Глава 2 – Задняя сторона футболки

Я зарегистрировался в аэропорту и ждал своего рейса. Я попытался почитать книгу, которую взял с собой, но слишком нервничал, чтобы сосредоточиться на сюжете. Мне нужно было расслабиться. Перелет в Мексику прошел без происшествий. Когда самолет подруливал к терминалу в Канкуне, я увидел стоящий на одной из взлетных полос самолет советского производства «Cubana Air». В другое время и в других обстоятельствах я, возможно, был бы очарован, увидев его. Но сегодня я знал, что, вероятно, именно он увезет меня из свободного мира.

Мексиканская таможня работала очень медленно. Аэропорт был переполнен прибывающими отдыхающими. Я стоял в «очереди» – на самом деле просто в беспорядочной толпе людей – около получаса, почти не двигаясь. Я заметил застекленный офис таможни справа от себя, на задней стене которой висел большой портрет президента Фокса. В конце концов, я без проблем прошел иммиграционный контроль. Я сказал сотруднику, что приехал на неделю в отпуск, и он без лишних вопросов пропустил меня дальше. На таможенном досмотре я нажал кнопку на светофоре, и он загорелся красным. Мне повезло, и мой багаж должен был пройти досмотр. Милая дама вежливо проверила все мои вещи, а затем помогла мне закрыть чемодан и сумку. Теперь я официально был в Мексике.

Я нашел автобус, идущий к офису «Hertz» (пер. одна из крупнейших компаний проката автомобилей), и арендовал машину. Это был небольшой седан серого цвета, который не выделялся среди других машин на дороге. Идеально. Без особых проблем я направился в свой отель, расположенный на побережье. Я зарегистрировался в отеле и оставил свой чемодан и сумку в номере. До сих пор я был просто еще одним туристом. Теперь пришло время сделать следующий шаг. Я вернулся на парковку и сел в машину. Я пробрался через пробки к прибрежному шоссе и направился на юг. В холле отеля я заметил, что местное туристическое агентство предлагало «Экскурсии на Кубу», но мне посоветовали воспользоваться услугами определенного туристического агента в небольшом городке к югу Канкуна. Это был хороший знакомый друга Росса и ему можно было доверять. Кроме того, по утверждению друга Росса, этот парень не задавал лишних вопросов. Я поехал на юг, прочь от Канкуна. Шоссе будто выбивалось из окружающей действительности. Это была современная 4-полосная бетонная дорога. Ограничение скорости составляло около 80 миль в час, но снижалось до 25 миль в час перед каждым из многочисленных курортов вдоль побережья. Я нашел нужную мне развилку и повернул налево. Теперь я ехал по обычной двухполосной дороге из старого коричневого асфальта, проходящей через что-то похожее на болото. Я действительно свернул там, где нужно? Наконец я выехал на окраину крошечного городка. Как мне и рассказывали, дорога вывела меня прямо на главную площадь со старой католической церковью на противоположной стороне. Слева от церкви стояло старое обшарпанное двухэтажное здание, над входом в которое висела вывеска с названием туристического агентства, которое я искал. Я припарковался и вошел во внутрь. Изнутри помещение выглядело получше, – по крайней мере на стенах были следы свежей краски и работал кондиционер – но тоже немного странно. Вдоль всего помещения стояли два ряда колонн, разделяющие помещение на три условные части. В правой части комнаты стояли столы с компьютерами с доступом в Интернет, которыми можно было воспользоваться за отдельную плату. Прямо напротив входа, в той же комнате, находилось что-то типа закусочной с барной стойкой и парой старых круглых столов. С левой стороны комнаты находилось туристическое агентство. Не в отдельном офисе, а в той же комнате. Просто несколько столов под одной вывеской. Несмотря на рекомендации, выглядело все это не очень надежно.

Я спросил у девушки за столом имя человека, которого мне рекомендовали. Она подняла трубку и поговорила с кем-то, а затем сказала мне по-испански, что он будет через несколько минут. Я присел на один из стульев и полистал брошюры, лежавшие на столе. Одна из них была о Кубе – какая неожиданность.

Невысокий темноволосый мужчина быстрым шагом вошел через дверь возле «закусочной» и посмотрел на меня с улыбкой. Я представился, и его улыбка стала еще шире. Он ждал меня. В отличие от своей секретарши, он говорил по-английски, хотя и с сильным акцентом.

— Вы хотите поехать на Кубу, sí? — спросил он.

— Да, э-э, я хочу посмотреть Гавану.

— Не волнуйтесь, сеньор. Я обо всем позабочусь. У вас паспорт с собой?

Я отдал ему свой паспорт, и он передал его своей секретарше.

— Мы должны отправить первую страницу по факсу в кубинское посольство, чтобы получить вашу визу. Вы можете улететь в понедельник. Когда вы хотите вернуться?

— В пятницу, — ответил я, надеясь, что это будет правдой.

— Очень хорошо. Я забронирую вам отличный отель. — Он открыл большую книгу на столе секретарши и перелистнул до страницы с загнутым углом. Он наклонился и взял телефон. Набрав номер, он быстро заговорил по-испански с кем-то, а затем набрал другой номер и поговорил с кем-то еще. Я удивился, с какой легкостью он позвонил на Кубу, делая для меня бронирование. Когда он повесил трубку, он продолжил:

— У вас будет номер в отеле «Nacional», очень хороший отель, приличный. — Он открыл ящик стола и достал несколько бланков. — Вы полетите авиакомпанией «Cubana Air», хорошо?

Я кивнул.

— За все с вас 250 долларов США. И вы должны заплатить наличными, если хотите избежать вопросов.

Я кивнул и достал кошелек. Я отсчитал 250 долларов и положил их на стол. Он передал их секретарше, которая спрятала их в ящик. Он начал заполнять бумаги.

— Вы можете вернуться завтра днем, чтобы забрать свои проездные документы.

Я спросил:

— Что вы можете рассказать мне о Кубе? Есть ли вероятность, что в мой паспорт поставят штамп?

— Нет, — заверил он меня, не отрываясь от заполнения бланков — В ваш паспорт не поставят штамп. Они знают, что не должны ставить штампы в паспортах граждан США. Не беспокойтесь об этом.

— Я могу взять с собой фотоаппарат?

— Конечно, сеньор. Вы можете фотографировать, вас не будут беспокоить из-за этого. Просто не фотографируйте военные объекты, солдат и полицейских. И, пожалуй, правительственные здания — Он задумался на мгновение, а затем продолжил, — И помните – вы турист. Не задавайте вопросов о правительстве. Лучше вообще, не затрагивайте политические темы, даже если вас будут пытаться втянуть в подобные разговоры. Будьте осторожны в разговорах, если не хотите попасть в беду сами, и не хотите, чтобы кто-то другой попал в беду.

Мы с ним поговорили еще некоторое время, пока он заполнял бумаги, и он дал мне несколько хороших советов, которые успокоили меня. Я вернулся в отель. У меня были еще все выходные, чтобы побыть на пляже и расслабиться. Я старался не думать о том, что мне предстояло сделать в понедельник. Я загорал и наслаждался видами, особенно видами женских форм. Помня, что мне не нужно, чтобы кто-то заметил мое внезапное исчезновение на следующей неделе, я избегал дружеских отношений с кем-либо. В субботу днем я вернулся в городок и забрал свои проездные документы. Вернувшись в номер отеля, я долго смотрел на визу с моим именем, выданную Республикой Куба. Также у меня в руках была бронь на рейс в Гавану и номер в отеле там. Я действительно собирался сделать это.

Наступило утро понедельника. Казалось, я начал нервничать еще до пробуждения. Я запер все вещи, которые не брал с собой, в сейфе в номере и вызвал такси до аэропорта. Будет менее подозрительно, если машина останется на парковке отеля, чем аэропорта. Перед тем, как выйти из номера я позвонил в наш офис в Онтарио и оставил заранее подготовленное сообщение, получив которое Росс поймет, что я улетаю в Гавану.

Такси довезло меня до аэропорта Канкуна примерно в середине утра. Мой рейс был только в полдень – приятная драматическая деталь. Я вошел в аэропорт и стал искать стойку «Cubana Air». Я заметил вывеску «Cubana» и подошел к сотруднице за стойкой. Сначала, оглядевшись по сторонам, я сказал ей, что пришел зарегистрироваться на рейс в Гавану. Я говорил так тихо, что она не могла меня расслышать из-за шума в терминале. Собравшись с духом, я повторил свои слова немного громче. Она вежливо ответила, что это касса. Стойка регистрации находилась в другом конце терминала. Смущенный, я отправился на поиски стойки регистрации.

У стойки была небольшая очередь. Я ждал своей очереди, и, стоя там, мне казалось, что все пялятся на меня. Когда я подошел к стойке из красного пластика, я передал свой билет милой девушке в темно-синем костюме с красным шейным платком – цвета компании. Мою единственную сумку зарегистрировали. Я наблюдал, как на нее наклеили бирку с надписью «Гавана». Мне выдали посадочный талон на испанском и английском языках. Некоторые английские слова были написаны с ошибками.

Я прошел контроль безопасности и пошел к выходу на посадку. Ожидая у выхода, я чувствовал себя еще более заметным. Я уставился на табло над головой. Вместе с более «обычными» направлениями, такими как Чикаго, Хьюстон и Майами, был указан мой рейс в Гавану. У меня скрутило живот. Я действительно собирался это сделать. Ко мне подошла женщина и попросила заполнить анкету. Я начал ее заполнять, но оставил пустыми все поля, которые могли бы идентифицировать меня. Я помнил правило – никаких бумажных следов. По мере приближения времени посадки в зоне ожидания собиралось все больше людей. Взрослые, дети, молодые пары – все они сегодня летели на Кубу; это было нереально. На стене над зоной ожидания висел большой рекламный щит «Marlboro» на испанском языке. Трое мексиканских иммиграционных чиновников заняли свои места за столом, и пассажиры выстроились в очередь. Я встал в очередь, чувствуя себя так, как будто шел на казнь. Как мне посоветовал турагент, я вложил в паспорт двадцатидолларовую купюру вместе с мексиканской туристической визой, прежде чем передать его сотруднику. Я улыбнулся и сказал:

— Пожалуйста, без штампа.

Он хмыкнул, вынул двадцатку, указал на дверь и вернул мне паспорт. Хорошо. Не было никаких доказательств того, что я покинул Мексику. Кроме того, я только что дал взятку. Мое первое из нескольких преступлений за сегодняшний день. Я прошел через стеклянную дверь. Там нас ждал коричневый автобус, который должен был отвезти нас к самолету. Я сидел в автобусе и смотрел через окно на терминал, и заметил, что снаружи на двери не было ручки. Очевидно, эта дверь предназначалась только для выхода. Возвращение в Мексику было невозможным. Обратного пути не было. Я летел на Кубу.

Ожидание в автобусе казалось бесконечным. Наконец, все пассажиры прошли регистрацию и сели в автобус. Мы проехали небольшое расстояние до ожидающего нас самолета Як-42, который странным образом напоминал 727 Боинг. Двумя основными отличиями были колеса и кубинский флаг, нарисованный рядом с дверью. Когда я выходил из автобуса, я заметил табличку «ESCAPE», висевшую над дверью. Это было именно то, чего больше всего на свете хотела здравомыслящая часть меня, но я заставил себя идти к трапу (пер. здесь использована игра со значением слов на разных языках – слово «escape» в английском означает «побег», но на испанском это всего лишь «аварийный выход»).

Мне пришлось отстоять еще одну небольшую очередь перед трапом, чтобы сесть в самолет, и все это время я смотрел на кубинский флаг, нарисованный на борту самолета. Как только я сяду в самолет, я полечу на Кубу. В воздухе витал сильный запах авиационного топлива. Алюминиевая поручень лестницы казался странно холодным под тропическим солнцем. Рев двигателей заглушал все остальные звуки. Наконец, из двери высунулась рука в белой рубашке и помахала нам, приглашая на борт. Мои ноги покинули мексиканскую землю, и я поднялся по лестнице. Когда я добрался до верха, я увидел, насколько низким был вход. Мне пришлось согнуться почты вдвое, чтобы войти.

Обстановка внутри самолета ясно намекала мне, что я тут чужой. Все надписи в салоне самолета были на русском языке. Некоторые из них были продублированы на испанском. А некоторые, как будто в последнюю минуту, были написаны на английском. Сиденья были расположены по три в ряд с каждой стороны и подписаны в соответствии с кириллическим алфавитом «АБВГДЕ». Проходя мимо, я заглянул в кабину пилотов. Она выглядела довольно современной, по крайней мере кресла точно выглядели новыми. Электроника была устаревшей, но, похоже, работала. Я занял свое место и пристегнулся. Глядя вперед, я заметил, что дверь кабины пилотов была укреплена металлом. Мне это показалось странным. Я думал, что эти изменения были введены Федеральным авиационным управлением после 11 сентября. Но этот самолет никогда не приземлялся в Соединенных Штатах.

Я уделил особое внимание инструкциям по безопасности. Я никогда не летал на таком самолете. Инструкции были на английском и испанском языках. Я был рад, что знаю испанский, потому что английская версия была не такой подробной и понятной. Еще одним отличием было отсутствие запрета на курение. Сигаретный дым быстро заполнил салон, когда пассажиры и экипаж закурили.

Вскоре мы взлетели. Когда колеса оторвались от земли, я почувствовал, что потерял последнюю связь со свободным миром. Когда мы приземлимся, это будет на кубинской земле. Я смотрел, как проплывает под нами побережье Мексики. Впереди было только море и коммунизм. В самолете я пил кубинскую «Tucola», понимая, что не увижу привычную Колу, пока не вернусь в Мексику. Если вернусь в Мексику, напомнил я себе.

Появившееся побережье Кубы, выглядело прекрасно. Я прилип к иллюминатору, впервые увидев запретную землю. Меня очаровала пышная зелень и красная почва. Все выглядело таким плодородным.

Мы пролетели над чем-то, похожим на заброшенный аэропорт, а через несколько минут начали снижаться к современному аэропорту. Вдоль взлетно-посадочной полосы росло несколько редких пальм. На земле стояли самолеты. Многие из них принадлежали авиакомпании «Cubana Air». На здании было написано «Международный аэропорт имени Хосе Марти». Снаружи все выглядело как в любом другом аэропорту. Наш самолет подрулил к зданию, стоявшему отдельно от остальных. Когда самолет развернулся, чтобы подъехать к подвижной лестнице, я увидел первый признак того, что «эмбарго» было фарсом. Это был первый из многих признаков, которые я увидел. По обе стороны от нашего самолета стояли два других самолета. Один принадлежал «American Eagle», другой – «Continental» (пер. региональные авиакомпании США). После всего, что я пережил, чтобы добраться до места назначения в Гавану, я увидел на земле два американских самолета. Затем я заметил нечто, что отличало этот аэропорт от всех других, которые я видел. Возле каждого самолета стояли несколько солдат с автоматами, вероятно, чтобы никто не смог спрятаться в колесных нишах или проникнуть на борт. У подножия лестницы, ведущей на борт, также стоял вооруженный солдат. Солдаты были одеты в мятно-зеленую форму, более светлую чем та, которую я видел на солдатах в других странах.

Как только самолет остановился, пассажиры тут же столпились в проходе – как и везде. Дверь самолета наконец открылась, и пассажиры начали выходить. Наклонившись, я и протиснулся через люк, шагнув на переносной трап. Я огляделся. За исключением нескольких солдат внизу возле трапа, все выглядело, как и в остальных аэропортах. Но мой желудок говорил мне другое. Мой живот завязался в узел, напоминая о том, что мне еще предстояло пройти кубинскую таможню. Если в мой паспорт поставят штамп, я буду обречен. Я пытался отодвинуть этот страх на задний план, но он не уходил. Пришло время либо ловить рыбу, либо резать наживку, и ножа у меня с собой не было. Значит, я буду ловить рыбу (пер. американская идиома, означающая «либо делай, либо сваливай»). Всех пассажиров направили в ближайшее здание и выстроили в очередь. В конце комнаты были несколько кабинок с железными дверьми, в которые по одному заходили пассажиры. Когда дверь открылась в очередной раз, и настала моя очередь, я с тревогой вошел внутрь кабинки, и дверь за мной закрылась. Я услышал, как щелкнул механизм замка. На другом конце кабинки была такая же железная дверь. Слева от меня находился застекленный кабинет. За стеклом сидела женщина с вьющимися черными волосами. Она была одета в мятно-зеленую военную форму. Я просунул свою визу, карточку прибытия и паспорт через прорезь внизу окна. Она взяла их и улыбнулась. Я постарался улыбнуться в ответ, хотя нервничал так, что меня тянуло блевать. Она взяла мои документы и переложила их на стол под окном, где я не мог их видеть. Она спросила, впервые ли я на Кубе. Ее английский был отличным. Я хрипло ответил, что да. Она спросила о цели моего визита, и я соврал:

— Отпуск.

— С кем вы путешествуете?

Я ответил:

— Ни с кем. Я один. — В тот момент я почувствовал себя очень одиноким.

Она взяла резиновый штамп. Я слышал, как она начала ставить печати на каких-то документах на столе, но не мог увидеть на каких именно. Штамп. Штамп. Штамп. Черт! Три штампа! Я передал ей три документа – мою посадочную карточку, визу и паспорт. Было уже слишком поздно что-либо делать. Я почувствовал слабость в коленях. Она, однако, улыбнулась и пожелала мне приятного отдыха на Кубе. Справа от меня раздался гул. Дверь открылась. Я забрал свой паспорт и визу, а затем вышел через дверь.

Как только дверь за мной закрылась, я нервно пролистал паспорт, дрожащими руками. Я не видел никаких новых печатей. Я пролистал его второй раз, страницу за страницей, спереди и сзади. В моем паспорте не было новых печатей. Она не поставила их. Должно быть, она поставила штамп на что-то другое. На лбу у меня выступил пот, но я почувствовал облегчение. Все было в порядке. Я прошел иммиграционный контроль. Я глубоко вздохнул, затем сделал несколько шагов в сторону багажной ленты. Я услышал гудок позади себя. Я оглянулся и увидел другого пассажира, выходящего из кабинки. Он тоже нервно листал свой паспорт, американский паспорт. Он улыбнулся, когда понял, что в нем нет штампа. Я понял его облегчение. Он поднял глаза, и наши взгляды встретились. Мы оба улыбнулись.

В зоне выдачи багажа я увидел второй признак фарса. Над лентой висела светящаяся вывеска с надписью: «Срочно нужны деньги? Позвоните в «Western Union». Знакомая черно-желтая вывеска выглядела очень неуместно в стране, которая, по идее, не должна была вести дела с американскими компаниями. Я все еще размышлял об этом, когда лента заурчала, и поток сумок и чемоданов начал появляться из отверстия в стене. Я взял свою сумку и направился к очереди на досмотр. И тогда я заметил собак. Светло-коричневые кокер-спаниели ловко скользили между ног людей, пробираясь сквозь толпу. Я следил за одной из собак минуту или две и заметил, что все они возвращались к темноволосому мужчине в военной форме, который сидел на корточках у стены помещения. Когда собака возвращалась, он гладил ее, а затем указывал на кого-то в толпе. Собака послушно бежала «осматривать» багаж этого человека и возвращалась, когда не находила ничего необычного.

Очередь двигалась медленно. Когда я подошел к выходу, женщина в военной форме наклонилась к моей сумке. Я ждал, что она начнет ее досматривать, но вместо этого она просто сняла бирку авиакомпании. Затем она встала и махнула мне рукой, чтобы я выходил на улицу. Это было так просто!

Теперь я оказался на улице. Я искал человека с табличкой «Havanatur». Я бродил по толпе всего около двух минут, прежде чем нашел его. Я показал ему свои документы, и он проводил меня к фургону. Новому фургону «Ford». Он провел меня внутрь. Там уже сидели другие туристы. Он ушел, чтобы найти и забрать еще нескольких пассажиров. Я огляделся и узнал пассажиров со своего рейса – все они были американцами. Пока ждали остальных, мы разговорились и поболтали о наших путешествиях. Одна семья была из Калифорнии, другая – группа молодых студентов, отправившихся в приключение. Я заглянул за водительское сиденье, чтобы убедиться, что мне не померещилось название «Ford» на задней части фургона. Логотип «Ford» на руле развеял мои сомнения. Расположение приборной панели также было знакомым. Я посмотрел в окно и сразу же увидел еще один символ Кубы – американские автомобили 1950-х годов. Их было много, окрашенные в яркие тропические оттенки бирюзового, красного и желтого. Все они были в отличном состоянии, отреставрированные почти до заводской новизны. Это было похоже на съемочную площадку фильма о 1950-х годах, за исключением нескольких старых русских и японских автомобилей, а также пары-тройки «Мерседесов».

Водитель вернулся с еще двумя пассажирами. После того, как они сели в машину, он занял место водителя, и мы тронулись. Я начал задавать ему вопросы. Он не говорил по-английски.

— Это фургон «Ford?» — спросил я по-испански.

— Sí.

— Новый фургон «Ford»?

— Sí, señor — ответил он, с широкой улыбкой.

— Как это возможно?

Его ответ стал странно очевидным, как только он его произнес.

— Из Канады.

Так вот как кубинцы получали новые американские товары. В течение следующих нескольких дней я узнал, насколько широко была распространена эта практика. Мы выехали с парковки на дорогу, ведущую в Гавану. Я сразу заметил, что ни на одном из рекламных щитов не было рекламы товаров или услуг, за исключением одного, на котором было написано о месте, где можно поплавать с дельфинами. Все остальные рекламировали достоинства Кубы и революции, восхваляли Кастро или напоминали, что Комитет защиты революции (CDR) наблюдает за вами. Один из них привлек мое внимание и наполнил мое сердце тревогой. На нем был нарисован Хосе Марти и Че Гевара, стоящие по бокам от Усамы бен Ладена. Подпись гласила: «Антиимпериалисты». Я попытался еще больше вжаться в сиденье и выглядеть менее заметным.

Я пытался смотреть сразу во все стороны. Мне хотелось иметь больше глаз, чтобы все увидеть. Я впитывал информацию об условиях жилья и социальных услугах. Я видел ржавеющее строительное оборудование, разрушающиеся здания, старые автомобили, которые делили дорогу с конными повозками, велосипедами и мотоциклами с колясками. Местные использовали все, что могло передвигаться. Я видел желтые трехколесные скутеры, похожие на футбольные шлемы, надетые на мотоцикл (пер. здесь имеется в виду «coco-taxi», очень популярный среди туристов вид транспорта на Кубе, похож на индийские моторикши, но более округлой формы. Тот случай, когда легче показать, чем рассказать i.ytimg.com/vi/qxkmns8tYbU/maxresdefault.jpg). А чуть дальше заметил странный прицеп, похожий на автобус, который тянул старый трактор-тягач. Он был забит людьми до отказа. Водитель сказал мне, что это «верблюд» – местная версия городского автобуса. Мы ехали по городу по узкой улице, вдоль старых домов, построенных, судя по всему, задолго до революции, возможно даже, еще при испанской власти. Когда-то роскошные особняки и резиденции теперь представляли из себя жалкое зрелище – краска отслоилась, штукатурка местами обвалилась, а различные декоративные элементы выглядели так, будто их намеренно старались сбить молотками или чем-то похожим. Вдали виднелось здание большого отеля. Когда мы подъехали ближе, то свернули на ухоженную аллею, ведущую к гостинице, усаженную пальмами и кустарниками каких-то тропических цветов Этот вид, никак не вязался с видом разваливающихся зданий, который я наблюдал всего минуту назад. Перед отелем стояла статуя женщины-полевой работницы. На мраморном фасаде было выгравировано «Hotel Nacional de Cuba». Так это был мой отель. Вау!

Фургон подъехал к крытому входу, и одетый в форму швейцар помог мне выйти. Я взял свою сумку у водителя и вошел внутрь. Лестница и поручни были вырезаны из мраморных блоков. Вестибюль был величественным. Потолок был из резного дерева, пол – из инкрустированной плитки. Турагент был прав. Это, должно быть, самый роскошный отель в Гаване. После того, что я видел по дороге сюда, я и не ожидал, что в этом городе есть такое красивое и чистое здание. Я зарегистрировался (на испанском), записался в журнале и нервно нацарапал свой домашний адрес. Теперь был документ, написанный моей рукой, подтверждающий, что я был на Кубе. Пока я переживал очередной приступ паники, появился портье, подхватил мою сумку и повел меня в номер.

Двери были с жалюзи, но за ними была прочная конструкция. Возможно, они остались с тех пор, когда в здании еще не было кондиционеров. Теперь там стояли новые пластиковые окна, которые не открывались (пер. до изобретения и широкого распространения кондиционеров на дверях комнат делали решетки-жалюзи, и, если было жарко, нужно было открыть окно, чтобы образовался сквозняк и через эту решетку дул прохладный воздух). Номер был просторным, но выглядел старым. Он был похож на номер из брошюры 1960-х годов. Швейцар, который говорил по-английски, с гордостью показал мне номер.

— Вы можете смотреть американское телевидение. Мы получаем его через спутник. — Я кивнул, немного удивленный. Он открыл мини-бар. — Хотите холодную кока-колу?

Теперь я был по-настоящему ошеломлен. Я взял предложенную банку и посмотрел на этикетку. Разлито в Мексике. Он указал на телефон на тумбочке.

— С этого телефона вы можете позвонить в любую точку мира.

— Кроме Соединенных Штатов. У вас же нет телефонных линий, соединяющих с этой страной, — возразил я.

Он услышал первую часть и проигнорировал вторую, вместо этого задумчиво посмотрев вверх. Его пальцы коснулись воображаемых клавиш в воздухе перед собой, когда он произнес:

— Для Соединенных Штатов наберите 223… код города… и номер, — его лицо растянулось в широкой улыбке. С этими словами он оставил меня с моими запутанными мыслями. Я сел на кровать, пытаясь осмыслить все, что только что увидел и услышал. Я не мог поверить, что оказался на Кубе. Нервозность вернулась, когда я осознал последствия своей поездки. Если я попаду в неприятности, мне конец. И даже если нет, у меня все равно могут возникнуть большие проблемы с возвращением в Соединенные Штаты. Я глубоко вздохнул, осознав, что у меня есть миссия, и встал. Я подошел к окну и посмотрел наружу. Слева от меня манила голубая вода гаванского порта. Передо мной стоял обветшалый жилой дом советской постройки. Красавица и чудовище.

Я убрал свои вещи, а затем позвонил в Онтарио. Зная, что Росс будет ждать известий о том, что я успешно въехал в страну, я набрал номер нашего филиала. В трубке раздался смешно звонок и начались гудки, а затем ответил женский голос. Я попросил связать меня с Робертом. После недолгой паузы он ответил на звонок. Я заказал десять ящиков каштанов. Это был код, который мы придумали в офисе Росса, обозначающий, что я уже в Гаване. Он подтвердил мой заказ, дав понять, что все понял, и положил трубку. Затем я отправился на прогулку. Я не знал, с чего начать. Я спустился в холл, взяв с собой паспорт (который не выпускал из рук) и цифровую камеру.

Я спустился по подъездной дорожке к улице. Слева от меня была своего рода стоянка такси, заполненная теми самыми желтыми скутерами, которые я видел по дороге сюда (пер. те самые «coco-taxi»). Я подошел к группе молодых людей, которые столпились возле скутеров-такси, по-видимому, ожидая пассажиров. Я спросил по-испански, могу ли я арендовать один из скутеров на полдня. Последовало громкое обсуждение, и из задней части группы вышел невысокий парень, поспешив к своему скутеру. Парни, стоявшие ближе ко мне, отошли в сторону, чтобы позволить выехать низкорослому парню, который как раз пытался развернуть скутер и вывести его на улицу. Несколько других помогали ему. Когда водитель моего странного такси поравнялся со мной и обернулся на меня, я увидел, что это была девушка. Прекрасная девушка. Она посмотрела на меня с застенчивой улыбкой, и я чуть не утонул в ее карих глазах. У нее были длинные вьющиеся волосы каштанового цвета, почти рыжеватого оттенка, выбивающиеся из-под желтого шлема. Ей было около девятнадцати или двадцати лет. Судя по всему, сейчас была ее очередь катать очередного туриста. С трудом (и с помощью) она вывела скутер с парковки. Нажав на стартер, она завела двигатель. Он издал быстрый звук «пут-пут-пут». Она села за руль и махнула мне рукой, чтобы я садился на заднее сиденье, и я занял место слева. После того, как я сел, она нажала на газ, и мы поехали по улице. Я откинулся на спинку сиденья и оглядывался по сторонам, надеясь высмотреть что-нибудь интересное для моей миссии, но мой взгляд постоянно возвращался к водителю. Я мог мельком видеть ее лицо, когда она смотрела влево или вправо, проверяя движение на перекрестках или поворачивая. Как и все водители скутеров, она была одета в белую футболку с рекламой «Havana Club», местной марки рома, на спине. Я понял, что, поскольку рекламные щиты были зарезервированы для прославления достоинств коммунизма, местным компаниям приходилось прибегать к другим методам, чтобы рекламировать свою продукцию. Хотя я уверен, что это было одинаково эффективно и для мужчин-водителей, на спине этой маленькой нимфы, реклама выглядела особенно привлекательно. Я знаю все эти клише о любви с первого взгляда. Но думаю, я испытывал скорее влечение с первого взгляда. Все воспоминания, которые у меня оставались, о последних ночах с Эллен, просто испарились, когда я смотрел как, развеваются на ветру выбившиеся из-под шлема пряди ее длинных волос, сияя коричневато-рыжим цветом под тропическим солнцем.

Она ехала несколько минут, может быть, дольше, прежде чем заговорила со мной. Она указывала на отдельные здания или памятники, мимо которых мы проезжали и выкрикивала их названия. Думаю, это была стандартная практика специально для туристов. Это был хороший способ увидеть город, а открытая карета обеспечивала отличный обзор. Вскоре после начала поездки я заметил полицейских в сине-серой униформе и солдат в мятно-зеленой форме почти на каждом углу. Иногда в середине квартала мелькали еще отдельные патрули. Безопасность была на высочайшем уровне. Вероятно, в результате таких мер уровень преступности был достаточно низким. Уверен, что это также было очень эффективным средством предотвращения публичных проявлений недовольства нынешним правительством. В какой-то момент нашей поездки маленькая эльфийка повернулась и спросила, куда я хочу поехать. Я спросил, говорит ли она по-английски, но она покачала головой. Я начал понимать, что английский язык здесь не очень распространен. Была уже вторая половина дня, и я почувствовал легкий голод, ведь я не ел с самого утра. Вспомнив, где я нахожусь, я попросил ее отвезти меня в место, где можно было бы съесть хороший кубинский сэндвич. Она кивнула и развернулась. Мы ехали по широкой улице и наконец остановились перед открытым кафе. На вывеске было написано «Bienvenidos Pan.Com». Я подумал, что это, наверное, адрес веб-сайта. Очень странный адрес, ведь «Pan» на испанском означал хлеб (пер. в начале 2000-х, во время второго интернет-бума, на Кубе, где не было свободного доступа в интернет, было очень модно добавлять в названия всякие компьютерные термины или стилизовать их под адреса веб-сайтов и электронной почты. Если перевести надпись дословно, то там было написано «Добро пожаловать в Хлеб.ком», но здесь используется игра слов, потому что фраза «Pan com», переводиться с испанского как «бутерброд/сэндвич с»). Она указала на ресторан и сказала, что вернется за мной через 45 минут.

— Я хочу арендовать твой скутер на весь день. Я не хочу ждать, когда буду готов уезжать. Я заплачу за все время. Пойдем со мной.

Она посмотрела на меня с недоумением. Кажется, моя просьба показалась ей очень странной. Хотя, я уверен, что моя просьба была очень странной. Мне не нравилось есть в одиночестве, и мы могли бы обсудить куда я хочу поехать дальше, если бы посидели подальше от шумного двигателя (и его бензиновых паров), и я хотел провести с ней немного времени глядя на ее лицо, а не на рекламу на задней стороне ее футболки. Я назвал ей первые две причины и заверил, что заплачу за еду. Она выглядела так, как будто не была уверена, хорошая ли это идея. Затем она посмотрела на меня и улыбнулась. Кивнув, она выключила двигатель, повесила шлем на руль, и мы прошли через арочный вход заведения.

Там было не очень многолюдно, всего четыре или пять человек. Справа был внутренний дворик, не под крышей, где из стереосистемы играла кубинская музыка. Рядом со стереосистемой сидел старик в солнцезащитных очках. Слева от входа стояли пластиковые столы под брезентовыми зонтиками. На зонтиках была реклама «Tucola». Я чуть не фыркнул, увидев ее, теперь, когда знал, как легко здесь можно было купить обычную колу. Нам пришлось пройти в самый конец обеденной зоны, где находилась стойка. Пока мы стояли там, ожидая обслуживания, я рассеянно заметил, что большая часть оборудования ресторана была канадского производства. Я спросил водителя, не хочет ли она поесть, и она с готовностью согласилась. Я заказал два кубинских сэндвича и две бутылки пива «Cristal». Мой заказ стоил как две большие бутылки колы в магазине в США. Мы наблюдали, как готовят и прессуют сэндвичи (огромные, с кучей рваной говядины, сыром и томатным соусом, на половинках какой-то местной продолговатой булки), а затем забрали готовые и пошли к ближайшему столу. Я заметил, что девушка голодно смотрела на еду, пока я ее покупал. Сев напротив нее и понял, что даже не знаю ее имени. Я объяснил это и представился.

— Меня зовут Фелисита, — ответила она.

— Какое прекрасное имя, — сказал я ей. Фелисита – ее имя, означало большое счастье. Это было многообещающе. Она слегка улыбнулась и опустила глаза.

— Ешь, — сказал я ей. — Не дай еде остыть.

Хотя на такой жаре ничего не могло остыть. На этом мы приступили к обеду. Сэндвичи были очень вкусные, и Фелисита ела с аппетитом. Я подумал, как часто она ест. Должно быть, она почувствовала мой взгляд, потому что после двух укусов начала объясняться.

Она вытерла соус с губ бумажной салфеткой, сделала глоток пива и начала:

— Я не часто ем такое мясо. Нам трудно его купить. Спасибо.

— Не за что. Я рад, что могу поделиться.

Мы еще некоторое время ели в тишине. Фелисита время от времени застенчиво смотрела в мою сторону, явно наслаждаясь едой. После того как мы утолили голод, разговор возобновился.

— Этот сэндвич действительно великолепный. Ты выбрала отличный ресторан, — похвалил я свою милую собеседницу.

— Туристам нравится это место. Я никогда раньше здесь не ела.

Мое выражение лица передало мой невысказанный вопрос.

— Здесь принимают только доллары, — объяснила Фелисита. — Даже если бы мы могли себе позволить такие цены, они не приняли бы наши деньги. Местные не едят в таких местах.

Я огляделся. Кроме работников, здесь был только один человек, которого я мог бы принять за кубинца. Фелисита заметила, что я оглядываюсь, и продолжила объяснять.

— Люди, работающие в правительстве, имеют доступ к долларам. Работа в сфере туризма приносит немного долларов, например, в виде чаевых. Те доллары, которые я получаю, слишком ценны, чтобы тратить их на такую роскошь, как рестораны.

— Как можно устроиться на работу в правительстве? — невинно спросил я.

Ее глаза немного расширились. Она посмотрела по сторонам, затем наклонилась над столом и прошептала:

— Не здесь.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить. Потом до меня дошло. Я задал политический вопрос. В месте, где его могли услышать посторонние. Я снова огляделся, на этот раз оценивая других посетителей.

Старик, сидевший на террасе, заметил, что я его разглядываю. Он встал со стула и направился к нашему столику. Когда я понял, что он идет прямо к нам, я запаниковал. Отлично! Мой первый день в этой стране, и ко мне уже возникли вопросы от тайной полиции. Я почувствовал, как капельки пота выступили у меня на лбу. И дело было не в жаре, хотя вдруг стало намного теплее. Почему я не мог быть осторожнее?

Старик остановился у края нашего стола и посмотрел на нас. Он что-то держал в руке. Его голос был старым и хриплым.

— Я слышал, как вы говорили по-английски, — сказал он, а затем сделал паузу. Он говорил так же медленно, как и шел. Я пытался решить, отвечать ли ему, когда он продолжил:

— Американец, да?

Я кивнул. Не было смысла отрицать это.

— Я хотел узнать, не заинтересованы ли вы в покупке музыки? — Он протянул мне несколько коробок с CD-дисками. Я взял их из его протянутой руки. Это были диски с музыкой. Этикетки выглядели как фотокопии.

— Спасибо, но я не смогу пронести их через таможню. Я не могу вывозить ничего из Кубы.

— Откройте коробку, — настаивал он.

Я открыл. Внутри каждой был CD-диск без этикетки, с брендом, который я сразу узнал. Он скопировал музыку на компьютере. Диски могли пройти через таможню как данные. Я поблагодарил его, но сказал, что не заинтересован. Облегчение внезапно пришло, как прохладный ветерок, обдувавший мое лицо. Я сказал ему, что, возможно, вернусь в другой день, чтобы купить их. Он был доволен этим ответом и медленно вернулся к своему столу.

— Что случилось? — спросила Фелисита. — Ты выглядел будто тебе не хорошо.

Я слегка рассмеялся.

— Я подумал, что он может быть тайным полицейским или кем-то в этом роде. Я боялся, что он подслушивал наш разговор.

Она рассмеялась.

— Он? Нет, не он. Не волнуйся. Я скажу тебе, когда нужно быть осторожным. Хотя есть вещи, о которых мы не говорим на публике.

К тому времени мы оба закончили с бутербродами и пивом. Я встал.

— Ты готов ехать дальше? — спросила моя спутница, глядя на меня своими прекрасными карими глазами.

— Да, мне нужно открыть для себя этот город. Ты мне его покажешь?

— Да, пойдем. Я просто… ну, люди обычно любят отдохнуть после еды.

Она начала понимать, что я не просто турист.

— Я отдохну на твоем скутере.

Это была не очень убедительная попытка солгать. Но она, похоже, не обратила на это внимания.

Прежде чем завести двигатель, она спросила, куда я хочу поехать дальше. Я сказал, что хочу посмотреть, где местные жители покупают и продают товары. Она с недоумением посмотрела на меня, но потом пожала плечами и завела скутер. Крошечный двигатель заурчал, и мы выехали на улицу.

Мы поехали обратно к Малекону (пер. центральная набережная Гаваны, социальный и культурный центр города). Рядом с набережной она свернула с главной дороги к ряду ветхих двухэтажных домов. Мы были, наверное, в двух кварталах от главной улицы. Она припарковала скутер. Когда я вышел, она взяла меня за руку. Я почувствовал волнение, когда она прижалась ко мне.

— Притворись, что ты со мной, — попросила она, а затем повела меня вдоль ларьков. Здесь можно было купить книги, фотографии, картины, одежду (некоторая выглядела подержанной), дешевую посуду, почти все что угодно. В Штатах это называлось бы блошиным рынком. Быстро стало ясно, что я был единственным человеком, который выглядел как турист. Все остальные на улице и в импровизированных лавках были кубинцами.

— Что ты хочешь купить? — спросила Фелисита.

— Ничего. Мне просто было интересно посмотреть, как живут кубинцы.

Она посмотрела прямо на меня.

— Ой, — сказала она. — Ты не похож на других туристов, которых я встречала.

— Я объясню тебе. Позже.

Она не выглядела слишком удивленной моими словами.

Я наклонился, чтобы тихо сказать ей на ухо:

— Как вы называете это место?

Ее ответ поразил меня.

— Черный рынок.

Я задумался об этом на мгновение и огляделся. Вокруг не было ни солдат, ни полицейских.

— Здесь? — спросил я, немного ошеломленный.

— Да, здесь.

— Правительство не знает об этом месте?

— Конечно, знает. Многие солдаты и полицейские покупают тут. — Она заметила мое удивленное выражение лица и продолжила, — Есть вещи, которые нам нужны, но которые мы не можем купить в магазинах. Нам нужно их где-то достать, и есть люди, которые могут их достать. Им разрешают тут работать. Туристы сюда не приходят, только местные жители. С наступлением темноты здесь будет еще больше людей. Думаю, нам стоит сменить тему разговора. Позже я отвечу на твои вопросы.

Я кивнул. Мы шли между рядов торговых лавок, она держалась за мою руку. Я запоминал, что здесь продается, и, когда удавалось подслушать, цены на товары. Я многое узнал о том, какие товары были в дефиците, и на какие был повышенный спрос. Мы гуляли, наверное, полчаса, потом я сказал Фелесите, что мы можем вернуться к ее скутеру. Мы так и сделали, и я попросил ее отвезти меня на пляж.

— В Гаване нет песчаных пляжей. Они находятся за городом. И до ближайшего мы на этом не доедем. У нас есть каменистые пляжи, я могу отвезти тебя туда.

— Подойдет, — ответил я.

Мы ехали вдоль набережной. Здания, и улица в целом, выглядели здесь немного получше, но все равно меня не покидало ощущение, что город застрял в 1950-х. Мы проехали мимо Представительства интересов США, расположенного на месте бывшего посольства США (пер. Представительство интересов или Секция интересов – временное учреждение, которое было создано в 1977 году, после разрыва дипотношений между США и Кубой. По факту выполняло те же функции, что и посольство, но находилось в юрисдикции Швейцарии). Было странно видеть герб Соединенных Штатов на здании в Гаване. Когда я понял, что это такое (и как близко оно находится от моего отеля), я откинулся назад и попытался вжаться в сиденье, когда мы проезжали мимо. Это была слабая попытка скрыть свое лицо. Через некоторое время Фелисита свернула на пустую парковку, где несколько подростков играли в футбол. Она повела меня от набережной к «пляжу». Я видел каменные пляжи и раньше, но этот не был похож ни на один из них. Я ожидал увидеть тянущуюся вдоль воды полосу берега, засыпанную гладкой галькой, но это был сплошной участок острых камней, выступающих из воды, над которыми разбивались волны.

— Здесь мы можем поговорить. Нас никто не услышит, — заверила она меня.

— У меня много вопросов.

— Спрашивай. Я отвечу, как смогу, — предложила она.

— Раньше в ресторане ты сказала, что не часто ешь мясо. Трудно найти еду или она просто слишком дорогая? Какую еду ты обычно ешь?

Она кивнула и начала объяснять:

— Мясо – это роскошь. Когда мы покупаем мясо, то обычно это свинина или курица. Говядина – это особый деликатес. Я могу съесть мясо на ужин, но, обычно, я не ем его в остальные два приема пищи. Оно дорогое, и его часто не хватает в магазинах, даже если у тебя есть деньги. Качество продуктов, которые можно купить за неконвертируемые песо, хуже, чем у продуктов, которые можно купить за доллары. Мне повезло, что я работаю с туристами. Мне дают чаевые в долларах, поэтому я иногда могу делать покупки в лучших магазинах. — Она сделала паузу, чтобы я мог обдумать это, а затем продолжила, — Все в Америке такие же богатые, как ты?

— Почему ты думаешь, что я богатый? — спросил я.

— Ты так свободно тратишь деньги. Ты накорми своего таксиста. Ты носишь красивую одежду. Ты всегда так поступаешь в Америке?

— У меня никогда не было такого красивого таксиста в Америке, как ты, — сказал я ей. Она опустила голову. Когда она снова ее подняла, ее лицо было красным и на нем сияла улыбка.

— Я думаю, разница заключается в экономике. То, что вы считаете здесь дорогим, в Америке не дорого. Это очень разные вещи. — Я почувствовал, что могу ей доверять, поэтому решил нарушить самое главное правило своей подготовки. Я собирался задать политические вопросы. — Самое большое отличие, которое я вижу здесь, – это отсутствие свободы. Я не привык следить за тем, что я говорю и с кем я говорю.

Я глубоко вздохнул, а затем высказал свою мысль.

— Вы чувствуете себя угнетенными Кастро?

Она старалась не реагировать, но я видел это по ее лицу. В нем читалось беспокойство или, возможно, волнение от того, что она ступает на опасную территорию.

— Мы боимся Фиделя. Мы ничего не можем с этим поделать. Нам просто приходится с ним жить. Мы боимся, что после него Рауль будет еще хуже.

— Вы называете его «Фидель». Все обращаются к нему по имени?

— Конечно. Он хочет, чтобы мы считали его братом. Жестоким братом, я думаю. — Она горько рассмеялась. — Я не должна так говорить.

— Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда. Позвольте мне рассказать, зачем я здесь.

Я рассказал ей свою историю – настоящую причину, по которой я оказался здесь, на Кубе. Она внимательно слушала, пока я объяснял планы моей компании на случай изменения отношений между нашими странами. Я рассказал, как мы хотели помочь улучшить кубинскую экономику, открыв торговлю, но американское правительство было против этого. Я рассказал ей, что приехал сюда нелегально. Она не могла этого понять. Она думала, что все американцы свободны. Я сказал ей, что есть вещи, которые не были свободными даже в Америке. Я заверил ее, что в Америке действительно есть свобода и что очень малое количество вещей запрещено. Когда я закончил, она задавала мне вопросы о жизни в Америке. Эмоции в ее голосе, когда она спрашивала о свободной жизни, о возможности делать покупки в любом магазине или о посещении школы, тронули мое сердце. Я хотел обнять ее и сказать, что все изменится, но я знал, что это не будет так просто. Я просто хотел обнять ее.

Мы разговаривали несколько часов, пока не начало темнеть. Шум разбивающихся волн защищал нас от посторонних ушей. Мы сравнивали наши жизни, и она тронула мою. Я знал, что после этой беседы я уже не буду прежним. Я и не хотел быть прежним. Я приехал сюда, чтобы заглянуть в окно и посмотреть, как живут кубинцы. Вместо этого она пригласила меня войти и познакомиться с ее жизнью. Она поняла, что я ищу. Я спросил ее, не хотела бы она быть моим гидом до конца недели. Я предложил арендовать ее скутер на каждый день, если она отвезет меня за пределы туристических зон, познакомит со своими друзьями, покажет, каково это – быть кубинцем. Выражение ее глаз, когда я предложил это, немного напугало меня. Я видел в ее взгляде те же чувства, которые начинал испытывать к ней. Это было не вожделение. Это было что-то более глубокое, и это пугало меня. Я давно не испытывал ничего подобного, если вообще испытывал когда-либо. Я знал, что мое время здесь ограничено, но ничего не мог с собой поделать. Я знал, что никогда не испытывал ничего подобного к кому-либо еще. Возможно, это был опыт, который бывает раз в жизни. Я решил больше не упускать такие возможности. И я не собирался менять это новое правило сейчас.

Я рискнул. Снова. Я многим рисковал, рассказывая ей все это. Она рисковала еще больше, открыто разговаривая со мной. Через несколько дней я улетал назад домой, в США. А она – нет. Если бы я оказался недостойным доверия, я мог бы разрушить ее жизнь. Может быть, я стал бы причиной ее конца. Она знала меня всего один день. Она видела во мне то же, что я видел в ней. Я обнял ее. Я не был уверен, как она отреагирует. Она посмотрела мне в глаза. Ее большие карие глаза блестели от невыплаканных слез. Были ли это слезы радости, страха, любви? Она обняла меня за шею. Я почувствовал, как ее теплая кожа коснулась моей. Я чувствовал, как ее хрупкое тело под тонкой футболкой прижимается ко мне. Ее грудь слегка приплюснулась, когда она прижалась ко мне. Мое лицо оказалось в тех каштановых волосах, которыми я любовался весь день с заднего сиденья. Мои руки гладили ее спину по задней части футболки, мои пальцы скользили по бретелькам ее бюстгальтера. Мы обнимали друг друга, а я смотрел на море. В девяноста милях от меня было все, что я знал. Здесь было все, что я искал. Я просто не знал этого до этого момента. Я оттолкнул ее. Она посмотрела на меня с недоумением, гадая, почему я отталкиваю ее. Я наклонил голову и поцеловал ее. Она ответила на поцелуй с такой страстью, что моя полуэрекция стала полной. Наши рты соединились. Наши языки переплелись. Я держал ее и чувствовал, как она держит меня. Мое сердце пыталось вырваться из груди, эрекция пульсировала. Я хотел засунуть руку в ее шорты или хотя бы обхватить ее грудь. Я весь день любовался ее сиськами, проступающими сквозь тонкую ткань футболки. Я хотел пойти дальше, но не хотел торопиться. Я не знал местных культурных правил. Я сдержался, довольствуясь тем, что обнимал ее и целовал.

Когда наши губы разошлись, мы оба улыбались.

— Я никогда раньше не целовала капиталиста, — сказала она с улыбкой.

— А я никогда не целовал коммуниста. Думаю, я хочу повторить это. — Ответил я с улыбкой.

Я внезапно осознал, как поздно уже было.

— Фелисита, не хотела бы ты поужинать со мной сегодня вечером в моем отеле?

Я думал, что любезное приглашаю ее. Я не знал о культурном правиле, которое нарушал.

— Я не могу, — сказала она, опустив глаза. Мое сердце словно разрывалось. Она увидела это по моему лицу и быстро объяснила, — В отель не пускают местных жителей. Меня там не примут.

— Даже если ты мой гость? — спросил я.

— В такой одежде я выгляжу как работница. Твой отель не для рабочего класса.

— А если ты сначала переоденешься?

Она подумала минуту, потом улыбнулась.

— Я могу отвезти тебя обратно и поехать домой. Когда я вернусь, может быть, ты встретишь меня на тротуаре, и мы сможем войти вместе. Мне бы это понравилось, Кристофер.

— Как ты вернешься?

— Я могу поехать на автобусе. Мне понадобится около часа, чтобы собраться и вернуться.

— Тогда отвези меня в отель и собирайся. Я хотел бы, чтобы ты показала мне, чем кубинцы занимаются по вечерам.

Я имел в виду ужин и танцы. Ее смущенный взгляд показал, что она подумала, будто я имел в виду что-то другое. Она кивнула, затем мы встали и пошли рука об руку к скутеру. Когда мы ехали обратно в отель, я заметил пары, сидящие на набережной вдоль Малекона. Они сидели в объятиях друг друга, многие из них целовались. Фелисита высадила меня недалеко от входа в отель.

— Я не хочу, чтобы они меня узнали, — объяснила она. — Встретимся здесь через час – на тротуаре. Мне нужно сдать скутер, а потом пойти домой и привести себя в порядок.

— Я сделаю то же самое и буду ждать тебя здесь. До скорого.

Я заплатил за поездку и дал ей щедрые чаевые.

— Ты не должен давать мне чаевые, — сказала она.

— Это для того, чтобы ты могла есть мясо три раза в день.

Мы оба улыбнулись.

— Спасибо, Кристофер. До скорой встречи.

С этими словами она уехала. Я стоял и смотрел, как красные огни поднимаются на холм и исчезают. Затем я вернулся в свою комнату и принял душ. Я надел одежду для ужина и спустился вниз, чтобы прогуляться по фасаду отеля, пока Фелисита не вернется.

Мне пришлось ждать ее около двадцати минут. Когда она появилась, я был ошеломлен. Девушка в футболке «Havana Club» и шортах превратилась в очаровательную молодую леди в платье. Раньше она была просто красивой. Теперь она была восхитительной. Заметив меня, ее лицо просияло. Уверен, мое тоже. Я поцеловал ее, наслаждаясь ощущением ее гибкого тела, прижатого к моему.

— Ты наверняка проголодалась. Уверен, как и я. Пойдем поужинаем.

Она кивнула. Я взял ее под руку, и мы пошли по аллее, усаженной пальмами, ко входу в отель. Я видел, что Фелисита нервничает. Я прошептал:

— Не волнуйся. Ты теперь со мной.

Она едва заметно кивнула. Швейцар открыл нам дверь, не обращая никакого внимания на мою спутницу. Мы вошли в элегантный вестибюль с резным деревянным потолком и мраморной отделкой. Как всегда, мое внимание привлекли фотографии событий и деятелей революции, но мы повернули направо и пошли по коридору к «Comedor de Aquiar» (пер. элитный ресторан в «Hotel Nacional de Cuba»). Стеклянная дверь с выгравированным названием и гербом отеля, заполнявшая арку, возможно, раньше произвела бы на меня впечатление. Но в тот момент я заметил только отражение прекрасной фигуры моей спутницы в начищенном до блеска стекле. Мы вошли в ресторан, и в тот же момент к нам подбежал низенький усатый администратор и проводил нас к столику. Вопреки опасениям Фелиситы, никто из сотрудников отеля или ресторана даже не пытался прогнать ее или хотя бы что-то сказать ей.

После того как мы сели и снова остались наедине, она наклонилась над столом, взяла меня за руку и сказала:

— Это потому, что я с тобой.

Мое выражение лица выдало мое замешательство.

— Это потому, что я с тобой, — сказала она немного громче. — Я много раз проходила мимо этого отеля, гадая, как он выглядит изнутри. Я думала, что никогда не увижу его изнутри. А теперь я здесь. Мне разрешили войти только потому, что я с тобой. Мне повезло.

— Это мне повезло, — сказал я. Она покачала головой. — Да, это так. Ведь я могу поужинать с тобой.

От моих слов она снова покраснела. Мне нравилось заставлять ее краснеть. Она выглядела такой милой, такой уязвимой, когда я заставлял ее краснеть.

Официант вернулся, чтобы принять наш заказ на напитки.

— Ты должен попробовать мохито, — сказала она. — Это национальный напиток.

Я кивнул.

— Два, — сказала она официанту. Он кивнул и ушел к бару. — Это весело. Я чувствую себя принцессой. Американской принцессой.

— В Америке нет принцесс. Нет королевской семьи.

— Правда? — удивленно спросила она.

— Правда, — ответил я. — Иногда отцы называют своих дочерей «принцессами», чтобы они чувствовали себя особенными.

— Я чувствую себя особенной, когда я с тобой, — сказала она с волнением.

— Я чувствую себя счастливым, когда я с тобой, — ответил я ей.

Принесли мохито. Я сделал глоток холодного коктейля из сока сахарного тростника, сахара, рома и мяты. Он был восхитительным, но крепким. Она увидела одобрительное выражение моего лица и улыбнулась.

— Вкусно, да?

— Да, — ответил я.

— Здесь используют «Havana Club». Это очень хороший ром.

— Мне нравится. Вкус сахарного тростника очень сильный.

Вспомнив ее предыдущие предостережения, я продолжал разговор в том же духе, не осмеливаясь вступать в политические дискуссии. Я больше не беспокоился о том, что могу навредить себе. Я не хотел делать ничего, что могло бы подвергнуть опасности Фелиситу. Не то чтобы у меня не было вопросов. У меня их были сотни. Но для этого будет время позже.

Ужин был замечательным. Она познакомила меня с «Ropa Veija» – на испанском это значило «старая одежда». Я скривился, услышав название, но решился попробовать блюдо, раз она рекомендовала. Она сказала, что это традиционное кубинское блюдо. И оно было восхитительным. Название происходило от внешнего вида говяжьей вырезки, которую готовят до тех пор, пока жир полностью не растворится, и края мяса не станут похожими на рваную старую ткань. После мохито она предложила еще один кубинский напиток – дайкири. Я рассмеялся и сказал ей, что дайкири есть и в Америке. Я не знал, что его придумали на Кубе.

После еды и напитков я чувствовал себя очень счастливым. Она выглядела так же. Когда мы вышли из ресторана, я предложил ей отвести меня в клуб потанцевать. Она повернулась ко мне, обняла меня за шею и притянула к себе. Я был так возбужден, что знал, что она чувствует мою эрекцию через платье.

— Мы можем потанцевать в другой раз. Завтра мне нужно рано на работу. Богатый американец хочет арендовать мой скутер на весь день. Давай сегодня ляжем пораньше.

Я не мог даже надеяться, что она имела в виду то, о чем я подумал. Я знал, что ошибался, мой мозг был перегружен тестостероном.

— Но я не хочу прощаться с тобой. — Я постарался сказать это с максимальной эмоциональностью.

Фелисита мило улыбнулась и потянула меня к лифту, сказав:

— А мы и не прощаемся, просто ляжем пораньше.

Я поднял брови. Она кивнула. Мы вошли в лифт.

— Прости. В Америке необычно, чтобы женщина спала с мужчиной на первой встрече.

— Но это же вторая встреча, — ответила она. Затем она продолжила, широко улыбаясь, — На Кубе есть поговорка. Секс – единственное, что Фидель не может нормировать.

Если бы я не был так возбужден, я был бы в шоке. А так я чуть не кончил в штаны. Мы обнимали друг друга, пока лифт поднимался на мой этаж. Мы шли в тишине к моей комнате, держась за руки. Я наслаждался теплой мягкостью ее ладони. Как только мы вошли в мою комнату и закрыли за собой дверь, я притянул Фелиситу к себе, на этот раз немного грубее. Я видел, что ей нравится, когда ее тело так плотно прижимается к моему. Мне это тоже нравилось. Мы поцеловались. На этот раз мои руки свободно блуждали по ее попке. Она тихо стонала, когда я ласкал ее задницу. Ее руки обхватили мою шею, пока мы целовались, и наши языки переплетались во рту друг друга. Мои руки поднялись к ее плечам, и мои пальцы нащупали молнию на ее платье.

— Сначала закрой шторы, — попросила она. — У нас могут быть неприятности, если нас увидят.

Я выполнил ее просьбу, а затем вернулся к ней. Обняв ее, я снова потянулся за спину и нашел застежку молнии. Мы улыбнулись друг другу, когда я расстегнул молнию до самого низа. Кончиками пальцев я снял с нее платье, и оно упало на пол, собравшись у ее ног. Она подняла сначала одну ногу, потом другую, чтобы освободиться от одежды, а затем осторожно откинула ее в сторону. Прекрасная Фелисита теперь стояла передо мной, одетая только в лифчик и трусики. Я думал о том, чтобы раздеть ее, на протяжении всего ужина, и эта мысль держала меня в напряжении. Теперь, когда она стояла передо мной почти обнаженная, я был абсолютно возбужден. Она начала снимать с меня рубашку, расстегивая по одной пуговице за раз. Ее темп был мучительно медленным. Как будто она наслаждалась расстегиванием каждой пуговицы. Как будто медлительный темп карибской культуры заполнил спальню. Мне хотелось схватить рубашку и сорвать ее с себя. Мне не терпелось почувствовать ее обнаженную кожу на своей. Я горжусь тем, что вел себя прилично, стоя неподвижно, пока она раздевала меня. Когда рубашка наконец присоединилась к ее платью на ковре, она опустилась передо мной на колени и расстегнула мой ремень. Она делала это так же неторопливо. Мне потребовалось почти физическое усилие, чтобы проявить терпение к восхитительной красавице, стоящей на коленях передо мной. Затем она расстегнула мои брюки. Они бы упали, как и ее платье, если бы она не держала их, опуская руки по моим ногам. Ее руки сначала прошли по моему нижнему белью, прежде чем коснулись моей кожи. Ощущение ее тела, соприкасающегося с моим, было мучительным удовольствием. Чувство, которого я жаждал, двигалось для меня слишком медленно. Я хотел проникнуть в ее трусики. Она, с другой стороны, хотела продлить этот момент. Я заставил свои ноги вести себя прилично и осторожно отбросил брюки в сторону. Несмотря на то, что я был очень возбужден и хотел, чтобы мы оба были голыми, я не хотел нарушать чары, которые она на меня наложила. Магия момента была как нечто физическое, как будто она остановила время. Как будто время медленно текло, как тростниковый сироп, сочась и капая в воздухе. Она также настояла на том, чтобы снять мои туфли и носки. Теперь мы были одеты одинаково, за исключением того, что она все еще носила туфли на высоком каблуке. Она выглядела, как ангел. Мы обнялись. Я задохнулся, почувствовав ее теплую кожу на своей, с единственным прерывающимся контактом на нашем нижнем белье. Когда мы поцеловались и наши языки соединились, она подняла одну ногу. Я почувствовал, как ее гладкое бедро скользит по моей ноге. Она застонала, или, может быть, это был я. Вероятно, и то, и другое. К этому моменту я уже оставил мокрое пятно на своих трусах от вытекающей из меня предсеменной жидкости.

Она прервала поцелуй и заговорила впервые за много минут. Ее голос был шепотом, как будто она не хотела нарушить волшебство момента.

— Закончи раздевать меня, — прошептала она. Я обхватил ее сзади, чтобы расстегнуть застежку ее бюстгальтера. Я повозился с ней несколько секунд, а затем отпустил концы. Я снял с ее рук бретельки и позволил бюстгальтеру упасть на пол. Ее грудь была лишь немного светлее, чем остальная кожа. Если бы я не включил лампу, когда закрывал шторы, я бы вообще не заметил разницы. Возможно, она загорала топлесс. Ее соски были возбуждены и торчали вверх – свидетельство ее молодости. Мне с трудом удалось оторвать взгляд от ее груди. Когда я посмотрел ей в глаза, я широко улыбнулся. На ее лице была скромная улыбка – скорее выражение смущения. В тусклом свете лампы мне показалось, что она покраснела.

— Ты такая красивая, — тихо сказал я.

— Тебе нравится мое тело? — робко спросила она.

— Да, очень.

— Извини, что я ношу обычное белье. Хотела бы я надеть для тебя что-нибудь сексуальное, как носят американские женщины. Стринги очень трудно найти на Кубе.

Я чуть не рассмеялся над ее беспокойством. Я видел, что она говорила серьезно, и не хотел, чтобы она еще больше смущалась.

— Большинство американских женщин не носят стринги. Некоторые носят. Некоторые надевают их по особым случаям, как сегодня. Но мне нравится то, что на тебе надето… и то, что на тебе не надето.

На это она улыбнулась еще шире, но, я заметил, что она также покраснела ещё больше. Пришло время отвлечь ее от мыслей о том, что мне может не понравиться ее нижнее белье. Не отрывая взгляда от ее глаз, я наклонился, чтобы нежно взять ее левый сосок в рот. Я открыл губы и втянул сосок внутрь, стараясь как можно нежнее коснуться ее кожи зубами. Когда я начал сосать его, она застонала. Ее веки начали закрываться, и она обхватила мою голову руками. Я открыл рот чуть шире. На этот раз, когда я всасывал ее сосок, мои зубы коснулись нежной кожи вокруг него. Похоже, ей это тоже понравилось. Продолжая сосать, я протянул левую руку к ее правой груди. Сначала я не сжимал ее. Я медленно сомкнул ладонь и погладил ее упругость. Я сомкнул ладонь, поглаживая ее так нежно, что едва чувствовал прикосновение. Кончики моих пальцев скользили по ее гладкой коже. После третьего раза я сжал и потянул, закончив тем, что обхватил сосок.

Фелисита громко застонала. Ее глаза были закрыты. Когда она стонала, ее лицо смотрело вверх. Я высунул язык и лизнул ее сосок, прошелся по внутренней стороне груди, через ложбинку и вверх по другому холмику, пока не смог втянуть ее правый сосок в рот. Я проделал с правой грудью то же, что и с левой. Моя правая рука теперь ласкала ее левую грудь. Я чувствовал места, где моя слюна еще увлажняла кожу. Мне не терпелось снять с нее трусики, но я изо всех сил старался продлить прелюдию. Я хотел наложить на нее то же волшебное заклинание, что и она на меня. Когда я убедил себя, что больше не могу терпеть, я отодвинулся от ее тела, пока моя щека не перестала прикасаться к ее груди. Когда она почувствовала, что я двигаюсь, Фелисита открыла глаза и посмотрела на меня. Какое это должно было быть зрелище для нее. Мои ласки привели к тому, что оба ее соска стали твердыми. Они гордо торчали и были немного краснее, чем раньше.

— Куда ты…? — спросила она. Затем, когда я поцеловал ее живот, она застонала, — О… оооооо.

Мой рот теперь находился на резинке ее трусиков. Я провел правой рукой по передней части ткани. Я почувствовал ее лобок, а затем очертания ее губ. Я прижал указательный палец к углублению, образованному ее щелью, и начал двигать пальцем взад-вперед. Хлопок был уже влажным, и по мере того, как я водил пальцами, ткань все больше пропитывалась влагой. Я наклонился вперед и поцеловал верхнюю часть ее щели. Я поднял глаза и увидел, что она внимательно следит за моими движениями. На ее лице была смесь вожделения и удивления. Я немного приоткрыл рот и схватил зубами эластичный пояс, затем потянул его вниз. Я едва мог разглядеть верхнюю часть ее лобка. Моя правая рука неохотно покинула ее складку и заняла место на бедре. Теперь я держал ее трусики за резинку с обеих сторон. Когда мои пальцы потянули вниз, я также опустил лицо. Когда я стянул трусики с ее возбужденного тела, я увидел ее киску вблизи. Теперь я мог видеть, что здесь ее волосы тоже были светло-коричневыми. Не светлыми или рыжими, а скорее каштановыми. На солнце они, вероятно, имели бы красноватый оттенок. В свете лампы они были цвета молочного шоколада и меда. Она задыхалась. Я выпустил из зубов ее трусики и позволил рукам стянуть их ниже по ее ногам. Теперь я мог увидеть, насколько мокрой она была. Кожа на стыке ее бедер блестела от ее росы. Тонкая нить ее соков тянулась от ее губ до внутренней подкладки трусиков. Внутренняя часть ее трусиков была мокрой насквозь. Я стянул трусики с ее ног и аккуратно отложил их в сторону.

Восхищаясь той частью ее тела, которую я собирался трахнуть, я заставил свои руки с мучительной медлительностью вернуться к ее бедрам. Не знаю, было ли это мучительно для меня или для нее. Я провел руками вверх, так что мои ладони скользили по шелковистой внутренней стороне ее бедер. Кожа там была такой нежной. Когда я почувствовал, как первые пряди вьющихся волос коснулись моих пальцев, я наклонился вперед и высунул язык. Как только мои пальцы коснулись ее губ, я раздвинул их, и мой язык вошел в ее самое интимное место. Она была настолько мокрой, что я как будто пил. Я пил из ее души. Я прижал лицо к ее киске. Я мог почувствовать ее вкус, исследуя ее внутренние глубины языком и губами. Я мог также почувствовать запах ее соков. Я обхватил ее нижние губы своими губами, втягивая нежную плоть в рот, чтобы пососать их, прежде чем отпустить. Я почувствовал, как она изменила позу, раздвинув ноги шире и держась за мою голову. Я поднял кончик языка и нашел ее клитор. Я услышал, как она издала высокий, счастливый возглас «Оох», когда я нашел сокровище, которое искал. Она сжала мою голову немного сильнее и сказала дрожащим голосом:

— Давай перейдем на кровать. Не знаю, сколько я еще смогу стоять.

Я кивнул, все еще уткнувшись лицом между ее бедер. Это движение заставило ее прижаться ко мне еще сильнее. Я отстранился, чтобы дать ей возможность пошевелиться, не отрывая рук от ее ягодиц. Я чувствовал, насколько мои щеки были мокрыми от ее соков. Мы развернулись, пока она не оказалась спиной к кровати, затем она начала делать маленькие шажки назад, а я полз за ней на коленях, не отрывая рук от ее тела, пока ее попка не упала на матрас. Кровать, судя по всему, застелили, пока мы ужинали. Она убрала руки с моей головы, чтобы опереться на них и не удариться. Она упала на кровать, свесив ноги с края. Вид ее тела, лежащего на моей кровати, я никогда не забуду. Волосы рассыпались по обе стороны ее лица, грудь была достаточно упругой, чтобы гордо стоять, даже когда она лежала на спине, а каштановые волосы, обрамляющие ее киску, мягко светились в теплом свете лампы. Кровать была довольно низкой. Несмотря на то, что я стоял на коленях, мне пришлось немного наклониться, чтобы снова прижать лицо к ее киске. Теперь я лизал ее сильнее, воодушевленный ее стонами. Ее руки были в постоянном движении: сначала она хваталась за простыни, затем мяла свои сиськи, потом тянула меня за волосы и прижимала мое лицо к себе, так что мне было трудно дышать. Она извивалась на простынях, пока ее удовольствие нарастало.

Пока она была в экстазе, я наслаждался тем, что находился между ее ног. Я чувствовал шелковистость ее бедер по бокам своего лица. Мой рот был залит потоком соков, вытекающих из нее. Я наслаждался вкусом, запахом, текстурой ее возбуждения. Она была такой мокрой, потому что ожидала, что я войду в нее. Это должно было произойти, но сначала я хотел заставить ее кончить. Я был так возбужден, что не был уверен, как долго я смогу продержаться внутри нее, чувствуя, как ее узкая киска обхватывает мой член. Я поднялся выше языком, чтобы сосредоточиться на клиторе, а двумя пальцами левой руки вошел в ее киску. Она начала извиваться еще сильнее и стонать еще громче, когда я перегрузил ее клитор своим вниманием. К двум пальцам присоединился третий, и ее ноги сжали мою голову. Я был удивлен ее силой. Она держала меня между ног в захвате, из которого я не мог вырваться. Мне пришлось пережить ее оргазм прямо там. Она приподняла бедра с кровати, все еще сжимая ими мою голову, и закричала. Ее руки теперь прижимали мое лицо к ее киске. Все, что я мог сделать, это держать нос так, чтобы можно было дышать. Если раньше ее соки текли как река, то теперь это был настоящий водопад. Я глотал все, что мог. Излишки покрывали мой подбородок и щеки. Я чувствовал, как простыни подо мной начинают намокать.

С последним криком Фелисита (верная своему имени) расслабилась и упала на кровать. Ее ноги отпустили меня, и я смог рассмотреть ее лицо. На ее лице было выражение большого счастья. Она тяжело дышала, все еще закрыв глаза. Мокрые от пота волосы прилипли к коже вокруг ее лица. Ее кожа была красной от шеи до груди. Ее руки неподвижно раскинулись на кровати. Она отдыхала и приходила в себя. Тем временем мой член (все еще запертый в моем нижнем белье) пульсировал, прижимаясь к простыням. Мое тело хотело кончить. Мое сердце светилось от радости из-за того, что я только что сделал для моей Фелиситы. Лежа там, я почти подсознательно терся пахом о кровать, пытаясь освободить свое тело. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы не кончить раньше времени. Я не хотел кончать на кровать, не с таким прекрасным телом передо мной. Я кончу, но в ней. С ней.

Придя в себя, Фелисита открыла глаза и сказала только одно слово:

— Карамба.

Я понял, что она имела в виду. Мы оба улыбнулись. Я видел по ее глазам, что она все еще возвращалась в настоящее, из того места, в которое я отправил ее своими пальцами и языком. Теперь она возвращалась ко мне.

— Теперь моя очередь сделать это с тобой, — пообещала она. С этими словами она поднялась и села на кровати. Я сел рядом, чтобы встретить ее. Она обняла мое лицо за щеки и поцеловала меня. Мое лицо было скользким от ее соков, но ей было все равно. Она почувствовала вкус и ощутила свою собственную смазку, когда наши губы соединились. Она благодарила меня. Ее не волновало, как я пахну и каков на вкус. Эта мысль возбудила меня еще больше. Когда она наконец отпустила меня, ее слова подтвердили то, о чем я думал.

— Кристофер, ты пахнешь как я.

— Да. Мне нравится твой вкус.

— Я рада, что тебе нравится. Но сейчас я хочу попробовать твой вкус.

С этими словами она толкнула меня на кровать. Моя голова упала на мягкую подушку, там, где лежала ее голова несколько минут назад. Я чувствовал спиной влажные от ее пота простыни. Она не дала мне времени думать об этом. Она крепко схватила пояс моей последней оставшейся одежды и сдернула ее с меня. Теперь я был полностью голый. Мой член гордо стоял перед ней, когда она опустила голову между моих ног. Она смотрела на мою эрекцию. Часть головки блестела от предсеменной жидкости. Она высунула язык, и его кончик коснулся моего члена. От этого прикосновения мой член дернулся и как будто завибрировал. Она хихикнула. Я был в шоке. Она протянула руку и обвила тонкими пальчиками основание члена. Мой член, должно быть, решил, что ему нравится ее прикосновение, потому что он стал очень твердым и стоял вертикально вверх почти не отклоняясь. Ее язык снова скользнул по головке. Она пробовала мою смазку и одновременно покрывала меня своей слюной. После того, как она исследовала головку, она переместилась к стволу. Ее прикосновения были легкими, влажными и теплыми. Я был в экстазе. Я не мог отвести взгляд от того места, где ее язык касался меня. Видеть лицо Фелиситы рядом с моим членом было так же возбуждающе, как и чувствовать, как она ласкает мой член. Время от времени она засовывала язык в рот, чтобы снова смочить его. Если бы тайная полиция выбрала этот момент, чтобы ворваться в комнату, я бы, наверное, попросил их подождать с арестом, пока она не закончит. Я был заворожен. Она так наслаждалась моим телом, что я мог только смотреть. Вид и ощущение ее прикосновений лишали меня сил двигаться. Я не хотел ничего делать, чтобы не прервать ее сложный танец с моим членом. Моя эрекция даже усилилась еще больше. Ее ласки сводили меня с ума. Я хотел погрузить свой член в что-то теплое и влажное. Каждое ее прикосновение заставляло мой член пульсировать.

Она, казалось, почувствовала, когда я больше не мог ждать, и втянула меня в свой рот. Я задохнулся, когда ее губы обхватили мой член. Она взяла меня на удивление глубоко. Она была довольно искусна в минете. Вместо того, чтобы гадать, со сколькими мужчинами она делала это раньше, я был благодарен за то, что испытал этот опыт на себе. Она поднималась и опускалась, не отрывая глаз от моих. Я смотрел на нее, едва дыша. Она улыбалась глазами. Одной рукой она держала мой член, а другая, была зажата между ее ног. Возможно, она гладила свою киску. Я не мог видеть из этого положении и, конечно, не хотел двигаться и нарушать ритм. Со временем пульсация моего члена стала более выраженной. Я знал, что скоро кончу. Взгляд в ее глазах говорил мне, что она тоже это знала. Теперь она сосала сильнее, ее язык более интенсивно ласкал мой член, уделяя особое внимание чувствительной коже по краям головки. Ее левая рука, казалось, двигалась под ней. Пульсация в члене усилилась, превращаясь в почти болезненную судорогу. Затем шлюзы лопнули. Я извергал сперму в ее рот. То, что началось как вздох в моем горле, переросло в стон, почти крик. Она тоже стонала, но ее звук был заглушен моей эрекцией и спермой, наполнявшей ее рот. Я видел и чувствовал, как она быстро глотает. Она не переставала глотать и сосать. Удовольствие продолжало нарастать, пока не стало болезненным. Мой член стал слишком чувствительным. Я закончил извергаться, но она все еще сосала меня. Я не мог понять, чувствую я боль или удовольствие. Это было слишком интенсивное чувство, чтобы различить разницу. Я хотел оттолкнуть ее от себя, но не хотел, чтобы удовольствие прекратилось. Я заставил свои руки не двигаться. Я попытался засунуть их себе под задницу, чтобы удержать их на месте. После еще пары движений ее головы мои руки двинулись сами по себе и оттолкнули ее лицо. Она смотрела на меня, когда я отталкивал ее. Когда ее губы покинули мой член, тонкие нити из смеси ее слюны и моей спермы тянулись за ее языком еще несколько сантиметров. Наконец, нити разорвались, и она отстранилась. Она еще раз сглотнула и улыбнулась.

— Тебе понравилось? — спросила она.

Я еще не мог говорить. Я просто стонал в знак одобрения. Через мгновение я смог кивнуть. После нескольких глубоких вдохов я наконец смог заговорить.

— Это было потрясающе! Я не думаю, что когда-либо кончал так сильно. Спасибо.

— Ты очень вкусный, — сказала она. Я видел, как ее язык двигался во рту. Она, должно быть, наслаждалась вкусом. Она слегка сдвинулась и вытащила левую руку из-под себя. Она прижала ее к моему рту. Я видел, как она блестела. Когда ее пальцы приблизились к моему лицу, я почувствовал запах ее киски. Я открыл рот, чтобы принять подарок, и засосал ее пальцы. Они были покрыты ее влагой. Я сосал их, пока больше не мог извлечь из них вкуса. Отпустив ее пальцы, я снова заговорил.

— Ты очень вкусная.

Она сморщила нос.

— Я пробовала себя раньше. Неплохо, но твой вкус мне нравится гораздо больше.

— Я понимаю, о чем ты. Я не против попробовать свою сперму на тебе, но гораздо больше люблю вкус твоей киски.

Это, похоже, удивило ее.

— Правда? — спросила она. Затем она наклонилась вперед, перелезла через меня и поцеловала. Я раздвинул губы и позволил ей проникнуть в мой рот. Когда ее язык отступил, мой последовал за ним в ее рот. Она проглотила все то, что я вылил туда, но слабый вкус все еще оставался.

Когда мы прервали поцелуй, ее глаза открылись, изучая мое лицо.

— Мужчины не любят пробовать себя, но им нравится, когда я пробую себя. Ты не такой, как большинство мужчин. Мне это нравится.

— Я рад.

Я обнял ее и прижал к себе. Ощущение ее теплого тела на мне заставило мой член снова стать твердым. Она почувствовала это.

— Ты должен надеть резинку, чтобы сделать это со мной. У меня есть.

Я был удивлен словом, которое она использовала. Она встала и пошла за своей сумочкой, которую она бросила на столик у двери, когда мы вошли. Она достала картонную коробку знакомой формы, но с незнакомой белой этикеткой, и вернулась к кровати. Она разорвала коробку с изображением розы и целующейся пары на лицевой стороне и вынула квадратик из фольги. Я взял коробку и осмотрел ее, пока она надевала презерватив на мою возобновившуюся эрекцию. На этикетке было написано, что в коробке «12 романтических любовных резинок». Я рассмеялся.

— Что смешного? — спросила Фелисита.

— Прости. Меня рассмешило название на коробке. У нас они называются по-другому. Вы действительно называете их «резинками для любви»? — Я все еще немного хихикал.

— Да, именно так, — ответила она. — Это смешное название у тебя дома?

— Да, очень смешное. Но это неважно. То, для чего мы будем их использовать, совсем не смешно.

Она застенчиво посмотрела на меня, а потом улыбнулась. Она полностью надела презерватив. Она ползла на коленях, пока не оказалась над моим животом. Она взяла мой покрытый латексом член в правую руку, левуй раскрыла свои губы и направила меня к своему входу. Я чувствовал ее жар даже через слой латекса. Я смотрел, завороженный, как она двигала головкой вокруг своих губ. Я видел, как ее влага блестит на презервативе. Ее лицо выражало сосредоточенность, когда она выравнивала нас для проникновения. Когда мы заняли нужное положение, она медленно опустилась на меня. Я почувствовал давление на свой член, затем ее губы перестали сопротивляться. Я чувствовал каждую складку ее влагалища, когда входил в нее. Ее лицо из сосредоточенного стало удовлетворенным, когда я заполнил ее. Я лежал и смотрел. Ее обнаженное тело было так прекрасно. Внизу я мог видеть, как мой член был окружен светло-коричневыми волосами, обрамляющими ее наружные губы. Теперь она полностью села, и я был полностью внутри нее. Я чувствовал, как ее задница давит на мои яйца. Она наклонилась вперед и положила руки мне на грудь. Ее сиськи свисали, а соски были как раз в досягаемости моего рта. Она посмотрела мне в глаза, и мы обменялись улыбками. Я почувствовал, как она сжимает вокруг меня мышцы своей киски, и застонал.

Она глубоко вздохнула, почти со стоном, и поднялась. Презерватив был полностью покрытым ее соками. Она снова медленно опустилась, а затем поднялась. Теперь она вошла в ритм, скача на мне. Я не мог поверить, что занимаюсь сексом с таким прекрасным созданием. Ее сиськи качались взад и вперед, насколько позволяла их упругость. Она наклонилась еще немного, и я поднял голову, пока наши губы не соединились. Целоваться в таком положении было немного неудобно, но мне было все равно. Ее язык сражался с моим. Я наслаждался ощущением ее тела. Ее ноги крепко обхватили мои бока. Ее руки блуждали по моей груди, иногда одна из них поднималась к моему лицу. Я слегка задрожал, когда ее рука скользнула по моему лицу. Мы были настолько поглощены чувствами, что не разговаривали. Она снова и снова насаживалась на меня. Я думал о том, как я оказался внутри тела, о котором фантазировал ранее в тот день, и перешел точку невозврата.

— Я кончаю, — предупредил я ее.

Она еще не кончила, но не показала своего разочарования. Она сжала свою киску еще сильнее, поднимая меня еще выше по лестнице экстаза. Она приподнялась и положила руку на клитор. Ее рука теребила его все быстрее и быстрее. По ее лицу было видно, что она близка к оргазму.

— Ааа! — воскликнул я. Я чувствовал, как я кончаю внутри нее. Я смотрел ей в глаза, когда выстреливал в нее свою сперму, усиливая пульсации оргазма. Когда она почувствовала тепло моей спермы, наполняющей презерватив, это довело ее до предела. Она была тише меня, но выражение ее лица говорило о многом. Дело было не только в моем члене или ее пальцах на клиторе. Мысль о том, что я кончаю внутри нее, заставляла ее кончать. Ее лицо было воплощением любви. Если раньше мы не были полностью влюблены друг в друга, то в этот момент наша любовь достигла совершенства. Мы разделили что-то особенное. Мы были едины.

Вскоре после того, как я кончил, мой член начал размякать. Она наклонилась, одной рукой взяла презерватив и ловко стянула его с меня. На конце презерватива был белый остаток моего оргазма. Она осторожно сняла его с моего мягкого члена и наклонилась, чтобы бросить его в пластиковый мусорный бак рядом с кроватью. Она скользнула рядом со мной на живот, опираясь на руки, и посмотрела на меня. Ее улыбка была заразительной.

— Ты не похож ни на одного туриста, которого я когда-либо встречала, — сказала она со вздохом.

— Ты не похожа ни на одну кубинку, которую я когда-либо знал, — ответил я.

— Сколько кубинок ты знал?

Я сделал вид, что думаю об этом.

— Э-эм… одну. — Она рассмеялась.

— Одну очень особенную, — медленно сказал я, позволяя своему голосу звучать непривычно эмоционально. С этими словами она поцеловала меня. Мои руки сами собой обхватили ее стройную талию. Все было хорошо. Я лежал в постели с Фелиситой. Я был счастлив. Я был неимоверно счастлив.

Фелисита зевнула.

— Хочешь поспать? — предложил я. Спать рядом с ней было бы чудесно.

— Я не могу остаться на всю ночь. Мне нужно рано на работу, и я должна пойти домой, чтобы переодеться. И поспать.

Я хотел возразить, но знал, что она права. В обычной ситуации я бы сказал ей забыть о работе и взять отгул. Но здесь внимания к нашим отношениям могло вызвать проблемы. Я должен был избегать проблем любой ценой.

— Сколько ты еще можешь остаться? — спросил я ее.

Она повернулась и посмотрела на часы.

— Сейчас 23.00. Мне нужно уйти до полуночи, чтобы успеть на последний автобус домой.

— Я могу вызвать тебе такси.

— Я не могу ехать домой на такси. Это будет слишком очевидно. Я не хочу, чтобы люди из комитета увидели, как я выхожу из такси после полуночи.

Я кивнул в ответ на ее замечание. Любопытные соседи – это одно. Коммунистическая партия – совершенно другое.

— Ну, у нас еще есть час, — сказал я так радостно, как только мог. Я перевернул нас, чтобы оказаться сверху. Хотя я только что кончил, ощущение ее мягких (и влажных) губ на моем члене снова возбудило меня. — Так, где там эта коробка с «резинками любви»?

Она указала на тумбочку. Я достал один и надел его. Она смотрела с влажным восхищением, раздвинув ноги, когда я занял положение. Ее влагалище все еще блестело от смазки после нашего последнего соития. Кончик моего члена раздвинул ее половые губы. Она вздохнула, когда я вошел в нее, защищенный коммунистическим латексом. Ее соки покрывали презерватив, когда я вытащил член, а затем снова вошел в нее. На третьем толчке я наклонился, чтобы поцеловать ее, и устроился сверху. Ее ноги обхватили мои. Ее руки обхватили мою голову, когда мы целовались, затем скользнули по моей спине к моей заднице. Я толкнул сильнее и почувствовал, как ее ногти впиваются в мою кожу, заставляя меня входить еще глубже в нее. Запах ее духов и мягкое щекотание ее волос на моем лице восхищали меня. Мы были так близки, как только могут быть близки мужчина и женщина. Заниматься с ней любовью было новым опытом для всего тела. Мы соединились телом и душой. Это было так, как будто мы покинули свои тела и соприкоснулись душами. Инстинкт вел наши тела в первобытном ритме. Мы купались в сиянии любви. Мы оставались в миссионерской позе, наслаждаясь прикосновениями друг друга. Я открыл глаза один раз во время непрерывного поцелуя. Увидев ее лицо, закрытые глаза и выражение полное страсти, я почувствовал боль в груди. Мое сердце хотело разорваться. Я влюбился в свою Фелиситу. Несколько дней назад я не мог и подумать о серьезных отношениях. Но там, в той постели с ней, я не знал, смогу ли я жить без нее. Мы занимались любовью более получаса. Когда это было необходимо, я замедлял темп или менял позу, чтобы сохранить контроль и продлить удовольствие. Обычно я мог продержаться долго. Проблема была в том, что я смотрел на Фелиситу. Ее тело влияло на мою возможность заниматься любовью. Мое сердце хотело заниматься с ней любовью часами. Мой член хотел трахать ее и кончать ведрами. В конце концов, был достигнут компромисс. После того, как она кончила три раза, я наконец напрягся, вошел в нее как можно глубже и кончил.

Когда мы закончили, мы вместе приняли душ в старой душевой кабине с ванной. Она была фарфоровой и очень скользкой, поэтому нам приходилось быть осторожными, чтобы не поскользнуться. Удивительно, что в 1950-х годах не было волны смертей людей, занимающихся сексом в душе. Современный дизайн душа делает этот процесс гораздо безопаснее. В любом случае, нам удалось немного потереться друг о друга, пока мы смывали остатки нашей любви. Поцелуи с ней, пока скудная струйка теплой воды стекала по нашим телам, заставляли меня дрожать. Я наслаждался каждой минутой, которая у нас оставалась. Я старался не глотать воду, помня предупреждающую наклейку на белой плитке над раковиной. Даже в столице иностранцев предупреждали не пить воду из-под крана. Я, конечно, не хотел оказаться в больнице в этом месте, но решил, что целовать мокрое от воды тело Фелиситы должно быть безопасно. Мы ласкали друг друга, пока мылись. Она снова возбудила меня, но я не взял с собой в ванную презервативы, поэтому не вошел в нее. Она предложила отсосать мне, но я сказал, что могу подождать до завтра. Она с улыбкой ответила, что это ожидание будет стоить того. Когда она это сказала, я глубоко засунул два пальца правой руки в ее влагалище и увидел, как ее улыбка превратилась в гримасу. Ее колени слегка подкосились, и она сильнее прижалась ко мне. Я притянул ее обнаженное тело к себе и крепко поцеловал ее. Наши стоны не были слышны из-за шума душа.

Когда я выключил душ, я протянул руку, взял два белых полотенца и протянул одно ей. Она улыбнулась мне, подняла брови и начала вытирать меня. Я понял и начал вытирать ее тело. Мы больше ласкали друг друга и хихикала, чем вытирались, но в конце концов справились с этим. Она причесалась и оделась. Я с неохотой смотрел, как она закрывала одеждой мои любимые части ее тела.

— Ты не будешь одеваться? — спросила она.

— Нет, я буду спать голым. Буду мечтать о тебе во сне.

В ее глазах появился мечтательный взгляд, и она протянула ко мне руки. Мы снова поцеловались, моя эрекция прижалась к ее платью. Когда мы расстались, она посмотрела на мою талию и сказала (тоном, которым обычно обращаются к непослушному ребенку):

— Веди себя хорошо, и завтра я тебя угощу.

Мы посмеялись, потом снова поцеловались, прежде чем она ушла. Когда дверь закрылась, я вздохнул. Я вспоминал, как она прижималась ко мне. Я выключил свет и заснул с улыбкой на лице. Ночью я проснулся и обнаружил, что весь вспотел, а мой член был твердым и мешал мне спать. Я вспомнил, кто был этому виной, и мне захотелось подрочить. Но я решил сэкономить силы для Фелиситы.

Когда я проснулся в следующий раз, было 6:30. Я встал и начал собираться. Я собирался позавтракать в отеле (это входило в мой пакет услуг), а затем встретиться с Фелиситой перед отелем, чтобы отправиться в поездку на ее скутере.