будь тряпкой! Ты богатая, независимая женщина». Она налила себе ещё вина, словно закрепляя эту мысль, и сделала большой глоток, чувствуя, как лёгкое опьянение прогоняет тоску.

Поужинав, Анна убрала посуду и вернулась на крыльцо с книгой — дешёвым детективным романом, который она купила в придорожном магазине. Это был типичный бульварный романчик, с предсказуемым сюжетом, но с пикантными эротическими сценами, которые Анна, хоть и не признавалась себе, читала с особым интересом. Она включила фонарь над крыльцом, заливший столик мягким светом, и уселась, закинув ногу на ногу. Халат слегка задрался, обнажив её крепкие бёдра, но никто видеть этого не мог. Сюжет закрутился вокруг таинственного преступления и страстного романа между детективом и роковой красоткой, и Анна, погружённая в чтение, не заметила, как вечер окончательно сгустился, а лес вокруг её дачи затих.

Тишина июньского вечера, такая мягкая и убаюкивающая, внезапно треснула, как тонкое стекло, под напором громкой музыки, доносившейся из подъезжающей машины. Анна, погружённая в строчки своего детективного романа, вздрогнула и нахмурилась, её пальцы замерли на странице. Рёв мотора и ритмичные басы, сотрясающие воздух, приближались, пока не остановились где-то совсем рядом — судя по звуку, у соседнего участка. Она стиснула книгу, её губы сжались в тонкую линию. Весёлый девичий хохот, хлопанье дверей и топот ног окончательно разрушили её покой.

Анна прищурилась, пытаясь вспомнить, кому принадлежала соседняя дача. Кажется, там иногда появлялась пожилая пара — старики, которые приезжали раз в сезон, чтобы проверить дом. «Неужели их внучка с подружками?» — подумала она, прислушиваясь к высоким голосам, перебивающим друг друга. Мысль о том, что её уединение, так тщательно спланированное, оказалось под угрозой, вызвала в ней глухую злость.

Читать дальше было невозможно. Сюжет романа, и без того не слишком захватывающий, расплывался перед глазами, а шум с соседнего участка — смех, обрывки фраз, звон стеклянных бутылок — бил по нервам, как молоток. Анна бросила взгляд на соседний домик, приземистый, с облупившейся жёлтой краской и покосившимся забором. В окнах зажегся свет, и музыка, теперь уже другая, с навязчивым электронным битом, заиграла громче, просачиваясь сквозь щели старых рам. Анна напрягла зрение, но ничего, кроме мелькающих теней за занавесками, разглядеть не смогла.

Внезапно дверь соседнего дома распахнулась, и на заднее крыльцо, хихикая и толкаясь, вывалились четыре девицы. Их голоса, звонкие и бесцеремонные, резанули Анну по ушам, как нож по стеклу. В центре стояла высокая блондинка, явно не старше двадцати, с длинными прямыми волосами, струящимися по плечам. Она была одета в облегающие джинсы и белую футболку, подчёркивающую её стройную фигуру и небольшую, но аккуратную грудь. Блондинка, судя по всему, была заводилой: она энергично жестикулировала, показывая подругам участок, заросший высокой травой, где виднелась ржавая железная беседка и покосившееся строение, похожее на баню. Её подруги, тоже молодые, окружили её, перебивая и смеясь. Одна, с короткими каштановыми волосами, была в ярко-розовом топе и шортах, другая, темноволосая, в чёрной майке и рваных джинсах, держала в руке бутылку пива. Четвёртая, рыжеватая, с веснушками, в лёгком сарафане, что-то снимала на телефон, хихикая.

— Вот там баня! — донёсся до Анны голос блондинки, звонкий и уверенный. — Пацаны, если приедут, растопят нам.

«Пацаны?» — Анна едва не задохнулась от возмущения. Её пальцы сжали книгу так, что страницы смялись. Мало того, что эти малолетние нахалки нарушили её покой, так они ещё и каких-то парней собираются звать? Она представила, как соседний участок превратится в круглосуточную вечеринку с пьяными воплями, музыкой и бог знает чем ещё. Планы на тихое лето рушились, как карточный домик, и Анна почувствовала, как в груди закипает знакомая злость — та самая, что заставляла её коллег в офисе обходить её стороной.

И тут девицы её заметили. Четыре пары глаз повернулись к её крыльцу, и на миг воцарилась тишина. Анна, сидя с книгой и бокалом вина, ощутила себя под прицелом. Темноволосая в чёрной майке вдруг подняла руку и весело крикнула:

— Здрастье!

Блондинка, явно лидер их компании, ухмыльнулась и тоже помахала, добавив громко:

— Привет, соседка!

Остальные подхватили, хихикая и махая руками. Анна стиснула челюсти так, что зубы скрипнули. «Привет? Соседка? Да я тебе в матери гожусь, соплячка!» — мысленно рявкнула она, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Она заставила себя поднять руку и небрежно помахать в ответ, одновременно поправляя задравшийся халат, который обнажил больше, чем ей хотелось. Её движения были скованными, а лицо — каменным, но девицы, похоже, не заметили её холодности. Они ещё раз окинули её любопытными взглядами — кто с улыбкой, кто с лёгким удивлением — и скрылись в доме, продолжая о чём-то болтать.

Прежде чем дверь за ними захлопнулась, до Анны долетел обрывок фразы, сказанной одной из девушек:

— Это чё за тётка?

Голос был полон насмешливого удивления, и это стало последней каплей. Анна почувствовала, как её щёки запылали от унижения и злости. «Тётка?!» — она едва не швырнула книгу на стол. Эти наглые девчонки, с их короткими шортиками, пивом и дурацкой музыкой, посмели назвать её тёткой? Она для них какая-то старуха? Её пальцы дрожали, пока она сжимала бокал, и вино едва не расплескалось.

Шумная компания, судя по всему, студенческая, была худшим, что могло случиться. Анна мечтала о тишине, о долгих вечерах с книгами и вином, о прогулках к реке и работе в огороде. А теперь её окружали эти... «мокрощёлки», как она мысленно их окрестила, с их хохотом и планами на вечеринки. Она представила, как весь июнь, а то и всё лето, ей придётся терпеть их выходки, и от этой мысли её передёрнуло.

Резко захлопнув книгу, Анна поднялась со стула. Она шагнула в дом, плотно закрыв за собой дверь, словно отгораживаясь от соседок. Внутри было прохладно, радио всё ещё играло тихий джаз, но даже эта мелодия теперь казалась ей раздражающей. Анна бросила книгу на диван в зале и остановилась посреди комнаты, скрестив руки на груди. Её грудь, плотно обтянутая халатом, тяжело поднялась, когда она сделала глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Но злость всё ещё бурлила в ней, и она знала, что просто так это не закончится.

Анна села в кресло у пустого камина. Налила себе третий бокал вина и сидела, гневно слушая громкую музыку за окнами. Допив бокал, она почувствовала, как усталость мягко накрывает её, словно тёплое одеяло. Анна поставила пустой бокал на столик, выключила свет в доме и, слегка покачиваясь от лёгкого опьянения, направилась спать. В спальне она скинула голубой халат, который с мягким шорохом упал к её ногам, обнажив уставшее тело. Ночную рубашку она надевать не стала — ей нравилось спать голой, чувствуя, как простыни скользят по коже. Анна забралась под лёгкое одеяло, устроилась поудобнее на подушке и закрыла глаза. Усталость от долгого дня — поездки, работы в огороде, раздражения от соседок — навалилась всей тяжестью, и Анна начала проваливаться в сон, её дыхание стало глубоким и ровным.

Но сладкий покой длился недолго. Громкая музыка, словно молот, ударила по её сознанию, вырывая из полудрёмы. Басы пульсировали, просачиваясь через тонкие стены дома, а высокий девичий смех, звонкий и бесцеремонный, резал уши. Анна резко открыла глаза, её сердце заколотилось от злости. Она прорычала что-то нечленораздельное, схватила подушку и накинула её на голову, пытаясь заглушить шум. Но музыка, теперь уже с отчётливыми словами какой-то попсовой песни, и хохот подпевающих соседок пробивались даже сквозь перья. Анна ворочалась, сжимая кулаки, её ногти впились в подушку. «Да что за наказание!» — мысленно взвыла она, чувствуя, как в груди закипает знакомая ярость.

Её характер — стальной, отточенный годами одиночества и борьбы за своё место в мире — не терпел такого наглого вторжения. Эти девчонки, с их пивом, музыкой и нахальными улыбками, были для неё не просто раздражением, а вызовом. Анна ненавидела всё, что они собой представляли: их молодость, беззаботность, эту отвратительную наглость. В её мире, где всё подчинялось строгому порядку, такие, как они, были хаосом, мусором, который нужно убрать. Она ворочалась в кровати, пытаясь заставить себя игнорировать шум, но каждый новый взрыв смеха, каждый басовый удар казались ей личным оскорблением. «Соплячки! Малолетние шлюшки! Да как они смеют?» — её мысли кипели, переплетаясь с воспоминаниями о том, как она сама в их возрасте была другой — сдержанной, воспитанной, уважающей старших.

Наконец, терпение лопнуло. Анна рывком сбросила одеяло, её голое тело покрылось мурашками от ночной прохлады. «Блядь!» — выругалась она матом, чего обычно себе не позволяла, и вскочила с кровати. Схватила халат, валявшийся на стуле, и накинула его на плечи, завязав пояс. Сунув ноги в тапочки, она решительно направилась к выходу, её шаги гулко отдавались в тишине дома. Лицо Анны пылало, губы сжались в тонкую линию, а глаза горели холодной яростью. Она не просто шла к соседкам — она шла на войну.

На улице ночь окутала участок, и только свет из окон соседнего дома разрезал темноту. Анна, не сбавляя шага, подошла к их забору и дважды постучала в деревянные ворота, её кулак бил с такой силой, что дерево задрожало. Никто не ответил — музыка заглушала всё. Она подождала, скрестив руки на груди, её дыхание было тяжёлым, как у загнанного зверя. Стукнула ещё раз, сильнее, но результат был тот же. Тогда Анна, скрипя зубами, дёрнула ручку ворот. Те неожиданно поддались, скрипнув ржавыми петлями, и открылись. Она замерла на пороге, её воспитание восстало против идеи зайти на чужой участок без приглашения. Но шум, доносившийся из дома, и её собственная злость пересилили. «Раз не слышат, сами виноваты», — подумала она и решительно шагнула вперёд.

Двор соседей был заросшим, с кучами сухой травы и старым мангалом, ржавеющим в углу. Анна прошла мимо большой чёрной машины — блестящего внедорожника, явно дорогого, с тонированными стёклами. Она нахмурилась, её губы скривились в презрительной гримасе. «Откуда у этих соплячек такая тачка?» — подумала она, вспоминая, как сама копила на свою первую машину почти до тридцати лет. А этим девчонкам, едва ли перешагнувшим двадцатилетний рубеж, всё, похоже, достаётся на блюдечке. Это только подлило масла в огонь её ненависти.

Анна поднялась на крыльцо, её тапочки шлёпали по деревянным ступеням. Музыка, теперь отчётливо узнаваемая — приторные попсовые аккорды Анны Асти, которых Анна терпеть не могла, — била по ушам. Она сжала кулак и постучала в дверь, сначала сдержанно, потом сильнее, почти ломая костяшки. Пришлось стучать трижды, прежде чем дверь распахнулась, и на пороге появилась та самая блондинка, которую Анна уже мысленно окрестила главной виновницей своего раздражения.

Девушка была высокой, стройной, с длинными ногами, обтянутыми синими джинсами, и тонкой талией, подчеркнутой белой футболкой. Её лицо, красивое, почти кукольное, с большими голубыми глазами и пухлыми губами, светилось пьяной беззаботностью. Светлые волосы струились по плечам, а в руке она держала бутылку пива, небрежно наклонив её. Анна возненавидела её с первого взгляда — за её молодость, красоту, за наглый, чуть насмешливый взгляд, который, казалось, говорил: «Я лучше тебя, моложе, и мне плевать на твои правила». Блондинка окинула Анну взглядом, от халата до тапочек, и, широко улыбнувшись, пропела пьяным голоском:

— О, здрасьте ещё раз! Я Лена. Вы наша соседка?

Она протянула руку, но Анна даже не шелохнулась, её глаза сузились, а губы сжались так, что стали почти белыми. Рука блондинки повисла в воздухе, но она, похоже, не смутилась, лишь слегка пожала плечами.

— Вы шумите, — процедила Анна сквозь зубы, её голос дрожал от сдерживаемой ярости. — Мешаете мне спать.

— О, извините, — блондинка Лена снова улыбнулась, но в её тоне не было ни капли искренности. — Мы постараемся быть по тише.

Анна почувствовала, как её кулаки сжимаются сильнее. Эта девчонка, с её пьяной улыбочкой и небрежным тоном, явно не воспринимала её всерьёз. Нужно было показать, кто здесь главный.

— Сделайте музыку тише. Намного тише, — отчеканила Анна. — Я устала и хочу выспаться.

— Без проблем, — кивнула Лена, её голубые глаза блеснули, но улыбка не исчезла. — Можете идти спать.

«Ты мне указывать будешь, что мне делать?!» — Анна едва не задохнулась от возмущения, её щёки запылали. Она уже открыла рот, чтобы поставить эту нахалку на место, но вместо этого холодно спросила:

— Вы кто вообще такие? Это ваша дача?

— Дача моего деда, — ответила Лена, сделав глоток пива и небрежно вытерев губы тыльной стороной ладони. — А вы?

Анна замешкалась, не ожидая, что её вопрос повернут против неё.

— Это... Это моя дача, — выпалила она, чувствуя себя глупо. — Я вас раньше тут не видела.

— Да дед умер недавно, и дача досталась мне, — бросила Лена с таким равнодушием, будто говорила о погоде. Анна опешила — эта девчонка говорила о смерти деда, как о пустяке, и это только усилило её отвращение.

В этот момент за спиной Лены появились её подруги, все три, любопытные и такие же наглые. Темноволосая, с дерзким макияжем — чёрные стрелки и яркая помада, — стояла, скрестив руки, её взгляд был почти вызывающим. Девушка с короткими каштановыми волосами, в крохотных шортах и облегающем топике, жевала жвачку, её бёдра слегка покачивались в такт музыке. А рыжеволосая, высокая и стройная, с пышными кудрями и зелёными глазами, держала телефон, направленный прямо на Анну. Её лицо, усыпанное веснушками, было таким же красивым, как у Лены, и от этого Анна почувствовала себя ещё хуже — их молодость, их красота казались ей почти оскорблением.

— Ты что, меня снимаешь?! — рявкнула Анна, её голос сорвался от злости.

Рыжеволосая слегка отвела телефон, но её взгляд, насмешливый и дерзкий, ясно говорил: «А что такого? Хочу и снимаю». Анна почувствовала, как кровь стучит в висках, её пальцы задрожали от желания выхватить телефон и швырнуть его на землю.

— Сделайте свою дурацкую музыку тише! — выкрикнула она, уже не сдерживаясь, её голос гремел, перекрывая даже басы. Развернувшись, она стремительно пошла прочь.

Когда она вышла за ворота, до неё донёсся дерзкий хохот с крыльца и обрывки фраз:

— Стерва!

— Сучка!

Слова ударили, как пощёчина. Анна замерла на секунду, её кулаки сжались так, что ногти впились в кожу. Она представила, как возвращается, хватает эту блондинку за волосы и учит её уважению, как ставит на место всех этих наглых девчонок, заставляя их замолчать. Но вместо этого она стиснула зубы и пошла домой, проглотив оскорбление. Её шаги были тяжёлыми, как будто она несла на плечах всю свою ярость.

В доме Анна скинула тапочки, бросила халат на стул и рухнула в кровать, даже не потрудившись накрыться одеялом. Музыка стала чуть тише, но всё ещё доносилась — приглушённые басы и обрывки мелодий, словно насмешка. Анна лежала, уставившись в потолок, её грудь вздымалась от тяжёлого дыхания. Она пыталась заставить себя расслабиться, но каждый звук, каждый далёкий смешок соседок возвращал её к кипящей злости. «Завтра я с вами разберусь», — подумала она, закрывая глаза. Но сон не шёл, и ночь, которая должна была быть спокойной, превратилась в бесконечную битву с её собственным гневом.

Три часа ночи. Часы на прикроватной тумбочке тикали, словно издеваясь над Анной, которая лежала в темноте, уставившись в потолок. Сон бежал от неё, как трусливый зверь, а музыка с соседнего участка, хоть и чуть приглушённая, продолжала пульсировать, ввинчиваясь в её мозг. Каждый басовый удар, каждый взрыв девичьего хохота казался ей личным оскорблением, вызовом её авторитету. Анна ворочалась, простыня сбилась в комок, её тело, разгорячённое от злости, липло к ткани. «Бессовестные сучки!» — выругалась она вслух, её голос, хриплый от бессонницы, разрезал тишину спальни. Она сжала подушку, представляя, как душит ею эту наглую блондинку, с её пьяной улыбочкой и голубыми глазами, которые, казалось, смеялись над ней.

Злость, копившаяся всю эту ночь, теперь переросла в нечто большее — в холодную, яростную решимость. Анна больше не могла терпеть. Эти девчонки, с их пивом, сигаретами и попсой, растоптали её мечты о тихом отдыхе, и она не собиралась это проглатывать.

«Ну суки, сейчас вы у меня получите!» — рявкнула она сама себе, рывком откинув одеяло. Вскочив с кровати, она даже не потрудилась зажечь свет — её движения были стремительными, почти звериными. Она накинула халат, надела тапочки и устремилась снова к соседкам.

Решительно войдя в их двор, Анна поднялась на крыльцо и, не раздумывая, заколотила в дверь кулаком. Удары были тяжёлыми, как молот, — она стучала так, словно хотела выбить дверь с петель.

Музыка внезапно стала тише, и за дверью послышались лёгкие шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появилась блондиночка. Её длинные волосы были слегка растрёпаны, голубые глаза блестели от алкоголя, а на губах играла всё та же наглая полуулыбка. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Анна не дала ей и шанса.

— Вы, соплячки бессовестные! — взорвалась она, её голос гремел, перекрывая остатки музыки. — Я же просила сделать музыку тише! Что, в голове пусто, слов не понимаете?!

Лена нахмурилась, её брови чуть приподнялись, но в её взгляде не было ни капли вины.

— Так мы сделали, — бросила она.

Анна задохнулась от возмущения. Она шагнула ближе, её глаза сузились, а пальцы сжались в кулаки, но она сдержалась, чтобы не схватить эту девчонку за волосы. За спиной девчонки, в глубине комнаты, мелькали её подруги — пьяные, беззаботные, они продолжали танцевать, несмотря на её крики. Темноволосая, с дерзким макияжем, крутила бёдрами, держа в руке сигарету, дым от которой лениво поднимался к потолку.

— Это разве тише?! — кричала Анна. — Три часа ночи, чтоб вас! Зачем вы сюда припёрлись?!

— Отдыхать, — усмехнулась Лена, пожав плечами.

— Ах, отдыхать! — взорвалась Анна, её голос дрожал от ярости, щёки пылали. — Вот и я приехала сюда отдыхать! Но из-за вас, соплячек, мне не удаётся это сделать!

Лена усмехнулась, её голубые глаза сверкнули насмешкой. Она лениво прислонилась к дверному косяку, будто Анна была не разъярённой женщиной, а пустяковой помехой.

— Да не кипятись, тётя, — протянула она, растягивая слово «тётя» с явным намерением уколоть. — Здесь же никого нет. Пустые дома. Чё, нам отдохнуть нельзя нормально?

— Никого?! — Анна задохнулась от возмущения, её глаза расширились. — А я для тебя, что, шутка?

Лена пожала плечами, её длинные волосы качнулись, губы изогнулись в едва заметной ухмылке.

— Да откуда мы знали, что тут соседи есть, — бросила она, её тон был таким небрежным, что Анна почувствовала себя невидимкой. — Да и вообще, кто мешает нам тут отдыхать сколько хотим? Это ж не квартира. Мы сюда и приехали, чтобы пошуметь от души. А тут вы...

Она смерила Анну взглядом — медленным, колким, полным неприязни. Её глаза скользнули по смятому халату, по растрёпанным тёмно-русым волосам. Затем Лена добавила, понизив голос:

— Это вы нам мешаете отдыхать.

Анна замерла, её дыхание сбилось. Эти слова ударили, как пощёчина, разжигая в ней ещё большую ярость. Она шагнула вперёд, её пальцы сжались, готовые вцепиться в эту наглую девчонку.

— Ах ты... Ах ты сучка! — выпалила она.

Но тут за спиной Лены появились её подруги, все три, пьяные и раздражённые. Темноволосая выступила вперёд, её губы скривились в недовольной гримасе.

— Что вам ещё надо? — бросила она, её голос был резким, будто Анна посмела вторгнуться в их мир.

— Что мне надо?! — Анна захлёбывалась яростью, её крик эхом отразился от стен. — Вы, сучки бессовестные, не даёте мне спать своей сраной музыкой! Вырубайте её, или я вызову полицию!

Девчонки переглянулись, их лица озарились насмешливыми улыбками, а затем они расхохотались — громко, издевательски. Короткостриженая шатенка шагнула ближе, жуя жвачку, её шорты едва прикрывали ягодицы.

— Вряд ли сюда кто-то припрётся среди ночи, тётя, — хмыкнула она, её тон был таким снисходительным, что Анна почувствовала себя жалкой.

Рыжеволосая направила на Анну телефон, явно снова снимая. Это стало последней каплей. Анна выбросила руку вперёд, пытаясь выхватить телефон, но рыжая ловко отдёрнула руку.

— Я тебе этот телефон в задницу затолкаю! — рявкнула Анна, её лицо покраснело от бешенства.

— Да пошла ты, сука старая! — огрызнулась рыжая.

Анна замерла, её горло сжалось от унижения. Это оскорбление, брошенное с такой лёгкостью, парализовало её. Лена, наблюдавшая за сценой с ленивой улыбкой, выпрямилась и махнула рукой.

— Идите к себе домой, женщина, — бросила она, её голос был холодным, полным презрения. — Вызывайте кого хотите.

С этими словами она захлопнула дверь прямо перед носом Анны, так резко, что та ощутила лёгкий порыв воздуха. За дверью раздался взрыв хохота, смешанный с обрывками фраз: «Вот дура!» и «Смотри, как её перекосило!»

Анна стояла на крыльце, её тело дрожало от яростного бессилия.

— Нахалки проклятые! Я с вами ещё разберусь! — крикнула она, обращаясь к закрытой двери, и в порыве плюнула на неё, оставив мокрый след на облупившейся краске. Развернувшись, она пошла обратно, её шаги были тяжёлыми, а в голове бурлили оскорбления и планы мести.

В доме Анна рухнула на кровать, не снимая халата. Музыка у соседей продолжала играть, чуть тише, но всё ещё достаточно громко, чтобы каждый басовый удар отдавался в её висках. Анна стонала от ярости, её пальцы комкали простыню, а мысли метались между желанием ворваться к ним снова и пониманием, что сейчас она бессильна. Час тянулся мучительно, и только ближе к пяти утра шум затих. Тишина накрыла дом, и Анна, измученная бессонницей и гневом, провалилась в тяжёлый, беспокойный сон, её лицо всё ещё искажала злость.

__________________

Проснулась она ближе к полудню, веки тяжело поднялись, тело ломило от недосыпа. Она давно не вставала так поздно — её жизнь, подчинённая строгому расписанию, не терпела лени. Но бессонная ночь, пропитанная яростью, выжала все силы, и организм требовал отдыха. Злость на соседок, этих наглых студенток, никуда не делась — она бурлила в её жилах, готовая вырваться при малейшем поводе. Анна села на кровати, волосы спутались, падая на плечи, лицо хранило следы ночного гнева. «Сучки», — пробормотала она, стиснув зубы, и эта мысль засела в её сознании, как заноза.

На кухне Анна приготовила яичницу с помидорами и ломоть хлеба, заварив крепкий кофе, чей аромат слегка притупил раздражение. Взяв тарелку, она вышла на крыльцо, где утреннее солнце прогрело деревянный столик. Соседний дом стоял в полной тишине, его облупившиеся стены казались безжизненными. «Спят, поди, после своей гулянки», — подумала Анна, губы скривились в презрительной усмешке. Она представила, как эти девчонки, пьяные и растрёпанные, валяются по диванам, и злость вспыхнула с новой силой.

Пока ела, её мысли кружились вокруг ночной стычки. Идея позвонить в полицию казалась заманчивой, но Анна решила повременить. Она не хотела выглядеть истеричкой, бегущей жаловаться при первой проблеме. Но если эти нахалки снова потревожат её покой, она поклялась себе, что вызовет полицию без колебаний. «Пусть только попробуют», — подумала она, отпивая кофе, пальцы сжали кружку чуть сильнее.

После завтрака Анна поняла, что ей нужно отвлечься, сбросить напряжение, сковавшее тело. Работа в огороде не привлекала — слишком много злости, чтобы копаться в грядках. Она решила сходить на речку, где всегда находила покой. В спальне Анна достала голубой купальник — скромный, подчёркивающий пышные формы, но не вызывающий. Поверх надела лёгкий белый сарафан с мелким цветочным узором, струящийся до колен. В сумочку кинула полотенце, тюбик масла для загара, телефон и наушники, решив, что музыка поможет расслабиться. Поправив волосы, собрав их в небрежный хвост, она вышла из дома.

Путь к реке занимал минут десять неспешным шагом. Анна шла по узкой тропинке, петляющей между заброшенными дачами. Покосившиеся заборы, заросшие бурьяном участки и облупившиеся домики с выбитыми окнами, окружали её, создавая ощущение забытого мира. Тишина, нарушаемая лишь пением птиц и шелестом листвы, успокаивала, но стоило вспомнить соседок, как кулаки сжимались. «Сотни пустых дач, и надо же было им появиться именно здесь, — подумала она, шаги стали резче. — Проклятье какое-то!»

Тропинка вывела к реке. Анна спустилась по пологому склону к пустынному берегу — песчаному пятачку, окружённому ивами и высокой травой. Здесь не было ни души, и Анна выдохнула с облегчением. Река слегка цвела, поверхность покрывали редкие зелёные пятна, но это не смутило её — она любила эту воду с детства, её прохладу, её ленивое течение. Расстелив покрывало на песке, она бросила рядом сумочку и скинула сарафан, оставшись в купальнике. Голубая ткань плотно облегала пышные формы.

Анна медленно вошла в воду, босые ноги коснулись прохладного песка на дне. Холодная вода заставила кожу покрыться мурашками, но она продолжала идти, привыкая к температуре. Шаг за шагом, всё глубже, пока вода не достигла шеи. Оттолкнувшись от дна, она поплыла, движения были плавными, уверенными. Проплыв несколько метров туда-сюда, Анна почувствовала, как вода смывает напряжение. Усталость отступала, тело становилось лёгким, разум — яснее.

Затем она легла на спину, раскинув руки и ноги, как морская звезда. Вода мягко держала её, покачивая на поверхности, а тёплое июньское солнце ласкало лицо, грудь, живот. Анна прикрыла глаза, растворяясь в моменте. Шум реки, плеск воды, пение птиц вдалеке убаюкивали, унося воспоминания о соседках, их хохоте и оскорблениях. Раздражение, сжигавшее её утром, таяло, сменяясь блаженным покоем. Она глубоко вдохнула, грудь поднялась над водой, и впервые за день Анна почувствовала себя свободной.

Но вдруг резкие, неприятные звуки музыки — навязчивый электронный бит — разорвали тишину, ударив по нервам. Анна рывком встала в воде, её ноги коснулись дна, и она повернулась к берегу. Ярость вспыхнула, как спичка, кровь закипела. На песчаном пятачке, где ещё недавно было пусто, четыре знакомые фигуры стелили покрывала. Её малолетние соседки раскладывали вещи, хихикая, а из портативной колонки, стоявшей на песке, гремела музыка, заглушая плеск реки. Уединение Анны, её хрупкий покой, было растоптано.

Стиснув зубы, она двинулась к берегу, вода стекала с её тела, купальник плотно облегал пышные формы. Но едва её ноги коснулись песка, она замерла, пронзённая смущением. Четыре пары глаз — насмешливых, дерзких — впились в неё, оглядывая с ног до головы. Анна вдруг почувствовала себя голой, хотя голубой купальник был достаточно скромным. Их взгляды, полные язвительного любопытства, жгли её кожу, и она невольно напряглась, стараясь держать осанку.

— Привет, соседка, — протянула Лена, её губы растянулись в язвительной улыбке. – Как водичка?

— Опять вы! — прорычала Анна. Не глядя на девчонок, она прошла мимо, направляясь к своему покрывалу, её шаги были тяжёлыми, полными злости, песок разлетался из-под широких стоп.

Но за спиной раздалось чёткое, наглое: «Зачётные сиськи, мамаша». Голос, кажется, принадлежал рыжей. Анна замерла, её щёки запылали, но она сжала кулаки и заставила себя идти дальше, подавляя желание развернуться и вцепиться в эту нахалку. Дойдя до покрывала, она остановилась, как вкопанная. Ярость накрыла её с новой силой — сумочки с её вещами не было.

Анна резко развернулась и, не раздумывая, потопала к девчонкам, её глаза горели холодной яростью. Она нависла над ними, её мощная фигура, с пышной грудью и широкими бёдрами, заслонила солнце, отбрасывая тень на их покрывала.

— Эй, вы! Где мои вещи?! — рявкнула она.

И тут она увидела свой телефон в руках Лены. Сумочка лежала на покрывале между блондинкой и короткостриженой, которая бесцеремонно рылась в ней, перебирая содержимое.

— Эта дурочка даже пароль не ставит, — усмехнулась Лена, листая экран телефона, её пальцы двигались с наглой уверенностью.

— Ах вы суки!!! — взорвалась Анна, выбросив руку вперёд, чтобы выхватить телефон. — Отдай, дрянь!

Но Лена ловко отдёрнула руку, её улыбка стала ещё шире. Анна, не сдерживаясь, схватила её за длинные светлые волосы и рванула, проклиная:

— Отдай телефон, маленькая дрянь!

Лена закричала, её лицо исказилось от боли. Подруги вскочили, бросившись на Анну. Темноволосая вцепилась ей в волосы, её пальцы больно натянули пряди. Короткостриженая схватила Анну за запястья, пытаясь оторвать её руки от волос подруги.

— Отпусти её, сука!

Анна не сдавалась, ярость обуревала её. Она тянула блондинку за волосы со всей силы:

— Отдай телефон, скотина!

И тут рыжеволосая, оказавшись сзади, рывком стянула с Анны трусы купальника. Ткань соскользнула вниз, обнажив густой тёмный лобок. Анна вскрикнула, её лицо залилось краской от стыда. Она тут же отпустила волосы Леночки, бросившись натягивать трусы обратно. Девчонки взорвались хохотом, их смех был громким, издевательским, как стая гиен. Лена, воспользовавшись моментом, направила на Анну телефон и щёлкнула камерой, запечатлев её в унизительном положении — с трусами, спущенными до колен, и руками, пытающимися прикрыть срам.

— Ахахаха! Охренеть, как она волосатая! — ржала Лена.

Анна, красная от стыда, натянула трусы, скрывая лобок. Унижение жгло её, как раскалённое железо, но она не могла ответить — её дыхание сбилось, а сердце колотилось так, будто готово было вырваться из груди.

— Вот это махна! — хохотала короткостриженая.

— Суки проклятые! — прорычала Анна, её голос дрожал от ярости и бессилия. Она чувствовала себя загнанным зверем, окружённым хищниками. Девчонки, теперь все на ногах, обступили её, их глаза блестели от злорадства. Лена, не опуская телефон, переключилась на видео, снимая Анну, её красное лицо, её дрожащие руки.

Она стояла, окружённая четырьмя девчонками, их стройные тела в откровенных купальниках-стрингах мелькали вокруг. Они хохотали, тыча пальцами, пока Лена снимала её унижение на видео, её голубые глаза блестели от злорадства.

— Ты чё такую мочалку отрастила, тётя? — усмехнулась брюнетка, её слова хлестнули, как плеть.

— Заткнись, тварь! — рявкнула Анна. — Отдай телефон, дрянь! — прорычала она, метнув взгляд на Лену.

Блондинка попятилась, её улыбка дрогнула под напором ярости зрелой женщины. Анна рванула к ней и, собрав всю силу своего крепкого тела, повалила девчонку на песок. Лена вскрикнула, телефон вылетел из её руки, упав неподалёку. Она потянулась к нему, но короткостриженая девчонка опередила, подхватив телефон с песка.

В тот же миг чьи-то руки — сильные, цепкие — вцепились Анне в волосы сзади, рванув назад, как поводья. Боль обожгла кожу головы.

— А-а-а-а-а! — закричала Анна, её голос разорвал воздух.

— Отцепись от неё, шлюха старая! — зарычала брюнетка, её пальцы ещё сильнее дёрнули волосы.

Анна махала руками, как молотами, попадая по тощему телу девчонки, но та не отпускала. Лена, придавленная к песку, стонала, её ладони лупили по Анниным плечам и пышной груди.

— Слезь с меня, сука! — выкрикнула она и, схватив лиф Анниного купальника, резко рванула его вниз. Лямки треснули с хрустом, тяжёлые груди вывалились, колыхнувшись над лицом блондинки.

— На тебе, сука сисястая! — взвизгнула Лена, впившись пальцами в соски. Ногти врезались в нежную кожу ореолов, она грубо выкрутила их против часовой стрелки. Анна закричала, боль пронзила грудь. Она попыталась вцепиться ногтями в лицо Лены, но брюнетка, державшая её за волосы, тянула назад, мешая. Всё, что удалось, — схватить тонкие запястья блондинки и отвести их от своей груди. Лена застонала от боли, её лицо исказилось, и она плюнула Анне в лицо, слюна попала на щёку.

В этот момент рыжеволосая, подкравшись сзади, резко потянула трусы Анны вверх, почти до лопаток. Ткань купальника больно врезалась в промежность, новая вспышка боли смешалась с унижением. Анна вскрикнула:

— А-а-а-а-й!!!

Рыжая и брюнетка, действуя слаженно, оттащили женщину от Лены. Анна барахталась на песке, пытаясь вырваться из хватки брюнетки, чьи пальцы рвали её волосы.

— Сука! Сука! А-а-ай! Отпусти, тварь! Больно! — кричала она, её ногти царапали воздух.

Рыжая толкала её обратно на песок, как только Анна пыталась подняться. Брюнетка не ослабляла хватку. Краем глаза Анна заметила короткостриженую, которая, стоя в стороне, снимала всё на её же телефон, её губы растянулись в злорадной ухмылке.

— Сумасшедшая сука, — хихикала короткостриженая, держа телефон. — Напала на нас, молодых девушек. Смотрите, какие у неё огромные сиськи, ахахаха! Как они трясутся, уууу!

Аннины пышные груди, покрытые налипшим песком, колыхались в разные стороны, пока она боролась. В какой-то момент она поймала рыжую за прядь кудрявых волос и рванула. Девчонка закричала, её лицо исказилось от боли. Анна подтянула её к себе и обрушила на песок, придавив мощными бёдрами. Брюнетка продолжала тянуть Анну за волосы, каждая хватка вызывала вспышки боли в голове.

Рыжая, оказавшись на лопатках, впилась ногтями в Аннины груди, покрытые песком и потом. Ногти вонзились так глубоко, что Анна зарычала, слёзы потекли по щекам.

— Убью, суки! — кричала она. — Твари мелкие!

Ей удалось поймать запястья брюнетки. Выкрутившись, она развернулась, сдавила тонкие руки девчонки. Брюнетка застонала, отпустив Аннины волосы. Сделав подсечку, Анна толкнула её на песок. Две были повержены.

Но тут подскочила Лена, её красный купальник мелькнул перед глазами. Воспользовавшись тем, что Анна отвернулась, она засунула пальцы под резинку Анниных трусов и рванула их вниз, до щиколоток. Следом последовал толчок в спину. Анна рухнула лицом и грудью в песок, запутавшись в растянутых на щиколотках, словно бельевая верёвка, трусах. В падении одна нога выскользнула, и трусы остались валяться на песке.

Анна попыталась подняться, встав на одно колено, но брюнетка, вскочив, пнула её в плечо ногой. Анна снова загремела на песок. Три девчонки накинулись на неё. Брюнетка обхватила её шею в удушающем захвате, рыжая прижимала её руки к песку, впиваясь пальцами в запястья. Лена пыталась поймать её ноги, но Анна, рыча и брызжа слюной, яростно брыкалась. Песок покрывал её потное тело, лиф купальника болтался под грудью, едва держась на нитках. Унижение жгло, силы таяли, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Её ноги всё слабее сопротивлялись.

Короткостриженая, до этого снимавшая всё на телефон, бросила его на песок. Почувствовав, что Анна слабеет, она присоединилась к подругам. Вместе с Леной они поймали Аннины ноги, прижали их к песку, широко раздвинув и сев сверху.

— Попалась, сука волосатая! — ухмыльнулась Лена и грубо вцепилась пальцами в Аннин лобок, рванув за волосы так, что луковицы натянулись под кожей.

— ММММ! — замычала Анна, боль пронзила низ живота.

— Больно, шлюха?! — издевалась Лена, натягивая густые лобковые волосы Анны. Женщина мычала, горло сдавливал захват, не давая кричать. Её распяли на песке, руки и ноги растянуты, тело обездвижено. Две девчонки прижимали её запястья и голову, другие сидели на обессилевших ногах, разведённых в стороны.

— Я спрашиваю, больно, сука волосатая?! — повторила Лена, её пальцы ещё сильнее рванули волосы.

— От-пу-сссти... — сквозь боль и унижение прошипела Анна. Лобок горел, будто сдирали кожу, каждый рывок грозил вырвать пучки.

— Ай, какая волосатая у нас тётя, — хихикнула короткостриженая, вцепившись в тот же участок. Теперь они с Леной тянули лобковые волосы Анны вдвоём, усиливая мучения.

— ММММ! — замычала женщина, слёзы брызнули из глаз, смешиваясь с песком на щеках. — СССУКИ!

— Майя, сними-ка эту волосатую пизду на её телефон, — бросила Лена короткостриженой.

Эта Майя, подхватила телефон с песка и запустила видео.

— ННН-ЕЕЕТ... — зарычала Анна, дёрнувшись из последних сил, но тело не слушалось, ноги бессильно дрожали.

Майя начала снимать, её голос сочился насмешкой:

— Ууу... Какая волосатая пизда у этой шлюхи... — Камера приблизилась к Анниной промежности, затем скользнула к груди и лицу. — Ух, какие бидоны!

Она левой рукой нагло сжала Аннину грудь.

— Есть молочко, мамочка? — усмехнулась девчонка.

Девицы хором заржали. Анна, багровая от удушья и стыда, брызнула слюной:

— Уб-бери!

Майя продолжала снимать, возвращая камеру к Анниной вагины, запечатлевая её крупным планом. Потом она остановила видео и усмехнулась:

— У меня идея.

Она начала капаться в телефоне, её пальцы быстро скользили по экрану, пока не открылись мессенджеры.

— О, то, что надо! Рабочий чат! Тридцать участников! — издевательски хихикнула она.

— Ннн-нееет! — прорычала Анна, забившись в хватке девчонок, её тело дёрнулось, но сил не хватало.

— Как думаете, отправить это видео в её рабочий чат? — хмыкнула Майя. — Коллеги охуеют, да? Ахахаха!

Девчонки взорвались хохотом, их голоса слились в издевательский гул. Анна хрипло закричала:

— НЕЕЕЕТ! НЕ СМЕЙ!

Ужас сковал её. Она представила, как видео загружается в рабочий чат, где сидят серьёзные взрослые люди, дипломированные юристы: её коллеги, партнёры, подчинённые. Позор, который уничтожит её репутацию, карьеру, всё, что она строила годами. Её жизнь, её гордость — всё рухнет в один миг.

— Ну что, я отправляю? — хмыкнула Майя, занеся палец над экраном телефона.

Глаза Анны Васильевны округлились, ужас сковал её. Она лежала, распятая на песке, сдавленная хваткой девчонок, её тело дрожало от стыда и бессилия.

— Нет... Не надо... Прошу... — простонала она, голос сорвался, выдавая слабину.

— Что ты сказала? — прищурилась Лена, наклонившись ближе, её губы растянулись в насмешливой улыбке.

— Кажется, она сказала «прошу»? — хихикнула брюнетка, сильнее сжав удушающий захват на Анниной шее.

Анна молчала, её взгляд приковался к пальцу Майи, зависшему над экраном. Сердце колотилось, слёзы катились по щекам, оставляя дорожки в песке на лице. Позор и ярость душили её, но страх потерять всё — карьеру, репутацию — был сильнее.

— Повтори! — рявкнула Лена. — Не хочешь, чтобы твой позор увидели коллеги, попроси нас как следует не отправлять это.

Анна застыла. Её губы дрожали, она сжимала челюсти, но слова не шли. Мысль о том, что видео попадёт в рабочий чат, где её уважают как строгого нотариуса, парализовала её. Лицо горело, слёзы текли неудержимо.

— Ладно, Майя, отправляй, — бросила Лена, махнув рукой, её тон был холодным и равнодушным.

— НЕЕЕЕТ! — закричала Анна, её голос сорвался, хриплый от отчаяния, вырвавшись из последних сил. Песок скрипел под её телом, пот смешался со слезами, лицо пылало от унижения.

— Умоляй! Проси, как следует, не делать этого! — велела Лена, её глаза горели злостью, губы изогнулись в жестокой усмешке. — Отпусти её, Жень!

Брюнетка, которую, видимо, звали Женей, ослабила удушающий захват. Анна жадно вдохнула воздух, её грудь вздымалась, кашель раздирал горло, но облегчение длилось миг. Лена нагнулась ближе, и её рука хлестко ударила Анну по щеке. Пощёчина обожгла кожу, Анна вскрикнула, прижав ладонь к пылающему лицу, её глаза расширились от нового унижения.

— Умоляй, сука! — повторила Лена, её взгляд пылал опасностью, как у хищника, загнавшего добычу.

Впервые Анна Васильевна ощутила себя слабой, сломленной. Её гордость, её стальной характер, выкованный годами борьбы, рассыпались под напором этих двадцатилетних девчонок. Она была в их власти, голая, покрытая песком, с лифом, болтающимся под грудью. Страх потерять всё — карьеру, репутацию, жизнь, которую она строила десятилетиями, — сдавил сердце. Она поняла, что придётся проглотить гордость, унизиться, чтобы избежать катастрофы, если видео попадёт в рабочий чат.

— Прошу... — взмолилась она, её голос дрожал, влажные глаза метались между Леной и Майей. — Не делайте этого... Там вся моя жизнь... Мои коллеги... Серьёзные люди...

— Молчать! — рявкнула Лена, оборвав её. — Я хочу, чтобы ты унизилась, шлюха. Ты поняла? И сейчас ты унизишься.

Лена махнула подругам. Девчонки разом встали, отпустив Анну. Её руки и ноги, ещё дрожащие от борьбы, обмякли, но свобода была иллюзией. Она чувствовала их взгляды — насмешливые, торжествующие, — жгущие её кожу сильнее июньского солнца.

— Вставай, — бросила Лена. — На колени, сука. Живо!

Анна застыла, её дыхание сбилось. Она знала, что выбора нет. Её судьба, её карьера, всё, чем она гордилась, зависело от пальца Майи, зависшего над экраном её телефона. Анна Васильевна, дипломированный юрист, строгая деловая женщина, чьё имя вызывало уважение в офисах, медленно опустилась на колени. Её голое тело, покрытое потом и песком, дрожало. Она стояла перед четырьмя студентками, как рабыня, опустив голову, её тёмно-русые волосы, спутанные и влажные, свисали, закрывая лицо.

— Умоляй, как следует, шлюха сисястая, — велела Лена. — Майя, сними это на камеру.

— Нет! Не снимайте! — взмолилась Анна, её голос сорвался, глаза наполнились новой порцией унижения.

— Заткнись! — рявкнула Лена. — Если будешь послушной, это видео не увидит никто. Оно останется на твоём телефоне, как напоминание о твоём позоре.

Майя запустила видео, направив телефон на Анну. Объектив впился в её голое тело, как ещё один насмешливый взгляд, запечатлевая её унижение.

— Смотри на нас! — бросила Лена. — Глаза подними!

Анна медленно подняла голову, её щёки горели, глаза, полные стыда, встретились с торжествующими взглядами девчонок. Их фигуры в откровенных купальниках возвышались над ней, как стая хищников, окруживших жертву.

— А теперь умоляй.

Анна сглотнула, её горло сжалось, но она выдавила:

— Пожалуйста, не делайте этого... Не отправляйте видео... Ум... Ум... Умоляю вас...

Девчонки засмеялись, их хохот эхом разнёсся над рекой. Они переглянулись, и Лена скривила губы, будто пробуя на вкус её унижение.

— Что-то мне не нравится. Давай, повторяй за мной, тётя. Я...

Анна сглотнула, её пальцы вцепились в песок, и повторила:

— Я...

— Тупая...

— Т-тупая... — выдавила Анна, её голос дрожал, стыд сжигал изнутри.

— Волосатая пизда...

Анна замерла, её глаза вспыхнули, но страх пересилил. Она опустила взгляд, щеки пылали, и пробормотала:

— Волосатая п-пизда...

Лена усмехнулась и продолжила:

— Зрелая корова с большими сиськами...

Анна метнула на неё взгляд, полный злобы, но Лена наклонилась ближе, её глаза сузились.

— Повторяй! — рявкнула она, и Анна вздрогнула, её тело сжалось.

— Зрелая к-корова с большими с-сиськами... — пробормотала она, каждое слово резало горло, как нож.

— Умоляю вас, девочки...

— Умоляю вас, девочки... — повторила Анна, её голос стал тише, почти шёпот.

— Не отправлять видео моим коллегам.

— Не отправлять видео моим коллегам, — закончила она, выдохнув, надеясь, что кошмар кончился.

Но Лена засмеялась, её смех был резким, как пощёчина.

— А теперь всё вместе! Слово в слово! Глядя в камеру и трогая свои сиськи! Ты меня поняла, шлюха?!

Анна застыла, её разум цеплялся за слова, пытаясь собрать их в порядок. Унижение душило, но страх был сильнее.

— Ты глухая что ли?! Я сказала повторяй!!! — рявкнула Лена, её рука угрожающе поднялась, и Анна сжалась, ожидая новой пощёчины.

Она выдавила, её голос дрожал:

— Я... Тупая... Волосатая п-пизда... З-зрелая корова с большими...

— Сиськи мни! — перебила Лена. — На ладони их положи и сжимай! И в камеру смотри, сука! Повторяй заново! В темпе, в темпе, а то до вечера тут стоять на коленях будешь.

Анна задохнулась от стыда, ярость кипела внутри, но она была бессильна. Её руки, дрожа, поднялись с колен, ладони легли на пышные груди, покрытые песком. Пальцы неохотно сжали кожу, песок скрипнул под ними. Она стыдливо подняла глаза в камеру, её лицо пылало, и выдавила:

— Я... Тупая волосатая пизда... Зрелая к-корова с большими сиськами... П-прошу...

— Умоляю! — рявкнула Лена.

— Умоляю вас, девочки, не... Не отправлять видео моим коллегам...

— И я... — продолжила Лена, её голос сочился злорадством.

— И я... — повторила Анна, её плечи поникли, глаза опустились.

— Сделаю всё, что вы прикажете, чтобы мой позор не попал в чат.

Анна смерила Лену взглядом, в котором смешались стыд, обида и страх. Она чувствовала, как её воля ломается, как всё, чем она была, растворяется под их насмешками.

— Повторяй, — прошипела Лена, её голос стал тихим, но угрожающим.

— И я... — начала Анна, опустив голову, её волосы упали на лицо, как занавес, скрывающий её сдачу. — Сделаю всё, что вы скажете... Чтобы мой позор не попал... В чат...

— Сняла? — спросила Лена, повернувшись к Майе.

— Ага! — хмыкнула Майя, отключив видео, её пальцы замерли над экраном.

— Годится, — хлопнула в ладоши Лена, её улыбка была торжествующей. — А теперь посмотрим, какой послушной ты будешь...

Сердце Анны Васильевны колотилось, как пойманная птица в клетке. Она стояла на коленях, голая, покрытая песком, перед четырьмя девчонками, чьи глаза горели злобным торжеством. Их молодость, их наглость, их жестокость душили её, и она не знала, чего ждать от этих малолетних мучительниц, чьи улыбки были острыми, как ножи.

— Садись на корточки, — велела Лена. — Руки за голову, ноги широко раздвинуты.

Анна сжалась, стыд сжигал её изнутри, но она подчинилась. Медленно, сгорая от унижения, она присела на корточки, скрестив руки за головой, её тело дрожало под палящим июньским солнцем. Жар воздуха обжигал кожу, пот стекал по спине, оставляя липкие дорожки.

— Двадцать приседаний, — приказала Лена. — А ты, Майя, продолжай снимать.

Анна метнула взгляд на камеру в руках Майи, её щёки вспыхнули, но выбора не было. Она цеплялась за их обещание, что видео останутся в её телефоне, хотя вера в их слова таяла с каждым новым унижением.

— Шире колени разведи, чтоб пизду видно было! — рявкнула Лена.

Анна, проглотив ком в горле, раздвинула ноги шире, отведя колени в стороны. Её волосатый лобок, густой и тёмный, открылся взглядам и камере, и стыд пронзил её, как раскалённая игла.

— Поехали! Один... — начала Лена.

Под хоровой счёт девчонок, под холодным взглядом камеры, Анна Васильевна начала приседать. Каждый подъём и опускание давались с мучительной болью — недавняя борьба с девчонками, вдвое моложе её, выжала все силы. Мышцы ног и ягодиц горели, будто их рвали на части. Солнце нещадно жгло кожу, пот градом катился по её голому телу, смывая налипший песок. Поза была невыносимо унизительной: ноги широко расставлены, при каждом приседании половые губы раскрывались, и Анна чувствовала, как камера Майи жадно фиксирует каждый её позорный изгиб. Девчонки хором отсчитывали, их голоса звучали насмешкой, эхом разносясь над рекой.

— Двенадцать! — выкрикнула Лена.

Анна с трудом поднялась, икры пылали, набухнув под кожей, ягодицы напряглись до предела. Пот стекал по животу, собираясь каплями на лобковых волосах и падая на песок. Зрелая женщина задыхалась, её грудь тяжело вздымалась, но молодые девчонки не останавливались.

— Садись, шлюха волосатая! Ещё! — рявкнула Лена.

Анна сделала тринадцатое приседание, затем ещё и ещё, превозмогая себя. Пот застилал глаза, стыд сжигал лицо, каждая мышца кричала от боли. С величайшим трудом она дотянула до двадцатого приседания и рухнула на колени, шумно дыша, её тело блестело от пота, грудь вздымалась, как у загнанного зверя.

— Хорошо, молодец, — хмыкнула Лена, её тон был таким, будто она хвалит собачку. — Встань. Вставай! Поднимите её!

Брюнетка Женя и кудрявая рыжая рывком вздёрнули Анну с колен, их пальцы впились в её руки.

— Полапайте её, — ухмыльнулась Лена, бросив взгляд на Майю, чтобы та не прекращала снимать.

Женя и рыжая, посмеиваясь, принялись нагло лапать Анну Васильевну. Их руки, цепкие и бесцеремонные, сначала вцепились в её пышные груди пятого размера. Они сжимали её сиськи, шлёпали по ним, подбрасывали на ладонях, словно играя с игрушкой.

— Ух, какие бидоны! — хихикнула Женя.

— Вымя, как у коровы! — оскорбительно добавила рыжая.

Анна, сгорая от унижения, глотала их оскорбления, её губы дрожали, но она молчала. Их пальцы переместились ниже, мяли её живот, бока, ляжки, сжимая кожу с жадной жестокостью, словно тесто. Рыжая схватила её за лобковые волосы, грубо рванув вверх, и прорычала на ухо:

— Шлюха волосатая!

Анна стиснула зубы, проглотив и это. Сил сопротивляться, даже словесно, не осталось — приседания выжали её до последней капли. Девчонки, не останавливаясь, принялись лапать её ягодицы. Они не просто сжимали их, а начали шлёпать, жёстко, с размаху. Анна кривилась, её лицо искажалось от боли, но она не проронила ни слова, лишь мычала, глуша стоны. Хлёсткие звуки шлепков разносились на всю округу.

— Какая большая жопа у неё! — хихикнула Женя.

— Такая потная! — добавила рыжая, её ладонь хлестнула ещё сильнее, капельки пота разлетелись в разные стороны.

— Да, пошлёпайте её, пошлёпайте, — загорелись глаза у Лены. — Снимаешь?

Майя кивнула и рассмеялась:

— Видос на миллион получится!

Девчонки удвоили усилия, их ладони хлестали по Анниным ягодицам, окрашивая белую кожу в красный цвет. Каждый удар отдавался острой болью, кожа горела, будто её жгли утюгом. Лена и Майя ржали, их смех звенел над рекой, заглушая плеск воды. Анна Васильевна кривилась, мычала, её тело дрожало от унижения и боли, но она держалась, сжимая кулаки, чтобы не закричать.

— Хватит, — махнула Лена. — Иди обмойся, шлюха. Ты вся потная, — скривила она свой аккуратный тонкий носик, будто Анна была грязным животным.

Анна, с облегчением выдохнув, потопала к воде, на ходу срывая обрывки лифа купальника, которые болтались под грудью. Она занырнула в реку голышом, застонав, когда прохладная вода коснулась её горящей кожи. Унижение и наслаждение смешались в этом стоне — вода смывала пот, песок, но не могла смыть позор. Она стояла по пояс в реке, её грудь покачивалась на поверхности, и слёзы, которые она сдерживала, едва не хлынули. Ей хотелось уплыть, раствориться в воде, забыть этот кошмар, но телефон, её жизнь, всё ещё был в руках этих малолетних мучительниц. Минута в воде была её единственным мигом передышки.

— Всё! Плыви сюда, пизда! — крикнули с берега.

Анна стиснула зубы, слово «пизда» ударило, как пощёчина. Сгорбившись от стыда, она поплыла к берегу и вышла из воды. Её шаги были тяжёлыми, вода стекала по голому телу, капая с пышных форм, с лобковых волос, оставляя мокрые следы на песке. Она шла к девчонкам, её плечи поникли, взгляд был прикован к земле, будто она могла спрятаться от их насмешек.

Как только Анна подошла к девчонкам, Лена хлёстко, от души, шлёпнула её по жопе. Удар обжёг кожу, ягодицы колыхнулись, и Анна не сдержала стона боли, её тело дёрнулось, лицо вспыхнуло от нового унижения.

— Жопастая мамочка, а! — рассмеялась Леночка, её голос сочился насмешкой. — Хорошая у неё жопа, да?

— Хорошая, — ухмыльнулась рыжая. — Сссочная!

Она подкрепила слова действием: её рука сцапала одну из Анниных ягодиц, плотно сжав, затем слегка пошлёпала и погладила, почти нежно. Но тут же последовал резкий шлепок, от которого Анна вскрикнула и дёрнулась. Стыд накрыл её с головой, как волна. Её, взрослую женщину, серьёзного квалифицированного юриста, грязно лапают и шлёпают малолетние студентки, чьи наглые ухмылки жгли сильнее июньского зноя. Она стояла, голая, мокрая после реки, с водой, всё ещё капающей с тела, и чувствовала, как её гордость тонет в этом позоре.

— Иди вперёд! — велела Лена, толкнув Анну в сторону ивы, нависающей над рекой.

Анна Васильевна потопала, её шаги были тяжёлыми, плечи поникли. Она была полностью сломлена, её воля, её стальной характер, выкованный годами, рассыпались под напором этих девчонок. Ярость копилась где-то глубоко внутри, как раскалённая лава, но не могла вырваться наружу — страх перед их властью, перед видео, сковывал её.

И тут ей вслед, прямо по ягодицам, прилетел сочный поджопник. Удар обжёг, кожа запылала, и Анна злобно обернулась, испепелив девчонок взглядом, её глаза полыхнули гневом, но она тут же прикусила губу, подавляя порыв.

— Топай давай, шлюха! Вперёд! К дереву! — рявкнула Лена.

Анна повернулась и сделала пару шагов, но тут же получила новый поджопник. Ягодицы, мясистые и крупные, колыхнулись от удара, боль пронзила тело. Она не сбавила шаг, терпя позор. Пока она дошла до ивы, ей отвесили ещё три поджопника, каждый сопровождался издевательским хохотом студенток, их смех эхом разносился над рекой, заглушая всё, кроме её унижения.

— Обхвати ствол дерева, — велела Лена. — Прижмись к нему сиськами.

Анна подчинилась, её руки неохотно обняли шершавый ствол, грудь прижалась к коре, царапая кожу. Она стиснула зубы, готовясь, что её сейчас будут шлёпать, как девчонку, и каждый мускул напрягся в ожидании боли. Но сзади раздалось:

— Жень, нарви веток крапивы.

Анна в ужасе отскочила от дерева, её глаза расширились, дыхание сбилось. Страх, холодный и липкий, сжал сердце.

— Нет! Вы с ума сошли?! Какая крапива?!!! — выкрикнула она, её голос дрожал от паники, лицо побелело. — Я не буду! Вы не посмеете! Это уже слишком!

Она шагнула вперёд, её кулаки сжались, глаза полыхнули яростью. — Я вас засужу! — прорычала она, её голос гремел, срываясь на хрип. — Полиция, суды — я вас всех посажу! Вы хоть понимаете, кто я? Вы, малолетние твари, будете гнить за это!

Девчонки взорвались хохотом, их смех, громкий и издевательский, эхом разнёсся над рекой. Лена скривила губы, её глаза сузились.

— Ой, полиция, суды! — передразнила она, её голос сочился насмешкой. — Слышали, девки? Эта шлюха нас засудит! Ахахаха!

— Давай, тётя, зови своих ментов! — хихикнула Майя, помахав телефоном Анны. — Только сначала объясни им, как ты тут голая жопой крутила!

— Заткнитесь, суки! — рявкнула Анна, её лицо побагровело, слёзы ярости выступили на глазах. — Я вас уничтожу! В порошок сотру!

— Ой, напугала! — хмыкнула Женя, уже таскавшая ветки крапивы из кустов, её руки были обёрнуты футболкой. — Похоже, тёте надо жопу пожечь, чтоб не пиздела лишнего.

— Я не буду! — заорала Анна, топнув ногой, песок разлетелся из-под пятки. — Хватит! Вы не посмеете меня тронуть! Это уже перебор!

— А ну, цыц! — оборвала Лена, её голос стал ледяным. Она кивнула Майе: — Войди в чат.

Майя, не теряя ухмылки, открыла рабочий чат на телефоне Анны. Её пальцы быстро загрузили видео, и она занесла палец над кнопкой «Отправить», её глаза блестели злорадством. Женя продолжала рвать крапиву, листья шуршали, обещая мучительную боль.

— СУУУКИ! — закричала Анна Васильевна, её тело затряслось от бессилия и злости, лицо исказилось, глаза сверкали яростью и отчаянием. — Твари проклятые!

— К дереву, шлюха! — рявкнула Лена. — Обняла ствол и жопу выпятила! Живо!

Анна Васильевна дрожала, разрываясь между яростью и страхом. Угроза отправки видео висела над ней, как дамоклов меч. Лена кивнула Майе:

— Майя...

— НЕТ! — вскрикнула Анна, её голос сорвался, паника захлестнула её, когда она представила, как видео уходит в чат её коллег. — Не надо!

— К дереву! – рявкнула Лена. – Подчиняйся, шлюха!

— ААААААА! — застонала Анна, слёзы ярости и обиды потекли по щекам, оставляя дорожки на пыльном лице. — Твари! Я вас всех засужу! Вы ответите за это!

Но, выкрикивая угрозы, она шагнула к иве и обняла ствол, её пальцы впились в шершавую кору, обнажённая грудь прижалась к дереву. — Уродки проклятые! — прорычала она, её голос дрожал от злобы.

Лена резко сделала два шага к ней и сильно шлёпнула её по жопе, ягодицы колыхнулись, ладонь обожгла кожу. Затем она схватила Анну за волосы, рванув так, что голова запрокинулась, и прорычала:

— Ещё одно оскорбление, сука, и мы отправляем видео. А дальше разбирайся с этим, как хочешь. Ты меня поняла?

Анна стиснула зубы, её щёки пылали, глаза метали молнии, но она молчала, подавляя ярость.

— Я спрашиваю, ты меня поняла?! — повторила Лена, дёрнув её за волосы сильнее.

— Д-ДА! — прорычала Анна, её голос дрожал от унижения.

— Да, госпожа, — потребовала Лена.

Сжимая челюсти от ярости и унижения, Анна с трудом выдавила:

— Да... Госпожа!

Лена довольно хмыкнула и отошла.

— Давай, Женька, отхлестай её толстую жопу по полной!

Брюнетка, довольная своей ролью, усмехнулась и встала сзади Анны, держа пучок крапивы, завёрнутый в футболку. Анна обернулась, её глаза расширились от ужаса, сердце заколотилось.

— Отвернись! — рявкнула Женя. — Жопу вытяни на меня! Жопу, сказала, отклянчи, сука!

Анна крепче сжала ствол ивы, её пальцы побелели, она закрыла глаза и слегка подала ягодицы назад, обнажённое тело напряглось в ожидании боли. Жар солнца давил, пот стекал по спине и ягодицам.

В воздухе раздался свист веток крапивы, и следом хлёсткий, колющий удар обжёг мясистые ягодицы Анны Васильевны. Она вскрикнула, но жжение от крапивы пришло не сразу. Через несколько секунд кожу закололо и защипало, будто тысячи игл впились в ягодицы. Второй удар прилетел тут же, ветки хлестнули с новой силой, и Анна закричала, её голос разорвал тишину. Она приплясывала у дерева, тряся мгновенно покрасневшей задницей, её ноги подгибались от боли и жжения. Девчонки громогласно ржали, их хохот гремел над рекой, как стая гиен, наслаждающихся мучениями добычи. Женя снова занесла руку с ветками крапивы, её глаза горели злорадством.

— Получай, сука!

Ветви со свистом рассекли воздух, и крапива хлёстко врезалась в Аннины ягодицы, уже пылающие от первых ударов. Жгучие листья впились в кожу, оставляя за собой россыпь крошечных уколов, как от раскалённых игл. Анна взвыла, её крик разорвал тишину над рекой, тело дёрнулось, пальцы судорожно сжали кору ивы, царапая ладони. Боль была острой, но жжение, как раскалённая волна, накатило через несколько секунд, превращая ягодицы в сплошной очаг мучительного зуда.

— АААЙ, СУКИ! — заорала она, её голос сорвался на хрип, ноги затряслись, и она невольно затопталась на месте, будто пытаясь стряхнуть огонь с кожи.

Ягодицы, ещё недавно бледные и гладкие, теперь алели, покрываясь мелкими красными точками, которые сливались в сплошные пятна. Каждый удар крапивы оставлял на коже россыпь волдырей, едва заметных, но жгучих, как ожоги. Пот, стекавший по спине и бёдрам, попадал на раздражённую кожу, усиливая зуд до невыносимого. Анна приплясывала, её крупные ягодицы дрожали, колыхаясь от каждого движения, а грудь, прижатая к стволу, тёрлась о шершавую кору, царапая соски.

Черноволосая бестия хлестнула снова, на этот раз целясь чуть ниже, по верхней части ляжек. Ветви с треском ударили по нежной коже, и Анна закричала, её голос смешался с матом:

— БЛЯДЬ, ТВАРИ! ПРЕКРАТИТЕ! — слёзы брызнули из глаз, оставляя мокрые дорожки на пыльных щеках.

Она дёрнулась, пытаясь отстраниться от дерева, но Лена шагнула ближе и рявкнула:

— Стой, сука! Жопу выпяти, или Майя отправит твой позор в чат!

Анна застыла, её дыхание сбилось, глаза, полные ярости и отчаяния, метнулись к Майе. Та стояла в стороне, держа телефон, её губы растянулись в ухмылке, палец угрожающе завис над экраном. Страх сковал Анну, заставив проглотить очередной выкрик. Она крепче обняла ствол, ягодицы неохотно подались назад, открываясь для нового удара.

— Вот так, шлюха! — хмыкнула Лена. — Женька, врежь ей посильнее, пусть поорёт!

Женя, не теряя времени, хлестнула крапивой с размаху, ветви обрушились на середину ягодиц, где кожа уже пылала багровыми пятнами. Удар был сильным, листья впились в кожу, оставляя новые очаги жжения. Анна зарычала, её крик перешёл в стон, ноги подкосились, и она едва не рухнула, удержавшись только за дерево. Ягодицы горели, будто их облили кипятком, а ляжки, теперь тоже покрытые красными волдырями, дрожали от каждого шага, который она делала, приплясывая на месте.

— СУКИ ПРОКЛЯТЫЕ! — выкрикнула она, её голос дрожал от боли и унижения. — ТВАРИ!

Девчонки взорвались хохотом. Рыжая, стоявшая ближе всех, ткнула пальцем в Аннину задницу и заржала:

— Смотрите, какая жопа красная! Горит задница, сука?

— Довыёбывалась, шлюха старая?! — злобно ухмыльнулась Лена. — Выставляй жопу!

— Заткнитесь, мрази! — прорычала Анна, но её голос утонул в новом приступе боли. Женя хлестнула ещё раз, на этот раз по нижней части ягодиц, где кожа была особенно нежной. Ветви с шипением врезались в тело, и Анна взвизгнула, её тело выгнулось, ягодицы сжались, пытаясь защититься от жжения. Кожа на этом участке вспыхнула ярко-алым, мелкие волдыри набухли, некоторые лопнули, оставляя липкие пятна, которые тут же покрылись потом, усиливая зуд.

Анна топталась на месте, её ноги заплетались, она мотала головой, тёмно-русые волосы, мокрые от пота, хлестали по плечам. Слёзы текли неудержимо, смешиваясь с песком на щеках, её лицо исказилось от боли и ярости. Унижение было невыносимым — она, солидная взрослая женщина юрист, стояла голая, обнимая дерево, пока малолетние студентки хлестали её крапивой, как какую-то девку на потеху. Каждый удар крапивы, каждый их смешок вгрызался в её гордость, разрывая её на куски.

— АААЙ, БЛЯДЬ! — заорала она, когда очередной удар обрушился на ляжки, чуть выше колен. Крапива оставила на коже россыпь жгучих красных пятен, которые тут же начали набухать. Анна приплясывала быстрее, её алые ягодицы и ляжки дрожали, как желе, покрытые потом и мелкими волдырями.

— О, да она танцует! — захохотала Женя, занеся руку для нового удара. — Давай, тётя, жопой крути, как в стриптиз-клубе!

— Похер, что старая, жопа ещё ничего! — хмыкнула рыжая, хлопнув Анну по ягодице ладонью. Удар, хоть и без крапивы, обжёг и без того пылающую кожу, и Анна застонала, её голос сорвался на хрип.

— МЕРЗАВКИ! — выкрикнула она, но слова потонули в новом ударе. Женя хлестнула крапивой по верхней части ягодиц, ветви впились в кожу, оставляя новые ожоги. Кожа, уже истощённая предыдущими ударами, теперь выглядела, как поле битвы: багровые пятна сливались в сплошной пожар, мелкие волдыри покрывали почти всю поверхность, некоторые участки опухли, кожа лоснилась от пота, блестя под палящим солнцем. Жжение было таким, что Анна чувствовала, как её ягодицы пульсируют, будто живые, каждая клетка кричала от боли.

Она стонала, рычала, её крики перемежались матом:

— СУКИ! БЛЯДЬ! ХВАТИТ! АААЙ! — слёзы катились по щекам, оставляя грязные разводы. Она пыталась сжать ягодицы, спрятать их от ударов, но поза, с выпяченной задницей, делала это невозможным. Дерево, к которому она прижималась, царапало грудь и живот, кора впивалась в кожу, добавляя новые мучения.

Лена шагнула ближе, её глаза блестели злорадством.

— Что, шлюха, жопа горит, а? — хмыкнула она. — А это только начало! Женька, врежь ей ещё, да как следует!

Женя хлестнула снова, целясь по центру ягодиц. Ветви с треском обрушились на кожу, и Анна завопила, её крик был таким пронзительным, что птицы вспорхнули с ближайших ив. Ягодицы, теперь почти пурпурные, покрылись новыми волдырями. Жжение стало невыносимым, как будто кожу медленно сдирали раскалённым ножом. Анна приплясывала на месте, её ноги подгибались, она едва держалась за дерево, её пальцы скользили по коре.

— АААЙ, ТВАРИ! ЧТОБ ВАС! — рычала она, но её голос слабел, захлёбываясь в слезах. Унижение душило её, каждый смешок девчонок, каждый их взгляд вгрызался в её душу. Она чувствовала себя животным, выставленным на посмешище, её гордость, её статус, всё, чем она была, тонуло в этом кошмаре.

Майя, не отрываясь от съёмки, хихикнула:

— Смотрите, какая она мокрая! Потная, как свинья! И жопа, как у бабуина!

— Мне кажется, ей мало, — хмыкнула Женя, хлестнув ещё раз по ляжкам. — Так тебе, шлюха!

Удар обжёг нижнюю часть ляжек, кожа там вспыхнула багровыми пятнами, волдыри набухли, добавляя новый слой мучений. Анна закричала, её голос сорвался на визг, она топталась, ягодицы и ляжки дрожали, покрытые потом и волдырями. Жжение было таким, что она едва могла дышать, каждый вдох раздирал горло, слёзы обиды и ярости текли рекой.

— БЛЯДЬ, ХВАТИТ! — заорала она стоном, её тело выгнулось, ягодицы сжались, но Женя хлестнула снова, на этот раз по верхней части ягодиц. Ветви впились в тело, оставляя новые ожоги, и Анна застонала в приступе боли и отчаяния, её крик перешёл в хриплое мычание.

Ягодицы и ляжки горели, как один сплошной ожог, кожа пурпурно-алая, опухшая, с россыпью лопнувших волдырей, блестела от пота под палящим солнцем. Анна чувствовала, как её кожа пульсирует, будто живая, каждый нерв кричал от боли.

— СУУУУКИИИИ! — выкрикнула она, но её голос был слабым, захлёбывающимся. Слёзы, полные боли, унижения и ярости, текли по щекам, её лицо исказилось, губы дрожали. Она ненавидела их, ненавидела себя за то, что подчинилась, за то, что стоит здесь, голая, избитая крапивой, на потеху этим малолетним тварям.

Женя хлестнула ещё раз, ветви обрушились на середину ягодиц, где кожа уже не могла принимать новых ударов. Анна взвизгнула, её тело дёрнулось, она едва не рухнула, удержавшись за дерево в последнюю секунду. Ягодицы, теперь почти чёрно-пурпурные, опухли, кожа лоснилась, покрытая липким потом и мелкими каплями крови. Анна чувствовала, как её кожа трескается, каждый вдох усиливал зуд, каждый шорох ветра казался новым ударом.

— О, да, посмотрите на её задницу! — заржала Лена. — Жопа, как у ошпаренной курицы!

— Уууу, жёстко! — хихикнула Майя, приближая камеру к Анниным ягодицам. — Снимаю крупняк, тётя, твоя жопа — звезда Ютуба!

Анна стонала, её крики ослабли, переходя в хриплое мычание. Она больше не могла орать, горло раздирало от криков, слёзы заливали лицо, смешиваясь с песком и потом. Унижение было полным — она стояла, голая, избитая, с ягодицами и ляжками, горящими, как адский костёр, пока девчонки ржали, снимая её позор. Её гордость, её жизнь тонули в этом аду, и она не знала, сколько ещё сможет выдержать.

Женя хлестнула ещё раз, удар пришёлся по нижней части ягодиц. Анна вскрикнула и зарычала от боли. Она приплясывала на месте, невольно потрясывая красными, опухшими ягодицами.

Девчонки ржали над ней. Лена шагнула ближе, окинув взглядом Аннины ягодицы, теперь пурпурно-алые, опухшие, с россыпью волдырей. Она провела ладонью по припухшим мясистым ягодицам Анны, процарапала ногтями дорожки, наслаждаясь стонами боли зрелой женщины.

— Ладно, хватит, — хмыкнула она, её голос был холодным, но с ноткой удовлетворения. — На её жопе уже живого места нет.

Анна, дрожа от боли и унижения, с трудом отлипла от ивы. Ягодицы и ляжки полыхали, будто их прижгли раскалённым металлом, каждый шаг отзывался жгучей пульсацией в коже, опухшей от крапивных ожогов. Пот, стекавший по спине, щипал волдыри, усиливая мучения. Она стояла, шатаясь, её грудь тяжело вздымалась, волосы, мокрые и слипшиеся, падали на лицо, смешиваясь с грязными разводами слёз.

— Сучки проклятые! — прорычала она, её голос дрожал, глаза блестели от ярости и стыда. — Я с вами ещё разберусь!

Лена, скрестив руки, окинула её холодным взглядом.

— Разберёшься, разберёшься, но попозже, — бросила она равнодушно. — А сейчас мы проводим тебя домой. Топай!

Анна сжала кулаки, её губы задрожали.

— Отдайте телефон! — потребовала она, её тон был резким, но в нём сквозила мольба.

— Отдадим, когда дойдём до твоего участка, — отрезала Лена, не моргнув.

— Где моя одежда? — Анна метнула взгляд к песку, где валялся её купальник, смятый и пыльный.

Майя издевательски хихикнула:

— Ты собралась натягивать трусы на свою обожжённую жопу?

Анна испепелила её взглядом, её ноздри раздулись от гнева.

— Дайте мою одежду! — рявкнула она, шагнув к купальнику.

Лена качнула головой.

— Нет, ты пойдёшь голой.

— Ни за что! — Анна выпрямилась, её глаза сверкнули вызовом, несмотря на дрожь в ногах.

Рыжая развела руками, её губы растянулись в насмешливой улыбке.

— Да здесь всё равно никого нет, тётя. Только ты и мы. Слушайся, если не хочешь ещё получить крапивой. Жень...

Женя, всё ещё сжимавшая пучок крапивы, шагнула вперёд и с размаху жахнула Анну по ягодицам. Ветви с шипением врезались в опухшую кожу, и Анна вскрикнула, её тело дёрнулось, ноги заплясали на месте, как у марионетки. Боль вспыхнула с новой силой, будто в кожу вонзили тысячу раскалённых булавок.

— СУКИ! СУКИ! СУКИ! НЕНАВИЖУ! — заорала она, её голос сорвался на хрип, слёзы брызнули из глаз, оставляя свежие дорожки на щеках.

Лена ткнула пальцем в тропинку, ведущую от реки.

— Двигай жопой, шлюха сисястая! — приказала она, её тон был ледяным.

Женя, не давая Анне опомниться, снова огрела её крапивой, на этот раз по нижней части ягодиц. Листья ужалили кожу, оставляя новые алые полосы, и Анна, взревев от боли, пошатнулась. Её ягодицы, пурпурные и лоснящиеся от пота, сжались, но она, стиснув зубы, вынуждена была подчиниться. Купальник так и остался лежать на песке, смятый, как символ её растоптанной гордости. Она шагнула вперёд, её босые ноги утопали в горячем песке, а девчонки, хихикая, двинулись следом.

Путь от реки к посёлку тянулся вдоль заросшей тропы, петляющей между ив и низких кустов. Солнце, уже клонящееся к закату, заливало всё багровым светом, тени от деревьев ложились длинными полосами на песок. Жара спадала, но воздух всё ещё был тяжёлым, пропитанным запахом речной воды и пыльной травы. Анна шла впереди, её походка была неровной, каждый шаг отдавался болью в ягодицах и ляжках, которые пульсировали, как открытая рана. Её голое тело, покрытое потом и песком, блестело в свете заката, грудь колыхалась, а руки инстинктивно пытались прикрыть низ живота, но девчонки тут же пресекали это.

— Руки убери, тётя! — рявкнула Майя, ткнув её в спину. — Неси свою махну с гордостью, ахахаха!

Анна скрипнула зубами, её лицо исказилось от ярости, но она опустила руки, сжав их в кулаки. Унижение сдавливало грудь, словно железный обруч. Она плелась голая, как скот, под насмешки малолеток. Каждый их смешок, каждый взгляд вгрызался в её душу, раздирая остатки гордости.

Девчонки шли сзади, их голоса звенели издёвкой. Лена шагала уверенно, как генерал, её светлые волосы покачивались в такт шагам. Майя снимала всё на телефон, её глаза блестели злорадством. Женя, с крапивой в руке, держалась ближе к Анне, готовая в любой момент ударить. Рыжая то и дело подскакивала, чтобы ткнуть Анну пальцем в опухшие красные ягодицы.

— Гляньте, как её жопа колышется! — хохотала она, указывая на Аннины ягодицы, которые дрожали при каждом шаге. — Как два арбуза.

Девчонки заржали, Анна стиснула зубы, её ноздри раздулись, но она молчала, боясь спровоцировать новый удар. Её ягодицы, покрытые пунцовыми рубцами и набухшими волдырями, горели так, что каждый шаг казался пыткой. Пот щипал ожоги, а песок, прилипший к коже, царапал, как наждачка. Она пыталась идти быстрее, чтобы поскорее добраться до дома, но ноги, дрожащие от усталости, подводили.

— Чё плетёшься, корова? — рявкнула Женя, заметив, что Анна замедлилась. Не дожидаясь ответа, она с размаху жахнула крапивой по верхней части ягодиц. Ветви с треском врезались в кожу, и Анна взревела, её тело дёрнулось, руки взлетели к ягодицам, но она тут же отдёрнула их, боясь нового удара.

— АААЙ, СУКА! — простонала она, её голос захлебнулся в рыдании. Ноги заплясали на месте, ягодицы сжались, но это только усилило жжение. Слёзы, горячие и горькие, снова покатились по щекам, оставляя грязные разводы.

— Быстрее топай, шлюха! — приказала Лена, её голос был холодным, как лезвие. — Или Женька всю твою жопу в лохмотья превратит!

Анна, задыхаясь от боли и стыда, ускорила шаг, её босые ступни шлёпали по песку, поднимая облачка пыли. Тропа сменилась узкой грунтовой дорогой, усыпанной мелкими камнями, которые впивались в пятки, добавляя новые мучения. Ивняк по бокам расступился, открывая вид на дальние дома посёлка, их крыши алели в закатном свете. Шум реки затих, сменившись шелестом травы и далёким лаем собак. Анна чувствовала себя выставленной на посмешище, её голое тело, покрытое потом и пылью, казалось чужим, а ягодицы, пульсирующие от ожогов, напоминали о каждом ударе крапивы.

Девчонки не унимались. Рыжая подскочила ближе и шлёпнула Анну по жопе, вызвав острое жжение.

— Эй, тётя, а ты в молодости стриптизёршей была что ли? — хихикнула она. — Жопой так виляешь, прям профи!

— Заткнись! — прорычала Анна, её голос дрожал от ярости, но она не обернулась, боясь нового удара.

— О, какие мы грозные! — хмыкнула Майя, снимая её сбоку. — А на вид — просто голая туша с красным задом. Смотри, как сиськи болтаются!

Анна стиснула кулаки, с трудом подавляя злость. Унижение душило её, каждая насмешка била больнее крапивы. Она представляла, как возвращается в свой офис, как её голос заставляет всех замолкать, но сейчас она была никем — голой, избитой, сломленной. Её мысли путались, ярость сменялась отчаянием, а слёзы обиды текли по щекам.

Тропа повернула, и Анна споткнулась о корень, торчавший из земли. Она пошатнулась, едва удержав равновесие, и замедлилась, пытаясь отдышаться. Женя тут же шагнула вперёд и огрела её крапивой по нижней части ягодиц. Листья прилипли к коже, оставляя жгучие пятна, и Анна взвизгнула, её тело выгнулось, ноги заплясали, как от удара током.

— МММ! – замычала она от вспышки боли и обернулась на девчонку. – СУЧКА!

— Шевели жопой, корова! — рявкнула Женя, помахивая крапивой, как хлыстом. — Или ещё пару плетей хочешь?

Анна, задыхаясь от боли и злости, ускорила шаг, её ягодицы и ляжки дрожали, покрытые пунцовыми рубцами и липким потом. Камни на дороге впивались в ступни, каждый шаг отзывался болью, а ожоги на коже пульсировали, как живые. Девчонки ржали, их хохот звенел в ушах, заглушая шелест травы. Майя снимала всё подряд, то приближая камеру к Анниным ягодицам, то отходя, чтобы запечатлеть её унизительную походку. Лена молчала, но её взгляд, холодный и властный, давил на Анну, как гиря.

Дорога вывела к окраине посёлка, где начиналась длинная улица, вдоль которой тянулись соседствующие дома. Их заборы, потемневшие от времени, отбрасывали тени на пыльную дорогу. Вдалеке мелькнула фигура старика, тащившего тележку, но он был слишком далеко, чтобы разглядеть Анну. Она молилась, чтобы никто не вышел из домов, чтобы её позор остался незамеченным, но страх, что кто-то увидит, сковывал её, заставляя сердце колотиться в горле.

Женя заметила, что Анна снова замедлилась, и с размаху хлестанула её крапивой по пояснице, чуть выше ягодиц. Ветви расцарапали кожу, оставляя жгучие пятна, и Анна взревела, её тело дёрнулось, руки взлетели к спине. Боль вспыхнула, как молния, ожоги на пояснице запульсировали, смешиваясь с жаром ягодиц.

— АААЙ! МЕРЗАВКА! — простонала она, её ноги заплелись, но она заставила себя идти, боясь нового удара. Слёзы текли рекой, её лицо, покрытое пылью и потом, исказилось от боли и стыда.

— Быстрее, корова сисястая! — рявкнула Лена, её голос прорезал воздух, как нож.

Анна, задыхаясь, плелась вперёд, её ягодицы и ляжки горели, кожа лоснилась от пота, покрытая алыми рубцами и набухшими волдырями. Улица тянулась бесконечно, дома по бокам казались враждебными, их окна — глазами, следящими за её позором. Она чувствовала себя животным, загнанным на убой, каждый шаг был мучением, каждый смешок девчонок — ударом по её гордости.

Внезапно Лена, шедшая чуть позади, остановилась и скомандовала:

— Стой! Остановись, сука!

Анна замерла, её ноги дрожали, дыхание сбилось. Она обернулась, её глаза, полные ярости и страха, встретились с взглядом Лены. Блондинка, не говоря ни слова, полезла в свою сумочку, её пальцы что-то нащупали, а губы растянулись в зловещей улыбке.

— Падай на четвереньки, — велела она, её тон не терпел возражений.

Она вытащила из сумочки тонкий брючной ремешок — длинный, из грубой серой ткани, потёртый, но прочный, как верёвка. Она небрежно встряхнула его, и ткань хрустнула в воздухе, отбрасывая тень на землю, покрытую сухой травой и мелкими камнями. Её глаза, холодные и властные, впились в Анну.

— На четвереньки, собака! — рявкнула она.

Анна в ужасе округлила глаза, её пышная грудь тяжело вздымалась, пот стекал по вискам, смешиваясь с пылью на щеках. Она поняла, что задумала Лена, и ярость вспыхнула в её глазах, перекрывая страх.

— Я не стану! — отрезала она. Её кулаки решительно сжались.

Лена лишь хмыкнула, её губы искривились в презрительной усмешке.

— Девочки, — бросила она, не отводя взгляда от Анны.

Её подруги, не теряя ни секунды, кинулись на Анну, как стая собак. Их руки, цепкие и быстрые, вцепились в её плечи, бёдра, талию. Анна взревела, её тело дёрнулось, она брыкалась, пытаясь вырваться. Её локти метались, ноги скользили по пыльной земле, но три молодые девчонки, полные сил, оказались сильнее. Майя ухватила её за волосы, рванув так, что Анна застонала, её голова запрокинулась. Женя вцепилась в запястья, выкручивая их, а рыжая толкнула её в спину, заставляя колени подогнуться.

— СУКИ! ПУСТИТЕ! — орала Анна, её голос срывался на хрип, она извивалась, как зверь в капкане. Её голое тело, покрытое потом и песком, тёрлось о сухую землю, ягодицы, всё ещё пылающие от крапивы, скребли по траве и мелким камням. Каждый контакт с землёй обжигал, будто кожу посыпали солью, ожоги пульсировали. Пыль забивалась в царапины, смешиваясь с потом, Анна стонала, её лицо исказилось от боли и ярости.

Она лягнула рыжую, попав ей по голени, и та взвизгнула, но тут же ответила пинком в бедро. Майя рванула волосы сильнее, заставляя Анну выгнуться, а Женя, рыча, надавила на её плечи, прижимая к земле. Анна сопротивлялась из последних сил, её мышцы напряглись, пот заливал глаза, но силы таяли. Пыль клубилась вокруг, оседая на её коже, трава колола бока, а камни впивались в колени и локти, добавляя новые мучения.

— Ладно, ладно! — застонала она, её голос надломился, захлёбываясь отчаянием. Она обмякла, учащённое дыхание рвалось из горла. Сопротивление сломалось под натиском трёх девчонок, их пальцы, всё ещё вцепившиеся в её тело, медленно разжались.

Майя отпустила волосы, Женя отступила, а рыжая, довольно хихикнув, напоследок шлёпнула Анну по пыльной, красной заднице. Анна, задыхаясь, рухнула на ладони и колени, её тело дрожало, пыль оседала на спине, как пепел. Она приняла унизительную позу, её ягодицы, алые от ожогов, с тёмной порослью волос между ними, задрались вверх, открываясь взглядам мучительниц. Колени тёрлись о жёсткую землю, ладони упирались в пыль, царапая кожу. Её грудь свисала, касаясь травы сосками, а волосы падали на лицо, липнув к мокрым щекам.

Лена шагнула ближе, её шаги хрустели по гравию. Она ловко накинула ремешок на шею Анны, затянув его в грубую петлю, как ошейник. Ткань впилась в кожу, царапая, и Анна застонала, но Лена уже растянула длинный конец ремня, шагнув вперёд. Петля натянулась, сдавив горло, и Анна, закашлявшись, вынуждена была двинуться следом, ползя на четвереньках, как собака.

— Ползи, животное! — рявкнула Лена, не оборачиваясь, её голос сочился презрением.

Путь до дома Анны, растянувшийся на пять мучительных минут, стал для неё адом. Закатное солнце заливало улицу багровым светом, отражаясь на Анниной коже, покрытой грязью и потом. Она ползла, её колени и ладони скользили по земле, камни впивались в кожу, оставляя ссадины. Ягодицы, пылающие от крапивы, переваливались с каждым движением, их алый цвет, испещрённый рубцами, блестел в свете солнца. Тёмная поросль волос между ягодицами и ниже, открытая всем взглядам, добавляла унижения, заставляя Анну чувствовать себя животным, выставленным на посмешище.

Девчонки топали сзади, их хохот разносился по улице, заглушая далёкий лай собак. Майя снимала всё на телефон. Женя, с крапивой в одной руке, другой то и дело шлёпала Анну по заднице, оставляя красные отпечатки на опухшей коже.

— Давай, собачка, шевели своей красной жопой! — хмыкнула брюнетка, отвесив очередной шлепок. Её ладонь звонко ударила по пышным ягодицам, и Анна застонала, замедлившись. Ремень на шее натянулся, вынуждая её ползти дальше.

— Гляньте, как виляет! — захохотала рыжая, наклоняясь и шлёпнув Анну по другой ягодице. — Прям породистая сука!

Анна стиснула зубы, её лицо исказилось от боли и стыда. Она чувствовала себя хуже скота — голая, на четвереньках, с ремнём на шее, под насмешки малолеток. Каждый шлепок обжигал, ожоги на ягодицах вспыхивали, как угли, а камни под коленями царапали кожу, оставляя кровавые следы. Её грудь тёрлась о траву, соски горели от трения, а пот, стекавший по спине, щипал ссадины. Унижение раздирало её, каждая насмешка, каждый взгляд девчонок вгрызался в её гордость, оставляя пустоту.

Лена, шедшая впереди, дёргала ремень, заставляя Анну ползти быстрее.

— Шевелись, сучка! — рявкнула она, обернувшись. — Активнее лапами передвигай!

Анна, задыхаясь, ползла, её дыхание рвалось из горла, слёзы засыхали на глазах, но она не смела остановиться. Дважды девчонки подгоняли её лёгкими пинками под ягодицы. Анна мычала от болезненных ударов, её голос срывался на рык, но она терпела, её ненависть кипела, но сил сопротивляться не осталось.

Наконец, они остановились у забора Анниного дома. Лена, не отпуская ремень, ловко обмотала его конец вокруг столба забора, затянув узел. Анна, всё ещё стояла на четвереньках перед своим забором, её колени и ладони кровоточили, ягодицы пульсировали, а ремень впивался в шею, царапая кожу.

Лена присела перед ней, её глаза блестели злорадством.

— Ну что, собачка, пора сказать волшебные слова, — процедила она. — Говори: «Я ваша сучка».

Анна замерла, её губы задрожали, глаза сверкнули ненавистью.

— Ни за что, — прохрипела она.

Майя хлёстко шлёпнула её по жопе:

— Говори, шлюха, или это видео увидит весь твой офис! Хочешь, чтобы твои клерки дрочили на твою красную жопу?

— Давай, тётя, говори! — рявкнула Женя, помахивая крапивой. — Или я тебе ещё раз по жопе всыплю.

Рыжая хихикнула, наклоняясь к самому лицу Анны.

— Что, стыдно? Говори, сука, или мы тебя тут до утра держать будем!

Анна стиснула зубы, испепелив взглядом четвёрку мучительниц. Она понимала, что выхода нет — они не отступят, их глаза горели садистским азартом. Унижение душило её, но она, сгорбленная, голая, на четвереньках, окружённая четырьмя студентками, выдавила, захлёбываясь стыдом:

— Я ваша сучка...

Лена качнула головой, её губы искривились.

— Не слышу! Громче! Ещё раз! — рявкнула она.

Майя направила камеру прямо на лицо Анны, её пальцы зависли над экраном.

— Давай, сучка, старайся лучше! — хмыкнула она.

Анна, задыхаясь в унижении, повторила:

— Я ваша сучка...

— Ещё раз! — рявкнула Женя, шлёпнув её крапивой по ягодицам. Удар обжёг, и Анна застонала.

— Я ваша сучка... — прохрипела она в третий раз, её глаза, полные ненависти и отчаяния, уставились в землю. Унижение было полным, её гордость, её статус, всё, чем она была, растоптано этими словами.

Майя, хихикнув, шагнула ближе и сунула телефон ей в зубы, как кость собаке.

— Держи, сука, — бросила она, её голос сочился ядом. – Сожми крепче, не урони, хе-хе...

Анна сжала зубами тёплый пластик, её челюсти дрожали, глаза пылали ненавистью. Она чувствовала себя хуже животного, её душа кричала, но тело, избитое и сломленное, подчинялось. Майя небрежно кинула Аннину сумочку на землю рядом, та шлёпнулась в пыль, подняв облачко.

Лена поднялась, её светлые волосы блеснули в закатном свете.

— До встречи, соседка, — усмехнулась она, наклоняясь и звонко шлёпнув Анну по ягодицам. Удар обжёг, ожоги вспыхнули, и Анна замычала от боли, всё ещё будучи на четвереньках.

Подруги блондинки последовали её примеру. Одна с размаху ударила по левой ягодице, оставляя красный отпечаток. Вторая шлёпнула по правой, её удар был грубым, почти пинком. Рыжая отвесила завершающий лёгкий, но унизительный шлепок, хихикнув:

— Ты теперь наша сучка, запомни это.

Девчонки, весело хохоча, развернулись и пошли к своему дому, их голоса звенели издёвкой, пока не затихли за воротами. Анна осталась одна, всё ещё на четвереньках, с ремнём на шее, привязанным к забору, и телефоном в зубах. Её ягодицы горели, кожа пульсировала, покрытая рубцами и ссадинами. Она медленно выплюнула телефон, он шлёпнулся в пыль, и, задыхаясь от слёз унижения, начала развязывать ремень. Её пальцы дрожали, ногти ломались о грубую ткань, но она наконец освободилась.

Женщина медленно поднялась на ноги, её колени подгибались, тело дрожало, а ягодицы, алые и опухшие, пульсировали от каждого движения. Она стояла, голая, у своего забора, сжимая телефон и сумочку, её глаза, полные ненависти и стыда, истекали слезами.

Шатаясь, она открыла ворота и вошла на участок. Её босые ступни шаркали по пыльной тропинке, каждый шаг отдавался болью в ягодицах, покрытых алыми рубцами от крапивы. Она корчилась, её тело дрожало, пот и грязь липли к коже, царапая ссадины. Дотопав до крыльца, она толкнула дверь и ввалилась в дом. Тёмная прохлада прихожей обволокла её, но не принесла облегчения. Анна кинула сумочку на пол и закричала в истерике:

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

Её крик, полный обиды и отчаяния, разорвал тишину, будто эхо разнеслось по всему посёлку. Слёзы ярости и унижения потоками рванули по щекам, оставляя мокрые полосы на грязном лице. Она орала в истерике, стоя в пустой комнате, крепко сжимая кулаки. Её тело тряслось, ягодицы пульсировали, а в груди бушевала ненависть, смешанная с бессилием.

Продолжение следует...

За следующей частью этого рассказа и других моих работ обращайтесь в личные сообщения на сайте или на почту torres9111@mail.ru. Заходите в мой профиль на сайте и смотрите все публикации автора.

Все мои рассказы есть на бусти - https://boosty.to/russel91

Также пишу на заказ. На любые темы, по вашему сценарию, предпочтениям и пожеланиям. Обращайтесь