The Last Goodbye © DanielQSteele1

********************************************

Примечание автора:

Это уже третья история, которую я написал для Literotica. Я надеюсь, что она немного отличается от первых двух, и ещё надеюсь, что она понравится читателям.

***

Вся наша жизнь, сколько бы мы ни жили, сводится к отдельным моментам. Моментам и решениям, которые мы принимаем в эти моменты. Вся остальная наша жизнь – это просто наполнитель, начинка, которая занимает пространство между такими моментами.

Прямо сейчас я нахожусь в одном из таких моментов. Мой последний миг. Я вижу свою смерть в мельчайших подробностях на приборной панели передо мной. Там написано, что мой одномоторный самолёт будет находиться в воздухе ещё несколько секунд, может быть, полминуты или чуть больше, а затем он рухнет на землю, проплывающую в полумиле подо мной, как пресловутый камень.

У меня нет кролика, которого можно было бы вытащить из шляпы, нет трюка в запасе, который я мог бы выполнить, используя резиновые ленты и пластиковый цемент, чтобы каким-то образом удержать свой маленький самолёт в воздухе. Подо мной видна только пересечённая местность округа Гилмер на северо-востоке Джорджии. За несколько минут до этого я пролетал мимо огней маленького городка Эллиджея - окружного центра с населением более 20 000 человек.

Уже слишком поздно поворачивать, и даже если бы я мог, не думаю, что там найдётся какое-то место, где я мог бы приземлиться. Весь округ паршивый, с реками и лесами. Здесь нет действительно хороших мест, чтобы попробовать выполнить контролируемую аварийную посадку. Похоже, я приближаюсь к окраине Национального леса Чаттахучи. Даже если я попытаюсь повернуть или полечу прямо, в любом случае я окажусь в лесной глуши.

Сейчас я надеюсь, что мои знания о Небесах, полученные в воскресной школе, верны, но есть сомнения. У меня всегда были сомнения, которые я скрывал от своей семьи и близких.

Я бы назвал себя агностиком, но в глубине души я знаю, что я атеист. Ничего этого нет. Будет только момент боли. Момент, на который я надеюсь, а потом ничего. Просто потухну, как свеча на ветру, и всё, что я знал, видел, любил и кем был за последние 34 года, просто растворится в эфире.

Я адвокат, и не заморачиваюсь из-за этого. Я слышал все шутки адвокатов, которые когда-либо появлялись, и даже сам придумал несколько. Я спрашиваю себя, не слишком ли поздно составить контракт, сделку с Богом, чтобы он пощадил меня, если он есть там, наверху? И уйти от этого, но я уже знаю ответ.

Прошло ещё несколько секунд, пока я лихорадочно возился с радиоуправлением. Единственное, что может быть хуже, чем мысли о моей неминуемой кончине, — это мысль о том, что я умру, не сказав ни слова никому, кого я любил или о ком заботился. Я просто исчезну, и они никогда не узнают, о чём и о ком я думал в последние мгновения своей жизни.

В последнее время во мне снова проснулась любовь к музыке после многих лет пристрастия к разговорам по радио. В одной из песен есть строчка: «Кому бы ты позвонил со своим последним прощанием?».

Я слушал её на своем IPOD совсем недавно, пытаясь скоротать время во время скучной поездки из суда в Теннесси обратно в Джексонвилл, штат Флорида, где я родился и вырос.

Я поймал себя на том, что очень много думаю об этой строчки из песни, поскольку она превратилась из абстракции в самый важный вопрос в моей жизни.

Ещё одна вещь, о которой я вдруг вспомнил, как это ни странно или, возможно, не так уж странно, — комиксы. Я поздно пристрастился к музыке, но с самого детства любил комиксы, научную фантастику и фэнтези. Одна из величайших серий комиксов из когда-либо созданных, по моему мнению, и лучший фильм, снятый по комиксам, называется «Хранители». Это взрослая история о супергероях. Одним из персонажей, единственным настоящим супергероем, является доктор Манхэттен. В результате какого-то типичного для комиксов несчастного случая он обрёл сверхъестественные способности, и меня всегда очаровывал тот факт, что он мог быть вне времени. Для него каждое мгновение - прошлое, настоящее и будущее – это СЕЙЧАС. Он видел их всех одновременно.

Я не доктор Манхэттен, но в каком-то смысле, смотря на свою смерть, я видел время точно так же. Даже сидя в крошечной кабине и смотря, как дождь бьёт в сероватое лобовое стекло, а ветер раскачивает мой крошечный самолет.

В этот момент я также...

***

... за рулем моего Escalade 2007 года. Я поворачиваю к въезду в наш кондоминимум и машу охраннику, дежурившему у ворот. Сегодня это какой-то новый парень, которого я никогда раньше не видел. Обычно здесь дежурят чёрный Сэм или латиноамериканец Эдуардо. Новенький заставляет меня показать ему своё удостоверение личности, и я спрашиваю его, где обычные парни?

— О, Сэм слёг с сильными болями в желудке. Это случилось внезапно. Им пришлось вызвать меня из моего выходного. А вчера умер отец Эдуардо. Он уехал, чтобы побыть со своей семьей в Пуэрто-Рико.

Больше я об этом не думаю... Мне просто не терпится вернуться домой и принять горячую ванну. Я только что прилетел из Нью-Йорка, где закончился судебный процесс после того, как обе стороны особенно неприятного многомиллионного развода, причудливо переплетённого в эпической битве за семейный бизнес, внезапно в последнюю минуту решили, что они всё-таки любят друг друга и хотят предпринять ещё одну попытку, чтобы спасти свой брак.

Как адвоката, который зарабатывает деньги на разбитых сердцах и неблагополучных семьях и компаниях, меня всегда удручает, если наступает счастливый конец. Это как полученная вами пощечина.

Я бы позвонил Норману, моему партнёру в нашей фирме, но была пятница, и он предупредил меня, что собирается выключить свой мобильный телефон пораньше.

— Горячее свидание, — это всё, что он сказал, но я слышал ухмылку в его голосе.

Он всегда был ловеласом. С тех пор, как мы начали заниматься бизнесом 10 лет назад, только что окончив юридический факультет Университета Флориды. Я потерял счёт его секретаршам, помощницам юристов, женщинам-репортёрам, официанткам, женщинам-судьям, женщинам-полицейским. Да кому угодно! Он трахался, иногда жонглируя тремя или четырьмя одновременно, причём никто из них не знал о других женщинах.

В отличии от него, я всегда был довольно счастлив своим браком с Моной. Даже если бы я был изменяющей натурой, я устал бы, просто наблюдая, как Норман бегает от цветка к цветку, откладывая свой груз - ну, на этом аналогия ломается - но в любом случае, я устал бы просто смотреть, как он жонглирует своими женщинами. Как он, чёрт возьми, вообще умудрялся делать это столько раз в неделю, я не мог поверить.

Мона — это Мона Уолтерс, ранее Харрелл. Высокая брюнетка с длинными волосами, респектабельными сиськами, которая, как я когда-то думал, должна была быть застрахована как минимум на 10 миллионов долларов. Мы познакомились на юридическом факультете. У неё тоже было юридическое образование, и она практиковала какое-то время после того, как мы начали встречаться.

Но после того, как мы поженились, и я начал зарабатывать приличные деньги, она решила, что станет королевой волонтёров. Она добровольно участвовала во ВСЁМ. Её контакты помогли нашему бизнесу, а после того, как мы узнали, что не можем иметь детей, и не хотим - это в основном я - никого усыновлять, волонтерство заполнило пустоту в её жизни. Я постоянно был чертовски занята и лишь изредка ловил себя на том, что смотрю на детей друзей и скучаю по тому, чего у нас никогда их не будет.

Когда мы поженились, у нас была довольно горячая личная жизнь. Но тогда мы были молоды. Становясь старше, и я всё больше вкладывал себя в работу, в основном так компенсируя энергию, которую Норман вкладывал в погоню за кисками. Мона и наше личное общение стали занимать меня всё реже и реже. Казалось, что моя жена получала большую часть удовольствия от добрых дел и тому подобного дерьма, и она ссылалась на усталость всё чаще и чаще, когда я ночью пытался поиграть с ней. Наша сексуальная жизнь не заканчивалась, она просто как-то угасала. И я поймал себя на том, что чаще всего это похоже на какой-нибудь фильм с участием звездочек с огромной грудью, имитирующих секс с обмякшими жеребцами.

Короче говоря, по своему опыту я знал, что Мона будет на каком-нибудь благотворительном мероприятии, и ей, вероятно, будет всё равно, когда я приду.

Я сворачиваю за угол и вижу перед собой наш двухэтажный таунхаус. Удивительно, но наверху горел свет. Я удивляюсь ещё больше, когда выхожу из машины, заглядываю в наш гараж на две машины и вижу, что он занят. Одна из стоящих в нём машин — спортивный маленький мустанг Моны. Другая - сюрприз, сюрприз - внедорожник моего верного партнёра. В час ночи.

Я адвокат, и хотя не специализируюсь только на разводах, иногда вступаю с ними в контакт. Так что наивным меня не назовёшь. Как и у вас, первая мысль, которая приходит мне в голову, не из приятных. Но затем, ощутив боль, которую я на самом деле не ожидал почувствовать, я заставляю себя сделать глубокий вдох и обдумать возможные варианты.

Это может быть что-то действительно плохое, но может быть и довольно невинное. Норман был моим партнёром в течение долгого времени. Я думал, что он мой друг, и, насколько я мог судить, Мона, по крайней мере, заботилась обо мне, даже если мы не разделяли раскаленную добела страсть наших ранних лет.

Горячее свидание Нормана могло сорваться, а у Моны могло не быть мероприятий в эти выходные. Возможно, они просто выпивали и разговаривали. Или, может быть, ужинали.

Несмотря на всё, что вы читали в порно историях, мой опыт адвоката говорил, что каждый раз, когда мужчина и женщина встречаются, они совсем не обязательно автоматически падают в постель и начинают самозабвенно трахаться.

Я не могу отрицать нервозности, которую испытывал, когда отпирал входную дверь и быстро вводил код сигнализации на пульте внизу. Возможно, что что-то происходит, но я не знал наверняка. Даже если всё было невинно, сработавшая сигнализация могла напугать их обоих.

Я поставил чемодан в гостиной. Внизу горел свет, но в этом не было ничего страшного. Мы держим здесь свет включенным практически всё время. Интересно, почему их нет здесь, в гостиной? У нас есть ещё кабинет на втором этаже с музыкальным центром и телевизором с большим экраном. Прислушавшись, я услышал музыку сверху. Повернувшись, я положил руку на перила лестницы, чтобы подняться наверх, но остановился.

Если что-то действительно происходит? Давайте называть вещи своими именами. Если моя жена наверху трахает моего партнера, хочу ли я знать об этом? Если я сейчас уеду и вернусь завтра, у меня будет брак и рабочее партнёрство, которое сделало меня процветающим, толстым и счастливым. Если же я узнаю что-то, чего не хочу знать, то придётся что-то с этим делать, и моя жизнь кардинально изменится. Я вдруг понял, что ненавижу перемены.

Я подумал об этом ещё немного.

Мона всегда была хорошей женой во многих отношениях. Люблю ли я её до сих пор? Много лет я даже не задумывался об этом. Наверное, да. Той странной боли, которую я чувствую в животе, не было бы, если бы у меня не было к ней никаких чувств.

Если она со мной, и это только ради секса, может быть, я смогу наладить наши отношения. Или пойти и найти какую-нибудь похотливую разведённую женщину или секретаршу, чтобы она трахнула меня и раздула моё эго настолько, чтобы продолжить жить с ней?

Я медленно поднимаюсь вверх. Я даже не знаю, зачем я это делаю. Гораздо разумнее было бы просто уйти и сохранить ту жизнь, которая у меня есть. Но всё равно поднимаюсь по лестнице.

И вот я на втором этаже. В одной из комнат расположена наша спальня. Здесь тоже горит свет, и доносится музыка. Наша спальня. Из неё звучит музыка. И другие звуки. Меня все больше и больше тошнит. Должно быть, это из-за чего-то, что я съел по дороге домой.

Происходящее похоже на сцену из дурацкого фильма ужасов. Знаете, когда безмозглые подростки бегут к серийному убийце с большим ножом, и вы кричите им: «Идите в другую сторону, тупицы!», но они не слушают и бегут навстречу своей гибели.

Я пытаюсь приказать себе: «Не открывай дверь, не открывай дверь, не открывай дверь», но... НО!

В спальне горит только лампа на ближайшей к окну тумбочке, отбрасывая бледный свет на сцену передо мной. Но этого достаточно. И я понимаю с внезапным шоком, что я действительно люблю эту неверную суку, шлюху-жену. Права старая поговорка: «Вы не знаете, что у вас есть, пока у вас этого больше нет». У меня была жена, которую я любил, хотя и забыл об этом. Но теперь у меня её больше нет. И никогда больше не будет.

Они не смотрят на меня. Они слишком поглощены тем, что делают. Мона крепко зажмурилась, как будто ей больно, а Норман, похоже, смотрит на что-то на потолке. Они оба голые на нашей кровати. На моей кровати. Ноги Моны широко раздвинуты, и Норман вбивает свой член в её пизду, тускло влажную и блестящую. Судя по всему, он был занятым человеком и уже входил в неё по крайней мере один раз сегодня вечером.

Странно, правда. Я, конечно, видел порнофильмы, но сейчас это была моя жена. Каждый раз, когда её влагалище, мокрое и готовое к траху, открывалось перед тем, как снова впустить внутрь неё чужой член, я видел это слишком близко, а не с высоты птичьего полёта. Такое впечатляет. Если бы я не испытывал сильные позывы к тошноте, я бы, наверное, получил у себя эрекцию.

Я присматриваюсь к Норману. Мне доводилось видеть его в душе и тому подобное, но никогда я не видел его член возбуждённым. Он довольно впечатляющий и выглядел крупнее моего. Может быть, 20 или 22 сантиметра. А я считал, что мне повезло, что в хорошую ночь я стал обладателем 18. Он был весь густо смазанный и блестящий от соков моей жены.

И тут как будто мне включили звук и я вдруг слышу её голос:

— О, о, о, Боже, детка, детка, сильнее, сильнее... так хорошо...

Как банально! Почему, чёрт возьми, люди, занимающиеся сексом, не придумывают лучшие реплики?

— О, чёрт, я люблю твою киску, Мона. Такое ощущение, что ты там в огне...

Если бы меня уже не тошнило, этот разговор вывел бы меня из себя.

— Твой член такой большой, Норми. Боже мой! Я никогда не смогу насытиться им, независимо от того, сколько раз мы это делаем.

— Тогда почему, чёрт возьми, ты не замужем за Норманом, Мона?

Я произнёс это обычным разговорным тоном, и им потребовалось некоторое время, чтобы осознать, что случилось. Сейчас, СЕЙЧАС, я жалею, что не захватил с собой видеокамеру. Выражение их лиц, когда они поняли, что услышали, и то, что я стою рядом с ними, вероятно, принесло бы мне приз в размере 100 000 долларов на конкурсе «Самое смешное домашнее видео Америки». Рот Нормана был просто разинут. Мона резко открывает глаза, поворачивается ко мне, затем снова закрывает их. Это бесценно!

Поршневые движения Нормана прекратились. Желая быть вежливым, я говорю:

— Похоже, я прервал вас, ребята, посреди чего-то. Не обращайте на меня внимания. Продолжай и заканчивай, партнёр, а когда будешь готов говорить, я буду ждать тебя в гостиной. Очевидно, ты уже знаешь, как ориентироваться в моём доме, Норм.

Я стою там ещё мгновение, и вдруг Мона отталкивает Нормана, и он со своим всё ещё твёрдым членом падает навзничь. Она на мгновение открывает глаза, смотрит на меня с выражением, которое после десяти лет брака я не могу понять, скатывается с кровати и бежит в ванную. Пытаясь при этом защитить свои сиськи и пизду от меня, своего проклятого мужа. Меня это бесит.

Она вбегает в ванную, и я слышу, как захлопывается дверь, а затем раздается безошибочный звук мучительной, сильной рвоты. Что, чёрт возьми, с ней не так? Одного взгляда на меня достаточно, чтобы её стошнило? Теперь я понимаю, что у нас были серьёзные проблемы в браке, но это лишь добавляет оскорбления к моей травме.

Норман прислоняется спиной к стене. Его член всё ещё твердый и из него вытекает сперма или предякулят.

— Лью... Я... Это... Я имею в виду... ты.... Мона...

— Я не могу понять, как ты можешь брать 200 долларов в час с такими разговорными навыками, Норми?

Он делает глубокий вдох, пытается собраться с мыслями, наконец понимает, что его член очень заметен, и накрывает его уголком простыни, который, как я понимаю, буквально пропитан различными мужскими и женскими жидкостями. Даже голый и смущенный, он всё равно симпатичный парень. Я могу так сказать, потому что я не гей, и в этом не было что-то плохого...

Норман – традиционный высокий, смуглый и красивый дамский угодник. Примерно на 3 сантиметра выше меня, ростом 190, худощавый. Он тренируется каждый день, чтобы поддерживать свой живот, даже в 35 лет, подтянутым. Как я уже сказал, у меня нет врожденной эмоциональной реакции на его внешность, но я общался с достаточным количеством его нынешних и бывших подруг, чтобы знать, что есть в нём что-то, что заставляет многих женщин полюбить его.

— Лью, Лью, знаешь... Это не.... не то, как это выглядит.

— Не обманывай меня, Норми. Похоже, ты выебал из моей жены её восторженное желание сотрудничать с тобой.

Он предпринимает отчаянную попытку перегруппироваться.

— Я знаю, это было глупо, Лью. Я имел в виду... был... Это просто произошло. Никто из нас не хотел, чтобы это произошло. Мы думали, что ты будешь... Ты останешься в Нью-Йорке, а моё свидание сорвалось. Мона позвала... и сказала, что её мероприятие было отменено. Мы просто собирались выпить пару бокалов вина и... Мы выпили слишком много. И это была моя вина, Лью. Ты знаешь меня, я охоч до женщин, а Мона такая чертовски горячая. Вини только меня.

— О, я знаю, Норм, и верю. То есть это было разовое мероприятие? В первый раз, когда вы ударили меня ножом в спину, так сказать?

Он почти жалкий, так жаждущий скормить мне эту ложь.

— О, да, чувак. Хочешь верь, хочешь нет, но мы друзья. Я бы никогда не позарился на Мону, если бы не был пьян и возбуждён из-за того свидания, которое пошло не так.

Звуки рвоты прекратились, и в ванной наступила тишина.

— Мона, похоже, тебе стало лучше. Выходи. Нам нужно поговорить.

Тишина.

Я стараюсь говорить легко, но не могу сдержать гнев в своем голосе.

— МОНА! Если ты не выберешься из этой ёбаной ванной через пять долбаных секунд, я выбью дверь, и даже если у меня это не получиться, я подниму такой шум, что соседи вызовут полицейских, и довольно скоро все твои друзья из высшего общества узнают, как тебя поймал твой муж, когда ты трахала его партнёра.

Я даю ей 15 секунд. Дверь открывается, и она выходит. Она нашла халат, так что больше не голая, и ей не нужно скрывать свои интимные места от мужа. Она идет осторожно, как будто пересекает минное поле, пока не доходит до кровати. Затем понимает, что Норм и его быстро сдувающийся член сидят там, и чуть не падает, когда отходит назад, чтобы сесть на стул у тумбочки. Она не смотрит мне в глаза.

— Посмотри на меня.

Она держит голову опущенной.

— Посмотри на меня, ты, блядь, изменяющая шлюха. Посмотри на своего обманутого мужа, сука.

Она смотрит на меня, и я понимаю, что слёз нет. Она несчастна, потому что я прервал её сеанс траха, и она, вероятно, уже поняла, что нашему браку пришёл конец, но ей не больно от того, что она сделала со мной.

— Норми уверяет, что это был ваш первый раз. Просто так получилось, что вы остались вдвоем и начали пить. Он говорит, что во всем виноват он.

Она смотрит на него, и он явно умоляет её подтвердить его историю. Она качает головой и начинает разговаривать с ним, а не со мной:

— Норм, не будь таким дураком. Он мудак, но он не глуп. Он слышал нас.

Затем она смотрит на меня:

— Мы трахаемся уже год. Почти каждый раз, когда ты уезжал, и каждый раз, когда ты был занят каким-то делом, и мы с ним могли побыть вместе.

Я очень хочу, чтобы эта сучка никогда не увидела, что она вырвала моё сердце, настолько сильно она меня обидела. Я собираюсь уйти сохранив свою гордость. И я собираюсь сделать так, чтобы эти неверные придурки никогда не забывали меня.

— Почему?

Она смотрит на меня и улыбается, и в этот момент я понимаю, что не только больше не люблю её, но и ненавижу её раскаленной добела жгучей страстью.

— Ты только посмотри на него, Лью. Посмотри на этот хуй. Он намного больше, чем твой, и он действительно гораздо лучший любовник, чем ты когда-либо был. Возможно, ты заметил, что в последнее время я не интересуюсь тобой. Мне действительно не нужны были твои неуклюжие усилия, и я действительно беспокоилась, что ты заметишь, что он действительно растянул меня этим большим членом.

— И все годы нашего брака означали...

— Ровным счетом ничего, Лью. Ты когда-нибудь слышал старое выражение: «Что вы сделали для меня в последнее время?» Ты не был плохим. Может быть, не очень хорошим, но, по крайней мере, ты пытался, когда мы поженились. Но на протяжении большей части нашего брака ты даже не старался. Ты жалок. Ты не догадывался, что я знала, что ты смотришь эти порно фильмы? Вместо того, чтобы лечь в постель, перевернуть меня и просто трахнуть, как муж, ты дрочил, как маленький мальчик. Ты вызываешь у меня отвращение.

Норм начинает что-то говорить, но я его останавливаю:

— Заткнись, Норм. Это прямой разговор. Спасибо, что дала мне знать, где я нахожусь. Я мог бы поспорить с твоей интерпретацией. Трудно быть по-настоящему горячим или властным, когда твоя жена обращается с тобой как с предметом мебели. А что касается переворачивания тебя, то я никогда не увлекался супружеским изнасилованием. Я понятия не имел, что именно это тебя возбуждает.

Я потираю подбородок, как будто думаю минуту, а затем продолжаю:

— Я собираюсь уйти. Я бы не чувствовал себя в безопасности, если бы спал рядом с кем-то из вас. Теперь я знаю, как тебе удавалось бездельничать, не беспокоясь о том, что тебя поймают. Норм, ты наверное платил охранникам на входе, чтобы они предупредили тебя, если я появлюсь, верно? К сожалению, ты не распределил взятки достаточно широко. Сегодня вечером там был новый мужчина, и он не знал, что нужно предупредить тебя... И это заставляет меня понять, что у меня будет достаточно дел, чтобы я смог найти доказательства супружеской измены. Мона, я собираюсь найти судью, который обжёгся с неверной женой, и я собираюсь порвать твою задницу так сильно, как только смогу. Никаких алиментов. Как можно меньше моего имущества. Когда-то ты была адвокатом, так что уверен, ты сможешь найти какую-нибудь работу. Возможно, в новой фирме Норми. Но твои дни общественного волонтёрства остались позади. К тому же я сделаю всё, что в моих силах, чтобы распространить информацию о тебе, чтобы ты перестала быть желанным гостем в приличном обществе.

Она просто смотрит на меня. Я уверен, что она уже предвидела это. Она всегда была умной. Лучшая в своем классе, на самом деле. Прямо после меня.

Я обращаюсь к своему бывшему партнёру и другу:

— Что касается тебя, старина. Я знаю, что это грошовое адвокатское дерьмо никогда не было твоей целью. Это всегда было только средством для достижения цели. Ты политическое животное. Я знаю, что ты годами готовил Хантов, семью крупных банков, чтобы они поддержали твою кандидатуру на пост прокурора штата. Я знаю, что ты приставал к Гейл Хант с большими сиськами, которая управляет банком, но я сомневаюсь, что она когда-нибудь будет иметь что-то общее с такой жабой, как ты. Ну, ты должен знать, что Ханты и люди, с которыми они работают, очень нравственны, восходя к покойному дедушке, который создал их. Когда этот скандал выйдет наружу, я думаю, твои шансы получить хоть какие-то деньги от Хантов будут равны нулю. Так что, пока ты продолжаешь трахать мою жену, которая, кстати, далеко не так молода, как тебе обычно нравится, ты можешь поцеловать свои политические мечты на прощание. Это не так приятно для меня, как отрезать твой член, но я это сделаю.

Мона встает и сбрасывает халат. У неё по-прежнему потрясающее тело.

— Так это твоя месть, жалкий слабак? Ты собираешься заставить меня вернуться к работе? И ты собираешься заставить Норма немного потрудиться ради его политического стартового капитала? Я содрогаюсь при мысли о том, что бы ты сделал, если бы был действительно взбешён. Дал бы нам вырезки из бумаги или что-то в этом роде?

Она подходит ко мне, подпрыгивая сиськами, и стоит там, положив руки на сочные бедра.

— Хочешь знать, почему я трахнула Норма? А вот почему. У тебя нет крови в жилах, жалкий трус. Любой нормальный мужчина надрал бы Норму задницу. Любой нормальный мужчина либо побил бы меня, либо бросил бы вниз и вышиб бы мне мозги. Но, о нет, только не ты. Ты просто стоишь хладнокровный, спокойный и собранный, когда узнаешь, что твоя жена изменяет тебе в течение года. Ты не кричишь, ты не ругаешься, ты не плачешь. И это потому, что тебе на самом деле всё равно. Ты никогда не любил меня, не так ли? Это был просто брак, который позволял тебе получить всю свободную задницу, к которой у тебя был аппетит, без необходимости идти куда-нибудь, пить вино, обедать с какой-то бедной чертовой сукой и вытаскивать её из трусов.

Я чертовски загордился собой, когда мне удалось улыбнуться ей. И мне понравилось выражение её лица, когда мои слова дошли до неё.

— Я всегда знал, что ты умная девочка, Мона. Нет, я тебя не люблю. Оглядываясь назад, я думаю, что никогда не любил. Вот почему было так легко позволить этому ускользнуть. Потому что в глубине души мне было наплевать. Просто было легче быть женатым на тебе, чем идти на все хлопоты, связанные с разводом с тобой. И, честно говоря, я кончал сильнее, смотря порно с этими шлюхами с соблазнительными телами, чем когда-либо в твою пизду. Ты действительно не в их лиге.

Я поворачиваюсь и иду к двери, но мне нужно сделать последний выстрел. На лице Моны странное выражение, и поскольку теперь я знаю, что ей на меня наплевать, трудно сказать, почему она выглядит такой несчастной.

— Мне плевать, что вы двое ебались столько времени. Но я уверен, что слишком много людей уже знают об этом. Я не стану объектом шуток – тупым мужем, чья жена и партнёр смеются, пока они трахаются в его постели – среди наших друзей, других юристов, людей, с которыми мы работаем... Я собираюсь развестись с твоей задницей, Мона. И я сделаю всё, что в моих силах, чтобы погубить тебя, Норм, спасая свою гордость. Это единственная причина, по которой мне наплевать, что вы делаете. И теперь, я надеюсь, что у вас двоих наступит действительно несчастная, короткая, дерьмовая жизнь. Пока...

***

...Я продолжаю лихорадочно возиться с радиоуправлением, пытаясь поймать хоть кого-нибудь. Дождь идёт всё сильнее, что портит и без того слабый радиоприём, на который я так надеюсь. Ветер бросает лёгкую «Сессну» вверх и вниз, как мяч для бадминтона. Уже почти стемнело и трудно что-то разглядеть, а это значит, что через несколько минут я буду мчаться над землёй вслепую.

Сейчас у меня нет никакой надежды на выживание. «Сессна» крепкая маленькая птичка, деланная в 1984 году. Ей уже четверть века, но она до сих пор находится в хорошем состоянии. Однако она недостаточно вынослива, чтобы пережить незапланированную встречу с землёй.

Почему указатель уровня топлива указал на пустые баки в этой глуши, я никогда не узнаю. Будем надеяться, что мама или Синди — чёрт возьми, она ещё не успела стать моей женой, так что у неё не будет законных оснований подать в суд, но мама сможет — подадут в суд на небольшой частный аэродром, где заправляли и обслуживали мою «Сессну», и сделают им юридическую клизму.

Кто-то по-крупному облажался. Либо они не удосужились проверить датчик уровня топлива, чтобы убедиться, что он не выдает ложное «полное» показание, приведшее к тому, что он всасывает воздух за 400 миль от дома, либо они позволили мусору или грязи попасть в топливные магистрали, и которые теперь перекрывали подачу топлива в двигатель.

Я надеюсь, что мама проведёт последние свои годы в достатке, благодаря моему имуществу и огромным выплатам по судебному решению против аэродрома. Я надеюсь, что Синди простит меня за то, что я сделал глупость, убив себя за две недели до нашей свадьбы. Боже, это хуже всего остального.

Но жизнь будет продолжаться и без меня. Теперь всё это в любом случае академично. Единственное, что действительно имеет значение, единственное, что я могу контролировать, это следующие несколько минут или секунд и то, услышит ли кто-нибудь меня в последние минуты моей жизни.

Время снова смещается...

***

Прошел год. Разводы НИКОГДА не длятся год. Я шепчу Кену Клавиусу, который представляет меня в нескончаемой борьбе за то, чтобы избавиться от присутствия моей бывшей жены в моей жизни:

— Какого чёрта она затеяла на этот раз?

Он одаривает меня натянутой, мрачной улыбкой.

— Одному Богу известно, Лью. Когда вы наняли меня и сказали, что ваша жена — другой юрист, я подумал, что это может создать некоторые проблемы. Но это превратилось в проклятую войну Алой и Белой розы. Мне начинают сниться кошмары о том, что она придумает дальше. До сих пор у нас были злоупотребления, психическое насилие, юридические злоупотребления, заговоры, торговля между штатами... Хотя я до сих пор не понимаю её аргументов по этому поводу, и я не думаю, что судья тоже: четвертая поправка, 14-я поправка, все ещё не принятый ERA...

Он бросает на меня взгляд, который говорит о том, что он шутит только наполовину.

— Есть ли шанс, что вы подумаете о примирении — только для того, чтобы покончить с этим проклятым делом?

— Нет, пока в моё тело может дышать. Только, если оно станет мёртвым.

— Все встают.

Мы поднимаемся, и незнакомая фигура появляется из дверного проёма судейской комнаты. Это не окружной судья Кэтрин Холден, которая рассматривала большинство ходатайств. Я не знаком с этим человеком, но я его знаю.

Это судья Герман Херринг, «Судья-вешатель» из Уголовного отдела. Рядом с ним располагается его судебный пристав, бывший заключенный по имени Чарли Кейс. Он в буквальном смысле такой же большой, как дом, и у него есть мышцы, которых нет у большинства нормальных людей. Он друг и телохранитель Херринга, у которого за последние 20 лет были одни из самых горячих уголовных дел в судебном округе Джексонвилля.

Но что, чёрт возьми, делает Херринг на слушании дела о разводе?

Клавиус встает и подходит к Кейсу. Они перешептываются, пока Херринг просматривает бумаги. Он возвращается с изумлённым выражением лица.

— Херринг и Холден были женаты до того, как они полюбовно расстались около года назад. Она попросила его, в качестве личного одолжения, взяться за это дело. Кейс говорит, что она сказала Херрингу, что если ей придётся услышать ещё одно возражение от вашей жены, она скорее всего перепрыгнет через скамейку и задушит её. Цитата без кавычек.

Позади меня раздается шум, и когда я оглядываюсь, то вижу, что входит Мона. Что меня бесит ещё больше, так это то, что она настаивает на том, чтобы сохранить за собой фамилию, принятую ею в браке. Она одета в элегантную, очень прилично выглядящую синюю блузку и юбку. И я ненавижу её за то, что я все равно застрахую эту на миллион, даже зная, что она с ней сделала.

Она садится за стол рядом со мной и Клавиусом. Судья прочищает горло и обращается к ней.

— Мисс Уолтерс, я полагаю.

— Да, ваша честь.

— Мне сообщили о долгой истории этого дела, и мне сказали, что у вас есть ещё одно ходатайство, которое вы должны представить сегодня. Это так?

— Да, ваша честь.

Он бросает на неё взгляд, который, как говорят, превращает закоренелых киллеров в болтливых негодяев, и говорит:

— Не могли бы вы сообщить суду о характере этого ходатайства? И, пожалуйста, мисс Уолтерс, будьте кратки. Я надеюсь, что вы понимаете, что приближаетесь к местному, если не общегосударственному, рекорду по одному из самых длительных бракоразводных процессов в истории.

— Да, я знаю это, ваша честь. Но я, конечно, также знаю, что как председательствующий судья по делу о заказном убийстве в Смитрайте, которое длилось 18 месяцев и до сих пор является самым длительным уголовным процессом вне дела большого жюри в этой стране, вы понимаете, что иногда правосудие должно двигаться медленно, чтобы добиться справедливых результатов.

Глаза Херринга широко распахиваются, и Кейс едва сдерживается от смеха. Я сижу ошеломлённый. Моя будущая бывшая жена, которая занималась адвокатской практикой всего пару лет, только что поставила на место одного из самых суровых судей по уголовным делам в стране. Я решил, что, должно быть, я уже умер и попал в ад.

— Как бы то ни было, ваша честь, я только что получила в своё распоряжение новое доказательство, имеющее отношение к этому делу. Это аудиозапись. Я прошу разрешения продемонстрировать её на этом заседании.

— С какой целью?

— После того, как она будет озвучена, я представлю ходатайство в суд и предложение мистеру Уолтерсу. Если он согласится, и суд согласится, я думаю, это позволит этому делу, наконец, подойти к концу.

Клавий обхватывает голову руками и тихо говорит:

— Слава Богу.

Я подталкиваю его.

— Спросите её, что это за аудиозапись.

— Ваша честь, можем ли мы спросить, прежде чем она представит её, какова природа этой записи?

Мона смотрит на меня с улыбкой, которую кошка дарит канарейке, которую готовится проглотить.

— Ваша честь, это запись телефонного разговора между мистером Уолтерсом и его матерью, миссис Джастин Уолтерс, сделанная почти год назад.

Я знаю, что это такое, и Клавиус не может удержать меня от того, чтобы я не вскакивал на ноги и не бросался на эту суке.

— Она не может воспроизвести эту запись, — кричу я. — Это личное общение. Я не знаю, как, чёрт возьми, она его получила, но это не принадлежит ей.

Встав из-за стола, я тянусь к кассете, и тут мои руки оказываются прижаты к бокам, и я никак не могу освободиться. Я чувствую огромное тело Кейса позади себя. Поднимается шум, и я слышу, как Херринг кричит:

— Мистер Клавиус, возьмите своего клиента под контроль, прежде чем я отправлю его в тюрьму. Чарли, посади его обратно за стол.

Кейс усаживает меня за стол рядом с Клавиусом и встает надо мной, чтобы убедиться, что я не двигаюсь. Несмотря на его размеры, я думаю о каком-нибудь способе ударить его по яйцам и вывести из строя на время, достаточное для того, чтобы добраться до кассеты.

Холден спрашивает Мону:

— Мисс Уолтерс, у вас есть законные полномочия владеть этой записью?

Она протягивает документ.

— У меня есть подписанное и нотариально заверенное заявление миссис Уолтерс, которая записала разговор, о том, что он находится здесь с её разрешения. Я уверена, что вы знаете, что по законам Флориды человек может записывать телефонные разговоры без ведома или согласия второй стороны.

Моя старая добрая мама.

— Дайте мне посмотреть, — говорит Херринг, но я перебиваю его:

— Не беспокойтесь, ваша честь. Я признаю, что это от моей матери. Пусть она проигрывает в эту чёртову кассету.

На мгновение Херринг странно смотрит на меня, а затем спрашивает более мягким голосом:

— Вы бы предпочли, чтобы мы прослушали её в комнате только со мной, адвокатом и вами?

— Какая разница. Нет, я знаю, что на ней. И не так уж важно, кто ещё это услышит. Это ничего не изменит.

— Мисс Уолтерс, не могли бы вы включить кассету. Достаточно громко, чтобы я мог всё услышать. Мои уши уже не те, что были в 20 лет.

— Да, ваша честь.

===

—. .. это ты, Льюис? Итак, ты наконец-то ответил на мой звонок? Где ты был? Я звоню тебе весь день.

— Я, наверное, был в нескольких барах и напивался до отвала, мама. Честно говоря. Извини.

— Льюис, что там происходит? Мне позвонила Мона, и я не мог поверить, но она сказала, что ты бросил её и хочешь развода? Я не могу в это поверить.

— Можешь поверить.

— Но почему? Я думала, что вы оба счастливы. Я знаю, что было ужасно узнать, что вы не можете иметь детей, но вы прошли через это.

— Я бросил её, потому что застукал свою жену за тем, что она трахается с другим парнем.

— Льюис Уолтерс! Следи за своим ртом. Я твоя мать. И я отказываюсь верить, что она могла это сделать.

— Прости, мама. Но это правда. Я застал её в постели с Норманом, моим партнёром. И она сказала мне, что у них роман уже в течение года. Солидный, грёбаный год. Не секс на одну ночь. Это не случайность. Целый год!

— Я... Я.. Я не знаю, что сказать, сынок. Мне очень жаль.

— Мне тоже. Мне тоже.

—. ... Она сказала, что по-прежнему любит тебя и не хочет терять.

— Как можно любить кого-то и целый год спать с другим мужчиной? И она уже потеряла меня. Пути назад нет, мама. Я знаю, что она тебе нравилась. Чёрт возьми, я любил её, но это невозможно продолжать.

— Сынок, Льюис... Она сказала, что думала, что ты разводишься с ней, потому что больше не любишь её. На самом деле, она сказала, что думала, что, возможно, вы никогда не любил её. Что ты женился на ней только ради секса. Для удобства.

— Жалкая лживая сука.

— Ты сказал ей об этом, Лью? Что ты никогда не любил её?

—. .. Да, мама. Сразу после того, как она сказала мне, что у неё был отличный секс с моим партнёром в течение года, и что я не был и наполовину таким мужчиной, как он, и что я больше ничего не значу в постели для неё, и она в основном смеялась надо мной, мама. Она смеялась... Ты бы гордилась мной. Я не стал её душить. Я не доставал пистолет и не вышибал ей мозги, хотя всё это пришло мне в голову... Я просто солгал и сказал ей, что никогда не любил её. Я хотел причинить ей боль так же, как она причиняла боль мне. Не то чтобы я понимал, почему ей было больно, потому что ни за что, чёрт возьми, она не могла чувствовать ко мне хоть что-нибудь и при этом делать то, что сделала.

— Я ничего не понимаю, Лью, но когда она сказала мне, что любит тебя, я ей поверила...

— (звук плача) Тогда, если она любит меня, а я знаю, что люблю её, даже если не хочу этого, мы два действительно конченных человека. Послушай, мама, я больше не могу говорить. Я позвоню тебе позже...

===

В зале суда царила абсолютная тишина. Я никогда не был в абсолютно молчаливом зале суда. Я никогда не был рядом с таким количеством людей, которые изо всех сил старались не испытывать ко мне жалости. Мне хотелось залезть под стол и затаить дыхание, пока всё не кончится.

Я хочу ненавидеть свою мать, но я знаю, почему она это сделала. Она – мать, которая старается до самого конца помочь своему сыну. Когда я позвонил ей, звонок был автоматически записан. Она взяла трубку сразу после того, как началась запись, и та продолжалась, пока мы разговаривали. Когда она поняла, что у неё есть кассета, материнский мозг начал работать над тем, как она могла бы использовать её, чтобы помочь двум её любимым людям на земле снова воссоединиться, несмотря на то, что между ними произошло. Я знаю, что она воздерживалась от того, чтобы отдать запись Моне, потому что знала, что это причинит мне боль. Но когда она подумала, что мы больше никогда не будем вместе, она отдала её Моне. Ядерная бомба бракоразводных процессов. Но она не может этим мне помочь.

Я заставляю себя посмотреть на Мону. Я не знаю, что я ожидаю увидеть. Триумф. Месть. Она доказала, что выиграла обмен. Она оторвала мне яйца и сделала меня уже не таким уверенным мужчиной, а моя попытка отомстить ей была разоблачена как раздражающий поступок. Я любил её, а она, похоже, не любила меня. Просто «один из...» для неё. Ну и что ж. Я нарушаю молчание:

— Поздравляю, Мона. Если я не говорил тебе этого раньше, то ты чертовски хороший адвокат. Лучше, чем я когда-либо считал тебя. Может быть, ты выиграешь здесь сегодня... Может быть, ты получишь своё решение, что бы это ни значило... Может быть, вы затянешь развод на следующие 10 лет... Но одно никогда не изменится. Я никогда не приму тебя обратно. Мы больше никогда не будем вместе.

Она игнорирует меня и обращается к судье:

— Ваша честь, позвольте мне представить своё предложение.

Херринг смотрит в свои бумаги, как будто смущённый услышанным. Ему, несомненно, приятнее слушать, как люди признаются друг другу в том, что они наносят друг другу удары ножом и дубинкой, чем подобную романтическую чушь.

— Да, пожалуйста.

Она встает и направляется к нему:

— Ваша честь, я признаю, что я создавала все возможные препятствия, чтобы мой муж не развёлся со мной. Возможно, я потратила впустую время и ресурсы суда, но я боролась за что-то очень ценное для меня – за мужчину, которого я люблю, и за шанс снова жить с ним... Не вдаваясь в подробности, как видно из записи, я вступила в годичную внебрачную связь с другим мужчиной. У меня нет оправдания этому, хотя у меня были, как мне казалось, причины для этого. Я была уверена, что мой брак был ложью и притворством, и что мужчина, которого я любила, больше не любил меня... Если вообще любил... Кроме него в моей жизни был ещё один мужчина. Возбуждающий мужчина и замечательный любовник, который хотел меня. И я отдалась ему. Когда мой муж обнаружил нас, я сказала именно то, о чём он говорил на пленке своей матери. Я говорила эти вещи, чтобы попытаться причинить ему боль, разозлить его. Потому что я делала последнюю,. . последнюю попытку заставить его проявить ко мне какие-либо чувства. Я думала, что если эти заявления не вызовут у него гнева, не побудят его проявить ко мне какое-либо чувство, то я была права с самого начала, и у нас просто больше не было брака... Вы слышали его комментарии к записи. Он сказал мне, что он не любит меня, и никогда не любил. Он подтвердил то, чего я так боялась. Но, как подтверждает запись, эти заявления были ложью. У меня нет уверенности, что он когда-нибудь простит меня за то, что я сделала, но теперь я знаю, что, несмотря на его слова, он действительно любил меня. Я думаю, что он до сих пор продолжает любить... Всё, о чём я прошу, ваша честь, это чтобы вы назначили мистеру Уолтерсу в качестве условия его развода прохождение со мной 10 консультаций у психолога. Если по истечении этих 10 сессий он всё ещё будет хотеть развестись, я дам ему согласие на развод. Больше никаких сражений, никаких апелляций. Я просто уйду.

Судья внимательно смотрит на меня.

— Хорошо. Я согласен. 10 сеансов.

— Решение принято.

Клавиус тихо бормочет:

— Спасибо, Боже, спасибо. Спасибо...

***

Статичный шум, а потом...

— Я слышу тебя слабо. Что ты собираешься сделать... где... Координаты...

Левой рукой я изо всех сил сжимаю микрофон радиоприемника, а правой пытаюсь удержать штурвал. Почти совсем стемнело. Я вижу больше видений, чем реальных объектов, но точно знаю, что миновал гребень высокого холма слева от меня. Моя скорость по-прежнему превышает 140 километров в час, хотя я сбавил газ настолько, насколько только мог, и всё ещё удерживаю самолёт в полёте.

Я вижу деревья внизу. Так близко, что почти вижу их верхушки. Они может быть в 15 – 20 метрах ниже меня. Я представляю, каково было бы врезаться в эти деревья на моём внедорожнике на скорости 140 километров в час, а эта «Сессна» далеко не так хорошо построена, как мой «Эскалад». И повсюду будут разбросаны маленькие осколки самолёта и меня.

Конечно, у меня немного больше шансов выжить, если я упаду с такой высоты, а не с высоты в полкилометра, но недостатком является то, что, когда топливо закончится, у меня в запасе будет не более нескольких секунд. Ни даже минуты или около того, чтобы нырнуть вниз.

—. ..примерно в 50 километрах к юго-юго-востоку от Элливея, как раз у въезда в лес Чаттахучи. Меня зовут Лью Уолтерс. Я из Джексонвилля. Как поняли?

— В 50 километрах к юго-юго-востоку от Элливея. Воды...

— Нет времени. Запишите сообщение, пожалуйста.

— Готов. Говори.

В следующие секунды я смотрю глубоко внутрь себя. Туда, где большую часть времени скрывается от вас истина. У меня просто нет времени врать себе. Я понимаю, в чём правда, и говорю те немногие слова, которых, как мне кажется, будет достаточно, чтобы я смог выговориться.

Раздается неприятный звук, а затем двигатель содрогается и останавливается. Остаётся только вой ветра и звук сильного дождя, стучащего по лобовому стеклу кабины, а затем...

***

...Консультантом по вопросам брака оказалась женщина. Доктор Мэрилин Майерс из Службы семейного консультирования. Независимой фирмы, работающей по контракту с судом по семейным делам округа Дюваль. Высокая блондинка, немного похожая на привлекательную, но подлую тренершу чирлидерш из телешоу «Glee». Меня всегда интересовал вопрос, почему эта актриса никогда не получала романтических ролей. Высокая, красивая, горячая, обладательница губ, за которые можно умереть. Но она никогда не получает никаких ролей, кроме комедийных. Может быть, она была такая чертовски горячая, что парни боятся её?

Доктор Майерс была не такая уж и горячая, но для женщины, которой за 40, она выглядела замечательно. Я пытаюсь мысленно раздеть её глазами, чтобы убить время, пока она нудит.

— Мистер Уолтерс, не могли бы мы услышать ваше мнение?

Голос Майерса немного раздражён. Думаю, она имеет на это право. За последние шесть визитов я был не лучшим субъектом для супружеского консультирования.

— Прошу прощения, доктор Майерс. Мои мысли блуждали. Надеюсь, вы не обижаетесь. Честно говоря, я думал о том, насколько вы горячая. Я никогда раньше не спрашивал, но вы замужем?

Её глаза широко распахнуты, и я почти уверен, что она не очень часто слышит эту фразу от своих подопечных. Мона выпрямляется в своём удобном кожаном кресле рядом со мной и смотрит на меня. Если бы внешность могла убить.

— Мистер Уолтерс... Ваши слова, к сожалению, совершенно неуместны. Спасибо за комплимент, но не могли бы мы вернуться...

— Простите, но я должен спросить. Если вы замужем, ваш муж старше или моложе вас? Энергичный и здоровый или он типичный пожилой парень?

Она хмурится, а затем на её лице на мгновение появляется улыбка, которую, как я знаю, она ненавидит.

— Мистер Уолтерс! Хватит, пожалуйста. Вы думаете, я не понимаю, что вы делаете. Это просто ещё одна дешевая уловка, чтобы разозлить свою жену и набрать очки в этой непрекращающейся битве, которую вы двое вели с той минуты, как вошли сюда.

Миссис Уолтерс, кажется, и я верю ей, делает добросовестную попытку спасти наш брак или, если это невозможно, по крайней мере, вернуть нас к дружеским отношениям.

— Вы же, со своей стороны... — её голос затихает, а затем... — Давайте попробуем ещё раз, мистер Уолтерс. И, кстати, да, я замужем. Мой муж – тренер футбольной команды Lee High Commodores, и он очень сильный, очень большой и очень, очень энергичный.

Клянусь Богом, она поворачивается в кресле и двигает ногами в относительно скромной юбке, так что я ловлю дразнящий вид на ногу, обтянутую нейлоном. Затем облизывает губы, бросая взгляд на бумаги перед ней.

Мона выглядит так, будто сосёт лимон. Мне это нравится.

— Мы обсуждали чувства вашей жены после того, как вы узнали, что она не может родить вам детей, и вы отказались рассматривать возможность усыновления. Вы каким-то образом обвинили её в этом недостатке в вашем браке, и ваша сексуальная жизнь, похоже, была тем местом, где вы вымещали своё разочарование в ней. Думаю, что мы имеем дело с пассивно-агрессивным возмездием. Вы просто отдалились от неё. Как вы думаете, есть ли какая-то обоснованность в её взглядах?

Я смотрю в пол, чтобы не смотреть ни на одну из них. Всё это пустая трата времени, и я не могу дождаться, когда сброшу бомбу на Мону. Но я подожду и позволю неопределённости затянуться, прежде чем выплеснуться на свою любящую бывшую жену.

— Может быть. Я не уверен. Оглядываясь назад, да, было больно. Я был единственным ребёнком в семье. Я хотел детей. Я всегда думал, что сочетание мальчика и девочки было бы идеально. Не думаю, что я когда-либо винил Мону. Может быть, мысли о сексе заставили меня немного расстроиться. Может быть, мне было не так жарко, чтобы бежать рысью в противном случае... Я в основном работал по 80 - 90 часов семь дней в неделю, пытаясь построить наш бизнес, чтобы дать ей жизнь, которую она, казалось, хотела. Тянул груз для этого жалкого любовника с большим членом. Моего друга. Я знал, что всё его внимание было сосредоточено на кисках, поэтому мне приходилось нести основную нагрузку в фирме, но я думал, что он был моим другом. Со времён колледжа. Я так усердно работал, что почти никогда не думал о сексе, не говоря уже о том, чтобы иметь на это энергию.

Майерс стучит карандашом по столу.

— Мистер Уолтерс, вы, извините, не самый положительный человек, который когда-либо сидел напротив меня. Я имею в виду, что я не думаю, что вы когда-либо задумывались о своих эмоциях, о том, почему вы чувствуете себя так, а не иначе, почему вы делаете то, что делаете.

— Что, чёрт возьми, это значит?

— Не обижайтесь. Это не оскорбление. Вы очень трудолюбивый, целеустремленный человек. Вы давно ставите перед собой цели, нашли любимую женщину, женились на ней, а потом все своё внимание нацелили на то, чтобы добиться успеха в карьере. Есть много людей, очень много людей, похожих на вас. Что касается того, кто вы и почему вы делаете то, что делаете, я думаю, что вы уже давно работаете на автопилоте. Помните, на одной из наших первых встреч вы рассказали мне о том, что увидев свою жену в постели с партнёром, вы были удивлены, почувствовав, какую боль вам причинило её прелюбодеяние. Что было столько же боли, сколько и от самого факта того, что произошло. Вы сказали, что забыли, что любили её.

— Ну и что? Вы описали большую часть случаев в юридической профессии и половину парней, живущих и дышащих в Соединенных Штатах.

— Знаю. Но задумайтесь об этом на мгновение. Если бы вы забыли, что любите эту женщину, как бы вы ожидали, что она узнает об этом? У вас был брак, договоренность, которая позволяла вам обоим жить в одном доме, делить расходы, заниматься сексом, когда вы оба были в настроении. Но время шло, и вы все меньше и меньше проводили время вместе. Вы работали, она заполняла своё время волонтёрской деятельностью. Брак продолжался, как идеально смазанная машина, но у вас было так мало интимных моментов, что вы действительно смогли засунуть свои чувства к ней на задворки своего разума. Что, вы думали, что когда-нибудь сможете расслабиться, начать делить с ней утренние завтраки и романтические ужины с выключенным телефоном. И вы вместе с ней вспомните, что на самом деле был день, когда вы так сильно хотели её, что отказались от возможности заняться сексом с любой другой женщиной в мире, только бы овладеть ею? Повторяю, мистер Уолтерс, если вы сами забыли, то почему ожидали, что она вспомнит?

Я смотрю на Мону и пытаюсь представить себе особенно уродливую ведьму с огромной бородавкой на носу, сидящую в кресле недалеко от меня.

— Наверное, я не мог, док, и она, очевидно, тоже забыла. По крайней мере, док, я не трахал лучшую подругу своей жены. Подождите, даже не так. Я не трахался ни с какими другими женщинами. Не то, чтобы у меня было столько времени и энергии, но Мона, дорогая, ты конечно можешь подумать, что мой член оказался не таким уж горячим для тебя. Но до того, как мы поженились, было немало женщин, которые хотели попробовать его. И им он очень понравился.

Я отбрасываю мысленный образ, потому что хочу видеть её глаза и лицо, когда я говорю то, что говорю дальше:

— Ты, наверное, знаешь, что Норман трахал практически всё, что двигалось. Наши секретарши, помощницы юристов, секретари судей, женщины-полицейские, репортеры, официантки. Если у него перед глазами была киска, он охотился за ней. Чего ты не знаешь, глупая сука, так это того, что я мог бы быть рядом с ним. Мы ели в одних и тех же проклятых ресторанах! Я флиртовал с такими же проклятыми секретаршами. Я игнорировал женщин-полицейских, которые показывали мне ноги и оставляли свои домашние номера на блокнотах на моём столе с сердечком и словами «позвони мне». У меня могло бы быть очень много женщин, пока мы были женаты, если бы я этого захотел. Норман – не Бог. Я передал ему некоторых женщин, которые хотели, чтобы я попал к ним, просто чтобы избавиться от них. Ты сказала, что я слабак, потому что я неравнодушен к милашкам из порно. Ну, так вот, тупая грёбаная сука, причина, по которой я дрочил на них, заключается в том, что я пыталась оставаться верным тебе. Я мог бы выебать других женщин, но всегда думал, что у нас есть брак. Даже если бы ты оказалась холодной, бесполой сукой, — сказал я себе, — ты всё равно остаёшься моей женой. Я принял присягу и, как ты помнишь, я следую своим обязательствам. Я серьезно отношусь к клятвам. Ты сама адвокат и знаешь всё о клятвах и договорах. И о том, что они влекут за собой. Но ты выкинула свою клятву и свою честь в унитаз, когда начала трахать моего партнёра.

Она внимательно наблюдала за мной. Её глаза были прикованы к моим, как будто она пытается оценить правдивость того, что я сказал. Она закрывает глаза, и я не могу поверить слезам, которые начинают течь по её лицу. Я буквально потерял дар речи. Я не могу вспомнить, когда в последний раз видел, как она плачет. Конечно, с тех пор, как она вырвала мне сердце в тот вечер с Норманом. Почему сейчас? Почему сейчас, тупая сука, хочется мне закричать на неё. Почему сейчас, когда всё потеряно, когда ты всё испортила? Почему ты проявляешь какие-то человеческие эмоции только сейчас?

Я больше не могу ждать. И я буду кричать, выставляя себя дураком, если не скажу то, чего ждал всё это время. Я встаю, застав их обеих врасплох.

— Доктор Майерс, я знаю, что это не совсем правильно, но я должен кое-что сделать и сказать. Я продолжу эти заседания в соответствии с требованиями суда, но есть что-то, что вы и моя жена должны знать. Уверен, что это прольёт новый свет на то, что мы здесь делаем.

Доктор бросает на меня предостерегающий взгляд, но затем кивает головой.

Я подхожу к двери ее кабинета и выхожу в приёмную. Она сидит там. Я жестом приглашаю её, и она встает и идёт ко мне. Я целую её и нюхаю её духи, и мой день начинает налаживаться.

Мы возвращаемся в кабинет Майерс. Она смотрит на нас, как будто у меня выросла вторая голова. Мона просто смотрит, и выражение её лица невозможно прочитать.

— Доктор Майерс, Мона, это Синди Мэтьюз.

Синди кладет свою тонкую руку на мою и поправляет мягким южным протяжным голосом:

— Моя фамилия Картер, дорогой. Синди Картер теперь.

Я пинаю себя. Надо было вспомнить.

— Извини, конечно, Синди Картер. Мэтьюз была её фамилией в замужестве. Она только что развелась.

Я слегка поворачиваю её, чтобы Мона могла лучше увидеть. Она натуральная блондинка, 25 лет. Грудь, может быть, немного меньше, чем у Моны, но у неё есть в запасе перед ней пять лет, и эти сиськи выглядят чертовски задорно в футболке, которую она надела. На ней джинсы, которые она носит почти постоянно, и её задница могла бы дать моей любящей жене хорошую фору за любые деньги. И она такая чертовски красивая. Мне хочется покрутить её перед Моной, чтобы утереть той нос в знак того, что я продолжаю жить дальше.

— Вы правы, мистер Уолтерс, это в высшей степени неожиданно. Кто такая Мисс?? Картер??, и зачем вы привели её сюда?

— Я сказал себе, что подчинюсь постановлению суда и приеду сюда на десять заседаний, но я считаю справедливым сообщить вам и Моне о событиях, которые влияют на то, что мы здесь делаем.

Мона поняла. Я уже говорил, что она умная.

— Весь смысл этих сессий заключается в том, чтобы определить, можем ли мы с Моной снова быть вместе. Я говорил ей снова и снова, что этого не произойдёт, но, какая бы извращенная причина ни была у неё в голове, она мне не поверила. Поверьте мне, Мона. Я встречаюсь с Синди уже месяц. Мы стали очень близкими и очень привязанными. Я знаю, что это всего лишь короткий период времени, но шансы на реальное обязательство есть, и я хочу воспользоваться этой возможностью. Я хочу, чтобы Синди сама рассказала тебе, что она чувствует ко мне.

Синди смотрит на Мону, и я вижу грусть на её красивом светлом лице.

— Миссис Уолтерс, я спорила с Лью по этому поводу. Я сказала ему, что это жестоко и ненужно, но в конце концов он убедил меня, что вы заслуживаете правды. Я здесь не для того, чтобы причинять вам боль. Поверьте мне, я знаю, где нахожусь. Я сама пережила развод полгода назад. Он был настоящим подонком. Он женился на мне только для того, чтобы получить деньги моих родителей. Они владеют Carter Paving. Это большая компания по укладке тротуарной плитки здесь, в Джексонвилле. Но, несмотря на то, что он был подонком, у меня всё равно были чувства к нему. Мне понадобилось два года, чтобы окончательно оторваться от него. Я не искала вашего мужа, а он не пытался меня заполучить. Энди, мой бывший, снова начал приставать ко мне, и я пошла в суд, чтобы попытаться получить помощь от моего шурина Лайла. Он работал добровольным помощником там, внизу на входе в здание суда. Но в тот день его не было, и я, должна признать, растерялась. И тут я увидела Лью, стоящего у лифтов. Он выглядел так, как будто ему там и место, и я просто спросила его, может ли он помочь мне найти нужный офис. Он оказался так мил, что, когда я закончила и вышла, я увидела его стоящим в закусочной и остановилась, чтобы ещё раз его поблагодарить. Завязался разговор и... С тех пор мы встречаемся почти каждый вечер.

Она покраснела:

— Точнее, я имею в виду каждую ночь, всю ночь. Это звучит ужасно, но между нами возникла мгновенная химия, связь. Я не хотела, не стремилась вступать в физические отношения с женатым мужчиной, но он убедил меня, что всё, что между вами было, исчезло.

Теперь она краснеет огненно-красным цветом.

— Я знаю, что мои слова причиняют вам боль, но вы должны знать. Я думаю, что люблю его, или смогла бы полюбить. Я знаю, что не могу насытиться им в постели. Я чувствую себя так, как будто мне снова 17 лет, и я никогда не думала, что снова буду чувствовать себя так после Энди. Он чертовски хорош в постели. Я не могу себе представить, чтобы какая-либо женщина - я не могу представить вас - бросила бы его ради другого мужчины. Но вы это сделали. А я хочу его.

Мона просто смотрит сначала на неё, потом на меня.

— Ты можешь пытаться обмануть меня, Лью. Ты такой умный. Она вполне могла бы быть просто какой-нибудь дешевой бродягой, которую ты нанял, чтобы она сыграла твою девушку с целью заставить меня отказаться от этих консультаций.

— Проверь это, Мона. Используй каких-нибудь следователей. Её родители — Ричард и Рики Картер, и они владеют большой компанией по укладке тротуарной плитки в Вестсайде. Они миллионеры, и она может пользоваться их деньгами. Её брат — владелец фирмы, строящей дома, который довольно хорошо известен. Её шурин Лайл, помимо того, что является судебным волонтёром, преподает в юридическом колледже. Есть много способов проверить ее. Она не играет и не врёт. И у меня нет столько денег, чтобы заплатить ей за то, чтобы она солгала об этом.

Мона смотрит на меня и Синди.

— Итак, ты нашёл какую-то шлюху, готовую трахнуть тебя. Ну и что? Ты делаешь это только для того, чтобы разозлить меня. Всё-равно ты любишь меня, а не её.

Синди делает шаг к Моне, и мне приходится схватить её за руку, чтобы удержать. Я встречался с её родителями и семьей, и все они говорили мне, что характер у неё огненный. Я в это верю. Я не хочу, чтобы разразилась кошачья драка. Или, может быть, пусть так оно и будет? Но я не думаю, что это позабавит судью Херринга. Синди останавливается, затем вежливо убирает мою руку и смотрит на Мону сверху вниз.

— Я не поверила ему, когда он сказал мне, какая ты на самом деле большая сука. Я думала, что он просто озлоблен. Но он был прав. Я не понимаю, как он терпел тебя так долго. И, возможно, ты права. Может быть, он всё ещё любит тебя. Я любила Энди в течение долгого времени даже после того, как решила освободиться от него. Но сегодня вечером Лью будет во мне, а я буду на нём, и если я смогу заставить его полюбить меня, а не тебя, тебе, чёрт возьми, лучше поверить, что я это сделаю.

Она поворачивается, целует меня и выходит из кабинета. Майерс просто сидит с ошеломлённым выражением лица.

Как и следовало ожидать, остальная часть консультаций совершенно бесполезна.

***

Есть много нелепых вещей, которые могут случиться с тобой в этой жизни, но одна из самых нелепых, как я узнал на собственном горьком опыте, — это выжить, когда ты уже приготовился к смерти.

Я чувствую себя настолько комфортно, насколько это вообще возможно, со сломанными правой рукой, правой ключицей и правой ногой, с хирургически удалённой селезёнкой, ушибленным сердцем, тремя сломанными рёбрами, сотрясением мозга и сломанным носом.

Я нахожусь в медицинском центре в Джексонвилле, куда меня доставили на самолёте. Спасательная команда обнаружила мою почти неповрежденную «Сессну», уткнувшуюся носом в грязь на берегу небольшого озера прямо на окраине Национального парка Чаттахучи.

Я прихожу в себя, когда меня вкатывают в частную палату для пациентов — читай, для платных пациентов. Рядом со мной идёт невысокий лысый доктор, и когда я спрашиваю его с сомнением в голосе, умер ли я, он просто смеётся и советует мне, чтобы я никогда не играл в лотерею, потому что в Джорджии я удачно потратил все семь своих жизней за несколько секунд.

***

В течение следующих двух дней мир растворяется в мешанине из игл, суетящихся медсестёр и мелькающих знакомых лиц. Я погружаюсь в забытьё и выхожу из него. Иногда из-за того, что они впивают в меня свои иглы, иногда из-за требований моего тела. Думаю, что мама здесь, со мной. Я не могу в это поверить, но мне показалось, что я даже увидел судью Херринга в сопровождении большой тени его охранника.

Я смутно представляю, что со мной происходит, и что вообще произошло. Помню полёт из Теннесси, который закончился на севере Джорджии. Память возвращается ко мне в виде зрительных и звуковых вспышек. Иногда в виде безмолвных картинок, а иногда в виде звуков, которые я не могу сопоставить с картинками.

Я хорошо помню, что чувствовал, зная, что умру. Как мне было страшно перед самым концом. Я не хотел погаснуть, как свеча на ветру. И помню, как мне стало странно спокойно в те последние секунды, когда мой самолёт нырнул сквозь ветви деревьев к земле, и я услышал грохот и треск.

Я не помнил самого главного, единственного, что заставило бы меня по-настоящему пожалеть, что я не умер в тот момент. Но это вернётся ко мне позже.

У меня были некоторые сигналы о том, что происходит что-то странное в течение первых нескольких дней, когда я то приходил в сознание, то снова терял его. Время от времени я поднимал глаза и замечал, что медсестра или пара медсестёр смотрят на меня со странным выражением на лицах. Я не мог понять причину, и это меня беспокоило.

Однажды медсестра меняет повязку на моей правой руке и вдруг останавливается. Я оглядываюсь и вижу, что её руки лежат на моей руке и плече. И у неё слёзы на глазах. Какого черта? Я не знаю её, и я знаю, что она не знает меня. Нормана встречался с медсёстрами, и я познакомился с несколькими из них через него, но она не была из их числа. И в любом случае, она слишком стара. Ей должно быть уже за 50.

Я бы что-то сказал, но не знаю, что. Потом она просто вытирает слёзы, заканчивает свою работу и уходит. Но перед тем, как покинуть палату интенсивной терапии, где я всё ещё нахожусь, она оборачивается и бросает на меня тот же странный взгляд.

***

Через три дня после того, как я оказался в больнице, меня перевели в отдельную палату. Ко мне заходит мама. Она обнимает меня, суетится, плачет, а потом снова плачет. Я говорю ей, что со мной всё в порядке, и ей больше не нужно плакать. Но будь она проклята, если снова не расплачется.

Когда я спрашиваю её, где Синди и почему моя невеста не пришла ко мне, она просто задыхается, снова заливается слезами и выбегает из комнаты. Когда я звоню Синди по мобильному телефону, а затем к ней домой, вызов переключается на голосовую почту. Я оставляю десяток сообщений. Обратных звонков нет.

Я начинаю задаваться вопросом, не попал ли я в какое-то странное измерение и оказался в Сумеречной зоне. В каком-то мире, где я трагический герой, а не застенчивый адвокат, которому посчастливилось обмануть смерть.

Тот же невысокий, лысый доктор появляется в моей комнате с какими-то газетами, которые он кладёт на подставку возле моей кровати. Я озадаченно посмотрел на них.

Они не поставили телевизор в моей комнате. Я не смотрел ни одного выпуска новостей, хотя начинаю возвращаться к жизни достаточно, чтобы интересоваться тем, что произошло, пока меня не было, и какова была реакция мира на моё маленькое приключение.

Я смотрю на парня, которого я назвал Болди в честь персонажа, которого он мог бы сыграть в фильме «Белоснежка и семь гномов». У него нет такого же звёздного взгляда, как у медсестёр, но это всё равно странно.

И тут меня осенило. У них были звёздные глаза. Наконец-то у меня есть определение, которое я могу присвоить этому взгляду. Они смотрели на меня так же, как влюбленные подростки смотрят на рок-н-ролльных кумиров из бойз-бэндов с горящими глазами и длинными волосами.

Мне становится страшно. Неужели я действительно попал в Сумеречную зону по-настоящему? Можно было бы предположить, что один или два таких взгляда я просто неправильно истолковал, но все без исключения женщины в больнице бросали на меня именно такой взгляд. Я начинаю собирать воедино фрагменты воспоминаний, и всё это начинает складываться. Я каким-то образом стал для них романтическим героем. Мужчина средних лет, с песочными волосами, ростом 180 с не слишком классическими чертами лица, без главных ролей в кино, без музыкальных хитов, не победитель Суперкубка, вдруг получает такие взгляды от женщин, каких я никогда в жизни не видел прежде. Я даже никогда не мечтал, чтобы женщина так на меня смотрела.

— Я начинаю пугаться, — говорю я Болди. — Что здесь происходит?

Он бросает на меня взгляд, который я узнаю, хотя я никогда раньше не видел такого сочетания. Это и жалость, и зависть. По-настоящему странная и тревожная комбинация.

— Ты не помнишь?

Неужели я забыл что-то важное, что произошло до того, как я вылетел из Теннесси? Что-то случилось в пути? Не может же это быть чем-то, что случилось после того, как я разбился, верно? Но что-то есть. Я почти могу указать на это пальцем. Что я пытаюсь вспомнить?

Болди показывает на газеты, лежащие на подставке рядом с моей кроватью. Я бросаю на него вопросительный взгляд, но он просто указывает на газеты и снова бросает на меня этот свой взгляд.

Я протягиваю руку и беру лежащую сверху газету. Это «Флорида Таймс-Юнион». Я проверяю дату. Она за прошедшую среду. Сегодня пятница. Авария произошла в понедельник вечером. Я просматриваю первую страницу, читая сверху вниз и слева направо, как я всегда это делаю. В глаза бросаются заголовок и картинки в верхней левой половине разворота. Я вижу свою фотографию, которая была сделана на одном из моих судебных процессов несколько лет назад. И рядом фотография Моны на каком-то светском мероприятии. Она одета во что-то облегающее, и выглядит чертовски сексуально. Она кому-то улыбается. Это был явно не я. Но это теплая улыбка. В верхней части через всю газету огромный заголовок. Чёрт возьми, объявления о начале войны не попадают в заголовки газет так крупно.

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ! ВСЕГДА ЛЮБИЛ И ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ!

Газета выпадает из моих внезапно обессилевших пальцев. Я чувствую, что моё сердце вот-вот вырвется из груди. Неужели люди умирают вот так? Может ли у меня случиться сердечный приступ?

Мои воспоминания о тех последних пережитых мгновениях нахлынули на меня. Неудивительно, что я не мог вспомнить. Такое ощущение, что кто-то вырывает у меня сердце из груди. Почему, чёрт возьми, я просто не умер?!

Под заголовком расположена история, написанная Карлом Кэмероном, одним из лучших журналистов газеты. Я знаю это, потому что однажды он написал обо мне статью.

***

«Гарольд Граймс был радиолюбителем в течение полувека, и он за это время успел слышать много необычных сообщений со своего радио. Но вызов, который он получил в понедельник вечером, тронул его так, как, по его словам, никакое другое сообщение. 67-летний инженер береговой линии Джорджии на пенсии и раньше получал сигналы бедствия, сообщения о рождении и смерти, а также уведомления о чрезвычайных ситуациях. Но в этот раз...

— Я смотрел повтор «Парня из падения» на TV Land, когда услышал кое-что... Или мне показалось, что я что-то слышу сквозь помехи. Время от времени мы получаем сообщения о необходимости помощи или самолёте, ищущем место для приземления. Местность к северу от нас довольно дикая. Я поиграл с радиоуправлением, пока не получил нужный сигнал. Это был мужчина, и он кричал. Я смог разобрать достаточно, чтобы понять, что он летел на частном самолете куда-то на север. Ночь была плохая, ветреная и дождливая, а у нас не так много мест, где самолет мог бы приземлиться. Он сказал мне, что его зовут Льюис Уотерс. Я попытался получить какие-то координаты, чтобы ускорить его поиски, но он сказал, что у него нет времени, и он хочет, чтобы я записал то, что он мне сказал. Он сказал, что у него есть всего несколько секунд. Он был в отчаянии...

До этого момента Граймс давал интервью спокойным голосом. Теперь же он останавливается, а когда продолжает, его голос понижается почти до шепота:

— Я записывал его слова, даже не задумываясь о том, что он мне говорил. Было всего несколько слов. Он сказал: «Мона, я люблю тебя. Всегда любил. И всегда буду любить. Я должен был тебя простить. Прощай». Он замолчал, и я подождал ещё несколько секунд, а затем спросил его: «Мистер Уотерс, мистер Уотерс... Есть ли что-то ещё, что вы хотите, чтобы я передал? Кого я должен уведомить?» Было тихо, хотя мне показалось, что я слышу что-то похожее на треск ветвей деревьев. Должно быть, он всё ещё держал нажатой клавишу радио. А потом так тихо, что я едва мог его расслышать, он сказал: «Вот и всё», а затем наступили просто помехи. Я схватил телефон и позвонил в офис шерифа, зная, что они начнут его поиски. Затем я просто сел в свое кресло и перечитал то, что он попросил меня передать. Я не очень чувствительный парень. Моя жена, Луиза, называла меня классическим крутым парнем. До того, как она умерла. Но я думал об этом бедном одиноком парне в падающем в шторм самолете. Он думал, что у него нет никаких шансов. И тут до меня дошло, скажу я вам. Волосы на моём затылке встали дыбом, когда я подумал о нём. Эта Мона, должно быть, была действительно кем-то особенным для него. Это было понятно по его голосу. Ему было плохо без неё. Я не знаю, что она с ним сделала, но что бы это ни было, он знал, что сам совершил ошибку. Он не простил её, и теперь у него никогда не будет шанса исправить это. Честно говоря, у меня затуманились глаза...

Мона оказалась Моной Харрис, бывшей женой Льюиса Уолтерса, известного адвоката из Джексонвилля, который практикует в своём офисе в Джексонвилле. Он развёлся с г-жой Харрис в довольно впечатляющем судебном процессе девять месяцев назад после почти годичной юридической тяжбы. Причиной развода было то, что, по признанию Харрис, у неё была связь в течении года с бывшим партнером Уолтерса, Норманом Миллером.

После развода с мисс Харрис Уолтерс объявил о своей помолвке с Синди Робертой Картер, чьи родители владеют и управляют Carter Paving. На момент крушения их брак должен был состояться менее чем через две недели.

Получив уведомление о крушении и сообщении, оставленном Уолтерсом, мисс Харрис стала недоступна. Женщина, назвавшаяся сестрой г-жи Харрис, сообщила, что она слишком «потеряна», чтобы комментировать ситуацию.

Представитель семьи Синди Картер сказал, что г-жа Картер также недоступна для комментариев.»

***

Следующая статья была опубликована в четверг в New York Post. Заголовок гласил просто: «Последнее послание пилота: люблю тебя всегда».

«Чикаго трибюн»: «Пилот своей неверной жене: я должен был простить»

Пятничный выпуск «Нью-Йорк Таймс»: «Любовная история пилота захватывает мир».

Я смотрю на Болди.

— Это было в «Доброе утро, Америка», «Сегодняшнее шоу», «Фокс и друзья» и так далее. Вчера вечером в «Развлечениях сегодня вечером» Лено и Леттерман лидировали в рейтингах с вашей историей. Говорят, каждый получает свои 15 минут славы. На данный момент у вас есть 96 часов славы, и, похоже, она ещё не остывает.

Я потираю лоб, пытаясь помассировать то, что кажется нарастающей мигренью. Это кошмар.

— Но почему? Что, чёрт возьми, сделало эту историю такой громкой?

Болди подходит, кладет руку мне на плечо и снова бросает на меня жалостливый взгляд.

— Вы слишком известны, мистер Уолтерс. Как только вышла первая статья Кэмерона, которую вы прочитали, её подхватили национальные газеты, а затем национальные телевизионные новостные передачи. Ваш развод стал достоянием общественности. Репортеры изучили его и аудиозапись, на которой вы разговариваете со своей матерью. Это было слишком притягательно. Пилот, который думает, что умирает, посылает последнее послание любви женщине, которая изменила ему, разбила ему сердце, а затем провела год, пытаясь вернуть его. Там приводились цитаты из суда, где вы сказали, что никогда не примете её обратно. А потом, когда вы думали, что умираете, вы сказали, что должны были простить её. Боже мой, это лучше, чем всё, что мог бы придумать Голливуд.

Я смотрю на него снизу вверх, и мне хочется плакать, но от этого я покажусь еще более жалким.

— Значит, теперь все в мире знают интимные подробности моей личной жизни? Знают, что я оказался грёбаным слабаком, который не мог удовлетворить свою жену и плакал, когда она уходила от него?

— Честно говоря, в некоторых ток-шоу на радио вас обвиняли в том, что вы слабак. Но я думаю, это чтобы поднять их рейтинги. Подавляющее большинство женщин боготворят вас. Вы не знали об этом, но у нас чуть не случился кулачный бой между молодыми медсёстрами из-за того, кому будет поручено ухаживать за вами. Вот почему мы прикрепили к вам только пожилых медсестёр. Кроме того, последняя проверка показала, что мы получили около 20 000 электронных писем, в основном от женщин, которые хотят, чтобы вы связались с ними. У нас есть несколько фотографий... Скажем так, они очень показательны.

Я просто качаю головой. Я не могу всё это принять.

— Что-нибудь ещё?

— О, мы получили около 200 запросов от СМИ на интервью с вами. И я знаю, что букмекеры в Лас-Вегасе дают шансы 3 к 2 на то, что вы вернётесь к Моне, и 5 к 1, что вы в конечном итоге женитесь на Синди Картер.

Моя жизнь стала предметом наживы для букмекеров из Вегаса? У меня была когда-то фантазия о том, что когда-нибудь я стану знаменитым. Может быть, однажды я выиграю судебное дело, подобное О. Джей Симпсону, которое будет транслироваться по всей стране, и меня пригласят баллотироваться на пост губернатора. Что-то в этом роде. Но прославиться тем, что я муж-рогоносец-слабак, который так и не смог забыть свою распутную неверную жену...

Я громко стону, и Болди выглядит обеспокоенным, думая, что мне стало физически больно. Мне бы очень хотелось, чтобы это было что-то физическое. Я вдруг понимаю, почему мама расплакалась, когда я спросил её о Синди. Я закрываю глаза и хочу снова умереть. Каково это, должно быть, было для неё? За две недели до нашей свадьбы я признаюсь миру, что всё ещё люблю свою бывшую жену-изменщицу. Зная её характер, которым милая блондинка обладала в избытке, я удивлён, что она не появилась в больнице с 38-м калибром, чтобы по-настоящему закопать меня в землю.

Как только мне удается выгнать Болди из палаты, пообещав подумать о моих первых интервью для СМИ, я набираю номер в особняке Ричарда и Рики в Вестсайде Он выделялся среди жилья с низким доходом в этом районе Джексонвилля, но миллионерам, как правило, сходит с рук пренебрежение правилами.

На этот раз меня не переключают голосовую почту. Я слышу, как Ричард Картер с акцентом человека, выросшего в Джорджии, отвечает на мой телефонный звонок:

— Привет.

— Мистер Картер, это Льюис. Льюис Уолтерс.

Я оставляю всё как есть, не зная, какую реакцию я получу. Наступило долгое молчание, а затем:

— Здравствуй, Льюис. Как дела? Я слышал, что тебя изрядно потрепало.

— Всё хорошо, мистер Картер. Синди дома?

— Она недоступна, Льюис.

— Недоступна?

— Веди себя хорошо, сынок. Она здесь, но не хочет с тобой разговаривать — прямо сейчас.

— Я понимаю, сэр. Я хочу, чтобы вы и она знали, что я сделал это не преднамеренно. Я бы никогда так с ней не поступил.

Снова долгое молчание. Затем:

— Ты очень сильно обидел её, Льюис. Я думал, что этот мудак Энди изрядно её изрядно порезал, но ты... Ты встал на её защиту, потому что ты хороший парень. Она.... Она плакала два дня после того, как увидела эту первую историю. Какого чёрта ты это сделал?

Я должен подумать об этом пару минут, но он не вешал трубку.

— Потому что всё произошло очень быстро, и я думал, что умираю. У меня не было времени всё анализировать.

— Значит, что то, что ты сказал, — это то, что ты действительно чувствуешь.

— Я не хочу, чтобы это было правдой, но...

— Не кори себя, Льюис. Она всегда говорила нам, что знает, что у тебя всё ещё есть чувства к этой женщине. Она просто не знала, что они настолько глубоко в тебе.

— Мне бы хотелось...

— Отпусти её, Льюис. Свадьба отменена. Это будет стоить нам каких-то денег за украшения и еду, которую нам пришлось отменить, за билеты на медовый месяц и всего остального, но это просто деньги. Справедливо... Больше сюда не звони, ладно.

— Мистер Картер...

В его обычно дружелюбном голосе чувствуется сталь, когда он говорит:

— Больше сюда не звони. Если она когда-нибудь захочет связаться с тобой, она сама это сделает. Пожалуйста, дай ей время.

И он вешает трубку.

Вот почему я чертовски удивляюсь, когда на следующий день поднимаю глаза и вижу, что Синди стоит в дверях моей палаты

Я не могу придумать, что ей сказать, поэтому просто смотрю на неё. Она входит в палату, не сводя глаз с моего лица. Её глаза красные, как будто она много плакала. Она такая же красивая, как и всегда. Я в миллионный раз говорю себе, что я идиот.

— Папа сказал мне, что ты звонил. Он не хотел быть таким грубым с тобой, но ему больно за меня.

— После того, что я сделал, удивительно, что он сам не пришёл за мной.

— Что такого ужасного ты сделал, Льюис? Разве что сказал правду миру и самому себе. Ты всё ещё любишь свою бывшую жену. Это не преступление.

— Я не должен её любить, и я не уверен, что это так. Кажется, я сошёл с ума на несколько минут, думая, что умираю.

Она садится рядом со мной и берёт мою руку в свою. Я вижу сладкое набухание её груди под блузкой и думаю о потрясающей попке, которую она расположила на этом стуле, и спрашиваю себя, как мужчина может быть настолько глупым. Я помню ночи, которые мы проводили в трахе. Она была ненасытна. Молодая и восторженная, милая и твёрдая, и я не мог придумать ничего такого, что я хотел бы сделать, на что она не согласилась бы с радостью.

— Она была права, когда сказала мне, что ты продолжаешь любить её всё это время. И когда ты думал, что умрёшь, она была единственной в мире, о которой ты подумал, так ведь?

Я хочу солгать ей, но слова застревают у меня в горле.

— Всё в порядке, — тихо говорит она.

Чёрт возьми, мне ненавистно это. В её глазах выступили слезы.

— Ты был женат на ней 10 лет. Она была женщиной, которую ты хотел видеть матерью своих детей. Когда она тебе изменила, она чуть не уничтожила тебя. У неё есть твоё сердце. Как ты сказал, «всегда было и всегда будет». Я была именно той, с кем ты пытался её преодолеть.

Я сжимаю её руку здоровой левой рукой.

— Я бы хотел, чтобы это была ты, детка. Дай Бог, чтобы я любил именно тебя. Но, как ты сказала, люди могут научиться никого не любить. Ты сделала это с Энди. Ты могла бы дать мне ещё немного времени. Я хочу быть с тобой.

Она отдергивает руку и яростно качает головой.

— Нет, Льюис. Ты был там и сделал это. Я не выйду замуж за мужчину, который меня не любит. Энди сказал мне, что мы можем снова собрать нас вместе, но он был мудаком. Ты хороший парень. Но никто из вас никогда не любил меня.

Она встает со стула. Она продолжает плакать.

— Чего я не понимаю, Лью, чего я действительно не понимаю, так это того, почему всё так происходит. Думаю, что я хороший человек. По крайней мере, я никогда сознательно не пыталась причинить кому-либо боль. Я старалась, как могла, быть христианкой. А мой первый муж — отброс. И другой мужчина, за которого я хочу выйти замуж, никогда не сможет заставить себя полюбить меня. Что я делаю не так?

Она поворачивается, чтобы уйти, но останавливается.

— Это был не очень хороший год для сестёр Картер. Ты помнишь мою сестру Диану? Ты познакомился с ней и её мужем Лайлом на вечеринке, которую устраивала семья. Пока ты был в больнице, начался ад. Лайл бросил её и собирается подать на развод. Мы узнали, что эта глупая сучка уже много лет трахается с другим мужчиной! С парнем, с которым она встречалась до того, как Лайл приехал в город.

Я их помню. Они казались хорошей парой. Хотя, если бы мне пришлось угадывать, кто кому изменяет, я бы поставил свои деньги на Лайла. Он был одним из тех парней, которые слишком хорошо выглядят.

— Почему девушки, которые обращаются с парнями как с дерьмом, изменяют им, причиняют им боль, заставляют их задыхаться вслед за ними, и никому не нужны хорошие девочки?

— Не знаю, детка. Найди хорошего парня и спроси его. Я понимаю, что вокруг много всего этого. Но, серьёзно, тебе только что не повезло. Есть миллион парней, которые могли бы стать хорошим парнем или мужем и ухватились бы за шанс быть с тобой. Ты великолепна. Не унижай себя. Тебе просто нужно выйти на улицу и начать искать снова.

Она снова смотрит на меня. Она кивает и говорит:

— Я могла бы это сделать. У меня будет много шансов.

— Что?

Впервые с тех пор, как она вошла в мою комнату, на её лице расцвела улыбка.

— За четыре дня, прошедшие с тех пор, как вышла первая история о вас с Моне, в которой упоминали меня и была опубликована моя фотография, я получил около 4000 электронных писем от парней, желающих утешить меня. Мама постоянно говорит мне, что я должна начать отвечать на некоторые из них. Ты думаешь, я должна?

И я впервые вижу, что может быть что-то хорошее в этой медийной буре, которая окутала мою жизнь.

***

Проходит время. Я даю десятки интервью и стараюсь не повторять свои ответы: мне заплатили приличную сумму денег за серию интервью и права на мою историю для телевизионного фильма, который позволяет мне платить больнице достаточно щедро, чтобы они могли сказать страховой компании, чтобы необходимо держать меня в больнице с профессиональным уходом, пока я не смогу уйти самостоятельно.

А потом, конечно, Она возвращается в мою жизнь. Я ждал её. Она как другой ботинок, который всегда наготове.

***

Прошло 7 дней с тех пор, как меня из санитарной авиации перевезли в больницу. Я начинаю сходить с ума, готовясь вернуться в мир. Когда я смотрю полуденный свод новостей, я замечаю, что медсестры жужжат больше, чем обычно.

Затем она появляется в дверях.

Высокая, как всегда, с волосами, уложенными в новой манере, которую я не помню, выглядящей смутно похожей на двор Людовика Четырнадцатого 17-го века с множеством локонов, и на каблуках, из-за которых казалась ещё выше. Она одета в водолазку, что модно и практично, так как на улице прохладно, и зеленые брюки, а я, должно быть, всё ещё влюблён, потому что не могу оторвать глаз от неё. Она явно не вышла за продуктами. Я польщён тем, что она приложила усилия, чтобы нарядиться.

Наши взгляды встречаются. Её глаза наполнены ироничным весельем, как будто она знает анекдот, который я не слышал. Мне неуютно. Я чувствую себя голым перед ней. У меня больше нет никаких секретов от неё, или, по крайней мере, самого большого.

— Поговорим о том, из-за чего поднялся весь шум, — говорит она, поворачиваясь и проскальзывая в палату.

Никто так не ходит естественным образом. Она должна была практиковаться.

— Это не было моим намерением. Ситуация вышла из-под контроля.

— Ты мастер недосказанности. Вчера я была в магазине, и милая маленькая старушка подошла ко мне в проходе с хлопьями и, не говоря ни слова, дала мне пощечину!

Я озадаченно смотрю на неё.

— Она назвала меня неверной шлюхой и сказала, что мне должно быть стыдно за то, что я изменяю этому замечательному мистеру Уолтерсу!

— Ну...

Она улыбается.

— Я не сержусь на неё. Хотя мне пришлось удалить свой домашний номер телефона из городского справочника. С другой стороны, у меня появилось полдюжины новых клиентов только потому, что они услышали о нашей истории. И мне звонили с просьбой об интервью на всем пути от Австралии до Бразилии. Наш развод фактически положил начало моей практике, но такую рекламу нельзя было купить даже за миллион долларов. Конечно, мне приходится терпеть пощечины от маленьких старушек в супермаркетах, но в этой жизни нет ничего бесплатного.

Она смотрит на стул рядом с моей кроватью. С меня сняли большую часть трубок и мониторов, к которым я был подключён. До сих пор есть кардиомонитор, но в остальном я почти свободный человек.

— Можно присесть?

— А если я скажу «нет»? Уходи.

Она улыбается, и моё сердце хочет разорваться. Как она может быть неверной сукой и при этом иметь такую улыбку?

— Я всё равно сяду. Потому что мы оба знаем, что ты не хочешь, чтобы я уходила.

— Не принимай близко к сердцу — я имею в виду голову — то последнее сообщение, которое я отправил.

— Сезон признаний по Фрейду, дорогой? Ты просто ничего не можешь с собой поделать, не так ли? Я просто... я должна признаться, что не знаю, как с этим справиться.

— Что?

— Большинство замужних женщин, если им повезет, всю жизнь думают или надеются, что их мужья любят их, потому что они много работают, заботятся о детях, делят с ними домашнюю работу, дарят им бриллианты на важные даты, но как узнать наверняка? Но я, я знаю. У меня сомнений не возникло. Но куда нам двигаться дальше?

Я смотрю на неё, и улыбка исчезает с её лица, потому что я не улыбаюсь. Этот вопрос вопросов, на который никто из нас не знает точного ответа. Куда нам двигаться дальше?

— Мы могли бы попытаться снова наладить наши отношения. Может быть, начать встречаться. Снова жить вместе, хотя тогда мне придётся переехать к тебе. Моя сестра Джен переехала ко мне после развода. У неё двое детей, и я бы отдала ей свое жилье и помогла бы ей с арендой.

— Не знаю, Мона. То, что я сказал,. . что простил тебя, не означает, что я простил тебя и что я приму тебя.

Она одаривает меня полуулыбкой.

— Ты хочешь сказать, что солгал на смертном одре? Это разочарует миллионы романтиков.

— Я думал, что умру, и мне не придётся ничего делать с тем, что я сказал. Можно сказать всё, что угодно, когда не нужно беспокоиться о том, чтобы следить за этим. Можно пообещать всё, что угодно, когда не нужно беспокоиться о том, что удастся проснуться на следующий день.

Она качает головой в притворном разочаровании.

— Это как юридически посмотреть, дорогой.

— Нам не нужно ничего делать, Мона. Мы можем просто вернуться к своей жизни и попытаться продолжать идти тем путём, которым мы выбрали. Конечно, я не женюсь на Синди, и она больше не будет иметь со мной ничего общего, но я продолжу жить. И ты можете вернуться к тому, что ты делала последние девять месяцев. Я изо всех сил старался ничего не знать о твоей новой жизни. Возвращайся к своему ёбаному Норману.

— Я не видела Нормана полтора года.

Я занимаюсь математикой.

— Значит, ты продолжала трахать его в течение трёх месяцев после того, как я поймал тебя. Ты, очевидно, не слишком испытывала угрызения совести за то, что изменила мне. А ведь ты сказала доктору Майерс на консультации, что перестала видеться с ним после той ночи.

Она пристально смотрит на меня, и мне трудно читать её. Она ведёт себя так, как будто злится на меня, в то время как я единственный, кто имеет право быть по-королевски злым.

— Я солгала Майерс. До той минуты, когда ты вошёл в спальню в ту ночь, я молилась, чтобы ты узнал об этом. Я хотела увидеть твоё лицо. Ты – ублюдок. Это ты первым пренебрёг нашим браком задолго до меня. Меня удивило, что я отреагировала именно так. Я действительно почувствовала себя виноватой, когда увидела выражение твоего лица. Но пока я была в ванной, я вспомнила, что привело меня к той ночи. А потом,. . после того, что ты сказал и сделал, я ещё больше разозлилась на тебя. Так что да, я продолжала трахать его. Он был хорошим ёбарем. И я ненавидела даже твои кишки. Вот почему я сначала боролась с тобой за развод. Просто чтобы разозлить тебя ещё больше. И каждый раз, когда он входил в меня, я могла сказать себе, что продолжаю любить тебя. Вот как я себя чувствовала. Что тут ещё скажешь?

— Ты хочешь сказать, что сожалеешь?

— Прости, что причинила тебе боль.

— Это не то же самое, что сказать, что ты сожалеешь о том, что сделала...

— Ты хочешь, чтобы мы начали новую жизнь с лжи?

— Нет, и именно поэтому мы не собираемся начинать новую жизнь. Потому что ты не жалеешь об этом даже сейчас.

Мы сидим в неловком молчании. Наконец, чтобы нарушить молчание, я говорю:

— Я никогда не понимал... Что я сделал такого, что оказалось так ужасно. Это заставило тебя чувствовать себя невиновной, когда ты трахала моего друга и партнёра?

— Ты никогда не слушал меня во время этих консультаций, не так ли?

— Я пошёл на них только для того, чтобы окончательно избавиться от тебя.

— Я так и знала. Ты действительно хочешь всё знать? Или ты чувствуешь себя счастливее, продолжая говорить себе, что я просто жалкая сучка, которую ты всё ещё любишь?

— Утоли моё любопытство.

— Помнишь одну ночь около пяти лет назад, за пару дней до Рождества? Кажется, это было где-то в 2004 году. Нас пригласили к тому адвокату, с которым ты познакомился, к Лену.

Я пытаюсь вспомнить, и как-то мне это удаётся.

— Лен Мюррей, да, я помню, хотя Бог знает почему.

— Мы пошли к ним выпить. Мы сами приглашали их на ужин, но они не смогли пойти, потому что их постоянная няня не могла придти в тот вечер. Помнишь, у них была маленькая девочка? Ей было, наверное, около трёх лет. Симпатичная маленькая брюнетка. И у них родился шестимесячный мальчик... Было ещё не поздно, и маленькая девочка настояла на том, чтобы выйти и показать вам свою компьютерную игру, научившую её цветам и формам. Я сидела и разговаривала с Леном и его женой, а ты позволил маленькой девочке сидеть у тебя на коленях и показывать тебе, как проходит компьютерная игра.

Я смотрю на неё, почувствовав, как меняется тон её голоса, и снова застигнут врасплох. По её щекам текут слёзы.

— Жена Лена тогда сказала: «Разве это не смешно? Джейми очень похожа на твоего мужа. Она могла бы быть его дочерью».

Я слышу в голосе Моны тон, который я никогда не слышал прежде.

— Я никогда не забуду этого до конца своих дней. Взгляд, который ты бросил на меня тогда. Ты держал эту маленькую девочку на коленях и смотрел на меня, как будто я тебя чем-то разочаровала. Это было на той же неделе, когда мы вернулись из клиники по лечению бесплодия, и нам сказали, что твоя сперма в полном порядке, но мои яйцеклетки из-за какой-то генетической аномалии не могут быть оплодотворены и выношены до срока. После двух лет траха по расписанию, приёма гормонов и добавок и перепробования всех шарлатанских средств, которые мы только могли найти. И всё это было напрасно. Я просто не могла дать тебе детей... Когда мы вернулись домой в тот вечер, я знала, что ты расстроен. Я встала на колени, собираясь сделать тебе величайший минет в истории человечества. А потом я собиралась отвести тебя в спальню и подарить тебе величайший секс в твоей жизни...

Она наклоняется ко мне и смотрит мне в глаза, и я вижу, как внутри неё кипит ярость.

— А ты помнишь, что ты сделал, ублюдок. Ты оттолкнул меня. Ты оттолкнул меня, застегнул молнию и сказал: «Я не в настроении». Ты ушёл от меня, а я просто стояла на коленях и плакала. Это было нечто большее, чем просто отказ от секса со мной. Видит Бог, это было очень обидно. Вы отверг МЕНЯ. Поэтому я пошла в спальню, переоделась перед сном и допоздна смотрела телевизор. Около полуночи я встала и пошла к тебе в кабинет. Ты сидел в своём проклятом кресле. Телевизор был выключен. Ты просто сидел там, потягивал виски и смотрели в потолок. Я вернулась в спальню и уснула. Проснулась в 3 часа ночи, не могла уснуть. Тебя не было в постели. И я вернулась в кабинет. Бутылка виски была наполовину пуста, а ты пил и смотрел в то же самое место на потолке. Ты меня даже не заметил. Ты был где-то в другом месте. И ты плакал... В ту ночь ты так и не лёг спать. Каким-то образом, я не знаю как, ты выпил всю эту бутылку, но на следующее утро успел утром принять душ и вовремя уйти на работу. Ты не сказал мне ни слова.

Она вытирает слёзы, возвращаясь в настоящее.

— Именно тогда наш брак начал умирать, Льюис. В ту ночь ты начал меня покидать...

Я пытаюсь вспомнить ту ночь. Теперь она возвращалась ко мне по кусочкам. Я думал, что мне просто было больно, и я хотел побыть в одиночестве, но это было больнее, чем я позволил себе вспомнить. Возможно, то, что я был единственным ребенком в семье, имело к этому какое-то отношение. Я никогда не думал, что она чувствовала, когда я уходил, чтобы выпить виски и попытаться избавиться от боли.

В тот вечер я пришёл к полному осознанию того, что не будет маленьких темноволосых девочек или мальчиков с нашими чертами лица, о которых мы так мечтали. Друзья услужливо предлагали нам подумать об усыновлении. Извините, но со мной это никогда не сработает.

Мы были бы только вдвоём, старея вместе и наблюдая, как дети наших друзей становятся сначала учениками начальной школы, а затем и старшеклассниками и дарят своим родителям внуков. А мы были одни.

В ту ночь я был очень пьян. Думаю, что это была худшая ночь в моей жизни, пока я не застукал Мону и Нормана. Это была ночь, когда я потерял надежду на будущее и понял, что то, что у меня есть, — это всё, что у меня когда-либо будет.

Она прерывает мои мысли.

— Ты хочешь знать ещё одну причину, по которой я любила трахаться с Нормом?

— Почему бы и нет? Попади в меня своим лучшим выстрелом.

— Потому что он ни разу, я уверена, за всю свою жизнь, не думал о том, чтобы завести детей с кем-либо. Для него они не существуют. Женщины для него не матери. Они просто киски. И мне это нравилось. Когда я была с ним, я ни на секунду не чувствовала, что разочаровываю его. Что я не могу сделать его счастливым. Все, что он хотел сделать, это трахнуть меня.

Я могу это понять. Может быть, именно поэтому наша сексуальная жизнь исчезла, потому что каждый раз она напоминала мне о том, чего у нас никогда не будет детей.

— Но почему именно Норм? Почему мой друг. Ты красивая женщина. Ты могла бы переспать с кем угодно. Почему мой друг?

Она пожимает плечами.

— Он был рядом. Я знаю, что это звучит холодно, но ты хочешь знать правду, верно? Я никогда не выходила на улицу в поисках ёбаря, даже когда решила, что я тебе больше не нужна. Но Норм никогда не останавливался на достигнутом. Ты знаешь, каким он был. Он вёл себя так, как будто играл с тобой. Он приставал ко мне с тех пор, как мы поженились. Мы оба знали, что если я соглашусь сказать ему «да», то он вставит мне ещё до того, как я закончу говорить это «да». Долгое время я говорила «нет». Он был для меня просто стариной Нормом. Он был достаточно хорош собой, но никогда не сводил меня с ума от желания. До одной ночи за год до того, как ты поймал нас. Забавно, но он тебе так и сказал. В тот вечер он был в затруднительном положении из-за отмены свидания, мне нечего было делать, а тебя, как обычно, не было в городе. Он предложил мне: "Почему бы нам не поужинать вместе. Ничего такого. Просто два друга. Льюис не стал бы возражать». И, конечно же, после того, как мы немного выпили, он снова начал приставать ко мне. Но на этот раз, той ночью, я посмотрела на него и вспомнила всех женщин, которых он трахал на протяжении многих лет. Должно быть, у него что-то есть, сказала я себе. И я спросила себя, для кого я сохраняю свою киску? Льюис больше не хочет её. И если я не получу никаких действий довольно скоро, она заржавеет. И я согласилась. Он буквально выебал мне мозги. Я не помню, чтобы мне когда-либо было так хорошо раньше. Я думаю, что отчасти это было связано с тем, что много времени я не была с тобой, отчасти с тем, что он был полон энтузиазма, а отчасти с тем, что он был чертовски хорош. Практика ведет к совершенству и всё такое.

Она увидела выражение моего лица и продолжила:

— Мне очень жаль, Льюис. Я пытаюсь быть честной с тобой. Могу точно сказать, что я никогда его не любила. Не то, чтобы я не любила тебя. Но тебя не было рядом, а он был. Теперь это уже история. Так случилось. Я не могу это изменить, как бы сильно ты меня ни любил.

Мы долго сидим в тишине.

— Если бы это было написано в романтическом романе, в этот момент мы бы оба расплакались от сожаления, схватились бы друг за друга и пообещали бы сделать всё правильно в следующий раз, — говорит она наконец.

— Это плохой, очень дрянной роман, — говорю я, и почему-то нам обоим удаётся улыбнуться.

— Миллионы людей будут горько разочарованы, если мы не воссоединимся.

— На самом деле их мнение ничего не значит, — говорю я. — Просто интересно, как два довольно умных, высокооплачиваемых профессионала смогли по-настоящему испортить себе жизнь, верно?

Мы оба сидим и обдумываем это. Я не знаю почему, может быть, это потому, что я не могу придумать ничего другого, о чём нам можно было бы поговорить, но я вспоминаю историю Карла Кэмерона и ту необычную формулировку, которую он использовал.

— Что значит «потерянная»?

Мона озадаченно смотрит на меня.

— Я про ту статью, когда Кэмерон рассказал тебе о том, что произошло. Он сказал, что ты стала «потерянной». Что тогда случилось?

На её лицо опускается пустая маска, и я понимаю, что попал в чувствительное место. Всякий раз, когда ей больно или она не хочет о чём-то говорить, появляется эта маска. Я понятия не имею, какой нерв я затронул.

Она опускает взгляд в пол, затем осматривает комнату, проявляя большой интерес к мониторам, которые проверяют моё сердце. Она избегает встречаться со мной взглядом, Теперь мне действительно становится любопытно.

Наконец она начинает говорить, не глядя на меня.

— Ты всегда удивляешь меня, Лью. Ты очень умный, и я помню, что это одна из тех вещей, которые возбуждали меня от тебя, когда мы встретились в колледже. Ты едва ли не единственный парень, которого я когда-либо встречала, который оказался умнее меня. Как, чёрт возьми, ты уловил это единственное слово? Наверное, я никогда не узнаю.

Наконец она смотрит на меня, и я с удивлением вижу на её лице что-то похожее на смущение.

— Я могла бы солгать тебе, но теперь ты у меня под подозрением. Всё равно ты выследишь мою сестру или её детей и рано или поздно разберёшься с этим... Я как раз возвращалась домой после очередного дела, когда мне позвонил Кэмерон. Было 9 часов вечера. Я потратила несколько долгих часов, но деньги были хорошие. Джен собиралась уложить младшую дочь, а старшая смотрела телевизор. Когда Кэмерон назвал себя, я ничего не заподозрила. Иногда репортеры звонят мне, чтобы узнать о судебных делах, которые они освещают. Пару раз мне даже звонили по поводу твоих дел. Он рассказал мне о твоей аварии. И твоём последнем прощании. Я услышала, как кто-то кричит, и мне стало интересно, что случилось с Джен и её детьми. Только когда она появилась в одном дверном проёме, а её дочь в другом, я поняла, что это я кричу. Джен держала меня, а ее дочь пыталась вырвать телефон у меня из рук. А я кричала и плакала, и Кэмерон сказал мне позже, что я назвала его проклятым лжецом и сказала, что ты ни за что не мог умереть в авиакатастрофе. Ты был слишком хорошим пилотом. Позже я поняла, что думала, что он сказал, будто ты погиб в той аварии. Он думал, что я сошла с ума по тебе. Потому что я что-то сделала. Джен повалила меня на пол, а её дочь держала мою правую руку обеими своими. Позже они рассказали мне, что я схватила один из коротких ножей из набора, который мы храним в кухонном ящике. У меня было несколько порезов на запястьях и руках, но они удерживали мою руку с ножом подальше от моего горла...

Я смотрю на неё, и она протягивает ко мне руки и запястья. На них повязки, которых я раньше не замечал, потому что они телесного цвета и маленькие. Я не могу поверить в то, что вижу.

— Они отобрали у меня нож, и Джен, по сути, села на меня, в то время как её дочь Джиллиан узнала от Кэмерона реальную историю. Они придумали для него какую-то историю и повесили трубку, а потом Джен беспрерывно говорила мне, что ты жив и тебя привезли в больницу в Джексонвилле, пока я не перестала кричать и плакать... Джен и Джиллиан провели со мной всю ночь, не сомкнув глаз. Джен не хотела звонить в полицию или больницу, потому что боялась, что если это выйдет наружу, я попытаюсь покончить с собой и это убьёт мою карьеру. Так что всю ночь меня кормили валиумом. Джен сказала мне, что я продолжала разговаривать с тобой всю ту ночь, и единственное, что я повторяла снова и снова, было: «Прости. Прости».

Я смотрю на неё, и для парня, который в основном зарабатывает на жизнь разговорами, я не могу придумать, что сказать.

— Давай, Лью, — наконец говорит она. — Это должно быть похоже на стрельбу по рыбе в бочке. Как ты и сказал, попади в меня своим лучшим выстрелом.

— Я... Я..

— Ты хочешь знать, почему я пыталась перерезать себе горло? Потому что в тот момент я думала, что ты умер, и у меня никогда не будет шанса сказать тебе, что ты не заслуживаешь того, что я с тобой сделала. Я вспомнила мужчину, за которого вышла замуж. Мужчину, которого любила. И я знала, что мне придется прожить остаток своей жизни, слыша твоё прощание в своей голове и вспоминая выражение твоего лица в ту ночь. У меня была истерика, потому что у меня никогда не было возможности сказать тебе, что, хотя я на время забыла, что люблю тебя, я никогда не переставала испытывать к тебе это чувство. Как бы это ни выглядело, я никогда не переставала тебя любить. Я знаю, что не заслуживаю тебя. И я не заслуживаю того, чтобы меня любили так, как ты любишь меня. Если бы я могла... Поверь мне, Лью, если бы я могла найти нужные слова или использовать магию, я бы освободила тебя.

Я протягиваю к ней здоровую руку, и впервые за два года она оказывается со мной в одной постели. Я обнимаю её, и она смачивает мою больничную рубашку своими горячими слезами...

***

— Ты что-нибудь слышал, что случилось с Нормом?

— Нет. В последнее время я мало что слышал о нём. А что?

Она лежит рядом. Одета, но всё равно приятно. Время от времени со стороны дверного проема вспыхивает вспышка, и я знаю, что какая-нибудь медсестра решается сделать снимок, который, вероятно, увидят во всём мире.

— Я не знаю точно, но ходят слухи о том, что кто-то, не знаю каким образом, смог получить фотографии, на которых Норман трахает молодую помощницу государственного защитника. Около шести месяцев назад. Ей было всего 23 года, и она только что окончила юридический факультет. Как обычно, Норм трахнул её и забыл. Но, на его беду, эту девушку звали Гвен Кейс. Она оказалась младшей сестрой Чарли Кейса. Ты знаешь, судебный пристав судьи Херринга.

— Чарли Кейс? Мне кажется, что это не очень умный поступок.

Она смотрит на меня с вопросом на лице. Я бросаю на неё взгляд, полный абсолютной невинности.

— Да, это оказалось не слишком умно. Однажды ночью кто-то ворвался в квартиру Норма и сломал ему обе руки, ноги, все пальцы на обеих руках. Кроме того, после этого визита ему пришлось хирургически удалить одно из яичек. Норм пролежал в больнице месяц, а когда его выписали, он исчез на следующий день. Говорят, он открыл свою практику в Сиэтле.

Я смотрю ей в глаза, чтобы понять, есть ли хоть какое-то сожаление о том, что случилось с мужчиной, который был её любовником больше года. Она возвращает мне такой же невинный взгляд, как и тот, который я использовал перед этим.

— Забавно, что двое случайных прохожих дали полицейским описание огромного парня, которое вполне соответствовало описанию Чарли, как парня, которого они видели входящим в дом Норма за два часа до того, как полиция получила анонимный звонок об его избиении.

— Звучит не очень хорошо для Чарли.

— У него было алиби. Судья Херринг подтвердил, что Кейс был в своём доме в Дирвуде, играл в покер и пил, в то самое время, когда свидетели видели здоровяка, входящего в дом Норма. Спорить с окружным судьей, подтверждающим алиби подозреваемого, полицейские не смогли, и дело зависло.

— А что Норм? Он, что, не смог опознать напавшего на него?

— Сказал, что нет.

Мне удаётся сдвинуть правую руку настолько, чтобы приподнять подбородок Моны так, чтобы я мог видеть её глаза.

— Не могу сказать, что мне жаль, но я ещё помню того парня, который когда-то был моим другом. Давным-давно я сказал ему, что нельзя всё время безнаказанно трахать кого-то, будь то чья-то жена, сестра или мать, и не допускать, чтобы рано или поздно для него наступят последствия.

— Он должен был тебя послушать. Ты был для него лучшим другом, чем он того заслуживал.

Она грустно посмотрела на меня.

— И лучшим мужем, чем я заслуживала.

Я отпустил её и спросил:

— Кто-нибудь знает, как фотографии попали к Кейсу?

— Неизвестно. В полиции думают, что это должен был быть кто-то, кто хорошо знал Норма и его привычки, мог позволить себе частного детектива, хотя мог сделать фотографии и сам. Этот человек точно знал, кого фотографировать и кому отправлять снимки. Они подозревали, что этот кто-то, должен был работать в здании суда.

— Хм...

***

На следующий день Мона вернулась. На этот раз в довольно обтягивающих свитере и юбке. Она снова устроилась на кровати рядом со мной. Никто из больницы стал возражать. Несмотря на то, что она снова была одета, и мы даже не целовались, это казалось правильным.

— Ты уже думал о моей идее? О том, что я перееду к тебе?

— Да.

— И что ты думаешь?

— Не знаю.

— Почему? В чём проблема?

— «Твой проклятый член такой большой, Норми. Боже мой! Я никогда не смогу насытиться им, независимо от того, сколько раз мы это делаем», — цитирую я её слова.

Она смотрит на меня, и её улыбка исчезает.

— Ты помнишь это слово в слово... Спустя почти два года?

— Я буду помнить это даже в тот день, когда всё-таки буду умирать, Мона. Я не могу выкинуть эти твои слова из своей головы.. И то, как выглядел его член, выходя из твоей пизды, прежде чем он вонзиться обратно. Я знаю, что это глупо. Но я не могу выкинуть это из головы.

Она бросает на меня раздражённый взгляд.

— Ты знаешь, что я трахала его в течение года. Всеми возможными способами. Используя каждую дырку. Я глотала его сперму. Мы делали это в нашей постели, в его постели, в его машине, в лифтах, в туалетах ресторанов. Блин, как-то раз мы это сделали на балконе 14-го этажа Колокольни. И эти слова — именно то, чего ты не можешь забыть?

— Мона, я знаю, что ты сделала. По крайней мере могу себе это представить. Я знаю это разумом. Но совсем другое дело – слышать подобные слова и видеть его внутри тебя.

Она поднимается и соскальзывает с кровати, чтобы сесть рядом с кроватью.

— Лью, я могу только догадываться, насколько это болезненно для тебя, потому что сама никогда не испытывала такой боли от тебя. Но попытайся включить свои мозги. Хотя бы на минутку, ладно?

Я киваю ей, уверенный, что проблема здесь не в моём мозге.

— Я могла бы рассказать тебе много вещей, чтобы попытаться удалить это жало в твоей голове, но самое простое, что я могу придумать, это следующее. Когда ты лежал в постели с этой маленькой сучкой... Прости, с Картер... Я до сих пор завидую ей. Ты наверняка говорил ей, как удивительно туга её киска? А она говорила тебе, что твой член лучший в мире, и она не может им насытиться?

— Ну и что?

— Подумай теперь. Ты говорил ей эти вещи, и она говорила это тебе, верно? Так вот, это именно то, что происходило у меня с Нормом. Любая женщина знает, что если она хочет, чтобы её парень оставался твёрдым как можно дольше, чтобы продолжать трахать её, она должна говорить ему, что его член - это лучшее, что создал Бог. Это просто болтовня во время секса, постельные разговоры. Я хорошо проводила время, и хотела, чтобы ему тоже понравилось.

— Что ты имеешь в виду?

— Уверяю тебя, что в том, что ты услышал, не было ничего особенного. Вспомни далёкое прошлое между нами. Я хорошо помню, как говорила тебе, что твой член сделан из чистой стали. Что он настолько твёрдый, что с его помощью можно дробить камни. И я просила тебя, наказать меня им. Помнишь?

Я киваю. В то время это звучало довольно неплохо. Она начинает широко улыбаться.

— Я помню, любимый, как несколько раз кричала во всё горло: «О мой Господь, ты Бог. Твой член невероятен».

Я помню и это.

— А теперь давай, Лью, становись взрослым. Неужели ты действительно думал, что я сравниваю тебя с настоящим Богом? Нет, конечно. Я просто пыталась удержать своего мужчину и делала всё для этого. Если это поможет тебе чувствовать себя лучше, облегчит твою боль, то просто подумай об услышанном, как о том, что я действовала себе во благо. И просто не знала, что при этом будет присутствовать кто-то ещё.

Она поднимается из кресла и наклоняется ко мне. Она дарит мне первый настоящий поцелуй, который мы разделяем с той ночи.

— Если это поможет, я готова закричать во всю глотку, что твой член разрывает меня напополам, когда ты трахаешь меня. Независимо от того, что ты услышал и что ты увидел тогда, помни, что для меня это был твой член, которого я жаждала все эти годы. До тех пор, пока ты не вышвырнул меня.

Она отстраняется и с лёгкой улыбкой смотрит на растущую выпуклость под моей больничной рубашкой.

— Кажется, это помогает тебе?

— Ага. Мысль о том, что ты переедешь ко мне, и мы снова начнём жить вместе, начинает звучать более привлекательно.

***

Она была одета в свою адвокатскую одежду, когда вошла в мою комнату на следующий день. Со вкусом скроенный деловой костюм, брюки и подходящее сочетание блузки и жакета. Она со своим портфелем. Уже поздно. Почти 5 часов вечера. Похоже, она занималась делами в своём офисе или в суде перед тем, как прийти ко мне.

— Предстоит что-то официальное?

— Да, — говорит она со слабой улыбкой.

Я чувствую нарастающую эрекцию. Интересно, не ли у меня фетиша на привлекательных женщин в деловых костюмах?

Она открывает портфель и вытаскивает стопку бумаг.

— Серьёзно? Что это?

Она протягивает мне первый документ. Это контракт, обязывающий меня предоставить ей образцы моей спермы со штрафом за невыполнение в размере шестизначной суммы.

— Ого... — мой рот, кажется, перестал работать.

— Я думала об этом с тех пор, как мне позвонили, Лью. Я очень серьезно к этому отношусь. Я хочу, чтобы ты подписал эти бумаги. Сегодня, сейчас. Если ты этого не сделаешь, я не думаю, что мы сможем снова сойтись. В этом случае, я не думаю, что вернусь ещё раз сюда.

— Ты ставишь мне ультиматум? Моя сперма или между нами всё кончено?

— В принципе, да.

— В какую игру ты сейчас играешь? Ты же знаешь, что я не буду это подписывать.

— Ознакомься с другими бумагами. Ты обязуешься предоставить мне достаточное количество образцов твоей спермы, чтобы я смогла родить двоих детей путем экстракорпорального оплодотворения. Моя сестра уже подписала документы о согласии предоставить свои яйцеклетки. Когда и если они будут оплодотворены, они будут пересажены мне, и я смогу выносить их в течении полного срока. Проблема не в моей репродуктивной системе, а только в моих яйцеклетках. Джанет подписала соглашение о том, что будет работать с нами весь срок. Даже если я не смогу выносить ребёнка сразу. Другие документы освобождают тебя от ЛЮБОЙ юридической ответственности за уход и содержание родившихся детей. Они также не позволяют мне делать с ними что-либо, против чего ты будешь возражать... Я хороший юрист. Эти бумаги выдержат любое судебное разбирательство. Там прописано, что я не смогу заставить тебя заплатить хотя бы копейку за их содержание, обучение в колледже и так далее. И я никогда не смогу помешать твоему праву видеть их и участвовать в их жизни. Я не смогу вывезти их из штата, переселить куда-либо от тебя или даже выйти замуж или привести мужчину в свой дом без твоего разрешения.

Я просто смотрю на документы и пытаюсь прочитать её мысли.

— Я не понимаю, зачем ты это делаешь?

Она елозит в кресле на этой своей восхитительной попке, и я становлюсь ещё твёрже. Мне очень интересно, делает ли она это намеренно, зная, как трудно сосредоточиться с моей больной головой, особенно вся моя кровь приливает к совершенно другому месту.

— Моя неспособность родить тебе детей разрушила наш первый брак. Заметь, я сказала «первый», потому что я намерена выйти за тебя замуж снова. Ты можешь не поверить мне, но это правда. Жалея себя, ты ни разу не задумался о том, что это убило и меня. Я очень хотела детей, наших детей. Я не согласна с тобой по поводу усыновления. Я бы с удовольствием усыновила ребёнка. Но по какой-то причине ты никогда не согласишься на это. Ты всегда хотел, чтобы наши дети были твоими по крови. Учитывая то, что я тебе сообщила, они будут твоими детьми. Во всех смыслах. И поскольку мы используем яйцеклетки моей сестры, они будут и моими. Когда наши дети станут достаточно взрослыми, мы расскажем им правду, но к тому времени это уже не будет иметь значения. Они будут моими и твоими. Нашими.

Несколько минут мы молча смотрим друг на друга.

— Я бы тебя поцеловала, — говорит она с улыбкой, — но не хочу, чтобы твоя меньшая головка повлияла на мышление твоей большой головы. Я хочу, чтобы это было то, что ты хорошо обдумаешь. Потому что это повлияет на всю нашу оставшуюся жизнь, независимо от того, останемся мы вместе или нет.

После нескольких минут размышлений я знаю, что буду делать. Для этого мне не требует долгих размышлений, хотя Мона права. Это изменит всю нашу жизнь.

— Ты очень умная, Мона. И это хорошо, но твоя проблема в том, что ты привыкла быть умнее всех, с кем имеешь дело. И ты всё время забываешь, кто был вторым номером в нашем выпускном классе, а кто был номером один.

— К чему ты это? — спрашивает она, но я думаю, что она всё понимает.

— Когда тебя в последний раз трахали?

Она собирается что-то сказать, а потом сдаётся:

— Две субботы назад.

— А в прошлые выходные у тебя было откровение, что ты всё ещё любишь меня и ненавидишь то, что сделала со мной с Норманом? Я правильно говорю? С кем ты была?

Она колеблется:

— Это был коллега-адвокат, который работает в офисе рядом с моим. У нас было свидание, запланированное за несколько недель до этого.

— Ты трахала его раньше, или это было в первый раз?

— Мы встречались несколько раз.

— Прошло полтора года с тех пор, как ты была с Нормом... Ты соблюдала целибат всё это время до прошлой субботы?

Несмотря на ситуацию, она рассмеялась.

— О, Лью, какой же ты умный ублюдок. Почему бы тебе не спросить меня прямо. Спроси меня.

— Хорошо. Скольких мужчин ты трахнула за последние полтора года?

Она смотрит в пол, а затем с вызовом встречается со мной взглядом.

— Не знаю. Я действительно не считала. Тридцать или сорок, наверное. Некоторые из них были одноразовыми. С другими я виделась время от времени. Я могла бы солгать, но ты всё равно узнал бы. Ты всегда копаешь до тех пор, пока не узнаешь всё, или хотя бы достаточно.

— Господи, Мона, какая же ты шлюха, — улыбка, которую я ей дарю, лишает её обиду жала.

— Знаю. Например, любой одинокий парень, который по-настоящему горяч, не прошёл бы через столько женщин за полтора года. Ты сам сказал, я горячая. Мне не пришлось много работать, чтобы заполучить парней в свою постель. Кроме того, ты трахал Синди-Острые-Сиськи в течение девяти месяцев. Ты чувствуешь себя виноватым из-за этого?

— Разве я говорил, что ты должна чувствовать себя виноватой, Мона?

— Нет, но я знаю, о чём ты думаешь. Даже улыбаясь, ты думаешь: «Какая же она пизда. Трахнула 40 парней. Пока я был с одной женщиной». Хотя я знаю, что у тебя было несколько романов на одну ночь до того, как ты встретил Синди. Только вот парень с 40 женщинами – это жеребец. А женщина с 40 парнями — шлюха.

Она протягивает руку, чтобы забрать бумаги из моих рук.

— Думаю, я получила ответ на свой вопрос. У тебя было ужасное время, когда ты жил с осознанием того, что я трахнула всего одного парня. Ты никогда не сможешь жить со мной после того, как узнал, что я была с 30 или 40 парнями. Что ж, после всей этой драмы мы наконец закончили. Раз и навсегда. И у нас никогда не будет детей. Маленького мальчика и маленькой девочки.

Она смотрит мне в глаза и закусывает губу. Её голос холоден, как лёд, но глаза говорят о другом.

— Ну, после того, как ты выберешься отсюда, у тебя будет куча женщин, с которыми можно завести роман. Даже не сомневайся, чёрт возьми. Я знаю, что тебя преподносят как Божий романтический дар одиноким женщинам. Ты сможешь найти ту, кого сможешь полюбить. Ту, которая сможет подарить тебе детей. Вы будете счастливы. А у меня будет своя процветающая юридическая практика и все члены, с которыми я смогу справиться. С нами обоими всё будет в порядке.

Она смотрит на бумаги в наших руках. Я их не отдаю. Я вытаскиваю бумаги из её руки и протягиваю правую руку, которую теперь могу использовать для большинства вещей.

— Дай мне ручку.

Теперь она та, кто может только смотреть на меня. Наконец она лезет во внутренний нагрудный карман и достаёт дорогую серебряную ручку. Она протягивает её мне, не сводя взгляда с моих глаз. Она пытается прочитать мои мысли, и мне нравится держать её в неведении.

— Тебе нужно заверить их у нотариуса или чтобы кто-нибудь засвидетельствовал их?

Она кивает, но не встаёт, чтобы сходить за кем-нибудь.

— Почему?

У меня больше не хватает духу мучить её:

— Ты всегда была сукой в штанах. Ты любишь секс. Вот почему умом я понимал, что не могу слишком сильно ненавидеть тебя за то, что случилось с Норманом. Я должен был угождать своей жене, а сам повернулся к тебе спиной на целых три года. Ты была предоставлена сама себе более полутора лет. Я знал, что ты сойдёшься с кем-нибудь. Глупо было ожидать от тебя соблюдения целибата. Я не знаю точно, как я собираюсь с этим справиться, но способ обязательно найдётся... Что касается наших детей... Я тоже хочу их появления. И я никогда не думал о том, чтобы иметь их с кем-то, кроме тебя. Но неужели ты думала, что это даёт тебе бесплатны1й выход из тюрьмы? За десять лет нашего брака ты была только с двумя мужчинами: с Нормом и со мной. А за последние полтора года их у тебя было 40. Все эти ёбари с хуями большими и маленькими. Разные виды и стили. У тебя был настоящий сексуальный «шведский стол» после десяти лет секса со мной с простым членом и яйцами и, возможно, немного более острого секса с Нормом.

Она снова пытается прочитать мои мысли. Она не понимает, к чему это я веду, и я даю ей подсказку:

— Думаю, ты любишь меня, Мона. Я действительно в это верю. Верю в то, что ты действительно хочешь вернуться ко мне, начать новые отношения и воспитывать наших детей. Но я также думаю, что тебе нравится образ жизни независимой девушки, которая легко может трахаться с разными парнями. Я знаю, что в глубине души ты думаешь, что если у нас появятся дети, я настолько полюблю их, что если ты сделаешь пару ошибок, немного потрахаешься на стороне и я тебя снова поймаю, всё равно я не захочу уйти от тебя. Потому что дети будут в наших жизни, и я буду привязан к тебе цепями, которые не захочу разорвать.

Она качает головой.

— Ты сукин сын. Почему ты должен быть таким умным?

— Во всем виноваты мои мама и папа.

— Если ты всё это понял, то почему готов подписать? Зачем соглашаешься с этим? Ты так сильно меня любишь? Ты ведь можешь иметь детей практически с любой женщиной.

Я протягиваю левую руку и притягиваю её к себе на кровать. Правой рукой я хватаю её за голову и прижимаю к себе для долгого-долгого поцелуя. Когда я отпускаю её, она откидывается на спинку стула. Её губная помада размазана, блузка и пиджак помяты. Но она остаётся самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел.

— Да, наверное, ты права. Я хочу детей. И ты недостаточно тщательно продумала свой план. Видишь ли, цепи свяжут не только меня с тобой. Они также привяжут тебя ко мне. Ты влюбишься в наших детей. Я тебя хорошо знаю. Да, ты сможешь изменять мне, но при этом ты будешь изменять и детям. Детям, за которых ты так упорно боролась. Став матерью, ты будешь любить меня только больше, а не меньше. Потому что мы станем настоящей семьёй. Готов поспорить, что ты будешь любить меня и наших детей настолько сильно, что откажешься от случайного секса. Наверное, возможно то, что ты будешь трахать меня до полусмерти, мечтая о других парнях, которые были у тебя за последние полтора года, но в конце концов ты остепенишься со мной и детьми. Это та авантюра, на которую я готов пойти ради нас и наших будущих детей.

Она тянется и берет мою левую руку в свою.

— Помнишь, я говорила, что тебя не заслуживаю. Я не заслуживаю того, чтобы меня любили так, как ты любишь меня. Это по-прежнему так.

— Тебе просто повезло.

Она легонько шлёпает меня по лицу.

— Но ты чертовски эгоистичен.

Я просто притягиваю её к себе и прекращаю разговор.

***

Послесловие от автора:

Это художественное произведение. Но был пилот, который столкнулся с таким же моментом истины в солнечный день высоко в воздухе над Северной Флоридой. И, зная, что у него почти нет шансов выжить, чтобы сказать всё самому, он попросил авиадиспетчера передать его жене и маленькому сыну, что он любит их. Он сделал это потому что «я знал, что не смогу сказать им сам».

Был репортер газеты, который брал интервью у пилота, после того, как он преодолел все трудности и выжил. И когда репортёр услышал эти его слова, волосы на его затылке встали дыбом, потому что он понял, что это именно та история, ради которой живёт каждый журналист. И он написал статью на первую полосу, которая была подхвачена по радио и распространена по всей стране.

В этом кроется крупица правды в этой вымышленной истории. Правда в том, что когда люди сталкиваются со смертью и знают, что не уйдут от неё, они способны осознать всю правду о своей жизни, какой бы неприятной она ни была. Это не то, что люди ищут, но если им приходиться проходить через это, то их ум действительно концентрируется на самом важном.

***

КОНЕЦ

***

От переводчика:

Приглашаю Вас посетить мою страницу: https://boosty.to/dmitry113

Буду искренне благодарен тем, кто найдёт возможность поддержать меня.