25 декабря

Я стоял у стеклянного барьера в зоне прилета, сжимая в ладони букет роз. Сердце колотилось не от бега – от ожидания. Рейс SU-123 из Адлера уже приземлился, вот-вот должна начнётся выдача багажа.

Пять месяцев. Сто пятьдесят три дня. Я дождался.

Лето 2025

Наш отдых в Абхазии летом кончился пшиком. Вернее, не пшиком – громким, позорным хлопком, как лопнувший воздушный шарик. Мы тогда поехали совместно отдохнуть, а нашли конец. Ссорились по-дурацки, из-за всего: из-за моего упрямого молчания за завтраком, которое она читала как обиду; из-за ее внезапных, никак не аргументированных «нет», когда я предлагал прогулку или экскурсию; из-за того, как я, по ее словам, «отключался» в самый неподходящий момент, уходя в себя, в свой внутренний монолог, который был для нее закрыт, из-за навязчивых таксистов, из-за того, как я смотрю на загорелых официанток.

И апогеем наших ссор стала моя неуемность, которая привела к расставанию:

Душный бар на берегу. Громкая лезгинка, дым коромыслом. Мы сидели, уткнувшись в свои телефоны, будто в спасательные круги. Я пил коньяк, она — минералку. И вот к нашему столику подошел он. Местный. Брюки, свободная светлая рубашка, волосы черные, как смоль, и густые брови. Улыбнулся — белые, слишком белые зубы.

— Девушка, пригласить можно на танец? — сказал он, глядя только на мою жену.

Я ждал, что она вежливо откажет, кивнет в мою сторону, мол, с мужем. Но она подняла глаза. Не на меня. На него. И в ее взгляде не было ни смущения, ни отвращения.

— Можно, — сказала Аня-моя жена. Поставила стакан, взяла его протянутую руку и пошла на танцпол.

У меня в ушах зазвенело. Я видел, как его ладонь легла на талию, слишком низко. Видел, как Аня не отстранилась. Они говорили о чем-то, он наклонился к уху, она кивала. Музыка сменилась на медленную, какую-то дурацкую поп-балладу. И он притянул ближе. Она не сопротивлялась. Рука лежала на его плече.

ОНА МОЯ!

Я встал. Подошел. Все было как в тумане. Я взял Аню за локоть, резко.

— Аня, пошли.

Она вырвала руку. Впервые за всю неделю в ее глазах вспыхнул живой огонь.

— Отстань. Я танцую.

— С этим? — я кивнул на него. Тот стоял, скрестив руки, с той же наглой ухмылкой.

— Да, с этим! Хоть с ним есть о чем поговорить! — выкрикнула она, и ее голос перекрыл музыку. Люди обернулись.

— О чем? О ценах на мандарины? Или о том, как правильно трахать русских дурочек? — вырвалось у меня. Я сам испугался своей грязи, но остановиться не мог.

Она замерла. Бледная, красивая в своем гневе. Потом резко, точно дала мне пощечину, стянула с пальца кольцо — нашу «обручалку», купленную три года назад на Арбате. Швырнула в меня.

— Всё. Кончилось.

Развернулась и пошла. Не к морю. Вглубь темного парка. Туда, где свет фонарей не доставал.

Кольцо я поднял. Психанул и ушел к себе в номер.

Первые дни я пил. Вино, которое мы любили вместе. Я сидел на балконе нашего бывшего номера и смотрел на море, плоское и безразличное. Моя любовь, моя стабильная, привычная жизнь – все разбилось. Во мне кипела сначала обида, потом злость, а потом – слепая тоска.

Мне нужна женщина. Любая. Чтобы заглушить эти чувства внутри, чтобы стереть с кожи память о ее прикосновениях, которые теперь казались такими фальшивыми, такими недоделанными.

Возможность не заставила себя ждать. Вернее, я не искал – она напала сама, как хищник в засаде. В баре того же отеля, где играла та же унылая музыка, ко мне за столик подсела девушка. Не местная роковая красавица, а какая-то… потаскушка. Короткое черное платье, чулки в сеточку, густо подведенные глаза, ярко-красные губы. Представилась Алиной, сказала, что отдыхает здесь.

От нее пахло дешевыми духами, перегаром и чем-то дерзким. Она говорила громко, материлась, хохотала, хватая меня за руку. Ее наглость была отвратительна и пьяняще возбуждала. Полная противоположность Ани – грубая, доступная, лишенная всякой тонкости. Именно это мне и нужно.

— Что, мальчик, кинули? – хихикнула она, ловя мой потерянный взгляд. – Видно же, по тебе. Ну ее, эту кисейную. Давай я тебя развеселю. Знаю, где тут можно уединиться».

Как загипнотизированный, я пошел за ней. Она повела меня не в номер, а за пределы отеля вглубь старого, заброшенного парка, что спускался к морю. Тропинка скользкая от недавно прошедшего дождя, в темноте выли собаки. Меня трясло – и от вина, и от предвкушения.

Среди двух деревяных беседок она остановилась, резко обернулась и, не говоря ни слова, прижалась ко мне всем телом. Ее руки полезли мне под рубашку, когтистые ногти впились в кожу.

– Ну что, красавчик, ждешь нежностей? – прошипела она мне в губы, пахнущие табаком и вином. – Забудь. Я не такая. Люблю по-взрослому.

И она, не церемонясь, расстегнула мои джинсы. Ее движения резкие, опытные, лишенные всякого стыда. Я ответил той же монетой – грубо схватил, сжал, повалил скамью. Под платьем ничего не было. Рука свободна шарила по мокрому влагалищу.

Ее тело было худым, угловатым, с синяками неизвестного происхождения на боках. Но оно было живым, жадным, отзывчивым на боль. Когда я вошел в нее, она не застонала – она вскрикнула, и впилась зубами мне в плечо, в во влагаще хлюпнуло. Возникла острая боль. Я отвечал силой, бился об ее тело, желая разбить его, уничтожить, а вместе с ним – и образ моей Ани, холодной и недоступной. Это был не секс. Это драка, взаимное изнасилование.

Она требовала больше. Кричала похабные слова, сама направляла меня, заставляла бить сильнее, глубже. Потом, когда я, выбившись из сил, отстранился, она соскочила со скамьи, упала передо мной на колени и взяла в рот член. Минет сопровождался чавкающими обсасывающими звуками. Она играла с ним, как с игрушкой, то заглатывая до спазмов в горле, то выплевывая и смеясь хриплым смешком.

– Давай, сзади, – выдохнула она, уже поднимаясь. – Хочу по-собачьи. Покажи, на что ты способен, брошенный мальчик.

Я поставил на четвереньки на скамейке, руками обхватив ее задницу. В свете пробивающейся сквозь листву луны ее спина, испещренная царапинами, казалась чужой и отвратительной. Я вошел сзади, снова, уже не чувствуя ничего, кроме тупой, животной ярости. Она выла, брыкалась, материлась:

– Это все что ты можешь? Давай жестче, городской пижон, еби так как будто проезжаешь бульдозером по моей пизде.

Кончили мы почти одновременно. Она рухнула вперед на камни, я отвалился на спину, глядя в черное, беззвездное небо. Дождь, начавший накрапывать, смешивался с потом на лице.

Когда отдышались, Алина поднялась первая. Собралась, отряхнулась, закурила.

– Ну что, полегчало, принц? – спросила она безразлично, выпуская струю дыма.

Я молчал. Нет, не полегчало. Стало пусто и гадко. Я чувствовал себя не победителем, не мужчиной, а использованной, выброшенной тряпкой.

Эта девушка, Алина, не дала мне утешения. Она лишь вывернула наизнанку всю мою боль, всю мою ничтожность, и заставила в этом купаться.

Вернулся в номер под утро. Номер пуст, надежда была что жена вернется. Ее вещи на месте. Я просто лег на ее сторону кровати, которая все еще пахла духами Ани, и провалился в тяжелый сон.

Я проснулся от гула телефона. Будильник. Самолёт обратно сегодня. Я собрал свои вещи механически, не глядя. Уходя, оставил ключ на ресепшене. В аэропорту сел за стойку бара и заказал двойной виски. Я думал, что увижу ее. Что Аня придет, растерянная, с извинениями. Но она не пришла. Я сел в самолет пьяный, с тяжелой головой и пустотой внутри.

Два месяца я жил в Москве как призрак. Ходил на работу, отвечал на звонки, ел еду, которая казалась картоном. Я не звонил ей. Не писал, но внимательно следил за ней в сети — фотографий или новостей не было, просто нахождение в сети или нет. Я ждал, что она напишет мне. Но тишина. А потом, в середине октября, сам решился. Я набрал:

«Как ты?». И стер. Я набрал: «Прости». И стер. И наконец, просто: «Ты где?».

Ответ пришел через час. Два слова. «В Абхазии».

Я замер. Все, что я пытался похоронить под грязью и алкоголем, вырвалось наружу. Я позвонил. Она взяла трубку сразу. Анин голос был спокойным, безразличным, как у оператора колл-центра.

— Что ты там забыла? — сорвалось у меня.

— Я решила остаться тут, — сказала она ровно. — Мне нужно побыть одной.

— Одна? С кем?! — крик я не сдержал.

— Ну сейчас одна, — она усмехнулась, и я услышал в этом звуке что-то новое, холодное и чужое. — В Гаграх. Сняла квартиру.

Мы поговорили еще минут пять. О погоде. О работе. О всякой ерунде. Ни одного слова о нас. Ни одного «прости» или «скучаю». Когда я повесил трубку, я понял — мне грустно. Я проиграл все пять лет. Она ушла не к другому. Она ушла от меня.

А потом, в конце ноября, пришло это сообщение. Длинное, без абзацев, как один сплошной выдох.

«Я не знаю, зачем тебе это пишу. Может, чтобы ты перестал меня ждать. Может, чтобы ты наконец-то меня возненавидел по-настоящему. Я не осталась одна. Не после того, как ты улетел. Я осталась с ним. С тем самым, с танцпола. Звали его Алик. Он просто ушел от меня, когда ему это надоело. А я осталась. В чужой месте, без денег, с одним чемоданом и с чувством, что я дно. Я думала, что это будет мое наказание. Что я буду сидеть в этом домике и умирать от стыда и одиночества. Но случилось другое.

Первые дни я действительно страдала. Пила местное вино, смотрела на море и хотела умереть. А потом ко мне подошел сосед. Хазар. Старик, лет шестидесяти. Он принес мне дыню. Просто так. Он не пытался меня тронуть. Просто сидел и курил самокрутку и молчал. А я вдруг заговорила. Рассказала ему все. Про тебя. Про него. Про то, какая я дура. Он слушал, кивал, а потом сказал: «Девушка, ты не сломалась. Ты просто скорлупу сбросила. А под ней должно быть что-то крепкое. Или пустота. Посмотрим».

Он ушел. А я осталась с его словами. И с этой дыней. Я хочу жить. Но не так, как с тобой. Не в этой клетке. Я хотела почувствовать, что я живая. По-настоящему. Чтобы каждая клетка тела кричала от того, что она существует.

И я пошла в тот самый бар, где все началось. Я была не та. Не твоя Аня. Я надела самое короткое платье, какое у меня было, красную помаду. Сидела за стойкой и пила вино. Знала, что на меня смотрят. Местные. Туристы. Я смотрела на них в ответ. И я выбирала.

Первым был тот парень из охраны, что стоял у входа. Молодой, накачанный, с тупыми глазами. Я просто кивнула ему. Он понял. Мы пошли в подсобку. Он скинул штаны, я присела на ящик с пивом. Он вошел в меня грубо, без поцелуев, и кончил через две минуты, пачкая мне платье. Мне было все равно. Это было просто. Чисто. Как физиология.

А потом я поняла, что мне нужно больше. Не просто секс. Хотелось, чтобы меня взяли. Сломали. Использовали, как вещь. Чтобы стереть из меня ту девочку, которая ждала тебя с розами.

Я начала ходить туда каждый вечер. Иногда я уходила с одним. Иногда с двумя. Они вели меня в номера, в машины, на тот же пляж, где мы с тобой гуляли. Они трахали меня в рот, в задницу, двое сразу, один за другим. Мне нравилось быть такой грязной, такой доступной, такой свободной. Я чувствовала, как их сперма стекает по ногам. Мне нравилось, как они сжимают мне соски до боли, как вонзают пальцы в меня, и я хотела еще. Чтобы они растоптали, чтобы от меня осталась только ноющая плоть. Мне как-то сказали комплимент: не анус, а распаханное поле. Да милый, я люблю анальный секс. А один раз меня снял богатенький мажорчик, нет, он меня не трахал, а просто всю ночь заставлял толкать в анус вещи — сперва огурец, затем банан, а в конце даже бутылку вина засунул.

Две недели я жила так. Каждый день новый мужчина или новые двое. Я была их русской шлюхой на каникулах. Их игрушкой. Я знала, что они смеются надо мной за моей спиной. И мне было на все равно. Это было мое лекарство.

И вот однажды утром я проснулась в номере с каким-то армянином, который пах чесноком и потом. Рядом на полу спал его друг. У меня болела голова, все тело было в синяках и укусах. Я встала, подошла к зеркалу. И увидела себя. Не испуганную. Не опозоренную. Я увидела женщину, которая сделала то, что хотела. Я увидела свободную женщину.»

Я пишу ей ответ:

«Я все понял. Я не осуждаю. Прости меня. Прости за тупость, за ревность, за то, что не умел слушать. За то, что превратил наш мир в клетку, из которой тебе захотелось вырваться любой ценой.»

И еще сообщение:

«Вернись. Пожалуйста. Я буду ждать. Давай начнем все с начала, с чистого листа. хочу увидеть тебя снова, твою улыбку.»

Сообщение от Ани:

«Я подумаю».

Спустя время

Накануне Нового года, когда город уже замер в предпраздничном ожидании, небо заволокло облаками и шел снег, зазвонил телефон.

Ее голос был тихим, но четким, без колебаний.

— Я согласна. Вернусь. Рейс SU-123, 25 декабря, Шереметьево, терминал D.

25 декабря

И вот я встречаю свою любимую жену с букетом роз.

Все мое внимание, каждая частица воздуха вокруг, сжались в одну точку — в нее. Она шла — не быстро, но и не медля. В длинном темном пальто, подчеркивавшем тонкий стан, который я помнил каждым нервом. Волосы, мои любимые, те самые, в которые я мог запускать руки. Боже, ее глаза. Удивительно яркие глубокие, в которых можно утонуть.

— Ты пришел, — произнесла Аня нежным голосом, от которого затрепетало мое сердце.

— Конечно, я люблю тебя!

https://t.me/daisy_tellstories пишите если хотите обсудить произведения или просто пожелания, без хейта, пожалуйста, обратная положительная связь ускоряет написание