Тень позора замужней женщины

Глава 1

Лето в городе дышало зноем, асфальт под ногами Лилии, 35-летней бизнес-леди, едва не плавился, отражая раскалённое солнце. Она припарковала свой серебристый BMW у дома, рядом с Юридическим институтом, и вышла из машины, аккуратно захлопнув дверцу. Её движения были точными, уверенными, как у женщины, привыкшей держать всё под контролем. Лилия владела сетью цветочных салонов — её бизнес, выстроенный с нуля, был её гордостью, её империей, где каждый букет подчинялся её строгому вкусу. Она поправила прядь тёмно-каштановых волос, убранных в высокий пучок, и бросила взгляд на своё отражение в затемнённом стекле машины. Серый карандашный костюм — юбка выше колена, плотно облегающая её бёдра, подчёркивала стройные ноги и округлую, упругую попу, которую она считала своим достоинством. Белая шёлковая блузка, слегка просвечивающая в лучах солнца, облегала её грудь третьего размера, с намёком на кружевной бюстгальтер. Чёрные туфли на тонкой шпильке клацали по тротуару, добавляя её походке ритмичную властность. На шее поблёскивал тонкий золотой кулон — подарок мужа. Лилия выглядела как женщина, знающая себе цену, и её надменный взгляд говорил об этом каждому, кто осмеливался её разглядывать.

Она направилась к своему подъезду, чувствуя, как пот тонкой струйкой стекает по спине под шёлком блузки. Жара выматывала, но Лилия держалась безупречно — ни капли слабости, ни намёка на усталость после тяжёлого рабочего дня, где она раздавала указания менеджерам своих салонов и закрывала сделки с поставщиками с холодной улыбкой. Её дом, современная пятиэтажка с ухоженным двором, был её крепостью, местом, где она могла стать просто женой — любящей, верной, хоть и слегка отстранённой в последнее время. Но до подъезда оставалось ещё несколько шагов, и её мысли оборвал резкий, неприятный звук.

У крыльца, развалившись на скамейке, сидели трое парней. Лилия заметила их ещё издали, и её губы тут же сжались в тонкую линию. Она уже видела их раньше — не раз, не два, а каждый чёртов раз, когда возвращалась домой. Студенты-первокурсники, судя по их грубой наглости и дешёвым шмоткам, явно из соседнего общежития. Кавказцы. Это слово вспыхнуло в её голове, как спичка, разжигая жгучую волну брезгливости и ненависти. Лилия презирала их всей душой, и её отвращение было глубже, чем просто предубеждение. Ещё в детстве соседский парень, сын мигрантов, украл у неё велосипед — её первую гордость, подарок отца, — а потом ухмылялся, глядя, как она плачет, бессильная что-либо сделать. Позже, в университете, она сталкивалась с их грубостью: они вечно лезли в драки, орали на своём языке, толкались в очередях, будто им всё дозволено. Их манеры — наглые, хамские — выводили её из себя. Они подкатывали к ней с липкими комплиментами, пялились на её грудь, отпускали шуточки, от которых её тошнило. Их громкий смех, их привычка плеваться и мусорить, их вонь дешёвого табака — всё в них вызывало у Лилии омерзение. Она видела в них угрозу порядку, чистоте, всему, что она так ценила.

Первый, тот, что сидел посередине, был худощавый, с острыми скулами и длинным носом. Его чёрные волосы были зачёсаны назад под чёрную кепку, а жёсткая, густая борода, уже хорошо сформированная, обрамляла узкий подбородок. На нём была чёрная майка, обтягивающая крепкое тело, и чёрные джинсы, потёртые на коленях. Его руки, покрытые густыми чёрными волосами, держали пачку семечек, и он лениво сплёвывал шелуху прямо на асфальт. Второй, справа, был плотнее, с широкими плечами и тяжёлым взглядом. Его борода была ещё гуще, жёсткая, как проволока, неровно подстриженная, но плотная. Он тоже носил чёрную майку, открывающую загорелые, волосатые руки, и чёрные шорты до колен, из-под которых торчали такие же волосатые ноги. В руках он крутил сигарету, дым от которой вился в воздухе, пропитывая всё вокруг едким запахом. Третий, слева, был самым молодым на вид, почти мальчишка, с круглым лицом и короткой, но уже жёсткой щетиной над верхней губой и на подбородке. Его глаза, тёмные и блестящие, казались слишком большими для лица, и он смотрел на Лилию с наглой ухмылкой, теребя пачку сигарет. На нём была чёрная футболка и чёрные спортивные штаны, а на голове — клетчатая кепка, надетая козырьком назад. Все трое выглядели так, будто им плевать на весь мир, и их громкий, грубый смех, смешанный с руганью на непонятном Лилии языке, разносился по двору, заглушая пение птиц.

Лилия ускорила шаг, стараясь пройти мимо них как можно быстрее. Её каблуки стучали по тротуару, юбка слегка задралась от быстрого движения, обнажая ещё пару сантиметров бёдер. Она чувствовала их взгляды — липкие, бесстыжие, будто они уже раздевали её в своих грязных фантазиях. Её пальцы сжали ремешок сумочки, костяшки побелели. Их волосатые руки и ноги, их запах — смесь табака, пота и дешёвого адеколона — вызывали у неё физическое отвращение. Она представляла, как эти грубые пальцы могли бы прикоснуться к ней, и её чуть не передёрнуло. "Только не сейчас", — подумала она, надеясь проскочить без конфликта. Но, конечно, они не могли заткнуться.

Когда она проходила мимо, худощавый в центре присвистнул — резкий, наглый звук, как свисток пастуха. Он наклонился к своему дружку справа и, не особо понижая голос, бросил:

— Гляди, какая задница!

Тот, с густой бородой, хмыкнул и добавил, тоже шёпотом, но так, чтобы она услышала:

— И ножки какие, ух!

Третий заржал, сплюнув шелуху на асфальт, и их смех — громкий, хамский — ударил Лилию, как пощёчина.

Она замерла. Её кровь вскипела, сердце заколотилось, как молот. Она медленно обернулась, и её глаза — карие, холодные, как сталь — впились в них с такой ненавистью, что их ухмылки на миг дрогнули. Её лицо пылало, щёки покрылись пятнами гнева, но она стояла прямо, гордо, как королева перед толпой плебеев. Их слова — этот мерзкий шёпот про её попу и ноги — были последней каплей. Она терпела их мусор, их вонь, их наглое присутствие у её дома, но теперь они перешли черту. Лилия ненавидела, когда кто-то смел говорить о её теле так, будто оно — их собственность. А эти... эти грязные мальчишки, разбрасывающие шелуху, дымящие дешёвыми сигаретами и болтающие на чужом языке, посмели открыть свои рты на неё – взрослую женщину. Она сжала губы, её ноздри раздувались, как у хищницы перед прыжком. Она не собиралась молчать. Не сегодня.

Она сделала шаг вперёд, каблуки клацнули по асфальту, и её голос, резкий, как хлыст, разорвал тишину двора:

— Вы что себе позволяете, а? Совсем обнаглели? Похотливые щенки, сидите тут, мусорите, воняете, а теперь ещё язык распускаете?!

Её тон был ледяным, но внутри она полыхала. Лилия выпрямилась, её грудь вздымалась под блузкой, а подбородок задрался с надменной уверенностью. Она ненавидела их — их волосатые руки, их жёсткие бороды, их наглые глаза, которые шарили по её телу, будто она была их добычей. Её брезгливость к ним была почти осязаемой.

Парни на миг замолчали, их ухмылки дрогнули. Тот, что сидел посередине, с острыми скулами, лениво сплюнул шелуху на асфальт и поднял глаза, прищурившись. Его дружки переглянулись, будто решая, стоит ли отвечать. Но тишина длилась недолго. Остроскулый выпрямился, его губы растянулись в насмешливой улыбке, и он бросил, не скрывая издёвки:

— Слышь, тётя, чё разоралась? Мы ж просто пошутили. Не нравится — вали мимо, не трынди.

Слово "тётя" хлестнуло Лилию, как плеть. Её глаза вспыхнули, дыхание сбилось, и она шагнула ближе, её голос зазвенел, полный яда:

— Не трынди?! Да ты, сопляк, хоть понимаешь, с кем говоришь? Я тебе не тётя, а женщина, которая вас, грязных хамов, в пыль сотрёт! Вы тут сидите, как свиньи, семечки жрёте, мусор разбрасываете, своими сигаретами воняете, а теперь ещё смеете мне хамить? Проваливайте отсюда, пока я охрану не вызвала!

Её слова сыпались, как искры, каждое — точное, ядовитое, бьющее в цель. Она видела, как их лица каменеют, но не собиралась останавливаться. Гнев рвался наружу, всё, что она копила — их грязь, их смех, их взгляды, — выливалось в этот момент. Она ненавидела их за то, что они вторглись в её мир, осквернили её пространство. Их чёрные майки, их грубые голоса, их манера плеваться — всё в них было ей омерзительно.

Парень с густой бородой, в шортах, хмыкнул и раздавил окурок о скамейку, оставив тёмное пятно. Он подался вперёд, его взгляд стал тяжёлым, и он протянул, с наглой интонацией:

— Остынь, а, женщина. Чё ты кипятишься? Мы просто сказали, что попка у тебя ничего, а ты орёшь, как базарная баба. Иди домой уже.

Лилия задохнулась от возмущения. "Базарная баба"? Её, женщину, которая командует бизнесом, которая годами выстраивала своё имя, назвали базарной бабой? Эти малолетние сопляки?! Она сжала кулаки, ногти впились в кожу, и она рявкнула, её голос дрожал от ярости:

— Да ты, наглый выродок, даже не представляешь, с кем связался! Вы — мусор, который портит мне двор, гадите тут, воняете, а теперь ещё смеете мне указывать? Проваливайте от моего дома, или я вас вышвырну, как собак!

Её грудь вздымалась, блузка натянулась, но Лилия не замечала, как их взгляды снова прошлись по её фигуре. Она была поглощена гневом, сосредоточена только на том, чтобы раздавить их. Но парни не отступили — их хамство только разгоралось. Круглолицый, с короткой щетиной, расхохотался, его смех был резким, грубым, и он ткнул пальцем в её сторону, переходя на "ты":

— Ой, гляньте, какая цаца! Слышь, сука, не пизди, а? Чё ты тут командуешь? Скройся в подъезде, пока мы добрые.

Слово "сука" ударило, как нож. Лилия побагровела, её глаза сузились, и она шагнула так близко, что тень от её фигуры легла на скамейку. Её голос стал ниже, но каждое слово сочилось угрозой:

— Сука? Ты мне? Да ты, щенок, даже моего мизинца не стоишь! Я каждый день вижу, как вы тут плюётесь, как вы орёте, как вы всё вокруг загаживаете! Мой дом — не ваша помойка, ясно? Думаете, можете меня оскорблять, сопляки?!

Её слова хлестали, как кнут, но парни уже не молчали. Парень в центре вскочил, его кепка съехала набок, и он ткнул пальцем в её сторону, его голос стал громче, злее:

— Слышь, ты, змея! Чё ты нам мозги полощешь? Мы тут сидим, никого не трогаем, а ты орёшь, как ненормальная! Может, тебе мужик нормальный нужен, а? Не трахает никто? Так мы можем помочь.

Его дружки заржали, парень с бородой сплюнул шелуху, а круглолицый добавил, ухмыляясь:

— Точно, сучка, вали домой, если проблем не хочешь! А то стоишь тут в короткой юбке, а потом возмущаешься.

Лилия почувствовала, как ярость захлёстывает её, как красная пелена застилает глаза. Она ненавидела их так сильно, что готова была разорвать их на куски. Их наглость, их уверенность, что они могут говорить с ней таким тоном, доводили её до точки кипения. Она выпрямилась, каблуки вдавились в асфальт, и она заорала, не сдерживая себя:

— Вы, жалкие недоноски, смеете мне такое говорить? Сидите тут, жрёте свои семечки, курите свои вонючие, дешёвые сигареты, а теперь ещё смеете меня оскорблять? Я таких, как вы, никогда не боялась и не буду! Проваливайте, пока я не вызвала полицию и не устроила вам ад!

Её голос разнёсся по двору, отражаясь от стен домов. Несколько зевак замедлили шаг, но Лилия видела только их — их тёмные злые глаза, их напряжённые лица. Она чувствовала себя выше их, сильнее, и её слова летели, как удары.

Остроскулый шагнул ближе и прошипел, глядя ей прямо в глаза:

— Ты, сука, думаешь, ты тут главная? Да мы таких тёлок, как ты, на раз ставим! Орёшь тут, как сумасшедшая! Хочешь проблем? Мы тебе обеспечим.

Лилия не отступила. Её сердце билось, как молот, но страх утонул в гневе. Она ткнула пальцем в его грудь, её ноготь царапнул ткань майки, и она выпалила:

— Тёлка? Я тёлка? Да ты, грязный хам, ничтожество...

Парень с густой бородой поднялся, встав рядом с другом, его кулаки сжались, и он рявкнул:

— Слышь, ты, не борзей! Мы тебе не мальчики на побегушках! Иди в свой подъезд, сука, пока мы не разозлились по-настоящему!

Лилия дрожала от напряжения, но сдаваться не собиралась. Их слова — "сука", "тёлка" — резали её, но она превращала боль в силу. Она шагнула ещё ближе, её голос стал тише, но от этого только яростнее:

— Да как ты смеешь так со мной разговаривать, сопляк?! Стоишь тут передо мной такой смелый перед корешами своими. Сколько тебе лет 19? Мама не научила уважать старших? Особенно женщин? Хамло малолетнее!

Она замолчала, её взгляд пробивал их насквозь, цепляясь за каждую деталь — их злые глаза, их сжатые челюсти. Она видела, как их наглость трескается под её напором, и это подстёгивало её. Лилия выпрямилась, её дыхание было тяжёлым, но она выглядела несокрушимой.

— Вы — жалкие, грязные оборвыши, — добавила она, её голос был пропитан презрением. — Сидите тут, как паразиты, пачкаете всё вокруг. Мой дом — не ваша свалка! И я — не та, с кем вы можете так говорить. Проваливайте, или я реально вызову охрану или полицию! Вы меня поняли?!

Парни молчали, их лица горели злостью, но ответить было нечем. Остроскулый сплюнул на асфальт, второй стиснул кулаки, третий испепелил её взглядом. Лилия чувствовала, как её гнев достигает вершины, и она закончила, вложив в слова всю свою мощь:

— Ещё раз вас здесь увижу, мерзавцы, пожалеете, что на свет родились! Вон пошли!

Отмахнувшись от них, как от назойливых мух, она развернулась, её каблуки клацнули, как выстрелы. Шагнув к подъезду, она держала спину прямой, но внутри всё клокотало. Приложив ключ к домофону, она резко дёрнула на себя ручку двери и влетела в подъезд. Грозно стуча каблуками по ступенькам, она начала поднимать на свой третий этаж. Каждый шаг отдавался эхом в узком бетонном пространстве, её дыхание было тяжёлым, а мысли всё ещё крутились вокруг их наглых лиц, их слов — "сука", "тёлка". Она унизила их, раздавила, но ярость не отпускала, пульсируя в висках.

Достигнув второго этажа, Лилия вдруг замерла. Внизу послышался топот — быстрый, тяжёлый, как будто кто-то бежал. Она инстинктивно бросила взгляд через перила в лестничный пролёт и похолодела. Троица кавказцев мчалась по ступенькам за ней. Их бородатые лица, искажённые злобой, мелькнули в тусклом свете ламп. Лилия, всегда такая уверенная, впервые ощутила, как её сердце сжимает ледяной страх. Её надменность, её стальной стержень — всё это треснуло под напором ужаса. Она рванула вверх, каблуки скользили по гладким ступеням, юбка стесняла движения, но она бежала, не думая ни о чём, кроме своей двери.

Добравшись до третьего этажа, Лилия дрожащими руками сунула ключ в замок. Пальцы не слушались, ключ проворачивался медленно, слишком медленно. Она слышала, как топот приближается, как их шаги гремят всё ближе. Дверь уже начала поддаваться, щёлкнул замок — и тут сильные руки схватили её сзади, грубо развернули и впечатали в холодную стену подъезда. Лилия задохнулась, её сумочка упала на пол, а перед глазами оказались они — трое разъярённых молодых кавказцев, их широкие фигуры заполнили узкое пространство. Их дыхание было тяжёлым, глаза горели злостью, а тишина подъезда только усиливала её страх.

— Ты попала, сука, — выпалил их главный, с острыми скулами и чёрной кепкой. Его голос был низким, угрожающим, пропитанным яростью. — За свои слова ты сейчас ответишь!

Лилия попыталась вырваться, но хватка была железной. Её грудь вздымалась, блузка сбилась, обнажая край кружевного бюстгальтера, но она не замечала этого. Страх сковал её, голос, ещё недавно резавший, как клинок, теперь дрожал, теряя силу:

— Убери руки, козёл! Я з-закричу...

Её слова прозвучали слабо, почти жалко, и парни лишь расхохотались — грубо, с издёвкой. Их смех эхом отразился от стен, заглушая её попытку сопротивляться. Второй, с густой бородой, в шортах, шагнул ближе, его волосатые пальцы сомкнулись на её шее, сжав так, что Лилия почувствовала удушье, а затылок ударился о стену с глухим стуком. Боль пронзила голову, но страх был сильнее.

— Тащи её в хату, — услышала она краем сознания, задыхаясь от удушья.

Лилия пожалела, что успела вставить ключ в замок. Дверь поддалась под их напором, и они, не церемонясь, затолкали её внутрь её же квартиры. Она споткнулась, каблуки подвернулись, и она рухнула на пол в коридоре, ударившись коленями о твёрдый паркет. Дверь захлопнулась за ними с тяжёлым щелчком, отрезая её от мира. Лилия лежала, задыхаясь, её волосы выбились из пучка, юбка задралась, обнажая бёдра и белые трусики, а перед ней стояли они — три тени, чьи глаза горели злобой и чем-то ещё, от чего её кожа покрылась мурашками.

Она попыталась отползти, но крепкие руки подхватили её под локти, грубо, как мешок, и потащили через коридор в зал. Их пальцы впивались в её кожу до боли, а их запах — едкий, пропитанный табаком и потом — бил в ноздри, усиливая её панику. Лилия дёрнулась, но хватка была слишком сильной. Они швырнули её на мягкий ковёр в центре зала, и она рухнула, задыхаясь, её грудь вздымалась под сбившейся блузкой.

Главный, с острыми скулами и чёрной кепкой, шагнул вперёд, его крепкое тело казалось ещё массивнее в тусклом свете люстры. Тёмные глаза горели злобой и чем-то ещё — холодной, пугающей решимостью. На его шее поблёскивала тонкая цепочка, наполовину скрытая под чёрной майкой. Его голос, низкий и резкий, разорвал тишину:

— Ну что, сука, доигралась?

Лилия, сидя на ковре, подняла взгляд. Они стояли над ней, их фигуры закрывали свет, и её страх боролся с остатками гордости. Зал с высокими потолками, белыми стенами, украшенными абстрактными картинами, и дорогой мебелью из тёмного дерева, — казался теперь враждебным, чужим. Она сглотнула, её горло пересохло, но в ней всё ещё тлела искра дерзости. Она вскинула подбородок, глядя на них снизу, и выпалила, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Что вы себе позволяете, сопляки? У вас будут большие проблемы! Вы хоть понимаете, во что вляпались?

Её слова повисли в воздухе, но не успела она договорить, как главный шагнул ближе, и его рука хлестнула её по лицу. Пощёчина обожгла щёку, голова дёрнулась в сторону, и Лилия ахнула, прижав ладонь к горящей коже. Боль была резкой, унизительной, но хуже всего был его взгляд — тяжёлый, полный презрения.

— Рот закрыла, сука, — прорычал он, нависая над ней. — Ты думаешь, можешь так с нами говорить? Никто не смеет нас унижать, поняла? Ты за свой поганый язык ответишь, тварь!

Лилия замерла, её дыхание сбилось. Она видела, как его кулаки сжимаются, как вены проступают на его руках, и страх начал заглушать её гнев. Собрав остатки былой дерзости, она стиснула зубы и бросила:

— Ты мне угрожаешь? Да мой муж вас в порошок сотрёт! Я полицию вызову, и вы все сядете!

Её слова вызвали лишь смех — грубый, издевательский. Главный выпрямился, его губы искривились в усмешке, и он заговорил, медленно, растягивая слова, чтобы каждое врезалось ей в голову:

— Твой муж? Вряд ли он справится с нами. А ты... ты будешь на счётчике, поняла? Попробуешь дёрнуться, побежишь к ментам — пожалеешь вдвойне. У нас друзья есть, постарше. Они с тобой поговорят так, что ты на коленях ползать будешь. Усекла?

Его угрозы были как удары, каждый бил точно в цель. Лилия почувствовала, как её уверенность рушится. Она знала, что он не врёт — эти типы всегда ходили толпами, их было много, и их слово значило больше, чем закон, в их мире. Её муж, которого она упомянула, был сейчас в командировке, в тысячах километров отсюда, и эта мысль вгрызалась в неё, как кислота. Но она не могла показать слабость. Она вскинула подбородок и выпалила, стараясь вернуть твёрдость в голос:

— Ты думаешь, я вас испугаюсь? Да вы никто! Мелкие отморозки, которые только и могут, что пугать женщин! Мой муж вернётся, и вы крупно пожалеете!

Её дерзость стоила ей дорого. Главный наклонился, его лицо оказалось так близко, что она почувствовала его дыхание — горячее, с лёгким запахом табака. Его рука снова взлетела, и ещё одна пощёчина хлестнула её по другой щеке. Боль вспыхнула, глаза защипало от слёз, но она зажмурилась, не давая им пролиться. Он схватил её за подбородок, заставляя смотреть на себя, и прошипел:

— Отморозки, говоришь? Мы тебе покажем, кто тут кто. Ты нам теперь должна, поняла, тётя? За каждое своё слово ответишь. А если пикнешь кому — твоему муженьку конец, да и тебе не жить спокойно. Мы тебя найдём, где угодно.

Лилия задыхалась от страха, её сердце колотилось, но она всё ещё цеплялась за остатки гордости. Она дёрнула головой, вырываясь из его хватки, и выдавила:

— Вы ничего не сделаете! Я вас не боюсь! Убирайтесь из моего дома сейчас же!

Её голос сорвался, и парни снова расхохотались. Их смех был как нож, режущий её самообладание. Главный выпрямился, скрестив руки на груди, и продолжил, его тон стал ещё холоднее:

— Не боишься? Посмотрим. Мы тебя на крючок посадим. Будешь знать, как язык распускать. А если менты — то всё, хана тебе. Наши ребята не такие добрые, как мы. Они с тобой церемониться не будут.

Пока он говорил, его дружки бродили по залу, их шаги гулко отдавались в тишине. Они разглядывали её квартиру с наглой уверенностью, будто уже считали её своей. Круглолицый, самый молодой, провёл пальцем по стеклянной полке, где стояли фарфоровые статуэтки, и усмехнулся, бросив через плечо:

— Не бедно живёшь, тётя. Хата — загляденье. Видать, денежки водятся.

Его тон был насмешливым, но в нём сквозила жадность. Лилия стиснула кулаки, но молчала, чувствуя, как страх сковывает её всё сильнее. Она видела, как второй, с густой бородой, открыл ящик комода и начал рыться в нём, небрежно разбрасывая её вещи — аккуратно сложенные трусики, лифчики, какие-то безделушки. Её дом, её убежище, превращался в их территорию, и это было хуже любой пощёчины.

— Красивое бельишко, - усмехнулся он, разглядывая её кружевные трусики разных оттенков и передавая их товарищам.

Лилия попыталась встать, но главный тут же шагнул к ней, его тень накрыла её, и она осталась сидеть, прижавшись спиной к дивану. Её голос дрогнул, но она всё ещё пыталась сопротивляться:

— Вы не посмеете... Это мой дом! Если тронете хоть что-то, я...

Ещё одна пощёчина оборвала её слова. На этот раз удар был сильнее, её щека запылала, а в ушах зазвенело. Главный наклонился, его глаза сузились, и он прошипел:

— Ты не поняла ещё? Ты нам должна, за всё, что наговорила. И будешь платить, пока мы не решим, что хватит. А твой муж... Для него же будет лучше, если он ничего не узнает. Если не хочешь для него проблем, будешь паинькой, поняла?

Лилия замолчала, её дыхание стало рваным. Страх окончательно взял верх. Она понимала, что его слова — не пустой трёп. Её муж, её защита, был сейчас далеко, и эта мысль душила её. Она сидела, глядя на них снизу-вверх, её глаза метались от одного к другому, и впервые за долгое время она чувствовала себя беспомощной.

В этот момент двое других вернулись из глубины квартиры. Круглолицый держал в руках толстую пачку денег, его губы растянулись в довольной ухмылке. Он помахал пачкой перед её лицом и бросил:

— Тут пол ляма, прикинь!

Второй, шедший за ним, добавил с насмешкой:

— Нашли в коробке из-под обуви. Как это тупо, прятать бабки в коробке из-под обуви.

Лилия округлила глаза, её сердце рухнуло в пропасть. Эти деньги — их с мужем сбережения, откладываемые месяцами на долгожданный отпуск.

— Не смейте трогать деньги! Это деньги моего мужа! Мы откладывали их на отпуск!

Её выпад оборвала ещё одна пощёчина. Голова дёрнулась от удара, щека запульсировала. Их главный, остроскулый кавказец с тёмными глазами, наклонился так близко, что его цепочка качнулась перед её глазами, и прорычал:

— Бабки ты отработаешь. Мы тебе их вернём. Но тебе придётся заработать их, поняла?

Лилия замерла, её разум отказывался понимать, что он имеет в виду. Она сидела на ковре, её юбка сбилась на бёдрах, невольно засвечивая белые трусики, волосы падали на лицо, а перед ней стояло трое молодых кавказцев, чьи глаза не обещали ничего хорошего. Страх сдавил её горло, она не могла выдавить ни слова. Её угрозы про мужа, про полицию, которые ещё недавно казались ей оружием, теперь были пустым звуком. Она знала, что муж в командировке, на две недели, и никто не придёт ей на помощь. Никто не спасёт её от этой троицы агрессивных молодых кавказцев.

Она сглотнула, пытаясь подавить панику, и выпалила, её голос дрожал от злобы и отчаяния:

— Что вы от меня хотите?!

Её слова повисли в воздухе, резкие, но слабые, как крик загнанного зверя. Парни переглянулись, их губы искривились в одинаковых ухмылках, от которых у Лилии похолодело внутри. Главный хмыкнул, его тон был пропитан насмешкой:

— А ты, как думаешь?

— Деньги вы взяли! Дальше что?

Главный шагнул ближе, его ботинки скрипнули по паркету. Он наклонился, его лицо оказалось пугающе близко, и она увидела, как его скулы напряглись, а в глазах мелькнула холодная уверенность. Он заговорил, медленно, с издёвкой:

— А дальше ты должна загладить вину. За каждое оскорбление в наш адрес твой грязный ротик должен понести наказание.

Его друзья расхохотались, их смех был грубым, резким, как лай. Они синхронно положили руки на пах, и Лилия, с ужасом осознавая, что они имеют в виду, почувствовала, как её желудок сжимается. Её глаза расширились, дыхание сбилось, и она замотала головой:

— Нет... Нет, нет, нет! Даже не думайте!

Она отползла назад, упираясь ладонями в ковёр, но главный выпрямился, его ухмылка стала шире, и он бросил, с пугающей уверенностью:

— Отсосёшь, как миленькая.

Лилия задохнулась от омерзения. Её лицо исказилось, щёки вспыхнули от гнева и стыда. Она, женщина, которая никогда не позволяла себе ничего, кроме классики с мужем, которая даже минет считала чем-то грязным, не могла представить ничего хуже. Её брезгливость, её ненависть к ним — к их запаху, их манерам, их существованию — взорвалась в ней, и она выпалила, её голос был полон презрения:

— Ни за что в жизни!

Её выпад лишь разжёг их. Главный не двинулся с места, но его взгляд стал холоднее, как лёд. Он заговорил, его тон был ровным, почти спокойным, но от этого ещё более пугающим:

— Ты не поняла, в какой ты яме? Своим поганым ртом ты наговорила на себя столько, что теперь не отвертишься. Называла нас сопляками, хамами, мусором? Думала, это тебе сойдёт с рук? Теперь будешь извиняться. За каждое слово. И если сделаешь, как надо, может, мы будем добрее. А если нет... — он сделал паузу, его глаза сузились, — пожалеешь, что вообще открыла рот.

Лилия замерла, её дыхание стало рваным. Она видела, как его пальцы сжимаются в кулаки, как его цепочка поблёскивает между широких грудных мышц, покрытых густыми кудрявыми волосами, и понимала, что он не шутит. Её разум метался, ища выход, но выхода не было. Она была одна, в своей квартире, с тремя молодыми кавказцами. Она стиснула зубы и выдавила, её голос дрожал, но всё ещё держал вызов:

— Извиняться? Перед вами? Да вы недостойны даже моего взгляда!

Её слова стоили ей дорого. Главный шагнул вперёд, и его рука хлестнула её по лицу, на этот раз с такой силой, что её голова мотнулась, а щека запульсировала, как от ожога. Боль пронзила её, но хуже было унижение — ощущение, что её гордость раздавлена. Он наклонился, его голос стал тише, но от этого только зловещее:

— Ещё раз вякнешь — будет хуже. Извиняйся. Сейчас же! За всё, что наговорила. Или мы тебе покажем, что бывает с теми, кто нас не уважает.

Лилия задрожала, её руки вцепились в ковёр, пытаясь найти опору. Она хотела кричать, сопротивляться, но страх был сильнее. Она знала, что они не остановятся, что их угрозы — не пустые слова. Её горло сжалось, но она всё ещё пыталась держаться:

— Вы... вы не посмеете...

Ещё одна пощёчина, на этот раз с другой стороны. Её щёки горели, в ушах звенело, а слёзы, которые она так старалась сдержать, предательски защипали глаза. Круглолицый, стоявший сбоку, хохотнул и бросил:

— Чё, всё ещё борзая? Извинилась! Быстро!

— На колени, сука! – рявкнул третий, встав рядом с друзьями.

Лилия сглотнула, её грудь вздымалась от тяжёлого дыхания. Она понимала, что выхода нет. Её гордость, её стержень — всё рушилось под их напором. Она медленно пересела с попы на колени, её колени утонули в мягком ковре, а они грозно нависали над ней. Её щёки пылали от стыда, гнева и страха, голова была опущена вниз, и она выдавила, её голос был тихим, почти сломленным:

— Извините... что оскорбила вас.

Её слова прозвучали как пощёчина самой себе. Она ненавидела себя за это, но страх был сильнее. Главный недовольно покачал головой:

— Чё, и всё? Это ты так извиняешься? За каждое слово, которое ты нам кинула, давай, искреннее. За "сопляков", за "хамов", за всё. Давай, мы слушаем.

Лилия стиснула зубы, сжала кулаки, борясь с гордостью и гневом, но она знала, что сопротивление бесполезно. Она опустила взгляд в пол, её лицо горело от унижения, и начала:

— Извините... за то, что назвала вас сопляками. И... хамами. И... мусором.

Каждое слово было как нож, режущий её изнутри. Она чувствовала, как её лицо краснеет, как её горло сжимается от стыда. Третий кавказец, с густой бородой, хмыкнул:

— Уже лучше. Но слабовато, тётя. Давай ещё раз, с чувством чтоб.

Лилия задрожала от гнева, её глаза метнулись к ним, но их лица были непроницаемыми, полными злобы и насмешки. Она сглотнула гордость и повторила, стараясь звучать убедительнее:

— Я... извиняюсь. За то, что назвала вас сопляками и другими плохими словами. П-простите меня, парни...

Её голос ломался, но они, наконец, кивнули, будто удовлетворившись. Троица кавказцев переглянулись и главный бросил, с пугающей уверенностью:

— Вот так-то, сука. А теперь соси.

Лилия замерла, её кровь застыла в жилах. Она подняла взгляд, и её глаза расширились от ужаса, когда она увидела, как все трое расстёгивают штаны. Их члены — толстые, висячие, окружённые густыми чёрными волосами — оказались перед её лицом, и едкая вонь ударила в нос, заставив скривиться. Она отшатнулась, её руки взлетели к лицу, защищаясь, и она закричала:

— НЕТ!

Её крик только разозлил их. Главный схватил её за запястье, его пальцы сжали её руку, как тиски, и он рванул её к себе, его член коснулся её щеки, оставив липкий след. Лилия дёрнулась обратно, пытаясь вырваться, но третий с густой бородой схватил её за вторую руку, заламывая её назад. Запах потных членов — резкий, животный — душил её.

— Отпустите! Нет! Уберите их!

Они рычали на неё, их голоса слились в какофонию:

— Заткнись! Открывай рот, шлюха! Рот открыла, блять!

Лилия брыкалась, её колени скользили по ковру, но их хватка была сильнее. Круглолицый, самый молодой, обошёл её сзади, заломил обе руки за спину и рявкнул:

— Вафлите её!

Его дружки окружили её и принялись шлёпать членами по лицу, оставляя влажные пятна. Запах был тошнотворным — кислого пота и мускуса.

— НЕТ! Уберите свои вонючие члены! – кричала Лилия, махая головой.

Её сопротивление только разжигало их. Они хохотали, их смех был резким, как треск ломающегося дерева.

— Чё, потаскуха, думала, легко отделаешься? – усмехнулся главный, шлёпая хуем ей по лбу. Второй шлёпал залупой ей по щекам. – Сейчас мы тебя хорошенько пометим.

Лилия тонула в унижении. Её, женщину, которая всегда держала голову высоко, которая диктовала правила в своём бизнесе, вафлили, как уличную шалаву, в её собственной квартире. Их члены шлёпались об её красное униженное лицо — по лбу, щекам, подбородку. Она кричала, её голос дрожал, но их хохот заглушал всё. Круглолицый сильнее вывернул ей руки, заставляя её выгнуться навстречу вонючим членам его товарищей. Её волосы спутались, падая на глаза, но она не могла их убрать — всё её существо было поглощено ужасом и омерзением.

Тот, что с густой бородой и широкими плечами, достал телефон и навёл камеру на неё. Вспышка ослепила её, как удар, и Лилия замерла, её пульс заколотился в висках. Они снимали её — её позор, её беспомощность, её лицо, испачканное их смазкой. Она рванулась вперёд, её тело напряглось, но хватка третьего сдавила её сильнее, как удавка.

— Не снимать! — закричала она, её голос дрожал от паники. — Убери телефон! Убери его!

Они только заржали громче. Главный схватил её за голову двумя руками, его пальцы сжали её виски, как тиски, не давая двигаться. Его член, уже твёрдый, массивной головкой упёрся в её губы, и Лилия плотно сжала их, её глаза вспыхнули ненавистью. Он наклонился, его лицо было так близко, что борода почти касалась её носа, и сказал голосом, твёрдым, как камень:

— Ты возьмёшь мой член в рот и отсосёшь, пока я не кончу. Если не сделаешь, завтра это видео разлетится по всему интернету. Дойдёт до твоего мужа, до твоих коллег. Распечатаем фотки и расклеим по каждому столбу. Пусть все знают, что ты вафлёрша!

Лилия в ужасе округлила глаза, её разум закружился от его слов. Она представила, как видео, где её лицо на фоне волосатых членов, расходится по чатам, как её сотрудники, её клиенты, её друзья видят это. Позор был бы невыносимым. Всё ещё снимающий кавказец добавил новую угрозу:

— А пойдёшь к ментам... и у тебя будут проблемы посерьёзнее. У тебя и твоего муженька. Поверь, у нас в городе связи обширные.

Главный усмехнулся, его пальцы сильнее сжали её голову, и он добавил, его тон был полон издёвки:

— Ты говорила, что мы не стоим пальца на твоей ноге? Это ты ничто. Просто тупая шлюха, нарвавшаяся на неприятности. А теперь открывай рот и соси.

Лилия замерла. Она пыталась обдумать его слова, найти выход, но её разум тонул в панике. Полиция? Это был первый импульс, но она тут же представила последствия. Слухи разлетятся по району, по городу — что её, взрослую женщину, успешного предпринимателя, изнасиловали трое молодых кавказцев. Позор будет хуже смерти. Она видела это ясно: шепотки за спиной, косые взгляды, сплетни, что она сама их привела в дом, что муж её не удовлетворял. Всегда найдутся те, кто поверит не ей, а им. Так устроен этот мир, грязный и несправедливый. Её щёки пылали от стыда, её глаза жгло от слёз ненависти, которые она не могла сдержать. Они скользнули по её лицу, смешиваясь с гримасой злобы и отвращения.

Главный продолжал шлёпать членом по её губам, размазывая по ним предэякулят, сочащийся из головки. Он заговорил снова, его голос был спокойным, но от этого ещё более пугающим:

— Ты ведь понимаешь, что мы не уйдём, пока ты не отработаешь свой косяк? И бабки не вернём. Но сейчас у тебя есть шанс. Заработай сто штук обратно. Да, я не шучу. Отсосёшь — получишь первый платёж. Или как ты объяснишь мужу пропажу денег?

Лилия вздрогнула, её разум захлестнула новая волна ужаса. Она представила мужа, возвращающегося из командировки, открывающего коробку из-под обуви и не находящего там их сбережений. Как она скажет ему, что деньги украли? Что её унизили, избили, изнасиловали? Даже если он поверит, он бросится в полицию, и всё закрутится — огласка, сплетни, позор. Её горло сжалось, она чувствовала себя в ловушке, где каждый путь вёл к катастрофе.

Круглолицый сильнее вывернул ей руки, заставляя её поморщиться, и она ахнула от боли.

— Отсосёшь нам, и мы уйдём, - повторил главный, тыкая членом ей в лицо. - Отдадим сто штук. Считай, отработала. Никто ничего не узнает, кроме тех, кто в этой комнате.

Парень с густой бородой, всё ещё держа телефон, добавил, его голос был низким, почти пророческим:

— Если не хочешь позора, соси.

Лилия задрожала, её плечи напряглись. Бородатый с телефоном словно прочёл её мысли — позора, огласки, разрушения её репутации она боялась больше всего. Она просто хотела, чтобы они исчезли, чтобы этот кошмар закончился. Главный наклонился ближе, его член тёрся о её губы:

— Сама виновата. Твой поганый язык всё это устроил. Открывай рот и соси. Загладь свою вину своим ртом.

Лилия понимала, что они не отступят. Их глаза, их голоса, их сила говорили, что они будут здесь, пока не добьются своего. Её разум кричал, что это неправильно, что она не должна, но страх перед видео, перед позором, перед потерей всего, что она строила, был сильнее. Она испепелила дерзкого кавказца взглядом, её глаза горели ненавистью, но её губы дрогнули, слегка приоткрываясь. Это было её поражение, её унижение, и она знала это.

Он заметил движение её губ и его член тут же скользнул в её рот, заполняя его своей толщиной. Лилия скривилась, её лицо исказилось от отвращения, но она начала сосать, её движения были медленными, неохотными, полными ненависти. Она смотрела на него снизу-вверх, её глаза пылали злобой, но её тело подчинялось, сломленное их угрозами и её собственным страхом.

Член, твёрдый, толстый, испещрённый тугими канатами вен, заполнял её рот. Запах лобковых волос — густых, чёрных — был едким, как прогорклый уксус, их колючие завитки щекотали её нос, заставляя морщиться. Она сосала, её губы двигались вдоль ствола, язык прижимался к головке, ощущая её жар и солоноватый привкус. Слюна, густая и липкая, текла обильно, капая с её подбородка на ковёр.

Её глаза горели ненавистью, впивались в его лицо, как ножи, но стыд, липкий, как смола, заставил её взгляд опуститься. Теперь смотрела на его волосатый пах, на его кроссовки, на всё, кроме его ухмылки, которая жгла её сильнее слов. Её губы сжимали член, издавая постыдное влажное чмоканье, отчётливое в тишине зала, и каждый звук был как удар по её достоинству. Она работала ртом, стараясь не заглатывать глубже, но он периодически двигал бёдрами вперёд, и залупа, большая и скользкая, задевала её щёку изнутри, растягивая кожу, или лезла в горло, вызывая спазм. Она кашлянула, слюна брызнула, но продолжала.

— Только посмей укусить, — прорычал главный голосом низким, как рокот мотора, — зубы выбью!

Угроза резанула её, как лезвие. Лилия замерла, её губы дрогнули вокруг члена, и она слегка кивнула, боясь спровоцировать его ярость. Его кулаки, сжатые у её лица, подтверждали серьёзность слов. Она мельком глянула в сторону, на второго, его телефон, направленный на неё, ловил каждый её жест, каждое унижение. Вспышка слепила, как прожектор, и Лилия поняла, что спрятаться невозможно — они окружили её, а камера запечатлевала её позор. Стыд душил, её кожа пылала, она была их пленницей, без права на выбор.

Молодой, всё ещё заламывая её руки за спиной, тянул её запястья, заставляя выгибаться, и она стонала от боли, её губы плотнее смыкались на члене, издавая громкое чавканье. Плечи ныли от боли.

— Отпусти её, - в один момент велел главный. – Она будет хорошей девочкой, ведь так, тётя?

Молодой разжал хватку, и Лилия облегченно застонала. Она упёрлась руками в бёдра.

— Помогай себе рукой, - велел ей главный из троицы.

Лилия помедлила, её онемевшие пальцы неохотно обхватили его член у основания. Он был горячим, твёрдым, вены под кожей пульсировали под её ладонью. Она начала двигать рукой, её движения были скованными, но ритмичными, в такт губам, которые скользили по стволу. Слюна лилась рекой, текла по её пальцам, капала на её юбку, оставляя тёмные пятна. Она ненавидела его член — его толщину, его солёный вкус, густые лобковые волосы. Она вообще не любила сильно волосатые члены. Залупа молодого кавказца скользила у неё во рту, каждый толчок вызывал глухой хрип, смешанный с чмоканьем.

— Старайся лучше, или будешь сосать до ночи, — пригрозил он.

Её взгляд, полный злобы, метнулся к нему, но она знала, что он прав — чем скорее он кончит, тем быстрее это закончится. Сжигаемая стыдом, она начала работать усерднее, против своей воли. Её губы плотнее сомкнулись, язык скользил по залупе, обводя её края, и она ускорила ритм, издавая влажные, чавкающие звуки, которые отдавались в её ушах, как насмешка. Её рука сжимала член, дроча его быстрее, пальцы скользили по влажной коже ствола, а слюна, смешанная с его смазкой, текла по её запястью. Она ненавидела себя за эти звуки, за старания, за то, что её рот подчиняется его приказам. Её горло сжималось, когда залупа ныряла глубже в глотку, вызывая рвотный рефлекс, но она продолжала, потому что другого пути не было. Запах его паха — кислый, тяжёлый — забивал ноздри, усиливая её отвращение.

Вдруг она почувствовала движение сбоку. Молодой круглолицый шагнул ближе. Его штаны были расстёгнуты, а его член — массивный, толстый, окружённый жёсткими чёрными волосами — торчал перед ней. Он схватил её за волосы, рванув голову в сторону, и её рот, с влажным чпоком, соскользнул с члена его товарища и тут же заполнился новым членом.

Она скривилась, её лицо исказилось от нового приступа унижения. Его член был шире, но короче, с тяжёлой головкой, которая сразу упёрлась в её нёбо, оттягивая щёку. Запах был резким, как уксус, пропитанный потом, — запах члена, весь день томившегося в тесных трусах в 35-градусную жару. Его волосы, густые и колючие, щекотали её нос, лезли в губы, усиливая омерзение. Она начала сосать ему, её губы неохотно обхватывали ствол, а правая рука, всё ещё липкая, обхватила его член у основания и начала дрочить в такт минету.

— Какой влажный ротик, - ухмыльнулся молодой кавказец.

Лилия подняла взгляд, усталый, но полный злобы, и увидела его мерзкую ухмылку.

— Давай, тётя, работай ртом активнее.

Её унижение было невыносимым — она, женщина, которая строила свою жизнь по строгим правилам, теперь чавкала членами, подчиняясь этим соплякам. Загнав подальше гордость, она ускорила ритм, её рука дрочила член, двигаясь в такт рту, чтобы закончить быстрее. Она ненавидела этих трёх мерзавцев всей душой, но продолжала сосать, потому что выхода не было.

Вдруг её волосы снова рванули. Всё это время снимавший третий, перехватил её голову левой рукой, правой держа телефон, направленный сверху. Его член, твёрдый и длинный, торчал из расстёгнутых шорт. Он потянул её к себе, и её рот соскользнул с члена молодого с влажным хлюпаньем. Лилия скривилась, её тягали за волосы, как шлюху. Глаза, полные ненависти, метнулись к камере, чей свет бил в лицо. Третий кавказец сунул член ей в рот, и она начала сосать, губы плотно сомкнулись вокруг его члена, а он снимал, фиксируя её позор.

Камера снимала всё: как её губы, красные и блестящие, ходят по его хую, как слюна тянется из уголков рта, как она морщится, когда он пихает глубже. Она сосала, втягивая его член, губы чмокали громко, будто кто-то жевал жвачку, а слюна текла по подбородку, капала на её блузку, оставляя мокрые пятна на шёлке.

Лилия знала, что они снимают компромат, что это видео может всплыть где угодно в эпоху интернета. От этой мысли её тошнило, но ещё больше она хотела, чтобы всё кончилось, чтобы эти уроды свалили. Она сосала быстрее, заглатывая его мерзкий хуй до половины, слюна булькала в горле, когда он толкался глубже. Её не волновали их ухмылки, она просто хотела выжить, перетерпеть.

— Соси, богатенькая шлюха, соси, — буркнул мерзавец сверху, наслаждаясь своей властью над ней. – Отрабатывай свой косяк.

Пять минут она работала ртом, беря его член глубже, чем хотела, губы ныли, будто их растянули резиной, а язык тёрся о его кожу, чувствуя каждую вену, каждый бугорок. Она сжимала его толстый член у основания правой рукой, пальцы стискивали его крепко, шустро дроча. Левая рука лежала на её колене для опоры уставшей спины. Звук отсоса — мокрый, чавкающий — разносился по комнате.

Она пыхтела, пот лился по спине, блузка липла к телу, а челюсть уже сводило, как от долгого жевания. Но она не сдавалась, сосала, будто это работа, которую надо добить. Каждый толчок члена глубже заставлял её горло сжиматься, выдавая глухой хрип. Она не думала о позоре, не думала о муже — только о том, как заставить его кончить, чтобы он отвалил.

Тут её волосы снова дёрнули, как верёвку. Центровой, что стоял сбоку, вцепился в них, будто хотел вырвать клок, и потянул её голову влево. Лилия вскрикнула, скривившись от боли. Главный из них не ждал — его хуй, толстый, как палка колбасы, влетел ей в рот, и он начал трахать её в глотку. Его залупа проникала в горло, слюни летели во все стороны. Лилия хрипела, её горло булькало и клокотало, глаза закатились, слёзы от удушья — потекли по щекам.

Он долбил её в рот, будто хотел пробить насквозь, каждый толчок — как удар, слюна булькала, пузырясь в уголках губ. Лобковые волосы, густые, как шерсть, лезли ей в лицо, кололи нос, пока она пыталась дышать. Волосатые яйца шлёпались по подбородку.

В какой-то момент двое других схватили её руки и положил на свои члены, велев ей дрочить. Крепко обхватив их руками, Лилия начала теребить их толстые хуи, пока их старший товарищ грубо долбил её в глотку, выбивая новые порции слюней и клокота.

Ей было плевать, как она выглядит — вся в слюне, с мокрой блузкой, с опухшим ртом. Она просто хотела, чтобы они кончили, чтобы этот ад наконец закончился. Центровой жёстко пихал свой хуй в её глотку, её нос тонул в его лобковых волосах. Горло болело, будто его рвали, но она терпела, хрипя и глотая воздух, когда он на миг вынимал хуй. Его вкус — кислый, как старый сыр, — забивал ей рот, и она морщилась, но сосала дальше.

Через пару минут младший из троицы потянул её голову к своему паху, его хуй, широкий, с толстой залупой, ткнулся ей в губы. Лилия открыла рот, втянула его, губы заныли, растянутые. Она сосала, брала его хуй глубоко, язык тёрся о залупу, слюна текла по подбородку, капала на её колени. Челюсть болела, губы опухли, но она сосала, старалась брать его член глубже, чтобы он кончил. Слюна текла, пачкала блузку, юбку, колени. Она чувствовала себя использованной. Игрушкой в их руках.

Её голову передавали по кругу. Челюсть сводило, губы горели, всё болело. Вот она снова оказалась с членом главного во рту. Его хуй влетел в её глотку, толстый, большой. Он пихал его глубоко, вбивал в глотку по самые яйца, выбивая брызги слюней из её уставшего рта. Лилия хрипела, горло болело. Помимо этого, она ещё дрочила двум другим, а точнее они дрочили себе её руками. Но никто так и не кончил до сих пор, а прошёл уже почти целый час.

Лилия не могла больше, всё болело — челюсть, губы, горло. Она вырвалась, выплюнула хуй, и прохрипела, злобно:

— Кончайте уже! Я устала!

Центровой наклонился, глаза сузились, и он рявкнул:

— Соси давай! Если не кончаем, значит, плохо сосёшь! Сосать мы тебя научим, чтоб за пять минут до оргазма доводила. Соси, сказал!

Злобно сузив глаза, Лилия продолжила ему сосать. Затем младшему, потом третьему. Её рот порхал от одного члена к другому, и конца и края им не было. Она уже час провела на коленях, с членами во рту.

И тут, в один долгожданный момент, главный, к которому она снова вернулась, пройдя очередной круг, резко вырвал член у неё изо рта и брызнул тёплой спермой ей на лицо. Лилия инстинктивно зажмурилась. Он рычал от наслаждения, выплёскивая своё семя на её уставшее лицо. Сперма заливала ей глаза, стекала с лица по шее. Её оказалось очень много.

Кончив, он шумно выдохнул и пошлёпал залупой ей по губам, размазывая сперму. Лилия разлепила один глаз и увидела, что его товарищи также дрочат над её лицом. Вскоре с двух стволов начала брызгать сперма, заливая её лицо ещё больше. Лилия снова зажмурилась, сжав губы и остатки гордости. Её унижали, как последнюю шлюху, заливая лицо и волосы вонючей спермой, отдающей запахом железа.

Наконец брызги спермы прекратились. Лилия услышала щелчок камеры — фото. Её лицо, залитое спермой, волосы в липких прядях, блузка мокрая — всё на снимке. Довольные ублюдки заржали, их голоса резали ей уши.

— Отлично смотришься, шлюха.

— Залили твоё надменное личико, да? — издевательски сказал самый младший, следом плюнув ей в лицо. — Теперь не такая борзая, а? Сука!

Лилия стиснула зубы, не открывая рта, чтобы сперма не попала внутрь. Она не ответила, её злость кипела, но она молчала, сжимая остатки воли в кулаки. Что-то шлёпнуло по её лбу — купюры, липкие, прилипли к коже. Ещё несколько посыпались сверху, упали на её колени, на ковёр. Она задрожала, не от страха, а от ярости, от того, как они её унижали, будто она дешёвка.

— На, держи свою первую плату, шалава, - сказал главный.

— Пойдём, ещё на тренировку надо успеть, - следом сказал другой.

Лилия разлепила правый глаз, сперма мешала, липла к ресницам. Перед ней навис их главный, его лицо было близко, глаза тёмные, злые.

— Даже не думай бежать к ментам или что-то подобное выкинуть. Пожалеешь. Диктуй свой номер телефона.

Лилия молчала, её губы дрожали от гнева. Она не хотела давать этим мерзавцам свой номер телефона, но он рявкнул, наклонившись ближе:

— Я сказал - диктуй, шлюха! И только посмей наебать, я сейчас проверю!

Она медленно разлепила губы, чувствуя, как подсыхающая сперма тянет кожу. Дрожащими пальцами сняла купюры с лица, и прохрипела свой номер, каждую цифру, будто выплевывая. Он набрал его, и её телефон запиликал в сумочке, лежащей в коридоре.

— Хорошо, — кивнул он. — Теперь ты у нас на крючке. Дёрнешься куда-то и пожалеешь. У нас на тебя охуеть какой компромат теперь есть. Будешь делать то, что скажем, пока не решим, что с тебя достаточно. Поняла? Кивни, блять!

Залитая спермой, униженная, Лилия стиснула зубы и кивнула.

— Хорошо, — кивнул он в ответ. — А теперь отдыхай. И подумай над своим поведением.

Его дружки засмеялись. Они развернулись, шаги застучали по полу, и входная дверь хлопнула за ними. Лилия осталась одна, медленно поднялась на ноги, колени ныли после часа на ковре. Она посмотрела вниз — купюры лежали на полу, пятитысячные, некоторые в пятнах спермы, другие чистые. Это были её деньги, часть того, что они украли, теперь брошенные ей, как подачка. Заработанные минетом...

Собрав все купюры, она бережно вытерла их салфетками и положила обратно в коробку из-под обуви. Ровно сто тысяч из украденных пятисот.

Обида душила её, как тяжёлый ком в груди. Унижение лилось через край, захлёстывало, не давало дышать. Она пыталась понять, как это случилось, почему она — взрослая, замужняя женщина, — оказалась в такой ужасной ситуации. Мысли путались, обрывались, как рваные нитки. Она не могла собрать их, не могла найти ответ. Голова гудела, в ушах звенело их ржание, их мерзкие голоса и оскорбления.

Она быстро разделась, сняв с себя всё, будто вся одежда пропиталась грязью и грехом. Одежда полетела в бак стиральной машины, захлопнулась крышка. Затем она встала в ванну под душ, повернула кран, и горячая вода хлынула сверху, наполняя комнату паром. Лилия поставила грязное лицо под струи, вода обжигала кожу, смывая засохшую сперму и слезы.

Она взяла мыло, начала тереть лицо, сильно, до красноты. Пальцы скользили по щекам, лбу, подбородку, смывая сперму, убирая липкость, вонь их членов, что всё ещё стояла в носу. Она тёрла, пока кожа не запылала, потом перешла к телу — шея, грудь, руки, всё, что казалось грязным. Она давила на кожу, будто могла стереть не только их следы, но и этот день, их руки, их голоса. Вода текла, смывала мыло, но Лилия всё тёрла и тёрла, пальцы дрожали, ногти царапали.

Тяжёлые мысли кружились в её голове. Страх сжимал горло — что, если они используют это видео? Что, если кто-то узнает? Обида резала, как нож, — за то, что её сломали, что она не смогла их остановить. Ей было непонятно, как жить дальше, как смотреть в зеркало, как притворяться, что ничего не было. Никому нельзя рассказать — ни подруге, ни мужу, ни полиции. Стыд был сильнее страха, он душил её, не давал поднять голову.

Лилия почувствовала, как что-то горячее потекло по щекам, смешалось с водой. Слёзы. Она не хотела плакать, но они лились, жгли глаза, текли к губам. И вдруг она закричала. Громко, на всю квартиру, голос рвался из груди, полный обиды, отчаяния, боли. Она кричала, пока горло не охрипло, пока лёгкие не опустели. Ноги подкосились, она упала на попу на дно ванны. Вода лилась сверху, горячая, обжигающая тело. Она качалась вперёд-назад, как в трансе, крепко обнимая колени рукам. Вода шумела, пар поднимался, заполняя ванную, а она сидела, мокрая, дрожащая, одна. Слёзы текли, смешивались с водой, и она не знала, сколько прошло времени — минуты, часы...

P.S. Благодарю за прочтение рассказа, уважаемый читатель. Также ознакомьтесь с другими моими работами.

Полный список смотрите в публикациях. Ко всем рассказам есть продолжение, пишите мне на почту torres9111@mail.ru или в личные сообщения на сайте.

Продолжение ко всем моим рассказам есть на boosty - https://boosty.to/russel91

С 5 по 7 декабря на бусти Чёрная пятница (скидки на всё 50%)

Также пишу на заказ. На любые темы, по вашему сценарию, предпочтениям и пожеланиям. Обращайтесь!