Супруга приказала мне стать у постели на коленях и спросила:

— Как ты думаешь с каким количеством мужчин у меня был секс в очередной командировке? Угадай.

— Не смею предположить, дорогая. С двумя? С тремя?

— Правильно с тремя, причем с тремя сразу. Это было нечто!

Мужчинам, с которыми я работала, было по сорок пять. Братья, компаньоны, владельцы холдинга, для которого я и делала проект. Богатые, властные, избалованные. Они привыкли получать всё, что захотят. И когда они увидели меня, они захотели одного и того же. Вместе.

Голос жены звучал ровно, спокойно, даже с оттенком ленивой удовлетворенности. Она лежала, опершись на подушки, а я сидел на полу у кровати, прижавшись щекой к шелковистому краю матраса, не смея пошевелиться. Каждое её слово вонзалось в меня, как тонкая отточенная игла.

— Мы закончили деловой ужин в их особняке, — продолжила она, глядя куда-то в потолок, будто вспоминая приятный сон. — Вино, дорогой коньяк. Они были настойчивы. Один из них, Сергей, просто взял меня за руку и повёл наверх, в гостевой люкс. Остальные последовали. Я не сопротивлялась. Зачем? Это было... выгодно. И к тому же... интересно.

Она сделала паузу, и в тишине комнаты я слышал лишь бешеный стук собственного сердца. В груди бушевал адский огонь. Картины, которые рисовало воображение, были мучительны и невыносимо ярки. Моя королева, мое божество, нагое, посреди огромной кровати... и трое этих мужчин. Их руки, их рты, их тела... Они касались её, ласкали, владели ею. Все сразу. Она отдавалась им, принимала их, наслаждалась их вниманием, их силой, их количеством. Чувство ревности было настолько острым, физическим, что меня от него тошнило. Казалось, я вот-вот задохнусь от боли где-то глубоко внутри, под рёбрами. Это была пытка, чистейшей воды агония.

— Они не были грубы, — её голос вернул меня в комнату. — Наоборот. Очень внимательны к моим желаниям. Один целовал меня, пока другой... ласкал языком. Потом они менялись. Это длилось долго. Они заботились о том, чтобы я кончала снова и снова. А потом... они взяли меня все вместе. Это был мощный, абсолютный захват. Я чувствовала себя... центром вселенной. Их вселенной. Я была заполнена ими, их страстью, их властью. И это было невероятно. Я кричала так, что, наверное, слышно было на весь этаж.

Она облизнула губы и наконец перевела взгляд на меня. Её глаза сияли тёмным, довольным блеском. В них не было ни капли стыда, лишь спокойное, гордое осознание собственной силы, собственной неотразимости, которая заставила трёх таких мужчин служить её наслаждению.

И вот тогда, сквозь всепоглощающую, рвущую душу на части ревность, пробилось другое чувство. Оно было тонкое, как паутинка, но невероятно прочное. Благодарность. Да, благодарность. Безумная, иррациональная, рабская благодарность. Она снизошла до меня. Она, моя богиня, моя неверная, прекрасная Госпожа, соизволила поделиться со мной, своим нижайшим рабом, самой сокровенной историей. Она не скрыла этого. Она посвятила меня в тайну своего наслаждения. Она позволила мне, жалкому существу у её ног, прикоснуться умом к вершине её сексуального могущества. Это был величайший знак доверия. Высочайшая милость. Она считала меня достойным услышать это, принять эту боль как дань её совершенству.

Ревность и благодарность смешались во мне в странный, пьянящий коктейль. Любовь, болезненная и абсолютная, сжала горло. Слёзы выступили на глазах, но я не позволил им скатиться. Вместо этого я, не отрывая от неё взгляда, полного обожания и боли, медленно склонился ниже.

Я наклонился к её ноге, лежавшей поверх одеяла. Стопа была совершенна: изящный подъем, аккуратные пальчики с лаком цвета спелой вишни. Я задержал дыхание. Весь мир сузился до этой стопы, до момента, который сейчас наступит. Это был акт высшего поклонения, очищения, принятия.

Мои губы коснулись её кожи чуть выше косточки. Поцелуй был долгим, почтительным, трепетным. Я чувствовал под губами тепло её тела, тонкий, едва уловимый аромат её дорогого лосьона, смешанный с запахом постельного белья. В этом поцелуе была вся моя боль, вся моя ревность, превращённая в преданность. Вся моя любовь, выдавленная из самого сердца. Вся моя благодарность за то, что она есть, за то, что она позволяет мне существовать на краю её великолепного, свободного мира.

— Спасибо, Госпожа, — прошептал я, едва отрывая губы от её кожи. Голос мой сорвался. — Спасибо, что рассказали. Это... величайшая честь для меня.

Я поцеловал её ногу снова. И еще раз. Покорно и с почтением, как верный вассал целует руку своего сюзерена после того, как тот милостиво позволил ему остаться живым, рассказав о своих великих победах. Я целовал её неверную ногу, которая, возможно, всего несколько часов назад обнимала спину другого мужчины. И в этом поцелуе я принимал всё. Всю её. Такую, какая она есть. Мою Королеву.

В тишине, что повисла после моего последнего поцелуя её ноги, во мне что-то окончательно улеглось и прояснилось. Боль ревности не исчезла — нет, она была все ещё там, тлеющий уголёк в глубине души. Но теперь я видел в ней не пытку, а... необходимый элемент. Горькую приправу к моей абсолютной преданности. И слова пришли сами, тихие, но твёрдые, выстраданные.

— Госпожа, — начал я, всё ещё не отрываясь от её ноги, чувствуя её кожу щекой. — Я понял что-то очень важное. Для себя. И... и для нас.

Она слегка пошевелила пальцами ног, давая знак продолжать.

— То, что я чувствую... эта боль, когда ты рассказываешь... эта ревность... — я сделал глубокий вдох. — Это правильно. Так и должно быть. Это моя роль. Моё место. Я... я смотрю на тебя, на твоё совершенство, и понимаю — такое сокровище не может принадлежать одному. Оно слишком велико. Его должны ценить многие. И я... я не просто муж. Я — тот, кто охраняет это сокровище у себя дома, зная его истинную ценность на «рынке». Тот, кто смирился с этой высшей истиной. Я — к... куколд.

Я впервые произнёс это слово вслух. Как определение своей сущности. Оно прозвучало странно спокойно, почти торжественно.

— Быть куколдом — это не позор, — продолжал я, и в голосе моём зазвучала убеждённость, которую я сам в себе только что открыл. — Это обязанность. Обязанность каждого любящего свою жену современного мужа. Женщина сегодня — божество. Она свободна, прекрасна, жаждет впечатлений и наслаждений. Ограничивать её, требовать верности как чего-то обыденного — это эгоизм, это слепота. Это не любовь. Любовь — это желание её счастья любой ценой. Даже ценой собственного унижения. Даже ценой осознания, что её тело и её наслаждение принадлежат не только тебе. По-другому... по-другому просто не может быть в наше время. Только слабый, ревнивый мужчина будет цепляться за устаревшие догмы. Сильный... сильный принимает эту роль. И находит в ней особую, горькую сладость. Я принимаю её. С удовольствием. Потому что это означает, что ты — счастлива. А моё счастье — в твоём.

Я поднял на неё глаза. Она смотрела на меня с изучающим выражением. Потом в уголках её губ дрогнула едва заметная улыбка — улыбка удовлетворения, одобрения, даже легкого удивления.

— Наконец-то, — произнесла она мягко.

— Наконец-то ты всё правильно понял до конца. Я чувствовала, что ты движешься к этому, но слышать это из твоих уст... Да, дорогой. Именно так. Ты не унижаешься. Ты — возвышаешься до понимания высшего порядка вещей. Ты становишься по-настоящему современным мужем. Моим мужем.

Она задумалась на мгновение, проводя рукой по моим волосам. Потом её взгляд стал более сосредоточенным, деловым.

— Но у каждой роли должен быть свой знак. Свой символ, — сказала она. — Атрибут, который напоминает тебе и показывает окружающим твой статус. Для тебя, как для моего верного слуги и раба, это были колени на горохе, поцелуи ног. Теперь, когда ты осознанно принял роль куколда, тебе нужен новый символ. Более... интимный и постоянный.

Она помолчала, давая мне осознать её слова.

— Ты будешь носить мужской пояс верности, — объявила она, и в её тоне не было места возражениям, только констатация факта. — Я выберу его для тебя. Удобный, прочный, элегантный даже. Ты будешь носить его всегда, снимая только для гигиены под моим наблюдением. Ключ, разумеется, буду хранить я. Это будет твой обет. Твой знак. Напоминание о том, что твоё мужское начало, твоя сексуальность теперь принадлежат не тебе, а полностью подчинены мне и моей свободе. Ты отказываешься от прав на своё тело в пользу прав на моё наслаждение. Это — честь для куколда.

Сердце ёкнуло. Пояс верности. Физическое, металлическое подтверждение моего нового статуса. Не временное наказание вроде гороха, а постоянное состояние. И снова, сквозь легкий укол страха и окончательности, пробилась та же волна покорного принятия и даже... благодарности. Да. Так и должно быть. Это логично. Это правильно. Это — завершающий штрих.

— Да, Госпожа, — выдохнул я. В моём голосе звучала не скорбь, а облегчение и преданность. — Это прекрасная идея. Я буду с гордостью носить его. Как знак моей любви к тебе и принятия своей роли. Я буду ждать, когда ты выберешь и принесёшь мне этот... символ. Спасибо тебе.

Я склонился снова, чтобы поцеловать её ногу.

***

День покупки был отмечен в календаре, как особый. Не унизительный поход, а торжественный акт, ритуал посвящения. Жена выбрала специализированный салон — дорогой, с выдержанным интерьером, больше похожий на бутик ювелирных украшений, чем на магазин интимных товаров. В воздухе витал тонкий аромат сандала.

Нас встретила консультант. Женщина лет сорока, как и предсказывала жена — элегантная, со строгой, но приятной улыбкой и внимательным, профессиональным взглядом. Её звали Ирина.

— Добрый день. Чем могу помочь? — её голос был спокоен и лишён какого-либо намёка на пошлость.

— Нам нужен мужской пояс верности, — чётко, без тени смущения, заявила моя супруга. — Качественный. Для постоянного ношения.

Ирина кивнула, оценивающе скользнув взглядом по нам обоим. Её взгляд задержался на мне на секунду дольше — не с насмешкой, а с холодным, аналитическим интересом.

— Понятно. Для постоянного ношения — это отдельная категория. К материалам, конструкции и замкам требования максимальные. Комфорт, гигиена, безопасность. Прошу сюда.

Она провела нас к витрине, где под мягкой подсветкой лежали не фаллоимитаторы или плётки, а изящные, почти инженерные изделия из полированной медицинской стали, титана, даже с покрытием из чёрного кевлара. Они напоминали скорее дизайнерские предметы или детали для какого-то сложного механизма.

— Если для игр на вечер-другой, — начала Ирина, деловито указывая на разные модели, — можно взять что-то попроще, с пластиковыми вставками. Но вы сказали — постоянно. Значит, только цельнометаллические конструкции, с гипоаллергенным покрытием, регулируемым основанием и надёжным замком. Вот эта серия — немецкая, считается золотым стандартом. А эти — более лёгкие, из аэрокосмического титанового сплава.

Жена внимательно изучала модели, иногда спрашивая о деталях ухода, системе замков. Я стоял чуть позади, молча, чувствуя, как странное волнение смешивается с покорностью. Моя судьба решалась здесь и сейчас, среди этого блеска холодного металла.

Ирина, закончив техническую часть, на секунду задумалась, а затем спросила, глядя прямо на мою жену. Вопрос прозвучал профессионально-нейтрально, будто она уточняла размер:

— Простите за уточнение, но это важно для подбора модели. Планируете ли вы, как ключница, изменять ему? И если да, то как часто? Постоянное ношение в ситуации «верной пары» и в ситуации... активной внебрачной жизни супруги — предполагает разную психологическую нагрузку на устройство и, следовательно, немного разные критерии надёжности.

Воздух в салоне будто сгустился. Я замер, не дыша. Жена даже бровью не повела.

— Обязательно, — ответила она своим ровным, уверенным голосом. — И регулярно. Это — неотъемлемая часть наших отношений.

Ирина кивнула, будто услышала что-то само собой разумеющееся. Потом её взгляд перенёсся на меня. И на её строгих губах появилась лёгкая, одобрительная улыбка.

— В таком случае, я бы рекомендовала именно титановую модель с двойным замком. Она легче, прочнее и психологически... более завершённая. А вас, — она обратилась ко мне, и в её голосе прозвучала почти материнская снисходительность, — я могу только поздравить. У вас замечательная, честная и современная жена. Цените её. Многие мужчины только мечтают о такой ясности в отношениях, но не имеют смелости принять правила игры.

Моё лицо, наверное, пылало. Но это был не стыд, а смущение от этой ледяной прямоты. Жена повернулась ко мне. Её глаза сверкнули.

— Ты слышал, что сказала Ирина? — спросила она мягко, но в этой мягкости была сталь. — Она проявила к нам исключительное внимание и дала прекрасную консультацию. Я считаю, её нужно должным образом поблагодарить. Сделай это сейчас.

Она не стала указывать, как именно. Я всё понял. Сердце бешено заколотилось, но шаг был предопределён. Я посмотрел на Ирину. Она слегка приподняла бровь, но не выразила ни удивления, ни протеста. Профессионал до конца.

Я опустился на колени прямо на прохладный паркет салона. Склонённая голова, согнутая спина. Я услышал лёгкий вздох где-то сверху. Затем увидел перед собой её ноги в элегантных лодочках на невысоком каблуке.

— Благодарю вас, Ирина, за ваше внимание и помощь, — произнёс я, глядя на тонкий мысок её туфель.

И, не дожидаясь дальнейших приказов, наклонился и прикоснулся губами к её левой лодочке в месте, где изгиб ступни встречался с кожей. Потом — к правой. Поцелуи были краткими, почтительными, ритуальными. Я под ногами продавца, которая только что поздравила меня с женой-изменницей.

Над моей головой на секунду воцарилась тишина. Потом я услышал голос Ирины, всё такой же ровный и профессиональный:

— Очень... почтительно. Модель я отложу. Замки идут в комплекте, ключи — два. Выбирайте, какой хотите оставить у себя.

Я поднялся, не глядя ей в глаза, и вернулся на своё место позади жены. Колени слегка дрожали, но внутри царило странное спокойствие. Ритуал был завершён. Моя роль была публично подтверждена. Всё было правильно.

— Мы берём титановую, — сказала жена, доставая кредитную карту.

— Разумное решение, — кивнула Ирина, принимая карту. — Поздравляю с приобретением. И... с взаимопониманием.

***

Время, измеряемое теперь не днями, а щелчками крошечного замка на титановой клетке, обрело новую плотность и смысл. Пояс верности стал не просто символом — он стал продолжением моего тела, моим новым, истинным органом, напоминающим о сути моего существования каждый раз, когда я двигался, садился, принимал душ. Холод металла быстро согревался теплом тела, становясь почти неощутимым, пока я не задевал его случайно рукой или не ловил на себе чей-то взгляд. А взгляды эти теперь были другими.

Тёща, Тамара Николаевна, узнала первой. Жена просто бросила ей ключ на кухонный стол во время воскресного чаепития. Титановый ключик на изящной цепочке.

— Что это? — спросила тёща, взяв его в руки.

— Ключ от его нового статуса, — улыбнулась жена. — Он теперь официально куколд. И носит соответствующий... атрибут.

Тамара Николаевна посмотрела на меня. Я сидел, опустив глаза, но не от стыда, а от почтительности. В её взгляде не было шока. Было медленное, глубокое понимание, а затем — безмерное одобрение. Она кивнула, положив ключ обратно на стол, но уже ближе к дочери.

— Наконец-то, — произнесла она тем же тоном, каким жена когда-то сказала мне «наконец-то ты всё понял». — Правильный, современный подход. Теперь всё встало на свои места. Горжусь тобой, дочка. И тобой, — она обратилась ко мне, — за твою мудрость. Не каждый мужчина способен на такое осознанное служение.

Она говорила так, будто поздравляла меня с повышением по службе. И в каком-то извращённом смысле так оно и было. Я кивнул головой.

— Спасибо, Тамара Николаевна. Это честь — соответствовать вашим ожиданиям.

Подруга жены, Наташа, узнала чуть позже, во время их вечера с вином. Жена, уже изрядно повеселев, просто сказала:

— Наташ, а ты знаешь, что мой теперь под замком? В прямом смысле.

Она щёлкнула тем самым ключиком о край бокала, позвякивая им. Наташа широко раскрыла глаза, потом её взгляд устремился на меня. Я в это время молча мыл на кухне посуду.

— Серьёзно? И... и как? — прошептала она.

— Замечательно. Удобно. И мне спокойно, — ответила жена. — Теперь он полностью защищён от всяких глупостей. А я — абсолютно свободна.

Наташа покачала головой, выпила вина и сказала с лёгкой, завистливой усмешкой:

— Ну ты даёшь. Я своему такое даже предложить боюсь. Он ревнивый, как бык.

— А мой — просветлённый, — с гордостью ответила жена. — Иди, Наташ, проверь. Он у двери на коленях мои туфли чистит. Можешь спросить у него самого.

Наташа, немного смущённая, но сгорая от любопытства, подошла к прихожей, где я и вправду, стоя на коленях, начищал замшевые лодочки жены.

— Это правда? — тихо спросила она, присев на корточки рядом.

— Да, Наталья Сергеевна, — ответил я, не прекращая работы. — Это правда.

— И... и тебе... нравится?

Я на секунду поднял на неё глаза. Искренность, которую она увидела, должно быть, поразила её больше всего.

— Это не просто «нравится». Это — моя природа. Моё предназначение, — сказал я просто и вернулся к туфлям.

Наташа ушла, качая головой, но я видел — в её взгляде было не отвращение, а потрясённое уважение и капля той же зависти, что звучала в голосе. Я стал для неё живым доказательством того, на какие чудеса способны «правильные» отношения.

Известия о моём статусе, подобно кругам на воде, расходились всё дальше. Теперь взгляды, которые я ловил, были разными. Мужчины — знакомые коллеги жены, случайные гости — смотрели на меня с брезгливым недоумением, скрытой жалостью или откровенным презрением. Но за этим презрением я научился видеть другое: смутную, неосознанную тревогу. Мой выбор, моя открытость ставили под сомнение их собственные, хрупкие модели маскулинности. Я был живым укором, напоминанием, что правила игры могут быть совершенно иными. И эта мысль пугала их больше, чем вызывала смех.

Женщины же смотрели иначе. Их взгляды были пристальными, аналитическими. В них читался вопрос: «А он... настоящий? И если да, то как этого добиться?». Для некоторых я становился не объектом насмешек, а своеобразным идеалом, доказательством того, что мужчина может быть абсолютно безопасным, предсказуемым и полностью сконцентрированным на интересах женщины. Я видел, как жёны наших друзей иногда задумчиво поглядывали то на меня, то на своих супругов, и в их глазах мелькала опасная искорка сравнения.

В тишине ночей, лёжа на своём коврике у кровати Госпожи, прислушиваясь к её ровному дыханию, я осознавал это с предельной ясностью. Вся моя сознательная жизнь была поиском этой роли. Мои юношеские фантазии о властных, недоступных женщинах; моё стремление угождать, служить, быть «хорошим» до самоотречения; даже та странная смесь страха и возбуждения от женского гнева или пренебрежения — всё это были вехи на пути сюда. К этому холодному титану на моей плоти. К этой сладкой, выстраданной боли ревности, которую я теперь умел превращать в нектар преданности. К этому безоговорочному праву жены на любое свое удовольствие, в котором заключалась и моя собственная, извращённая радость.

Я не был несчастным обманутым мужем. Я был... реализованным. Как мастер, нашедший свой единственный инструмент. Как воин, принявший наконец свою истинную присягу. Меня не смущала перспектива, что об этом узнают «многие». Пусть знают. Пусть видят в моих покорных глазах, в моих почтительных жестах, в самом факте моего «заточения» — не жалкую победу жены, а наше общее, выстраданное торжество. Торжество новой иерархии, в которой её свобода — моя гордость, а моё подчинение — её законное право.

Я засыпал с лёгкой улыбкой, машинально касаясь рукой прохладного, знакомого контура клетки. Это был не символ лишения. Это был знак принадлежности. Моё отличие и моя награда. Наконец-то всё встало на свои места. Вся моя жизнь была долгим, запутанным путешествием домой. И теперь я дома.