Артем елозил на сиденье авто, будто на нем рассыпали песок. Сквозь гул двигателя он выдавливал слова:

– Че за фигня вообще? Я с Сашкой договорился в клуб сходить. – Он стучал пальцами по пластику двери. Быстро. Нервно. За окном маячили бесконечные поля, пыльные и скучные.

Отец не поворачивал головы. Руки крепко держали руль.

– Деду восемьдесят два, а тебе двадцать два. Не переломишься. Крышу ему чинить надо, а ты про клубы. – Голос ровный, но твердый, как сталь. Машина тряслась на ухабе. Артем вцепился в ремень безопасности.

– Один раз за лето, говоришь? – Артем фыркнул. – В прошлом году я тут две недели пахал! Коз гонял, навоз чистил...

Он с отвращением сморщился, вспоминая запах хлева – кислый, густой, въедливый, смешанный с пылью и потом. Пальцы его снова забарабанили по пластику, ритм нервный и прерывистый.

– А Сашка? Он же билеты на концерт достал! Вечно я пролетаю!

Отец вздохнул. Глубоко. Тяжело. Звук был похож на шипение воздуха из спущенной шины.

– Артем. Крыша течет. Одному ему не справиться. – Он на мгновение отвел взгляд от дороги, серые глаза жестко впились в сына. В них не было гнева, только усталая твердость и что-то еще – тень упрека, который Артем знал с детства. – Ты не сломаешься за выходные. Город подождет. А дед – нет.

Машина резко дернулась, съезжая с асфальта на раскисшую от недавнего дождя грунтовку. Грязь шлепала по колесным аркам, густо и влажно.

Артем замолчал. Сжался. Смотрел в окно на мелькающие покосившиеся заборы, на корявые яблони в палисадниках. Мысли его метались между обещаниями Сашке, яркими огнями ночного клуба, звонкими голосами девушек в коротких юбках – и предстоящей работой. Руки, привыкшие к клавиатуре, уже ныли в предчувствии лопаты и молотка. Он чувствовал, как по спине пробежал холодок досады. Горький привкус разочарования заполнил рот.

– Дерьмо... – пробормотал он почти неслышно, больше для себя, смиряясь с неизбежным. Автомобиль поднимал облако придорожной пыли, не спешившей оседать.

Деревня встретила их тишиной, нарушаемой лишь кудахтаньем кур да далеким лаем собаки. Воздух пах мокрой землей, дымком из труб и прелой травой. Машина остановилась у знакомого, покосившегося дома с резными наличниками. На крыльце, опираясь на косяк, стоял дед с трубкой в зубах. Лицо его, изрезанное глубокими морщинами, расплылось в широкой, беззубой улыбке при виде машины. Артем медленно выбрался из Нивы. Спина заныла от долгой дороги. Он потянулся, кости хрустнули.

– Здорово, дед, – сказал он, стараясь вложить в голос бодрость, которой не чувствовал. Старик кивнул, глаза блестели.

– Приехали... Слава Богу. Отец уже доставал сумки из багажника. Артем взглянул на старую, местами просевшую крышу, на груду свежего шифера у сарая. Предстоящий выходной рисовался в воображении долгими часами тяжелой, незнакомой работы под неумолимым солнцем. Он вздохнул. Глубже прежнего.

Отец и дед сразу взялись за крышу. Звякали молотки, скрипели старые доски под ногами. Артему достался курятник – низкий, темный сарайчик позади дома. Он толкнул скрипучую дверь. Вонь ударила в нос – едкая, густая смесь аммиака, влажного помета и пыли. Артем зажал нос и рот рукавом рубахи, но запах проникал сквозь ткань, щипал глаза. Внутри было полутемно, лишь узкие лучи солнца пробивались сквозь щели в стенах, освещая клубящуюся пыль и толстый слой соломы на земле. Солома была темно-коричневой, слипшейся, пропитанной куриным дерьмом до состояния плотной, влажной массы. Куры копошились в углу, настороженно косились на вошедшего. Артем взял тяжелые вилы, стоявшие у входа. Их деревянная рукоять была гладкой от времени и пота многих рук. Он воткнул зубья в солому. Она сопротивлялась, словно живая. С хрустом и чавкающим звуком он оторвал пласт. Под ним открылся еще более темный, склизкий слой. Запах усилился. Артем закашлялся, глаза слезились. Он собрал вилами комья на лопату и сгреб в кучу у двери. Пот стекал по вискам, смешиваясь с пылью. Каждый вдох был пыткой.

– Ты чего там? – донесся голос отца с крыши. Артем высунулся из курятника, отдышавшись чистым воздухом.

– Ничего... Копаю! – крикнул он в ответ, голос сиплый.

Он вытер лоб грязной рукой. Тележка стояла рядом, старая, с ржавыми колесами. Артем начал грузить на нее комья соломы. Они были тяжелыми, липкими. Куски помета отваливались, падали на землю и на его ботинки. Парень чувствовал их влажную теплоту даже сквозь толстую подошву. Мухи тут же облепили свежую кучу на тележке, назойливо жужжа. Артем толкнул тележку. Колеса скрипели и вязли в размокшем грунте двора. Тянуть ее к силосной яме за огородом было мучительно. Ноги скользили, спина горела от палящего солнца.

Возле двери курятника стоял дед. Он опирался на лопату, курил трубку. Тонкая струйка дыма вилась в горячем воздухе. На лице мужчины – широкая ухмылка.

– Ну как, городской? – спросил он, прищурившись от солнца. Голос его звучал насмешливо, но без злобы. Артем только крякнул в ответ, с трудом вытягивая тележку из очередной колеи. Он чувствовал, как подкатывает тошнота от въевшегося в ноздри запаха аммиака и дерьма. Слюна во рту стала густой, неприятной. Он остановился, оперся руками о колени, пытаясь сглотнуть комок в горле. Дед наблюдал за его борьбой с отвращением.

– Пахнет, да? – констатировал он просто. Артем кивнул, не в силах говорить. Его лицо было бледным под слоем пыли и пота. Дед затянулся, выпустил дым колечком. – Зато курам чисто будут. И яйца не в помете.

Когда последняя тележка, скрежеща, скатилась в глубокую силосную яму, и Артем высыпал ее, он почувствовал себя опустошенным. Руки тряслись от напряжения. Он стоял, опираясь на лопату, глотками вдыхая воздух, который все еще казался ему отравленным. Дед подошел, похлопал его по плечу. Твердая ладонь была теплой и шершавой.

– Молодец, Артемка. Не ожидал. Думал, сбежишь еще обеду. – Он засмеялся хрипло, выпуская струйку дыма из трубки. Артем лишь кивнул, пытаясь сглотнуть комок тошноты. Запах куриного помета въелся в кожу, в волосы, в одежду. Каждый вдох напоминал ему о темном сарае, о липких комьях соломы, о теплой влаге фекалий под ботинками. Он чувствовал запах даже сквозь дым дедовой трубки – едкий, аммиачный, непередаваемо отвратительный. Слюна снова накатила горькой волной. Он отвернулся, чтобы не вырвать на глазах у старика.

– Сходи на реку, – сказал дед спокойно. – Окунись. Смоешь эту гадость. – Он ткнул трубкой в сторону заросшей тропинки за огородом. – Вода студеная. Освежит.

Артем не заставил себя просить дважды. Он бросил лопату и почти побежал по тропинке. Колючки репейника цеплялись за штаны, но он не обращал внимания. Он жаждал избавиться от запаха, пропитавшего его насквозь. Чистоты. Холода. Тропинка вывела его к крутому берегу реки. Вода была темной, почти черной под сенью разросшихся ив. Артем скинул футболку, заляпанную пометом и потом. Она тяжело шлепнулась на землю. Затем – ботинки, носки, штаны. Он стоял на берегу в одних трусах, ощущая ветерок на липкой коже. Запах все еще преследовал его. Он глубоко вдохнул и прыгнул с обрыва. Холод ударил, как кулак. Вода сомкнулась над головой, вытесняя воздух и звуки. На мгновение наступила тишина. Затем – ледяное проникновение сквозь кожу, в мышцы, в кости. Артем всплыл, фыркая и отчаянно гребя к берегу. Студеная вода обжигала кожу, заставляя сердце колотиться как бешеное. Он выкарабкался на мелководье, дрожа всем телом. Зубы стучали. Мурашки бежали по коже. Он сел на мокрый песок, обхватив колени руками, пытаясь согреться солнцем, которое уже клонилось к закату. Воздух казался теплым только по контрасту.

– Городской? – раздался голос прямо рядом. Артем вздрогнул и резко повернул голову. Возле его кучи одежды сидела девушка. Пухловатая, круглолицая, с румянцем на щеках. Она улыбалась и подпирала голову рукой, наблюдая за ним с открытым любопытством. Ее глаза, светлые и чуть раскосые, медленно скользили по его мокрым плечам, по напряженным мышцам спины, по каплям воды, стекающим по груди. Артем почувствовал неловкость под этим пристальным взглядом. Он потянулся за футболкой, накинул ее на плечи – холодная ткань прилипла к влажной коже.

– Анфиса, – представилась она просто, словно они старые знакомые. – Ты из города? Каково там? Расскажи.

Артем достал из мокрых штанов смятую пачку сигарет и зажигалку. Руки все еще дрожали от холода. Он взял сигарету, сунул в рот, щелкнул зажигалкой. Пламя дрогнуло. Первая затяжка была глубокой и горькой.

– Нормально, – пробормотал он сквозь дым. Анфиса сидела на корточках, подпирая подбородок ладонью. Ее светлые глаза не отрывались от него. От его мокрых волос, слипшихся на лбу, от капель, стекающих по шее под футболку. Артем почувствовал, как поднимается краска на щеках. Он оттянулся еще раз, пытаясь скрыть неловкость.

– Расскажи про город, – повторила она мягко, но настойчиво. Ее голос был низким, чуть хрипловатым. – Там же все кипит? Машины, огни... Люди красивые ходят?

– Ну... да, – Артем кивнул, стряхивая пепел на песок. – Трамваи гремят, небоскребы стеклянные. Народ – как муравьи в муравейнике. Все куда-то бегут.

– А клубы? – Анфиса перебила, ее щеки залил румянец азарта. Она придвинулась ближе, коленями касаясь его ноги. Тепло от ее тела было ощутимо даже сквозь холодную ткань его штанов. – Там танцуют? Под музыку громкую? С парнями целуются?

Артем усмехнулся сквозь дым.

– Да. Целуются. И не только. – Он вдруг почувствовал себя циркачом, развлекающим публику. Ее взгляд – жадный, открытый – заставлял слова литься легче. Рассказывал про лазерные шоу, про бары с коктейлями дороже его дневной зарплаты, про девушек в платьях, которые едва прикрывали бедра. Анфиса слушала, разинув рот, кивая на каждом слове. Ее пальцы нервно перебирали подол простенького ситцевого платья.

– А я... я ни разу не была, – призналась она вдруг тихо. Глаза ее опустились на руки, сжатые в кулаки на коленях. – Тут только коровы, да речка. Да старики. – Потом резко подняла голову, взгляд стал острым, почти дерзким. – Дай затянуться!

Она протянула руку к его сигарете. Артем, немного ошарашенный, передал. Анфиса схватила ее неуклюже, двумя пальцами, как щипцы. Сделала глубокую затяжку – и тут же зашлась в кашле. Слезы брызнули из глаз. Она отдала сигарету обратно, вытирая ладонью рот.

– Крепкие! – выдохнула она хрипло, но тут же улыбнулась сквозь слезы.

Они сидели молча. Артем курил, глядя на темную воду. Анфиса сидела рядом, поджав ноги. Ее теплое колено прижималось к его бедру. Она снова потянулась к сигарете – осторожнее, сделала маленькую затяжку, выпустила тонкую струйку дыма. Выражение лица было сосредоточенным, словно она пробовала что-то новое и важное. Дым смешивался с запахом мокрого песка и речной воды. Артем чувствовал ее дыхание на своей руке, когда она возвращала сигарету. Тепло и влажно. Он затянулся снова. Голова слегка кружилась от холода, никотина и неожиданности этой встречи.

Внезапно Анфиса повернулась к нему всем корпусом. Ее круглое лицо было серьезным, румянец пылал на щеках. Она посмотрела ему прямо в глаза, не мигая. Ее голос, когда она заговорила, был тихим, но отчетливым, перекрывая шелест листьев над головой:

– А хочешь, я тебе отсосу?

Артем замер. Сигарета замерла на полпути ко рту. Он не понял сразу – может, ослышался? Но Анфиса уже опускалась перед ним на колени, песок хрустнул под ее весом. Ее круглое лицо было серьезным, без тени смущения, словно она предложила ему еще одну затяжку. Пухленькие руки потянулись к его трусам.

– Подожди, – Артем выдохнул дым колечком, голос сорвался. – Ты серьезно?

Он отодвинулся на сантиметр, но она уже зацепилась пальцами за резинку трусов. Пальцы ее работали быстро, неуклюже, цепляясь за ткань. Он смотрел на ее пухлые щеки, на светлые волосы, выбившиеся из косы, на плотные бедра под ситцевым платьем. Не его тип. Совсем. Он любил худышек, стройненьких. Но тепло ее дыхания на коже живота, ее решимость – это сработало лучше любого афродизиака. Член напрягся сам собой, откликаясь на прикосновение ее теплых ладоней.

Анфиса вытащила его. Ее глаза расширились на мгновение – видимо, размер впечатлил. Потом она без лишних слов наклонилась. Первое прикосновение губ было влажным, неловким. Она взяла его в рот слишком глубоко и сразу подавилась, откашлялась, слюна брызнула. Артем втянул воздух сквозь зубы – не столько от удовольствия, сколько от неожиданности. Она попробовала снова, осторожнее, обхватив основание одной рукой. Язык скользнул по головке, неуверенно, будто пробуя незнакомый фрукт. Ее щеки втянулись, когда она попыталась создать вакуум. Получилось коряво – больше похоже на мокрые поцелуи, чем на профессиональный минет. Но тепло ее рта, сочетавшееся с настойчивым урчанием где-то у нее в горле, делало свое дело. Артем откинул голову назад, уперся ладонями в мокрый песок. Сигарета догорала меж его пальцев, забытая.

Она втянулась. Видимо, решила, что главное – усердие. Ее голова двигалась вверх-вниз с каким-то деревенским упорством, словно она долбила ступку. Зубы иногда задевали – остро, неприятно. Артем морщился, но не останавливал. Ее пухлые пальцы вцепились в его бедра, ногти впились в кожу. Он смотрел вниз: ее светлые волосы выбились из косы, прилипли ко лбу от усилия. Капли пота смешались с каплями речной воды на ее шее. Девушка дышала носом, шумно, и этот звук, смешанный с чавканьем и хлюпаньем, странно возбуждал. Наивность процесса была откровеннее любой городской изощренности. Артем положил руку ей на затылок, не давя, просто ощущая движение ее головы. Она заурчала в ответ – глухой звук одобрения.

Он почувствовал знакомое напряжение внизу живота, волнами нарастающее. Сжал ее волосы чуть сильнее.

– Анфис... Сейчас... – прохрипел он предупреждение.

Она не отстранилась. Наоборот, двинулась быстрее, с каким-то отчаянным рвением, глубже заглатывая его. Артем выгнулся дугой, песок осыпался с берега под его спиной. Оргазм накрыл резко, горячей волной, вырвав из горла сдавленный стон. Он кончил ей в горло, чувствуя, как ее глотка сжалась в судорожном глотательном движении.

Анфиса отдернулась мгновенно. Ее лицо исказила гримаса настоящего отвращения. Она выплюнула беловатую жидкость прямо на песок у его ног, с громким "пффф!", затем снова и снова, вытирая рот тыльной стороной ладони. Слюна тянулась нитями от ее губ. Она скривилась, высунув язык, всем видом показывая, как ей мерзко.

– Фу-у-у... – протянула она, содрогаясь всем телом. – Как... как куриный помёт! Только теплый! – Она сплюнула еще раз для верности, глядя на Артема с искренним недоумением, будто он ее обманул.

Артем рассмеялся. Громко, искренне, отбросив всю неловкость ситуации. Его смех эхом отозвался над рекой.

– Ну что ты хотела? – Он все еще лежал на спине, чувствуя приятную расслабленность в мышцах после оргазма. – Малиновый сироп? Это сперма. Так и должно быть на вкус.

– Но в фильмах... – Анфиса нахмурилась, вытирая подбородок краем платья. Ее щеки пылали от усилия и теперь от смущения. – Там девушки аж стонут от счастья! Глотают и улыбаются! Как конфетку!

– Фильмы – это киношники снимают! – Артем сел, подтянув колени к груди. Он достал новую сигарету, закурил, глядя на ее обиженное лицо. – Там актрисы играют. Им платят за то, чтобы они делали вид, будто им нравится. А в жизни... – Он пожал плечами, выпуская дым клочьями. – В жизни так и есть. Как куриный помёт. Только теплый.

Анфиса задумалась. Она сидела на песке, поджав ноги, ее ситцевое платье задралось выше колен. Она смотрела на темнеющую воду, потом на Артема. Обида постепенно уходила с ее круглого лица, сменяясь практическим интересом.

– Значит, я все правильно делала? – спросила она напрямую. – Просто вкус... такой?

– Да, – кивнул Артем. – Для первого раза – даже неплохо. Главное, что старалась. – Он улыбнулся ей, и она ответила робкой улыбкой. Она подвинулась ближе, ее плечо коснулось его руки. Тепло ее тела было приятным контрастом речной прохладе.

Они курили. Артем рассказывал про городские глупости – про пробки, где люди стоят часами и ругаются, про начальников-самодуров, про крошечные квартиры за бешеные деньги. Анфиса слушала, кивая, ее глаза горели. Она задавала вопросы про магазины с одеждой, про кинотеатры, про кафе, где подают кофе с пенкой в высоких стаканах. Ее мечтательность была наивной и заразительной.

– Артем... – Она вдруг положила руку ему на колено. Ее пальцы были теплыми и чуть липкими от песка. Она смотрела ему в глаза без тени кокетства, с деревенской прямотой. – Возьми меня с собой. В город. Когда уедешь. – Голос ее был тихим, но твердым. – Я буду тебе готовить. Стирать. Убирать. И... – Она кивнула в сторону его трусов. – И это. Часто. Любым способом. Я чистая, ты первый. Я буду стараться лучше. Научусь. – Она замолчала, глядя на него с таким ожиданием, что Артем почувствовал легкий укол вины. Он не верил ей, конечно. Но ее настойчивость, ее странная смесь наивности и решимости, ее пухлые губы, еще влажные от его спермы – все это складывалось в необычную картину. Она была как диковинный цветок, выросший тут, на этом грязном берегу.

Артем не ответил. Он лишь потушил окурок о песок, встал, отряхивая мокрые шорты. Спина заныла от долгого сидения на холодном песке.

– Мне пора, Анфис. Отец с дедом ждут. – Он избегал ее взгляда, чувствуя неловкость этой внезапной близости и ее нелепого предложения. Она не стала упрашивать, только кивнула, поднялась следом. Ее ситцевое платье было запачкано песком и следами травы на коленях. Она стояла, глядя ему вслед, пока он не скрылся за поворотом тропинки, ведущей к деревне. Ее фигура на фоне темнеющей реки казалась маленькой и упрямой.

Работа поглотила Артема снова. На этот раз отец велел ему таскать тяжелые, смолистые доски на чердак для перекрытий. Каждая доска оставляла на руках липкие следы и занозы. Лестница скрипела под тяжестью, пыль чердака забивала нос и горло, смешиваясь с потом на лице. Потом вдвоем с отцом раскатывали рулон гидроизоляции – черной, пахнущей гудроном пленки. Артем прижимал ее к стропилам, пока отец вбивал скобы. Руки немели от неудобного положения, солнце нещадно пекло. К вечеру гофролист был лишь сложен у сарая – на завтра. Ужин прошел в молчании под хриплое бормотание радио. Дед, как всегда, выгнал Артема курить на крыльцо: "Дымить в избе – грех!"

Только спичка чиркнула, осветив на мгновение его усталое лицо, как из темноты между кустами сирени выскользнула Анфиса. Быстро, как тень. Вырвала у него зажженную сигарету прямо из пальцев. Искры осыпались на ступеньку.

– Еще хочешь? – спросила она весело, уже делая глубокую затяжку. Голос звонкий в тишине деревенской ночи. Дым выдохнула струйкой в сторону, не сводя с него темных, блестящих глаз.

Артем кивнул, не в силах отказать. Да и не хотел. Анфиса прижала его спиной к теплой бревенчатой стене дома, сделала еще одну затяжку – огонек сигареты осветил ее щеки – и вернула сигарету ему в пальцы. Потом, не теряя темпа, опустилась перед ним на колени. Песок под ее коленями был холодным и колючим. Ее руки потянулись к его поясу привычным движением, но пальцы дрожали от нетерпения или ночной прохлады. Она торопилась, словно боялась, что ее прервут. Губы обхватили его член влажно и неловко, зубы скользнули по чувствительной коже. Артем вскрикнул от неожиданной боли, но Анфиса лишь глубже забрала его в рот, пытаясь заглушить дискомфорт усердием. Ее голова двигалась резко, почти механически, сфокусированная на цели. Слюна стекала по его стволу, смешиваясь с запахом дыма и ее дыханием – теплым, чуть кисловатым от недавнего ужина. Артем закрыл глаза, уперся затылком в бревна, пытаясь отдаться ощущениям сквозь неуклюжесть. Затянулся. Нарастающее напряжение внизу живота было знакомым и неумолимым.

Он почувствовал, как волна поднимается слишком быстро, стремительно, не оставляя времени на предупреж­дение. Только успел хрипнуть:

— Анфис, сейчас...

Но было поздно. Волна вырвалась стремительно, горячей струей. Анфиса инстинктивно отдернула голову, и член уже выскользнул из ее губ. Но белесая жидкость хлестко ударила ей в щеку, брызнула на нос, подбородок, закапала на ситцевое платье у колен. Она замерла, широко раскрыв глаза. Капли спермы медленно сползали по ее румяной коже, одна повисла на реснице. Артем, еще дыша прерывисто, уже начал бормотать извинение.

— Черт, прости, я не сдержал...

Тишину крыльца разорвал смех. Резкий, звонкий, как треск сучьев. Анфиса тряхнула головой, сбрасывая капли, и расхохоталась в полную силу. Ее плечи тряслись, она тыкала пальцем в свое испачканное лицо.

— Гляди! — фыркнула она сквозь смех. — Результат на лицо!

Артем сначала опешил, потом фыркнул сам. Напряжение дня — липкая смола досок, запах гудрона, скрип лестницы — внезапно растаяло в этом смехе. Он прислонился к теплым бревнам, смеясь уже громче, глубже, пока живот не заныл. Анфиса, все еще хихикая, вытерла лицо рукавом платья, оставив мутный развод.

— Вот салфетки, — Артем достал смятую пачку из кармана шорт, протянул ей. Она приняла, тщательно вытирая щеки, подбородок, шею. Сморщилась, вытирая липкую полосу на платье.

— Не отстирается, — констатировала она без особого огорчения. — Мамка ворчать будет...

Она встала, отряхнула песок с колен. Ее лицо в лунном свете казалось чистым, хотя следы еще виднелись. Смотрела на Артема не с обидой, а с каким-то деловым любопытством.

— Ну что? — спросила она прямо. — Я старалась. Лучше получилось?

Артем поправил шорты, чувствуя нелепую теплоту после оргазма и ее смеха.

— Старалась, — кивнул он. — Только зубами... осторожней надо. И не торопись так. Не гонка.

Анфиса серьезно кивнула, словно запоминая инструкцию. Потом вдруг зевнула во весь рот, по-кошачьи.

— Ладно, спать пора. Завтра опять рано вставать. Коров доить. — Она повернулась к темноте двора, но задержалась. Оглянулась. — Ты... завтра вечером тут будешь? Курить выйдешь?

Артем кивнул.

— И на речку купаться пойду тоже.

На следующее утро Артем снова копался в загоне для скотины. Вилы вонзались в спрессованный навоз и солому, поднимая кислый запах аммиака, въедающийся в ноздри. Он работал молча, автоматически, но мысли крутились вокруг Анфисы — ее смеха, ее неуклюжих попыток угодить, ее упрямого ожидания вечером на крыльце. К обеду он с облегчением бросил вилы и направился к реке. Анфиса уже ждала его на знакомом месте, сидя на песке и пуская камешки по воде. Она оглянулась, лицо озарилось широкой улыбкой.

— Плавать будешь? — крикнула она, не дожидаясь ответа, сбросила платье и побежала к воде. Артем последовал за ней, скидывая потную футболку. Анфиса нырнула первая, исчезнув в темной воде. Артем прыгнул следом. Холод обжег, но уже привычно. Он нырнул глубже, открыл глаза — мутная зелень, пузыри воздуха. Вдруг рядом мелькнуло белое пятно — Анфиса. Она плыла легко, почти бесшумно, рассекая воду длинными гребками. Вынырнув, Артем фыркнул:

— Откуда так плавать научилась?

— Речка тут с детства, — отозвалась она, отбрасывая мокрые волосы со лба. — Как рыба! Хочешь, наперегонки до островка?

Они плавали, ныряли, Анфиса смеялась, когда Артем отставал. Потом сидели на песке, греясь на солнце. Анфиса вдруг потянулась к его шортам.

— Давай еще разок? — попросила она деловито. — Ты же говорил, надо практиковаться.

Артем кивнул. Она опустилась перед ним на колени, губы обхватили его член осторожнее, чем вчера. Зубы почти не касались кожи. Она сосала медленно, сосредоточенно, ее язык скользил по чувствительному узлу под головкой. Артем закинул голову назад, ощущая нарастающее тепло внизу живота. Он предупредил ее заранее:

— Сейчас...

Анфиса кивнула, не отрываясь, но в последний момент резко подняла голову. Теплая струя выплеснулась на песок у его ног, лишь пара капель попала ей на руку. Она вытерла их платьем с деловым видом.

— Лучше?

— Лучше, — признал Артем. Ее пальцы все еще дрожали от холода воды, но в глазах светилось упорство. Они молча закурили. Анфиса провожала его взглядом, когда он уходил по тропинке к деревне. Тоскливым, тяжелым. Он чувствовал этот взгляд между лопаток.

Крышу докрыли быстро. Отец и дед работали слаженно, как старые механизмы. Артем подавал листы гофры, прижимал их к стропилам. Солнце палило немилосердно, металл обжигал руки. К вечеру последний саморез вкрутили с глухим скрипом. Отец вытер пот со лба рукавом:

— Собираемся. Через час выезжаем.

Артем кивнул молча. В груди что-то сжалось. Он вышел на крыльцо, потянулся, костяшки хрустнули. Тень от сиреневого куста была короткой. Он достал сигарету, чиркнул спичкой. Пламя дрогнуло на ветру. И тут Анфиса вышла из-за угла сарая. Не бежала – шла быстро, почти бесшумно по пыльной земле.

– Ты обещал! – выпалила она, останавливаясь перед ним. Глаза темные, огромные. – Вечером покурить выйдешь! И в город меня забрать обещал! – Голос дрожал от обиды.

Артем замер с сигаретой у губ. Дым струйкой поднялся в тихий вечерний воздух. Он медленно выдохнул.

– Анфис... Я не обещал. Никогда не говорил, что заберу. И девушки мне нравятся... другие. Худенькие.

Слова прозвучали жестче, чем он хотел. Анфиса отшатнулась, словно от удара. Ее круглое лицо, обычно такое оживленное, вдруг застыло, стало плоским и серым. Глаза, огромные и темные, блеснули влагой. Она шмыгнула носом, резко повернулась и бросилась бежать по пыльной дороге, ведущей к ее дому. Платье мелькнуло последним пятном цвета в сгущающихся сумерках.

– Анфиса! – крикнул Артем, сделав шаг вперед. Но она не обернулась. Лишь плечи ее подрагивали на бегу. Он остался стоять на крыльце, ощущая кислый привкус вины на языке. Дым сигареты вдруг показался горьким. Он бросил окурок, растоптал его подошвой сапога. Внутри все сжалось – не от желания, а от внезапной пустоты. Ее смех над брызгами спермы, ее упрямые попытки угодить, ее тоскливый взгляд между лопаток – все это нахлынуло разом. Он отвернулся, вошел в дом. Отец уже складывал инструменты в ящик. Дед сидел за столом, жевал черный хлеб.

Дорога в город казалась бесконечной. Артем сидел на пассажирском сиденье отцовской старой «Нивы», уткнувшись лбом в холодное стекло. Мимо мелькали темные поля, редкие огоньки деревень. Он закрыл глаза, но вместо сна увидел Анфису: ее губы, обхватывающие его член с сосредоточенным усердием, капли воды на ее шее после купания, ее смех – звонкий и нелепый. Он вспомнил ее вопрос: "Лучше?" и свой ответ: "Лучше". И ее глаза, светящиеся от гордости. В городе его ждал офис с кондиционером, клубы с тоненькими танцовщицами на каблуках. Но мысль о них не вызывала ничего, кроме скуки. Он открыл глаза. За окном уже горели городские огни – синие, холодные, чужие.

Неделя прошла в тягучем тумане. Работа за компьютером казалась бессмысленной щелканьем клавиш. Вечера он проводил в баре возле метро, наблюдая, как стройные девушки в обтягивающих платьях смеются над шутками ухоженных парней. В пятницу он подошел к одной – длинноволосой, с острыми локтями и яркой помадой. Они уехали к ней. В ее чистой, пахнущей дорогим парфюмом квартире, на гладких простынях, она сделала ему минет. Искусно, без единого касания зубов, с идеальным ритмом. Артем кончил ей в рот, она проглотила без единой гримасы, улыбнулась дежурной улыбкой модели. Он вышел на улицу и понял – ему было все равно. Совершенно. Он тосковал по неуклюжему рту Анфисы, по ее смеху, по ее искреннему "фу!". По тому, как она вытирала лицо рукавом запачканного платья. В субботу утром он сел на автобус обратно в деревню.

Дорога казалась короче. Он вышел на пыльной остановке у въезда в деревню. Солнце палило, воздух звенел от стрекоз. Он пошел напрямик, через поле к ее дому – низкому, с покосившимися ставнями. Во дворе Анфиса доила козу. Увидев его, она замерла. Молоко продолжало струиться в ведро с тихим шипением. Ее лицо было замкнутым, глаза опущены. Она была в том же ситцевом платье, с пятном на подоле – темным, неудачно отстиранным.

– Приехал? – спросила она глухо, не поднимая головы. Голос лишился привычного звона. – Что забыл?

Артем подошел ближе. Запах козьего молока и навоза был знакомым, почти родным. Он остановился в шаге от нее.

– Тебя забыл, Анфис. Прости. Я был дураком.

Она наконец подняла на него глаза. В них не было обиды – лишь глубокая усталость и что-то похожее на страх.

– Зачем? Ты же говорил... Я не твоя. Не худенькая. Не городская.

Он опустился перед ней на колени в пыли двора, не обращая внимания на козу, которая нервно дернула ушами. Взял ее руки – шершавые от работы, в засохших каплях молока.

– Мне не нужны худенькие. Мне нужна ты. Твой смех. Твоя непосредственность. Ты мне снишься, Анфис. Я хочу забрать тебя в город. Если ты еще хочешь.

Слеза скатилась по ее щеке, оставив чистую дорожку в пыли. Она быстро вытерла ее плечом.

– А если... – Она осеклась. Задумалась. – Товар возврату не подлежит!

Артем рассмеялся. Искренне, как тогда на крыльце.

– Не подлежит.

Она кивнула. Быстро, снова и снова, как будто боялась, что он передумает. Потом вдруг вскочила, бросила ведро с молоком (оно грохнулось, белая лужа растеклась по земле), и кинулась к нему, обвив руками за шею. Ее тело было теплым, плотным, настоящим. Она прижалась лицом к его шее.

– Поеду! – выдохнула она ему в кожу, и голос снова зазвенел. – Только ты... научишь меня там всему? Как не опозориться?

– Научу, – Артем обнял ее крепче, чувствуя, как что-то тяжелое внутри разжалось. Ее платье пахло солнцем и скошенной травой.

Они собирались быстро. Анфиса сунула в старый чемодан пару платьев, фотографию родителей и иконку в бумажке. Мать плакала у ворот, отец молча тряс Артему руку. Автобус тронулся по ухабистой дороге, Анфиса прилипла к окну, впитывая мелькающие поля, леса, первые городские вывески. Ее пальцы вцепились в рукав Артема.

– Там... страшно? – спросила она шепотом, когда высотки встали стеной за стеклом.

– Нет, – он прижал ее ладонь к своему колену. – Просто шумно. И людей много.

Они вышли на вокзале в гул людской реки. Анфиса замерла, глаза расширились от потока звуков и запахов: шипение тормозов, крики таксистов, терпкий дым сигарет, сладкая вата. Она шагнула неуверенно, споткнулась о бордюр. Артем подхватил ее под локоть.

– Держись крепче, – улыбнулся он. – Тут как в реке с сильным течением.

Они шли пешком до его квартиры – одну остановку метро Анфиса отказалась ехать наотрез. Она глазела пялились на витрины бутиков, на кафе с разноцветными зонтиками, на девушек в узких джинсах. Ее пальцы то и дело сжимали его руку сильнее. В его маленькой кухне она осторожно потрогала холодильник, плиту, кран с горячей водой.

Вечером они пошли в парк. Анфиса ела мороженое вафельным стаканчиком, облизывая пальцы с детской жадностью. Она смеялась над уличным фокусником, аплодировала скрипачу. Артем смотрел на ее сияющее лицо и понимал – это его город теперь. Ее удивление делало его родным.

Вернувшись в квартиру, Анфиса осторожно разложила свои вещи на стуле. Она потрогала гладкий диван, провела рукой по книжным корешкам на полке. Артем включил телевизор – мелькание кадров заставило ее вздрогнуть.

– Ой, как в кино! – прошептала она, садясь на край дивана. Ее глаза не отрывались от экрана.

Артем сел рядом. Она инстинктивно придвинулась ближе, ее теплое плечо коснулось его руки. Он почувствовал знакомое напряжение внизу живота. Анфиса оглянулась, уловив его взгляд. На ее лице мелькнула тень неуверенности.

– Хочешь? – спросила она тихо, уже привычно опуская взгляд к его промежности. Голос звучал глуше обычного.

Артем покачал головой. Улыбнулся.

– Нет. Сегодня – моя очередь.