Автор осуждает описываемые события... Хнык-хнык

В тот вечер воздух был теплым и густым, пахнул скошенной травой и сиренью. Последнее золотое солнце цеплялось за крышу школы, отбрасывая длинные, искаженные тени. Я осталась на корте одна — ей нужно было отточить подачу перед финальным турниром выпускного года. Мне 18, и ощущение что весь мир лежал у ног: аттестат с отличием, предложение от университетской теннисной команды, лето, полное обещаний.

Удар ракетки по мячу был для нее мантрой, чистой математикой и философией.

Тук-тук-тук-тук

Ритмичный стук о бетонную стену успокаивал, отгонял тревоги о предстоящих экзаменах. Я любила это чувство: мускулы натягивались и отпускались, тело слушалось безоговорочно, капля пота скатывалась по виску. Моя белая юбка поднималась в такт движениям, а майка прилипала к спине.

Я почувствовала беспокойство. Как будто за мной следили. Осмотрелась по сторонам.

Вроде никого.

Показалось.

Я решила не рисковать и подошла к трибунам, к своей сумке, засобиравшись домой.

Этот путь через парк я проделывала сотни раз. Это личная, маленькая хитрость — срезать двадцать минут по дороге от кортов домой. В 18 лет мир казался беззаботным и светлым, ну немного меня беспокоили предстоящие экзамены. Хах, но не думаю что возникнут проблемы.

Сбоку отделилась тень от ствола старого вяза и перекрыла путь. Не постепенно, а сразу. Он стоял, прислонившись к дереву, будто ждал её. Высокий, в тёмной ветровке с поднятым капюшоном. Лица не было видно, только овал темноты.

— Куда так быстро, куколка? — голос был низким, сиплым, словно просеянным через гравий. — я тебя ждал тут, стабильность, хах.

Я запаниковала. Рванула в сторону, к кустам, на авось. Но незнакомец невероятно быстро перехватил меня. Железная хватка впилась в плечо, делая больно. Я хотела крикнуть, но ладонь в грубой перчатке с силой прижалась к губам, пригнув голову. Запахло сигаретами, потом и чем-то еще.

Маньяк поудобнее перехватил меня за талию.

— Тише, тише… — услышала я ласковое шипение. — Кричать — последнее, что ты захочешь делать, иначе тут же зарежу.

Страх. холод.

Тонкая полоска ледяного металла уперлась мне в шею. Я замерла, не в силах пошевелить даже веком. Остолбенела.

Ужас.

Маньяк перехватил нож и приставил ко мне под поясницу.

Он поволок меня, не убирая ножа. Я шла, спотыкаясь, подчиняясь не только его силе, но и тому что упиралось в поясницу.

Маньяк вёл меня не к аллее, а вглубь парка. Там где за старыми дубами пряталось полуразрушенное кирпичное здание бывшей котельной.

Дверь в котельную скрипнула и захлопнулась, отсекая последний луч света из коридора. Воздух здесь был густым, тяжелым, он пах мокрым асфальтом, ржавчиной и чем-то еще.

Он не сказал ни слова.

Мне очень страшно, почувствовала как стучат зубы. Мышцы дрожат.

Послышался резкий звук расстёгиваемой ширинки. Мой мозг, заторможенный страхом, пронзила ледяная молния осознания. Вот сейчас. Сейчас начнётся оно. То, чего я боялась больше всего с той секунды, как увидела нож.

Его пальцы вцепились в резинку моих трусиков, грубо потянули вниз. Всё моё тело взвыло изнутри — нет. Не это. Я заёрзала, резко дёрнула бёдрами в сторону, выкручиваясь, как пойманная рыба на крючке. Годы тренировок сработали на автомате — мышцы живота и ног напряглись в мощном скручивании, я попыталась откатиться, создать дистанцию.

— Лежи, чёрт возьми! — его голос прорычал у меня над ухом, сдавленный яростью.

Он навалился всей тяжестью, схватил мои запястья и с силой прижал к холодному, шершавому полу. Цемент впился в кожу. Но азарт борьбы, дикая, отчаянная надежда вспыхнули во мне. В его движении была доля секунды, когда его хватка на моей правой руке ослабла. Я рванулась, не пытаясь вырваться, а подтянувшись — и вонзила зубы в то место, где его шея переходила в плечо.

Он взревел. Не крикнул — именно взревел, как раненый зверь. Это был звук чистой, первобытной боли и ярости. Его тело дёрнулось, хватка ослабла.

На миг во мне вспыхнуло ликующим огнём: получилось!

Но этот миг длился меньше секунды. Его тень оторвалась от меня. Я увидела мельком его искажённое гримасой лицо в полутьме. И его руку, занесённую для удара.

Я не успела даже втянуть голову в плечи.

Первый удар кулаком в висок был оглушающим. Внутри черепа что-то густо звякнуло, мир погас в белой вспышке. Второй — по скуле — был уже не таким громким, но более жгучим. Резкая, тошнотворная боль разлилась по лицу, отозвавшись глухим гулом в ушах.

И… притупление.

Как будто кто-то выключил свет в комнате сознания. Острая паника, ярость, осознание — всё это ушло, дезориентация.

Затем...

Внизу возникла острая, внезапная боль. Она не разлилась, а вонзилась — точная, как удар тонкого раскалённого шила. Эта боль пронзила её насквозь, и от неё по позвоночнику пробежал разряд, сводящий икры сухой, болезненной судорогой. Воздух вырвался из её лёгких с хрипом.

И я вскрикнула, в сознание прояснилось.

— О, ты девственница, — в усмешке сказал маньяк — теперь уже нет.

Боль от разрыва ушла. Её место заняло что-то хуже — полное притупленная боль от ерзания его плоти внутри меня. Чужая плоть внутри моей. Чужой пот капал мне на грудь. Я слышала его тяжелое дыхание у самого уха.

Я перестала чувствовать своё тело — оно стало просто местом, где это происходит. Я смотрела на потолок подвала, на трещину в бетоне, и слышала быстрые удары своего сердца. Оно стучало где-то очень далеко, как будто в другой комнате.

Маньяк брал меня так, как забирают добычу, без сожалений и оглядки.

А потом...

Потом я возникли ощущения. Сначала просто физическое изменение: предательское тепло, разлившееся в самой глубине, в том месте, которое он сейчас осквернял.

Это было не возбуждение. Это было предательство моего собственного тела. И от этого осознания стало в тысячу раз хуже. Стыд смешался со слезами. Я ненавидела его. И в этот миг я возненавидела и своё тело — за эту физиологическую ложь, за эту неподконтрольную реакцию.

Затем я ощутила, как маньяк напрягся всем телом. Почувствовала окончание. Резкий, судорожный толчок, сдавленный стон. И внутри — волна тепла, чужеродная и густая, заполняющая мое лоно.

Он обмяк, его дыхание стало тяжелым и влажным у моей шеи. Но я уже не чувствовала его веса.

— Если скажешь кому, порежу на ремни, — я услышала противный голос.

Я чувствовала только тепло внутри лона, страх, стыд, мерзость и брезгливость к себе, ненависть, обида к своему мучителю — такой клубок противоречивых эмоций.

В этом контрасте заключалась вся моя новая, сломанная реальность. По щекам текли слёзы.