Рядом с Серым, прислонившись к стеллажу с аккумуляторами, стояли двое: Костян, здоровый детина с бычьей шеей, и Витёк, поменьше, но с колючим, как у хорька, взглядом.

— Ну что, Артёмка, — голос у Серого был низкий, сиплый от сигарет, беззвучный, как скрип не смазанной двери. — Три месяца сроку прошло. Где мои деньги?

Артём сглотнул комок, который никак не хотел проходить в горло.

— Дядя Серый, я... Я устроился, на склад. Зарплату только в конце месяца...

— В конце месяца, — перебил его Серый, медленно выдыхая струйку дыма ему в лицо. — А мой долг, он, понимаешь, проценты кушает. Каждый день. И аппетит у него хороший.

— Я отдам! Клянусь! — голос Артёма сорвался на визгливую ноту. — Все до копейки!

— Клятвы твои мне, петух, нахуй не нужны, — спокойно сказал Серый. Он откинулся в кресле, изучая Артёма, как бракованный товар. — Тысяча баксов. С процентами уже полтора. На твоей зарплате в тридцать тыщ... Ну, ты сам посчитай, на сколько лет тебя хватит. Если, конечно, я тебя сейчас на куски не порву.

Артёма будто током ударило. Он отшатнулся, наткнулся спиной на холодный металл верстака.

— Ч... что?

— Ты не ослышался, пидор, — вступил Костян, постукивая кабелем по ладони. — Дядя Серый сказал — жопка. Единственное, что у тебя есть. И она нам должна.

— Я не... Я не такой! — выпалил Артём, и тут же понял, что сказал глупость.

Серый усмехнулся, обнажив желтые от никотина зубы.

— А кто спрашивает, какой ты? Долг надо отдавать. Разными способами. Костян!

— Нет! Отстаньте! Я всё сделаю! Я деньги найду! — кричал Артём, брыкаясь. Но его ноги лишь беспомощно шаркали по бетонному полу.

— Поздно, сучка, — прошипел ему в ухо Витёк. — Теперь ты будешь работать другим местом.

Серый поднялся с кресла, подошёл. В руках у него был тот самый кабель.

— Для начала — воспитательный момент. Чтобы понимал, кто здесь хозяин. И чтобы попка была покрасневшая, красивая. Для клиента.

Удары обрушились на него внезапно, с противным свистом рассекая воздух. Первый — по ягодицам, поверх джинсов. Боль была тупой, оглушающей. Артём взвыл. Второй удар пришелся ниже, по задней поверхности бедер. Третий — снова по мягкому месту. Кабель жёг не так, как ремень, боль была более глубокой, раздавливающей, будто ему ломали кости таза.

— Ай! Блять! Прекратите! — он рыдал, захлёбываясь собственными слезами и слюной. Запах пыли, масла и собственного страха стоял в ноздрях.

— Молчи, петух, — рявкнул Костян, прижимая его голову к холодному металлу. — Терпи. Это только цветочки.

Удары сыпались один за другим, методично, без спешки. Серый работал молча, с сосредоточенным видом мастера. Джинсы плохо защищали. Боль растекалась по всему низу тела, пульсирующая, жгучая. Артём кричал, потом стонал, потом просто хрипел, кусая губу до крови. Он потерял счет ударам. Казалось, это длится вечность.

Наконец, Серый остановился, тяжело дыша.

— Всё. Хватит. Раздевай его до гола.

Руки, державшие его, ослабли. Артём, всхлипывая, попытался выпрямиться, но резкая боль в заднице заставила его согнуться. Костян грубо дернул его за ремень, расстегнул ширинку, стащил джинсы вместе с трусами вниз. Холодный воздух гаража обжег оголенную кожу. Артём стоял, опустив голову, дрожа всем телом, прикрывая ладонями причинное место. Его ягодицы и бёдра пылали, на коне проступали багровые полосы.

— Ну-ка, повернись, покажись, — скомандовал Серый.

Витёк грубо развернул его. Артём зажмурился, чувствуя на себе оценивающие взгляды.

— Ничего так, — протянул Костян. — Тощенький, но формка ничего. Попка после порки прямо аппетитная стала.

Серый кивнул, удовлетворенно.

— Так. Теперь главное. Витёк, принеси пакет из машины.

Артём открыл глаза и почувствовал, как земля уходит из-под ног.

На грязном, заляпанном маслом металле лежало:

1. Кружевные стринги цвета чёрной смородины.

2. Пара чулок с ажурной резинкой.

3. Короткое, обтягивающее платье из тонкого трикотажа, тоже чёрное, с глубоким вырезом на груди и разрезом на бедре.

4. И пара туфель на высоком, тонком каблуке.

— Нет, — простонал Артём. — Нет, вы что, это... Я не буду...

— Будешь, сучка, — перебил его Серый. Его голос стал ледяным. — Или ты думал, мы тебя просто в твоих вонючих трениках к клиенту повезём? Он любит эстетику. Любит, когда всё красиво. А ты сейчас будешь красивый. Одевай.

— Я не могу! — взвизгнул Артём, отступая. Его пятки наткнулись на сброшенные джинсы.

Костян вздохнул, как человек, уставший от капризов ребёнка.

— Помочь, что ли?

Он шагнул вперёд, и Артём понял, что сопротивление бесполезно. Его схватили, поставили на ноги. Витёк, хихикая, взял стринги.

— Поднимай ногу, красавица.

Артём, рыдая, закрыл лицо руками. Ощущение было невыносимо унизительным. Он стоял, почти голый, в этих жалких кружевах, которые лишь подчеркивали его наготу.

— Чулочки теперь, — весело сказал Витёк, разматывая упаковку.

Натягивать чулки на дрожащие ноги было пыткой. Резинки туго обхватили бёдра, ажурная вставка смотрелась нелепо и похабно на его тощих мужских ногах. Но хуже всего были туфли. Костян, присев на корточки, буквально втиснул его ступни в узкие лодочки на шпильке. Артём пошатнулся, едва удерживая равновесие. Боль в растянутых связках щиколотки смешалась с болью от порки.

— Держись, принцесса, — усмехнулся Костян, поднимаясь. — Почти всё.

Платье. Его натянули через голову Каблуки заставляли его неестественно выпячивать зад, который всё ещё горел.

Серый отошёл, оглядел его с ног до головы. Его лицо оставалось непроницаемым.

— Волосы растрёпаны. И лицо заплаканное. Витёк, приведи его в порядок.

Витёк, хихикая, достал из кармана влажную салфетку, грубо вытер Артёму лицо, потом провёл по его тёмным волосам мокрыми пальцами, зачёсывая их назад.

— Губку бы ему накрасить, — пошутил он.

— Хватит, — сказал Серый. Он подошёл к Артёму вплотную. От него пахло табаком и дорогим одеколоном. — Теперь слушай сюда, ты, шлюха. Мы везём тебя к человеку. Зовут его Михаил Семёнович. Ты для него — девочка. Таня. Понял? Ни звука своим писклявым голосом. Киваешь, улыбаешься. Он захочет тебя трахнуть — подставляешь свою красивую попку и терпишь. Если сделаешь что-то не так, если он пожалуется, что ему было некомфортно... — Серый взял его за подбородок, заставил поднять голову. — Я лично привезу тебя сюда, выпорю до мяса, а потом отдам на неделю Костяну и его бригаде. Они тебя, пидора, так выебуют, что ты забыть забудешь, как срать по-человечески. Ясно?

Артём, глядя в его холодные глаза, мог только кивнуть. Слезы снова навернулись на глаза, но он сжал зубы, чтобы не расплакаться.

— Ясно, — прошептал он.

— Что? Не слышу!

— Ясно! — выкрикнул Артём.

— Молодец. В машину.

Его подхватили под руки, почти понесли. Идти на каблуках по неровному асфальту двора было невозможно. Он спотыкался, его поддерживали, но не для помощи, а чтобы не упал и не испортил «товарный вид». Затолкали на заднее сиденье чёрного внедорожника. Костян сел рядом, положил свою лапищу ему на колено, сжимая так, что кости хрустели.

Машина тронулась. Артём смотрел в тёмное стекло, на мелькающие огни родного, но вдруг ставшего чужим района. Его отражение — бледное, искажённое страхом лицо в обрамлении женского платья — казалось ему кошмарной галлюцинацией. Боль в заднице пульсировала в такт стуку двигателя.

«Терпи, — шептал ему внутренний голос. — Просто перетерпи этот вечер. А потом...» А потом что? Он не знал. Мысли путались, расползались. Оставался только животный страх и всепроникающее, леденящее стыд.

Машина ехала долго, покинув спальные районы, миновав центр, и въехав в тихий, ухоженный коттеджный посёлок. Дома здесь были большими, скрытыми за высокими заборами. Внедорожник остановился у чугунных ворот. Серый что-то сказал в домофон, ворота бесшумно разъехались.

— Запомни, — не оборачиваясь, сказал Серый. — Таня. Молчишь. Улыбаешься.

Их встретил у подъезда сам хозяин. Михаил Семёнович оказался мужчиной лет пятидесяти, с седеющими висками, дорогим спортивным костюмом и внимательным, оценивающим взглядом. Он кивнул Серому, даже не глядя на него, и его глаза сразу прилипли к Артёму.

— Вот она, — сказал Серый, слегка подталкивая Артёма вперед. — Таня. Как договаривались.

Михаил Семёнович медленно обошёл Артёма вокруг. Его взгляд был тяжёлым, как прикосновение.

— Худенькая, — заметил он. — Но это даже интересно. Лицо милое. Платье... хорошо сидит.

Он протянул руку и провёл ладонью по спине Артёма, чуть выше талии, там, где заканчивалось платье и начинались чулки. Артём вздрогнул, как от удара током.

— Чувствительная, — улыбнулся Михаил Семёнович. — Заходите.

Они вошли в холл с мраморным полом и высокой лестницей. Всё здесь дышало деньгами и холодным, бездушным порядком. Серый и Костян остались внизу, будто охранники. Михаил Семёнович взял Артёма за локоть — его пальцы были сухими и цепкими — и повёл наверх.

— У меня тут отдельные апартаменты для... гостей, — сказал он, открывая дверь в большую комнату. Это была спальня. Огромная кровать с бордовым покрывалом, мягкий ковёр, бар с подсветкой. И повсюду зеркала — на стенах, на потолке у кровати.

Артём увидел себя сразу в нескольких отражениях: жалкая, перекошенная от ужаса фигура в чёрном платье, беспомощно стоящая посреди этой роскоши. Он хотел убежать, закричать, но ноги не слушались, а в горле стоял ком.

Михаил Семёнович закрыл дверь. Щелчок замка прозвучал, как приговор.

— Ну что, Танюша, — сказал он, поворачиваясь к нему. Его голос стал тише, интимнее. — Давай познакомимся поближе. Сними платье.

Артём замер. Он не мог пошевелиться.

— Я сказал, сними, — голос потерял долю теплоты.

Дрожащими пальцами Артём ухватился за подол платья. Он потянул его вверх, с трудом стягивая через голову. Теперь он стоял только в стрингах и чулках. Его тощее, бледное тело покрылось мурашками от холода и страха. Следы порки на ягодицах и бёдрах были яркими, багровыми полосами на фоне белой кожи.

— О-хо-хо, — протянул Михаил Семёнович, и в его глазах вспыхнул неподдельный интерес. — А тебя уже... подготовили. Это красиво. Очень. Подойди сюда.

Артём сделал шаг, потом ещё один, волоча ноги в туфлях. Михаил Семёнович взял его за подбородок, заставил посмотреть на себя.

— Глаза испуганные. Хорошо. Мне нравится. Ложись на кровать. На живот.

Это был приказ, не терпящий возражений. Артём, спотыкаясь, подошёл к краю огромной кровати. Мягкий бархат покрывала казался ему топкой трясиной. Он медленно, как в кошмарном сне, лег на живот. Его лицо уткнулось в прохладную ткань. Он видел своё отражение в зеркале на противоположной стене: согнутые в коленях ноги в чулках и туфлях, жалко торчащая задница в крошечных кружевных стрингах, исчерченная красными полосами.

Он услышал, как Михаил Семёнович расстегнул ширинку. Звук падающего на пол спортивного костюма. Потом шаги. Мужчина сел на край кровати рядом с ним. Его рука легла на поясницу Артёма, потом медленно поползла вниз, к краю стрингов.

— Такая нежная кожа, — пробормотал он. — И такая наказанная попка... Прелесть.

Его пальцы зацепились за тонкую кружевную полоску. И медленно, очень медленно, стянули стринги вниз, обнажая пылающие от порки ягодицы. Артём зажмурился, сжался в комок. Он чувствовал, как холодный воздух комнаты касается его самой интимной, самой уязвимой части тела.

— Шире, — тихо сказал Михаил Семёнович.

Артём не понял.

— Я сказал, шире, сучка. Раздвинь ноги.

Со стоном, больше похожим на предсмертный хрип, Артём раздвинул колени. Поза стала откровенно похабной, подставляющей. Он чувствовал, как его анус, невероятно сжатый от страха, обнажён и беззащитен.

Он услышал, как открывается тюбик, хлюпает гель. Потом холодная, скользкая субстанция коснулась его промежности. Палец, густо смазанный, надавил на тугой мышечный сфинктер.

— Нет... — вырвалось у Артёма сквозь зубы.

— Молчи, — отрезал Михаил Семёнович. Его палец настойчиво втискивался внутрь, растягивая, причиняя острую, режущую боль. Артём вскрикнул, впиваясь пальцами в покрывало. Палец двигался внутри него, грубо, без всякой нежности, смазывая проход. — Тесная... Совсем девственница. Идеально.

Палец вытащили. Послышался звук, от которого у Артёма похолодело внутри — мужчина плюнул себе в ладонь, смачивая член. Потом что-то большое, твёрдое и невероятно горячее уперлось в его растянутый, но всё ещё неподготовленный вход.

— Сейчас, Танюша... Сейчас ты станешь настоящей женщиной, — прошептал над ним хриплый голос.

И с одним мощным, жестоким толчком Михаил Семёнович вошёл в него.

Боль была сокрушительной. Артём закричал, крик сорвался с его губ, дикий, нечеловеческий. Ему казалось, что его разрывают пополам, что внутрь вогнали раскалённую кочергу. Он задрожал всем телом, слёзы хлынули из глаз, заливая щёки и покрывало.

— Ах, как туго... — с наслаждением простонал мужчина над ним. Он не двигался, давая Артёму привыкнуть к чудовищному вторжению, но само присутствие этого огромного инородного тела внутри было невыносимой пыткой.

Потом он начал двигаться. Медленно сначала, вынимая почти полностью и снова вгоняя себя до самого основания. Каждый толчок отдавался в животе Артёма тупой, разрывающей болью. Он лежал, беспомощно раскинувшись, его тело подрагивало в такт этим мерзким толчкам. Его крики сменились прерывистыми рыданиями.

— Да... Вот так, шлюха... Принимай всю... Ты для этого создана, — бормотал Михаил Семёнович, его дыхание становилось всё тяжелее. Он одной рукой впился в бедро Артёма, а другой схватил его за волосы, приподнимая голову, заставляя смотреть в зеркало. — Смотри! Смотри, как тебя ебут! Смотри, какой ты петух!

В зеркале Артём видел отвратительную картину: его собственное, искажённое гримасой боли лицо, и за его спиной — красное от натуги лицо мужчины, его тело, прижатое к его жалкой заднице. Видел, как этот огромный член выходит из него, блестя от смазки, и снова исчезает внутри. Унижение было полным, абсолютным. Он был вещью. Отверстием. Ничем.

Ритм ускорился. Удары стали жёстче, глубже. Михаил Семёнович рычал, впиваясь пальцами в его бока. Боль смешалась с чем-то ещё, с отвратительным чувством растяжения, наполнения. Артём перестал кричать. Он просто лежал, тихо всхлипывая, принимая каждый новый толчок, каждый порывистый рывок этого чужого тела внутри своего.

— Получай, сука! Получай! — закричал наконец Михаил Семёнович и, с силой вдавив себя в самую глубину, замер, весь напрягшись. Артём почувствовал внутри горячий, пульсирующий поток. Это было последнее, самое гнусное оскорбление.

Мужчина тяжело дышал, обмяк на нём всем своим весом. Потом медленно вытащил свой мягкий член. Артём почувствовал, как что-то тёплое и липкое вытекает из него на покрывало.

Михаил Семёнович встал, потянулся.

— Неплохо, — сказал он, глядя на Артёма, который лежал, не двигаясь. — Очень даже неплохо для первого раза. Умойся в ванной. Там халат. И жди. Я ещё не закончил.

Он вышел из комнаты, оставив дверь приоткрытой. Артём лежал, не в силах пошевелиться. Боль в заднице была огненной, разлитой по всему тазу. Стыд и унижение жгли изнутри сильнее любой порки. Он с трудом поднялся, его ноги подкосились. Из него по ноге стекала белая струйка. Он посмотрел на себя в зеркало — на жалкое, заплаканное существо с подведёнными мокрыми ресницами, в чулках и спущенных до колен стрингах, с красными полосами на заднице и потеками спермы на внутренней стороне бедра.

Он был сломан. И это, как он с ужасом понимал, глядя на открытую дверь, был только первый раунд...